Что известнейшие умы [масоны] говорили за революцию [и перестройку]
Пушкин в разговоре с Царем в Чудовом монастыре 18 сентября 1826 года:
"Молодость - это горячка, безумие, - говорил Пушкин Царю. - Она ведет к великой глупости, а то и к большой вине.
Вы знаете, что я считался революционером, конспиратором, врагом самодержавия. Таков я и был в действительности. Свобода, ничего не признающая ни на земле, ни на Небе; гордыня, не считавшаяся с традициями и обычаями; отрицание всякой веры в загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов - всё это наполнило мою голову соблазнительным хаосом... Мне казалось, что подчинение закону есть унижение, всякая власть - насилие, Царь - угнетатель и что похвально покушаться на него словом и делом.
Я не помнил себя от радости, когда мне запретили въезд в столицы и окружили надзором. Я воображал, что стал великим и до чёртиков напугал правительство. Но всему своя пора. Всё ребяческое слетело. И когда я осмотрелся кругом - я понял, что казавшееся доныне правдой было ложью, что любил - заблуждением, а цели - грозили падением, позором! Я понял, что свобода, не ограниченная Божеским законом, о которой краснобайствуют молокососы или сумасшедшие, гибельна для личности и общества"
[литературные "негры" Пушкин и Дюма - шолоховская копипаста 19-го века]
Достоевский [масоны о себе]:
Хроническая болезнь интеллигенции - духовная гордость; она обычно прячет себя под лживыми словами о правах и достоинствах человека. На самом деле здесь - выделение себя в некую элиту. Никакой интеллигент всерьез не сравнит себя ни с крестьянином, ни с ремесленником... "элита", кричащая о служении народу, занимается самыми подлыми интригами.
Россию погубят не социалисты и коммунисты, а проклятые либералы. Наш русский либерал прежде всего лакей: только и смотрит как бы кому-нибудь сапоги вычистить.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин:
Я сидел дома и, по обыкновению, не знал, что с собой делать. Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать.
Надо сказать правду, в России в наше время очень редко можно встретить довольного человека... Кого не послушаешь, все на что-то негодуют, жалуются, вопиют. Даже расхитители казенного имущества - и те недовольны, что скоро нечего расхищать будет. И всякий требует для себя конституции.
Тютчев:
Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего все более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей -- кстати, весьма почитаемых. Раньше они говорили нам, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т. д., и т. п. А что мы видим ныне? По мере того, как Россия, добиваясь большей свободы, всё более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. И напротив, мы видим, что никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации, которые попускаются в Европе, нисколько не уменьшили их пристрастия к ней.
С.Н.Булгаков:
В своем отношении к народу, служение которому ставит своей задачей интеллигенция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями -- народопоклонничества и духовного аристократизма. Потребность народопоклонничества... вытекает из самих основ интеллигентской веры. Но из нее же с необходимостью вытекает и противоположное -- высокомерное отношение к народу как к объекту спасительного воздействия, как к несовершеннолетнему, нуждающемуся в няньке для воспитания "сознательности", непросвещенному в интеллигентском смысле слова.
М.А.Бакунин:
Особенно страшен деспотизм интеллигентного и потому привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ. Во-первых, представители этого меньшинства попытаются во что бы то ни стало уложить в прокрустово ложе своего идеала жизнь будущих поколений. Во-вторых, эти двадцать или тридцать ученых-интеллигентов перегрызутся между собой.
"Толстой", газета "Русский Инвалид", "1907" г.:
Будьте сильны духом, умом и телом, развивайте вашу волю, развивайте дух и волю всей русской армии, выразительницы силы народной. Пусть будет разумная, честная борьба людей на земле. Пусть будут войны, великие кровопролитные войны, если они будут борьбой лучшего с худшим, добра со злом, разума с безумием! Боритесь в этих войнах за высшее, за разумнейшее, сильнейшее, лучшее, за все святое, русское, за русские богатейшие земли, подобных которым нет на свете, за русского даровитого человека, за русские нравы, за русскую литературу!
Толстой, "О науке. Ответ крестьянину", 1909 г.:
Я провел вечер с дамой, директрисой гимназии. У дамы этой тонкие, белые, прекрасные руки с перстнями. Дама эта крестьянская заброшенная сиротка. Помещица случайно разжалобилась над именно этой сироткой, взяла ее воспитывать и дала ей "образование". И вот вместо Акульки, которую бил бы в пьяном виде смертным боем муж, теперь любезная, умная директриса, белыми руками сдающая карты, остроумно шутящая о персидских делах со старинным приятелем. ...
Расстояние между той и другой Тарасовной как от неба до земли. А отчего? Оттого, что Акульке дано было "образование". Т.е. из мужички, которой все говорят ТЫ, стала госпожой, которой все говорят ВЫ и которая сама говорит ТЫ всем тем людям, которые кормят ее. ...
