1. Николай Успенский. "Сельский портной. Народные картины" // Отечественные записки. 164. Январь 1866, кн. 2.
...Дьяконица и обе попадьи с дочерьми догнали приказчицу , поздравили ее с наступающим праздником и чинно пошли в баню . В пpeдбаннике ждала свою госпожу дворовая женщина . Баня наполнилась нагими женщинами. Приказчица с очень тонкими ногами , лишенными икр , как у негра , села на скамейке перед медным тазом , с усмешкой разглядывая своих голых гостей , из коих дьяконица с затылком в виде завитка , выгнутым позвоночным столбом в виде буквы s и с огромными челюстями , как у обезьяны , искала что - то в углу , корец или веник . То же делала молодая попадья с толстыми бедрами и огромными височными дугами , доказывавшими , что поколение её прожорливостью своею превзойдет даже свиней; дочь приказчицы с тонким и длинным лицом , заостренным книзу, с длинными голенями и руками , достигавшими до коленных чашек , забралась на полок с поповской дочерью, очень полною девицей , с развитыми бедрами и двуглавыми мышцами на руках вследствие заведывания домашней скотиной. Почти то же представляла молодая дьяконица . Поджарая земчиха , испившая чашу мучений от своего пьяного супруга , представляла экземпляр из породы голенастых.
(Критический отклик на это описание:
Елисеев Г. 3. Журналистика // Современник. Январь , 1866 . С. 263-280 .
.... Гомеръ не умелъ изобразить даже такой божественной красоты , какую представляла собою красота Елены . Что сказалъ бы онъ , если бы его заставили изобразить прелести нашихъ сельскихъ красавицъ ? Просто сталъ бы въ тупикъ . А между тѣмъ посмотрите , какъ легко и просто справляются съ этимъ сюжетомъ наши современные поэты . Передъ вами сельская баня . Не угодно ли вамъ вмѣстѣ съ поэтомъ войдти туда и полюбоваться открывающимися тамъ видами . ? Баня , говорить поəтъ , -- наполнилась нагими женщинами . Прикащица (и т.д. до конца абзаца)" (...). Не правда ли , читатель , что картина просто прелесть ? и при этомъ , какъ она мыслевозбудительна даже для самаго соннаго ума ! Сколько она можетъ зародить въ немъ самыхъ интереснѣйшихъ вопросовъ ! Во первыхъ , при созерцанiи этой картины у каждого читателя (...) является невольно вопросъ о томъ : какъ авторъ воспроизвелъ эту картину , посредствомъ ли живости только своего воображенiя , или воспользовался для этого наблюдениями опыта ? Если послѣднее , то какъ именно это происходило ? Какую позицiю авторъ занималъ при наблюденiи ? (...) Гдѣ же были нашъ авторъ , когда разсматривалъ красоты парившихся въ банѣ женщинъ ? Пунктъ наблюденiя весьма важное дѣло для подробнаго разсмотрѣнiя красоты . Наконецъ , если авторъ посредствомъ живости ли своего только воображенiя, или и при помощи опыта успѣлъ воспроизвести всю картину , отчего намъ показываетъ только часть ея ? Отчего одни полени , ноги ?. .. Отчего не все ? Отчего по крайней мѣрѣ не многое ? Очень жаль . Но довольно . Мы начали говорить о новомъ произведенiи г. Н. Успенскаго не затѣмъ , чтобы смѣяться . г. Успенской имѣетъ . несомнѣнное дарованiе , хотя и крайне одностороннее . Онъ не дагерротипистъ , какъ говорять о немъ , -а поэтъ пошлости и надобно отдать ему справедливость , зорокъ на пошлость , какъ воронъ на падаль. (...) А случается и то , что безсвязныя и безцѣльныя пошлости , одна за другою идутъ въ голову , онъ соединяетъ ихъ чисто механическимъ образомъ въ одно цѣлое и выходить разсказъ въ родѣ "Сельскаго портного" . Это рядъ картинокъ , набросанныхъ случайно , въ которыхъ нѣтъ ни цѣлаго , ни цѣли , и потому пошлость нѣкоторыхъ изъ нихъ не оправдывается никакими идеями , дѣлается нетолько безсмыслеңною , но и возмутительною. Для чего , напримѣръ , автору нужно было изображать нашихъ женщинъ въ банѣ ? Для чего нужно было выводить ему двухъ пoпoвeнъ , разговаривающихъ между собою по поводу офицера Пулькина о клубничкѣ ? Для чего нужно было ему заставить Ваню заняться съ родственницей дьячихи непремѣнно клубничкой и потомъ даже пожалѣть о неудачѣ ? Таковъ же г. Успенскiй и въ мелкихъ подробностяхъ . Онъ лѣпитъ пошлость за пошлостью безъ - всякой нужды и цѣли . Такъ напримтръ , онъ не оставилъ замѣтить даже того , что попадья , хавшая въ Задонскъ , велѣла остановиться своему импровизированному кучеру Петру Васильичу ( онъ же и сельскiй портной ) и поѣхать нѣсколько одному , давая читателю разумѣть , что она въ это время дѣлала что - то такое , при чемъ Петру Васильичу нельзя было присутствовать") .
