1941 ГОД ГЛАЗАМИ НЕМЦЕВ. БЕРЕЗОВЫЕ КРЕСТЫ ВМЕСТО ЖЕЛЕЗНЫХ.
(березовый крест пришел на смену капелланскому крестику)
21 июня:
Вспоминает унтер-офицер Гельмут Колаковски: "Поздним вечером наш взвод собрали в сараях и объявили: "Завтра нам предстоит вступить в битву с мировым большевизмом". Лично я был просто поражен, это было как снег на голову, а как же пакт о ненападении между Германией и Россией? Но недоумение тут же сменилось облегчением избавления от непонятного и томительного ожидания на восточных границах Германии... "Все это кончится через каких-нибудь три недели, нам было сказано, другие были осторожнее в прогнозах - они считали, что через 2-3 месяца. Нашелся один, кто считал, что это продлится целый год, но мы его на смех подняли.
Но не все были столь оптимистичны. Эрих Менде вспоминает разговор со своим начальником: "Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта. "Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон", - не скрывал он пессимизма... Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии".
Лейтенант Ганс Кноке:
Четыре бомбардировщика эскадрильи были оснащены автоматическими бомбосбрасывателями. Позади остались многие часы тренировок. "И теперь под брюхом у моего дорогого "Эмиля" висели на подвеске мелкие осколочные бомбы, -- вспоминает он. -- И я с великим удовольствием обрушивал их на глупые головы иванов". [циннобер!]
Письма немецких офицеров домой. Лейтенант из 74-й пехотной дивизии писал:
"Вперед, вперед и только вперед, за нашими танками пойдем мы, обрушивая на русских пули, осколки и снаряды. Большего от нас никто не требует!" [!!!]
Артиллерист противотанкового орудия Иоганн Данцер:
"В самый первый день, едва только мы пошли в атаку, как один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для него окончилась война и все связанные с ней ужасы".
"На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой, -- заявил Ганс Бекер, танкист 12-й танковой дивизии. -- Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть".
Командующий 2-м воздушным флотом генерал-фельдмаршал Кессельринг комментировал это так:
"То, что русские позволяли нам беспрепятственно атаковать эти тихоходные самолеты, передвигавшиеся в тактически совершенно невозможных построениях, казалось мне преступлением. Они как ни в чем не бывало шли волна за волной с равными интервалами, становясь легкой добычей для наших истребителей. Это было самое настоящее "избиение младенцев".
"Уже к вечеру первого дня войны русские потеряли 1811 самолетов (1489 на земле и 322 в воздухе). Германские потери возросли аж до 35 машин!".
Генерал-фельдмаршал Кессельринг вспоминал об этих днях:
"В первые два дня операции мы сумели завоевать господство в воздухе. Решение этой задачи облегчила прекрасно проведенная аэрофотосъемка. Ее данные свидетельствовали о том, что в воздухе и на земле было сразу же уничтожено до 2500 самолетов противника. Геринг поначалу отказывался поверить в эту цифру. Однако когда мы получили возможность проверить эти сведения после нашего наступления, он сказал, что наши подсчеты всего на 200 или 300 машин превышают реальные потери русских".
На самом же деле потери оказались даже выше -- на целых 1814 самолетов.
[Поздравьте наших генералов: они сделали карьеру! Их внуки будут жить лучше других!]
"Самое отвратительное зрелище представляли собой трупы лошадей, кошмарно раздутые или с выпущенными внутренностями и обезображенными мордами. Повсюду этот невыносимый смрад, бьющий в нос гибельный дух мертвечины, зловоние скотобойни, и тут же рядом наша колонна на марше. Еще более жуткая картина -- свинья, повизгивая, пытается отхватить шмат падали от павшей лошади. Эту зловещую символику было угадать нетрудно -- и нас ждет участь этих лошадей, наступит день, когда мы, околев, будем валяться и гнить, как эти лошади" ["а русские свиньи будут нас грызть!"]
Лейтенант Витцеман старался ожесточить себя накануне предстоящих сражений. Строки из его письма выдают в нем романтика, глубоко верующего человека:
"Бог-Отец, даруй мне силу, веру и отвагу не склонить головы под свистящими пулями, под грохотом артиллерийских залпов и разрывами бомб, помоги мне не дрогнуть[не пернуть] пред танками противника и ужасами газовых атак. Да воздастся Тебе доброта Твоя!"
Капеллан из 45-й дивизии описывает сюрреалистическую сцену:
"Эти вздымавшиеся к небу столбы огня были даже по-своему красивы, если отвлечься от ужасов войны. Наши пехотинцы обшаривали каждый куст, выжигая огнеметами остатки засевшего там неприятеля..."
