Широкие, подбитые камусом лыжи бесшумно скользили то по серебряному от света луны покрывалу, то по черным силуэтам теней падавших в полной тишине елей и скал. Петрович, не замечая всей этой колдовской красоты, думал о доме, где третий сын пошел нынче в школу, а он, как и у первых двух, так ни разу даже не проверил домашнее задание. Все на жене Клаве да на бабке Фросе: и сыновья, и немалое хозяйство. А что поделаешь, такая у него работа, промысловик.
Зимой охота, заготовка дров, летом рыбалка, покосы, тушение лесных пожаров. Мысли о семье, как обычно, незаметно отступили. На смену им пришли обычные размышления о зимовье, соболях, Дымке, который сейчас дожидался его в избушке. В этот раз Петрович не взял Дымку на маршрут, потому что верный пес поранил лапу. А как бы он ему сегодня помог с тем соболем, за которым Петрович бежал почти весь день, и вот теперь по ночи голодный и недовольный возвращается в нетопленное зимовье. Серебряный свет исчез, луну закрыла высокая Лешева скала, тянувшаяся вдоль ручья на целую версту. Отсюда до зимовья всего четыре километра ходу, как говорится, раз плюнуть. Петрович прибавил шагу. Яркий диск выкатился из-за скалы как-то сразу, чем заставил Петровича поднять на него глаза и тут же резко остановиться. На фоне полного диска чернел неподвижный, четкий силуэт зверя. Короткое, плотное туловище, короткая морда, жесткие брыли, обрамлявшие морду, словно бакенбарды, изящные уши с кисточками на концах, обрубленный хвост.
- Рысь, - прошептал Петрович, инстинктивно стягивая с плеча мелкашку.
Не успела рука перехватить оружие, как силуэт свернулся в бесформенное пятно и исчез за причудливым узором старой скалы. Петрович потер варежкой глаза и подумал, не померещилось ли. Устал, голодный. Всякое может быть. А почему почудилось? Может, и правда рысь. Зайцев нынче развелось - тьма! Вот и пришла следом за ними с каких-нибудь голодных краев. А если так, то пришла не одна. Значит, в наших краях снова появится этот редкий зверь. Ведь лет пятнадцать - семнадцать назад много рыси было, но потом, как рассказывал отец, ушли зайцы, следом исчезла и рысь. Зайцы зайцами, но она и косулю проредит теперь, а это уже нехорошо.
Лыжи снова заскользили по сухому неглубокому снегу. Петрович опять вспомнил о доме, о корове, которая вот-вот должна была отелиться, о том, что нужно нынче купить новую дель и насадить с десяток сетей, старые-то совсем прохудились. Баньку опять же подремонтировать нужно, совсем сгнили нижние венцы. Какой бы ни был дед хороший плотник, а время берет свое.
Вот уж лет тридцать как деда не стало, а банька, им срубленная, стоит себе на берегу реки, как памятник ему и его умению добротно строить. Память вдруг как живого нарисовала деда, сидящего с огромной березовой удочкой над чистой и быстрой рекой. Петрович вздохнул: "Эх, время, время". Практичный, нехитрый его ум не стал размышлять на тему "Что такое время". И правильно. Неизбежно пришел бы он к грустному выводу о том, что время не только порождает все, что было, есть и будет, но и в своем неумолимом движении уничтожает мир.
Вот и зимовье. Избушка прилепилась одним боком к густому ельнику, а другим почти нависла над неширокой речушкой. Когда его отец строил это зимовье, речка бежала метрах в десяти, теперь до обрыва оставалось не больше полутора метров. Вода и время все меняют на этом свете.
Заслышав шаги хозяина, Дымка залаял, заскребся в припертую снаружи дверь.
- Ну, беги, беги, - Петрович выпустил поскуливавшего пса. Собака выбежала и стала радостно приветствовать Петровича, прыгая рядом тыкаясь носом в его ладонь.
- Беги уже, хватит терпеть-то!
Пес, как будто поняв, о чем говорит хозяин, отбежал к пеньку и поднял заднюю лапу.