2. Николай Успенский. Очерки народного быта ( Змей ) // Современник. 1858. 8.
...Полюбилась Антошке одна девка на селе, по имени Апроська. Девка красивая, толстая... Тем больше понравилась она ему, что толста была. Подбрюдок висел у ней, словно у кормной свиньи; а ходила разваливалась: ступень давала ровно по рублю. Привычка у ней была такая: станет, бывало, у своих ворот, возьмется за брюхо руками и басит: "Чу-ух, чух, чух..."
3. Н. У. [Николай Успенский?] "Телешане" ***- го уезда // Из народного быта. Сб. [Женева, изд. М.К.Е. тип. 'Общего дела', 1886]. VI, 276 с.
Об адамианах авторитетные знатоки сообщают, что это были секты прежних времен, члены которых находили удовольствие в том, чтоб оставаться нагими, под предлогом подражания Адаму и Еве, а на деле заниматься всем возможным развратом, не стесняясь, будто бы, даже родством. Разврат этот они не признавали для себя за грех и выставляли себя в нем и в остальном своем плотоугодии столь же невинными, как наши прародители были невинны в Раю. В их ложном умозрении Адам и Ева, живя в саду Едемском, тешили себя точно так, как и они. Адамиане подвергались по временам суровым наказаниям за свою безнравственность и за то, что не желали заниматься никаким полезным делом, хотели оставаться праздными, проводя время в лени и в самых пошлых сценах плотских удовольствий всякого рода. По их мнению, это и была жизнь, подобная райской, если, ведя ее, им было посильно в то же время избегать зависти, злобы, раздора, словом того, что нарушает мирное сожительство и любовное обхождение, которыми адамиане, по крайней мере на словах, очень дорожили. Впрочем, при их образе жизни им в самом деле мало приходилось думать о заботливом стяжании богатств, степеней, славы и других подобных благ, составляющих обычно предметы раздора между людьми. Вожделения адамиан редко выходили из замкнутого круга удобств и ублажения всего плотского, за то здесь, кажется, они не имели бы своим соперником даже Гелиогабала. Вследствие общего направления адамиан, их аномально, неумеренно развившаяся чувственность доходила до того, что они в виду и при содействии друг друга утоляли похоти и совершали телесные отправления, для которых безусловно уединяются даже дикие. Это доставляло им, говорят, приятное волнение и даже любострастные ощущения, которые были, смотря по обстоятельствам, возбудительными или томными. Здесь видят доказательство, что грубое, первобытное половое чувство не так выводит человеческую природу из ее границ, как подобное же чувство, раздражаемое искусственно, развращениями, ложным умствованием и средствами, которые может доставить только жизнь, давно вышедшая из первобытной простоты. В этом, впрочем, позволительно усомниться, ибо вопросы, которые, по рукописям, задавались у нас на исповедях простому народу, обнаруживают в его среде, и особенно, - вот подите же, - в женщинах и даже в девушках, пороки, сходные с последним из названных выше, хотя народный наш быт был далек от умствований и излишеств. Таковы, в особенности, вопросы, не производила ли исповедующаяся некоторых известных действий "при мужех" или "под руку чюжую" и "между рук чюжих".
