Р. Т-Т. Ли ака Ноланец : другие произведения.

Никчемный человек

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  - Никчемный ты человек, Пашка! Вот ответь мне, пожалуйста, по что ты водку чужую выпил, а? Вернуться лесорубы к вечеру, прибьют ведь!
  
  Завхоз Емельянов, мужчина серьёзный и в годах, осуждающе глядел сверху вниз на шмыгающего носом Пашку.
  
  - Откуда мне знать, - бубнил Пашка, отводя в сторону глаза, - она уже початая в холодильнике лежала...
  
  - Ты её туда клал?
  
  - Нет.
  
  - Тогда какого... А? Неужели мамка в детстве не учила, что чужое брать нельзя?
  
  - А меня, значит, провоцировать можно? Я болею, мучаюсь, а она там без пользы выдыхается! - беспредметный и пустой разговор был невыносимо тягостен Пашке. - Раз со стола убрали, значит, не нужна стала! Какие ко мне претензии?
  
  Емельянов вздохнул тяжело, осознавая бесполезность своих попыток достучаться до сознания стоявшего перед ним человека. Да и Пашка, хоть и горбился привычно виновато, но таковым себя явно не чувствовал: что там этой водки-то было - всего полбутылки... Лесорубам на всех - капля в море, зато Пашке вполне хватило самочувствие после вчерашнего поправить.
  
  - Уйди с глаз долой, - махнул рукой, смирившись, завхоз, - пока ребята из леса не явились! Сиди до вечера тихо в кочегарке и не высовывайся! От греха...
  
  Пашка, простужено хлюпнув в ответ носом, застегнул единственную пуговицу на телогрейке, и, шаркая растоптанными кирзачами, побрёл из кабинета завхоза. На крыльце конторы его терпеливо дожидалась Люська, беспородная лохматая сука, коротающая свой нелёгкий собачий век при леспромхозовской конторе.
  
  - Двигай за мной, чахотка, - позвал её Пашка, - погреем мослы возле печки. Один хрен, тебе здесь окромя пинков ничего не перепадет.
  
  Вдвоем они неспешно пересекли двор, торя узкую тропинку по свежевыпавшему снегу. В полумраке кочегарке было тепло. Гудело упрятанное в чугун пламя, ждали своей очереди сложенные в углу дрова. Прикрыв плотнее дверь, Пашка устроился в старом кресле, а Люська свернулась калачиком на полу возле печи.
  
  - Ты как насчет пожрать? - достал Пашка из кармана холодный беляш. - Лично у меня брюхо с голодухи уже песни поет.
  
  Всегда готовая составить компанию Люська тут же оказалась рядом, не сводя обрадованного взгляда с его рук.
  
  - Жуй, прорва, - протянул он ей половину, - какая-никакая, а все-таки еда. Извини, что всухомятку, но до поселка десять верст через лес по оврагам. Так что мы с тобой эту ночь без "подогрева" прокукуем.
  
  Люська аккуратно взяла зубами угощение и потрусила в темноту за печь. Насыщаться она предпочитала в уединении, забившись куда-нибудь в уголок, подальше от посторонних глаз. Пашка же, хорошо зная её застенчивый характер, не возражал.
  Сейчас бы грамм сто пятьдесят совсем не помешало, думал он, отщипывая по маленькому кусочку от своей половины. Может, попробовать выклянчить у Емельянова бутылку взаймы до получки? Так ведь не даст, жлоб... Скажет, тебе ещё до утра лямку тянуть. А ещё, того и гляди, директору нажалуется.
  Отправив в рот оставшиеся на ладони крошки, Пашка нехотя поднялся с кресла и вышел на двор. Обратно вернулся засыпанный снегом, с большой охапкой сырых, недавно колотых дров.
  
   - Пока они в топке тлеть будут, - объяснил он высунувшейся из-за печки Люське, - я вздремнуть успею. И ты ложись - во сне не так сильно жрать хочется.
  
  Люська послушно убралась обратно в запечный полумрак. Спать, так спать... Для караульной собаки без специального образования дело вполне привычное. Пашка приладил под ноги стул, надвинул пропахшую дымом шапку на глаза. Не прозевать бы печь, а то не дай бог потухнет - начальство тогда живьем схрумкает. Прямо с кирзачами и без соли.
  
  
  
  - Мама, почему звонят колокола? - прислушиваясь к звукам за окном, теребил Пашка собирающуюся на работу мать.
  
  - Сегодня большой праздник, сынок. А кому, как не колоколам, поведать об том миру?
  
  - Когда я вырасту, - оглядываясь на залитое солнцем окно, объявил Пашка, - обязательно стану колокольщиком!
  
  - Кем-кем? - весело смеялась мать, обнимая сына.
  
  - Колокольщиком! - гордо отвечал Пашка. - Самым главным начальником над праздниками.
  
  - Да нету над ними начальников! - нацеловывала мать упирающегося Пашку.
  
  - Неправда! - выворачиваясь из нежных её рук, тянулся он к окну. - Если бы не колокольщик, как бы ты узнала, что сегодня праздник?
  
  
  
  - Убью, гада! - задремавшего Пашку грубо выдернули из кресла и пару раз крепко приложили затылком об стену. - В лоскуты порву!
  
  Плохо соображающий, он не сопротивлялся, безвольной куклой болтаясь в могучих руках.
  
  - Да не трогай ты его! - попросил кто-то с улицы, но в ответ тут же заголосили яростно и с придыханием:
  
  - Чего "не трогай"? Он, сука, всю нашу водку в одну харю выжрал! Дай ему, Лёха, чтобы он кровянкой умылся, падла!
  