За несколько уже лет не проходит дня, чтобы я не получил от двух до четырех писем с просьбами о том, чтобы я помог удовлетворить, как они пишут, "съедающую их с детства страсть к просвещению". Самое же странное, при этом я сказал бы смешное, если бы это не было так жалко и гадко, - это то, что эти люди, юноши, девушки, матери, всегда объясняют свое желание получить образование тем, чтобы иметь возможность "посвятить свою жизнь служению нашему несчастному народу". Вроде того, как если бы один из несущих бревно сел бы на него, из желания служить несущим!
[Просвящение это интервенция. Интеллигентность - коллаборационизм]
В. В. Розанов:
Русская печать и общество, не стой у них поперёк горла "правительство", разорвали бы на клоки Россию, и раздали бы эти клоки соседям даже и не за деньги, а просто за "рюмочку" похвалы. И вот отчего без решительности и колебания нужно прямо становиться на сторону "бездарного правительства", которое все-таки одно только все охраняет и оберегает.
Насладившись в полной мере великолепным зрелищем революции, наша интеллигенция приготовилась надеть свои мехом подбитые шубы и возвращаться обратно в свои уютные хоромы, но шубы оказались украденными, а хоромы были сожжены
Я вдруг опомнился и понял, что идет в России "кутеж и обман", что в ней встала левая "опричнина", завладевшая всею Россиею и плещущая купоросом в лицо каждому, кто не примкнет "к оппозиции с семгой", к "оппозиции с шампанским"
Как очевидец, И. Солоневич дает яркую зарисовку февральских событий 1917 года:
Я помню февральские дни: рождение нашей великой и бескровной, - какая великая безмозглость опустилась на страну. Стотысячные стада совершенно свободных граждан толклись по проспектам петровской столицы. Они были в полном восторге, эти стада: проклятое кровавое самодержавие - кончилось! Над миром восстает заря, лишенная "аннексий и контрибуций", капитализма и империализма, самодержавия и даже православия: вот тут-то заживем!
По профессиональному долгу журналиста, преодолевая всякое отвращение, толкался я среди этих стад, то циркулировавших по Невскому проспекту, то заседавших в Таврическом Дворце, то ходивших на водопой в разбитые винные погреба. Они были счастливы - эти стада. Если бы им кто-нибудь тогда стал говорить, что в ближайшую треть века за пьяные дни 1917 года они заплатят десятками миллионов жизней, десятками лет голода и террора, новыми войнами - и гражданскими и мировыми, полным опустошением половины России, - пьяные люди приняли бы голос трезвого за форменное безумие. Но сами они, - они считали себя совершенно разумными существами: двадцатый век, культура, трамваи, Карла Марла, ватерклозеты, эс-эры, эс-деки, равное, тайное и прочее голосование, шпаргалки марксистов, шпаргалки социалистов...
Прошли страшные десятки лет. И теперь на основании горького, но уже совершенно бесспорного исторического опыта, мы можем на вопрос о том, так кто же был умнее - черные мужики XIV века или просвещенные россияне Империи XX-го - дать вполне определенный ответ. Просвещенные россияне, делавшие 17-й год оказались ослами. И пророчество А. Белого: "сгинет четверть вас от глада, мора и меча" сбылось с математической точностью - четверть населения России погибло "от глада, мора и меча", а также и от чрезвычайки. Сбылось пророчество Толстого, Достоевского, Розанова, Менделеева, - но разве опьяненные шпаргалками россияне интересовались мнениями первых мозгов всей страны?
Русская интеллигенция есть самый страшный враг русского народа!
Иван Бунин:
Длительным будничным трудом мы брезговали, белоручки были, в сущности, страшные, а отсюда и идеализм наш, очень барский.
Всем нам давно пора повеситься, - так мы забиты, замордованы, лишены всех прав и законов, живем в таком подлом рабстве, среди непрестанных издевательств.
Неизбежна была русская революция или нет? Никакой неизбежности, конечно, не было, ибо, несмотря на все эти недостатки, Россия цвела, росла, со сказочной быстротой развивалась и видоизменялась во всех отношениях. Революция, говорят, была неизбежна, ибо народ жаждал земли и таил ненависть к своему бывшему господину и вообще к господам. Но почему же эта будто бы неизбежная революция не коснулась, например, Польши, Литвы? Или там не было барина, нет недостатка в земле и вообще всяческого неравенства?
И по какой причине участвовала в революции и во всех ее зверствах Сибирь с ее допотопным обилием крепостных уз? Нет, неизбежности не было, а дело было все-таки сделано, и как и под каким знаменем? Сделано оно было ужасающе и знамя их было и есть интернациональное, то есть претендующее быть знаменем всех наций и дать миру, взамен синайских скрижалей и Нагорной проповеди, взамен древних божеских уставов, нечто новое и дьявольское.