.
Нечто в том же роде, что говорится об адамианах, рассказывают у нас, хотя и не в полном виде, о наших сектантах телешах, также нагишах или телешанах, получивших свое прозвание потому, что они часто соединяются телешом, то есть совершенно нагими, для общения и сверх того, будто бы, для занятий оргиями. Они считают такие занятия для себя дозволенными, ибо, согласно тому, что они утверждают о себе, они столь же невинны, как наши прародители в Раю, и потому всякое место своих собраний и оргий они полагают и называют раем, представляющим будто бы внове тот Рай, какой Творец наш некогда создал в саду Едемском,
Признаться ли? Мы передали то, что слышали и вычитали об адамианах у ученых людей, но сами плохо верим, что все тут истина. Кажется, что здесь переложено краски. Как это возможно, чтобы многочисленные люди могли проводить время в праздности, не умирая с голоду, да еще доставляя себе средства для удовольствий? Либо, в сущности, дело идет о немногих знатных и богатых лицах, которым кровь бросалась в голову, и они бесились с жиру, называясь при этом громкой кличкой "адамиане", в то время как их братья и сестры развлекали себя на сходный образец попросту, не поминая прародителей, как достоверно поступали и некоторые из числа наших помещиков и помещиц старого, однако не давнего времени. Либо от писателей прежних лет мы слышим лишь приукрашенную сплетню, раззвонившуюся, как фальшивое эхо, вокруг тех злополучных людей, кто, проводя всю жизнь в бедности и труде, хотя бы в редкую минуту отдыха соблазнялся подражать сытым и блудным господам, а того больше, пожалуй, хвастал об этом среди других таких же бедняков, как он сам. Однако довольно с нас распространяться об этом предмете, навлекая на себя законный упрек в пренебрежении почтенными авторитетами. Будет и того, что мы, не сведав броду, осмелилсь приоткрыть сомнение, которого до сих пор нам не случалось показывать из стыда за свое, быть может, дерзкое невежество . Обратимся лучше к тому, что мы видели своими глазами и за что, по такой основательной причине, можем поручиться лучше всякого авторитета.
В *** уезде ... губернии, на берегу реки ..., расположена деревня ***, обитателей которой в округе называют телешанами. У них, однако, не находится ни радений, ни сектантских проповедников, ни общих собраний, члены которых щеголяли бы нагишом, так что громкое именование телешан они, по- видимости, получили попусту, но не вполне это так, ибо иные их привычки, разделяемые ими единственно для своих прихотей, наводят сильно на ум многое из того, что телешане делают в угождение своему ложному верованию. Говоря же в общем, это просто зажирелые, заевшиеся в достатке, который природа и случвй имели прихоть им предоставить, мужики и бабы, обратившие на утоление своих наклонностей несколько удачных оборотов, подаренных им, один после других, судьбою. Бог знает, почему, а вернее всего, чтобы досадить неугодным ему лицам, упокоившийся лет 70 назад владелец их не только дал им всем и с землею вольную, но и завещал в пользу их общества проценты с полумиллионного капитала, который он, опять один Бог знает как, сумел составить себе в три царствования, которых оказался столь изобильно награжденным свидетелем. В деревеньке, насчитывавшей едва 50 душ, разумеется, с ума спрыгнули от счастья, лучше которого, по мнению ее жителей, и выдумать было бы нельзя, и зажили как господа, или, вернее, как должны бы жить господа во мнении тех, кому и до уездного городка ехать бы пришлось не менее недели. Вновь Бог один может знать, были ли среди них тогда телеши или кто- нибудь в этом роде, но с тех пор, как говорят в тамошнем уезде, бесились они с жиру, да все бесились, не встречая себе препятствия ввиду отдаленности от вразумляющих властей, будь то светских или духовных, и так дошли до нынешнего своего положения.
