В XIX в. отмечается поливерсионность (многокадровость) управления, что было тесно связано с Просвещением. Этот феномен проистекал из того, что имперское евразийское пространство диктовало одновременно азиатский и европейский векторы мышления государственных людей, что, в свою очередь, породило феномен "просветителей у трона" - начиная с крупнейших чиновников и заканчивая самыми мелкими. В XXI в. наблюдается высочайшая квалификация чиновников, а, ввиду мультиформатности развития РФ, и многоактовости их действий.
Таким образом, раз была многовекторность мышления в России XIX в., была и мультиформатность (многоплановость) развития: существовали, например, частно-государственный и общественно-общинный сектора экономики. Они одновременно являлись очагами Просвещения; государственная политика не трогала это разделение, сложившееся в целом после принятия Соборного Уложения 1649 г., законодательно закрепившее крепостное право в стране. После этого акта инициатива государства в развитии торговли и промышленности (на протекционистской основе) возросла, она была почерпнута Петром I из политической практики также XVII в., став крауегольным камнем, предметом прямого разговора самодержавия с народом на протяжении всего XIX в. Крепостничество было осуждено еще при первом императоре XIX в., Александре I(его "Указ о вольных хлебопашцах" 1803 г.; личное освобождение крестьян без земли), и в дальнейшем тенденция верховной власти в развитии частно-государственного сектора хозяйства империи будет идти прямым путем, будучи, якобы, минимальной политической окраски. На самом деле принадлежность к частно-государственной сфере (сфере торговли и промышленности) была путем в политику и в искусство управления, а к общественно-общинной - к народу и земледелию. Приводным ремнем власти к общественно-общинной сфере жизни Российской Империи считался помещик, реанимировать власть которого над крестьянами Александру III не удалось (его указ о земских начальниках 1889 г.). Да и этот указ был несвоевременен: ведь контрреформы Александра III не отвечали насущным потребностям России, где после падения крепостного права (1861 г.) бурно развивался капитализм. Однако, этот, русский капитализм был далек, скажем, от американской модели свободного фермерства: здесь огромную роль играла защита со стороны государственной власти, а новоиспеченные буржуа, многие из них пытались перейти в дворянское сословие. Сохранение сословий, тем не менее, стало рудиментом на теле России, поскольку суд в результате судебной реформы Александра II (одной из Великих реформ в либерально-буржуазном духе, 1864 г.) суд для всех подданных империи признавался равным и бессословным. Так, интеграционное значение эпохи Великих реформ было велико, и Россия вступила в XX в. крепкой, готовой к переделу уже поделенного мира вместе с другими великими державами, а затем увязла в Первой Мировой войне.
Все сказанное выше говорит о том, что азиатский и европейский векторы мышления у политиков РоссииXIX в. были в принципе равновесны, а государство - в известной степени самоуправляющимся (эта традиция сохранилась и поныне, войдя в понятие "запас прочности"). "Запас прочности" России XIX в. было не единением царя с народом, а двуединая, частногосударственническо-общественно-общинная система управления, и были сильны те политики Российской Империи, которые блюли крестьянский экономический консерватизм. В последнем заключалась причина провала либеральной и радикально-демократической доктрин в XIX в. в России.