Режабек Александр Евгеньевич : другие произведения.

Deja vu

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   DиJю VU
   На работе была обычная заморочка. Подписи, звонки, "эсэмэски". А директора, Тимура Арсеньевича, как обыч­но, не было, и поэтому отдуваться пришлось мне, его первому заму. Меня и моих коллег, как догадался бы лю­бой дурак, за глаза звали "Тимур и его команда", хо­тя мои личные отношения с боссом были достаточно сложны.
   Сам он был из бывших партийных номенклатурщиков. Тимурчик умел быть конформистом, но на откровенную подлость босс способен не был. Поэтому наша фирма со всеми дружила, и нам не грозили ни прокуратура, ни бандитские наезды. У Тимура были неплохо налажены связи и с бандюками, и со слугами народа. Хотя этими связями он пользовался только в крайнем случае. Во-пер­вых, обязываться Тимур не любил. Во-вторых, был до смешного честен в делах. И в-третьих, оставался старомодно скромен в жизни. В общем, он был в какой-то степени атавизм природы. И в денежном отношении гениально устроился, имея очень приличные доходы, но состоя только директором, а не хозяином. Руководимая им ком­пания была не самой большой частью огромного объединения, принадлежавшего олигарху, который весь­ма ценил честность и умеренность Тимура.
   Я - другой. Мне всегда нравился разумный риск. Но приходилось себя сдерживать, подлаживаться под непос­редственного начальника. Тот же, сочетая политику кну­та и пряника, то рекомендовал остудить голову, то остав­лял на меня руководство всей компанией и говорил, что у него нет лучшего преемника, чем я. Ему было уже 57, а мне 37, и как-то на каком-то рауте он сказал, что через пару-тройку лет на все плюнет и начнет разводить цветы. Что ж, вероятно, имело смысл и подождать.
   Но я все равно считал, что Тимур меня все-таки недооцени­вает. Он и представить себе не мог, от какого количест­ва выгодных предложений мне приходилось отказываться. Не говорю уж о соблазнительных таинственных конвертиках. Хотя я не ангел и спокойно отправлюсь в круиз по Средиземному морю, оплаченный кем-то, кому, благодаря моему участию, компания оказа­ла услугу. Просто необходимо соблюдать меру. Но, воз­можно, я так думаю потому что до последнего времени мне не предлагали действительно крупную взятку. И вот теперь это случилось. А я всего-то должен был посо­действовать тому, чтобы мы вложили деньги в строительство междугородного скоростного шоссе по типу немец­ких автобанов с перспективой процента от дохода по эксплуатации самой дороги и сопутствующей ей инф­раструктуры.
   У фирмы "Сибирские дороги" из Нежинска достаточного количества денег не оказалось. Они наивно думали, что под такой проект им любой сколько надо отстегнет, да не тут-то было. Никто первый без гарантий господдержки деньги вкладывать не хотел. Вот они и обратились к нам.
   Я попросил всю документацию. Бумажки выглядели достаточно правдоподобно, но я и не ожидал ничего другого. В наше время слепить убедительный до­кумент может любой старшеклассник с компьютером, а более серьезные ксивы можно просто купить. Следуя обычной процедуре, я позвонил пинкертонам. Мы давно уже работали с небольшим частным сыскным агентством. Правда, драли они с нас за услуги немало.
   К моему удивлению, все там было законно. И даже вполне весомый начальный капитал у них имелся. Я показал документы проверки Тимуру. Тот неопределенно хмыкнул.
   - Это не совсем наш профиль, но деньги везде деньги. А сколько они просят?
   - Говорят, с учетом того, что есть, им, как минимум, нужно еще три миллиона.
   Тимур задумался.
   - По-моему, в таких случаях должна проводиться какая-то инженерно-геодезическая экспертиза. Или что-то
в этом роде. Ты ее результаты видел?
   - Да в общем нет.
   - Я так и думал. Попроси у своих новых друзей результаты этой экспертизы и организуй, чтобы их проверил независимый специалист.
   Специалиста я нашел. А через неделю пришел письменный ответ. И он меня удивил. Оказалось, что вдоль местной реки Ужа, а это почти двести километров, вести дорогу, как предполагалось по плану, очень сложно и дорого. Почему-то сибиряки выбрали именно этот, а не другой, более удобный путь. Наверняка они не хуже нашего знали особенности географии. И почему-то сунулись именно к нам, понимая, что это не совсем по нашей части.
   Как раз в этот день раздался телефонный звонок, и незнакомый голос, представившийся Виктором Юрьевичем из "Сибирских дорог", предложил мне встретиться для обсуждения наших общих дел во время обеденного перерыва в небольшом кафе неподалеку. И мы встретились.
   - Видите ли, - начал я разговор, - ваш проект выглядит замечательно и юридически оформлен безукоризненно, но есть маленькое "но".
   - И в чем же оно заключается? - невозмутимо спросил Виктор Юрьевич.
   - Акт инженерно-геодезической экспертизы вызвал некоторые вопросы. Стоимость строительства может выйти далеко за рамки представленного вами бизнес-плана. При таких условиях наша компания не готова включиться...
   Виктор откинулся в кресле и положил ногу на ногу.
   - И что, по вашему мнению, необходимо, чтобы вы все-таки заинтересовались?
   Я пожал плечами.
   - Представьте новый реальный бизнес-план. Может, дорогу нужно проложить в другом месте... Как вы понимаете, это уже не в моей компетенции.
   - Вы пьете коньяк? - неожиданно спросил Виктор. - Давайте выпьем по рюмочке, перед тем как расстанемся.
   Нам принесли коньяк.
   - Родион Николаевич! А полмиллиона баксов наличны­ми в ваших руках могли бы повлиять на позицию фирмы?
   Я сделал огромное усилие, чтобы не вытаращить гла­за. Полмиллиона - большие деньги.
   - Родион Николаевич! Подумайте. Деньги можно распределить по номерным счетам. О них никто не узнает. А само строительство начнется и будет вестись какой-то период по всем правилам. У вас останется немало времени на перегруппировку сил. Другими словами, успеете замести следы.
   Я решительно встал. Я так собой гордился.
   - Виктор Юрьевич! Мне было очень интересно с вами общаться, но вынужден ответить на ваше предложение категорическим отказом.
   Сибиряк беззвучно зааплодировал.
   - Дорогой Родион Николаевич! Я прекрасно понимаю ваши мысли и ценю вашу порядочность, но при этом все же призываю не торопиться.
   - Не рассчитывайте, Виктор Юрьевич, что я изменю свой ответ. - Я помолчал, но любопытство все же взяло верх. - Но если мы уже закончили с этой темой и болтаем просто так, то мне как бизнесмену ужасно хотелось бы знать, что бы вы стали делать, если б я согласился. Ведь, судя по масштабам проекта, трех миллионов все равно не хватило бы.
   Сибиряк засмеялся.
   - Говорите, болтаем просто так... Забавно... Я не обязан это делать, но скажу. И даже не по секрету. Секрета в нашем плане нет, потому что все и так известно и давно до нас придумано. Конечно, денег вашей фирмы недостаточно. Но вы не учли маленькую деталь. Ваша контора является частью могущественного королевства, принадлежащего влиятельному человеку. Когда мои друзья
обратятся с этим же проектом в другие фирмы, те, вероятнее всего, с радостью захотят поучаствовать, узнав, что в дело вовлечены такие известные люди. И тогда сумма капитала "Сибирских дорог" значительно возрастет.
   - А дальше?
   Виктор снова засмеялся.
   - А дальше нужно читать Ильфа и Петрова. Контора "Рога и копыта". Зицпредседатель Фунт пойдет сидеть, а мы пропадем с деньгами в болотах Ужи.
   Он подержал паузу.
   - А знаете, Родион, я вам все-таки перезвоню.
   - Виктор Юрьевич! А вы не боитесь быть со мною столь откровенным?
   - Родион Николаевич! Мне, что, нужно бояться, что вы кому-то расскажете о нашем разговоре? Да на здоровье. Человек, трубящий о том, что не взял взятку, автоматически попадает под подозрение как потенциальный мздоимец. Естественно, в лицо вас похвалят, а за спиной подумают, что вы не взяли не потому, что такой честный, а потому, что не сторговались. Из принципиальных соображений за всеобщую справедливость борются только дураки. Принимаете вы мое предложение или нет - это лишь наше с вами личное дело. Поэтому расслабьтесь и живите спокойно.
  
   С Машкой я был знаком уже больше двух лет. Я помню, как в первый раз увидел ее по дороге на деловое сви­дание из окна своей машины. Она с видом победитель­ницы, присущим красивым женщинам, стояла у края тротуара в центре Москвы и голосовала. В ту пору я еще не получил желанную должность первого зама и активно барахтался в надежде на повышение. У меня в тот день почти не было свободного времени между встречами, но ради этой девушки я рискнул изменить планы...
   Она довольно плотно вошла в мою жизнь, вытеснив остальных. Я, тем не менее, иногда продолжал погуливать, может, боясь чересчур привязаться. И каждый раз уговаривал себя, что имею полное право, так как никаких обя­зательств верности ей не давал. Естественно, время от времени я попадался, и тогда она устраивала скандал, лезла драться, собирала манатки и уходила на свою съем­ную квартиру, которую делила на паях с подружкой. Про­ходило какое-то время, и мне начинало ее не хватать. Я шел на поклон, затоварившись цветами и подарками. Я почти искренне клялся, что больше не буду, и она через какое-то время остывала.
   Сама она была из Курска, хотя родилась и выросла в Виннице. Ее отец был какой-то железнодорожный нача­льник, которого с повышением перевели в другой город, а вскоре его родная Винница осталась за границей в самостийной Украине.
   У Машки была типичная украинская фамилия Пономаренко. Когда я впервые это узнал, то, желая польстить, брякнул:
   - Хохлушки - самые красивые бабы на свете. В ответ Машка передернула плечами.
   - Еврейки - тоже.
   Я удивился, она объяснила:
   - Мой отец украинец, а мама - еврейка.
   Мне ее национальные корни были до фонаря, но вдруг черт меня дернул пошутить, и я ляпнул:
   - Интересно, как же мне определить твою национальность? Выбирай, что больше нравится. Жидохохлушка или хохложидовка?
   Машка ужасно обиделась. Она оказалась чрезвычайно чувствительной к национальным вопросам и умудрялась одновременно переживать за обе эти суматошные нации. И та и другая казались ей в чем-то незаслуженно обде­ленными и обиженными. А мне было ужасно смешно и любопытно, как ее еврейская половина переживает за притесненных украинцев, весьма любивших в свое время развлечься еврейскими погромами.
   Национализм - это не про меня. Хотя я коренной, до "надцатого" колена русский. И если бы у нас в стране было нечто вроде третьего рейха, то с гордостью мог бы хвастаться своей "арийской" родословной. Жаль, не рискнул бы показать фотографию покойного деда. Его считали колдуном, и все, включая меня, ужасно боялись, так как он был не только страшен с виду, но выглядел как типичный татаромонгол. Мои же родители, наверно, были единственными настоящими интернационалистами на планете. Никогда от них не слышал, чтобы какая-то проблема повседневного быта связывалась с националь­ной принадлежностью. Конечно, я знал, что есть турки, индейцы, узбеки, таинственные чукчи и самоеды, но для меня это были просто названия, схожие с человеческими именами. С такой иллюзией межнациональной терпи­мости я дожил до самой школы. А там подружился с Яш­кой Хейфицем. Классный был парень. Умница и боль­шой юморист. Мы с ним в соответствии с особенностя­ми нашего возраста и к вящему удовольствию однокласс­ников легонько похулиганивали, доставляя умеренные хлопоты нашим учителям. И вот однажды Яшка отозвал меня в сторонку. Я подумал, он снова что-нибудь затева­ет, но тот, видимо, решив, что я достаточно проверенный человек, по большому секрету признался:
   - Родька! У меня в свидетельстве записано по-другому, но тебе скажу, я - еврей.
   Честно говоря, я не очень-то понял, из-за чего сыр-бор. Какое свидетельство? И в чем тут тайна?
   А вскоре случилась одна история. Я случайно в углу школьного двора натолкнулся на Яшку, которого с шипением "получай, жидовская морда" лупили трое парней постарше. Я, естественно, тоже влез. Нам, пацанам, все­го-то было лет по десять, но дрались мы не по-детски. Одному из нападавших я палкой раскроил голову, и тому пришлось накладывать швы.
   История наделала много шума. Возник скандал, вы­шедший за пределы школы. Нас с Яшкой уже совсем собрались исключать, но занимающий немаленький пост Яшкин папа пошел к директору и спокойно так тому ска­зал, что возникшая в его епархии драка не просто хули­ганство, а результат разжигаемой в школе межнациональ­ной розни, о чем необходимо поставить в известность вышестоящие организации. И дело быстренько заглохло. Но Яшку родители из этой школы все-таки забрали.
   Готов присягнуть, что я так и остался одним из пос­ледних могикан-интернационалистов. Никакой "гондурас" меня не беспокоил, а Машка, увидев, что я не брез­гую ни салом, ни мацой, успокоилась.
   ...В тот вечер мы с Машей поссорились. У меня на ра­боте был непростой разговор с Тимуром. Он поинтересо­вался, что мне удалось выяснить и входим ли мы в дело с "Сибирскими дорогами". Не вникая в мелкие детали, я объяснил, что на довольно длинном участке трассы скорее всего возникнут проблемы, реше­ние которых потребует дополнительных капиталовложе­ний. И, по-видимому, не маленьких. Тимур состроил гримасу.
   - Мне еще реально не встречался проект, - с видом знатока произнес он, - затраты по которому соответствовали бы бизнес-плану. Вопрос в том, насколько превышение сметы окупаемо для нас. И как это повлияет на
конечную выгоду.
   Я помолчал, выбирая ответ понейтральнее.
   - У меня, - сказал я, - не было времени для более подробного изучения ситуации, и боюсь, что даже при его
наличии я не настолько компетентен, чтобы разобраться во всех нюансах.
   Тимур заходил по кабинету.
   - Ладно. Сделаем так. Все-таки, как ни крути, проект выглядит очень привлекательно и сулит большие прибыли. В противном случае я бы давно от него отказался. Представим его Науму Яковлевичу (так звали Олигарха). Он послезавтра должен быть у нас. И чтоб ты, скромник, знал, представлять проект мы будем вместе. Пора тебе, Родик, сокращать разделяющую вас с Немой дистанцию.
   Понятно, я не был расположен слушать дома Машкин рассказ о каком-то Леше, который по секрету сказал, что ее скорее всего утвердят на вторую главную женскую роль в новом сериале.
   - Фильм-то о чем будет? - ехидно спросил я. - Представляю... Он, крутой, но с добрым сердцем мафиозо, послан с заданием жестоко убить нехорошего крестного
отца-конкурента. Но собранные разведданные о местонахождении последнего оказались неточны. Крестный отец плотно окружен телохранителями и гостями благотворительной вечеринки, посвященной празднику урожая в Уагадугу, столице Буркина-Фасо. Но герой умен и храбр. Он расправился со всеми, а на красавицу, дочь убитого, рука у него не поднялась. Поднялось другое. И она осталась единственной живой свидетельницей. Все было бы хорошо. Но у героя уже была подружка, которая терпеливо ждала, когда он убьет и ограбит столько людей, чтобы рвануть на Кипр. Машка! - проорал я. - Эту роль должна сыграть ты...
   Машка стукнула меня диванной подушкой и ушла на кухню, а я злорадно продолжал орать всякую сценарную чушь.
   На кухне послышался грохот. Видно, Машка что-нибудь кокнула. Это на нее похоже. А через секунду она фурией ворвалась обратно в комнату.
   - Ты гадкий, ползучий, подлый гой-москаль, чтоб тебе поотрывало твои причиндалы.
   Это, наверно, нехорошо, но я развлекался, глядя на нее, когда она сердилась.
   - А скучать по причиндалам не будешь?
   - А что мне скучать? Они свое дело уже сделали.
   - Что ты имеешь в виду?
   - А то. Залетела я.
   Мне сегодня этого как раз и не хватало. И я совершен­но не знал, как себя вести. Единственное, в чем я был уверен, что наиболее оптимальным вариантом для меня была бы максимально нейтральная реакция. Ни гнева, ни радости. И то и другое, как говорится, чревато боком.
   - Так что же мы будем делать?
   Машка по-женски снисходительно на меня посмотрела.
   - Да не волнуйся ты, дурачок. Это мои проблемы. Не могу ж я к концу сериала сниматься с пузом. Сделаю аборт. Не я первая, не я последняя.
  
   В среду Тимур сообщил, что завтра с утра мы едем в аэропорт встречать Наума. Я вызвал свою секретаршу Генриетту Карловну. Мы с ней давно ладили и с удовольствием играли в игру, где я изображал безалаберного молодого шалуна, а она строгую, но любящую матрону. Вот она-то и вошла по моему зову в кабинет. Я попросил по возможности выкроить в моем графике пару свобод­ных часов для подготовки к важной встрече.
   - Мальчик мой! Не рассказывай сказки пожилой женщине, будто ты два часа будешь сидеть сиднем в уединенном месте и думать. Признайся старой тете, зачем тебе два часа? Их ведь у меня для тебя нет. Но я смогу постараться, если признаешься. Что случилось? Явочная квартира провалена? И тебе нужно спасать рацию?
   Я засмеялся и протестующе замахал руками.
   - Гета, по правде говоря, ужасно трушу перед завтрашним днем, ведь я не просто группа сопровождения, но лицо, включенное в обсуждение проекта. И то, какое я произведу впечатление, может сыграть в моей карьере немаленькую роль. Мне действительно необходимо от всего отвлечься и хорошенько подумать.
   Благодаря усилиям Генриетты день прошел спокойно. И только один раз мое сердце замерло. Звонил Виктор Юрьевич из "Сибирских дорог".
   - Родион Николаевич! Я соскучился по вашему голосу, - проговорил он. - Как у вас дела?
   Я что-то буркнул в ответ.
   - Вы чем-то раздражены? Не горюйте, жизнь так прекрасна, - и перешел на серьезный тон. - Я лишь хотел узнать, остается ли ваше решение в силе.
   Его вежливо-насмешливая манера разговаривать действовала мне на нервы, но я не менее вежливо отве­тил:
   - Я, Виктор Юрьевич, не меняю своих решений.
  
   Небо, казалось, было беременно дождем, но никак не могло разродиться. Время от времени накрапывала ка­кая-то скользкая гадость. В зале "VIP" аэропорта было много народа, в том числе журналистов, и мы с Тимуром даже как будто затерялись. Наконец прилетел долгождан­ный гость. Привычно всем приветственно улыбнулся, но интервью давать не стал. Пожал руку Тимуру и мне и поспешил к личной машине.
   У себя в офисе я еще какое-то время сидел в ожида­нии, пока Генриетта не сообщила, что меня ждут.
   В кабинете Тимура высокий гость выговаривал кому-то по "мобильнику". Его голос был буднично скучен, но именно такого сухого тона больше всего боялись подчи­ненные. Я, хотя и был замом директора компании, напрямую с Олигархом не общался и впервые слышал, как он устраивает нагоняй вживую. Но старался не прислу­шиваться. Тимур в сторонке разливал по бокалам виски. К моему удивлению, в углу кабинета я заметил моло­денькую худенькую девушку. Наверно, референт какой, подумал я. Она показалась мне несуразно одетой. Но, приглядевшись, я понял: ее одеяние укладывается в оп­ределенный стиль. И стоит, кажется, недешево. А еще выгодно оттеняет ее симпатичную, глазастую, хотя и чуть стандартную мордашку. Она уткнулась в какую-то книж­ку. Бог ты мой, Монтень! По-честному, я вообще его не читал. В голове вертелось какое-то название. А, "Опы­ты", вспомнил. Я чуть придвинулся к девушке и скосил глаза. "Апология Раймонда Сабундского". Ни хрена себе.
   - Монтень? - с преувеличенно умным видом поинтересовался я и продолжил отеческим тоном. - Похвально. И знакомо. Как же, как же-с. "Пособие по компьютерам для начинающих". Читал-с. Хорошая книга.
   Она подняла на меня глаза, но осталась невозмутимой.
   - Вы ошиблись. Это его "Учебник хорового пения для глухонемых".
   - Не может быть. Какая досада. А там хотя бы написано, что меня зовут Родион?
   И меня вдруг понесло.
   - Знаете, я родился в горной армянской деревеньке, а там по традиции дают детям имена, происходящие от звучных и непонятных иностранных слов. И настоящее мое имя - Аккордеон. В честь музыкального инструмента, который дед притащил в качестве трофея с войны. А затем судьбе было угодно, чтобы моя семья перебралась в Подмосковье и жила в поселке рядом с аэродромом. А там, знаете ли, все время шум и грохот. То взлеты, то посадки. Поэтому местный народ стал маленько глуховат. Вот они-то меня и спросили:
   - Парнишка! А звать-то тебя как?
   - Аккордеон.
   - Как-как?
   - Да Аккордеон же.
   - А-а, Родион, - сказали местные, - значит, Родька.
   А я вначале обиделся. Вовсе я не Родька, а если уж на то пошло, - Аккордик. Но так и остался у них Родионом.
   Девушка, терпеливо слушая этот бред, не удержалась от улыбки. Олигарх закончил свой деловой разговор. Ти­мур немедля обратился к нему:
   - Наум Яковлевич! Вы ведь заочно знакомы с моим заместителем Родионом Николаевичем. Он, несмотря на свою молодость, уже многое успел сделать для нашей фирмы.
   Олигарх индифферентно глянул в мою сторону и кивнул.
   - Что ж, докладывайте. Вы по телефону что-то намекали про дорогу в Сибири... - Он снова бросил на меня изучающий взгляд. - Кстати, молодой человек, девушка, с которой вы сейчас пытались заигрывать, моя дочь Нина.
   Вот-те на... Пококетничал. Кто же знал, что он пота­щит ее с собой.
   Докладывал я по-военному. То есть быстро, четко, но ма­ловразумительно. Я вовсе не скрывал проблемы, возни­кающие при строительстве дороги вдоль реки Ужа, но не вдавался в детали. Наконец умолк. Олигарх в раздумье за­ходил из угла в угол. Я, кстати, тоже люблю думать рас­хаживая. Тимурчик грешит тем же. Вдруг представилось, как мы все трое расхаживаем по кабинету, пытаясь не столкнуться - молекулы в броуновском движении, а де­вушка Нина читает Монтеня. Театр абсурда.
   - Дайте мне карту России, - попросил Олигарх.
  -- Смотрите, - сказал он, ткнув пальцем, - это ваши связанные с рекой Ужой Нежинск и Уганск. Губернатор края там Грищенко. А это - Петрогорск и Кмышев, находящиеся в ведении губернатора Эрдмана. Эти два города, с географической точки зрения, практически параллельны тем двум, только километров на двести южнее.
   - Ну и что?
   - Вы наверняка слышали, что на федеральном уровне зреет и практически уже созрел проект строительства трансконтинентальной трассы, пересекающей всю страну. Однако, полагаю, вам вряд ли известно, что она пройдет через Петрогорск и Кмышев. И строить ее должны начать в конце года. С двух концов, с востока и запада. Таким образом, через несколько лет она
приблизится к этим городам, которые торжественно примут эстафету строительства. Какое отношение это имеет
к нам? Может, и никакое... Но мы тоже не лыком шиты и способны, со своей стороны, сделать некий финт ушами. Возьмем и вложим деньги в "Сибирские дороги",
чтобы строить находящуюся вне интересов федералов параллельную трассу через Нежинск и Уганск. Но только уже сейчас, а не потом... А затем, через какое-то время, заявим, что имеем практически готовую европейского уровня дорогу, которую намного проще ассимилировать в федеральный проект, чуть изменив направление идущих с востока и запада ветвей, чем начинать с нуля трассу Кмышев - Петрогорск. Преимущества включения нас в федеральную дорогу, я полагаю, очевидны. И тогда даже чрезмерные затраты воздадутся нам в итоге сторицей. - Он усмехнулся. - Так же очевидно и то, что может под­няться большой хай.
   Наум замолчал, а потом неожиданно подошел к Нине и поцеловал ее в макушку. Похоже, большой папа души не чаял в своей дочке. А та в ответ совершенно по-домашнему, как кошка, потерлась щекой об его руку.
   - А что, господа хорошие, по этому поводу мне скажете вы? - обратился он к нам.
   Тимур слегка замялся.
   - Видите ли, Наум Яковлевич! Живи мы в другом государстве, я бы стопроцентно с вами согласился. Но наша многострадальная родина еще не вошла в стадию спокойной стабильности европейцев. Поэтому я в делах всегда стремлюсь к осторожности и стараюсь избегать сделок, в которых выгода рассматривается как дальняя перспектива. А пока не вызывает сомнений только одно. Принимая положительное решение, мы в первую очередь вынимаем из своего кармана деньги, и не маленькие, в
надежде их вернуть, да еще и заработать. Однако удастся ли нам это сделать, - Тимур развел руками, - будет решать конъюнктура. Российская, а не какая-либо иная. И я даже не имею в виду финансовую и юридическую. А то, что определяет итог. Другими словами, то, какой губернатор в нужное время окажется повлиятельней и пооборотистей, останется ли федеральная власть достаточно сильной, когда придет другой президент, или вообще, к примеру, в какой степени будут сильны сепаратистские настроения в стране. Русская душа загадочна. В силу своей нестабильности и непоследовательности. Будь это в моей власти, я бы ввязываться в это дело не стал.
   Тимур облегченно вздохнул и пригубил виски.
   - А вы что думаете, молодой человек? - Олигарх обратился ко мне. Это был момент, которого я ждал.
   - Мне сложно выступать после своего руководителя. Можно и довыступаться. - Оба начальника улыбнулись. - Хотя мне, в принципе, совершенно понятна позиция Тимура Арсеньевича. Более того, с большей частью сказанного я совершенно согласен.
   - Но, кажется, есть и "но", - не без иронии в голосе вклинился Тимур.
   - Да, Тимур Арсеньевич. Не обижайтесь. Может, это просто свойство молодости, но на некоторые вещи я смотрю по-другому. Я верю в перспективу и даже вне связи с
общефедеральным проектом не скинул бы полностью со счетов возможность выгодной сделки с "Сибирскими до­рогами", даже если построенный автобан останется лишь достопримечательностью местного значения.
   - Объяснитесь поподробнее, - попросил Наум.
   Я запнулся. Я не готовился произносить длинную речь. Хотя, если не касаться мелких нюансов, говорить о преимуществах проекта было легко. Да и выбора у меня не было после несогласия с мнением Тимура. Полуэкс­промтом у меня получился целый рекламный ролик. И хорошего качества.
   Я посмотрел на Олигарха. Его взгляд был насмешлив, но благосклонен.
   - Да-а, Тимур, - протянул он. - Похоже, сегодня не твой день. Я думаю, фирме настало время поближе познакомиться с "Сибирскими дорогами".
   Он сказал еще несколько ничего не значащих слов и ушел, забрав с собой свою умненькую и хорошенькую до­чурку.
   В кабинете повисло молчание. В конце концов я на­игранно бодро вскочил со своего кресла и уже был у са­мой двери, когда Тимур бросил мне в спину:
   - Что, молодой и верящий в перспективу Родион? Начал зарабатывать у Наума очки? Ну-ну...
   Первый человек, которого я увидел, выйдя из офиса, была Нина. Видимо, ждет отца или кого-то из его свиты. Нет, она прямиком направилась ко мне.
   - Аккордик! А я уже заждалась, - сказала она, будто мы договаривались о свидании.
   Мне только того и не хватало - попасть на заметку ее охранников.
   - Да не бойтесь вы. Я не кусаюсь, - Нина решительно взяла меня под руку. - Если вы не очень заняты, может, прогуляемся?
   Я не знал, что и делать. Никуда я не торопился и в лю­бой другой ситуации с удовольствием бы пошлялся с хо­рошенькой девушкой. И напросился бы затем стеречь ее сон. Но в данном случае...
   В ее глазах появилась смесь обиды и презрения.
   - Хотя... Если вы торопитесь... - протянула она.
   Я понял, что выгляжу глупо.
   - Да что вы, Нина. Просто я прикидывал, сколько могу выкроить времени, не рискуя, что ваш папа выгонит меня с работы.
   Девушка явно обрадовалась.
   - Тогда пойдемте.
   Из припаркованной "тойоты" вылезли два крепеньких мальчугана и увязались за нами. Я выжидал какое-то вре­мя, желая исключить совпадения, но они решительно и практически не скрываясь шли за нами.
   - Нина! Вы кого-то еще пригласили на прогулку? За нами следуют два мускулистых джентльмена...
   Нина вполголовы обернулась.
   - Успокойтесь. Это же Чук и Гек.
   Она помахала им рукой.
   Что-то многовато Гайдара на мою голову, подумал я. В офисе - Тимур и его команда. Тут - Чук и Гек. Но за­интересованно спросил:
   - А их родители, что, были поклонниками творчества покойного героя гражданской войны?
   Нина засмеялась.
   - Да нет. Во-первых, имена у них другие, хотя они тоже братья, во-вторых, это им подходит. А в-третьих, это начальник охраны как-то разорался на всю контору: "Где же эти чертовы Чук и Гек?" Так и повелось...
   Какое-то время мы шли молча. Пауза начала затягива­ться, и я полушутливо спросил:
   - Смею ли я узнать, куда мы идем, госпожа?
   Лицо Нины приняло сердитое выражение.
  -- Я догадываюсь, что вы думаете. Взбалмошная дочка. Любой каприз выполняется на месте, а мальчики становятся по стойке "смирно" и бегут за мной по легкому мановению руки.
  -- Манию... Я, Ниночка, как-то застрял в пробке и от скуки стал разгадывать кроссворд. Все вроде сходилось, кроме одного слова, определяемого как "движение руки". Я и так крутил, и сяк, но не угадал. Ответ оказался - "мание". Полез в словарь. Есть такой термин, устаревший, но идентичный мановению. Так что я подчинился не мановению, а манию вашей руки. Между прочим, в сочетании слов "мание руки" есть какая-то магия.
   Нина улыбнулась.
   - А вы эрудит. Тогда, наверно, вашей эрудиции хватит, чтобы понять: мне больше подходит образ будущей старой девы, двадцать четыре часа в сутки живущей под микроскопом. И мне приходится цепляться к молодым людям. Надежда, что у них хватит храбрости сделать это самим, мала.
   - Стать старой девой вам не грозит, - абсолютно искренне отозвался я.
   Она невесело засмеялась.
   - А вообще, Родион, сменим тему. Покажите мне Москву.
   - Вы не видели Москву?
   Нина усмехнулась.
   - Я коренная москвичка, родилась в Марьиной роще, ходила до тринадцати лет в обычную московскую школу... Вы, кстати, Родион, наверно, думаете, что ваш сегодняшний проект заинтересовал папу, потому что вы такие здесь умные? Сильно сомневаюсь. Вы просто случайно потрафили его самолюбию. Он ведь окончил МАДИ, автодорожный, и построить супердорогу - его мечта. Отец хочет доказать самому себе, что не зря получил диплом... Видите, как странно ложатся карты... Отец отправил меня в Англию, где я училась и пробовала себя затем в разных качествах. Но так и не прилепилась ни к какому делу. А Москву я видела только наездами, из окна машины. И больше помню ее такой, какой она была в начале девяностых. Грязной и серой. Так что побудьте для разнообразия моим чичероне. Я устала от всего самого-самого и просто хочу в кино. Только, ради бога, не в какой-нибудь накрученный кинотеатр, а во что-то попроще, посидеть и погрызть, если он есть, "попкорн".
   Я повел ее в ближайшую киношку на блокбастер, ко­торый, к счастью, оказался вполне приличного качества. Нина радовалась, как ребенок, которого первый раз по­вели в цирк. Я выпил пива, а она похрустела "попкорном". Примкнувшие к этому культурному мероприятию Чук и Гек тоже получили удовольствие.
   На прощание Нина чмокнула меня в щеку.
   Уже по дороге домой я понял, как за этот день устал.
  