На что же они похожи? Да ни на что не похожи. Судите сами. Если будете приняты ими в их домах по простоте, дружески, когда они не подделываются под чужой тон и не скрывают своего обихода, то все пять чувств ваших будут поражены, зрение, слух, осязание, обоняние и вкус. Начнем с обоняния. Избы их представятся вошедшему парфюмерными лавками, или оранжереями с самыми пахучими цветами, или теми капищами, где язычники непрерывно курили, во славу своим богам, ароматные смолы и порошки. Здесь запах подобных курений, совершенно в языческом духе, пропитывает все, решительно забивает нос и не дозволяет ему почуять ничего другого, хотя бы в аршине от вас мыло варили - вы и тут не услышите ничего, кроме доморощенных ладанов и мирр. Казалось бы, где и в самом чистом жилище найти неблагоухание, как не в сенях, вблизи нужного места и в нем самом, но и тут не найдете ничего, кроме перебивающих все обоняние запахов курев, хвои и тому подобного. Ниже мы еще объясним, для чего заботятся любезные обитатели о таких ухищрениях.
Вкус ваш, не избежав немилосердного местного гостеприимства, безотступного и неумолимого даже в отношении первого встречного, если только он опрятен и мирен (чумазому и неряхе подадут здесь также не скупенько, но лишь самого простого кушанья, без денег, и на двор не пустят, а уложат при надобности в странноприимном овине, больше, надо сказать, похожем на хлев, задиру же спровадят взашей и без того), будет, можно сказать, сдавлен до отупения изобильными и бесчисленными блюдами кухни все самой хлебной, жирной, сытной и сладкой.
Осязанию вашему придется туго, и чувство это придется вам упражнять не одними руками, но и боками, и коленями, и чем хотите ибо дома, хоть и большой величины, но при достаточности хозяев заставлены всевозможной утварью, а жилые покои заняты лежанками едва ли не на всю свою длину и ширину, так что едва зайдя в двери, упретесь почти в лежанку. Оригинальная черта - с потолка свешиваются поперек всей комнаты плотные, во весь ее размер покрывала, с краем опускающиеся нижней частью своей на лежанку, так что пространство над нею как бы разгорожено ими на отдельные палатки или шатры. Это устроено для того, чтоб счастливый обитатель такой палаты мог отдыхать на своем месте, никем не беспокоимый и никому не видимый, даже если на дальнем краю лежанки устроился родич его со своим посетителем. Вдобвок местные очаровательницы, девицы или замужние, хоть и крестьянского сословия, составили себе уверенность, что знают толк в "галтерейном", как говорится тут, обращении, и непременно подадут вам ручку для поцелуя, так что вашим губам также придется упражнять осязание необычайно мягкой, расслабленной и полной плоти, часто почти дряблой от безделья и отолстения.
Зрение ваше также будет поражено. Нигде не встретите такого числа тучных, толстых людей во всяком возрасте, особенно в молодом и только что созрелом. Хотя большинство только что весьма пухло или плотно, а попадаются и сильные, мускулистые сложения, однако по одному виду жителей, собранных вместе, скажете, что о недостаточности в пище здесь так же не слыхивали, как о недостаточном усердии в употреблении ее. Десятипудовые невесты не составляют редкости, а меньше шести, семи, восьми пудов в девице на выданье, если не принадлежит она к семейству, сожалеемому в округе за бедность, усмотрите редко, разве что она очень, очень низка ростом. Зрелищ таких вы не встретите и среди именитого московского купечества, а в простом нашем народе встречается оно разве что в немногих, разрозненных семьях, выдающихся среди других по достатку и разом по беспечности и лени ( а лень и достаток уживаются редко друг с дружкой у простого народа), здесь же видите их сплошь. Венчаться ездят в соседнее село, ибо в ... церкви своей нет, и бывает, хотя и редко, что и жених, и невеста во все время совершения обряда сидят, даже не подымаясь с места, ибо отолстение их зашло так далеко, что мешает им стоять. Щедрые дары благочестия побуждают в этом случае не глядеть слишком строго на такое уклонение, а отнестись к нему снисходительно. Иной раз и в храм они не вступают своими ногами, а ввозятся на креслах.
