Наша правофланговая интеллектуальная элита активно обращается к социально-философскому наследию западных теоретиков консервативно-революционного направления. После удушливой атмосферы Совдепа с ее убогой критикой "реакционных философов" слегка повеяло чем-то свежим. Легально к нам пришли труды Ю. Эволы, Э. Юнгера, М. Серрано, А. Розенберга. Безусловно, это можно только приветствовать. Однако, в силу определенных инверсионных законов вокруг всего здорового сразу начинают произрастать всевозможные "паразиты". Так, абсолютно несостоятельны переработки произведений Г. Вирта А. Дугиным, настойчиво пытающимся истолковать их в евразийском ключе. Совершенно нелепы комментарии некоего А. Зорина к "Введению в философию" Дж. Джентиле. Попросту чудовищны интерпретации рериховским центром "Беловодье" произведений Ю. Эволы и Р. Генона.
Нужно отделять пшеницу от плевел. Похоже, мы в этом преуспели. Культурный уровень и духовное чутье берут свое. Нас не поймать на агни-йоговских махатмах, "майтрейях" в красногвардейской буденовке или посланиях мирового разума. Мы научились многому. Теперь дело уже в нас самих.
К сожалению, при всех положительных результатах, нам грозит потеря исконного вектора отечественной мысли. Это уже поняли наши идеологические оппоненты. Вот, что пишет Татьяна Горичева в статье, опубликованной в петербургском альманахе "Ступени": "Сегодня нередко встретишь молодых (и не очень молодых) фашистов на улицах наших городов. Но все они кажутся какими-то нерусскими, не открытыми, внутренне закрепощенными. И совсем не удивительно, что любимой ими книгой остается "Майн Кампф" Адольфа Гитлера, и им никак не объяснить себе, почему же русские победили нацистов, а не наоборот" ("Ступени" Љ 1, 2000).
Не будем спорить с Горичевой относительно нашей "русскости". Гитлера мы читали, и не только его, при этом русскость не утратили. Однако, тенденция, на которую она указывает, в определенной степени очевидна. Интерес к отечественной революционно-консервативной мысли среди наших соотечественников слаб. Это объясняется множеством причин.
Во-первых, часть наших интеллектуалов, разорвав с тем, что считала Православием, якобы за отсутствие у него национального начала, отбросила фактически всю русскую философию с ее ярко выраженным религиозным характером.
Во-вторых, многие испугались мнимой легализации русской религиозной философии из-за нелепых реверансов нынешней власти в сторону Православного клира.
В-третьих, некоторых смущает своеобразная "несвоевременность" русской мысли. Очевидно, они забывают, что подлинная мысль всегда "несвоевременна" -- и не ввиду ее неактуальности, а в результате выпадения из дурной темпоральности.
Воистину, таким подлинно несвоевременным мыслителем был и остается русский философ Иван Александрович Ильин.
Неприятие чисто "спекулятивной" философии, признание опыта не в позитивистском, но в глубоко религиозном аспекте, наконец, ориентация на философию Гегеля с ее предвидением корпоративного государства сближает Ильина с другим великим мыслителем - Джованни Джентиле. Не случайно, Ильин с определенной долей симпатии высказывался в пользу фашистской Италии. "Замечательно, -- писал он, -- что Муссолини удалось создать новую авторитарную власть, не только не разрешившую бесчестия, но напротив, воздвигнувшую идеал новой фашистской чести" ("О сущности правосознания").
Однако, любые сравнения - дело неблагодарное. Несмотря на явную схожесть философии Ильина с лучшими представителями западной революционно-консервативной мысли, Ильин представляет для нас интерес как чисто русский мыслитель - выросший на отечественной почве - его мировоззрение должно стать основой русского революционного национализма.
Нынешняя, лежащая в руинах Россия, не без основания сравнивается с веймарской Германией. Удушаемая финансовой удавкой, раздираемая на клочья мафиозными уездными князьками, залитая по всему периметру своего пространства русской кровью, она как раковой больной прорастает все новыми и новыми метастазами интеллигентских идеек по обустройству Отечества. При всей разношерстности этих идеек от них за версту несет душком национального предательства. Причина предательства, как известно, всегда одна - трусость. Ведь генераторы либерального маразма больше всего боятся Русского Меча, подлинной русской революции. "Лишь бы не было войны" -- бормочет у телевизора смиренное полуживотное, тупо созерцая тела убитых солдат, растерзанных заложников, руины зданий. Самой позорной страницей чеченской войны были вопли бабёх из "Комитета солдатских матерей": "Верните нам наших детей!". Бабёхи забывают, что их дети - воины и что позоря их, они позорят и воинство, и страну в целом.
Пацифизм по прежнему - острое заболевание нашего общества. В особенности русской интеллигенции. Дорого она заплатила за него и похоже заплатит еще дороже. Победа большевицкого зверья, гибель лучших русских людей - во многом результат преступных пацифистских мечтаний, бездействия, рефлексий.
В разгар красного террора, после поражения Белого Воинства И. А. Ильин пишет удивительную книгу "О сопротивлении злу силою". Не просто книгу - послание, обращенное ко всем тем, в ком не угасло чувство национальной гордости и верности идеалам. Среди руин, пораженческих настроений и наступающего ордынства русский мыслитель провозглашает благородные орденские идеалы: "Вам посвящаю эти страницы и вашим Вождям. Да будет ваш меч молитвою, и молитва ваша да будет мечом". Молитва-Меч. "И держа в руце своей десней седьм звезд и из уст Его меч обоюду остр изшестрен исходяй" (Откр. 1, 16). Метафизика Креста и метафизика Меча (сходство форм не случайно) пронизывает подлинное Христианство. Как это не похоже на плоское морализаторство.