   Услышав звук открываемой двери, Машка выскочила в прихожую.
   - Наконец-то пришел, - не без раздражения буркнула она и легонько чмокнула меня в губы.
   Это был второй женский поцелуй за последний час.
   Все выглядело точь-в-точь, как сцена возвращения му­жа после работы. Он усталый и злой, а она - соскучивша­яся и жаждущая общения. Какого ляда! Я холост. Это моя квартира. И мне не нужны никакие блинчики. Мог бы, как миленький, спокойно обойтись пельменями из ларь­ка напротив. Я злобно ковырнул блинчик и, не притро­нувшись к нему, бросил вилку.
   - Что случилось? У нас проблемы? Не хочешь - не ешь.
   - Проблемы, говоришь? Вообще-то свои проблемы я решаю сам, и ни в чьей помощи не нуждаюсь. Но вот что делать с твоими, это вопрос. Ты собралась сниматься в сериале и забеременела. И, как утверждаешь, от меня.
   Я чувствовал себя отвратительно и знал, что веду себя отвратительно. Машка побледнела. Ее большие зеленые глаза, наполнившись слезами, неожиданно засверкали от гнева. Я думал, она начнет, как обычно, меня довольно колоритно нецензурно крыть, в сердцах переходя на ук­раинский, но она совершенно холодно произнесла:
   - Какая же ты сволочь. - И вышла.
   Я слышал из кухни, как она собирает свои вещи и как потом хлопнула дверь. В тот вечер я напился.
   То ли на третий, то ли на четвертый день позвонила Нина и предложила погулять с ней в парке Горького. Похоже, принцесса и в самом деле решила совершить экскурсию по местам своего плебейского детства. Самое интересное, что она позвонила мне на сотовый, номер которого знать не могла. Значит, скоро вся фирма будет осведомлена, что она мной интересовалась. Вклю­чая ее папу. У меня мелькнула мысль отказаться, после размолвки с Машей совсем не было настроения развле­кать олигаршонка...
  
   Тимур в этот день был на работе. Он еще накануне позвонил мне и сказал, что у него есть разговор по пово­ду проекта. Его вызов не заставил себя долго ждать. Ген­риетта, войдя в мой кабинет, молча указала головой на потолок - на логово босса, располагавшееся этажом выше.
   - Родион! - начал он. - Я вполне допускаю, что с возрастом становлюсь все большей и большей занудой, но эта компания "Сибирские дороги" не дает мне покоя. Возможно, я просто параноик, однако привык полагаться на свою интуицию. А она подсказывает мне, что здесь что-то неладно. И я по своим каналам навел справки. Эта фирма существует меньше года и возникла как бы из ничего. Ее владельцы вполне деловые люди, но малоизвестны в большом бизнесе, происхождение их относительно крупного капитала весьма сомнительно.
   Я засмеялся.
   - У нас в стране происхождение всех капиталов более чем сомнительно.
   Босс нетерпеливо затряс головой.
   - Не считай меня дураком. И в таких делах есть границы.
   - Неужели деньги "общака"? - полушутя спросил я.
   Босс ожег меня взглядом.
   - Я не знаю, как это называется, возможно, тебе виднее. Но, вероятно, что-то в этом роде. Считаю, что надо предупредить Нему и не заключать соглашение о вложении капитала.
   - Надо так надо, - равнодушным тоном ответил я.
   У него сегодня была важная встреча, которую даже ра­ди Наума Яковлевича он не мог отменить. Тот этим ве­чером улетал на несколько дней в Лондон. А говорить с ним предстояло сегодня же, и не по телефону.
   Тимур встал, подошел ко мне и отечески положил ру­ку на плечо.
   - Поэтому поедешь к нему ты. Он ждет тебя в главном офисе в два часа. Я уже договорился.
   "Он уже договорился", мысленно передразнил его я. Нетрудно было догадаться, что весь этот спектакль был отрепетирован заранее. Я же еще и сам должен буду "об­делать" фирму, за проект которой ратовал.
   - Кстати, насчет Нины, умник. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
   Я не понял, о чем речь.
   - Нема - мужик современный, но за интрижку с дочерью может оторвать голову.
   Тимур, оказывается, уже знал. А может, и сам дал ей мой телефон.
  
   Моя холостяцкая квартира была пуста, и в ней ничем вкусным не пахло, как это бывало, когда меня встречала Машка. Я завалился на диван и блаженно откинулся на подушку. Мне нравилось мое одиночество. Я включил те­левизор и вскоре задремал под нудную сводку новостей. Спросонья мне стало холодно, идти за одеялом сил не было. В этот момент раздался телефон­ный звонок. Я в сердцах выругался. Это была Нина.
   - Родик! Ты еще не соскучился?
   Я, сдерживая зевоту, что-то пробормотал в ответ.
   - Ой! - воскликнула она. - Я, кажется, тебя разбудила.
   Я затряс головой, чтобы очухаться.
   - Что ты! - бодрячком ответил я. - Просто оторвала меня от чтения служебных бумаг.
   - Ой, Родик, извини, - не без иронии проговорила она, видимо, не купившись на мое вранье. - Я и забыла, что ты у нас занятой и должен работать, чтобы мой папа
платил тебе деньги. Это только я просто так прожигаю жизнь.
   Тут позвонили в дверь. Я попросил Нину подождать. На пороге стояла Машка. Я ошарашенно на нее посмот­рел и удивился: оказывается, у нее был свой ключ. А потом почему-то испугался. И стоял перед ней с виноватым видом, держа в руке открытый "мобильник".
   - Привет, Родион, - безразличным тоном сказала она, но не сделала никакой попытки зайти внутрь. - Прости, ты, похоже, занят, - и она показала глазами на телефон.
   - О чем ты говоришь, - сказал я, - заходи. А я только договорю.
   Машка вошла, а я быстро смылся на кухню.
   - Нина, извини, сейчас не могу разговаривать. Перезвони позже, - понизив голос, проговорил я.
   - Это пришла она? Это был ее голос? - с любопытством спросила девушка, послышалась ревнивая нотка.
   Я рассердился. Да какое твое, к черту, дело, кто ко мне пришел?
   - Да, - ответил я. - Пришла моя любовница.
   И отключил телефон.
   - И кто она? - Теперь моими связями интересовалась Машка.
   - Не будь дурой, - довольно грубо ответил я. - Звонили по работе.
   - И поэтому ты ушел на кухню? Хотя какое мне дело... А я пришла тебя порадовать. Аборт назначен на четырнадцатое. Я бы не стала к тебе обращаться, но на все нужны деньги. А их у меня сейчас нет.
   Я протестующе замахал руками и с опозданием понял, что сделал это зря.
   - Скотина! Обрадовался, что можешь от меня откупиться и трахаться со своей шлюшкой.
   Я в упор посмотрел на Машу, а глаза у меня дедушки­ны, и та приутихла.
   - Молчи! Не пугай тишину звуками, - сказал я. - А еще лучше - просто останься.
   Но Машка ушла.
   Я уже закрывал за ней дверь, когда она обернулась и проронила:
   - У меня здесь нет зубной щетки. А твоей я брезгую.
  
   Когда на следующий день я шел докладывать о вче­рашней встрече с Олигархом Тимуру, то не мог в глуби­не души не позлорадствовать. Я честно изложил Науму доводы своего начальника, явно демонстрируя, что это именно Тимура, а не мое мнение.
   - Так-так, молодой человек, - протянул он, - значит, если я правильно понимаю вашу мысль, вы утверждаете, что в случае, если фирма "Сибирские дороги" не является криминальной организацией, мы с ними можем спокойно продолжать иметь дело?
   Я кивнул.
   - Хорошо. Так мы и решим. Мы поможем сибирякам построить их дорогу. А вы, Родион Николаевич, все-таки поинтересуйтесь, нет ли на наших партнеров "живого" уголовного компромата. Это всегда может пригодиться. И если что-то выкопаете, напрямую сообщите мне. Не беспокойте Тимура Арсеньевича.
   - Нет проблем, Наум Яковлевич, - снова кивнул я и попрощался.
   - Родион Николаевич! Я, кстати, должен поблагодарить вас за то, что вы развлекаете мою дочь. У меня на нее сейчас совсем нет времени.
   Несмотря на его любезный тон, я слегка похолодел.
   - Она любит клубнику со сливками, - сказал Олигарх и уткнулся в свои бумаги.
   Нечего скрывать, итогом встречи я был доволен. Ти­мур, кажется, получил по носу.
   И вот теперь я стоял перед непосредственным началь­ником и, состроив максимально безразличный вид, докладывал о результатах встречи "в верхах". Тимур же пло­хо скрывал свое раздражение. Но сделать ничего уже не мог.
   Вернувшись в свой кабинет, я снова связался с пин­кертонами.
   Мне ответил Эдик. Бывший хороший мент, которого за излишнюю принципиальность, как говорится, "почистили". Мы как-то с ним встречались "без галстуков", и он мне рассказал свою типовую ментовскую историю, смысл которой заключается в том, что маленьким людям, вроде него, сложно и бессмысленно бороться с больши­ми. Но смотрел он на все это с юмором. Его работа в частном сыске ему нравилась и открывала большие, чем казалось поначалу, возможности. Это он тогда, по моему заказу, специфически занимался проверкой "Сибирских до­рог". Поэтому и сейчас я обратился к нему с просьбой проверить их руководство "на вшивость", наличие у них каких-либо явных грехов, способных затруднить развитие наших с ними взаимоотношений. Как всегда, я пообещал неплохой гонорар, Эдик обрадованно засмеялся.
   - Считай, что я его уже заработал. Ты, наверно, этого не знаешь, но мы всякий раз, выполняя задание, собираем намного больше информации, чем передаем заказчику. В вашем террариуме любой пустяк, а тем более компромат, стоит приличных денег. Естественно, я тогда поинтересовался и рыльцами членов правления "Сибирских дорог". Не в пушку ли они? И ничего порочащего не нашел. Только маленькое пятнышко. Есть у них там некий Виктор Юрьевич Долгов, который даже не входит в состав правления, а является юрисконсультом. Как это ни смешно, он единственный, кого можно как-то увязать с уголовными делами. И то при бо­льшом желании. В Красноярске несколько лет назад гре­мело громкое дело о квартирных аферах на миллионы баксов. Статья 159, часть 4. Мошенничество в особо крупных размерах, совершенное группой лиц. Долгов выступал там свидетелем, а главным осужденным, полу­чившим девять лет, был его двоюродный брат. Поговаривали, что тот подставная фигура.
   Я поблагодарил Эдика и пообещал как можно скорее передать ему гонорар. А затем задумался. Быть свидете­лем на суде не преступление. И я звонить Олигарху не стал.
  
   Дома меня ждала Машка. Я почувствовал это по запа­ху жаркого. Я был и рад, и не рад. И, по привычке, при­готовился балагурить. Но Машка была грустна и, видимо, недавно плакала.
   - Меня прокатили с этой ролью в сериале. Режиссер не согласился, чтоб он сдох.
   Я достал коньяк, и мы провели не самый веселый ве­чер.
   Машка, похоже, вернулась ко мне основательно. Все ее вещи были расставлены по обычным местам. Она по-прежнему стала исчезать по утрам по своим делам, а я, аккуратно повязав галстук, ходил на службу. Ни она, ни я не обсуждали ее беременности, но оба с опаской ждали момента, когда она пойдет на "чистку".
   В один из дней позвонила Нина.
   Мы обменялись парой вежливых фраз, а потом она из­виняющимся тоном и, подчеркнуто называя меня на "вы", сказала:
   - Родион! Вы меня простите уж, что я тогда с этим звонком так неловко влезла в вашу личную жизнь.
   - Да что вы, Нина Наумовна, - съехидничал я, - вам не о чем беспокоиться. Моя, как вы тогда выразились, любовница просто от меня ушла. А так все хорошо.
   Вначале была пауза, и я телепатически почувствовал, что Нина в ответ на мои слова начинает обижаться, но потом что-то изменилось, и она переспросила с любо­пытством:
   - Что? Она и вправду ушла?
   Я молчал.
   - Родион! - как ни в чем не бывало продолжала она уже на "ты". - Расслабься. Твоих женщин я у тебя не отбиваю, да и не знаю, как это делается. Но мне сидеть одной скучно. Может, пойдем в кино? Я тебе куплю "жвачку", если захочешь. А будешь хорошо вести себя, то и пиво.
   И снова у нас было легкое, бездумное, романтическое, если хотите, детское свидание, чуть омрачаемое строгим надзором конвоя. И снова она поцеловала меня на про­щание. На этот раз в губы. Поцелуй был совершенно ми­молетен, но ее язычок скользнул по моим губам.
   - Спасибо, Родик. Скажи мне, только не ври, тебе не мешает то, что мы все время окружены людьми? Ты не чувствуешь себя участником первомайской демонстрации?
   Я рассмеялся, но ничего не ответил. Наконец она ре­шилась.
   - Знаешь, Родик, тетка уехала в Индию. И оставила квартиру. Не хочешь поужинать со мной?..
   Нина покраснела и сама на себя за это рассердилась.
   - Ни на что, кстати, не рассчитывай, - строго сказала она. - Я просто хочу познакомить тебя с одним человеком...
   Тетка Нины жила в районе Тверского бульвара, где до­ма из прошлой жизни превратились теперь в "золотых те­льцов". Я ожидал увидеть что-то супернавороченное, но это была просто большая, старая, хотя и ухоженная, не­бедная квартира. Если бы я не тянулся корнями из дерев­ни Косой Луг, а был потомком мелкопоместного дворя­нина, то мог бы почувствовать себя здесь как гимназист, навестивший свою бабушку, бывшую обер-фрейлину.
   Нина готовилась к моему приходу. На столе горели две свечи, аппетитно пахла свежая зелень, а взгляд невольно скользил по вазочкам с какими-то салатами.
   - Что будешь пить? - на мгновенье прижавшись ко мне, спросила Нина.
   - Что нальешь.
   - Самогонку будешь?
   У меня хватило ума не выпендриваться и согласно кивнуть.
   - Не спрашивай. Сама объясню. Моя тетка - интеллигентнейшая женщина из породы уже ископаемых. И такие же у нее подруги. И в этой квартире они привыкли собираться вечерами и вести утонченно-интеллектуальные беседы, от которых у нормальных людей сводит скулы. А тетка, в общем, по характеру не совсем такая, как ее
товарки. В конце концов она по-своему проявила протест против опостылевшего ей образа жизни. Начала гнать самогон. И достигла в этом истинных высот мастерства, стала делать настойки. Да еще какие. Честно говоря, и папа, и даже я не отказываемся выпить по рюмке, так это здорово.
   Я пригубил настойку в ее смородиновом варианте и понял, что Нининой тетке цены нет.
   Мы уже ополовинили бутылку, когда раздался звонок в дверь.
   - Ой, это он, - пискнула Нина.
   Я не очень верил, что она хочет меня с кем-то позна­комить. Думал, это просто женская уловка, чтобы заста­вить меня вести себя сдержаннее, и вовсе ни на каких гостей не рассчитывал.
   Из прихожей слышалась какая-то невнятная речь, но по интонациям это была обычная радостная встреча. За­тем в тоне пришедшего мужчины послышался вопрос.
   - И где же он?
   Мужчина показался мне знакомым. Он был немолод и небогато одет в нечто из старых добрых советских времен и китайского рынка. Типичный живущий на пенсию непродвинутый инженер или учитель. Очки, одна из дужек обмотана изоляционной лентой. Он внимательно меня разглядывал, скорее, сканировал своими пытливыми и умными глазами. И вдруг у меня отвисла челюсть. Мама дорогая! Это же Олигарх. Папочка инкогнито пришел проведать дочечку.
   Наум увидел выражение моего лица и добродушно улыбнулся. Он, похоже, пришел с миром.
   - Удивлены, Родион Николаевич? Не обращайте внимания. Нельзя же человеку все время быть под присмотром охраны. - И он притворно всплеснул руками. - Я ведь тоже должен иметь свободу маневра. Вот и придумал себе маскарад. Когда я в таком костюме, никому и в голову не придет, что рядом, в том же вагоне метро, - Олигарх состроил важную мину, - как простой смертный едет тот, кого пылко ненавидит значительный процент дор-р-рогих россиян.
   - А, может, все-таки вы зря так развлекаетесь? Не дай бог, нарветесь на неприятности.
   Наум, по-хозяйски подойдя к серванту, взял рюмку.
   - Не берите в голову, Родион Николаевич. Охрана и сумасшедшие деньги, которые я на нее трачу, во многом дань традиции, если хотите, символ высокого положения. А в реальности, если кто-то захочет меня убить или похитить, он это сделает. И ничто не поможет. А в таком виде, - Наум продемонстрировал свой прикид, - я защищен лучше, чем в бронированном автомобиле. Собственные охранники не узнают. Хотя меня каждый раз огорчает, что приходится их дурить. Переодеваться я езжу в дом к одной даме, охрана думает, что она - моя любовница, и бдительно стоит на страже. Владелица квартиры - моя древняя подруга по институту, единственный человек, кроме Ниночки, которому в этой жизни я могу доверять. Однажды она для смеха даже купила мне накладные усы...
   Олигарх, несмотря на свое автодорожное образование, видимо, прошел хорошую школу дипломатии. Он умело поддерживал разговор, задавал незначительные, легкие вопросы, охотно смеялся моим и дочкиным шуткам. Мы с аппетитом съели курицу, уговорили бутылку, побалова­лись каким-то десертом. Затем папаша посмотрел на ча­сы и засобирался.
   - Вы тоже уходите, Родион Николаевич?
   - Да, Наум Яковлевич, мне тоже пора. Могу вас подвезти.
   - Нет уж, нет уж, - протестующе замахал он руками
   Мне было ужасно обидно уходить. Но клянусь, это было не просто разочарование мужика, которому не об­ломилось потрахаться, а что-то большее. Вечер пропал.
   - Что, Родион Николаевич, вы сегодня в пролете? - спросила Нина.
   Умная зараза. И откровенная. А она продолжала:
   - Не расстраивайтесь, Родион Николаевич. Не все еще потеряно. Вы, кажется, понравились папе.
   0-ля-ля, так это, оказывается, были смотрины. Под­бор племенного бычка.
   По дороге домой я злился, хотя было смешно. Потом успокоился. Захочу, так никуда Нинка от меня не денет­ся. А дома у меня есть другая...
  
   Через несколько дней меня вызвал Тимур. Наши отно­шения с ним сильно подпортились, хотя до явного конф­ликта дело не доходило.
   - Мне звонил Нема и просил, чтобы я послал тебя к нему. Так что в два ты должен быть на Трубной.
   Встреча с Олигархом меня ошарашила. Едва кивнув, он спросил:
   - А кто такая Мария Пономаренко, Родион Николаевич?
   Я даже не сразу понял, о чем это он. Что Машкина фамилия - Пономаренко, я вообще позабыл и вначале су­дорожно начал вспоминать поименно женщин среди сотрудниц или клиенток.
   - Затрудняетесь, Родион Николаевич? Маша Пономаренко. Девушка, с которой вы живете.
   Я вылупил глаза. При чем здесь Машка? Наум заметил мое удивление и более спокойно про­должил:
   - Вас удивил мой вопрос, любезный Родион Николаевич? Так я вам объясню. Я вполне современный человек, а моя дочь - совершеннолетняя и тоже вполне современная девушка. И, тем не менее, меня смущает возникшая между ней и вами ситуация. Я не вникаю в подробности, до какой степени близости вы успели дойти, но она - моя дочь, и я считаю своим долгом оберегать ее от глупых и поспешных поступков. Если бы вы просто понадобились ей по зову природы, то меня это ни капельки бы не взволновало. Максимум, я бы от вас откупился. Но вы, к сожалению, ей нравитесь, и это начинает меня беспокоить.
   Я столбом стоял перед ним и не знал, как себя вести. По-честному, хотелось просто послать его на три буквы, но такого я себе позволить не мог.
   А тот вдруг потерял свою монументальность. Напро­тив меня сидел обеспокоенный, вытирающий со лба пот немолодой мужчина, отец очаровательной девушки.
   Но все-таки он не зря был Олигархом. Размякшие бы­ло черты лица вдруг снова затвердели.
   - Эта Маша - ваша невеста? - спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
   - То есть вы не собираетесь на ней жениться? Да? А что, извините за любопытство, говорят ее гинекологи?
   Твою мать. Сейчас мне самое главное было не вспы­лить, не наговорить глупостей. Он же деловой человек. И я тоже.
   - Маша Пономаренко - замечательная, красивая женщина и талантливая актриса, - начал я казенным тоном. - И я не желал бы другой спутницы жизни, но о заключении брака мы никогда не думали, - соврал я, - ни она, ни я не уверены, готовы ли мы связать друг с другом жизнь навсегда. К сожалению или радости, Маша забеременела, если вы, Наум Яковлевич, имели в виду это, когда спросили про гинекологов, но по определенным причинам эта беременность нежелательна для нас обоих.
   Олигарх кивнул. По его лицу было трудно понять, как он относится к моей речи. Я продолжал:
   - Это была случайность. Ребенок в наши планы не входил и не входит. Тем более что Маша должна сниматься в сериале.
   Олигарх приподнял брови.
   - Может, вы не в курсе, Родион Николаевич, но вашу девушку на роль не взяли. Хотели, но не взяли.
   Вот хитрая сволочь, все знает.
   - Она мне этого не говорила, но даже если и так, это не сможет повлиять на ее решение прервать беременность. Есть и другие сериалы.
   И я запнулся, не зная, что говорить дальше.
   Олигарх удовлетворенно кивнул.
   - Достаточно, Родион Николаевич. Можете не продолжать. Мне все понятно. Вы - обыкновенный сукин сын.
   Я нахмурился. Я, конечно, дорожу своим местом и ка­рьерой, но кто ему дал право меня оскорблять? Наум жестом руки приостановил назревающий взрыв негодова­ния.
   - Расслабьтесь, Родион, - спокойно проговорил он. - И не прикидывайтесь целкой. То, что вы мне сейчас в несколько завуалированной форме сказали, в переводе на обыкновенный русский язык означает простую вещь: у меня есть баба, но если надо, я ее брошу. И в моих словах ничего обидного для вас нет. Констатация факта. Что же касается моего отношения к этой истории, то, если вы действительно не собираетесь на этой девушке жениться и не планируете ребенка, никаких убедительных причин для вашего совместного проживания с ней я не вижу. Кроме
любви. Но если нет и ее...
   - А дальше, - продолжил он, - решайте сами. Это не мое дело. Мое дело - Нина. И вот по этому поводу я вам совершенно четко заявляю. - Олигарх, как борец перед
схваткой, повел плечами: - Я не позволю просто так кружить ей голову, хотя, ради Нины, не выступаю против ваших встреч. Единственное условие, на котором я настаиваю, - прекращение романа с Машей. Каким образом - меня не интересует. Но считаю, что вы должны это сделать максимально интеллигентно и тактично. Или, если хотите, хитро, чтобы она решила, что сама уходит от вас. Я не хочу, чтобы вы увязли в скандалах и, не дай бог, в это оказалась вовлечена Нина. Продолжайте, если хотите, встречаться с дочерью, но расстаньтесь с Машей. Я даю вам время. А чтобы госпоже Пономаренко совсем не стало грустно, обещаю, что ее все-таки возьмут сниматься в сериале.
   Ай да Олигарх. Расставил-таки фигурки. Я достаюсь Нинке (однозначно), Нинка - мне (не факт), а Машке - сериал (без комментариев). Хорошо быть богатым.
   - Родион Николаевич! Вы умный человек и держите судьбу в своих руках.
   Он подошел к бару и налил нам обоим виски. Аудиен­ция была закончена.
  