Вспыхнувшая спичка ярко осветила закопченные стены. Петрович поднес огонек к свече, и тот, как живой, подрагивая и потрескивая, перебрался на фитиль. Следом за фитилем от этой же спички вспыхнула заранее приготовленная тоненькая лучина в топке железной печи. Не успел Петрович повесить на стену снятый патронташ, а веселый огонек в печурке уже скакал с одной лучины на другую, потом перекинулся на смолянистое полено, лизнул холодную стенку и выкинул в незакрытую дверцу маленький, пахучий и прозрачный клубок дыма. "Вот теперь дома", - подумал Петрович и присел на деревянный топчан.
Услышав, а потом и заметив человека, рысь не сразу спрыгнула с удобной площадки на невысокой скале. Рыжевато-ржавый мех на спине, украшенный чуть заметными темными пятнами, нервно дернулся. Крупная, с большими ушами и роскошными пушистыми кисточками на них, с длинными светлыми баками голова наклонилась к передним лапам. Слегка согнувшиеся стройные задние лапы легко и бесшумно толкнули упругое тело на другой уступ более низкой скалы, чуть возвышавшийся над густым кустом ольхи. Следующими двумя прыжками рысь достигла покрытой снегом земли и, осторожно переступая через запорошенные ветки, аккуратно ставя заднюю лапу в след передней, двинулась наперерез двуногому существу, оставляя круглые кошачьи следы. Рысь давно не встречала в тайге человека, поэтому любопытство, желание проследить, куда и зачем он идет, заставило ее выйти к человеческой тропе и затаиться в удобном, безопасном месте. Она знала, что человек носит на плече "длинную руку", которой может ранить или убить на любом расстоянии. От этой мысли на ее морде шевельнулись длинные жесткие усы. Но рысь знала и то, что человеку, для того чтобы воспользоваться "длинной рукой", нужно время, которого ей вполне хватит, чтобы скрыться. Хуже, когда вместе с человеком идет его друг - собака. Усы снова недовольно шевельнулись. Нет у рыси в тайге врага хуже, чем волки, а собака - тот же волк, только еще страшнее, потому что помогает человеку. Один волк рыси не страшен, как не страшна ей собака без человека. А вот стая... Рысь огляделась вокруг. Стая, почуяв рысь, сделает все, чтобы добыть самое вкусное во всем лесу мясо. В ход идут выносливость, сила, любые уловки и хитрости для выманивания кошки со спасительного дерева. А там...
Вот и человек. Голова его опущена, "длинная рука" на плече, значит, не охотится. В нос ударила смесь незнакомых запахов. Разные запахи вызывали у рыси разные впечатления и реакции. Запах животных заставлял охотиться. Запах крови вызывал аппетит. Этот же, колющий и неприятный, вызывал только беспокойство и желание уйти подальше. Но рысь почему-то этого не сделала, и как только человек прошел мимо, тихо двинулась следом.
Бледный ночной свет делал рысь почти призраком. Этот свет не был олицетворением новой жизни, даруемой божеством. Лунный свет, в отличие от солнечного, не имеет власти над силами зла и тьмы, он не слава, не радость, не блеск, он лишь свидетель трагедий ночи. Если сила истины есть свет, то тьма есть ложь. Ложны в ночи очертания предметов и кажущееся их движение. Там, где кажется дерево на снегу, оказывается только тень, и наоборот. Там, где светятся в ночи чьи-то глаза, там их нет, а где тьма особенно густа, они есть, но их не видно.
Не видит человек и рыси, бесшумно следующей за ним. Ночь не время охоты для человека, зато время для рыси. Человек спит ночью, рысь дремлет днем в самом глухом уголке леса или в расселине скалы, с наступлением же темноты выходит на охоту. Все: слух, зрение, длинные подвижные усы - вибриссы - устроены так, чтобы видеть, слышать и осязать в ночи лучше любого другого хищного зверя сибирской тайги.
Ночь - время рыси.
