Есть ли в современной России "социальное государство": такой вопрос задает себе всякий, кто задумывается об уровне жизни в стране - и даже на рубеже 2010-х - 2020-х гг., то есть в начале XXI века. Вместе с Интернет-контентом и сопутствующей ему, очевидно, своего рода контент-политикой в государстве населению, как представляется, прививается своего рода "практический романтизм", связанный с гуманитарной в основном обработкой знаний, поступающей из Сети человеком-россиянином. Возникшие в ходе перехода общества страны к капиталистическому производству и стремительного вхождения России в мировую экономику новые "социальные сочетания" и "социальные соответствия", влияющие на содержания в первую очередь СМИ, влияют также и на межличностные отношения в обществе. Но при этом, даже имея в виду "обратную связь" постсоветского человека, оказавшегося лицом к лицу со всем миром, у него все же первенствует представления о "своем деле" - и даже несмотря на его известную позицию "ученика" у старых капиталистических стран-гигантов ("старых демократий"). Следует отметить, что одним из методов строительства постсоветской государственной идеологии в РФ является своего рода "погружение в историю (и язык)" с целью вспомнить исторические корни, упрочивая таким образом понятие суверенитета страны в сообществе государств мира. Так, формирующиеся "архивы исторической памяти", помятуя об информационных возможностях Интернета, можно даже "передавать по наследству", раскрывая эту память в поколениях. Но здесь, наряду с единством языка "погружения" (русский) возникает много версий истории, и таким образом, за выбором нужной версии в первую очередь не стоят иностранные исследователи российской современной жизни, имеющие как правило запас времени для того, чтобы "выбросить" результаты своих исследований в глубины российского общества, становясь как бы его "первым учителем". Последние - настоящие в глазах всего мира "отличники" в области россиеведения, поскольку работают в условиях как-бы "обратной политической отдачи" (возвращения российской "мягкой силы", идеологии и проч. из-за границы "с прибылью" в виде особого, как следует полагать, политического вектора), а также "выталкивания" страны на уровень развития ведущих стран с поистине космической скоростью ее же собственными усилиями, превозмогая тормозящие явления и процессы, восходящие к ее тоталитарному прошлому в XX в. Сказанное выше свидетельствует о необходимости повышать уровень образования в современной России и в частности на уровне отдельной личности, постоянно сдающей "социальный экзамен", учитывая ее индивидуальное ролевое значение в постсоветском обществе. Такая личность, надеющаяся пока что в своем обеспечении в основном на государство, а не на себя, обеспечивает государству большое доверие со стороны всех российских социальных общностей, а "счет" при "погружении в историю (и язык)" ведет именно "по головам" правителей России, вычленяя тем самым "хранителей" и "спасителей" или же вообще одаренных какой-либо харизмой. Однако разнообразный "интеллектуальный ландшафт" российского, государственного по происхождению, "погружения в историю (и язык)" создает, вкупе с интересом населения страны к Интернету, "работающую" и "неработающую" неформальность, заставляющую совершать "интеллектуальные прогулки", и даже в уме, что крайне "забивает" и так загруженный рабочий день человека в РФ - ведь он соглашается на массу подработок, чтобы поднять невысокий уровень жизни. Так, очевидно, что именно неформальный подход к оценке действительности у россиянина является одной из причин оценки своей работы как "дела" (с оттенком "частного дела"), а спокойный, разряженный "политический климат" на улице в России позволяет также предположить, что именно работа-"дело" связана с домашним или "полудомашним" образом жизни человека в РФ даже во время трудовой деятельности, что говорит о необходимости большей социализации в стране.
В описанной выше ситуации именно наука как область организованного знания уже может иметь под собой, скажем, "базовое" образование человека, столкнувшегося с Интернетом и его возможностями уже практически тридцать лет назад. Но при этом все же в России, как представляется, предпочитают более легкие "интеллектуальные тропы" и "интеллектуальные маршруты", которые предлагает государственная система образования, после использования которой легче, пожалуй, адаптироваться к постсоветской реальности как к части мирового развития в новейшее время путем "проигрывания" в обществе новых социальных ролей. И, если может быть понятие "ум-роль", а также понятие "ум-труд", то при видимой перестройке российской экономики на капиталистические рельсы вместе с "базовым" образованием обычных людей - неинтеллектуалов сыграть социальную роль - это тоже труд, при котором приходится прикладывать силы, равные вкладу в общественное производство. Так, возможен на сегодняшний день в РФ даже "трудовой вектор" политики, что является знамением развития в государственных институтах страны феномена "социального государства". Внешний же вид людей на улице, имея даже в виду их видимую увлеченность гаджетами с интересной информацией, говорит о том, что они часто выглядят скромно "не по-возрасту", и старше (несмотря на свой политический оптимизм, свойственный молодому возрасту), что, в свою очередь, наводит на мысль о наличии у граждан современной России большого "социального обзора" и вследствие этого черт элитизации - как на работе, так и в быту (хотя видят граждане России в основном то, что должны видеть). При анализе путей российского общества, думается, "базовое" образование для науки должно стать образованием именно политическим, четко определяя и "интеллектуальный маршрут", который прокладывает в общество само государство, то государство, которое настолько политически полнокровно к конце 2010-х гг., что даже может нейтрализовать в народе понятие "политической удачи" как случайности и результата своего рода "социальной пробы" человеком новой жизни при капитализме. Труд в современной России еще глубоко социален, несмотря на западные уроки индивидуализма, он также способен (в области идеологии) формировать феномен "погружения - погружения - погружения и т.п. в историю (и язык)" российского народа, что, возможно, может являться результатом сращивания государственной идеологии с народной, и во многом при участии президента В.Путина. Так, "работая от центра" в области своей "работы-дела", человек в России становится гражданином совершенно нового общества - даже по сравнению с обществами США, Англии, Франции и др. ведущих стран, а "погружение в историю (и язык)" в России может иметь своим последствием программу постсоветизации (в виде "мягкой силы") тех регионов мира, в которых страна добилась неоспоримого влияния. Такая программа представляет в целом негосударственную материю, поскольку тесно связана с Интернетом и социальными сетями, а также, как представляется, книгоиздательством - ведь книги являются наиболее надежным средством передачи исторических знаний и языка, а также средством формирования своего рода "кадров чтения" (и, возможно, "сослуживцев" по Интернету) для будущей "мягкой силы" страны. При этом наследование "архивов исторической памяти" невозможно в первую очередь без книги (бумажного носителя), а книга при "погружении - погружения - погружения и т.д. в историю (и язык)" всегда несет в себе долю истины, поскольку передается из рук в руки и верифицируется, влияя на личную безопасность человека и даже сообщая его поведению в жизни секретность. Интернет, а не государственная система образования, представляет на сегодняшний день самый высокий интеллектуальный интерес для российских граждан, и в частности, думается, в связи с тем, что при "погружении - погружения - погружения и т.д. в историю (и язык)" неизбежно копируются в Интернет события прошлого, осовременивая его и производя результат обращения к "архивам исторической памяти" народа как методологическую задачу прежде всего общественного мнения, имеющего в новодемократическую эпоху России вполне элитарный и "научно-базовый" характер.