Генерал Гальдер признал, что "...колосс -- Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен". Хозяйственные и военные возможности русских недоучтены. "К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника". И хотя упомянутые дивизии в качественном отношении сильно уступают немецким, и командование никуда не годно, но "...даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину"
Рядовой Х.-Э. Браун:
"И в свете вспышек ракет мы увидели такое, от чего кровь в жилах застыла, -- сотни, нет, не сотни, тысячи русских надвигались на наши позиции. Кавалеристы прорывались вперед, зажатые грузовиками и колоннами пехотинцев".
Семь раз атакующих русских разносили в клочья прямо у наших позиций
Находившееся в соседней деревне немецкое танковое подразделение контратаковало, поливая все вокруг огнем из пулеметов и орудий. "Они уже не разбирая палили прямо в серую людскую массу, -- продолжает Браун, -- десятками превращая в мясо и красноармейцев и своих". Повсюду метались десятки испуганно ржавших лошадей, впряженных в обозные телеги. Русские грузовики, увешанные гроздьями людей, неслись куда глаза глядят, подминая и мертвых, и живых, без фар, освещаемые лишь вспышками разрывов
4 октября майор Иван Шабалин, офицер НКВД [!!!] из 50-й армии, обреченно констатировал в своем дневнике: "Мы окружены!". "Фронт врага, три его армии, охватили нас со всех сторон, а где же наши енералы? Как всегда мы только головы кладем, а к решительным мерам неспособны". Двумя днями позже он с досадой и горечью признал, что "история не знает поражения, подобного разгрому наших сил на брянском фронте". Командование фронта полностью утратило контроль над обстановкой - "эти идиоты драпают к Москве"!
[- Ну что, господа карьеристы? Хорошо жопы подлизали? Вкусное ли говнецо?]
14 октября одна домохозяйка писала мужу на фронт:
"Дорогой Фриц! Как я обрадовалась, узнав, что в России, наконец, все заканчивается и что вы оба (включая и ее сына Германа) вернетесь домой живыми и здоровыми. Тебе надо поскорее вернуться домой, а не то все хорошие должности порасхватают. Ты их вполне заслуживаешь, ведь ты всегда понимал, ради чего ведется эта война..."
КАРЛИКОВАЯ ЕВРОПЕЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА VS ВСЯ МОЩЬ ЕВРАЗИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
Затяжка кампании вызывала неприятные ассоциации с армией Наполеона. Некий ефрейтор из транспортного батальона писал: "Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!"
Армен Гудерьян, легендарная "крупповская сталь":
"Если в области тактического использования бронетанковых войск мы добились известных успехов, то вопрос о материальной части доставлял нам... Особенно большие затруднения возникли при производстве специальной стали для танков, которая должна была обладать необходимой вязкостью; первые образцы стальных плит для танков ломались, как стекло".
Бутафория ТМП:
В Германии радио кричало о том, что снаряды "немецких танков не только поджигают, но и насквозь прошивают русские машины".Но солдаты рассказывали друг другу о русских танках, которые невозможно было пробить даже выстрелами в упор. Немецкие танки вмиг перешли в разряд исключительно противопехотного оружия.
Подполковник Грампе из штаба 1-й танковой дивизии доказывал, что его танки вследствие низких температур оказались небоеготовы. "Даже башни заклинило, оптические приборы покрываются инеем, а пулеметы способны лишь на стрельбу одиночными патронами..." В некоторых подразделениях потери от обморожений достигали 70%.
Лейтенант Г. Хейзинг из 4-й танковой группы:
"18- и 20-летние солдаты вступили в рукопашную схватку с русскими, действуя ручными гранатами, саперными лопатками и штыками. Многие из молодых служащих СС погибли или отморозили ноги в обутых на голые ноги сапогах при 15- градусном морозе"
Пулеметчик Йоахим Кредель из 67-го пехотного полка погрузил вошь в стеарин от свечки и в таком виде отослал домашним в качестве сувенира с Восточного фронта. "Надо же, в конце концов, им знать, какова на вид настоящая вошь!" -- мотивировал свой поступок он.