   Тимур требовал от меня доклада о встрече с Олигар­хом. Поначалу он не хотел верить и понимать, что мой визит к Науму никак не связан ни с делами фирмы, ни с ним самим. В конце концов у меня не осталось выбора, как терпеливо объяснить, что разговор шел о Нине, и то­лько о ней.
   - Родик! Я ж тебе намекал. Надо быть осторожнее. Не по Сеньке шапка.
   А потом перешел на деловой тон.
   - Звонили из "Сибирских дорог". Подготовь документацию. Послезавтра подписание соглашения.
   С ощущением, что меня совсем затюкали, я вернулся в кабинет. Послезавтра - это скоро, значит, у меня будут очень напряженные два дня. Я протянул руку к интеркому, чтобы вызвать Генриетту, но в это время зазво­нил телефон. Это была Нина.
   - Здравствуйте, разлюбезный Родион Николаевич! - игриво начала она, но я был не в лучшем настроении.
  -- Привет, Ниночка! - прохладно ответил я. - Извини, мне сейчас не очень удобно разговаривать, да и в ближайшие дни по горло работы.
   Нинка обиделась.
  -- Да? - сказала она. - А я-то хотела позвать тебя в гости к тете. Но если ты не можешь...
   - Ниночка! - уже мягче заговорил я, - с удовольствием, но мне сегодня придется тут сидеть допоздна.
   Я услышал на том конце провода смешок.
  -- Ты, кажется, считаешь, что я смотрю передачу "Спокойной ночи, малыши" и ложусь спать, - засмеялась она. - Приходи, когда освободишься, дуралей, но сегодня обойдешься без курицы. Можешь рассчитывать на "смородиновку" и бутерброды.
   - Приду после девяти. Устроит?
   Возня с бумагами отвлекла, но и утомила. Я посмот­рел на часы. Батюшки-светы, четверть десятого, а я даже не удосужился позвонить Нинке. Уж не говорю о Маш­ке. С той-то проще.
   Я набрал свой домашний номер. Телефон долго не от­вечал, и я уже подумал, что это ей, а не мне надо бы оп­равдываться за поздний приход, но наконец услышал ее голос.
   - Машенция! - сказал я усталым тоном очень занятого человека. - Я тебе не говорил, не с руки было, у меня здесь совершеннейшая запарка. Мы срочно влезаем в грандиозный проект, который курирует сам большой босс. А документацию поручили готовить мне, вот до сих пор сижу с бумагами и глушу кофе.
   Возникла пауза.
   - А ты часом не брешешь? С тебя станется.
   - Машка, я звоню с мобильника, но рядом стоит рабочий телефон. Хочешь, перезвони.
   Мое сверхчувствительное, прижатое к телефонному аппарату ухо почуяло, что там, вдали, волнение на море стало утихать. Цунами прошло стороной.
   Закончив разговор, я тут же стал звонить снова.
  -- Ниночка! Я, не поднимая головы и не замечая времени, весь день, как придурочный, просидел с бумажками и только сейчас отвлекся и понял, что и опоздал, и не позвонил. Но если ты на меня не очень сердишься и еще не ложишься спать, я рад приехать.
  -- Приезжай.
   Я купил шампанское, букет цветов. Нинка была в ка­ком-то простеньком коротеньком домашнем платьице. Она обняла меня и легонько чмокнула в щеку.
   - Пойдем, ты, наверно, голодный.
   Смородиновая настойка и тарелка с бутербродами. Тартинки. С икрой черной, икрой красной, семгой, ка­ким-то мясом. В общем, второй завтрак Олигарха. Салат из свежих овощей. Мы выпили по рюмочке, и я захрус­тел огурцом.
   - Родион, расскажи про эту девушку. Марию. Папа говорил мне о ней.
   Тартинка - это вовсе не маленький бутербродик, как написано в словаре, вранье. Эта дрянь застряла у меня поперек горла как большой бутербродище. Я с трудом сглотнул и сделал глубокий вдох. Во мне потихоньку на­чинала закипать злость. Пытаясь отвлечься на что-то дру­гое, я налил себе рюмку и тут же отодвинул ее прочь. Мои кулаки сжались, и я увидел, как на них испуганно посмотрела Нина. Я постарался взять себя в руки, и это мне почти удалось, но темная глыба гнева затаилась в уголках моего сознания.
   - Что ты хочешь узнать? - противно резким голосом спросил я. - Что она некрасивая, горбатая, глупая и стервозная баба? Что мне с ней тяжело живется и я не знаю, как от нее избавиться? Что она никуда не годится в постели? Ты уверена в себе и ждешь, как твой папа, что я по свистку побегу туда, куда меня позовут подобные вам?
   В глазах Нины появились слезы.
   Я резко встал и раздраженно заходил по комнате. Ни­на как-то съежилась, испуганно вцепилась пальцами в край стола. Она молчала. На какое-то время замолчал и я, но потом устало заговорил:
   - Я разорву в клочья любого, кто посмеет сказать или только подумать что-то плохое о Маше. Она - самое прекрасное на свете существо, и это чудо, что среди многих более достойных мужчин она выбрала меня. И не она должна бояться, что я ее брошу, а я...
   Я снова помолчал, колеблясь, продолжать или нет.
   - Я ответил на твой вопрос? Или ты хочешь лично с ней познакомиться?
   Нина не отвечала. Я ждал, что она расплачется. Но этого не произошло. Она встала и подошла ко мне. Так мы и простояли несколько минут рядом. Такие близкие и такие далекие. А потом ее глаза вдруг прояснились, и на лице мелькнула тень улыбки.
   - Родион! Ты все-таки дурачок. Такой большой, со строгим взглядом, сильный, но дурачок. Обыкновенный дурак.
   Ее папа назвал меня обыкновенным сукиным сыном, она - дураком. Интересно, это прогресс или регресс?
   - Ты просто кретин. Неужели я бы поверила, что твоя девушка стервозная уродина? Неужели ты думаешь, что я рассчитываю на папины капиталы, а не на саму себя? Неужели ты действительно считаешь меня наивной девчонкой, полагающей, что молодой интересный мужчина не может иметь женщину, не посоветовавшись со мной или моим папой? Поверь, мне стало бы мерзко, если бы ты стал поливать свою Марию. Но ты этого не сделал, и слава богу. Как не сделал еще одну вещь...
   После своего спича я не исключал, что меня погонят из этого дома поганой метлой и нажалуются еще потом Олигарху, а она вроде клонила к чему-то другому. И я уцепился за конец ее фразы.
   - Так что же я не сделал?
   Нина грустно улыбнулась.
  -- Ты не сказал то, чего я больше всего боялась услышать. Не сказал, что ты просто ее любишь.
  -- Повторяй за мной, - приказала Нина. - Мария - самая прекрасная женщина на свете.
  -- Мария - самая прекрасная женщина на свете, - повторил я.
   - И я ее люблю, - четко выговорила Нина.
  -- И я... - начал было я и запнулся. Я не сумел продолжить.
  
   Эту ночь я провел в ее постели. Проснулся совершенно невыспавшимся, но доволь­ным. Скоро надо было двигать на работу, и Нинка затеяла готовить мне завтрак. Но я попросил только чашку чая покрепче. Мы сидели, не разговаривая. Праздник за­кончился. Казалось, сам воздух в комнате постепенно стал сгущаться от совершенно закономерных и неприят­ных вопросов, возникших после этой ночи. А мне еще надо было объясняться с Машкой.
   - Родик! - Я вздрогнул, она назвала меня точно так же, как Машка. - Знаешь, я ни о чем не жалею. Это была, может, самая лучшая ночь в моей жизни, но я чувствую себя сволочью.
   Мы уже стояли у входной двери. Нина поцеловала ме­ня и погладила по плечу.
   - Я знаю, что твоя Мария беременна. И желаю ей только счастья. Но в том, что я встретилась с тобой, ни моей вины, ни злого умысла нет. У меня такие же права бороться за своего мужчину. Но я не воюю с беременными женщинами. Если она собирается сохранить ребенка, нам придется расстаться. Твоему сыну или дочери нужен отец.
   И Нина, заплакав, вытолкнула меня из квартиры.
   Из машины я позвонил Машке. Я вяло врал, что заси­делся на работе допоздна и так и переночевал на кушет­ке в комнате отдыха, потому что сил ехать домой уже не было. Вставать-то уже к восьми.
   - Я тебе звонила около двух ночи. Ни твой "мобильник", ни рабочий телефон не отвечали.
   Попадаться на вранье все равно было нельзя. Угрызе­ния совести вещь неприятная, но с ними вполне можно жить. И они вовсе не повод сознаваться одной любовни­це, что провел время с другой.
   - Маш! Это все глупо, - сказал я, - батарейка села. Я обнаружил это только утром, и сейчас звоню и параллельно заряжаю. А в комнату отдыха вообще нельзя позвонить. Так что я и думать не мог, что ты мне названиваешь...
  
   На следующий день мне суждено было подвергнуться, выражаясь юридическим языком, длительному психотравмирующему воздействию. Я только жалел, что не мо­гу никого убить. Вначале моей крови попил Тимур. Во время практически формальной встречи с "Сибирскими дорогами", требующей только обмена дружескими улыб­ками, легкого движения пером по бумаге в графе "под­пись" и торжественного распития шампанского, он стал критиковать проект и разговаривать с представителями их правления как с мальчиками, пришедшими с улицы.
   Идиотизм ситуации заключался в том, что на самом деле все было заранее решено и обговорено обеими сторона­ми, и ничего от мнения Тимура не зависело. Единствен­ное, что можно было ждать от этой чистой воды прово­кации, - вдруг "Сибирские дороги" возмутятся и отка­жутся от сделки. Но до развода не дошло. Сибиряки от меня знали: дело под контролем у Олигарха, а раны уязвленного самолюбия не смертельны.
   Вечером я повез перепуганную Машку в больницу. Наступило время делать аборт.
   Я сдал Машку докторам, приготовился к долгому ожи­данию, но через какое-то время она вышла ко мне снова.
   - Родик! Они нашли, что у меня немного повышено давление, а это плохо. Они предлагают мне остаться до завтра, а затем уж делать выскабливание. Так безопаснее, говорят они.
   Я забеспокоился.
   - А что? На самом деле такое высокое давление?
Машка успокаивающе покачала головой.
   - Да нет. Пустяки. Сто сорок на сто. У моей мамы почти всегда такое, и хоть бы что. Чувствует себя совершенно здоровой, а ей уже 64. Наверно, доктора перестраховываются.
   Или "бабки" накручивают, подумал я, но вслух произ­нес:
   - Машенция, раз приехали, то... Врачи лучше нас понимают. Если говорят, что давление необходимо стабилизировать, надо их слушаться.
   - Родь! У меня здесь ни зубной щетки, ни прокладок.
   Я засмеялся.
   - Ерунда, Машенция. Ты мне списочек напиши, барахло привезу, а заодно и соки какие-нибудь, фрукты...
   ...Машка звонила и говорила, что у нее все хорошо. Но ее фальшиво бодренький тон разрывал мое сердце. Я много выпил, мне захотелось плакать. Я кое-как перекантовался на диване, не ложась до утра, а потом стал на­званивать Машке. Давление улучшилось, аборт будут де­лать во второй половине дня.
   В этот день я был не очень занят, отпросился пораньше. К моему удивлению, она уже сидела дома. Маша была бледна, а под глазами отчет­ливо виднелись синие круги.
   - Ты, что, сбежала? Разве тебе не надо еще понаблюдаться, особенно при твоем давлении?
   Машка посмотрела затравленно.
   - Родик! Ты не понимаешь, я просто не смогла это сделать. Я честно уговаривала себя. Подписала все бумаги. Меня уже привезли в операционную и собирались сделать обезболивающий укол, но я не далась. Не далась, и все... Бог дал мне шанс родить человека, кто знает, смогла бы я забеременеть вновь?.. Она всхлипнула.
   - Ты даже не представляешь, как они все там вдруг за­суетились и начали даже пугать, что уплаченные деньги возврату не подлежат. Дак, по мне, засунули бы они их се­бе в одно место...
   Деньги вообще-то мои, но кто считает, подумал я. Мне и на самом деле было на них наплевать. Не та сумма, ради которой я бы стал бодаться. Но при всем мо­ем нежном и терпеливом отношении к Машке, меня очень смущала перспектива стать отцом. Это совсем не входило в мои планы. Мне до сих пор было хорошо и удобно с ней, хотя нынче я уже видел в нашем союзе ущемление своей свободы.
   Я не знал, что делать. Может, лучше всего было ее прогнать. Пусть живет сама, как хочет. В конце концов, она была бы не единственной в мире матерью-одиноч­кой. Да и с голоду я бы умереть им не дал. Меня можно упрекать во многом, но не в жадности. Кстати, уход от меня мог бы помочь ей одуматься. Время изменить реше­ние и сделать аборт еще было. Максимум, приплатил бы. Но в результате я смалодушничал, начал Машку уте­шать и успокаивать. Причем, делал это искренне. Мне ее было ужасно жаль. Без вранья. Я убаюкивал ее и "убаю­кал" какими-то ласковыми словами, хотя темы нашего дальнейшего будущего принципиально не касался.
   Мы были максимально нежны друг с другом, а когда легли спать, она буквально прилепилась ко мне, и я по­чувствовал, как ее слезы увлажнили мою грудь...
  
   Я с друзьями каждый год в конце декабря ездил на па­ру недель в отпуск, в глухомань, в лес к дядьке. Там мы отдыхали, полностью оторвавшись от цивилизации. Обычно баб мы не брали, но в этот раз я решил, что на­стало время сделать исключение.
   Дядя Гриша - это отдельная история. Хотя никаким дядей я его сроду не называл. Он старше меня всего на десять лет. Младшенький у деда. Последыш. Любимец и балабон. Оторва.
   Мои дед с бабкой относились к деревенской интел­лигенции. Дед был бухгалтером, а бабка заведовала се­льпо, и они оба с большим пиететом относились к об­разованию. Спали и видели, что их сын поступает в институт и успешно его заканчивает. Моя мать, его старшая сестра, окончила инженерно-строительный техникум, что высоко оценили и родители, и односель­чане. Но женщине сгодился бы и техникум, а для сына дед с бабкой на меньшее, чем на институтский диплом, согласны не были.
   Гришка рос духарным парнем, здоровенным бугаем, похожим на обаятельного гориллу, за которым бегали все девки в радиусе пятидесяти километров. Он походил на деда, которого боялись и считали колдуном. Только гла­за у Гришки были добрее. Дед, уж если на кого строго смотрел, так нужно было сразу искать туалетную бумагу. Хотя мне не известен ни один факт, что он кому-либо причинил вред.
   Однажды, когда я подрос и мы с дедом шли в лес за грибами, я спросил его:
   - Дед! Правда, что ты колдун?
   Он остановился и внимательно посмотрел на меня.
   - Конечно же, нет, дурачок.
   Я разочарованно вздохнул.
   - Так и знал. Колдунов не бывает.
   Дед усмехнулся:
   - Не бывает, говоришь? Ну, один фокус, глядишь, я тебе и покажу. Ты волков-то когда-нибудь вблизи видел?
   - Конечно, видел. Я же был в зоопарке.
   - Не волка в клетке, а живьем. Уже малость труханул? Не бойся, ничего с тобой не случится.
   Его лицо и страшноватые глаза неуловимо измени­лись. Боже, да ведь это взгляд хищного зверя, вдруг со­образил я.
   Какое-то время ничего не происходило, хотя лес, ка­залось, затих. А может, мне это померещилось с перепу­гу. Но потом бесшумно раздвинулись ветви кустарника, и оттуда вышли два волка. Я не знаю, взрослые хищники или щенки, самцы или самки, но оба показались огром­ными пугающими монстрами. Они смотрели на деда, а затем, не отрывая взгляд, как по команде, по-собачьи се­ли. Ближайший ко мне ощерил клыки.
   Я стоял ни жив ни мертв. Волк поднялся и шагнул ко мне. Он почти касался меня носом. Краем глаза я заме­тил, что дед тоже изучающе на меня поглядывает, не де­лая никакой попытки прийти на помощь. Страху есть предел. Я почти рухнул рядом с волком, который даже не пошевелился, а затем легонько погладил его по шерсти. Просто большой, живущий в лесу пес, подумал я.
   А волки встряхнулись, юркнули в кусты и скрылись.
   В этот день мы уже больше не разговаривали в лесу. Грибов было навалом. Дома, когда мы с гордостью вод­рузили трофеи на кухонный стол, дед, обращаясь к баб­ке, вдруг произнес фразу, которую я тогда не понял:
   - Генетика, мать, все-таки продажная девка империализма...
   Гришка всю родительскую мутотень про необходи­мость образования близко к сердцу не принимал. Но, от­служив в армии, только с "дембеля", пошел поступать в инженерно-строительный институт. Видимо, решил с сестренкой, то бишь мамой моей, положить начало ди­настии строителей.
   На четвертом курсе института он встретил свою Олю. И все было бы хорошо. И жили они душа в душу. И дом был полная чаша, но вот детей у них не было. Погоревав, они через какое-то время успокоились и решили жить для себя. Гришка вообще мужик рукастый, а тут затеял на своем участке суперстроительство. Мама дорогая. Сделал почти только своими собственными руками домик-игрушечку. Теремок.
   А потом свалилась беда. У Ольги нашли рак груди, че­рез три года после операции она умерла. И Гришка за­пил. Он бросил к черту свою престижную работу и за­крылся у себя в квартире. Я не подозревал, насколько все плохо. Как-то мне позвонила мать и сказала, что Гришу надо спасать. Я поехал к нему. Бог ты мой, что я увидел. Он уже умудрился распродать часть вещей, а сам лежал грязный, заросший...
   Я остался у Гришки на несколько дней. Мы жили, почти не разговаривая друг с другом, от порции до пор­ции водки, которую я ему наливал, когда видел, что он начинает загибаться. Но дозу все время старался умень­шить. Наконец он сказал:
   - Родя! Я взял благодаря тебе тайм-аут. А теперь уходи. Если выкарабкаюсь, то выкарабкаюсь. Если нет, значит, не судьба.
   Гришка выкарабкался, но на работу не вернулся. Он продал и квартиру, и садовый участок с домиком. Мы не без опаски размышляли о том, что же будет дальше. Он отправился в деревню деда. Это было странно. И пропал. Мать снова заволновалась. В результате мне пришлось на выходные скатать на поиски. А это, на минуточку, трис­та километров туда, триста - обратно.
   В деревне знакомых почти не осталось. Старики по­умирали, молодые разбежались. Были какие-то новые го­родские, захотевшие вернуться в лоно природы и так называемые вынужденные переселенцы. По чистой случайности мне попался дед Кузя. Бодренький, как обыч­но, и в меру выпивший. Я спросил про Гришку.
  -- Ты, понимаешь, Родион, дядька твой умом тронулся. Приехал смурной, сердитый. Ни "здрасьте", ни "до свидания", ни "по рюмочке". Взял палатку и свалил в лес. Ни слуху ни духу. Решили мы его искать, да он сам явился. И давай мужиков подбивать с ним идти. И денег посулил.
  -- И на что же ему там мужики?
   - Как на что? Избу он задумал построить...
   Я вылупил глаза.
   - Вот и я говорю, - крутя ладонью у виска, продолжил Кузя, - Кондрат, не иначе, к нему поздороваться зашел. Избу он, видите ли, строит. Отшельник хренов.
   - А где?
   - Помнишь старую дорогу на лесозаготовки? Так ближе к Юрьевскому болоту, где-то с километр в сторону. Там, говорят...
   ...Недели через две дядька позвонил матери и, не вдаваясь в подробности, доложил, что у него все в порядке, а по­том регулярно стал позванивать. Прошло чуть меньше го­да, и у меня раздался звонок. Приезжай на новоселье, позвал он.
   Гришка выглядел хорошо. Он высох, подзагорел. Мою машину мы загнали во двор Кузе, чтобы присмот­рел за ней и, оставив тому как средство от скуки пару бутылок водки, сами пересели в какой-то рыдван.
   - Когда колхоз развалился, много барахла осталось. А мне как раз кстати. И "козел" этот, и электрогенератор. Я их до последнего винтика перебрал.
   В лесу моего детства запахи хвои неожиданно вновь превратили меня в мальчишку с корзинкой, рыщущего в поисках грибов. Я затряс головой, чтобы избавиться от наваждения. Гришка свернул. Этот лесной тракт я уже не помнил...
   Мы подъехали к большому деревянному срубу. Рядом виднелся крытый колодец, а чуть в стороне сарай и сор­тир. Все сколочено грубо, но с определенным художест­венным умыслом.
   Дверь в избу вела в просторное помещение с русской печкой и газовой плитой. Стены были теми же сучкова­тыми бревнами, что и снаружи. Кругом висели пучки су­хих листьев и трав. К входу во внутренние комнаты был прислонен огромный топор, на стене висело ружье. Бо­льшие комнаты обшиты дранкой. Музыкальный центр, телевизор и DVD. Даже душ с газовой колонкой.
   Мы посидели, выпили, помянули Олю. Гришка уго­щал меня каким-то вкусным мясом. Я поинтересовался, что мы едим.
   - Нутрию, - спокойно ответил он.
   Я не поперхнулся, но выругался.
   - Твою мать, мог бы и предупредить.
   - А что предупреждать? Если вкусно, так вкусно, как ни назови. Скажи спасибо, что не человечина.
   Я с опаской на него поглядел и перевел взгляд на то­пор. Все-таки он - дедушкин сын. А Гришка, черт, только рассмеялся.
  -- Ах ты, Родька, Родька. Дурная голова с дурными мыслями. Нутрий я развожу. На шкурки и мясо. А еще у меня есть куры. Хочу поросенка завести.
  -- Гриш! А ты не боишься здесь один? Сейчас отмороженных полно. А кругом вообще почти все пришлые. За бутылку человека грохнут, у тебя, поди, по местным понятиям, целое состояние.
   - Ты помнишь, что деда колдуном считали?
   Я кивнул, а он продолжал:
   - Так вот его, точнее, память о нем, я должен благодарить за свою спокойную жизнь. Дед Кузя вдруг стал про моего отца-колдуна байки рассказывать. Да и жутковатые какие-то. Гляжу, а в деревне на меня с опаской посматривают. - Гришка засмеялся. - Я теперь колдун, Родя. Меня грабить и убивать не придут...
   ...Проснулся я рано и совершенно свежим. Может, чис­тый воздух и на самом деле подействовал.
   Гришка уже встал. Я вышел на крыльцо и застал стран­ную сцену. Дядька стоял недалеко от колодца, как-то вы­тянувшись и повернувшись ко мне спиной. Поэтому глаз его я разглядеть не мог. Рядом с ним сидели, преданно на него уставившись, два волка. Услышав звук моего движе­ния, один из волков повернулся. Его шерсть вздыбилась, и он, угрожающе пригнув голову к земле, двинулся в мою сторону. Но, подойдя ближе, сел на задние лапы.
   А я, как и тогда, в детстве, ужасно испугался, но од­новременно понял, что за моим страхом прячется стран­ная мысль, что волк для меня не опасен, он просто пы­тается меня понять. Как объясниться с ним, я не знал, но, преодолев испуг, его погладил.
   Гришка с интересом на меня посмотрел.
   - Значит, ты тоже такой же... - полувопросительно проговорил он.
   - Это ты - тоже, - чуть раздраженно сказал я. - А я обыкновенный.
   Гришка заржал так, что волки шарахнулись и удрали.
   - Рассказывай, обыкновенный... Вот уж не думал, что батяня и тебя посвятил. А из наших баб точно никто не знал, что он с волками умеет общаться. Да я черт-те сколько времени потратил, пока не научился с этими зверушками ладить. Этот дар - еще одна причина, почему я здесь никого не боюсь. Кого мне бояться с такой охраной?..
   Тогда я неплохо провел несколько дней с Гришкой. Даже мать уговорил к нему съездить. Ей там понравилось. Лепота...
   Однажды Гришка предложил приехать под Новый год. Но сразу сказал:
   - Ты, Родик, здесь больше пары-тройки дней зимой со мной не выдержишь. Заскучаешь. А вот если друзей возьмешь, то будет в самый раз.
   С тех пор повелось. Ездил я туда с Духом и Кимирсеном. То есть с Мишкой Духовым и Серегой Кимом, корей­цем, моими однокашниками. После школы наши дорожки разбежались, но однажды в сауне встретил Кимирсена. А он такой важный, главный дерматолог округа.
   Выпили мы с ним. Потрепались. Вот он мне и расска­зал, что недавно случайно Духа встретил. Тот мать на консультацию водил, не знал, что главный кожник - это Ким. Что да как. Выяснилось, Дух тоже в порядке. Менеджером где-то. А раньше, по словам Кимирсена, он был фээсбэшником, хотя одно другому не мешает. Толь­ко скучным каким-то он ему показался. Одиноким. Вот мы с Кимом и решили взять его под опеку.
  
   Машка окончательно заявила, что ни на какой аборт не пойдет и ребенка сохранит.
   Она объяснила, что я ей дорог. И вообще она меня любит. Но не хочет навязываться.
   Я пожал плечами. Ни физических, ни моральных сил по-другому реагировать у меня не было. Ловушка - она всегда ловушка, а попался - каюк тебе.
   Одно было совершенно ясно. Где-то через полгода я стану отцом.
   - Маша! - сказал я. Та выжидающе выпрямилась. Я никогда не звал ее Машей. - Между тобой, Маша, и мной существует эмоциональное и физическое влечение, которое можно называть по-разному, в том числе и любовью, если исходить из предпосылки, что любовь - это вариант позитивной психологической и физической зависимости одного человека от другого.
   Машка совершенно обалдела от этой фразы. Ее глаза округлились, а я продолжал:
   - Но помимо этого есть еще вещественная правда жизни. Ее быт и законы. В силу этого я нахожусь перед очевидной дилеммой, определенным, но не богатым выбором. Я не собираюсь заниматься банальным разбором того, чего бы хотелось мне, а чего тебе. Я продолжаю считать, что в нашем неопределенном жизненном положении наиболее правильным шагом является аборт, но вместе с тем не могу оспаривать и твое право на свободу выбора. Однозначным для меня является лишь то, что я
не хочу, чтобы ты от меня уходила. Но, мне ужасно стыдно в этом сознаваться, жениться я не готов. Я вообще не уверен, что создан для брака. Что же касается твоих разговоров про помощь родителей, то это просто несусветная чушь. Ребенок, в конце концов, и мой тоже.
   Машка тяжело вздохнула. Это было не лучшее, но, сла­ва богу, наверно, и не худшее из того, что она могла услы­шать. Мужчина, соглашающийся жить с беременной женщиной, всегда остается потенциально законным супругом.
   - Маш! Помнишь, в том году я перед Новым Годом ездил с друзьями к дядьке. Поедешь на этот раз со мной?..
  