  В полумраке кочегарки толпились засыпанные снегом лесорубы, усталые, мрачные и не склонные к долгим разговорам. До смерти перепуганная Люська, от греха подальше, забилась в щель между печью и стеной. Коротко размахнувшись, бригадир лесорубов выдал Пашке увесистую затрещину, и тот, сбивая все на своем пути, отлетел в угол.
  
  - Так его! - порадовались столпившиеся у входа мужики. - Будет знать, чумазый, как без спроса чужое брать.
  
  - Заканчивайте! - гудел в ответ урезонивающе чей-то одинокий голос. - Далась вам эта водка? У завхоза в "конуре" целый ящик стоит - айда к нему, он продаст сколько надо!
  
  Бригадир, не успокоившись, отыскал Пашку в куче ржавых ведер. Прихватив крепко за грудки, ещё раз, в качестве напоминания, сильно встряхнул.
  
  - Гляди, убогий! Ещё раз учудишь подобное - живьем в печку запихну!
  
  Затем небрежно отшвырнув в сторону обмякшее тело, и скомандовал своим:
  
  - Потопали к завхозу, возьмем пару литров.
  
  - А этот? - оглянулся кто-то в дверях.
  
  - Да не хрена с ним не будет. Оклемается...
  
  
  
  - Слышишь? - поднял голову Пашка. - Колокола звонят! Чудно...
  
  - Так ведь праздник! - Наташка аккуратно, стараясь не уронить на себя, и не дай бог запачкать новое платье, тонкими пальцами выуживала из кружки землянику. - У соседки нашей, тетки Тамары, дочка сегодня как раз венчаться собралась.
  
  - Им чего, ЗАГСа мало? - усмехнулся Пашка, тайком любуясь длинной наташкиной шеей.
  
  Красивая, зараза... Пацаны за ней бегают годами старше, чем он, и пару раз уже грозились всерьез. Он бы, глядишь, и отступился - мало ли девчонок в поселке? - но непонятная, властная сила тянула его к ней, заставляя сердце каждый раз стучать учащенно при звуках знакомого голоса.
  
  - ЗАГС - это ЗАГС, а в церкви всё по-другому, - Наташка поднялась на ноги, отряхивая подол платья.
  
  - Да чего там такого другого?
  
  - А всё, - Наташка сделала несколько шагов по траве и замерла, прислонившись к молодой березке. - В ЗАГСе как распишут, так и разведут, а в церкви людей навсегда соединяют. Если замуж когда-нибудь соберусь, обязательно венчаться пойду. Чтобы по любви и на всю жизнь!
  
  С окраины поселка, через поле, летели к ним голоса колоколов, звонкие и торжествующие. Наташка, зажмурив глаза, слушала их зачарованно, а Пашка, сидя на земле, грыз задумчиво травинку.
  
  - Пойдем, что ли? - повернулась к нему Наташка. - Обедать время. А то мамка ругаться станет.
  
  - Слышь, Натах, - хрипло выдавил из себя Пашка, - а ты со мной в церковь согласилась бы?
  
  - С тобой? - удивилась она, не сразу поняв, о чем идет речь.
  
  - Ну да, - упрямо тряхнул он головой, - не сейчас, конечно, а потом, лет через пять...
  
  Она весело смеялась, закидывая голову, а он, сердито играя желваками, смотрел на неё исподлобья.
  
  - Хорош заливаться-то! - не выдержал, наконец, Пашка. - Или проглотила чего вместо ягоды?
  
  Не переставая улыбаться, она молча пошла через поле. Пашка, немного помедлив, поплелся следом. Не проронив ни слова, они дошли до слободки и один за другим двинулись по узкой тропинке вдоль высоких заборов. Уже на улице, перед тем, как разойтись окончательно, она произнесла, старательно глядя мимо него:
  
  - Паш, ты только не обижайся, но какой из тебя жених? Мама говорит, что тебе одна дорога - в колонию. А зачем мне муж-уголовник?
  
  - Дура твоя мама! - выкрикнул он. И добавил, с неожиданно прорвавшейся в голосе ненавистью, словно камень швырнул в удалявшуюся поспешно спину:
  - И ты дура, раз веришь ей!
  
  
  
  Холодный мокрый нос настойчиво ткнулся в лицо раз, другой, заставляя открыть глаза. Пашка заворочался на полу, приходя в сознание. Люська заскулила радостно, теплым языком торопливо облизав его небритую щеку. Разгулявшийся на дворе ветер забрасывал снежную пыль в приоткрытую дверь кочегарки. С трудом перекатившись набок, Пашка провел грязной ладонью по лицу.
  
  - Вот гад, - неуверенно шевеля губами, прошептал он старательно вылизывающей его Люське, - нос, кажись, разбил...
  
  Он лежал на затоптанном холодном полу, не имея ни сил, ни желания подняться, а кудлатая сука топталась рядом, усердно махая хвостом и преданно заглядывая ему в глаза.
  Громко захрустел снег под чужими уверенными шагами, жалобно скрипнув, распахнулась настежь от энергичного толчка дверь, а ученая долгой собачьей жизнью Люська, поджав хвост, шустро нырнула за печь.
  
  - Это что тут у нас - филиал городского пляжа? - на пороге кочегарки выросла фигура главного инженера. - Павлуха, ты в своем уме, родной? В управлении батареи давно остыли, а ты здесь позагорать, похоже, решил? Ну-ка, поднимай свою задницу и топай за дровами! И чтобы через полчаса в конторе было, как на крымском побережье в июле. Иначе завтра же вылетишь со службы к чертовой матери!
  
