Все приговоренные - Неженщины. Особенно когда они мужчины, но мы - не мужчины.
Все иностранки - Неженщины: с распустившимися пышным цветком волосами, с расписными лицами, в нарядах коротких настолько, что кажется, будто рукава и подолы оборвались о железный шиповник застав.
Сквозь тернии - к галаадским звездам, которых, по слухам, осталось много меньше пятидесяти, но это неважно: у Галаада души нет границ.
Все приговоренные - иностранки. Никаких больше красных платьев, никаких зеленых передников. Рубашка на позабытых уже было пуговицах - застегивать направо, по-мужски; в гомогенную пару к мужским рубашкам безразмерные штаны. Если дозволено это, все прочее отсюда следует, ибо мерзок пред Господом Богом каждый творящий сие. Мужчины в Колониях носят платья - ровно по той же причине. Кто знает, для них, быть может, платье и вправду добавочная пытка, носить не переносить с кротостью, но штаны и рубашка для нас - возвращение. Надежда. Почти - свобода. Недаром и штаны, и рубашка - донельзя свободного кроя.
Свобода - это рабство. Смерть - это помилование. Увечье - это избавление. Свобода - была такая популярная фамилия у славянских беженцев.
"Доченька, что ты станешь делать, если на тебя нападет насильник?"
"Конечно же спущу с него штаны, а сама задеру юбку!"
Что мне еще остается, если не смех? Не дай ублюдкам тебя доконать, говорила моя июньская спутница - моя вторая половина, моя пара, хотя, четные вместе, мы были друг другу и не чета. Не дай им заставить тебя пожалеть, говорю я, когда черный фургон, зрячий и крылатый одновременно, увозит нас в неизвестность. Смерть крылата, словно ангел, и черна, словно ангел после падения. Падший ангел - для падших женщин, оперенный на манер стимфалийских птиц - серпами и косами.
Не дай им заставить тебя. Пожалеть.
Не дай им заставить. Тебя пожалеть.
Иначе твоя смерть окажется напрасной. Иначе мои слезы окажутся напрасны. Слезы, на которые я все равно не имею права, ибо враги человеку - домашние его, а Иуда, возлюбленный ученик, обрек Господа своего поцелуем.
Не мир принесла я в твое сердце, но карающий меч. Прощай, боже мой, прощай, ибо я не ведала, что творила...
"Вы понимаете, что будете сражаться во тьме?"
Во тьме. Все время во тьме - любимый мой день, с часа шестого до часа девятого. Это и к лучшему - многого из нас не выбьют, кроме нас самих, одну из другой, потому что обе позабыли свое место. Как раз два свидетеля, но - что за любопытный прецедент! - хотя Пятая поправка вместе с Конституцией упразднена де-юре, тень ее по-прежнему простерта над женщинами: они не должны свидетельствовать против себя и своих близких. Они вообще не должны свидетельствовать, свидетельствовать о вине повинен мужчина. Видеть или ведать ему необязательно; свидетельство - слово самодостаточное, дело же - и вовсе пустая формальность.
Все свидетели - мужчины: ошибка революции, XY'евый, выражаясь языком профессора цитологии, хромосомный набор.
Все свидетели кладут правую руку на Библию, и пусть левая теряется в догадках, пусть она сомневается и размышляет где-нибудь глубоко во тьме брючного кармана.
Пусть-ка спросит: что кладут на Библию свидетели-мужчины?
Они не называют наших имен, даже теперь, - дабы устрашить ад и покарать неизвестностью рай. Наши семьи в раю, будь то Эдем или Канада, мы в аду, который не то Геенна огненных одеяний, не то Галаад; мы соломенные вдовы, они - вальгаллические, а значит, страшиться нечего ни нашим близким, ни нам: грешник не стащит праведника с небес, праведник же способен по крайней мере молиться за тех, кому не повезло. Например, так: не дай им заставить тебя - пожалеть; не дай им заставить - тебя пожалеть.
Они крепко, до оскомины, вяжут нам рты, они говорят вместо нас - но за бога и дьявола на земном суде беатификации тоже выступают человеческие адвокаты.
"У каждого человека есть имя".
Древние верили: имена благих демонов священны и оттого непроизносимы, ими можно убивать. Я верю: настанет день, и нашим именем будут убивать, воздев его на флаги или в красках утопив под кожей, как задолго до переворота сделал один надуманный герой в знак памяти. Я верю: нас отправили назад в шкаф, в страну библейских сказок и кошмаров, но мы не истлеем там до скелетов, годных только пугать новое поколение - новое поголовье скота и чревес. Наши объятия были боем, а завершение - победой. Я хочу верить, что не напрасно плеснула тебе в лицо серной кислотой поцелуя, а ты - не напрасно отдернула вуаль за миг до того и не отдернула губ.
Все боги - Отец, Сын и Дух святой - всуе неназываемы.
Все Служанки и Марфы всуе неназываемы.
Твое имя означает "друг" - наш друг. Мое имя означает "враг" - их враг. Этого довольно.