   ...Наша компания договорилась съехаться у трех вокза­лов. Пижон Кимирсен подъехал на джипе. Его девушку зва­ли Нелли. Разговаривала она, по-южнорусски "гхыкая".
   Безлошадный Дух со своей Тасей загрузился ко мне в машину.
   Когда мы добрались до деревни, я, как обычно, оттаранил свою тачку Кузе. Дух со своей девчонкой пере­брался в машину Кима, а я с Машкой - в Гришкину. То­го надо было видеть. Он дня три не брился и был одет в какой-то несусветный ватник и валенки. Смотрел на женщин нарочито мутно и хмуро. Девчонки слегка заро­бели. Я бы тоже смутился, если б не знал, что это - Гришка.
   Ким покатил первым, он знал, как ехать, и вообще любил руководить. Мы свернули на проторенную Гриш­кой дорогу, когда машина Кимирсена, проехав метров сто, неожиданно остановилась.
   По обе стороны дороги на высоких, выкрашенных в красный цвет шестах висели коровьи и лошадиные чере­па, перемежаясь похожими на волчьи, а, скорее всего, собачьими хвостами. Еще через несколько метров на имп­ровизированном постаменте из пней была установлена шестиконечная звезда с распятой посередине вороной, а под ней на чем-то вроде алтаря лежали птичьи головы, перья и скрюченные лапки. Снег вокруг этого лесного капища был забрызган чем-то красным.
   - Фу, какая гадость, - дружно сказали девчонки.
   А Гришка с извиняющимся видом почесал затылок.
   - Места тут, знамо дело, колдовские. Вам, городским, не понять. А мы от греха по старинке охраняемся. Вот звезду поставил. Царь Соломон давненько ее придумал от сатанинского глаза...
   Мы вошли в знакомую избу. Гришка продолжал нас развлекать. Газовую плиту он закидал какими-то рогож­ками, а дверь во внутренние комнаты завесил шкурой. И теперь прихожая выглядела точь-в-точь, как палаты Бабы Яги из фильма Роу. Вдобавок на полу кучей валялось за­мызганное тряпье.
   - Вы, гости дорогие, не стесняйтесь, располагайтесь, - не очень дружелюбно просипел Гришка. - А я пойду водицы наберу и костром займусь...
   Но Гришка был не бессердечен. Минут через десять из-за занавешенной двери появился чисто выбритый, благоухающий одеколоном еще довольно молодой мужчина в совершенно цивильном свитере и джинсах. Девки на него уставились и лишь через некоторое время до них дошло, что это - Григорий.
   Как положено, мы хорошо посидели и выпили, и дя­дька пошел топить баню. Мужчины уже не были распо­ложены в нее лезть, зато женщины рвались туда. Мы же продолжали мирно сидеть за столом, наблюдая, как убы­вает содержимое очередной бутылки, и слушать, как вре­мя от времени девчонки выскакивают на снег и оглуши­тельно визжат. Дух не выдержал, подошел к окну и при­свистнул.
   - Мужики, хотите эротическое кино? Девчонки-то выскакивают голыми.
   Гришка никогда на других женщин ни при Ольге, ни после не смотрел. А мы с Кимом отмахнулись. Что мы голых баб не видели? Но визг повторился, и зазвучал по-другому. Мы встревожились и побежали к бане. К нам выглянула накинувшая на себя шубу Тася.
   - Все в порядке, мальчики. А твою квадратную голову в окне, - обратилась она к покрасневшему Духу, - мы заметили. Не подглядывай.
   - А что ж вы вдруг завизжали как резаные?
   - Да ничего, пустяки. На мороз вылезли и на собаку нарвались. Здоровенную такую, на волка похожую. Вот и перепугались. Только она, кажется, больше нас испугалась и убежала.
   - А-а, - протянул фальшиво бодрым тоном Григорий, - это, небось, Тимофея пес. ("Какой-такой Тимофей?" - подумал я.) Вечно он везде шляется. Да и ко мне повадился. Не пойму, любопытный что ли такой? Не бойтесь. Не тронет. Только его ни приманивать, ни гладить нельзя. Просто не обращать на него внимания. Сам уйдет...
   В удобный момент я отозвал Гришку в сторону.
   - Слушай, ты не переборщил? Кровь, птицы убитые...
   Дядька усмехнулся.
   - Во-первых, не кровь, а кетчуп. Как в кино. А насчет птиц еще проще. Кур на обед вы же сами за милую душу съели. Не побрезговали. Или ты хотел, чтобы я их в перьях подал? А дохлую ворону на дороге нашел. Так что не волнуйся. Да и бабы у вас хорошие, не истеричные.
   Он хотел было отойти, но я удержал.
   - А Тимофей с его псом кто такие?
  -- Кто-кто? - передразнил меня Гришка. - Дед Пихто. Сёма это был.
   - Какой Сёма? - не понял я.
   - Сёма. Волк, - терпеливо, как дебилу, объяснил мне Гришка. - Он часто ко мне в гости приходит...
   Каждый следующий день был похож на предыдущие. Но мы еще только начали получать удовольствие от лесной жиз­ни и не скучали. Даже не согласились на заманчивое предложение Гришки пострелять по мишени из его кара­бина. Это развлечение мы решили оставить на потом, на случай, если в нашей команде от безделья между кем-нибудь начнет назревать конфликт. Пальнуть по пустой бутылке и увидеть, как она разлетается вдребезги, - совсем неплохой способ выпустить эмоции.
   Вместо этого Дух стал лепить снеговика. В ответ мы слепили снежную бабу, размером помень­ше, с противным носом из сучка с шишкой, напоминаю­щей бородавку, а из драного мышасто-серого одеяла вы­резали огромный лифчик.
   Эта парочка так и простояла весь наш отпуск. Мы на­звали их Тристан и Изольда.
   Вечером снова возникла проблема, чем себя занять. Я долго сочинительствовал и разыгрывал Нельку, будто ее с голодухи съела заблудившаяся группа туристов. Даже облизнулся. Ким ткнул меня в бок своим тренированным в тайквандо суховатым кулачком. А Машка ревниво ко мне придвинулась:
   - Заткнешься ты наконец, коровье ботало?
   Н еожиданно в разговор влез Дух.
  -- Слушайте, своей неуемной фантазией Зверек подал чудную идею. Почему бы не заняться в пустые часы травлей всяких баек?
   - Можно попробовать, - поддержала кавалера Тася, - но почему он "Зверек"? - спросила обо мне.
  -- Мадемуазель! Позвольте представиться. Зверев Родион Николаевич!
   Выпрямившись по стойке "смирно", я залихватски щелкнул каблуками. От предложения Духа я решил отка­зался и уже хотел вытащить очередной фильм, но вдруг заговорил Ким.
   - "Тысячу и одну ночь" помните? - и Ким продолжил речитативом. - "Дошло до меня, о великий царь, что в славном городе Багдаде жил сапожник..."
   - Ну и дальше? - поинтересовалась Машка.
   Мы ожидали, что же будет дальше, а Ким, подмигнув нам, договорил:
   - Мне, чтобы хорошо рассказывать, нужна рюмочка. Без нее ничего не скажу. Так что выбирайте.
   Девчонки явно заколебались, но бутылка с закуской появилась на столе.
   - Эта история произошла, когда я еще учился в институте, - начал Кимирсен. - Я только-только поступил в медицинский и не смел верить своему счастью... Но счастье омрачалось безденежьем. Заработать при желании было можно. Например, хорошей кормушкой стало кладбище. Услуги санитаров в морге стоили неде­шево, устроиться на такое место можно было только по большому блату...
   Но Киму повезло.
   Все санитары, как один, очень недолюбливали Арка­дия Андреевича, своего начальника. Он держал свою ко­манду в ежовых рукавицах. Самолично распределял рабо­ту и тем самым влиял на заработок каждого. Естествен­но, все санитары платили ему долю.
   В это же время в морге работал мужик помоложе, Иг­нат. На него почему-то больше всего взъелся Аркадий. Хотя Игнашка был совершенно безобидный лох. Все они сильно поддавали. Но это никого особенно не волновало, да и на работе морга не сказывалось. А тут загулял Иг­нашка. Жена родила. Из этого раздули целую кампанию по борьбе с пьянством, в результате которой того попер­ли с теплого места. Уж как он потом ни упрашивал. Наунижался вдосталь, но ничего не помогло. Аркадий ос­тался непреклонен. Ему надо было кого-то своего в морг пристроить. И обиженный Игнашка поклялся отомстить.
   Ничего чересчур криминального. Игнат был незлобив, и его месть не предусматривала физического насилия.
   Аркадий завел манеру начинать утро рабочего дня с "мертвецкой". Как-то он обходил свои владения дозором и заглянул в морозильную камеру. А там картина. Вдоль стен парочками и в обнимку сидят голые мужские и женские тела, на полу живописно расставлены недопитые стаканы, на газетке гордо красуется бутылка водки, а вокруг разбросана растерзанная селедка и куча сигарет­ных "бычков". Аркадий остолбенел, а один из трупов с длинным разрезом после вскрытия вдруг поднял руку - и к нему:
   - Мужик! Курить есть? А то у нас кончилось.
   Аркадий - брык и с копыт долой. Инсульт. Так и ос­тался с левой стороной парализованной. Ходить может, а работать уже нет.
   ...Мы недоверчиво уставились на Кима.
   - Здоров ты все-таки врать, брат, - сказал я. - А дальше-то что?
   На мой выпад Ким не среагировал, но ответил:
   - А ничего. Как вы догадались, все придумал Игнашка. Договорился с дежурным санитаром... На инсульт, конечно, он не рассчитывал, но и результату сильно не огорчился. Грех признаваться, другие тоже.
   Ким замолчал, а мы какое-то время обсуждали эту ис­торию. Взрослые дяди и тети вели типичные разговоры подростков в пионерском лагере после отбоя. Когда совсем собрались расходиться, Дух сказал:
   - Если мы уж заговорили на эту тему, то я, пожалуй, тоже кое-что расскажу. Хотите или нет?
   Мы все закивали. Кроме Машки.
   - Миша! Мы с удовольствием послушаем, но давайте отложим это на завтра.
  
   До отъезда оставалось еще достаточно долго. Естественно, все с нетерпением ждали следующего ве­чера. Разморенные и тепленькие после выпивки и бани, мы вновь расселись вокруг стола. Гришка сбежал то ли к курам, то ли к нутриям. Он, добрая душа, старался дер­жаться в стороне от нашей команды.
   Дух посмотрел на Кима.
   - Забавно, но это повествование можно начать с него.
   Тот удивленно выпучил глаза.
   - Да-да, Кимушка, с тебя. Наверно, девочки этого не знают, но мы, потрепанные жизнью выпускники школы N 254 Кировского района города Москвы, после многих лет полного неведения, что с каждым из нас происходит, однажды по чистой случайности сошлись вновь. Зверек и Ким повстречались в бане, потому что были грязные и решили помыться. А я привел маму на консультацию, не зная, что там сидит мой однокашник.
   Ким засмеялся:
   - Знал бы, небось, не привел...
  -- Так вот... Необходимость обратиться к врачу возникла после того, как у моей мамы на лице появилось багрово-красное зудящее пятно. Гадкое пятно через нос и обе щеки. Как сказали врачи, экзема. И выписали всякие мази. Но ничего, кроме временного эффекта, лекарства не
дали. И, в конце концов, я решил пойти к "светилу". - Он поглядел на Кима. - А им оказался один знакомый мне кореец.
   Ким показал ему кулак.
   - И он, кстати, первый, кто объяснил что к чему. Другие врачи только важно кивали головами, брали деньги и выписывали рецепты. А он честно сказал, мол, никаких
других препаратов для лечения, кроме тех, которые мама уже и так получила, у медицины нет. Болезнь у кого-то проходит, у кого-то исчезает на время, а у кого-то остается навсегда. Лотерея. Мать его как врача зауважала и поверила. И успокоилась. А самое интересное, как только она поняла, что делать нечего, то и болезнь пошла на убыль.
   Ким, видимо, хотел что-то добавить, но передумал, не желая мешать Духу, который продолжал:
   - Как-то мы с матерью поехали к родне, на годовщину смерти ее сестры, моей тетки. Она погибла в автокатастрофе. Пьяный водила въехал в автобусную остановку. Мы с мамой возвращались домой с поминок, когда она вдруг сказала:
   - Миша! А меня ведь экземой бог наказал.
   - ???
  -- За то, что я Ленку не уберегла. (Ленка - это моя покойная тетка.) Была бы я понастойчивей, может, та и пожила бы еще.
   Я, понятное дело, удивился. Как так, спрашиваю. А мать рассказала.
   Предчувствие у нее в тот день было нехорошее.
   - ...Ленка тогда так, мимоходом, ко мне заглянула. Посидели мы с ней, поболтали, чаю попили, только неспокойно мне было. Неспокойно, и все. Безо всяких причин. Я уж подумала, заболеваю. Или с тобой, не дай бог, что не так. А Ленка-то? Вон - напротив. Живая, здоровая, веселая. Посидели мы, посидели, и засобиралась она. А я пошла посуду мыть. И тут телефонный звонок. Мы-то вроде уже и попрощались, она в дверях стоит, за ручку держится, а у меня руки мокрые. Я ей и говорю: "Подой­ди". Ленка вернулась в комнату, а через некоторое время и я за ней. "Ну что?" "Да ничего, - отвечает, - наверно, номером ошиблись. Помолчали в трубку, посопели, и все". Я пошла домывать посуду, а она опять к двери, и снова то же. Звонок и молчание. Ленка еще посмеялась, что это мне неизвестный, но очень застенчивый кавалер звонит. Ладно, пошутили. Я похихикала и пошла ее до лифта проводить. Помнишь, у нее бзик был - каждые пять минут причесываться. Стоим, ждем лифт, Ленка по при­вычке за расческой в сумочку шасть, а там пусто. "Ой, - говорит, - забыла, наверно, щетку у тебя в ванной". Я, естественно, предлагаю ей вернуться, но она не захотела. "Нет. Теперь уже не пойду. Возвращаться - плохая при­мета. Дороги не будет. Дома у меня этих щеток с деся­ток". А минут через пять слышу с улицы грохот, крики людей. Так Леночки и не стало. А я себя все виню. На­до было тогда удержать ее. И звонки не зря были, и рас­ческа эта...
   Дух, разминая спину, поводил плечами.
  -- Я с сомнением выслушал мамин рассказ. В жизни бывают разные совпадения. Но мама настаивала на своем. И рассказала другую историю, про свою мать, мою
бабку.
  -- Ты, Миша, помнишь, у бабушки в комнате над кроватью на потолке был нарисован компас?
   Еще бы не помнить. Это была самая странная вещь в ее комнате, заполненной обычными вещами пожилого человека. Он был размером с тарелку, а стрелка была настоящая, привинченная к потолку. Я не раз спрашивал, когда был ребенком, для чего он, но бабушка каждый раз загадочно отвечала: "Это - компас моей жизни". Я удив­лялся и злился на этот ответ, а стрелка компаса, не ко­леблясь, всегда указывала синим цветом на север, а крас­ным на юг.
   Однажды бабушка, увлекавшаяся в молодости спири­тизмом, призналась маме, что иногда продолжает обща­ться с духами, хотя и не объяснила как. Мама, по обык­новению, реагировала достаточно скептически.
   17 июля 1994 года вечером, перед сном, бабушка по­звала маму к себе. Она уже лежала в постели и выгляде­ла совершенно обычно, разве что казалась чуть грустной. Безо всяких предисловий она задала странный вопрос: "Доченька! Мы точно закончили со всеми юридическими формальностями по поводу моего домика, который я пе­реписала на Мишу?" А ночью бабушка умерла. Случайно мама глянула утром на потолок. Синяя стрелка компаса повернула на юг...
   Дух сказал "уф" и откинулся на стуле.
   - Все. Притомился я, братцы.
Ким не удержался:
  -- И Шахерезада прекратила дозволенные речи... А вы еще нахально утверждали, что я врун. Да я мальчик по сравнению с ним. И в подметки ему не гожусь.
  -- А я не говорил, что мой рассказ окончен, - произнес Дух. - Это лишь начало... Миллионы людей верили и продолжают верить в загробный мир. И я решил сам
пойти на контакт с духами.
   Мы от удивления пораскрывали рты.
   - Да-да. Именно так. И для приобретения опыта я даже сходил на один спиритический сеанс и посидел в компании с истерическими дамочками средних лет. Но когда вернулся домой, то, как Ленин, первым делом сказал себе: "Мы пойдем другим путем". Я полагал, что вокруг
каждого из нас витают мириады душ умерших самого разного времени выпуска и происхождения, занятых своими загробными делами и, вероятнее всего, вовсе не проблемами оставленного ими мира. И у меня возникла бредовая идея. А для чего в принципе, подумал я, изобрели компьютер? И, ничтоже сумняшеся, отбарабанил на экране послание. Я такой-то, такой-то. По таким-то причинам заинтересовался спиритизмом и возможностями контакта с потусторонним миром. И если, мол, среди находящихся поблизости духов возникнет желание к общению, буду рад увидеть ваше сообщение. И оставил текст открытым. Я ничем не рисковал. Более того, если моя логика была верна, то я еще и получил бы подходящего собеседника, то есть знающего русский язык и умеющего пользоваться компьютером. Через несколько дней появилась надпись безо всяких предисловий и приветов: "Трудно поверить в вашу бескорыстную любознательность. За вашим обращением, скорее всего, скрывается только желание узнать, есть ли жизнь после смерти. Считайте, что ответ вы получили".
   Я протестующе поднял руки.
   - Дух! Всему есть границы. Не станешь ли ты на самом деле утверждать, что вступил в контакт с духами?
   Девчонки энергично закивали в знак поддержки, а Ким замкнулся.
   Дух встал, подошел к двери и, чуть повозившись с замком, распахнул ее настежь. Было уже поздно. В глуби­не, за бревенчатыми стенами дома и неширокой полос­кой снега, таинственно сливаясь с черным, с утра покры­тым тучами небом, скрывался лес. Потянуло холодом. Разыгравшееся воображение подсказывало, что он должен быть могильным. Девчонки зябко поежились.
   - Да, черт возьми. Я вступил в контакт с духами, - просто сказал Дух. - И возможно, являюсь единственным в мире настоящим специалистом по загробной жизни.
   - По этому поводу не грех и выпить, - не без иронии добавил я, но... публика погрузилась в размышления. А что, если Дух говорит правду...
   Ночь я провел с Машкой. Я, честно говоря, по ней соскучился. Мы лежали спокойные и умиротворенные, и я потихоньку начал подремывать.
   - А что он за человек? - спросила Маша. - Дух, - пояснила она. - Ты ведь, рассказывая о нем, говорил, он из военных, а для тебя это всегда означает "дуболом". А он выглядит интеллигентным, образованным и умным человеком.
   Я засмеялся.
   - Ты, Машенция, упрощаешь. Я вовсе не считаю военных дуболомами. Не военные - дуболомы, а система, в которой они вынуждены действовать, дуболомная, хотя другой она, вероятно, и не может быть. Что же касается Духа, он был немножко замкнутый, непокладистый, драчливый, но хороший пацан. Отходчивый, когда все происходит по справедливости. И очень-очень неглупый. Но я плохо знаю Духа, которому под сорок. Закончил ВИЯЗ, и все.
   - ИнЯЗ? - с уважением переспросила Маша.
  -- Нет. ВИЯЗ. Военный институт иностранных языков. Очень блатное заведение. Потом где-то там отслужил. Точно не знаю, но, по обрывкам разговоров по пьянке, кажется, был, как принято говорить, в горячих точках. Работал в институте востоковедения. Разведен. Скромен. Хвастается, что имеет разряд мастера спорта по стрельбе.
   Я подпустил в голос таинственности.
   - Кроме того, из некоторых непроверенных источников известно, что сотрудничает с ФСБ, а должность менеджера - только "крыша".
   Я не без смеха посмотрел в серьезные Машкины глаза.
  -- Родька! - полюбопытствовала она. - А Дух врет насчет духов?
   - Не знаю, врет он или нет, - ответил я. - По здравому размышлению, да. Хотя и делает это красиво. А мо­жет, и нет, и тогда мысль о том, что мы можем прожить подольше, чем несколько десятков лет, должна греть на­ши сердца.
  
   Следующий день прошел быстро. Гришка все-таки уговорил нас пострелять из его карабина. Я попал в две бутылки из трех, Машка промазала вообще, остальные - так, кто хуже, кто лучше. Гришка, естественно, был точ­нее. Он поставил пять бутылок метров на десять дальше наших и не промахнулся. Нахальный Дух заявил, что ему так стрелять не интересно. Унес одну из бутылок вообще куда-то к черту на кулички и, недолго целясь, сразил нас дребезгом разлетающихся осколков. Вот это стрелок, с уважением подумали мы. И дальше в течение всего дня наша команда только и обсуждала его меткость. А он чуть фальшиво смущался и повторял, что является мастером спорта.
   Наконец наступил вечер, и Дух снова завладел нашим вниманием.
   - Мне всегда казалось нелогичным несоответствие краткосрочного земного существования и вечной жизни души. Уж слишком несоизмеримо.
   - И ты что, спросил, смертны ли духи? - развеселился Ким.
   Дух довольно кивнул.
   - Именно это я и сделал.
   - И. что же? - заинтересовались все.
   - Их ответ был, как всегда, расплывчат...
   Мы разбрелись по комнате. Каждый, наверное, размышлял о чем-то своем, и все, конечно, задавались воп­росом, тронулся ли Дух умом или он отличный мистификатор.
   В конце концов я, налив всем еще по рюмке, загово­рил сам:
   - Это же великолепно. Загробный мир есть. Надо же такое придумать. Еще одна тайна мироздания раскрыта. Можно даже вернуться в лоно церкви. У Машки, я знаю, точно возникнет проблема, хотя она и тяготеет к православию, а вот ты, Ким, попотеешь, пока себе пагоду найдешь... О загробных духах следует думать как о наших постоянных невидимых соседях? Может, именно сейчас мой покойный колдун-дедушка смотрит мне через плечо и тайными знаками внушает: не пей, Родик, столько коньяка на ночь, родимчик случится... Или и того похуже, моешься себе спокойненько в ванной, а за тобой сладострастно подсматривает душа убиенного передозировкой героина раба божьего Димитрия, незадолго перед смер­тью вышедшего после отсидки по статье УК 105, часть вторая.
   Все осуждающе на меня посмотрели, а Машка сказа­ла:
   - Противно тебя, Родион Зверев, слушать. Циник ты и богохульник.
   - Вот-вот, - поддержал ее Дух. - Циник - он циник и есть. Или, говоря по-русски, ёрник...
   Девчонки хихикнули. Я повернулся к Духу.
   - Если ты так много знаешь, то колись скорей, есть ли на том свете ад или рай? И что нас, смертных, ждет по окончании земного пути?
   - Что нас ждет, не знаю. А насчет ада, конечно же, спрашивал. "Это не то, что вы думаете", - сказали они. Так что эту фразу можно оценивать и как "да", и как "нет".
   Ким не прислушивался к нашему разговору. А затем, как будто отмахнулся от чего-то:
   - Дух! Кончай нас дурить и скажи, как ты все это придумал?
   Дух рассмеялся.
   - Я по характеру такой же скептик-реалист, как и вы. И в первую очередь, получив послание, задумался: а с кем я на самом деле имею дело? С духами ли? Или кто-то меня разыгрывает? И пошел к своему тезке Мишке. Это мой пятнадцатилетний сосед, юный гений в компьютерной технике. Этот Мишка и сказал мне, что кто-то общается со мной от лица духов, он не исключает такой
возможности. Так и закончилась история с загробным миром.
   Надо было видеть наши огорченные физиономии.
   - И все? - почему-то обиженно спросила Нелли.
   Никакой жизни после смерти. Мы умрем, и нас съе­дят черви. Застолье перестало клеиться. Девчонки, под­жав губки, удалились к себе.
   На меня рассказ Духа, наверно, произвел меньшее впечатление, чем на других, и я благополучно и сладко проспал всю ночь. Следующий день был хорош и похож на предыдущие, хотя иногда возникало ощущение, что мы все делаем по привычке, потому что так положено, а не получаем, как прежде, удовольствия. Дамы были какими-то вялыми, а Ким непривычно рассеян.
  
   Наконец сно­ва наступил вечер. Мы собрались вместе, но ни у кого не было настроения продолжать игру. Я полез искать подходящий диск с фильмом, и в это время Дух вдруг, как ни в чем не бывало, спросил:
   - Не хотите услышать конец моей истории?
   Мы все с удивлением на него уставились, а Таська возмущенно воскликнула:
   - Какая же ты все-таки сволочь! Я же тебя вчера с глазу на глаз спрашивала, все ты рассказал или нет. Знаешь, Миша, мне иногда убить тебя хочется...
   Дух ухмыльнулся.
   - Во-первых, я за всеобщую гласность. Во-вторых, интересно было подержать вас в неведении.
   - Погоди уж теперь врать, - ответил за всех я. - Надо коньяк принести.
   И мы расселись по привычным местам.
   - Поначалу, к моему великому разочарованию, история логично и ожидаемо закончилась и для меня, - снова начал Дух. - Меня просто, как маленького, надурили. Но потом я задумался. Меня смущала сложность и последовательность полученных мною текстов. И я решил провести новый эксперимент, но без компьютера. То есть спиритический сеанс. Помог случай. У меня должны были быть гости. Люди, которых бы ты еще сто лет не видел, но, в силу семейных обстоятельств или других причин, обязан принимать. Все откровенно маялись, не решаясь уйти, а я, естественно, не мог их выпроводить. И тогда предложил устроить сеанс. По моим представлениям, ничего особенного для контакта с духами не требовалось, только возможность задать понятный вопрос.
   Как я и предполагал, на меня посыпался ворох нота­ций за неприемлемый, с точки зрения диалектического материализма, мистицизм и прочее, хотя все четко понимали, что сеанс мог быть средством от скуки. И старая гвардия, покобенившись всласть и плохо скрывая любо­пытство, сдалась и согласилась. Мы убрали лишнюю по­суду, я спросил, о чем мы будем говорить с духами, и все загалдели разное. Тогда я предложил задать общий воп­рос, набрал на компьютере текст и отпечатал его на лис­те бумаги. "Просим духов ответить, ждут ли кого-либо из присутствующих за столом скорые неприятности. В знак ответа следует уронить косточку домино, которая будет стоять перед каждым из нас". Какое-то время мы сидели молча, но ничего не происходило. Мы выпили по рюмке, а некто Матвеич с удовлетворением констатировал:
   - Я так и думал, что все это чушь собачья.
   Как раз в этот момент и упала стоящая перед ним костяш­ка домино. Он злобно и подозрительно на меня посмотрел.
   - Твоя работа? - спросил он.
   А у меня и в мыслях не было над кем-нибудь подшу­чивать. Тем более что Григорий Матвеевич вовсе не от­носился к кругу моих друзей, он был гостем сидящей ря­дом матери. Я развел руками и отрицательно покачал го­ловой. Он мне не поверил. В итоге мы поссорились. Он вдруг налился кровью и стал орать что-то насчет обнаглевших и распоясавшихся сопляков, а побазарив вдоволь, холодно и церемонно попрощался. Напряжение сразу же спало. Все гости дружно захотели выпить и сделали это с удовольствием. А когда достаточно разогрелись, выясни­лось, что в мою невиновность никто не верит. Это было несправедливо. Но мои оправдания никто и слушать не захотел, и тогда я предложил продолжить сеанс. Хотя моя логика была небезупречной, я выразился в том духе, что интересно было бы посмотреть, как поведут себя костяш­ки, если мы зададим духам тот же вопрос, а я выйду из комнаты. Гости согласились. Я снова расставил домино и удалился на кухню. Через какое-то время со странным выражением лица вошла моя мама.
   - Пойдем, Миша, - сказала она.
   На столе все, кроме одной, упавшей, стояли костяшки домино. И эта лежащая принадлежала ушедшему. Но, как бы интригующе все это не выглядело, гости все равно ре­шили, что нашелся еще один умник и пошутил вместо меня, хотя трудно было понять, как такое можно сделать. Но мама выглядела обеспокоенной.
   - Надо его предупредить, - сказала она.
   Предупредить о чем? Может, следовало просто отшутиться, но вместо этого я выдал:
   - Беды бывают разные. И единственная из них настоящая - смерть. Хочешь спросить, не грозит ли ему смерть?
   Мама побледнела.
   - Хорошо, - согласился я, - мы зададим такой вопрос, но все выйдем из комнаты.
   Я снова расставил домино и, не мучаясь больше с компьютером, крупными буквами написал вопрос: не грозит ли Григорию скорая гибель? После этого гости вышли на кухню. Там, в тесноте и ожидании, мы прове­ли минут пятнадцать. Затем вернулись в комнату и-и-и...
   Дух замолчал и насмешливо посмотрел на нас.
   - Я все-таки тебя убью, - сказала Тася и с решительным видом встала.
   - Сдаюсь, сдаюсь, - притворно произнес Дух, продолжив:
   - ...И увидели лежащую плашмя, бездыханным трупом, костяшку домино у пустеющего места Матвеича.
   Наши девчонки, округлив глаза, охнули.
   - Вот и мама повела себя так же. Она вскрикнула: "Надо срочно его разыскать". И бросилась к телефону, но на ее звонки никто не отвечал. Григория нашли мертвым поздно вечером в опустевшем вагоне метро. У пожилого гипертоника случился сердечный приступ. Во всяком случае так нам объяснили.
   - Брр...- произнесла Машка, а Ким в возбуждении вскочил.
   - Вот тут, Душечка, я тебя и поймал, - радостно заорал он. - Ты нахально, считая нас лохами, импровизируешь на тему одного из романов Кристи. Еще расскажи, что ты сам и отравил этого несчастного, не желая его женитьбы на твоей матери и изменения завещания. Убийца ты эдакий, расковарный.
   - Дурак ты. Пощупай себе уши, - только и ответил Дух.
   Я встал и высоко поднял рюмку с коньяком.
   - Предлагаю всем стоя выпить за чемпиона по вешанию лапши на уши Михаила Духова.
   В глазах Духа мелькнула обида, непонятно, искренняя или напускная.
   - Ну так, если вы такие умные, может, устроим спиритический сеанс? - ехидно спросил он.
   Мы на мгновение замялись. Но Нелька возбужденно поддакнула.
   - Тогда не сегодня, а завтра, - безапелляционно и холодно отрезал Дух.
  