Унтер-офицер связи тридцатилетний Гельмут Пабст, бывший студент, изучавший юриспруденцию:
"Это серьезная война, серьезная и отрезвляющая. Я стоял один в доме, зажег спичку, и с потолка стали падать клопы. По стенам и полу ползали полчища паразитов. У очага было совсем черно от них: жуткий живой ковер. Когда я тихо стоял, то слышал их беспрерывные шорох и шуршание. Ничего, это уже не приводит меня в замешательство. Я просто удивляюсь и качаю головой"
Нагибин:
"Началось, как обычно: крошечный клювик щипнул меня где-то на шее. Я поймал владелицу клювика, крупную и твердую, как горошина, и бросил на пол. И сразу же зачесались ноги, щекотно зашевелилось в паху, засвербило на пояснице. Я долго терпел, но потом перешел в контрнаступление. Я не щадил ни их, ни себя, раздирая кожу ногтями. Кое-где струйками потекла кровь. Боль от царапин, более сильная, но и более спокойная и переносимая, заглушала зуд, и, пока она не пройдет, можно быть спокойным"
Астафьев, "Прокляты и Убиты":
Ганс Гольбах уверенно носил крупную голову на широких плечах, был уже немного грузноват телом, косолап, волосат по груди и рукам, в то время как с головы его волос почти сошел -- лишь на квадратном темечке и по заушинам серела короткая щетина, сбегающая на глубокую складку шеи каким-то диким, в день по сантиметру отрастающим волосом. В этом волосе, в кабаньей ли щетине, в желобе, сложившемся вдвое, кучно жили и отъедали голову Ганса немыслимо крупные вши, изгоняющие всякую вялую мелочь, может, и заедая ее...
Ганс поступал с этой тварью так же, как русские люди поступали с вражескими оккупантами: дождавшись, когда "оккупантов" в складке кожи накапливалось так много, что они валились, будто через бруствер окопа, с засаленного воротника мундира, он их выбирал горстью, бросал на землю и, по-русски матерясь, размичкивал, втаптывал подковою военного башмака в землю, в чужую землю, постылую и совсем ему ненужную.
Пехотный полк, Гаральд Генри:
"Набрякшее от влаги обмундирование сковал мороз. И мороз этот продолжал крепчать. В желудке и кишках творилось что-то невообразимое. А тут еще этот холод! И вши! Пальцы от мороза деревенели и болели так, что выть хотелось.
Рукавицы намокли так, что мои изъеденные вшами руки будто огнем жгло. Я готов был вопить от боли, когда в отчаянии попытался перевязать саднившую руку носовым платком. По щекам текли слезы... Я брел, ничего толком не сознавая, и мне казалось, что я наяву проваливаюсь в какой-то дикий кошмар. Остальным моим товарищам было ничуть не лучше. Непонятно откуда стали стрелять, и мы упали на снег, образовав кольцо и дожидаясь приказаний. Казалось, этот ужас никогда не кончится.
Слава богу, непогода сделала невозможным любое продвижение вперед. Люди спали вповалку, чуть ли не друг на друге, в крохотную хатенку набилось с три десятка человек. Прямо по полу струились жидкие экскременты, подмачивая шинели и вещмешки. Нас всех извел понос и желудочные колики"
[жидко обосрались]
Петер Пехель, корректировщик артиллерийского огня, вместе с группой танков направлялся к Волоколамску, расположенному в 60 километрах от Москвы. На том же участке действовали несколько танков Т-34 и ротивотанковый батальон. Им была поставлена задача устроить засаду вдоль той же дороги:
"По дороге ползла четверка немецких танков, -- вспоминает Катуков. -- И тут наши "тридцатьчетверки" из засады открыли по ним огонь".
Едва их танковая колонна оказалась под обстрелом с нескольких направлений, как "начался самый настоящий ад", свидетельствует Пехель. Беспорядочно маневрируя, немецкие танки оказались прямо под огнем русских противотанковых орудий. Так и не успев открыть огонь, был подбит и танк Пехеля:
"Вдруг как грохнет. И я ничего не вижу -- искры из глаз. И тут я ощутил два резких толчка -- в правую руку и левое бедро. Мой радист как завопит: "Мы подбиты!" И вдруг тишина, ни звука в нашем танке -- совершенно жуткая тишина.
"Командир танка, стоявшего рядом с моим, получил пулю в голову, и я видел, как у него по лицу мозги растекались. А он все продолжал бегать кругами, крича: "Мама! Мама!" И тут на его счастье его свалила другая пуля или осколок".
Из леса выбегали русские, они заметили Пехеля. Он, сквозь пелену оцепенения, стал понимать, что сейчас произойдет. "Боже мой! Всего-то пару дней назад я видел их жертвы, ребят из нашей роты. Видел эти выколотые глаза, отрезанные половые органы, до неузнаваемости изуродованные лица. Нет уж, лучше смерть сразу, чем такое!".
Русские солдаты не проводили разницы между танкистами и эсэсовцами - и те, и другие носили черную форму.