Другое изумление доставит вашему взору невообразимая смесь всевозможных предметов домашнего быта, понавезенных, а частью даже и выписанных из городов и вовсе не идущих к нуждам деревни. Напрасно думают, что фантазия и прихотливость нашего простолюдина будто бы ограничены простотой его нрава, все это баснословие; предел этим его свойствам ставит то же, что и у образованной и купеческой его братии, а именно, большая или меньшая ограниченность средств. Если деньги завелись в сундуке - все просторы открываются для затейливости притязаний, к тому же не сдерживамых приличным воспитанием и вкусом, которые получают по своему положению другие и о которых в глухой деревне, разбогатевшей или нет, никогда не слыхивали. Дела такие здесь делались без проволочек - доехал однажды в жизни отец почтенного семейства до губернского города, а староста с кумом так и до самой Москвы, повидали там модные зеркала в полстены, часы, картины, механические безделицы и всевозможные товары в пассажах, общественные бани, ретирады и проч., и проч., приценились, поговорили с "нужными человечками", записали, что показалось нужным, благо грамотные - грамоты в ... мало кто не знает, - смотришь, в десять лет полдеревни обделалось зеркалами, в избы понатаскано часов с музыкой, в купальнях, домовых мыльнях и прочих помещениях подобного рода устроены предметы, которые привыкли мы видеть лишь в хороших домах обеих столиц, и так далее и тому подобное. По избам порой висят картинки и стоят без смысла бронзовые статуэтки, иногда нескромного содержания, обличающего в авторе больше знания греческих и римских сказок, чем целомудрия. Хозяева дают этим предметам самые фантастические толкования. В одном доме я видел группу, изображавшую Марса, обнимающего Венеру, оба были представлены нагими, впрочем, страсть Марса и тайные прелести Венеры были прикрыты пришедшимися к случаю цветами, растущими так, как на свете не видано. Меч Марса покоился рядом, уже отброшенный, но греческий шлем, каким скульптор воображал его, гордо возвышался на его голове. - А это, видите, наш солдатик и его милая - пояснил мне любезный хозяин, принимая греческий шлем за нашу кавалерийскую каску, - видать, что торопятся, бедные, солдатик и каски снять с головы не успел, только сабельку отстегнул. Так и чуют, что начальство того гляди помешает, и трудненько же им приходится - вон какие тощеватые, то ли дело наши Стеша да Ванюша! - Стеша и Ванюша, молодые, восседавшие тут же и уплетавшие, не теряя время, какую- то снедь, согласно закивали головами, и не диво - сами они были так дородны, что обширная их окружность не позволила бы им заключить друг друга в объятия, не в пример бронзовым Марсу и Венере, больше чем наполовину, а то, пожалуй, на треть.
Но не одними безделицами славны местные затеи. Вот, изволите видеть, лет семь назад побывал именно староста в обеих наших столицах, и должно быть, это был первый человек из ..., которому привелось добраться до Петербурга. Повидал там все чудеса, и дома во столько ярусов сряду, что голову закинешь, а не раззгоядишь толком последнего, и чугунку, и конку, и водопроводы, и лампы, и Сандуновские бани, и даже ватерклозет. В Москве спрашивает - а во сколько, к слову сказать, стал вам ваш водопровод? Ему отвечают - в двадцать лет да в два миллиона рублей. А он подумал, послюнил карандашик, считать был учен, да и говорит - Эге, это на пятьсот тысяч душ, да за двадцать верст, а у нас в ... и ста человек не будет, а ключи да озерца на горках от нас версты полторы, так нам это всего в тридцать рубликов станет - сподручное дело! Что поделать с мужицкой арифметикой, как ни бились, ни толковали ему, что для ста ли человек делай, для одного ли, а цена мало что не та же - не берет в толк. Однако в тридцать не в тридцать, разумеется рублей, а в три лета в деревню самотек пустили, а потом и мыльни с ретирадными к каждой избе приладили по сторонам, сколько кому желательно - знай, Москва, наших, а у нас и затворы, напоказ, медные!