До чуткого звериного носа донесся еще один запах - запах человеческого жилья. Ничего, даже тайга с ее миллионами запахов не могла перебить этот враждебный зверю дух. Пройдя за человеком еще немного, рысь выбрала высокое дерево и ловко вскарабкалась на него. Находясь еще на земле, она поняла, что именно с этого дерева можно будет увидеть человеческое жилье. Рысь удобно устроилась на двух толстых ветках и замерла. Как она и предполагала, с человеком в тайге была собака. Но собака, как и человек, не собиралась сегодня охотиться - выбежав ненадолго, она вернулась, поскреблась в дверь и вскоре скрылась за ней. Запахло горьким дымом, напомнившим рыси о лесном пожаре. Кошка фыркнула и выгнула дугой спину. Увидев все, что ее интересовало, она медленно спустилась на землю и по большому кругу обошла зимовье, дважды перейдя замерзший ручей. В одном месте рысь вдруг замерла, уловив в нескольких десятках метров от себя знакомый звук. Это заяц грыз ветку. Безошибочно определив направление, рысь тенью скользнула к намеченной жертве. Вдруг заяц затих. Рысь прильнула брюхом к снегу, поджала усы. Ничего не подозревавший заяц, сделав несколько неторопливых прыжков, оказался в зоне видимости зорких, хищных глаз, и лишь когда из-за куста взметнулась быстрая тень, сделал попытку спастись от внезапной угрозы. Но было поздно. Молниеносный рысий прыжок был точен. Острые, длинные когти сковали не только движения жертвы, но и ее волю. Миг, и длинные клыки вонзились в шею. Рысь не была настолько голодна, чтобы немедленно съесть добычу. Клыки ослабили хватку, когти втянулись в пушистые лапы, спина выгнулась. Рысь подпрыгнула, дав на мгновение свободу своей жертве. Заяц, скорее, инстинктивно, чем осмысленно рванулся и жалобно запищал. От этого писка, полного ужаса и жалости, беззащитные обитатели леса застыли в тревоге. А заяц тут же получил удар лапой и снова ощутил клыки на своем загривке, которые на этот раз сжались со смертельной силой. Не выпуская добычу из зубов, рысь забралась под нависшую еловую лапу и принялась лакомиться внутренностями добычи. Утром Петрович, осмотрев лапу Дымки, решил и сегодня не брать его с собой. Пес, поняв это, свернулся калачиком на земляном полу избушки и обиженно отводил от хозяина глаза.
- Не дуйся, - ласково сказал Петрович, - еще успеешь набегаться. Сам виноват, нечего было резать лапу.
В сорока метрах от зимовья охотник удивленно остановился перед четкими следами на снегу. "Значит, не почудилось, - подумал он, - так и есть, самая настоящая рысь. А не достать ли мне ее?" Петрович нагнулся, разглядывая след.
- Вечерний, - пробормотал он. Свернув с тропы и пройдя по следу пару сотен шагов, охотник понял, что зверь шел по кругу. Петрович пошел под прямым углом от следа, чтобы проверить правильность своей догадки. Миновав зимовье, он вскоре вышел на тот же след и уже не останавливаясь пошел вдоль него. Охотник "прочитал", где рысь начала охоту, где взяла зайца, где его ела. Петрович знал, что после еды зверь имеет привычку отдыхать поблизости от места трапезы, но не для того чтобы доесть потом остатки - рысь питается только парным. А вот запах оставленного ею недоеденного свежего мяса часто привлекает других хищников, многие из которых и попадаются в когти поджидающей их охотницы. Особенно часто попадают на эту приманку лисы. Рысь как снег на голову падает с дерева, мгновенно ловит лисицу, разрывает ее и уходит.
Вскоре обнаружилось место ночевки. Утренний след повел охотника прямо к его зимовью. "Вот здесь она наблюдала за зимовьем, а может и за мной", - разглядывая след в тридцати метрах от избушки, думал Петрович. Вскоре он убедился, что прав. Рысь дождалась, когда он ушел от избушки, подошла к ней, а когда он пошел по ее следу, постоянно шла сзади на безопасном расстоянии. Петрович огляделся. Еще никогда он не чувствовал себя так неуютно в тайге, как в это мгновение. "Надо выпускать Дымку", - подумал он и пошел к зимовью. Дымка как будто удивился возвращению хозяина, смотрел на него умными глазами.
- Работа есть, друг мой Дымка. Гостья у нас появилась, любопытная и не простая. Нам с тобой добыть ее придется, а то может получиться так, что она на нас охоту начнет. Дымка, все поняв, поскуливал от нетерпения. Опыта охоты на рысь у Петровича не было. Из рассказов других охотников, из литературы он, конечно, знал, как можно ее добыть, но все оказалось не так просто. Утверждение, что рысь труслива по природе и даже небольшая собака легко загоняет ее на дерево, оказалось ошибочным. Дымка охотно пошел по следу, но кошка водила его по таким дебрям, что он так и не смог ее обнаружить. К тому же Дымка был хоть и умный, но не достаточно злобный пес. Вечером в зимовье Петрович, поглаживая виновато моргавшего Дымку, сказал:
- Ничего. Не судьба, значит, ей шапкой быть. Пусть идет себе с богом дальше, а мы с тобой займемся привычным делом.