  - Сейчас всё будет, Лексеич! - зашевелился испуганно Пашка, пытаясь подняться.
  
  - Давай, давай! - поторопил его тот. - И морду потом умой, а то на черта уже похож.
  
  Пашка, кряхтя, с трудом распрямился, и, придерживаясь рукой за стену, добрел до сложенных в углу дров. Наблюдавший за ним Лексеич брезгливо поморщился.
  
  - Гнать бы тебя надо... Не дай бог, какая-нибудь комиссия заявится, увидит такое чудо - разговоров потом не оберешься!
  
  Пашка сунул в печку дрова, прикрыл заслонку и повернулся к начальнику.
  
  - Я в кочегарке спрячусь, они сюда никогда не заглядывают.
  
  - А вдруг? Будут потом мне в глаза тыкать, что развел здесь бомжатник.
  
  - Так ведь я не бомж, у меня дом в поселке есть, - оправдывался Пашка.
  
  - А чего же ты тогда третий день здесь ошиваешься, скажи на милость? Ну ладно, сегодня, в свою смену, а вчера, позавчера? Грязный, пьяный... Шел бы домой, хоть помылся! Неужели тебе самому не противно?
  
  Пашка молча слушал и покорно кивал в ответ. Главный инженер, постояв ещё некоторое время на пороге, махнул безнадежно рукой и пошел к себе в контору. Из-за печи неслышно показалась Люська. Осторожно, не выходя под свет тусклой лампочки, мела хвостом холодный пыльный пол, преданно таращась на Пашку.
  
  - Куда я пойду? - спросил он у неё. - Мне там жизни нету...
  
  
  
  ... его подловили на пустыре. Пятеро - для надежности. Главный среди них, рыжий Димка, Наташкин сосед, второй год увивающийся за ней хвостом, подошел вразвалочку к Пашке и прихватил за рубаху:
  
  - Я тебя, гаденыш, предупреждал?
  
  - Да пошел ты! - ударил его по руке Пашка.
  
  Рыжий был старше него, выше на полголовы и сильнее. Непонятно было, зачем он с собой столько дружков приволок. Боялся, что один на один не справится? Или решил для них представление бесплатное устроить? Тогда он здорово просчитался.
  
  - Ах, ты, сявка! - прищурился зло Димка, примериваясь для удара. - Сейчас ты у меня землю жрать будешь!
  
  - Вот уж не угадал... - в пашкиной руке тускло блеснуло сталью острое жало "финки".
  
  Пригодилась, таки, желанная... Сколько дней он ходил за Бруском, местным блатарем и пьяницей, полжизни своей забубенной просидевшего у "хозяина" и наловчившегося за "колючкой" мастерить шикарные ножи с наборными плексигласовыми рукоятками. Пашка долго и нудно, едва не со слезами на глазах, упрашивал его, но бывший вор до поры отнекивался, не желая связываться с "малолеткой":
  
  - Ты по дурости щенячьей ещё пырнешь кого, а придут к Бруску - кто пацану "перышко" справил? А мне опять на нары неохота - тут у меня и баба, и хозяйство.
  
  Не успевший замахнуться Димка ахнул тонко и удивленно, медленно оседая на землю. Руки его пытались закрыть рану на животе, но кровь легко находила путь сквозь скрюченные пальцы.
  
  - Убил! - попятился испуганно один из дружков.
  
  Трое других оцепенели, тупо глядя на скребущего каблуками землю предводителя. Пашка ткнул в их сторону испачканным в крови ножом и пригрозил:
  
  - Сунетесь, также лежать будете!
  
  Развернулся и неторопливо, не желая показывать неприятелям поселившегося в сердце страха, прошествовал за угол. И уже только там, чувствуя, как дикая дрожь начинает трясти ставшее внезапно непослушным тело, побежал неровной, какой-то рваной рысью...
  
  
  
  ... баба вечно голосит: "...пьянь пропащая, чтоб ты сдох поскорее!" - засовывая в печку очередное полено, делился с Люськой наболевшим Пашка. - А я, словно ей назло, всё живу и живу, хоть и надоело мне порядком скучное это занятие. Нету во мне, Люсьен, интереса к жизни, а бог смерти не дает. Детям своим я не нужен, жене в тягость... Дык, я к ним и не навязываюсь! Пусть живут сами по себе, а я тут как-нибудь перекантуюсь.
  
  Дремлющая псина слушала вполуха, свернувшись калачиком у стены. Пашка, покончив с печкой, взялся приводить в порядок распухшую физиономию. Поднеся ближе к глазам залапанный осколок зеркала, он морщился, осторожно удаляя смоченной под краном тряпицей запекшуюся кровь. Болел нос, тянуло где-то в желудке, а ещё сердце вдруг как-то странно повело себя, тяжелым камнем неожиданно проявившись в груди.
  Нестерпимо, до крика, захотелось вдохнуть свежего, чистого воздуха, и Пашка, торопливо пнув ногой дверь кочегарки, вывалился на двор. Испуганная Люська рванула следом, ужом проскользнув между ног, а он, качаясь на холодном ветру, словно рыба беззвучно разевал рот, не в силах наполнить желанной прохладой грудь.
  Звезды, дружно заполонившие вечернее небо, смотрели равнодушно на него сверху, а он отвечал им неприязненным взглядом, также невосприимчивый к их запредельно далекому существованию.
  Скрипнула в стороне дверь, и кто-то крупный, сердито покашливая, тяжело затоптался на снегу. Люська, радостно взвизгнув, стрелой понеслась на звук шагов и завертелась рядом суетливым лохматым комом.
  