Третье зрелище, которое вас поразило бы много более, окажется, однако же, вам доступно лишь в случае, когда будете на короткой ноге с хозяевами. Не берем на себя обязанности много распространяться о нем, ибо тут поневоле приходилось бы вставлять иные словечки, неудобосказуемые и в вольной печати, ежели только не в той, при образчиках которой в виде места издания выставляются имена таких греческих и италийских городов, каких никогда не существовало на свете. Скажем только, что дело идет о тех обычаях местных жителей, которые больше всего могли бы дать понятие о причине перенесения на них еретического прозвища телешан, или адамиан. Припомним также, для истинно ученых читателей, не позабывших даже гимназических классиков, на то место в Ксенофонтовом Анабазисе, где отставленный воин повествует об обитателях, у которых "les enfants des gens riches nourris de châtaignes bouillie, étaient gras, avaient la peau très délicate et très blanche, et qu'à mesurer leur grosseur, et ensuite leur grandeur, il y avait peu de différence. Ce peuple ne se cachait de rien. Tel était l'usage du pays. Les Mosynéciens faisaient en public ce dont tous les autres humains se cachent, et s'abstiendraient s'ils étaient vus" ["Молодежь богатых семейств, откормленная вареными каштанами, была жирна, очень изнеженна и очень белокожа, в ширину они были почти такими же, как в высоту. Эти люди ничего не стеснялись, таковы были обычаи их страны. Эти моссинойки делали на глазах у других то, что все остальные стесняются и воздерживаюится делать иначе как одни, никем не наблюдаемые". - Фр.].Публика, разумеющая если не по- гречески, то по-французски, найдет, о чем здесь толкуется. От себя же прибавим, что жены при мужьях, женский пол вообще при близких мужчинах, великовозрастные младшие при попечительствующих о них старших и тому подобное, хотя и не читали ничего у Ксенофонта ни по-гречески, ни на каком другом языке, следуют примеру его мосиников с всевозможным усердием, и притом находят в своих ближних не только благодарных и захвальчивых зрителей, но даже услужливых помощников во всем, что только предпринимается перед ними. Здесь образчик для обитателей *** едва ли открылся бы и у каких бы ни было варварских народов, а разве в обхождении нянюшек с малыми детьми, которым, однако, по самой невинной их природе помогают не во всем том, в чем споспешествуют своим баловням усердные заботчики в ***. В наемных няньках и дядьках для таких лиц обоего пола, которые давно ли, недавно, но решительно вышли из детского разряда, здесь также нет недостатка. Со временем они, если не уходят от службы, становятся совершенно своими людьми в семействах, куда некогда поступили, как случается и с обычными няньками и мамками, ходящими за детьми. Прокормление, содержание в чистоте, доставление самых необыкновенных излишеств и удобств и иные предприятия обиходной жизни составляют ткт предметы всевозможных забот и пособлений, и так как последние сопутствуются обыкновенно наготой опекаемых, как и вообще значительная часть их домашнего времяпровождения, это именно и составляет причину, по которой жителям *** соседями присвоено именование телешан. И то правда, ежели откинуть все, касающееся радений, у них совсем не существующих, и тому подобное, то обиход их, может быть, еще лучше подойдет под то, что говорят авторитеты о древних адамианах и что приведено нами выше, чем обиход подлинных адамиан. Самые смелые и грубые или, ежели пожелаете, самые вольные и роскошные итальянские и фламандские картины, где обнаружение того, что во всяком пристойном обществе всегда остается прикровенным, уже выходит, кажется, из всяких границ, далеко уступают тому, что повседневно совершается в домах ***, когда бы ни зашло дело об удобствах или доставлении довольства либо удовлетворений, возникающих от отправления различных потребностей, свойственных плотским существам. Самое пропитывание помещений курениями и ароматическими зефирами, которое выше мы обещали пояснить, понуждается не чем иным, как тем, что в противном случае эманации, порожденные известными действиями из числа сказанных, доставляли бы существенное неудобство. Между прочим, разгорожение места над лежанками, посредством покрывал, в несколько пологов, имееет также и ту цель, чтобы предоставить обитателям подобных убежищ, соблюдая их невидимыми для постороннего глаза, привычную им свободу пребывать in naturalibus, даже и когда в самую комнату на время являются посторонние.
О религиозном своем убеждении обитатели *** говорят неохотно, напуская на слова туманный, иносказательный покров. На прямой спрос, православные ли они, вопрошающий получит ответы в роде "Бог нашу веру знает", " Не всякий тот православный, кто им зовется" и тому подобное, но определенного воззрения, хоть бы еретического, среди них не видно, ибо убеждение зажиревших, ленивых до отупения людей в том, что они должны всякий час оказываться объевшимися сверх всякой сытости, праздными и ублаженными всем, что только составляет плотские довольства, и в этом полагают предел райского блаженства, коли природное, то что называется, "кровь с молоком", здоровье, позволяет им пользоваться - не может назваться религиозным воззрением.