Однако на следующий день выяснилось, что рысь не ушла и ночью бродила недалеко от зимовья.
Два дня Петрович не обращал на нее внимания, надеясь, что зверь все же уйдет. Но на третий день увлекшийся преследованием соболя Дымка нос к носу столкнулся с рысью. Неизвестно чем закончилась бы эта встреча, не почуй Дымка притаившуюся кошку до того, как она была готова напасть. Не помогло рыси частое вылизывание шерсти, чтобы не спугнуть своим запахом добычу или не насторожить врага. Дымка почуял ее в буреломе и бросился в атаку. Но, получив достойный отпор, отступил. Рысь скрылась.
На следующий день Петрович обнаружил совершенно свежий след и решил взять рысь вдогонку. Снега было еще не достаточно много, и Петрович понадеялся на свою силу, выносливость и отличную лыжную подготовку. Не зря же он в юности был чемпионом района в беге на пятнадцать километров. Петрович знал, что неторопливо рысь может пройти за ночь порядочное расстояние, но быстрый бег ее скоро вымотает, она устанет и
уже через два-три километра начнет искать глухое место или подходящее дерево для отдыха. Но и в этот раз Петрович недооценил рысь - она петляла по таким непролазным местам, что первым выдохся Петрович. У охотника появилось такое чувство, что зверь играет с ним в какую-то одному ему понятную игру, предлагая себя поймать.
"Ну, хорошо, - решил Петрович, - хочешь, чтобы я тебя поймал? Пусть так и будет". Вечером в зимовье он приготовил капканы. Рамочных капканов пятого номера оказалось всего семь штук. Петрович очистил их от ржавчины, проварил в хвойном
отваре и сложил в чистый мешок. Кроме этого, из сухой дощечки он выстрогал узкую, тонкую лопатку. Где ставить капканы думать было не нужно, рысь не стесняясь ходила по его лыжне, заячьим тропам и уже трижды обходила зимовье по своему старому следу. К этому следу и направился утром следующего дня Петрович. Он подходил к следам со стороны и только в таких местах, где между его следом и звериной тропой имелось какое-нибудь препятствие. В первом случае это была толстая колода, у которой он сделал своей лопаткой подкоп и установил под один из следов рыси капкан. Тонкий трос был тщательно замаскирован снегом и привязан другим концом к дереву. Там, где не было возможности сделать подкоп, Петрович вырезал вокруг следа квадрат снега, сохраняя не тронутым отпечаток лапы. Этот кусок он осторожно отложил в сторону, затем уплотнил в образовавшейся ямке снег, установил капкан, а сверху положил вырезанный кусок снега так, чтобы след находился точно над капканом. Все следы своей работы Петрович тщательным образом замаскировал и довольный собой и уверенный, что на этот раз победа будет за ним, возвратился в избушку.