   Назавтра Дух зачем-то попросил у Гришки старую ненужную швабру и пилу, а затем на какое-то время исчез.
   Вечером он закрылся в комнате, где проходили наши беседы, и никого не впускал. Мы смиренно ждали. Дух пригласил нас внутрь. Света в комнате не было. На покрытом белой скатертью столе мерцала горящая свеча, напротив каждого из нас стояли колышки наподобие городошных.
   - Так что, господа, - с иронией спросил Дух, - воспроизведем сеанс имени покойного Григория Матвеевича?
   Все, похоже, немного трусили, но вряд ли кто-то был готов в этом признаться, и мы дружно зашумели:
   - Да! Да!
   Дух придавил свечой лист бумаги со знакомым вопро­сом про грядущие неприятности. Команда замерла в ожидании. Как-то не вовремя чихнул Гришка, так мы с пере­пугу чуть не подпрыгнули. И не могли не почувствовать себя после этого дураками. Но внезапно один из колыш­ков заколебался и упал. Это был колышек напротив Маш­ки. В ее глазах мелькнул настоящий ужас. Я вскочил, схва­тил колышек и начал его внимательно разглядывать.
   - Что ты делаешь? - удивилась Нелли.
   - Ищу какую-нибудь ниточку, за которую этот болван мог дернуть!
   Дух, видимо, и сам перепугался.
   - Что ты, Машенька, не переживай, - запричитал он. - Глупости все это. Случайность. Придумал на свою голо­ву. Повеселить вас хотел. И Ким-умница прав. Без Ага­ты Кристи тут не обошлось.
   Но странным образом так же, как раньше наша ко­манда не верила в духов, так сейчас она явно сомневалась в том, что их нет и что Дух говорит правду. А Машка, хо­тя она чуть успокоилась, потребовала:
   - Доведем этот эксперимент до конца.
   - А может, не надо? - жалобно попросила Тася.
   - А вдруг я действительно должна скоро умереть?
   Дух нехотя дописал на бумаге вопрос про смерть. Мы вышли из избы. Не сговариваясь, мы торчали неодетые на морозе, пока девчонки не околели от холода. Вернулись. На столе нетронутыми стояли шесть колышков.
   - Ну что, Машенция! Успокоилась? - с улыбкой спро­сил я.
   Та не очень уверенно кивнула.
   - А ты, Дух, козел, - сказала Таська, и на этом вечер закончился.
  
   Утром мы искренне повеселились, играя в снежки. Когда дошла очередь до бани, чувствовали себя уже абсо­лютно умиротворенными. Но неожиданно выяснилось, что пропала Машка. Мы не то чтобы особенно заволновались, но все-таки разбрелись по ближайшей округе на поиски. Заходить далеко мои приятели побаивались. И правильно делали. Я же пошел проверить, на месте ли машкины лыжи, а затем присоединился к остальным. Но Машку мы за день не нашли. И тогда испугались по-нас­тоящему. Мы побежали к Гришке, а тот в первую очередь грубо и зло обложил нас матом. Быстро одеваясь, он бук­вально шипел:
   - Идиоты! И ты, блин, Родик-уродик, первый. Это же дикий лес. Не городской парк. Через полчаса станет совершенно темно. Заблудится девчонка и замерзнет.
   Гришка достал ружье и зарядил его.
   - Так, умники. Я пойду сейчас ее искать. А вы ни ша­гу от избы. Не хватало мне потом еще и за вами бегать. Всю музыкальную технику перенесите в переднюю ком­ нату, включите на полную громкость и пооткрывайте ок­на. Везде зажгите свет. Звук и свет помогут Маше сориентироваться.
   Его не было часа полтора, в течение которых мы не находили себе места. Но Гришка Машу не нашел. Мрачный и злой, он вернулся один и пошел заводить свой "козел", надо было ехать за подмогой. Но в этот момент невдалеке, на границе света и тьмы, появилась женская фигурка... Это была напуганная и замерзшая Машка.
   Я стремглав бросился в избу и вынес ей хорошую пор­цию коньяка. Она выпила, и девчонки, не говоря ни сло­ва, потащили ее в баню...
   Потом мы все, включая Гришку, расселись вокруг сто­ла и выжидательно уставились на Машку. Мол, давай рассказывай.
  -- Дура я просто, - начала она. - Уединения мне захотелась, покоя. Вот и решила прогуляться. А в лесу заме­чательно. Полумрак, тишина, пахнет хвоей. Благодать. Оглянулась, а избушки-то и не видно. И ваших голосов тоже не слышно. Перепугалась я, но решила, что по сво­им следам обратную дорогу найду. Они и впрямь отчет­ливо отпечатались на снегу. Двинулась я по ним к дому, гляжу, мне дорогу какая-та зверина загораживает. Села и смотрит. Я сначала подумала, собака соседа Гриши, про которую он тогда говорил. Пригляделась, а это волк. Здо­ровенный, матерый волчище.
   - Может, собака все-таки? - с сомнением переспросил Ким. Мы же с Гришкой переглянулись. Взгляд у дядьки сделался какой-то нехороший.
  -- Да нет, - уверяла Маша, - волк это был. Они с соба­кой хоть и похожи, да не совсем. А этот сидит и на меня клыки скалит. Тут уж я испугалась по-настоящему. Нача­ла назад пятиться, а он за мной. Но не нападает, а толь­ко рычит... Так я пятилась, пятилась и в какой-то овра­жек свалилась. Лицо вон ободрала и ногу подвернула. Ле­жу плачу, думаю, все. Конец. Но волк за мной спускать­ся не стал. А уже темно, холодно. Нашла себе какую-то сухую палку покрепче и полезла с ней наверх. Там нико­го. Зря я столько времени внизу проторчала. И вдруг слышу "бабах", а потом еще раз. Поняла, что это, навер­но, вы меня ищете. И пошла осторожно на звук, музыка
послышалась. Ну, я и припустила. Слава богу, вас нашла. Хотя полагаю, что до моего овражка напрямую да при свете всего-то минут пять ходьбы...
   Перед тем, как пойти спать, я задержался поговорить с Гришкой.
   - Гриша! Что случилось? - не без гнева спросил я. - По­чему волк преследовал Машу? Это ты его натравил?
   - Ты что, совсем сбрендил? Чтобы я волка на девчон­ку натравил? - Дядька взглянул на меня так зло и по-мужски, что я невольно сгруппировался, чтобы уйти в
сторону, если он вздумает меня ударить.
   - Родька! Клянусь, чем хочешь. Сам удивлен: что это на Сёму вдруг нашло?
   И вдруг искра подозрения мелькнула у него в глазах. Гришка просверлил меня тяжелым дедовским оком.
   - Кстати, племяш, ты не хуже меня с волками договариваешься. А не ты ли сам свою девчонку попугать ре­шил? И не жалко тебе было такую славную?
   Дядька с легкой насмешкой придержал мою уже бессознательно начавшую двигаться в размахе руку.
   - Ладно, ладно, - успокаивающе произнес он, - не кипятись. Наверно, ты не виноват, а зверюга все-таки и есть зверюга, какой бы умной не казалась... Но беззащитную самку они не тронут...
  
  
   Приближался Новый Год, и все вдруг захотели верну­ться в лоно цивилизации. Так закончился отпуск в рос­сийской глубинке, и, несмотря на некоторые издержки, все в итоге вспоминали о нем с удовольствием.
   В Москве я снова окунулся в обычную рутину и, возвращаясь домой, не без страха оглядывал Машку. Виден животик или еще нет? По ее актерским делам выпал пе­риод непрухи. Даже реклама не подворачивалась. Но од­нажды раздался звонок, и ей предложили приехать на встречу с режиссером. Тем самым, из сериала. Вернулась она совершенно счастливая.
   - Родик! Слышишь? Меня взяли в сериал! На ту самую
роль.
   Ее буквально распирало от нетерпения поделиться радостью. Она бросилась ко мне на шею, пришлось отбиваться от такого избытка чувств.
   - Машенька! Ну, хватит уже, - взмолился я. - Очень рад, справедливость восторжествовала.
   Имя у этой справедливости - Олигарх, прозвучало в мо­ей голове, а Машка продолжала щебетать. Я дал ей чуть успокоиться.
   - Маша! Я не хочу быть неправильно понятым, но участие в фильме накладывает на тебя определенные обязательства.
   - Родик! Я же не маленький ребенок и не подведу Леонида Игнатьевича.
   - И я тоже не дитя малое. Про свою беременность ты режиссеру сказала? Ты собираешься сниматься с животом? Может, еще все-таки не поздно?
   - Глупенький, - прошептала она, - не волнуйся. Все улажено. Леонид Игнатьевич был со мной чрезвычайно любезен. Даже поцеловал руку. Его вообще будто подменили. Он совсем не походил на себя прежнего, хмурого, говорящего с людьми сквозь зубы.
   А он бы и каракатицу трахнул, если бы Олигарх велел, подумал я.
   - Конечно же, я созналась ему, что в положении, - продолжала Машка. - Он, естественно, не пришел в восторг и поинтересовался, собираюсь ли я сохранить ребенка.
   Я застыл в ожидании.
   - Я очень колебалась, - по Машке было видно, что она и сейчас переживает ту сцену. - Понимала, что хотела слишком многого, и ребенка, и этот фильм. И все-таки ответила, что от моей крохи отказаться не готова. Я совсем раскисла там, в студии, и собиралась уже плакать. Но произошло нечто удивительное. Леонид Игнатьевич, видя мое состояние, вдруг замахал руками. "Что вы, деточка, - как наседка закудахтал он. Это он-то, лауреат Каннского фестиваля. - Что, я похож на зверя какого-нибудь и не желаю вашего счастья? Мне просто нужно планировать съемки. Что и когда снимать. Что же касается вашего состояния... Вы же читали сценарий? Фильм костюмный, действие происходит в восемнадцатом веке. В платьях того времени "запорожец" можно спрятать, не то что беременный живот. Есть, правда, несколько откровенных сцен, но их можно или снять первыми, или вообще пригласить дублершу, хотя, по моему мнению, ни одна дублерша, с точки зрения фигуры, с вами не сравнится.
   И Машка гордо посмотрела на меня. Вот так Машка получит желанного ребенка и роль в кино, я стану отцом и потеряю Нинку.
  
  
   Отношения с нею были далеко не простыми. Я не мог забыть ту ночь. Но теперь мы вернулись к тому, с чего начали. Регулярно перезванивались, встречались, мило болтали и расходились. А прощаясь, она всегда легонько целовала меня и незаметно для охраны на мгновение сладко прижималась всем телом, как бы говоря: смотри, что ты потеряешь.
   Но ребенку нужен отец. Так с женской неколебимой уверенностью считала Нина. Истина прописная, хотя и небесспорная.
   Нинка снова продинамила меня. Купила как послед­него дурачка. Позвонила и позвала к тете. Я, конечно же, раскатал губы и даже предупредил Машку, что задержусь. Но Нинка просто решила со мной поиграть. Пригла­сила на домашний вечер камерной музыки, которую я не понимаю и не люблю. Музыкантами были какие-то два молодых хмыря то ли со скрипками, то ли с альтами и просветленными лицами. Под стать им девица, правда, хорошенькая, с флейтой. И слушатели из дурдома для интеллектуалов. Когда наконец эта бодяга закончилась, Нинка, не без злорадства, шепнула мне на ухо, что флей­тистка остается ночевать у нее...
   А дома меня ждала Машка с каким-то конвертом.
   - Посмотри! - с довольной улыбкой сказала она. - У меня появились почитатели. Я развернул письмо.
   "Дорогая Мария Витальевна! - было отпечатано на компьютере. - Я не имею чести быть с вами знакомым и си­льно колебался, прежде чем решился написать это пись­мо. Но, в конце концов, собрался духом и рискнул. Сам я совершенно обыкновенный маленький человечек, бо­льшую часть свободного времени проводящий за телеви­зором и компьютером. И, честно говоря, часто скучаю. У меня, к сожалению, не так уж много друзей, способных разделить со мной досуг. Разве что моя кошка Долли. Но, благодаря вам, 11 ноября 2004 года в моей жизни прои­зошел перелом. Я в этот день, как всегда, бездумно смот­рел телевизор и вдруг увидел вас. Это была реклама сока "Вкус природы". Я, конечно, не дурак и понимаю, что создание рекламных клипов относится к узко специали­зированным, скорее, техническим видам киноискусства, и возможности актеров проявить в них свой творческий потенциал весьма ограничены. Но вы блистательны. Я смотрел и удивлялся, как можно так обыграть несколько не таких уж умных фраз. Вы просто удивительно краси­вая женщина.
   Мне хотелось увидеть вас снова. Рекламу повторяют. И я готовился к этой заочной встрече. Наконец мне по­счастливилось записать этот ролик. И теперь по несколь­ко раз в день я его смотрю, но, благодаря Вам, он не теряет для меня своей привлекательности.
   Извините, Мария Витальевна, за мое нахальство и эти, может, чуть откровенные строки. Остаюсь вашим вечным поклонником. Эдуард".
   Подписи от руки не было.
   Я повертел конверт. Хлопотов Эдуард Алексеевич.
   - А почитатель-то твой влюблен, - ревниво заметил я. - Кстати, откуда он знает адрес? Ты же у меня не прописана.
   Машка сделала удивленные глаза.
   - Ой, я об этом и не подумала. А правда, откуда?
   Когда я заявился домой на следующий день, Машка с недоуменным видом сидела на диване и смотрела на красивый букет роз, стоявший в вазе на столике. Я и сам лю­бил цветы, нередко дарил их Машке и другим женщинам, но эти были явно не от меня.
   - Родь! Представляешь, - заговорила она, отвечая на мой немой вопрос, - я пришла минут за пятнадцать до тебя, только успела переодеться, вдруг звонок в дверь. А там какой-то молодой парень. Спрашивает - такая-то? Да, говорю. Значит, цветы вам, получите. И ушел. А в букете записка: "Прекрасной актрисе - прекрасные цветы. Эдуард".
   Машка выглядела растерянной.
   Она подошла к столику и внимательно со всех сторон рассмотрела букет.
   - Красивый, черт. И дорогущий, - сказала она и вытащила его из вазы. - Я знаю, что с ним делать.
   И решительно направилась к входной двери, видимо, собираясь выбросить цветы в мусоропровод.
   Ее не было дольше, чем требуется, чтобы выкинуть мусор. Я уже хотел пойти выяснять, что случилось, когда она, довольная, вернулась, ее глаза хитро поблескивали.
   - Родик! Помнишь, ты мне рассказывал про соседку по площадке. Ну, ту учительницу на пенсии, которая чуть не умерла из-за одиночества и от голода. Даже в газетах про этот случай писали. Так я отдала цветы ей, сказала, что от ее бывших учеников.
   Избавившись от роз, мы выкинули эту историю из го­ловы. Я вдруг решил, что давно не выходил с Машкой в свет, и предложил ей завалиться в какой-нибудь ресто­ранчик. Та ужасно обрадовалась и начала собираться. В эту минуту раздался телефонный звонок. Я поднял труб­ку. Со мной заговорил странноватый, механического от­тенка, низкий мужской голос.
   - Добрый вечер! - вежливо сказал голос. - Могу я поговорить с Марией Витальевной?
   Машке на мой домашний звонили очень редко. Как правило, родители из Курска или ее подружка.
   - Простите, кто спрашивает?
   - Эдуард.
   У меня телефон с автоответчиком, и, услышав имя, я, подчиняясь рефлекторному импульсу, включил разговор на запись.
   - Извините, а вы по какому вопросу?
   Машка стала прислушиваться.
   - Я имею честь разговаривать с Родионом Николаевичем? - с едва уловимой насмешкой спросил голос.
   Для "совершенно обыкновенного маленького человечка", как он сообщил в письме, голос был чересчур хоро­шо информирован.
   - Да, - ответил я. - А мы разве с вами знакомы?
   - Сомневаюсь, - ответил голос, - если бы мы были знакомы, то вы бы вряд ли меня позабыли.
   И в трубке раздался скрежещущий жутковатый смех. Я рассердился.
   - Послушайте, Эдуард или как вас там, перестаньте изображать Фантомаса. Маши дома нет, - сердито рявкнул я.
   В трубке снова зазвучал смех.
   - Грешно обманывать, - сказал голос. - Если я правильно понял ваше, Родион Николаевич, нелюбезное отношение ко мне, Мария Витальевна, Маша, как вам повезло ее называть, не расположена со мной разговаривать. Просто передайте, что я лишь хотел узнать, понравились ли ей цветы.
   И положил трубку.
   - Это был он? - настороженно спросила Машка.
   - Кто он? - переспросил я, изображая невинность.
   - Ты что, действительно такой тупой и не понимаешь? - Машка в сердцах всплеснула руками. - Незнакомый человек присылает мне письмо, откуда-то узнав мой адрес. Затем он шлет мне в подарок на этот адрес цветы и вскоре зачем-то звонит по телефону, который тоже ему известен. Неужели так ведут себя поклонники актрис? Родик, я начинаю бояться. Он какой-то чересчур настырный.
   - Ладно. Не глупи и не придумывай. Он всего-то звонил узнать, понравились ли тебе цветы. Просто я посчитал, что тебе не следует с ним разговаривать. Необходимо держать дистанцию. И вообще мы с тобой идем в ресторан...
   Ночью, предвкушая, как плюхнусь после ванны в пос­тель, увидел поникшую Машу рядом с телефоном.
   - Что, опять звонил этот зануда?
   - Нет, я просто хотела прослушать, кто нам звонил, и попала на запись твоего разговора. Боже мой, какой у него страшный голос.
   - Не чуди, Маша, - я начал ее успокаивать. - Не забывай, что на его письме есть обратный адрес. Так что, если он будет слишком докучать, я просто пересчитаю ему ребра.
   Но где-то в глубине сознания у меня сидела подлая мыслишка, что никакого Эдуарда там не окажется.
   Мы долго вертелись не в силах уснуть, но не разговаривали. Может, каждый считал, не стоит зря тревожить другого. Наконец я стал погружаться в дрему, а Машка вдруг и скажи:
   - Может, духи не врали?
   Я спросонья даже не понял.
   - Какие духи, Маша? Спи давай.
   - Как какие? Те, на спиритическом сеансе, что предрекали мне беду...
  
  
   Фирме исполнялось десять лет. Конечно, всю организацию можно было бы навесить на какую-нибудь секре­таршу. Или поручить каким-нибудь клеркам, мечтающим попасть в поле зрения начальства, но ответственным сде­лали меня. А это называется - микроскопом колоть орехи. Праздник был назначен через десять дней. И говорили, что будет и сам Олигарх. В итоге я, помнится, ничем се­рьезным не занимался, а так, валял дурака. Заодно побол­тал с Нинкой. А когда попрощался и положил трубку, то подумал, что мое с ней общение напоминает свидание за­ключенного, по крайней мере, как его изображают в аме­риканских фильмах. Двое страстно друг на друга смотрят через стекло и переговариваются по телефону. И все. Вот между мной и Нинкой возникло толстое пуленепробивае­мое стекло. А про Машку я как-то в этот день и не вспо­минал. Или, может, просто гнал от себя мысли о ней. Она напомнила о себе сама. В конце рабочего дня позвонила:
   - Приезжай скорей. Мне страшно.
   Я прискакал как только смог. Что случилось? Она молча включила телефон на воспроизведение.
   - Добрый вечер!.. Мария Витальевна?
   - А кто говорит?
   - О, Мария Витальевна, я наконец услышал ваш голос. Он очень подходит вашей очаровательной внешности. А то ведь иногда смотришь на женщину - глаз не оторвать, а заговорит - жаба заквакала.
   - Извините. Кто это все-таки говорит? - у Машки в голосе появились испуганные нотки.
   - Как? Вы разве не догадались? Это же я. Ваш верный друг. Вы меня уже забыли? Разве не со мной вы не захотели вчера разговаривать, Машенция?
   Машенцией называл ее только я. Я остановил запись.
   - Видишь, он даже знает, как ты назывешь меня. Слушай дальше.
   - Разве я что-то плохое вам сделал? Вы даже не видели меня. С чего вы решили, что я хуже вашего Родика?
   Во дает, гад, взбесился я.
   - А, может, Мария Витальевна, нам стоит встретиться? Я тоже могу отвести вас в ресторан с экзотической кухней. Только, ради бога, не надевайте эту бежевую блузку. Вам идут яркие цвета. Кстати, о цветах. Вы, Мария Витальевна, не поверите, я на вас обиделся. И старушке пришлось преподать урок. Не надо на чужое зариться. Не читала она Булгакова... Так как, Мария Витальевна, пойдете со мной в ресторан?
   Послышался испуганный, но решительный Машкин голос.
   - Слушай, ты, дрочила прыщавая. С таким, как ты, я, как говорят, на одном поле и ср... не стану.
   В ответ раздался механический смех.
   - Из ваших сладких уст даже брань как неземная музыка. Завидую Родику, который их целует. Но это не навсегда. Всякое в жизни бывает...
   И разговор закончился. Машка разрыдалась.
   - Родька! Он все про нас знает. Он все время где-то рядом. Я боюсь.
   Я, как мог, попытался ее успокоить.
   - Маша! Не преувеличивай. Мы с тобой не герои триллера. Я сейчас же поеду и проведаю его.
   Машка не хотела, чтобы я уходил. Глупо сознаваться, но она, кажется, за меня боялась, а мне это было прият­но.
   - Родь! Погоди, не торопись. Что-то неспокойно мне за твою соседку. Не зря же Эдуард ее упомянул.
   - Да на фига она ему. Упомянул, чтобы тебя попугать, показать, как много он про тебя знает.
   Но Машка настаивала.
   - Пойдем проверим. Ну чего тебе стоит?
   Мы позвонили в дверь. Никто не ответил. Удивитель­ного в этом ничего не было, но я на всякий случай нада­вил на ручку двери, она легко открылась.
   Мы вошли.
   - Людмила Сергеевна! Вы дома? - прокричал я. В квартире было темно и, пошарив по стене, я зажег свет.
   Соседка, величественно выпрямившись, лежала посередине ковра. Ее правая рука, уложенная на живот, дер­жала букет роз. Рот был ярко накрашен помадой, прочер­тившей вверх по щекам дугообразные линии, создающие видимость клоунской улыбки. За ухо была кокетливо за­сунута еще одна роза. В ярко-красном пятне на белой блузке торчал пробивший грудину большой кухонный нож. Машка взвизгнула.
   - Ничего не трогай, - сказал я. Мы вернулись к себе и
вызвали милицию.
   Машка была в полном ауте и толком ничего расска­зать не могла. Все объяснения взял на себя я, любезно предложив ментам, пока они работают, воспользваться моей квартирой. Сварил им кофе, хотя уже был раздражен их повторяющимися вопросами. Молодой мужчина, капитан милиции Олег Андреевич Скворцов, сидел на моем диване и, скучая, отхлебывал кофе, раздавая указа­ния, знакомые из ментовских сериалов.
   - Олег Андреевич!
   Тот вопросительно на меня посмотрел.
   - Олег Андреевич! - повторил я, - вы не будете возражать, если я скажу, что думаю по поводу этого убийства?
   - Вы что-то знаете? Вы же показали, что ничего подозрительного не видели, шума не слышали, с соседкой отношения не поддерживали.
   - Олег Андреевич! - ненавязчиво продолжал я, - вы приехали чуть позже, когда меня уже заканчивали опрашивать. И выяснили в принципе все, кроме одного. А зачем мы с Машей, собственно говоря, пошли к соседке?
   - Вы хотите сознаться в убийстве? - не без иронии поинтересовался он.
   Тоже мне юморист, подумал я.
   - А вы меня подозреваете? - я перебросил мяч на его площадку.
   Тот протестующе поднял руки.
   - Да нет, Родион Николаевич, пока не подозреваю. Но выкладывайте вашу историю.
   И я ему рассказал про Эдуарда. И про письмо, и про звонки, и про букет, и про то, как мы пошли к соседке проверить, в порядке ли она.
   Капитан прочитал письмо, осмотрел конверт, прослу­шал записи телефонных разговоров, запротоколировал мои показания и забрал все в качестве вещдоков.
   Было уже заполночь, когда он со своей командой ос­тавил место преступления и заглянул попрощаться.
   - И что же вы будете сейчас делать?
   - Поеду на улицу Шаповалова, 23, знакомиться с вашим Эдуардом Анатольевичем. Презанятная, наверно, личность. А вы-то сами, Родион Николаевич, уверены, что это он?
   Я усмехнулся.
   - Знаете, Олег Андреевич, - сказал я, - если честно, то окончательно поверю, если по этому адресу никакого Хлопотова не окажется.
   ...На улице Шаповалова, 23, располагался не жилой дом, а кафе-стекляшка.
   Скворцов позвонил мне. Убийством придется занима­ться ему. По его голосу я понял, что особого восторга это у него не вызывало. В данной ситуации у сыщика МУРа бельмом в глазу торчали мои показания, превращая это убийство в нечто неординарное. Более того, найти преступника требовалось как можно скорее, потому что су­ществовала реальная угроза жизни актрисы Марии Пономаренко. Скворцов сообщил, что мой телефон будет прослушиваться, а разговоры записываться. На это мне было наплевать. Максимум, что они услышат, это мой заковыристый мат, которым я пользуюсь для доходчивости. Более важным и своевременным было обещание выде­лить людей для охраны Маши. Вместе с тем он заметил, что, хотя его группа и связывает убийство соседки с Эду­ардом, или, как они прозвали его, от фамилии, Хлопоту­ном, они продолжают разрабатывать и другие версии.
   Машка вовсе не была трусихой. Но трудно жить, зная, что за тобой следит кто-то психически неуравновешен­ный, способный на убийство. После преступления я пы­тался уговорить ее не ездить на съемки и отсидеться, за­першись на все замки дома. Но она не согласилась. Ска­зала, что среди людей будет чувствовать себя спокойнее. Мне ничего не оставалось, как проводить ее до ворот сту­дии. От меня же самого на работе было мало проку. Я по­минутно вспоминал лежащую на полу с ножом в груди. Неужели и Машку ждет подобная участь? - с ужасом спра­шивал я себя. Чтобы отвлечься, позвонил Нине.
   - Привет, Нинок! Я соскучился. Ты мне целых два дня не звонила, не говорю уж про то, сколько времени мы не виделись.
   - А ты, милый, сосчитал?
   Но я не смог поддержать игривый тон разговора. И рассказал ей про Хлопотуна.
   - Какой ужас. Бедная Мария, - с искренним сочувствием воскликнула Нина. - Надеюсь, этого психа скоро поймают.
   Я не разделял ее оптимизма. Хлопотун производил впечатление неглупого и хитрого человека. У него хвати­ло воображения в духе триллера оформить место преступления, он говорил, как образованный человек. А на что могла надеяться милиция? На отпечатки пальцев или на показания случайного свидетеля? Единственное, что реа­льно могло помочь его идентифицировать, - странный голос. Но в городе миллионы людей, и всех не прослуша­ешь.
   Эти мысли отвлекли меня, и я пропустил часть того, что мне наговорила Нина. Но все-таки поймал конец фразы:
   - Теперь ты должен проводить с ней больше времени. Так ей будет спокойнее.
   - Не надо мне объяснять очевидные вещи, - сердито ответил я. Не люблю, когда меня вынуждают к каким-либо, пусть даже абсолютно правильным, действиям. Мне не нужны подсказчики. - Это понятно и так. Но я не нянька и не могу находиться при ней все время. - Нинка этого не видела, но я от раздражения сломал карандаш. - Следователь обещал приставить к ней охрану.
   - Родик! Мне ужасно грустно это говорить, но мы вряд ли сможем продолжать встречаться.
   Я опешил.
   - Почему?
   - Ты больше нужен Марии. Хочешь, я поговорю с охраной отца? У них достаточно людей в фирме, чтобы позаботиться и о безопасности твоей девушки. Кстати, как она себя чувствует?
   - Как, как? Да обычно. Только напугана. А частную охрану, если нужно, я сам найду.
   - Ты не совсем меня понял, - осторожно сказала Нина. - Я имела в виду не ее реакцию на угрозы, а общее состояние. Она же беременна. Между прочим, какой уже срок?
   - Говорит, 14-15 недель.
   - Значит, аборт она делать не станет, - упавшим голосом сказала Нина.
   Я про себя чертыхнулся. Я не забыл тех давних Нинкиных слов о том, что ребенку нужен отец, а значит, придется расстаться. И темы Машкиной беременности при встречах с Ниной старался не касаться, хотя и не собирался уходить от ответа на прямые вопросы. И теперь я просто не знал, что мне делать. Ведь от Нинки отказы­ваться я не собирался. Господи, ну почему эти две жен­щины и я не родились в Саудовской Аравии? Как прос­то было бы тогда решить проблему.
   - Нина! Ты можешь расценивать эти слова как объяснение в любви, но я всей душой против того, чтобы нам расстаться. Ты для меня слишком много значишь. Мне будет очень нелегко пережить разрыв.
   Нина молчала, а мой напряженный слух уловил взволнованное дыхание на том конце провода.
   - Ты знаешь, - с горечью продолжил я. - В то же время я не могу не дорожить и Машей. И мы, все трое, оказались заложниками банального до глупости треугольника, в котором я играю традиционную роль мужчины, поставленного перед необходимостью выбора меж двумя чудесными женщинами. А я всей душой этого не хочу. Я все время сижу и думаю о том, что, если разобраться, то я изначально поставлен в безнадежно проигрышную позицию. Каким бы ни был выбор, кто-то все равно будет страдать, - я сделал паузу. - Маша хочет ребенка, а из этого логически вытекает, что я должен остаться с ней. Ты благородно готова пожертвовать своими интересами и уступить меня (только вдумайся, как это звучит), но тогда пострадаешь ты. Я же в минусе при любом раскладе. При этом никого не интересует, а что по этому поводу думаю я. Мужчина - это ведь не только приспособление для делания детей и добывания денег...
   Нинка пыталась что-то ответить, но я ее перебил.
   - Нина! Не говори ничего. На мои вопросы ответа нет. Но знай, что, жертвуя своими интересами ради Маши, ты одновременно приносишь в жертву и меня. Ты даже не представляешь, какое ощущение полной беспомощности охватило меня, когда ты сказала, что собираешься со мной порвать.
   - Ты думаешь, мы сможем быть, как это говорится, "друзьями"? - совершенно серьезно спросила Нина.
   Я тяжело вздохнул в трубку.
   - Лучше так, чем никак. Никогда бы сам себе не поверил, но я готов, чтобы не расставаться с тобой, даже на "дружбу".
   - Глупо, - обреченно произнесла Нина. - И как ты себе это представляешь, милый друг? Ты будешь приглашать меня в гости, Мария с гордостью показывать мне вашего малыша, а я умильно сюсюкать? А потом где-нибудь в уголке брать меня страстно за руку? Нет, я, как и любая женщина, хочу, чтоб у меня был муж, семья...
   Я поморщился. Нинка права, но в то же время я по-звериному чувствовал, что мне категорически необходимо сохранить с ней связь, какой бы она ни была. Иначе я запросто мог выпасть из обоймы. Она вольная птица. Поговорит с папой, и отправит он ее на какие-нибудь Бага­мы развлекаться, а где там Родик и кто он вообще такой, поди потом узнай.
   - Нина! Ты можешь иронизировать сколько угодно, но поверь, мне бы и в голову не пришло делать из тебя друга семьи и в темном уголке держать, как школьник, за руку. - Я не смог справиться с собой и добавил: - Если бы уж так приспичило, то взял бы за другое место.
   - Не сомневаюсь, - фыркнула Нина.
   - Вот и хорошо, - согласился я. - Но тогда ты понимаешь, что, по сути, я лишь пытаюсь сохранить status quo. Между нами и так ведь нет никакого романа. Мы на самом деле только друзья, хотя я не забыл и не забуду ту единственную, принадлежавшую только нам ночь. В остальном же наши взаимоотношения абсолютно нейтральны и не выходят за рамки принятых норм морали. Я даже не удивлюсь, если некоторые посчитали, что твой папа поручил мне приглядывать за тобой, дабы ты не совершила какую-нибудь глупость.
   - Это мой отец попросил тебя заниматься мной? И для страховки, на всякий случай, сообщил мне, что у тебя есть беременная подруга? - в гневе закричала Нина.
   Эта мысль, что я выполняю поручение Олигарха, воз­никла экспромтом, но, видимо, оказалась, не самой пло­хой. Она из самолюбия захочет доказать, что я старался ради нее самой, а не для папы. Хотя, если я не фатально ошибся, она пошлет меня далеко, в отверстие для выве­дения шлаков из организма.
   В ответ на ее возмущение я шумно запротестовал.
   - Нина, ты говоришь совершеннейшую чушь. И твой папа абсолютно не при чем. Я встречался и собираюсь встречаться с тобой только ради тебя самой. А хочет этого твоей отец или нет, меня ни капельки не волнует. Я лишь хотел подчеркнуть, что в наших отношениях, по крайней мере внешне, все выглядит тип-топ. Жестоко от этого отказываться. Объясню, почему я противник немедленного разрыва. Природа милосердна, и она со временем сглаживает все углы, в том числе остроту человеческих чувств. Что будет дальше, нам знать не дано. Мы все ходим под богом. Ты со временем можешь понять, что я совсем не тот человек, который тебе нужен. Маша может решить, что прожитые со мной годы, были ошибкой. Так зачем же сейчас заставлять друг друга страдать именно тогда, когда нам друг друга так не хватает? В конце концов, секс не главное.
   - Балабон.
   Нина положила трубку. Но ее голос не был сердитым. Я с облегчением вздохнул. На этом фронте я не продвинулся, но и не отступил.
  