Наконец, скажем и о том, что изумило бы ваш слух. Это не что иное, как особый склад речи, именуемый у них чистым. Разделить его возможно на два разряда - тот, что бывает доступен слуху всякого соприкасающегося с обитателями ***, и тот, что обнаруживается одним лишь тесно вхожим в домашний их быт. Тот и другой разряды вместе именуются чисторечием. Первый разряд - это общая народная речь, однако же с совершенным изъятием всех бранных, непристойных и тому подобных выражений и изобретением на место их некоторых новых, поприглаженнее. Вместо "дурак" говорится "неумной", вместо " песий сын" - "псович", вместо "жрать" - "раскушаться", даже вместо "нужник" - "покоец". Завели в домах ***, в числе иных городских редкостей, ночные посудины, так и их именование низвели до единого слова "ночной", ибо прибааление "посуда" или "горшок" показались слишком неблагозвучны. Прибаутка "Слышь, Пахом! Где Марья твоя? - На ночном! - Что ж на ночном, коли день кругом?" почитается в *** за одну из самых остроумных. Нецензурная брань изглажена полностью.
Между своими людьми прибавляется второй разряд чисторечия, а именно, великое число выражений, означающих неудобоназываемые части тела, и действия, над ними или же посредством их совершаемые и тому подобное; эти выражения произносятся обыкновенно со всевозможными уменьшительными окончаниями, передающим ласковость, ибо по разумению жителей ***, части и действия эти, доставляя природные телесные удовольствия, не имеют в себе ничего постыдного или скверного, и поэтому, напротив, постыдно было б употреблять означающие их выражения для грубостей и брани. Обыкновенных простонародному языку слов, исключая самые немногие, среди этих выражений нет, ибо эти обыкновенные слова, по местному убеждению, звучат нечисто, а немногие из них, употребляемые все же в ***, наподобие п.... и х... не имеют уже, во мнении жителей, подобной нечистоты, так как, в свою очередь, никогда не служат у них для брани, а часто и произносятся с теми изъясняющими ласковость окончаниями, о которых говорилось выше. И так всякому знакомые выражения, вообще составляющие у нас непристойную брань, оглашаются в домах *** почти беспрерывно, но не имеют того значения, какое дает им общее наречие, а называют лишь некоторые известные части тела, притом в едином только похвальном смысле, к ним здесь относящемся. Изумление, которым отзывается такой разговор для слуха, не возможет найти себе равных даже в том впечатлении, с которым древние внимали самым знаменитым и красноречивым своим ораторам, и ни в каком случае мы не могли бы дерзнуть на то, чтобы передать печатно подобный разговор ***-ских обитателей.
Одна просвещенная особа при мне самым жестоким образом восставала против ***- ского чисторечия; разумеется, она не принадлежала к числу обходительных питомцев *** и их благоприятелей. "Мужик ругается, - говорила эта особа, - приспособляя для площадной брани именования нескольких частей тела и их действий; это грех, но здесь видно, по крайней мере, все сознание нечистоты и греха, заключенных в названных частях и их употреблении, отчего и происходит взятие их для бранного применения. ***-цы же не дают таким именованиям бранного смысла, но по одному лишь тому, что совершенно отрицают низшую, животную природу, которую присвоила названным частям и действиям нравственность, и руководятся здесь самым бесстыдным и самым непристойным плотоугодием, составляющим куда более непростительный грех, чем даже гнуснейшая брань, обращенная на человека".
Оставляя это суждение на совесть того, кто его высказал, заключим тем, что, как видите, все пять чувств свежего человека окажутся поражаемы в *** с первого часа пребывания его на здешних благословенных стогнах. Как же смотрят на привычки, которыми обзавелись уроженцы ***, их соседи и, главное, те облеченные известными полномочиями лица, которым порядком, заведенным во всяком обществе, вручено смотрение за общественной нравственностью? По- видимому, они до сих пор ничем не стесняли жителей ***.