  - Ну, всё, всё! - услышал Пашка знакомый голос леспромхозовского слесаря. - Не вертись, юла, а то не дай бог отдавлю лапу!
  
  Но собака, не слушая, продолжала весело скакать, пытаясь, всякий раз дотянуться мокрым носом до его ладони. Долговязый и медлительный в движения Комов, осторожно переставляя обутые в валенки ноги, подошел к Пашке.
  
  - Жрать, поди, хочет? - кивнул он головой на резвящуюся подле них Люську.
  
  - Это её нормальное состояние, - через силу улыбнулся Пашка. - Не собака - желудок с ножками.
  
  С Комовым они были знакомы давно, но почти не общались. Кивнут равнодушно друг другу при встрече - и каждый в свой угол. Немногословного и работящего мастера в поселке уважали: леспромхозовский слесарь, при желании, мог починить любой механизм - от дверного замка до автомобильного двигателя. Но мог и послать просителя куда подальше, не утруждая себя объяснением причины внезапно возникшей неприязни.
  Зато Люська в нем души не чаяла. Каждое утро, приходя на работу, он выкладывал перед ожидающей у ворот собакой прихваченное из дома угощение: то остатки холодца, то пару шикарных косточек, а то и холодную, но такую вкусную котлету.
  Одетый в новый теплый полушубок, Комов прищурился, разглядывая пашкино лицо.
  
  - Что-то ты покоцанный весь, словно котяра бродячий. Давно запил?
  
  - С неделю где-то...
  
  - Хреново выглядишь. Негламурно.
  
  - Коль морда разбита, уже не элита? - усмехнулся Пашка, потирая ладонью левую сторону груди.
  
  - Сердце беспокоит? - понимающе качнул головой Комов. - Похмелялся сегодня?
  
  - С утра маленько перехватил.
  
  Слесарь поднес к глазам руку с часами, пытаясь определить время. Затем поманил истопника за собой.
  
  - До автобуса время есть. Пойдем-ка, у меня в мастерской завалялось подходящее лекарство.
  
  Втроем, вместе с путающейся под ногами Люськой, они вновь открыли "слесарку". Комов, повесив полушубок на приколоченную к стене вешалку, загремел ключами, отпирая выдвижной ящик верстака. Пашка пристроился на краешке одного из двух имевшихся в мастерской стульев, а Люська уселась рядом на полу, в ожидании возможного угощения.
  
  - Вот она, - Комов извлек на свет газетный сверток, - мне её один заезжий коммерсант презентовал. Я ему тут кое-что починил-подлатал на днях.
  
  Он развернул газету и с гордостью поставил на верстак бутылку коньяка. Пашка от неожиданности звучно сглотнул слюну. Одна только Люська отнеслась к благородному напитку без должного уважения, мазнув по нему равнодушным взглядом.
  
  - Супруга моя это дело не особо приветствует, оттого и прячу здесь, - пояснил Комов, оглядываясь в поисках подходящей посуды. - Она женщина правильная и строгая, врачом в районной поликлинике трудится. О здоровье моем вечно беспокоится, поэтому если и выпиваю, то понемногу и не на глазах.
  
  - А моя, наоборот, мечтает, чтобы я сдох поскорее, - усмехнулся Пашка, ласково поглаживая нетерпеливо поскуливающую Люську. - Тогда ей с детьми дом отойдет. Тесно им со мною и хлопотно, хоть у каждого по комнате. Мне-то для жизни диван в кухне отвели, вот и спотыкаются каждый раз.
  
  Слесарь подкатил от стены дубовый чурбак, застелил его газетой. Выставил на импровизированный стол две эмалированных кружки и надорванную пачку печенья.
  
  - Извини, с закуской не густо, - обращаясь скорее к Люське, виновато произнес он.
  
  - У лесорубов тушенка в холодильнике есть, - успокоил его Пашка, - как отгуляют и разъедутся, я ей вынесу банку.
  
  - Смотри, а то опять по физии схлопочешь, - покачал головой Комов. - Не связывался бы ты с ними... Народ ведь у нас такой, что за глоток водки душу вытрясут.
  
  Откупорив коньяк, слесарь наполнил кружки. Пашка, склонившись к своей, осторожно принюхался. Люська, старательно вытягивая шею, сунулась было тоже, но учуяв запах спиртного, фыркнула презрительно, отступая назад. Недовольная, ушла со света в угол, улеглась там и затихла.
  
  - Ничего, - проводив её взглядом, повернулся Пашка к слесарю, - они сейчас там напьются и завтра не вспомнят ни черта.
  
  - Давай, что ли? - поднял Комов кружку.
  
  - А за что?
  
  - За твое здоровье. Или другие пожелания есть?
  
  Пашка нерешительно взялся за стоявшую перед ним кружку, подержал в руке, словно взвешивая, затем поставил обратно.
  
  - А с чего вдруг такая щедрость? Дал бы мне лучше сотню - я бы у завхоза бутылку водяры купил.
  
  - После бутылки ты только утром очнешься, а кто всю ночь печи топить будет? Разморозишь систему - тебя завтра же выгонят по статье! И куда пойдешь со своей биографией?
  
  - Найду место...
  
  - Где? На паперти? Там и без тебя тесно. Ладно бы, ремесло в руках было, так ведь нет. Поумнее люди сейчас без заработка мыкаются.
  
  - Значит, с голоду подохну, - дернул равнодушно плечом Пашка. - Один хрен живу через силу.
  
  - Нет, человече, - качнулся на жалобно скрипнувшем стуле Комов, - поверь мне на слово - с тобой всё иначе случится. Либо отравишься пойлом дешевым, либо пьяный в сугробе замерзнешь. Таким макаром много народу на ту сторону перебралось.
  