  
   В тот день мы оба вернулись домой довольно рано. Ес­ли б не постоянное ожидание очередного звонка Хлопотуна, все текло как обычно, только скучно. Машка была усталой, раздраженной, я старался не привлекать ее вни­мания. Но просто сидеть и лупить глаза в телевизор тоск­ливо. Я полез за коньяком. Машка отказалась. Когда пронзительно зазвонил телефон, Машка испуганно присела на диван и стала нервно мять ни в чем не повинную подушку. Я взял трубку. Но это был Скворцов. Он зачем то попросил разрешения приехать. Вместе с ним ко мне вошли еще два господина моего возраста. Один бы толст, и от него несло кисловатым запахом страдающего излишним потоотделением человека. А второй, очень симпатичный с виду парень, был как-то странно непропорционален.
   Скворцов представил гостей.
   - Мария Витальевна! Я привел двух приятных во всех отношениях мужчин, которые будут по очереди охранять вашу особу и, в меньшей степени, Родиона Николаевича от любого вторжения в вашу личную жизнь. Запомните их хорошенько, чтобы, случайно заметив Пашу, - он кивнул на толстяка, - или Марата, идущих за вами, вы не впали в панику.
   Я был рад оперативности Олега Андреевича, но кое-что в его словах меня удивило.
   - А меня зачем охранять?
   - Это громко сказано, - почему-то недовольно ответил капитан. - Если принять за основу версию о маньяке, охранять надо вас обоих. Нанести удар вам - это все равно, что нанести его Марии Витальевне. И, с моей точки зрения, вы вполне реальная мишень.
   Час от часу не легче, подумал я, а Скворцов продолжал, и я понял причину его недовольства:
   - Но если под угрозой нападения находятся два человека, то двух охранников катастрофически мало.
   В это время снова зазвонил телефон. Я взял трубку, нажав на запись.
   - Алло! - послышался знакомый голос. - Родион Николаевич! Вам не надоело пыхтеть в трубку? Вы так и будете играть роль секретаря Марии Витальевны? Мне ваш голос начинает надоедать.
   Я состроил рожу и знаками показал Скворцову, что на проводе Хлопотун. Капитан стал по мобильнику, види­мо, отдавать указания об определении местонахождения говорившего.
   - Чего вы хотите? - не слишком оригинально спросил я.
   - Чего я хочу? - смех. - Ларису Ивановну хочу. То есть Марию Витальевну. И всю целиком без остатка. А вас - нет. Вы мне не нравитесь. А знаете, Родик, я вчера стал другим человеком.
   - Что вы имеете в виду? - вежливо спросил я, стараясь поддержать беседу. Я насмотрелся достаточно фильмов и знал, что у милиции есть способы зафиксировать, откуда ведется телефонный разговор, надо было только постараться, чтобы он продолжался достаточно долго.
   - До этого дня я думал, что поклоняются только прекрасным женщинам, но вчера понял, что единственным, никогда не предающим и не изменяющим своему почитателю предметом поклонения является Смерть. Вы не представляете, как прекрасна убогая старуха в своей смерти. Как чудно и трогательно она всхлипнула... Радуйтесь, Родион Николаевич, меня больше не интересует Мария Витальевна. Она всего лишь красивая кукла...
   - Так вы больше не будете преследовать Машу? - с надеждой спросил я.
   - Дорогой мой Родион Николаевич! Да я ее и не преследовал. Я лишь пытался заинтриговать ее, обратить на себя внимание. Всего-то. Она неправильно меня поняла. Увы.
   - Так вы не будете больше звонить?
   - Звонить? Вам? Опять? Зачем? - отозвался голос. - У меня теперь новое божество, которому нет равных. Смерть. Ей я буду теперь поклоняться и оказывать знаки внимания.
   Я насторожился.
   - Знаки внимания - смерти?
   - Конечно, голубчик. Вы же дарите любимой женщине подарки, так чем же я отличаюсь от вас? А моя желанная - капризна и любит, когда ее балуют.
   Он, что, и в самом деле тронутый?
   - Хорошо, Эдуард Анатольевич, вас так, кажется, зовут. Я рад, что вы нашли себе предмет поклонения и, надеюсь, найдете ему подходящий подарок.
   - А что его искать? - удивился голос. - Он давно уже найден.
   - И что же это?
Снова раздался смех.
   - Вы излишне любопытны, Родион Николаевич. Но я скажу. Только не уверен, можно ли назвать это "что". Это скорее "кто". Жизнь Марии Витальевны. Если уж старуха была так прекрасна, то какого же величия достигнет начинающая актриса. Это будет ее лучшая роль.
   Голос исчез, назойливо звучали короткие гудки, а я стоял совершенно опешив. Машка испуганно дрожала:
   - Что он сказал?
   Я с сомнением взглянул на Скворцова.
   - Как заинтересованное лицо, Мария Витальевна имеет право знать содержание разговора. Извините, Маша, но чем сильнее вы будете напуганы, тем больше вероятности, что вы серьезно отнесетесь к своему положению и не будете видеть в ваших охранниках партнеров по игре в "кошки-мышки". А такие случаи бывали и заканчивались иногда очень плохо.
   Он повернулся ко мне:
   - Родион Николаевич, Родион, включите, пожалуйста, запись.
   Я заметил, что он начал называть нас по именам, и мне это понравилось. Странным образом такое дружес­ки-домашнее обращение вселяло большую уверенность в поимке маньяка, чем подчеркнуто официальное по имени-отчеству. Я нажал на кнопку воспроизведения. Услы­шав его последнюю фразу, Машка в ужасе прикрыла рот рукой.
   - Абсолютно больной, потерявший представление о реальности самовлюбленный псих, - констатировал
Скворцов.
  -- И любитель театральных эффектов, - поддержал его толстяк Паша.
  -- Не будьте столь пессимистичны, - обнадежил Скворцов. - Не забывайте, прошли только сутки. А отсутствие информации - тоже информации. Даже много информации. Мы на данный момент знаем, что действует не совсем нормальный, но умный человек, он хорошо просчитывает все ходы, продумывает свое поведение, умело ведет телефонные разговоры, по сути, играет. А если так, то попадется. Его подведет собственный ум, он где-нибудь сам себя перемудрит, и мы его схватим.
   - Надеюсь, не на моем трупе, - сказала Машка.
   Скворцов замахал руками.
   - Не говорите глупостей. Я опираюсь на свой опыт. Умники, любящие внешние эффекты, попадаются. А пока вы будьте поосторожней. А мы будем делать свое де­ло. Мельницы Господни мелют медленно, но тонко.
   Во мент залудил!..
   Наконец мои незваные гости засобирались. Марат намеревался из машины всю ночь наблюдать за подъездом.
   Сидеть в машине я его не пустил. Это было глупо и неудобно. Хлопотун, может, и сумасшедший, но не дурак. И что квартира может оказаться под наблюдением, без сомнения, мог догадаться. Даже, не исключаю, он и сам этого хотел. Такое вполне в его духе, затаиться и наблюдать, какой из-за него разгорелся сыр-бор. Поэто­му я предложил Марату остаться у меня и переночевать на диване. В квартиру с ментом Хлопотун бы точно не полез. Марат колебался не очень сильно. Он от­носился к нечастой категории удобных гостей. Неприхот­ливый, улыбчивый, общительный, но ненавязчивый. В конце концов, мы с ним, отправив Машку спать или хо­тя бы лечь отдохнуть, сами затеяли игру в карты. Чертов мент, на мое удивление, сделал меня как маленького. Вы­играл 20 долларов. Не смертельно, но обидно. В итоге ночь прошла без неприятных сюрпризов. А утром зашел Павел, который должен был быть Машкиным телохрани­телем в течение ближайшего дня.
   Позвонил Скворцову. Тот был явно не в духе. Опрос соседей по подъезду убитой и возможных свидетелей ничего не дал. Ни одной зацепки. Конечно, в эти не поздние часы какие-то люди по улице ходили. Но чтобы кто-то вызвал подозрение и как-то запомнился, или чтобы кто-то видел кого-то вместе со старухой, так такого, из­вините, нет.
   Машка вернулась со съемок в хорошем настроении. И рассказала, что сегодня вся съемочная группа чуть не померла со смеху. Они снимали какой-то важный по сюже­ту трагический эпизод. Машкиной героине-графине ее тайный покровитель по секрету рассказывает, что цари­ца, обещая помочь спасти любовника графини, из мести и ревности настаивала на смертной казни... В сцене завт­рака снимали, собственно, только верхнюю половину ту­ловища. В павильоне было жарко, все участники съемок мучились в громоздких, непроветриваемых костюмах. Но актер, играющий покровителя, переоделся наполовину. Парик, камзол, тяжелая брошь, всякие там рюшечки, а низ - короткие застиранные шорты и сандалии на босу ногу...
   Я деланно посмеялся с ней за компанию и спросил, не мешал ли ей мент.
   - Павел? Да что ты. И вообще все это выглядело глупо. Едем вместе в метро и делаем вид, что не знаем друг друга...
   Машка ужасно хотела куда-нибудь пойти. Погода бы­ла приятно прохладной, но не промозглой, а рядом с до­мом располагался маленький зеленый скверик, когда-то запущенный, а сейчас усилиями мэрии приведенный во вполне товарный вид. В машине неподалеку сидел Павел. Я подошел к нему.
  -- Ищете мне работу, - скривился он, нехотя вылезая из своей "лады", - нет, чтобы сидеть спокойно дома.
   - Это не я, Паша. Это все женское коварство.
   Но в скверике действительно было хорошо. Мы при­сели на скамейку.
   - Как ты думаешь? - спросила Машка. - Стоит мне делать УЗИ, чтобы узнать пол ребенка? Или пусть останется тайной, как раньше?
   Мое настроение сразу испортилось.
   - Поступай, как знаешь, - с плохо скрываемым раздражением ответил я. - Разве мальчика ты будешь любить меньше, чем девочку?
   Машка улыбнулась.
   В этот момент раздался хлопок, и что-то с треском вонзилось в скамейку рядом с Машкиным плечом. Отскочившая щепка больно стегнула меня по лицу.
   Бог ты мой, это же был выстрел. Я схватил Машку и повалил ее на землю, прикрыв своим телом. Краем глаза увидел бегущую к нам фигуру с пистолетом. К счастью, это оказался Павел. Он остановился рядом с нами и жестом показал, чтобы мы не вздумали подниматься.
   - Вы целы? - спросил Павел.
   - Да, мы целы... Пока, - констатировал я.
   Я отвел трясущуюся от страха Машку домой. Она бы­ла в прострации, лишь периодически, как робот, повторяла:
   - Он меня убьет.
   Я вызвал "скорую", набрехав, что у женщины плохо с сердцем. Не говоря ни слова, сунул доктору две тысячи:
   - Док! Мне, по сути, ничего от вас не надо. Эту женщину сильно напугал на улице какой-то ненормальный, и она никак не может прийти в себя. И все, что ей требуется, - успокоительный укол. Пусть просто поспит.
   - Людочка! Инъекцию реланиума.
   Но Машка не давала себя уколоть.
   - Ну, пожалуйста, не надо. Я попытаюсь перебороть сама. Без лекарства. Оно может повредить ребенку.
   Елки-палки, Машка же думает не о себе, она вообще боится смерти только потому, что это означало бы гибель ее неродившегося ребенка.
   - Женщина, - уверенно произнесла сестра. - Реланиум можно. Мы его делаем беременным.
   Доктор с оттенком сомнения кивнул. А мне было важ­но получить передышку. Машка наконец заснула. Вряд ли она сможет выйти завтра на работу, да и мне, вероят­но, лучше будет остаться с ней. Я залез в ее сумочку в по­исках записной книжки. Бог ты мой, у меня появилось ощущение, что засунул руку в мусорное ведро. Какие-то самые разные мелкие предметы лезли мне в руку. Единственные вещи, которые я с уверенностью опознал на ощупь, были ключи и мобильник. Выругавшись, я просто высыпал содержимое сумки на стол. Какие-то скомканные бумажки, пара конфет, салфетки, пластиковый пакет, конечно же, щетка для волос и прочая, и про­чая. Слава богу, из кармашка выпала маленькая записная книжка. Но теперь возникла другая проблема. Кому я, собственно говоря, собирался звонить? С большим тру­дом вспомнил, как зовут режиссера. Леонид Игнатьевич. Но ведь у него еще должна быть фамилия. Перелистав Машкину записную книжку от начала до конца, я все-таки наткнулся на режиссера. Разин, черт возьми, его фа­милия. Кто ж этого не знал?
   Наверняка он неуловим для звонков от неизвестных людей. Поэтому я строгим голосом представился начальником налоговой службы Зверевым, имеющим несколько приватных вопросов к Леониду Игнатьевичу. Это по­действовало. Ага, подумал я, задергался лауреат. Смотри, говорил я себе, будешь плохо разговаривать, точно по­знакомишься с налоговыми инспекторами. У меня в са­мом деле были среди них дружбаны. Но Разин оказался на высоте своего каннского диплома. Он вежливо посо­чувствовал Маше.
   - Нет проблем, Родион Николаевич, - сказал он. - Я практически закончил этап съемок с Марией Витальевной. В принципе, мы планировали еще что-то доснимать с ней завтра, но это несрочно...
   Только успел положить трубку, как телефон затрезвонил.
   - Я говорил, что больше не буду звонить, - раздался механический голос Хлопотуна, - но решил все-таки вас побеспокоить, напомнив русскую поговорку "первый блин комом".
   Раздались короткие гудки.
   А вскоре по телефону объявился сам капитан, и я поинтересовался, удалось ли ему установить, откуда велся разговор.
   - Звонил он с мобильника из центра города. А телефон, как мы установили, был куплен неким Карапетяном. Это пожилой человек, с трудом передвигающийся. Мобильник у него украли в метро где-то с месяц назад. В милицию он заявлять не стал.
   - Значит, очередная "пустышка"? - разочарованно протянул я.
   - Значит, так, - в тон мне ответил Скворцов и положил трубку.
   Машка проспала до утра. Она проснулась все еще испуганной, но ужасно злой.
   - Что же, теперь из дома вообще носа не высовывать? - выговаривала она мне, как будто я был в чем-то виноват. - Да я сама разорву его на части. Пусть только попадется, - распиналась она.
   Мне было и смешно, и тревожно. Что могла эта храб­рая женщина сделать против хитрого и целеустремленно­го противника? Он знал про нее все, она о нем ничего.
   - Машенция! Ты, по крайней мере, в ближайшее время никого рвать на части не будешь. А тихо сядешь на диванчик смотреть телевизор. С Разиным я договорился. У тебя в течение нескольких дней съемок нет.
   - Ты говорил с самим Разиным? - не без уважения спросила Машка. - Откуда у тебя его телефон?
   - От верблюда.
   Но все-таки сознался, что залез к ней в сумку.
   - Кстати, - добавил я, - в твоей записной книжке оказалось много мужских имен. - Машка покраснела. - Кто такой, например, Женя М.?
   Мне было все равно, я никогда не видел драмы в том, что женщине может быть интересен более чем один мужчина. Но Машка приняла мое праздное любопытство за проявление нехарактерной для меня ревности.
   - Что ты, дурачок, - с видом нашкодившей кошки заговорила она. - Женя - это гример. От него зависит, буду я красивой или нет.
   - Да-а, - протянул я, - а кто такой Ашот с пометкой в скобках "бюстгальтеры"?
   - Да ну тебя, - возмутилась Машка, - если я пишу "бюстгальтеры", это означает "бюстгальтеры". И ничего больше. Знаешь, сколько этот предмет женского туалета
стоит в бутике?
   Я не знал, но мог предположить.
   - Так вот, Ашот торгует ими с приличной скидкой... "Левыми", которые до бутиков не доходят, - закончила
она.
   В конце концов я ее пощадил и перестал задавать дурацкие вопросы.
   Набрал номер Скворцова узнать, как дела, и он меня удивил. Их специалисты по баллистике затруднялись в определении происхождения пули. Им пришлось поломать голову, консультироваться, пока не выяснилось, что она выпущена из оружия иностранного производства, по­добного карабину "Intervention М200". Точнее идентифи­цировать его они пока не могли. По предварительным данным, до этого случая на территории России данное оружие при совершении преступлениий не применялось.
   Я не знал, дает эта информация какие-либо зацеп­ки или нет. И не верил, что даже если и будет точно оп­ределен тип оружия, его владельца можно найти. Не та­кой Хлопотун дурак, чтобы легко себя подставить. Навер­няка ни в каких официальных базах данных эта пушка не числится...
   Тимур был настолько любезен, что разрешил не выхо­дить на работу. Мы и так должны были встретиться в пятницу на приеме в честь юбилея фирмы, на который не пойти я не мог.
   Иногда я звонил Скворцову. Между прочим, эта чертова винтовка чуть не подвела меня под монастырь. В первый раз, услышав название "Intervention М200" я из чистого пижонства сделал вид, что понимаю, о чем речь, хотя не имел и смутного представления. Но все-таки я спросил потом капитана, что это за вещь. Тот развеселился.
   - Родион! - сказал он. - Вы сейчас сняли с себя подозрение в причастности к покушению на Машу. Помните, я упомянул в разговоре с вами, что выстрел, вероятно, произведен из оружия иностранного производства, типа этой "антанты" или "интервенции". Я-то и сам не знал, что это такое. А вы не выразили никакого удивления, как будто знали, что это будет именно так. И я даже собрался установить за вами наблюдение. Но вы, наверно, просто постеснялись спросить. Так знайте. Это, может, и не самая-самая, но суперсовременная разборная снайперская винтовка со всякими прибамбасами.
   - Да откуда же она у него?
   - Родион Николаевич! Хоть не изображайте наивность, - раздраженно буркнул капитан. - В наше время за деньги можно позволить себе очень многое, если не все. Только еще нужны связи в определенных кругах. Вот этими кругами и связями мы сейчас и занимаемся.
  
  
   Наступил день юбилея. Я очень колебался, что мне де­лать. Не пойти, как уже говорилось, я не мог. Вопрос был в том, как поступить с Машкой. Несколькими днями ра­ньше я, как полагается, получил официальное приглаше­ние на прием. И, как принято, на двоих. В другой ситуа­ции я бы, не колеблясь, потащил ее с собой, но сейчас меня обуревали сомнения. Она прекрасно знала, что ни мужиков, ни баб в одиночку не приглашают, и букваль­но требовала, чтобы я пошел с ней. Может, действитель­но будет спокойнее, если мы будем рядом друг с другом. Хотя, по-честному, я больше опасался не Хлопотуна, а того, что на приеме будет Олигарх. А у него, как извест­но, дочь Нина. Знакомить этих женщин в мои планы сов­сем не входило.
   Не могу не похвастаться, но, как я полагаю, благода­ря моим заботам, прием прошел на высшем уровне. Да­же с артистами повезло. Они в "звездную" обойму не по­пали и создали собственный коллективчик, который очень неплохо зарабатывал, благо поводов для праздни­ков и траты шальных денег в стране предостаточно. Я их запомнил на одной тусовке и на всякий случай взял координаты. И теперь не переставал сам себя хвалить.
   Вы наверняка знаете, что на любом таком мероприя­тии наступает момент затишья, когда все официальные слова сказаны и люди начинают кучковаться по интере­сам. Тут-то и стали оправдываться мои худшие опасения. К нам приехал, к нам приехал Наум Яковлевич дорогой. А с ним красивая молодая женщина. И, странным обра­зом, я знал, как эту женщину зовут. Увидев ее, Машка окаменела. Она подозрительно глянула на меня и крепко взяла под руку. Первый раз в жизни.
   - Это ваш босс со своей женой? - с уксусно-кислым видом спросила она.
   - Это его дочь, - деланно равнодушно ответил я, а Машка ни за что ни про что меня больно ущипнула.
   Я надеялся, что Олигарх не задержится, но не тут-то было. Он был весел, общителен и явно не торопился уехать. В конце концов он устал ходить в народ и отозвал в сторонку меня и Тимура с нашими женщинами. И мы встали эдакой ставкой главнокомандующего, наблюдающей за ходом сражения. Я не знаю, произошло это слу­чайно или боссы втихаря решили надо мной поиздевать­ся, но, обменявшись вежливыми комплиментами по поводу внешности Нинки и совсем уже не красавицы жены Тимура, они буквально засыпали похвалами Машку. Все это выглядело бы невинно и даже лестно для меня, если бы они оба не знали о моих встречах с Ниной. А та сер­дито прикусила губку.
   Наконец Олигарх решил, что уделил нам достаточно времени и отвалил, оставив Нинку. А Тимур тут же этим воспользовался и тоже вместе со своей благоверной отча­лил. Мы остались втроем. Дружной веселой компанией из трясущегося от страха мужика и двух его любовниц.
   - Родион Николаевич! - светским тоном начала Нинка. - У меня не было ни секунды вставить слово в поток комплиментов, обрушившихся на Марию, но я присоединяюсь к мнению папы и Тимура Арсеньевича. У вас очень красивая жена.
   Вот змея, подумал я.
  -- Я не жена, - с чуточку кривой улыбкой парировала Машка. Знаете эту женскую улыбку? Вроде и придраться не к чему, а тебя как током бьет, отвали, мол, подруга, по-хорошему.
  -- Вы знаете, Мария (надо было слышать, как она произнесла это имя), я не знакома с Родионом. Но, к сожалению, хорошо знакома с жизнью бизнесменов по своему папе. Это люди, у которых единственной любовью являются деньги. После смерти мамы я молилась, чтобы
отец не "купил", как люди его круга, новую жену. И, слава богу, у него хватило ума этого не делать. Я часто думаю, что жены бизнесменов, по сути, хорошо упакованные и ухоженные куклы, но несчастные бабы. Глупо выходить замуж за бедного, но мужик не должен ехать мозгами из-за денег. Пусть лучше сходят с ума из-за своих женщин. Правда, Мария?
   Нина помолчала в ожидании так и не прозвучавшего ответа...
   - Надеюсь, ваш Родион не такой... - и вдруг оживилась. - Кстати, Мария, мне очень нравится ваша сумочка. Я подарила такую же своей домработнице. Она очень хорошая женщина, и мне искренне хотелось сделать ей приятное...
   Вот так-так. Ай да Нинка. Все-таки не удержалась и бросила гранату. И я всем нутром чуял, как Машка начинает заводиться. А Нинка невозмутимо извинилась и ска­зала, что ей нужно вернуться к отцу.
   Когда она отошла на несколько шагов, я повернулся к Машке. У кипящего чайника вот-вот должна была соско­чить крышка.
   Вы не поверите, но меня спас человек, которого я меньше всего хотел видеть. Виктор Юрьевич Долгов. Пом­ните, из "Сибирских дорог"? Он вовремя материализо­вался как будто из ничего.
   - Дорогой Родион Николаевич! Рад вас видеть. К сожалению, я пропустил официальную часть, но надеюсь, ничего не потерял. Мне необходимо лишь парой слов перекинуться с Наумом Яковлевичем... Если он захочет.
   Я состроил дружескую рожу.
  -- Виктор Юрьевич! Я тоже рад вас видеть. Если вам нужен босс, то он, видите, вон там кучкуется. Так что пользуйтесь моментом, у него сегодня хорошее настроение.
  -- Да-да, непременно воспользуюсь. - Долгов с любопытством оглядел Машку и после секундной паузы в некотором раздумье произнес: - Хотя уходить от такой сногсшибательной женщины, даже не узнав ее имени, было бы непростительной ошибкой.
  -- Машка зарделась в приятном смущении.
   - Родион Николаевич! Искренне вам завидую и прекрасно понимаю, что такая женщина дорого стоит. Берегите ее.
   Он откланялся и отошел.
   - Что он имел в виду? - спросила Машка. - И кто он такой вообще?
   - Просто юрисконсульт одной из фирм, который строит из себя лорда.
   - У него это неплохо получается, - глядя на меня с усмешкой, проговорила Машка.
   Я демонстративно вытер нос рукавом смокинга.
   - Да где уж нам, необразованным. От сохи, так сказать.
   - Ладно, не прикидывайся. Угости даму коктейлем.
   Мы выпили и еще какое-то время потусовались, а затем народ постепенно стал расходиться. Нам некуда бы­ло деваться, и мы тоже торчали у ярко освещенного вы­хода. Я искал глазами Тимура. Как бы мы с ним друг к другу ни относились, но не попрощаться было бы невеж­ливо. Как-никак второе после Олигарха лицо на торжест­ве. Последний, кстати, хитро, по-тихому, смылся раньше и забрал Нинку.
   Мы протиснулись к Тимуру и его супруге. Машка, повернувшись к моему боссу, начала говорить традицион­ные вежливые слова. В это время раздался какой-то хло­пок, и директор фирмы, откинувшись назад, упал, толк­нув своего же собственного охранника. На белой рубаш­ке стало расползаться красное пятно крови. Заголосили женщины. Охранники бросились прикрывать босса, на ходу вынимая оружие, но их помощь уже была не нужна. Машка пискнула, как птенец, и упала. Я бросился к ней. Это был обморок. Она быстро пришла в себя и с ужасом на меня посмотрела.
   - Тимур Арсеньевич жив? - дрожащим голосом спросила она. Поколебавшись, я отрицательно покачал головой. Машка всхлипнула.
   - Он погиб из-за меня? Хлопотун снова промахнулся?
- Машка словно вела свое дознание.
   Я удивленно округлил глаза.
   - Машенция! С чего ты взяла? Быть состоятельным человеком в России - очень опасная профессия.
   - Ты уверен, что целились не в меня?
   Точного ответа у меня не было, разубеждать ее мне со­вершенно не хотелось.
   - Маша! Если честно, - проговорил я, - то на Библии я клясться не стал бы. Но приготовься к тому, что меня менты могут запросто взять за одно место. И больно.
   - Ты здесь при чем?
   Я усмехнулся.
   - Да при том, подружка. Меня легко сделать главным подозреваемым. Место директора-то скорее всего займу я, да и с личной приязнью между нами в последнее время был напряг...
  