С появлением в лесу рыси беспокойно стало жить не только человеку. Звери и птицы очень быстро почувствовали, что ночной призрак опаснее и беспощаднее волка. Пришелец питался только свежим мясом и убивал не только зайцев, глухарей и тетеревов, но и косуль. Сегодня в сумерках рысь, как тень, долго и упорно преследовала косулю, и ту не спасла быстрота бега. Выбрав момент, рысь молниеносным прыжком настигла жертву и вонзила в ее шкуру острейшие когти. Теперь никакая сила не смогла бы оторвать хищника от жертвы. Кошка ослабила смертельную хватку только тогда, когда сердце косули перестало биться. Съев самые лакомые кусочки, рысь, повинуясь древним инстинктам, присыпала добычу снегом и не спеша направилась в сторону человеческого жилья. Она не могла понять отчего, но ей было интересно наблюдать за этим двуногим и его собакой, особенно за тем, как они пытаются найти ее в тайге. Запорошенный снегом лес уже давно погрузился в темноту ночи. Редкие днем звуки жизни, вечером исчезли вовсе. Казалось, что все живое охватило оцепенение, и только одно существо легко и смело двигалось по своему старому следу, иногда останавливаясь и поворачивая голову в сторону человеческого жилья. Но вот ее что-то насторожило. Кошка долго вынюхивала что-то под снегом, потом нерешительно сделала шаг и мгновенно подпрыгнула. Там, где только что лапа осторожно коснулась снега, раздался лязг железа, вслед за которым взметнулся фонтанчик снега. Шерсть на загривке зверя вздыбилась, и он издал высокий, громкий и резкий крик. Рысь сделала длинный прыжок в сторону от тропы и пошла прямо к жилищу человека. Подойдя к зимовью со стороны ручья, рысь легко запрыгнула на коренной берег и затаилась в прибрежных кустах в нескольких метрах от стены. Убывающий диск луны неторопливо плыл над бескрайними просторами гор и лесов Алтая. Следом за ним, как стрелки на часах, медленно ползли по заснеженным полянам длинные, причудливые тени от столетних кедров. Суровый край спал, не спали только тени - негативное начало всего. Тени - это души живших здесь зверей и птиц, бродящие по лесу в поисках нового тела. С настоящими тенями не спала и живая тень - рысь, решившая отомстить человеку за его коварство. Что она будет делать утром, когда появится человек, она не знала. Она знала только то, что нужно хорошо спрятаться и до поры не выдать своего присутствия здесь, прямо у порога человеческого жилья. Долго, очень долго тянется зимняя ночь, но и она всегда заканчивается. Под утро чуткий слух кошки уловил первые шорохи за стенами зимовья. Рысь вся сжалась в комок упругих мышц. Уши и усы плотно прижались, глаза зорко уставились в одну точку. Наконец, скрипнула дверь, и на снег выпрыгнул Дымка. Вся злость, накопившаяся за долгую ночь ожидания, в одно мгновение превратилась в энергию, бросившую дикого зверя на верного помощника его врага. Не ожидавший внезапного нападения, Дымка не смог увернуться. Даже за закрытой дверью Петрович услышал треск рвущейся кожи, а затем визг Дымки. Так быстро он еще никогда не прыгал. Один скачок, схваченная на бегу мелкашка, и перед глазами катающийся комок из переплетенных тел, оставляющий на снегу брызги крови. Кровь, олицетворяющая принцип жизни, душу, силу, на этот раз олицетворяла смерть друга. Стрелять было некуда - где Дымка, а где рысь, понять было невозможно. Все преимущества были на стороне рыси: и внезапное нападение, и сила, и ловкость. Но на шее собаки оказался широкий ошейник из толстой воловьей кожи, он-то и защитил от длинных клыков разъяренного зверя. Рысь тоже ошиблась, вцепившись не в основание головы, как обычно, а чуть ниже. Схватка продолжалась несколько мгновений, но Петровичу она показалось вечностью. Не сумев задушить или перекусить горло собаки, рысь ослабила хватку страшных когтей и тут же была отброшена. Петрович мгновенно поймал в прицел голову кошки и нажал на спуск. Где-то внутри оружия глухо щелкнул боек. "Осечка", - понеслось в голове охотника. Этот чуть слышный звук заставил рысь повернуться к человеку и мгновенно прыгнуть в сторону кустов. Петрович передергивал затвор, рысь огромными прыжками приближалась к кустам. Выстрел прозвучал, когда рысь в последний раз мелькнула среди кустов.
- Мимо, - прошептал Петрович и бросился к покачивавшемуся на дрожащих ногах Дымке. Подхватив его на руки, охотник опрометью бросился к избушке, из дверей которой показался дым. Выскакивая, Петрович не заметил, как задел горевшую свечу. От нее загорелась лежавшая на столе бумага, в которую были завернуты какие-то сухие продукты. От бумаги занялась рубашка и теперь смрадно и густо дымила. Петрович, опустил на топчан Дымку и стал сбивать со стола пламя. Выбрасывая за дверь рубашку, закашлялся. Справившись с огнем, нащупал в ящике новую свечу, зажег и принялся осматривать глубокие раны на вздрагивавшем теле собаки. В глазах Дымки читалась и вина - прости, мол, хозяин, что не углядела опасность, - и надежда на то, что человек поможет, облегчит боль, не даст сдохнуть. И человек помогал, как мог и умел. Какой-то мазью Петрович смазал мелкие раны, тампонами из ваты и бинтом остановил кровотечение из глубоких порезов.