  - Тебе-то какая печаль с того?
  
  Выпить хотелось жутко. Так, что каменело сердце, и стонала в нетерпении измученная душа. Но Пашка упрямо тер ладонью левую сторону груди, даже взглядом не удостаивая стоявшее на газете угощение.
  
  - Чего ради богатство переводишь? Коньяк сотен пять, а то и поболе, в магазине стоит. А ведь я даже вкуса его сейчас не прочувствую! Захотелось доброе дело сделать? Тогда сгоняй к Емеле и возьми бутылку, а то мне он не даст. В получку рассчитаемся.
  
  Комов, враз помрачнев, угрюмо разглядывал нахохлившегося, подобно воробью, Пашку. Что-то решал про себя, вслушиваясь в колючие слова, а потом, выдохнув резко, без лишних слов опрокинул в себя коньячную крепость.
  
  - За водкой не пойду, - устало потирая глаза, ответил он, - говорил уже. А коньяк выпей - жена моя считает, что в таких вот случаях он - лучшее лекарство.
  
  - Не буду! - по лошадиному мотнул головой Пашка. - Один глоток - он ни уму, ни сердцу, только рот испачкаю. И жалость твоя тоже лишняя - уедут лесорубы в поселок, я в холодильнике недопитую бутылку возьму и поправлюсь. Они, заразы, продуманные - с каждой пьянки чуток на утренний опохмел оставляют.
  
  - Мало тебе сегодня досталось?
  
  - Да плевал я на них, - дернул пренебрежительно плечом Пашка, - ещё раз сунутся, падлы, на "перо" посажу.
  
  - Силен! - Комов, не обращая внимания на Пашку, плеснул себе ещё. - Дышишь уже через раз, а всё туда же - "на перо!" Из-за стакана паршивой водки опять за "колючку" пойдешь? Не слишком ты себя ценишь, однако.
  
  - Можно подумать, что у тебя иная цена... Сам признался, что за работу бутылками расплачиваются.
  
  Слесарь, не ответив, поднялся с табурета, прихватив с чурбака недопитый коньяк. Завинтил крышку, вновь упаковал бутылку в газету и вернул подарок в ящик верстака. Пашка молча наблюдал за ним. Комов посмотрел на свои часы, затем перевел взгляд на Люську, мирно дремлющую в углу.
  
  - Пора мне.
  
  - Пора, так пора, - Пашка поднялся с табурета и позвал собаку, - пошли, хвостатая, погостевали и будя!
  
  Люська перед расставанием немного попрыгала вокруг Комова, и уже затем, посчитав, что все необходимые формальности соблюдены, толкнула лапой незапертую дверь, первой выскользнув на двор. Пашка, досадливо морщась, потопал следом. Едва переступив порог и ощущая на лице холодное дыхание зимнего вечера, услышал за спиной неторопливо произнесенное:
  
  - Зря ты так... Бутылка бутылке рознь. Да и заработать её куда почетнее, чем украсть.
  
  Пашка хотел ответить слесарю чем-нибудь едким, насмешливым, и даже открыл было рот, но из темноты двора вынырнула припорошенная свежим снегом Люська. Озорничая, шустрой юлой крутнулась под ногами, хлестнула по голенищу сапога хвостом и пулей унеслась обратно в сумрак. И уже где-то там, невидимая во мраке, залилась визгливым и протяжным лаем, от всей своей собачьей души толи охаивая за что-то окружающий её мир, толи искренне радуясь его существованию...
  
  
  
  - ...пять лет - срок большой! Из наших только я да ещё пара пацанов в поселке остались. Работы в области нет, всё развалилось. Остальные, кто где: есть такие, как ты, отчаянные - те нары протирают у "хозяина". Кто за воровство, а кто за хулиганство. Большинство же по городам разлетелось: учиться, работать... Димка, которого ты порезал, в торговый флот подался, там же, говорят, и оженился.
  
  - А Наташка?
  
  - Что Наташка? - старый знакомый разлил остатки водки по стаканам и сунул пустую бутылку под стол. - Получила диплом - и вперед, покорять столицу! Вот прошлым летом наезжала к матери в гости. Правда, уже не одна...
  
  - Не одна?
  
  - Угу... Венчаться в нашу церковь. Словно в Москве церквей нет.
  
  Пашка одним глотком прикончил свою порцию и впился зубами в кусок черного хлеба. Вот оно как, крутилось в голове заезженной пластинкой, вот оно как, значит...
  
  - А ты думал, она ждать тебя будет? - усмехнулся собеседник. - На кой ты ей сдался, весь из себя красивый и в наколках?
  
  Дурная жидкость вовсю гуляла в крови, не давая покоя и без того неугомонной душе. Ухватившись руками за пошатнувшийся стол, Пашка рывком поднялся на ноги. Он пил вторые сутки, отмечая, таким образом, своё возвращение. Засыпал прямо за столом, чтобы спустя час-другой, с трудом разлепив глаза, снова взяться за стакан.
  Менялись лица собутыльников напротив, ночь догоняла день и сама улетала прочь вспугнутой птицей, едва над крайними домами поселка поднималось солнце, но оставалась неизменной странная пустота внутри, под сердцем, поселившаяся там давно, с той самой стычки на пустыре.
  
  - Не ходил бы ты никуда - слышишь, колокола звонят? Праздник сегодня, людей полна улица - все в церковь идут.
  
  - И я с ними, - ухмыльнулся зло Пашка, делая нетвердый шаг в сторону двери.
  
  - А тебе-то зачем?
  
  - Спросить хочу, - переступая порог, бросил в ответ Пашка, - за что он так со мной, а?
  
