Мне снится синяя синица
и голубь гулко голубой.
А под конец русалка снится
с распутной русой головой.
А утром я иду с авоськой
на рынок, вязнущий в пыли,
где солнце рыжее, а воздух
пропитан запахом земли.
На рынок, где торгуют мясом,
где льются реки молока,
где жадно пьет у бочки с квасом
хмельной шофер грузовика,
где режет красные арбузы
грузин, свирепый, как палач,
а бабка в пиджачке кургузом
украдкой продает первач...
А рядом - лебеди и замки,
павлины, пташки и цветы,
красотки, вставленные в рамки
и из папье-маше коты.
Все это недругам на зависть
создал базарный фантазер,
намазав кошек и красавиц
среди узоров и озер.
Вы обзовете их "мещанством":
"пишите так, как Левитан!"
А я сочувствую несчастным
русалкам, замкам, лебедям
и этой сморщенной старухе,
до глаз закутанной в платок,
что просит, взяв картину в руки:
"Дешевле не отдашь, милок?"
А он сидит, худой, небритый
в углу, на продранном мешке,
сжимая кошелек набитый
в костистом потном кулаке.
Что видит он, базарный мастер,
сквозь рыночную суету?..
Но каждый понимает счастье
по разуменью своему,
и, позабыв свои корзины,
уже, наверно, полчаса
старуха смотрит на картины,
молчит - и верит в чудеса...
Но вдруг закапал мелкий дождик,
загнав торговок под зонты.
И, матерясь, ушел художник,
забрав намокшие холсты.
И в мире холодно и мокро,
и спорит тетка с мясником,
и щерится баранья морда
с торчащим глупым языком.
И нет ни лебедей, ни лилий,
а только липы у пруда,
косыми линиями ливней
зачеркнутые навсегда.