Я с ужасом думаю, кого нарожает это пьяное кровавое быдло, захватившее власть России и что будет с моей страной через два три поколения.
Александр Куприн, "Клевета на русский гений":
С каким жадным интересом копались мы в частной жизни людей, стоящих выше толпы, копались исключительно с целью разыскать кусочек потухлее! Страшно подумать, сколько мерзких гадостей прилеплено к чудесным именам Пушкина, Гоголя, Достоевского, Чайковского... А еще страшнее то, что вкус к этим гадостям передается, не ослабевая, от поколений к поколениям. Так пудель найдет в помойке вонючий обглодок, поиграет им, а потом зароет до следующего раза.
Но всего больше плели мы друг другу на ухо - злой, вздорной, идиотской ерунды - это о членах царствующего дома. Главным питательным источником в этом смысле были для нас те "запрещенные" книжки, на которые мы с такой жадностью накидывались, едва перевалив из Вержболово в Эйдкунен.
Социалистов я еще понимаю. Их партийной обязанностью, их программным долгом было - опорочивать правящие классы всякими путями, среди которых особенно рекомендовалась заведомая клевета. "Цель оправдывает средства".
А вот мы-то чему радовались?
Дорошевич:
По всей Европе вы летали с экспрессами, носились, как вихрь, -- от Вены к Подволочиску поезд идёт медленно, словно нехотя, -- и колёса стучат:
- Читайте! Читайте!
Во всех купе читают, читают жадно, глотают, захлёбываются и, не доходя Подволочиска, из всех почти окон полетят русские книги, брошюры, листки. Обе стороны полотна усеяны книгами. Жителям Подволочиска есть из чего свёртывать папиросы! Если бы они захотели, они могли бы составить себе огромнейшую библиотеку.
И что за странная была бы эта библиотека! В ней "Былое и думы" Герцена стояли бы между сборником порнографических стихов и книжкой какого-то полоумного декадента, который вопиет:
"Разве террор для террора не полон уже, сам по себе, красоты и величья?"
"ХЛЕБА И БАЛЕТА!" - революция как победа изящных искусств над варварством. Княгиня М.К. Тенишева о кольтурном досуге:
Меня всегда коробит шутливая снисходительность по отношению к коренным недостаткам нашего русского характера. ... Мы больны, мы очень тяжко больны! Наша якобы молодая нация, не дойдя еще до зари своего рассвета, успела уже подгнить у самого корня и, как ветхий организм, разлагается! Страшно! Больно до слез, обидно...
Впрочем, я несправедлива. У нас не все так худо шло. Наряду с нашими давно устарелыми, инертными правительственными учреждениями ярко выделяется и процветает одно, деятельность которого доведена до полного совершенства, блестяще оправдывая затрачиваемые на него миллионы - это балет. При нашем общем неустройстве, будто в насмешку, именно такую сложную затею сумели поставить на должную высоту.
Вокруг балета осел и выкристаллизовался особый слой "почитателей и поклонников таланта". Там, в первых рядах, можно видеть всю соль наших руководящих классов, десятками лет восседающих генералов и сановников. Могу сказать, что из года в год мне бросались в глаза все те же знакомые головы, и видно было, как они старели, опускались, и чем дальше, тем становились противнее и пошлее. Но еще противнее было видеть там завсегдатаями нашу золотую молодежь - пажей, лицеистов и правоведов - юношей, принадлежащих к избранным семьям общества. Эти вылощенные, с ватными грудями балбесы вместо наук и строгой подготовки к жизни пресерьезно и обязательно околачиваются там на каждом представлении.
Бывая много раз за границей, я знаю, как там поставлена молодежь. Молодые люди там, как общее правило, в театры ходят мало, разве на праздниках, а вот, например, воспитанники школы Сен-Сир (то же, что у нас Военная академия) так завалены работой, что им нет положительно времени отвлекаться от своих занятий. Их светлые мундиры начинали мелькать там и сям в Париже лишь во время скачек, в которых эти юноши принимают участие...
Но чего же ждать от убожества, нарядившегося в генеральские мундиры, в звездах и лентах? Я знала много таких с большим положением господ и всегда поражалась их тупости, пошлости и главное - феноменальному невежеству. Как раз мне вспомнился сейчас анекдотичной глупости, очень известный в петербургском обществе свитский генерал А.Н.Н. В это время много писали в газетах о научных открытиях французского ученого Пастёра, имя которого гремело на весь мир. Как видно, до этого генерала не докатилась молва о сем ученом муже, и в беседе со знакомым генерал Н. однажды спросил: "Что это за пастор появился, о котором стали говорить?.."
Лев Тихомиров:
Мы (революционеры) в России считали себя европейцами, а были недоумками. Мы-то думали, что дело европейское - разрушать до основания, а здесь я убедился, что дело европейца - строить, и строить, и строить и строить на века.