  - Так тебе там и ответят...
  
  Ответят, качаясь под злыми ударами холодного ветра, упрямо твердил себе Пашка. Пусть только попробуют не ответить - я ведь так спросить могу, что мало не покажется!
  Он брел по улице, не замечая испуганных взглядов сторонящихся людей, а навстречу ему откуда-то сверху, казалось, прямо с неба, летел столь ненавистный Пашке с некоторых пор, ликующий колокольный звон...
  
  
  
  В кабинете завхоза водки не было. Пашка даже в ящиках письменного стола пошарил для верности рукой - пусто. Если у Емельянова днем что-то имелось в заначке, то лесорубы за вечер всё вылакали.
  
  - Ты только не шуми, пустолайка, - наставлял Пашка верную спутницу, с оглядкой приближаясь к бытовке лесорубов, - а то вдруг кто заночевать здесь решил? Дела нужно проворачивать тихо, а ты вечно брешешь, как оглашенная, словно народ созываешь на себя полюбоваться. Нравиться вертеть задом на глазах у толпы восторженных поклонников? Тогда тебе в шоу-бизнес надо подаваться, но туда блохастых не берут.
  
  Люська застенчиво виляла хвостом и вела себя на удивление тихо, словно понимая всю серьезность момента. На двери бытовки висел замок, но для Пашки он преграды не представлял. Наоборот, даже порадовал - значит, все лесорубы, до последнего человека, убрались в поселок. А что до замка, так Пашке было хорошо известно, где хранились запасные ключи от всех здешних дверей. Чем он и пользовался время от времени, доставая лекарство для себя и пропитание для Люськи. Об этом знал весь леспромхоз, но так как Пашка особо не наглел, ругать его порой ругали, могли даже пригрозить расправой, но и не более того. Сегодняшний случай являлся скорее исключением, чем правилом, но уж больно осерчал промерзший за долгий день в лесу бригадир, не найдя на прежнем месте дорогую сердцу 'пол-литру'. Где-то в глубине души Пашка его понимал, но прощать прилюдную оплеуху не собирался. Пусть только подвернется удачный случай...
  
  - Стой здесь, шапка ходячая, а я быстро пошарю.
  
  Не трогая выключателя при входе, Пашка сразу сунулся к стоявшему в углу холодильнику. Лесорубы - народ не бедный: тушенка, хлеб, масло, капуста квашеная - всё водилось в закромах, но Пашка сейчас искал другое. У здешних обитателей с "горючим" всегда был порядок, им без него никак нельзя.
  Вот и она, родная, в самом низу, ополовиненная, но ему вполне хватит. А с мужиками он потом как-нибудь договорится...
  Не утруждая себя поиском подходящей посуды, Пашка прямо из горла хватил изрядный глоток желанного напитка. И спустя мгновение отчаянно заметался по бытовке с выпученными глазами, в поисках ведра с водой. Не найдя ничего, пулей вылетел на улицу, где кашляя и отплёвываясь, с разгону плюхнулся в ближайший сугроб. Жадно греб ладонями свежий снег, давился им, пихая в себя, а по лицу текли злые слёзы.
  
  - С-суки... - засипел придушенно, сплевывая отдающую уксусом слюну. - Поглумиться решили!
  
  Перепуганная Люська топталась неподалеку, не решаясь приблизиться. Пашка лег на снег лицом, пытаясь сдержать рвущиеся из груди рыдания. Теплый язык лизнул его руку, потом мокрый нос уткнулся в ухо - сначала робко, потом всё настойчивей.
  
  - Чего тебе? - повернул он мокрое от слез лицо. - Отвали от меня, я сдохнуть хочу!
  
  Люська послушно сделала шаг назад, но едва Пашка отвернулся, как снова почувствовал рядом её влажное дыхание.
  
  - Да что за напасть? - приподнявшись на локтях, выкрикнул он с обидой. - Что мне теперь, помереть спокойно нельзя?
  
  Вместо ответа собака улеглась рядом. Чего-чего, а терпения Люське было не занимать.
  
  - Отстань, а? - с ноткой безнадежности в голосе попросил её Пашка.
  
  Люська осторожно подползла ближе и снова застенчиво лизнула его в щеку.
  Давай поиграем? - светилось в её глазах. - Чего грустить-то зря?
  И он смирился.
  
  - Выпить очень хочется, - принимая вертикальное положение, пожаловался Пашка. - Давай в поселок сходим? Час туда, час обратно - печки потухнуть не успеют. А у кого в такое время можно взять, я знаю.
  
  От леспромхоза до шоссе было километра три. Это если по дороге. А если напрямик, через лес, то не больше полутора. По шоссе в сторону поселка то и дело шли маршрутные автобусы, останавливающиеся на обочине по требованию. Да и прочего транспорта на оживленной трассе хватало, надо было только до неё дойти.
  Перед тем, как отправиться в путь, Пашка обошел территорию. Ни в здании конторы, ни в одной из бытовок света не было - и работяги, и начальники разъехались по домам.
  Набив печки под завязку сырыми дровами, Пашка свистнул своей верной спутнице, запер на амбарный замок центральные ворота, и направился через лес в сторону шоссе. Тропинкой ежедневно пользовались работники лесхоза, она была хорошо утоптана и всего за четверть часа, минуя овраги и бурелом, выводила шагающего по ней человека к автобусной остановке.
  Обрадованная неожиданной прогулкой, Люська весело носилась по сугробам, то пропадая в темноте среди деревьев, то вновь появляясь в поле зрения, веселым лаем выражая спутнику свое одобрение. Однако тот не обращая на неё внимания, полностью сосредоточившись на решении сложной задачи со многими неизвестными.
  