  
   Менты вежливо-настоятельно предложили мне и Ма­ше назавтра явиться для дачи показаний.
   Майор Пинхадзе очень настойчиво, оправдывая мои тайные опасения, расспрашивал о моих взаимоотношениях с боссом.
   Я подписал протокол и вышел, так и не поняв, пове­рил ли мне майор или нет. У меня создалось впечатление, что ему довольно сильно хотелось защелкнуть на моих руках наручники. И ему было жаль, что доказательств моей причаст­ности к преступлению у него не было.
   В коридоре ждала Машка. Теперь наступила ее оче­редь отвечать на вопросы. Она задержалась. Наконец вместо Машки вылез Пинхадзе.
   - Родион Николаевич! Зайдите, пожалуйста, снова.
   Я вошел и озабоченно глянул на Машку. Она вполне спокойно сидела на стуле, который недавно занимал я.
   - Родион Николаевич! - с нотой укоризны спросил Пинхадзе, - что же вы ничего не рассказали про то, что вашу девушку преследуют и заведено уголовное дело? Я бы тогда связался со Скворцовым.
   - Я, Отар Георгиевич, лишь отвечал на ваши вопросы, - сказал я. - Вы ведь, намеренно или нет, откровенно мне продемонстрировали, что я нахожусь на подозрении. А если это так, то как бы вы среагировали на мой рассказ о маньяке-убийце? Вы бы решили, что я пытаюсь увести следствие в сторону. Кроме того, я и сейчас считаю, что целью убийцы был Тимур, а не Маша.
   Я прокашлялся.
   - Впрочем, скоро сможем узнать более точно. Хлопотун, если это его рук дело, позвонит. Кроме того, я надеюсь, у вас есть пуля убийцы для сравнения с той, которая чуть не попала в Машу.
   Машка при этих словах вздрогнула. Пинхадзе нас отпустил, и я заметил, что его изначаль­ное предубеждение против меня поколебалось. А вечером раздался звонок.
   - Алло! - выжидательно произнес я.
   - В следующий раз не промахнусь, - раздался скрежещущий голос.
   Я положил трубку.
   - Ложная тревога. Ошиблись номером.
   - Ну и слава богу, - спокойно прореагировала Маша, вытащила свой "мобильник" и набрала какой-то номер.
   Я немного расслабился.
   - Олег Андреевич! Нам только что звонил Хлопотун, - сказала Машка. - Вы успели записать этот разговор?.. - А дело перешло к вам от Пинхадзе? Нет? Хорошо, я уверена, что вы сделаете все, как надо.
   Машка бросила мобильник на стол.
   - Родик! Не надо больше врать. Я должна знать правду.
   - Хорошо, - сказал я. - Ты будешь знать столько же, сколько я. Просто мне не хотелось тебя добивать. Подумал, может, цель Хлопотуна совсем не в том, чтобы тебя убить. Ему, если хочешь знать, нужно не твое мертвое тело, а твоя сломанная душа. За ней он охотится. Хлопотун хочет тебя сломать и подчинить себе.
   - Бог ты мой! - с сомнением воскликнула Машка.- Ну, ты напридумал.
  -- Маша! Мужик возжаждал тебя. Сломанного человека подчинить легко. Завтра, скажем, подойдет к тебе где- нибудь эдакий обаятельный мужчина и заговорит приятным голосом. Не жабьим, как по телефону, а ласковым. Как у Виктора Юрьевича.
   Машка укоризненно на меня посмотрела.
   - Посочувствует, дельный совет даст. Не то что я...
   - Родик! - серьезно спросила Машка, - ты когда-нибудь у психиатра был?
   Я засмеялся, отрицательно покачав головой.
   - Можешь иронизировать, сколько хочешь, но я вовсе не исключаю, что прав. Думаю, нужно изложить эту идею Скворцову. Кстати, о чем ты с ним чирикала?
   - Выясняла, не перешло ли к нему дело. Пока нет. Это произойдет в том случае, если совпадет пуля, убившая Тимура Арсеньевича, с той, которой стреляли в меня. А пока он добился усиления моей охраны.
   - А про пушку Хлопотуна не спрашивала? Может, удалось что-то откопать?
   - Да мне и в голову не приходило этим интересоваться...
  
   Сесть в кабинете Тимура я не рискнул. Расположился у себя, и через некоторое время схватился за голову. Телефон трезвонил не переставая, хотя звонки проходили сортировку у Генриетты. Бесконечная череда соболезнований, согласование процедуры похорон и т. п. У меня практически не было времени вздохнуть. Наконец попро­сил полчаса меня ни с кем не соединять.
   Минуту я просто сидел, тупо глядя на дверь напротив, а потом набрал номер Скворцова. Тот явно обрадовался, услышав мой голос.
   - Родион Николаевич! К вам совершенно невозможно дозвониться. Ни на городской телефон, ни на мобильник.
   Я объяснил ситуацию, Скворцов понимающе причмокнул губами.
   - Родион Николаевич! У меня есть новости, не знаю, хорошие или плохие. Пули даже при не очень тщательном сравнении выглядят идентичными. Существует высокая вероятность, что и в этот раз жертвой преступления должна была стать Мария Витальевна.
   - Так что же в этом хорошего? - удивился я.
   - Для Маши, думаю, ничего, - грустно сказал он, - для вас наоборот. По крайней мере, Пинхадзе почти перестал вас подозревать в убийстве. Очень вы ему не понравились. Он, знаете ли, у нас сторонник физиогномики. Вы напомнили ему гидропонный овощ. С виду красивый и вкусный, а внутри вода и антибиотики, чтобы привкус гнили отбить.
   Я не очень весело засмеялся.
   - Его лицо мне тоже не шибко понравилось. Типичный "оборотень в погонах"... Значит, мне правильно показалось, что ему не терпелось меня арестовать?
   - В общем не без того, - согласился капитан. - Но Пинхадзе не оборотень и хороший сыщик. И если факты с его предположением не совпадают, он их подтасовывать не будет.
   - Так он будет и дальше вести это дело? - с тайной надеждой поинтересовался я.
   Скворцов хмыкнул. Похоже, он прекрасно понял, по­чему я спрашиваю.
   - Да нет, спихнул на меня.
   - А вам, Олег Андреевич, удалось как-то продвинуться в поисках Хлопотуна?
   Молчание было достаточно красноречивым.
   - Может, узнали что-то про оружие?
   Скворцов ответил неожиданно раздраженно:
   - По нашим каналам ни "Intervention", ни подобная ей винтовка "Windrunner" нигде не фигурировали. И легальные, и нелегальные продавцы оружия утверждают, что в обозримом времени не получали на них заказ.
   - Так откуда же она у Хлопотуна?
   - Откуда? - мрачно переспросил Скворцов. - Оттуда. Мы можем выявить поставщика оружия только тогда, когда он занимается этим постоянно, а если кто-то ввез карабин контрабандой и не попался, выйти на него практически невозможно.
   Значит, найти Хлопотуна через оружие шанс был невелик. Тогда я выдал Скворцову свою версию о намере­ниях Хлопотуна.
   - Вы, Родион Николаевич, на меня не обижайтесь, - сказал он, - история очень занимательна, но для меня совершенно бесполезна. Это для какого-нибудь форума судебных психиатров. А я ищу убийцу двух конкретных людей, не занимаясь психоанализом. Более того, ваша теория может быть даже вредна для Маши и всех нас. Потому как вы утверждаете, что цель маньяка только напугать, а не убить. Это может всех расслабить, уменьшить бдительность охраны и страх Марии Витальевны. А ей очень нужно Хлопотуна бояться.
   Один из прозвучавших в этот день звонков все же, несмотря на всю ситуацию, оказался приятным. Я поговорил с Олигархом. Мы оба выразили друг другу вежливое сочувствие по поводу гибели Тимура и обсудили дату и церемонию похорон. Потом он нейтральным тоном сказал, что с сегодняшнего дня я начинаю официа­льно исполнять обязанности директора фирмы, и, более того, моя кандидатура будет представлена правлению для утверждения на постоянную должность. А человека, вы­двинутого Олигархом, правление сроду не рискнуло бы "прокатить". Я поблагодарил, с трудом скрывая радость. Он помолчал и печально заметил:
  -- Я всегда стараюсь действовать по справедливости. Поэтому так дорожил Тимуром. Он был такой же, как я. А вы другой. Как все ваше поколение. И благодарить за это место вы должны не меня, а Нину. Поверьте, у меня на примете были люди и посильнее вас, и поопытнее. Да и, не обижайтесь, подыскивал я Тимуру смену среди известных мне фигур, а не варягов, вроде вас. Впрочем, как и меня. Был на примете человек, имеющий связи с Росвооружением. Давно пора начинать пастись там. Но я оценил вашу корректность во взаимоотношениях с моей дочерью. И видел вас и вашу девушку вместе. Надо сказать, вы заработали у меня очки тем, что проявили характер и после нашего разговора остались с Машей, а не переключились на Нинку. Она ведь тоже весьма недурна собой. И завидная пара.
   - Ваша дочь красавица, - совершенно искренне сказал я. Олигарх не ответил, но я чувствовал, что ему услышанное по сердцу.
   Бедная старомодная акула капитализма...
  
   Домой я прилетел как на крыльях. Может, это было безнравственно в той ситуации, но я не мог не похвастаться. Маш­ка же откровенно куксилась. Рассказала, что звонила ро­дителям в Курск, но не рискнула говорить с ними о ма­ньяке.
   - А может, отправить тебя к Гришке? - неожиданно для самого себя спросил я. - Там-то чужаку остаться незамеченным будет нелегко.
   - Нет, Родик. Этот вариант мне не подойдет. Во-первых, я этого места боюсь из-за спиритического сеанса, из-за встречи с волком. Во-вторых, не хочу подвергать опасности хорошего человека, твоего дядю. И так уже двое поблизости от меня погибли.
  
   Хлопотун внезапно пропал. До этого он проявлял се­бя достаточно активно, а тут испарился. Затаился. Охра­на добросовестно следила за моей квартирой, группа Скворцова продолжала искать следы убийцы. Так прошел день, второй, третий... Я по все более расслабленному поведению Машкиных стражей заметил, что их первоначальная бдительность потихоньку сходит на нет. По-чело­вечески понятно. Хлопотун мог специально устроить пе­рерыв в расчете на то, что напряжение спадет и люди расслабятся. Я позвонил Скворцову, поделившись опасе­ниями. Ничего успокаивающего: он не скрывал, что и эту охрану ему придется снять вне зависимости от того, пой­мают они Хлопотуна или нет.
   Так прошла неделя. У Машки возобновились съемки. Число охранников снова сократили до двух, Я позвонил Скворцову и попытался возмутиться, но Скворцов меня перебил:
   - Я знаю, что вы правы. Но таким образом устроена и работает система. И вообще, Родион Николаевич, отсутствие активности Хлопотуна вовсе не означает, что он коварно затаился и выжидает. Вы же и сами заметили, что он не выдерживает долгого молчания. Не забывайте, мы имеем дело с обыкновенным больным человеком. Он мог попасть в аварию, его могли посадить в психушку, он просто мог уехать с женой в отпуск.
   - С женой в отпуск?
   - А почему бы и нет? С чего вы решили, что он не женат? Наверняка он с виду обычный законопослушный гражданин, начитавшийся "ужастиков".
   То, что охранники начинают все больше расслабляться, получило подтверждение уже через два дня. По секрету и глупо гордясь собой, Машка поведала, что у Паши заболел пацан и некому было его везти к вра­чам. Павел, ужасно переживая, попросил у Маши разре­шения смыться. На пару часов. Она, конечно, согласи­лась. А я обозвал ее дурой.
   Наверно, это было к лучшему, что я был завален раотой. Мне было необходимо разобраться с кучей дел, которая осталась недоделанной, но, что еще важнее, нуж­но было подсуетиться и замкнуть на себе очень важные личные контакты, не дай бог, кто-то чужой попытается заполнить эту нишу.
   Машка же снова целиком погрузилась в съемки. И бы­ла очень довольна их ходом. Каннский лауреат продол­жал ее хвалить и не переставал время от времени выра­жать сочувствие по поводу случившейся с нею истории. Охранников она старалась не замечать, хотя время от времени приглашала подняться к нам выпить чая.
   Так прошло еще дней десять. У Машки был выходной, она осталась дома. А у меня, как назло, сломалась маши­на, и на работу пришлось добираться своим ходом. Машка еще посмеялась, что наконец-то я вспомню, как чувст­вуют себя простые смертные. Меня смущало и злило, что я выбивался из обычного графика.
   Как и в предыдущие дни, работы у меня было по гор­ло. В редкие свободные промежутки я пробовал звонить Машке, но телефон дома не отвечал. Вначале не придал этому значения. Мало ли что? Вышла в магазин, неожи­данно вызвали на студию. Но и мобильник тоже не отвечал. Я начал волноваться и попросил Генриетту сделать то, о чем никогда не просил раньше, связать меня по лю­бому доступному телефону с Машей. Через час она доло­жила - ничего не вышло. Я набрал номер Скворцова.
   - Олег Андреевич! - сказал я. - Боюсь, что я вам надоел и кажусь обсессивным, но панически тревожусь за Машу.
   - А что случилось?
   - Да понимаете, она сегодня свободна от съемок и должна сидеть дома, но не отвечает ни по городскому телефону, ни по мобильнику...
   - Ладно, Родион Николаевич, - без особого энтузиазма пообещал Скворцов, - позвоню ребятам, пусть выяснят.
   Я не находил себе места, то и дело погля­дывая на молчащий телефон.
   - Родион Николаевич! - раздался голос секретарши. - Вам из милиции.
   Моя рука стала влажной.
   - Родион Николаевич, - услышал я хриплый голос Скворцова. - Немедленно приезжайте. С Марией Витальевной случилось несчастье.
   - Она жива?
   - Приезжайте немедленно.
  
   Еще из коридора я увидел: Машка в ее обычном домашнем халатике лежала, вытянувшись по струночке, с букетом красных гвоздик. Из груди торчал нож. А на ли­це помадой была нарисована издевательская клоунская улыбка.
   Нет, я не потерял сознание, отвечал на вопросы, о чем-то разговаривал со Скворцовым, выпил рюмку коньяка. Но я был не я. У меня было странное ощущение, что мой мозг и те­ло существуют отдельно друг от друга. Я поднимал руку, и мои глаза удивленно на нее смотрели: движется чья-то рука. Мир словно вывернулся наизнанку. Вон пожух листик на гвоздике в Машкиной руке. Но смысл проис­ходящего плохо доходил до меня. И я молил бога о том, чтобы все поскорее ушли и забрали Машкино тело. А по­том я неожиданно вспомнил, что нужно сообщить ее ро­дителям, и на секунду очнулся. Я ведь даже не знал их те­лефона.
   - Олег! Посмотри, в ее сумке должна быть записная книжка. Сам я трогать ее вещи не могу. Они еще ею дышат.
   - Хочешь, мы сами сообщим?
Я поморщился.
   - Не могу себе этого позволить. Маша прожила со мной почти три года и была от меня беременна. Она погибла в моей квартире, в моем доме и, может, по моей вине. Надо было мне настоять и на время спрятать ее в лесу у моего дядьки...
   Наконец они все ушли и забрали Машу. Совершенно обессиленный, я буквально рухнул на диван. Поколебавшись, набрал телефон Нины.
   - Нина! - сказал я. - Машу убили.
   И заплакал.
  
   Трудно передать кошмар следующих дней. Трое суток у меня пробыли Машкины родители. Что я мог сказать совершенно пригнутым горем к земле, маленьким и провинциально добродушным людям, которые меня-то, по сути, и не знали. Да и кто я был им вообще? Полузять?
   Поэтому день, когда я вернулся на работу, стал для меня настоящим облегчением и закончился быстрее, чем мне хотелось бы. У подъезда фирмы меня ждала Нина.
  -- Ты как, Родик! Держишься? Может, если это не сильно ударит по доходам твоей фирмы, пойдем в кино? - осторожно предложила Нина. - Там темно, разговаривать не надо, а если захочешь поплакать, так никто не заметит.
  -- Я уже свое отплакал, - ответил чуть резче, чем хотелось бы.
  -- Вот и славно, - сказала Нина. И она действительно, как маленького, за ручку повела меня в кино. А потом пригласила подняться к ней перекусить. Но у себя не оставила. Сказала, что это грех, похоронив одну женщину, через несколько дней ночевать у другой.
   - Было уже довольно поздно, когда я приехал домой, и поспел точь-в-точь к звонку Скворцова.
   - Родион Николаевич, - вежливо попросил он, - зайдите, пожалуйста, завтра ко мне в управление. Я хочу вам что-то показать.
   Это "что-то" было видеозаписью камеры наблюдения, установленной у нашего подъезда. В 8.14 по таймеру в дом вошел пожилой мужчина в очках и с уса­ми. Он был одет в просторный неприметный плащ, из-под лыжной шапочки лезли седые космы. Обе его руки были заняты. В левой он держал плетеную пластиковую сумку с картошкой и пакетом молока, а в правой - букет гвоздик. Мужчина чуть прихрамывал на левую ногу. В 8.27 он вышел без цветов и сумки и через секунду исчез из поля видимости. Его лицо практически ни в один из моментов записи я толком разглядеть не смог.
   Скворцов попросил еще раз повнимательнее вглядеть­ся в незнакомца. Мне показали запись повторно. Неизвестный мне никого не напоминал, о чем я заявил капи­тану, ожидая дальнейших объяснений.
   - Видите ли, Родион Николаевич, - сказал Скворцов. - У нас за тот день есть запись всех лиц, входящих и выходящих из подъезда после вашего ухода на работу. Этот человек единственный, который вошел с цветами, а вышел без них.
   - Так вы думаете, это Хлопотун?
   - Гарантий у меня, конечно, нет, - ответил капитан. - Но почти уверен - это он. Хлопотун за вами, как вы догадались, следил, значит, просто мог попасться на глаза, а вы могли его разглядеть... И длинные волосы, и усы, и очки - это просто, но очень эффективно сбивает с толку и отвлекает внимание. Я даже обратился к нашим экспертам и попросил их составить его фоторобот, но без этих примет. Они посмотрели пленку и отнеслись к моей идее скептически. По их словам, в записи нет ни одного подходящего ракурса анфас.
   Я покопался в памяти уже более целенаправленно. Нет, никого похожего не вспомнил.
   - Ну, что ж. На нет и суда нет...
  
   Олигарх не поскупился на свадьбу любимой дочери. Пригласил высокопоставленный зверинец. Но мне было наплевать. Главное, Нинка была совершенно счастлива, хотя мы с ней, честно говоря, ужасно устали от этого мероприятия. Я тайком от новобрачной заливал в себя вод­ку. И что обидно-то - компании у меня не было. Приглашенные с моей стороны мама и Гришка вначале рас­терялись, а потом затерялись среди этого псевдобомонда, не успевшего еще закопать в огороде свои онучи, и быст­ро свалили, а мои мушкетеры, Дух и Ким, вообще меня подвели. Ким подвернул ногу, катаясь на горных лыжах, его загипсовали. А Дух укатил за границу, и от него дав­но не было вестей.
   Наконец нам с Нинкой удалось смыться. Мы, как положено, сели в лимузин и покатили в заказанные по это­му случаю апартаменты, где должны были провести пер­вую брачную ночь. Нинка, хватившая приличную порцию шампанского, всю дорогу хохотала, а я, чтобы ее ве­селье не угасало, дурачась, изображал из себя неопытно­го молодожена и требовал клятвы, что она девственни­ца...
  