Естественно, что толстовство как "учение, узаконивающее слабость, возвеличивающее эгоизм, потакающее безволию, снимающее с души общественные и гражданские обязанности, и что гораздо больше, трагическое бремя мироздания" -- вызывает протест русского философа, призывающего не путать Христианство с тем, что "отравляет русскую религиозную и политическую культуру". Не перегружая эту статью критикой толстовства, нельзя не согласиться с Иваном Александровичем в том, что философия "непротивления злу насилием", воинствующий пацифизм и растворение личности в коллективизме "общинной" животности сыграли действительно зловещую роль. "Зеркало русской революции" (точнее - кровавого антирусского погрома) отразило чудовищный оскал разрушителей нашей государственности, создателей Анти-России.
Нынешняя государственная система не заслуживает никакого уважения. Еще меньше его заслуживают те, кто оплевывает власть из-за отсутствия зарезервированного места около бюрократической кормушки. Истинная государственность всегда создавалась героическим волеизъявлением, а не толканием друг друга разжиревшими телесами. Возня вокруг нынешней власти принимает все в большей и большей степени комический характер с оттенком пошлой чернушности.
Как известно, комедия - не наш жанр. Ильин со всей очевидностью продемонстрировал трагический пафос подлинно органического государства. "Вся история человечества, -- утверждает мыслитель, -- состоит в том, что в разные эпохи и в разных общинах лучшие люди гибли, насилуемые худшими, причем это продолжалось до тех пор, пока лучшие не решались дать худшим планомерный и организованный отпор". Любое решение, исходящее их глубины духовного статуса, предполагает жертву, а жертва - трагедию. Сама решимость жить уже трагична в силу своего финала. Психическая атака каппелевцев из хорошо известного фильма лишний раз демонстрирует этот факт. Воинство, одухотворенное беспощадностью любви - метаисторический рывок к сакральной государственной форме. Принуждение в таком государстве необходимо, ибо оно сдерживает воистину инфернальные силы. "Именно благодаря тому -- пишет Ильин, -- что находились люди, добровольно принимающие на себя бремя активной борьбы со злодеями, эту, может быть, тягчайшую разновидность мирового бремени, всем остальным людям открывалась возможность мирно трудиться, духовно творить и нравственно совершенствоваться". Миссия Удерживающего, миссия Меча и Молитвы, в которой восстанавливается симфония мирского и священного - есть солнечная Традиция арийских венценосцев.
Философия Ильина предельно героична. Путь сопротивления злу, путь Меча требует инициатического преображения, своеобразного "огненного крещения", возведения "духовного Кремля", иначе дурная кровь истребляемых врагов подействует как сильнейший токсин. По существу, задача противления злу силой шире политической. Фактически она метафизична. Нынешние же партии, берущиеся за нее, лишь креатуры ветхого мироустройства, тогда как подобное бремя по силам только Ордену подлинных воинов Духа и Крови.
Не удивительно, что подобные воззрения на природу борьбы со злом подводили философа Меча к признанию необходимости возрождения рыцарства. Ильин предлагал воспитывать русских детей в духе рыцарского служения. Его он определял следующим образом: "Дух рыцарственности состоит в стойкой верности Предметному пути... Дух рыцарственности состоит прежде всего и больше всего в добровольном и волевом принятии на себя бремени и опасности во имя Божьего Дела на земле".
Известно, что "вси бо приемшие нож ножом погибнут" (Матф. 26, 52). "Христос учил любви, -- отмечает Ильин, -- но именно любовь подъемлет многое: и жертву неправедности, и жертву жизни. Да, взявшие меч погибают от меча, но именно любовь может побудить человека принять и эту гибель". Армин Мёлер прямо назвал бы подобную позицию элементом фашистского стиля. Лозунг "Viva la muerte!" ("Да здравствует смерть!") только для полных профанов обозначает некрофилию. Смысл лозунга бесконечно глубже воспевания предсмертных конвульсий и разложения глупой плоти. Здесь предполагается прежде всего смерть ветхого я во имя воскрешения в Силе, Смерть на Поле Чести, Курукшетре, Поле Куликовом, на Поле Последней Битвы. "Смертию смерть поправ!" -- квинтэссенция Пасхального торжества, подлинный триумф меченосного Победителя.
Пусть в искаженном, инвертированном мире, где сословия смешались, а контуры Традиции еле различимы, долг воина остается долгом воина. В этом предназначение сверхчеловеческого уровня. Сказано в Евангелии: "Не мните яко приидох воврещи мир на землю, не приидох воврещи мир, но меч" (Мф. 10, 34). А в "Махабхарате" Кришна порицает Арджуну, сомневающегося в необходимости вести войну:
"Как у тебя в беде такое сомнение возникло?
Оно для арийца позорно, лишает блаженства..."
Путь силы - праведен. Слабость - недостойна. Любое сомнение - грех. Грядущая национальная революция будет революцией русского Меча. Его бремя легко, ибо наше призвание оправдывает нашу беспощадность. Это будет революция Молодых - тех голубоглазых парнишек, которые перед последним, решающим выбором откроют книгу Ивана Ильина и прочтут как напутствие: "Судьба человека в том, чтобы в жизни иметь дело с буйством неуговоримого зла. Уклониться от этой судьбы нельзя; есть только две возможности: или недостойно отвернуться от нее и недостойно изжить ее в слепоте и малодушии, или же достойно принять ее, осмысливая это принятие как служение и оставаясь верным своему призванию".