  - Кучкина больше в долг не отпустит, - старательно морща лоб, бормотал он на ходу, - я ей и так второй месяц обещаюсь отдать. А у неё лучший из всех, на целебных травках. У Михалыча во вторник, если не ошибаюсь, из бани дым шел, а ведь он, вроде, по субботам обычно парится? Заглянуть можно - сам-то он мужик не жадный, но на вынос не даст, заставит рядом присесть, а я на службе... У Натахи Кругловой, помню, брал три литра, но ейный продукт малость слабоват. Молодая ещё, не научилась за качество бороться. Медицинский спирт у Лёхи Рыжего водится, ему баба с работы постоянно таскает, но он, гад, жмется и просит дорого. Напиток, понимаешь ли ты, высшей очистки! И к Надежде нельзя - болтливая баба! Завтра весь поселок знать будет, что я среди ночи за бутылкой явился, работу забросив. Знакомых, черти бы их проредили, полна улица, а как припрет, так и зайти не к кому!
  
  Пашка резко затормозил, пораженный прямо в сердце этим внезапным открытием. Что же это, скреб он озадаченно затылок, зря я, выходит, спешу? Зачерпнул в горсть свежего снега, скатал холодный ком и откусил, словно от яблока, в надежде хоть немного приглушить осточертевшую жажду. Тишина царила в спящем лесу, кружились, падая с неба, крупные снежинки, и только где-то неподалеку, мешая наслаждаться царящей вокруг гармонией, настойчиво брехала какая-то безмозглая шавка...
  
  - Люська, - вспомнил он, озираясь, - куда подевалась, оторва?
  
  Он свистнул негромко, всматриваясь в темноту. Лай на секунду стих, затем возобновился, но уже несколько ближе.
  
  - Иди сюда, - снова позвал Пашка.
  
  Но собака на зов не шла, продолжая настойчиво лаять где-то в чаще. Он постоял ещё с минуту, затем неохотно двинулся на голос.
  
  - Куницу почуяла, лахудра, - ворчал он себе под нос, - теперь за хвост не оттащишь. До утра под деревом лаять возьмется. Охотница, что бы тебя блохи до икотки заели!
  
  Но это была не куница, а добыча куда крупнее. В стороне от тропинки, припорошенный снегом, неподвижно лежал человек. Люська встретила Пашкино появление веселым лаем, словно хвастаясь собственной удачей - смотри, чего отыскала!
  
  - Вот ведь... - только и смог вымолвить Пашка, издали разглядывая находку.
  
  И что теперь с этим добром делать, спрашивал он себя, качая сокрушенно головой. Жмурика мне только сегодня не хватало.
  
  - Гав! - гордясь собой, ответила ему Люська, упираясь передними лапами в лежащее на снегу тело. - Гав-гав!
  - Знакомый твой, что ли? - хмуро поинтересовался Пашка, не желая подходить ближе.
  
  Не любил он покойников. Как не любил и всё, что так или иначе связано было со смертью. Хотя на поминках и наливали порой щедро.
  
  - Ну его к черту, - предложил он ожидавшей его решения собаке, - пойдем лучше назад, из конторы участковому позвоним.
  
  - Гав? - недоумевая, отозвалась та, а труп под ней недовольно шевельнулся, что-то неразборчиво проворчав.
  
  - Живой! - охнул от неожиданности Пашка и поспешил перевернуть человека лицом к небу.
  
  А спустя мгновение, разглядев в полумраке знакомые черты, выругался сквозь зубы, приложив матерно всю люськину блохастую родню до седьмого колена. Потому как на снегу перед ним, мертвецки пьяный, вольготно развалился тот самый мордоворот Лёха, бригадир местных лесорубов.
  До последнего, видать, лил в себя завхозовскую водку... А затем, будучи совершенно невменяемым, отправился через лес домой. Но в темноте, возможно, по нужде, неосмотрительно сошел с тропы в глубокий снег. Упал, споткнувшись, в сугроб, а подняться сил уже не хватило.
  
  - Вот оно! - мелькнуло в Пашкиной голове. - Снежком присыплю - к утру окоченеет. Был Лёха, да весь вышел. Хорошо, если завтра найдут, а то ведь так и пролежит до весны.
  
  Обида на недавнюю оплеуху затуманила голову. Да и розыгрыш с уксусом явно добавил злости - Пашка выпрямился и, не обращая внимания на негодующий собачий лай, торопливо зашагал прочь.
  
  - В следующий раз не будет руки распускать! - бормотал он себе под нос, ускоряясь. - А то в печку собрался меня совать - теперь самого туда отправят!
  
  Пашка считал, что поступает правильно: собаке, как говорится, собачья смерть. А то взяли моду, чуть что, сразу в морду бить! Но какой-то мутный осадок плескался на дне его души, отравляя светлое чувство почти свершившейся мести. "Народ у нас такой, - вспомнил он Комова, - за полбутылки водки душу вытрясут..."
  
  - Да пошел ты! - подняв лицо к черному, в искорках звезд небу, послал Пашка горячий привет слесарю. - Много ты о народе понимаешь? Вот я, к примеру, народ, а потому не позволю всяким-разным мне в физиономию кулаком тыкать! Понял?
  
  Никакого вразумительного ответа сверху не последовало, но Пашка его и не ждал. Уладив, таким образом, возникшие разногласия со слесарем, он собрался было вновь продолжить путь, как тут его кто-то сильно дернул за ногу. Опустив глаза, Пашка встретился взглядом с тихоней Люськой. Псина крепко прихватила клыками его штанину, и отпускать явно не собиралась.
  