   ...Я поехал к Духу, задаваясь вопросом, какого черта ему надо. Мы довольно давно не виделись и не перезванивались. Он уехал по своим делам в Штаты и пропал напрочь, а потом вдруг появился, худой, задерганный и неразговорчивый. Мы с Кимом вначале пытались выта­щить его в сауну, но он избегал нас и затем вообще ушел в подполье. Ким, которому он все-таки позванивал, гово­рил, что Дух и с Таськой расстался. Она вроде не хотела разрыва, а он ее прогнал, хотя потом ужасно жалел.
   А сегодня вдруг позвонил и мрачно велел приехать. Мне это было совсем не с руки. Нинка просила прийти пораньше. Она плохо переносила беременность...
   Дух молча открыл дверь, безо всяких приветствий и рукопожатий, как какую-то диковинку, оглядел меня, повернулся спиной и пошел обратно в комнату. Было непо­хоже, что я для него желанный гость. Он вынул здоровен­ную бутылку виски и два бокала, притащил кусок дово­льно непрезентабельного вида колбасы и далеко не све­жий хлеб.
   - Нам сегодня понадобится много виски, - наконец сказал он. - На трезвую голову этот разговор не пойдет.
   - Что такое, Дух? Ты сам на себя не похож.
   Он брезгливо дернулся.
   - Умирающие редко выглядят как свежие огурчики.
   - Умирающие?
   - Да, Зверек, умирающие. Мне осталось несколько месяцев. Болезнь вернулась.
   Я вскочил и заходил по комнате.
   - Погоди, Дух. Зря ты, что ли, столько времени в Штатах ошивался и сумасшедшие бабки заплатил?
   Дух усмехнулся.
   - Заплатил - не заплатил, но, видимо, нельзя купить себе здоровье чужой кровью.
   - Погоди, погоди. Врачи-то что говорят?
   - Да то и говорят, опять придется химию делать. А я-то уже грамотный, про свою болезнь все прочитал. При рецидиве после пересадки костного мозга шансы больного снова войти в ремиссию близки нулю. А все сейчас происходит так, как в первый раз. Тогда у меня кровь но­сом пошла, остановить никак не могли. Совали в нос тампоны, пока кто-то не догадался анализ крови взять. А там тромбоцитов с гулькин нос, удивительно, что еще до смерти не закровил. Позвали гематологов. Стали перели­вать кровь, сделали пункцию. Лейкемия. И пошло-пое­хало. Химия такая, химия сякая. А это, брат, не сахар. Но гематологи молодцы. Вроде выкарабкался я. У тебя, ска­зали доктора, полная ремиссия. Но это не выздоровле­ние. Человек вроде бы совершенно здоров, но через па­ру-тройку лет лейкемия, как правило, возвращается. И снова надо делать химию до новой ремиссии, если вооб­ще удастся ее достичь. Вторая намного короче первой, дальше та же музыка, рецидив, химия, снова музыка, но похоронная. Пересадка костного мозга - тоже не гаран­тия, но шансы выжить намного выше, если деньги не проблема. За рубежом опыта побольше. Я, понятное де­ло, полез в Интернет выяснять, что да как. Оказалось, процедура, в зависимости от страны и медицинского центра, стоит, на минуточку, от 20 до 100 тысяч баксов. Денег у меня не было. Вот так-то я и попал к тебе в ла­пы. Ты же - упырь, признайся.
   Дух стал совать мне в лицо какой-то листок. Это был его анализ крови.
   Я механически взял его в руки.
   - Да на фига он мне? Я же все равно в этом ничего не понимаю.
   - А что тут понимать? - издевательски спросил Дух. - Ты ж упырь. Погляди. Видишь, тромбоцитов только 15 тысяч. В любой момент могу закровить. Тебе тогда отлить стаканчик на халяву?
   Отвечать на эти патологические выпады больного человека я не стал. Пусть выговорится. Я сел и плеснул себе и ему виски.
   - На, Дух, пей. Это не кровь.
   Что Дух болен лейкемией, я узнал не сразу. Когда мы, с легкой руки Кима, начали вместе ходить в сауну, я сра­зу обратил внимание, что Дух какой-то смурной. И пари­ться не любил, говорил, что вредно для здоровья, выпи­вал осторожно. Но потом потихоньку оттаял, вошел во вкус и как-то по пьянке проговорился про болезнь и необходимость пересадки. Я, естественно, посочувствовал, а что еще? Но помочь ничем не мог до того момента, пока не подвернулись эти "Сибирские дороги". Надеюсь, вы не оказались наивными и не подумали, что я от­казался от денег? Я лишь, от греха подальше, громоглас­но отверг предложение Виктора Юрьевича при свидете­лях в кафе. А он-то сразу раскусил, что я просто работал на публику. Мы встретились еще раз и мило поговорили тет-а-тет. Нужно быть полным дураком, чтобы отказать­ся от полумиллиона при минимальном-то риске. Меня больше пугала не уголовная ответственность, а то, что я проект не сумею протолкнуть. Не дай бог, если б лажанулся, тогда бы точно ответил по всей строгости, но не перед законом. По чистой случайности из-за сентимента­льного отношения Олигарха к своему автодорожному образованию моих усилий почти не понадобилось. Хуже было, что история с "Сибирскими дорогами" вконец ис­портила мои взаимоотношения с Тимуром. Он, чего гре­ха таить, давно надоел мне, мешая развернуться в полную силу, что и решило его судьбу. Более того, он стал еще более серьезной помехой, когда я узнал, что "Сибирские дороги" приватно встречались и с ним. И, несомненно, тоже пытались его подкупить. Но только разгневали. До­казать он ничего бы не смог, но испортить мне жизнь - запросто. У меня и раньше нет-нет да и возникала шальная мыль, а не грохнуть ли его. Знаете, начинаешь в шутку баловаться игрой под названием "внезапная смерть нача­льника": то его машина вдруг сбивает, то он сибирской язвой заболевает. Чем дольше так шутишь, тем четче начинаешь понимать, что всерьез разрабатываешь план убийства. Но найти настоящего киллера легко только в кино. А мне нужен был такой, который не попадется. И все чисто сделает. Чтобы никому и в голову не пришло, что я могу быть с этим делом связан. Меня же обязательно, как заинтересованное лицо, должны были заподоз­рить...
   Время поджимало. Если Тимур, как я полагал, на самом деле собирался рассказать Олигарху, что подозре­вает меня в получении крупной взятки, а проект "Си­бирских дорог" - просто большая афера, то он мог сде­лать это в любой момент. И я подумал о Духе. Он как-то в сауне прилично перебрал и полунамеками стал расска­зывать про свое боевое прошлое, где-то в юго-восточной Азии, где граждан России вообще быть не должно. И похвастался, что друзья преподнесли ему на память краденую американскую снайперскую винтовку "Windrunner М96". В тот вечер он был настолько пьян, что я повез его домой, еле до­тащил до квартиры. А там он снова раздухарился и вместо того, чтобы лечь спать, зачем-то полез на антресоли.
   Он достал оттуда чемоданчик, с виду обыкновенный кейс, раскрыл его. Там действительно лежал разобранный карабин и оптический прицел к нему. Все чистенькое, акку­ратненько упакованное, как в боевиках про киллеров.
  -- Видал миндал? - спросил Дух. Он еле держался на ногах и глупо улыбался. - А знаешь, сколько стоит? 7500 баксов. По каталогу фирмы. Но за такую цену эту игрушку у нас не купишь.
   Потом я узнал, что он мастер спорта по стрельбе. И подумал: а почему бы этому смертнику не заработать себе необходимую сумму, проявив навыки ворошиловского стрелка?
   Все люди читают детективные истории и понимают, что, как бы автор ни пытался запутать читателя, он в кон­це должен раскрыть преступление, опираясь на мотив и найденные улики. С мотивом у меня, как вы поняли, было все в порядке. Более того, даже для наших регулярно критикуемых сыщиков он лежал на поверхнос­ти. Обычная ситуация. Относительно молодой энергичный менеджер захотел избавиться от своего босса, чтобы за­нять его пост. А это означало, что если я планирую прес­тупление и собираюсь собственноручно или чужими рука­ми убрать Тимура, у меня должно быть железное алиби. Заказным убийством давно никого не удивишь. И в итоге что-нибудь бы выкопали. Вместо того чтобы создавать алиби, нужно было сделать так, чтобы улики против меня, как против невинной овечки, просто отсутствовали. Я по­думывал, не инсценировать ли несчастный случай, но каж­дый раз приходил к неутешительному выводу, что обяза­тельно где-то произойдет прокол.
   Нужен был человек, стопроцентно уверенный, что на него идет охота. А ружье должно было хотя бы один раз в этого человека выстрелить, но не убить, чтобы у следователей уже была пуля для сравнительной экспертизы с той, которая должна поразить босса. И тогда круг бы замкнулся. Предумышленное убийство Тимура превра­тилось бы в непредумышленное в результате покушения на совершенно другую персону. И я бы как подозревае­мый вообще вышел из игры. И тогда я придумал эту воз­ню с Машкой. Возложив на нее роль жертвы преследова­ний поклонника-маньяка. Она же так хотела быть актри­сой...
   Сложнее всего было договориться с Духом. Я долго готовился и как-то так, между делом, за выпивкой, поделился с ним своими неурядицами, тем, какой у меня ста­рый и нудный начальник и как он меня зажимает. Дух согласно закивал и рассказал нечто подобное из своей биографии. Хорошо было бы, если б все начальники по­дохли. Не желая перегибать палку и торопиться, я увел разговор на обычное ля-ля, а потом, как бы случайно, пе­рескочил на оружие. Дух обожал говорить о технических характеристиках всяких огнестрельных пукалок и о своей снайперской стрельбе. Когда он достаточно наговорился, а я восхищенно поохал, то, как бы из праздного, житей­ского любопытства я спросил:
   - Слушай, Дух. Я, конечно, не думаю, что ты ответишь правду, но все-таки спрошу: тебе людей убивать приходилось?
   У Духа появилось странное выражение, затуманенные алкоголем глаза вдруг стали совершенно трезвыми.
   - Ты прав, Зверек. На этот вопрос я тебе не отвечу.
   Мы выпили еще, а затем я, изображая нерешительность, проговорил:
   - Научи меня стрелять из твоей винтовки.
   - Зачем тебе это?
   Я долго разыгрывал колебания, а потом, как бы решительно их отбросив, произнес:
   - Мне нужен твой инструктаж и твоя пушка. Не могу я больше с Тимуром. Представляешь, организовал я тут как-то выгодную сделку, а он вдруг рогом уперся, не будет, мол, наша компания с этими людьми работать, и все. И никаких объяснений. Но меня, слава богу, в тот раз Олигарх поддержал. И сделка прошла. Тимур на меня совсем взъелся, в открытую заявляет: больше, сосунок, ты моей фирме не нужен. И, знаешь, так подленько продолжает: мол, ты даже не думай устоиться в бизнесе в Москве или Питере. Хрен тебя кто возьмет. Все будут знать, что ты нечист на руку. А у него-то связи ого-го.
   - Да ты что! Вот сволочь.
   Трясущейся от гнева рукой я взял рюмку.
   - Понимаешь, Дух. Я на сегодняшний момент человек не бедный, но на мне висит содержание матери и Гришки. В лесу у него все на мои башли сделано, - соврал я, - если потеряю работу, пойду собирать бутылки.
   Дух с иронией на меня посмотрел. Я усмехнулся.
   - Ладно, преувеличиваю. Но то, что буду сидеть в глубокой заднице, точно. Поэтому не задавай мне лишних вопросов, а дай пушку на время и покажи, как стрелять. Убью гада.
   Дух от моих речей совершенно обалдел.
   - Ты, что, Зверек! Всерьез?
   Я кивнул.
   - Идиот! - заорал он. - Ты что, в тюрьму захотел? Загляни для начала, козел, в УК. Почитай 105-ю статью. Ты сам-то людей когда-нибудь убивал? Ты что, полагаешь, в людей стрелять - то же самое, что норму НВП, или как это сейчас называется, сдавать? Да и попадешься ты сразу, Козлодоев.
   Я упрямо стоял на своем.
   - Дашь ты мне винтарь или нет, я его все равно убью. Мне с ним на одной земле тесно.
   - Удивительное дело, - снова заговорил Дух, - я давно уже решил, что времена, когда я всерьез держал в руках оружие, остались в прошлом. И надо же было нарваться на такого жаждущего крови идиота, как ты.
   - Я жажду не крови, а справедливости, - хладнокровно парировал я. - Ты бы знал, какая Тимур сволочь. Подлый вонючий гад, лижет зад Олигарху и тайком запускает руки под юбки молоденьким курьершам. Да при том строит из себя святошу.
   Дух тяжело вздохнул.
   - Ладно. И как стрелять покажу, и как следов не оставлять. Может, одумаешься, пока будешь учиться. Только убьешь ты его или нет, а поймают тебя и упекут. А заодно и меня. Вот уж когда моя лейкемия пригодится. Небось, условным сроком отделаюсь.
   - Дух! Ты же золотой мужик! - заорал я радостно. - Те­бе цены нет.
   Мы снова помолчали, и я с видом, что у меня возник­ла новая идея, осторожно подступил:
   - Может, подло с моей стороны... Но ты упомянул про лейкемию.
   Дух с любопытством поднял голову.
   - Ты же, Дух, знаешь, что я человек бизнеса, и всегда
прокручиваю всякие варианты. Может, есть способ убрать Тимура и не попасться? Только выстрел сделаешь ты. А я взамен оплачу тебе операцию по пересадке костного мозга.
   Дух выглядел абсолютно спокойным, и я не знаю, что творилось в его голове, но то, что мне самому с большим трудом удавалось сохранять равнодушный вид, оказалось скрыть непросто.
   - Знаешь, пойдем-ка лучше окунемся в бассейн.
   Я чуть не взвыл от злости. Какой, к черту, бассейн. Говори скорей "да" или "нет".
   Мы встали под ледяной водопад. Мне казалось, что струи, ударившись о мою голову, с шипением испаряют­ся, как будто падают на раскаленную сковороду.
   А Дух вдруг буднично так спросил:
   - У тебя есть деньги на пересадку?
   Я чуть не подпрыгнул от радости. Но внешне сохранил невозмутимый вид.
   - Деньги я добуду. Столько, сколько скажешь, в пределах разумного. Такую сумму просто из кармана, конечно, не вынуть, - соврал я, у меня, кроме моих сбе­режений, только взятки было полмиллиона, - но постара­юсь. Что-то продам, где-то подзайму, не твоя головная боль...
  
   Я встряхнул головой, отбрасывая воспоминания, и снова оказался в квартире Духа.
   Он сидел напротив и разглядывал меня, как экспонат из паноптикума.
   - Дух! Что уставился? - спокойно спросил я. Вдруг понял, что передо мной сидит не обвинитель, а просто сломленный страхом смерти человек, который безумно боится, что ему все-таки придется расплачиваться за грехи, и судорожно ищет оправданий и виноватых. Интерес­но, какие оправдания буду искать себе я? А никакие. Мне нет оправданий. Только, ради бога, не подумайте, что эти слова означают мое раскаяние. Мне не в чем раскаивать­ся. Я такой же, как все. Не хуже, не лучше, чуть хитрей и решительней. У меня те же 46 хромосом. И я, как лю­бой человек, получил при рождении волю к жизни, инс­тинкт самосохранения. Ни одно существо в природе не уступает дорогу без борьбы, всегда кто-то оказывается побежденным. И поэтому смерть человека, загораживаю­щего кому-то дорогу, является вариантом проигрыша и закономерным следствием сложившихся обстоятельств. Я вовсе не кровожаден...
   Вот он сидит и злобно на меня смотрит, как будто я заставлял его силком. Всего лишь предложил сделку. Может, юридически незаконную. Но, совершенно очевидно, взаимовыгодную. Я тебе - деньги на спасение твоей жиз­ни, а ты мне в обмен - жизнь другого человека. И я аб­солютно не виноват в том, что пересадка костного мозга не принесла ожидаемого результата и Дух скоро умрет, хотя сожалею. Но умру и я. Несколько позже.
   - Слушай, Дух, - сказал я. - Если тебе от этого станет легче, могу признать, что я чудовище. Пью кровь невинных младенцев.
   - Перестань паясничать! - зло бросил Дух. - Или живым отсюда не выйдешь. Не забывай, мне теперь все равно.
   Я изобразил карикатурный испуг и, съежившись, сел.
   - Ой, пожалуйста, не надо, мой милый, хороший Душок, - запричитал я. - От тебя же просто смердит трупами, может, это уже начинает заваниваться твое гнойное тело?
   Дух вскочил, казалось, он на самом деле меня сейчас убьет. Я спокойно встал.
   - Успокойся и сядь, - приказал я. - Убить меня не так легко, а тебе лучше бережней относиться к каждому прожитому дню. Их у тебя осталось не так уж много. И вообще скажи-ка мне, милосердный друг, если ты такой чувствительный, то зачем грохнул несчастную старуху? Она-то тут при чем? Мы ведь об этом не договаривались. Или решил потренироваться на кошках?
   Дух как-то обреченно на меня посмотрел и снова сел.
   - Сволочь ты, сволочь, - почти нараспев загнусавил он, раскачиваясь из стороны в сторону. - Не убивал я бабку.
   - Ага, - сказал я, - она сама все сделала. Накрасилась, взяла букетик, ровненько легла и воткнула в себя нож, не оставив на нем отпечатков пальцев.
   Дух затряс головой.
   - Все вышло случайно, - в отчаянии завопил он. - Мне же нужно было продолжать запугивать Машу. Болтливая сорока проговорилась, что получила букет роз, который принесла красивая девушка. Я хотел под каким-нибудь предлогом этот букет перекупить, чтобы цветы снова вернулись к Маше. Бабка меня спокойно впустила, узнав собеседника с улицы, и мы начали торговаться. Ну, она стала волноваться, кудахтать, что я хочу обмануть беспомощную пожилую женщину. И вдруг завалилась на пол. Лежит без сознания, хрипит, задыхается, изо рта пена. Наклонился, пульс пощупал, нет его, а от нее такой знакомый мне кисловато-тухлый запах идет. Я-то этого запаха нанюхался. Смерть так пахнет. В больницах насмотрелся, как другие умирают... Так мне эту бабку вдруг жалко стало. Ведь помрет и "скорой" не дождется. И кто его знает, может, мучается сейчас ужасно. Как это на самом деле происходит, знать-то никому не дано. Ну и воткнул я ей нож в сердце, чтоб не мучилась. Знаешь, есть в рыцарском кодексе такое понятие - "удар милосердия".
   Я, конечно, не девушка, но у меня округлились глаза: ничего себе специалист по эвтаназии...
   - Дух! Плюнь. Перестань себя корить. Ты же вояка. Убийство, как ни крути, не может быть оправданным. Но может быть целесообразным. Ты вообще не убийца, а инструмент в моих руках. Так что успокойся. Грех падет на мою душу, я это переживу. Не вешай носа. Иди снова на химию. Залезь в Интернет, посмотри, что там врачи придумали нового. Понадобятся деньги, этот вопрос вполне решаем и не потребует бюрократических проволочек.
   - Зверек! - снова заговорил он. - Ты очень хитрая сволочь. Ты меня почти убедил: быть киллером - та же работа. Если бы меня мучали колебания нравственного порядка, я бы на нее не согласился. В той, другой моей жизни, я как-то со своими ребятами заблудился в джунглях и попал на территорию противника. У нас было мало шансов выжить, и мы решили, в случае чего, раненых не понесем, будем добивать. Нас было семеро, вернулись четверо. Из невернувшихся троих никто не просил пощады. Так что старушку я тоже убил из милосердия. А твоего буржуина вообще было убрать несложно, у него и охраны толковой не было. Да ты мне еще насвистел, какой он гадкий...
   - Я вполне смиренно тащу груз совести, - продолжал он, - которая давит на меня в связи с этими убийствами. Он не тяжелей, чем от убийств на войне. Однако я не могу мириться с угрызениями совести за преступление, которое не совершал.
   - Объяснись, Дух.
   - Ты этого хочешь? - с явным злорадством поинтересовался Дух. - Хорошо. Убрав твоего Тимура и получив деньги, я, как ты знаешь, целиком занялся своей болячкой и уехал в Штаты. Пробыл там несколько месяцев, совершенно отключился от событий, которые происходили здесь. Вернулся и какое-то время жил надеждой начать новую жизнь. И понятия не имел, что Машки больше нет. Мне об этом случайно сказал Кимирсен. Я пришел в ужас. Такая молодая красивая девчонка, да еще, как выяснилось, беременная. Наверное, попала в аварию? Но Ким сказал, что ее, как актрису, преследовал какой-то псих. Он пытался ее убить и, в конце концов, несмотря на ментовскую охрану, сумел проникнуть в дом и зарезать.
   Дух встал и заходил по комнате.
   - Зверек! Машку, получается, убил я!
   - Что, правда что ли? - подыграл я.
  
   ...Мои мысли вернулись к тем дням. После тяжелого разговора с Нинкой, когда она четко дала понять, что не намерена продолжать наши странные отношения, я почувствовал себя загнанным в угол.
   А по смерти Тимура, когда все наконец решили, что это результат неудачного покушения на Машку, милиция начала буквально рыть землю и тщательно Машку охранять. На мое счастье, не особенно интересовались моими друзьями. Кстати, спасибо покойной старушке. Дух ее очень своевременно кокнул. Кому теперь в голову могло прийти связать эту смерть и преследования Машки с от­ставным майором ФСБ? Его "Windrunner", понятное де­ло, нигде официально не фигурировал. И, как это бывает, "висяк", в отсутствии новой информации и звонков от маньяка, стал отходить на задний план. Произнеся по теле­фону через несколько дней после убийства Тимура сакрамен­тальную фразу "в следующий раз я не промахнусь", он посчитал свое дело сделанным и отвалил. Дух даже совал мне свою "квакалку", но я не рискнул...
   Ни от случайных свидетелей, ни от видеокамеры избавиться нельзя. Вспомнился Олигарх, его маскарадный на­ряд. Ходит же по городу всем известный, многократно виденный всеми на экране телевизора и на газетных фотографиях человек, и никто его не замечает. Самым важ­ным фактором была простота маскировки, позволявшая мне легко превращаться обратно в Родиона. Для этого я ку­пил дешевый неброский плащ и дурацкую лыжную ша­почку, а внешность решил состарить с помощью седого парика, усов и очков. Вряд ли кто-нибудь на улице обра­тил бы внимание на пожилого, просто одетого человека с сумкой, из которой торчат картошка и пакет молока. Но в подъезде я мог за секунду снова стать таким, каким был. В противном случае Машка не пустила бы меня в квартиру...
   За день до того я сдал свою машину в гараж. В ней после некоторых манипуляций начинало что-то противно дребезжать.
   Накануне не спал всю ночь. Максимально отодвинул­ся от Машки, чтобы не чувствовать тепло ее живого тела. А она еще, как назло, спала беспокойно и ворочалась. Не знаю, что ей снилось, но один раз она тоскливо пробор­мотала сквозь сон "Родик, Родик". Я думал, у меня слу­чится инфаркт.
   Утром Машка выпроводила меня, наказав, чтоб возвращался пораньше. Она и не подозревала, насколько скоро я вернусь.
   Я неторопливо пошел, легонько размахивая диплома­том, в сторону проспекта Мира. На улице практически никого не было, да и не нужен был я никому. Дойдя до гаражей, юркнул в просвет между ними. Там, под бесхоз­ным фанерным щитом, лежала сумка с маскарадными вещичками, продуктами и букет красных гвоздик...
  
   - Родик! - воскликнула Машка, снимая цепочку, - ты что-то забыл?
   - Ключи, - ответил я, не глядя ей в глаза, и ударил кастетом в лоб. Бил изо всей силы. Знал: если она не потеряет сознание или застонет, я не смогу продолжать. Но тело беззвучно откинулось назад. Я снова надел плащ и подошел. Маша упала, опрокинувшись навзничь. Это просто кукла, сказал я себе и пробил ее грудь ножом насквозь...
   В офисе во время обеденного перерыва я вышел прогуляться и в маленьком дворике одного из старых домов засунул пакет с маскарадным костюмом в помойку.
   Из кабинета я сделал несколько бесполезных, но важ­ных по плану звонков домой. Затем, попросив Генриетту помочь мне дозвониться до Машки, к концу рабочего дня связался со Скворцовым...
   Женщина лежала в той же позе, в какой я ее оставил.
   - Какой ужас! - только и сказал я, взглянув на убитую, и отвернулся. Я ждал, когда мне начнут задавать положенные вопросы, но попросил Скворцова перейти в другое место. Рядом с трупом я находится не мог. Отвечал механически монотонно. Когда я снова увидел мертвую Машку, в моей душе как будто все в один момент выгорело. Я вообще был не я, а манекен. Скворцов сочувствовал. Он думал, что понимает мое состояние, объясняя его горем утраты возлюбленной. А, может, он парадоксальным образом был и прав, только горе было в том, что я сам себе причинил горе. Но изменить ничего не мог и каяться или сожалеть не собирался.
   Наконец криминалисты оставили меня в покое и за­брали тело. Спектакль закончился, актеры разбрелись по уборным, свечи бала погасли. Покопавшись в кармане, я вытащил свой мобильник.
   - Нина! - сказал я, - Машу убили.
   И заплакал...
  
   Дух стоял разъяренный посередине комнаты. Он в который раз обзывал меня сволочью, позабыв другие оскор­бительные слова. Не знал, что ничего обидного в этом слове нет. Оно происходит от глагола "сволочь" с ударе­нием на втором слоге, т.е. "отнести". Команда, отдавае­мая простолюдинам на Руси. Всего лишь указание на низкое происхождение, а мы и не скрываем, что пажес­ких корпусов не кончали.
   - Сволочь! - кипя от гнева, повторял Дух. - Да как ты мог даже подумать, что я способен убить Машу? Да, я играл роль маньяка-преследователя. Но чтобы поднять на нее руку... Убить такую бабу... - Он начал буквально задыхаться от ярости. - Это ты! Больше некому. Ты, сво­лочь, убил ее так, чтобы все подумали на маньяка.
   Дух вдруг замер.
   - Черт! Я только сейчас догадался. Ты все эти убийства спланировал заранее... Ничего не скажешь, ловко задумано. Получил место директора фирмы, женился на дочери олигарха...
   Я попытался переключить его внимание на что-нибудь другое.
   - Миш! А ты тогда в лесу здорово придумал эту спиритическую историю, я даже и не подозревал, что в тебе скрывается такой рассказчик. В какой-то момент я почти поверил, что духи существуют.
   А сам вспомнил, как я ловко снял нитку с упавшего пе­ред Машкой колышка, когда вертел его в руках. Ту нитку, за которую, чтобы повалить его, незаметно дернул Дух.
   Лицо Духа приняло странно спокойное выражение.
   - А с чего ты решил, что мой рассказ выдумка? Я, когда заболел и понял, что моя жизнь висит на волоске, увлекся спиритизмом. Смерть, Зверек, это страшно. И я действительно попробовал вступать в контакт с загробным миром.
   - Дух, ты всерьез считаешь меня наивным дураком? И хочешь отравить мою жизнь байками о загробной каре, которая меня ждет? Думай-ка лучше, брат, о своих грехах.
   - Это не требует большого усилия, - грустно проговорил Дух, - я убивал из-за денег в надежде обмануть собственную смерть... Но в сценарий разыгранного спектакля не входила гибель Маши.
   - И что ты предлагаешь? - я сосредоточился. Кажется, лирика кончилась и Дух собирается перейти к делу. - Воскресить ее?.. Воистину воскресе?
   - Не ёрничай, кретин! - отрезал Дух.
   Смотри, он вспомнил еще одно обидное слово.
   - Я конченый человек, - тяжело ронял он, - и скоро умру. Но не хочу, чтобы на мне висел грех Машиной смерти. Не могу позволить, чтобы твое благосостояние было построено на ее крови. Я собираюсь явиться в прокуратуру с повинной.
   - Являйся на здоровье, - спокойным голосом сказал я, судорожно прикидывая варианты решения этой свалившейся на голову проблемы. - Только что ты докажешь? Тебя подведет твой же "удар милосердия". Не забывай, за мной будут стоять лучшие адвокаты Олигарха, - издевался я. - Кто тебе поверит? Ты - смертельно больной человек с неустойчивой психикой. Еще тогда, во время отпус­ка у Гришки, ты тайно влюбился в Машу и ужасно ко мне ревновал. Не видя реальной возможности добиться ее взаимности, ты решил ее преследовать, наслаждаясь ее страхом и беспомощностью, а потом убить. Ты еще там устроил напугавший Машку спиритический сеанс, после которого она чуть не погибла в лесу. Ты убил ни за что несчастную старуху, показав Маше, какой ты всесиль­ный. Ты специально договорился с сообщником, он вы­полнил твое поручение, пока ты находился за границей. А теперь сознавайся, кто твой сообщник, Дух?
   Дух затравленно вперился в меня. Импровизация сработала. Я снова налил виски. Мы выпили. Я встал и потянулся. Затекли ноги. Спросив разрешения, вышел подышать свежим воздухом на балкон.
   Его дом далеко на окраине Москвы. Сразу за дорогой начинался лес. Было уже совсем темно. Холодный ветер обдувал мое разгоряченное лицо. Плохо, что одновременно всем хорошо не может быть. Места не хватает. Борь­ба за существование. Kampf ums Dasein.
   Так прошло минут десять. Я начал мерзнуть. У Духа кончилось терпение дожидаться меня, он выполз на балкон и встал рядом.
   - В тюрьме тоже есть врачи, - твердо произнес он.
   Я вынул руку из кармана, из него с неприятным трес­ком вывалился на каменный пол мой мобильник. Я присел.
   - Нервничаешь, Зверек. Вещи роняешь.
   - Ага, - ответил я и, резким движением снизу обхватив Духа за ноги, выбросил его с балкона.
   Перегнулся и глянул вниз. Меня не столько интересо­вало тело после падения с девятого этажа, сколько нали­чие случайных зрителей. На мое счастье, никаких внезап­но притормаживающих машин, хлопанья окон и женских криков я не услышал.
   Я сходил на кухню, вынес в коридор табуретку, залез на антресоли. Именно там Дух хранил дипломат с карабином. Я не ошибся. Чемоданчик, ни от кого не прячась, аккуратненько стоял у стеночки. Я вытащил его и вышел из квартиры. С невозмутимым видом спустился на лифте вниз, подошел к своей машине, бросил туда находку и вернулся в дом своего приятеля. Прокашлявшись, набрал номер телефона милиции, попросил срочно приехать - только что на моих глазах мой друг выпрыгнул из окна...
   Какой-то замухрышного вида старлей записывал мои показания.
   Да, сказал я, погибший - мой друг Михаил Духов. Вместе учились в школе, а потом прошло много лет, случайно встретились и время от времени начали видеть­ся втроем с еще одним нашим однокашником, Сергеем Кимом. Особенно близки не были, но вместе ходили в сауну и проводили отпуск. О его работе мне ничего прак­тически не известно. У нас в компании не было принято задавать лишние вопросы. Девушка у него была. Звали Таисия, фамилию не знаю. Они недавно расстались. Могло ли это быть причиной самоубийства? Думаю, нет. Еще у него есть мама. Где живет и как зовут, мне неиз­вестно. Где-то с год назад у него лейкемию обнаружили, он пролечился и вошел в состояние ремиссии. Но врачи предупредили, что болезнь скорее всего вернется, если не сделать пересадку костного мозга. Для этого он полетел в Америку, и на какое-то время пропал. А сегодня позвонил и попросил приехать. Если б знал, чем это кончится... Мы с ним выпили, а потом он возьми и скажи: "Родька! Ты знаешь, пересадка не удалась, клетки не прижились". И показал мне листок с анализами. Вон валяется на сто­ле. Я в этом ничего не понимаю, но там кто-то патоло­гию подчеркнул красным. Видимо, сам. Я его, конечно, попытался ободрить, но он отмахнулся и заявил, что это - конец, он посмотрел в Интернете и понял: шансы выжить минимальны...
   Вы можете понять мое состояние. Болтал я, болтал и, гляжу, вроде успокоился Михаил. Мы снова выпили, покалякали "за жизнь". А потом он вдруг и говорит: "Знаешь, Родик! Душно. Может, балкон откроем?" Миша открыл дверь и вышел. А я отвлекся. Собрался домой позвонить и сказать, что задерживаюсь. И даже не видел, как он сиганул. Только вскрик услышал... Минут пять просидел в шоке, пошевелиться не мог, а затем позвонил вам и в "скорую".
   Оттарабанив экспромтом эту историю, я подписал в нужных местах все бумажки, и менты отпустили меня.
   Я ехал домой и думал, какую историю расскажу Нин­ке, хотя и та правдоподобная белиберда, которую я на­плел милиции, выглядела вполне съедобной.
   На одном из перекрестков, переключая скорость, за­дел рукой чемоданчик с "Windrunner"ом. Хорошая шту­ка, подумал я. Жалко выкидывать. Гришке, что ли, отвез­ти? Пусть забавляется.
   А еще в бар, что ли, по дороге заехать? Nuns est bibendum*.
   ________________
   *Nuns est bibendum (лат.) - Теперь выпьем.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"