  - Отвянь, мымра! - приказал он ей. - В гробу я его видал!
  
  Однако Люська и не думала разжимать челюсти. Более того, упираясь лапами в землю, она настойчиво тянула его обратно.
  
  - Ты сдурела, чума лохматая! - дернулся было Пашка. - Да в нем весу - центнер с гаком!
  
  В ответ Люська приглушенно зарычала.
  
  - А нос ты мой видела? - чуть не плача, убеждал её Пашка. - Он мне его набок свернул. А потом уксусом едва не отравил. И его теперь из леса на себе тащи? Я кто по твоему - Иисус Христос?
  
  - Гав! - отозвалась Люська, отпустив штанину. - Гав-гав!
  
  - Хрен ты угадала! Это он - гад, а я, к твоему сведению... - тут Пашка неожиданно задумался, а потом плюнул и выругался.
  
  По всему выходило, что он тоже гад. Почти, как Лёха. От мысли этой Пашке сделалось обидно.
  
  - Не цапай меня, - обреченно попросил он Люську, - сам пойду.
  
  Тащить здоровенного, как медведь Лёху, было нелегко. Пашка моментально взмок, опять жутко заболело сердце и застучало в висках. Люська в помощницы не годилась, от её лая только в ушах звенело сильнее.
  
  - Довольна? - рухнув в очередной раз без сил рядом с бригадиром, кивнул ей Пашка, хрипло дыша. - Вот сдохну сейчас здесь - будешь знать! Хотя тебе на то плевать с высокого дерева. Ты ведь, как и все прочие бабы - дура набитая! На том же севере собаки куда умнее тебя! Потому, хотя бы, что нарты таскать обучены. А ещё, к твоему сведению, есть на белом свете такая замечательная порода, как сенбернары - они придурков-туристов сами из снега выкапывают и по гостиницам растаскивают. А ты, шалава, лишь брехать умеешь! Только зря кормлю тебя...
  
  Люська согласно тыкалась мокрым носом ему в лицо, преданно скулила, и, вновь отпрыгнув назад, звала, звала лаем за собой, туда, где уже явственно слышался звук несущихся по дороге автомобилей.
  К шоссе Пашка выполз на четвереньках, оставив мирно храпящего Лёху в придорожных кустах. Давно умчавшаяся вперед Люська бодро скакала в свете фар остановившейся на обочине машины.
  
  - Семеныч! - услышал Пашка знакомый голос директорского водителя. - Это же наша псина, с леспромхоза. Ты чего под колеса кидаешься, чудачка? На тот свет торопишься?
  
  Ответом ему был ликующий лай, а спустя секунду горячий язык уже радостно лизал заросшую трехдневной щетиной пашкину щёку.
  
  
  
  - Не надоело ещё баланду лагерную хлебать? - участковый был новый, незнакомый Пашке. - Третий срок врядли досидишь - пожалей себя, в чем душа-то держится?
  
  - Мы привычные, - ухмыльнулся в ответ Пашка, - всё одно нам на свободе никто не рад.
  
  - Зря ты так, - поправил участковый фуражку, - мужиков в деревне не хватает, бабы голодные ходят. Бери любую и живи в свое удовольствие.
  
  - Какое удовольствие без любви? Так, сожительство...
  
  - А ты попробуй! - посоветовал ему участковый. - Глядишь, оно и слюбится.
  
  - А если вдруг не слюбится, что тогда, а?
  
  - Дык, просто живи! Неужто та неволя слаще свободы?
  
  
  
  - Уволю! - бушевал над двумя лежащими в снегу телами директор леспромхоза. - К чертям собачьим - обоих! Завтра же! Чтобы другим неповадно было!
  
  - Семёныч, - тронул начальника за плечо водитель, - вон тот, вроде, не пьяный...
  
  Он указал рукой на жадно глотающего снег Пашку.
  
  - Рассказывай! - отмахнулся от водителя директор, но помедлив секунду, всё-таки приблизился к истопнику. Наклонился ближе, недоверчиво разглядывая потное лицо, принюхался брезгливо. - И в правду, трезвый, что ли? А какого хрена тогда в лесу делал?
  
  Пашка молча пожал плечами. На разговоры у него сил совсем не осталось. Уволят, так уволят, думал он, стараясь не тревожить ноющее сердце. В город подамся, на гармошке в переходах играть. И Люську с собой заберу.
  
  - Ты чего-нибудь понимаешь? - повернулся директор к водителю.
  
  - Только то, что один нажрался до беспамятства и вырубился в лесу. А второй, похоже, его на себе тащил, - поразмыслив недолго, ответил тот.
  
  - Его Люська нашла, - не вдаваясь в подробности, еле слышно произнес Пашка, - позвала меня...
  
  - Какая ещё Люська? - не сразу понял Семёныч, но она уже кружилась рядом, радостно вертя хвостом и привычно заискивающе заглядывая в глаза. - А, эта...
  
  Он потоптался ещё немного, что-то решая про себя, затем скомандовал водителю:
  
  - Ну, чего стоишь столбом? Грузи обоих - и в контору, а то замерзнут тут. Будем в чувство приводить.
  
  Водитель, поднатужившись, волоком потащил к машине так и не пришедшего в себя Лёху, а директор леспромхоза снова наклонился к Пашке.
  
  - Ты как себя чувствуешь? - немного виновато спросил он. И добавил участливо: - Может, надо чего?
  
  - Семеныч, - потянулся к нему Пашка, как к родному. - Кажись, помираю. Колокола в голове звонят, как сумасшедшие... У тебя выпить с собой, часом, нету?
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"