- Ничего, Дымка, на войне и не такое бывает. А у нас, брат, однако, настоящая война начинается. Терпи, друг, заведем сейчас "Буран" и поедем с тобой домой. Тебя лечить нужно, да и мне кое-что из дома прихватить. Тозовка-то сейчас нам ни к чему, картечь нам нужна. Так, разговаривая то ли сам с собой, то ли с Дымкой, измотал Петрович весь запас бинтов из аптечки.
- Лежи, - приказал он Дымке и вышел за дверь.
Сзади что-то щелкнуло, боль обожгла правое ухо. Рысь спрыгнула под берег и бросилась вдоль ручья. Вскоре она поняла, что ее никто не преследует, и вскарабкалась на кривое дерево. Зализать рану на ухе она не могла, поэтому только часто и мелко трясла им. Крови почти не было, пуля порвала тонкий хрящик прямо под черной кисточкой. Кошка еще не остыла от схватки и нервно дергала коротким хвостом. Возбуждение не проходило, рысь спустилась на снег и осторожно по длинной дуге двинулась обратно к зимовью. До человеческого жилья было еще далеко, когда она услышала неприятный, чуждый тайге звук вонючей повозки, на которых иногда ездят люди. Рысь вышла к ручью и легла в кустах на высоком берегу. Прошло немного времени и тарахтящий высокий звук начал быстро приближаться. Рысь вжалась в снег, всматриваясь зоркими глазами. Снегоход с нартами двигался по руслу ручья, вдоль того берега, где притаилась рысь. Когда до тарахтевшей повозки осталось не больше тридцати метров, рысь, наконец, разглядела лицо своего врага и по его суровому, решительному выражению поняла, что они еще встретятся. Снегоход проехал в нескольких метрах, и если бы рысь захотела, она могла бы одним прыжком с высокого берега достать своего врага. Но она не была настроена на еще одну смертельную схватку и только проводила взглядом удалявшиеся нарты, на которых лежал раненый Дымка. Прошел час, звук машины давно потерялся среди густых кедрачей и крутых склонов, а рысь все лежала на том же месте. Наконец, она поднялась, спрыгнула с берега и пошла по следу, оставленному снегоходом, в ту сторону, куда тот уехал.
Ухо не болело, только зуд время от времени заставлял рысь останавливаться и чесать его задней лапой. В символизме правое ухо воспринимает дыхание жизни, а левое - дыхание смерти. Было ли попадание пули в правое ухо зверя знаком, не знала ни рысь, ни человек, но судьба вела ее по этому непрерывному следу все ближе и ближе к месту, где жило много людей и собак. До этого места от зимовья охотника было сорок три километра. След вел на север, символ холода, темноты, мрака, зла и смерти.
Через два дня рысь стояла на склоне горы, поросшей густым лесом, и с интересом разглядывала раскинувшуюся перед ней долину, реку, закованную льдом, и два ряда деревянных домов на одном из берегов. Время было вечернее. Над крышами в бледное небо поднимались столбики дыма, лаяли собаки, где-то мычала корова, по единственной улице шли два человека. Зоркие глаза рассмотрели в третьем от леса дворе знакомый снегоход с нартами. Машина стояла возле большого дома, огороженного с одной стороны штакетником, с другой - глухим деревянным забором. Недалеко от дома было еще три строения разных размеров. Дождавшись темноты, рысь спустилась в долину и бесшумно, словно привидение, пошла вдоль дворов к намеченной цели. Ее ход был настолько тих и незаметен, что не залаяла ни одна собака. Очутившись за забором, она долго принюхивалась, после чего тихо двинулась к бревенчатому строению в углу двора. Несколько раз она оглядывалась на свет в окнах, останавливалась, прислушивалась. Наконец, достигнув цели, очутилась возле стены, из-за которой пахло домашними животными. Рысь уже собиралась прыгнуть на плоскую крышу, когда в большом доме открылась дверь, на расчищенный от снега двор упала полоса света, и следом появилась женщина с ведром в руках. Зверь мгновенно прижался брюхом к снегу и приготовился к прыжку. Шаги приближались. Один, второй, третий... седьмой. Семь шагов Будды символизируют восхождение на семь космических стадий, что означает выход за пределы пространства и времени, то есть в вечную жизнь. Может, и седьмой шаг Клавы стал бы таким же переходом от земной жизни к небесной, но тут дверь снова открылась, и на улицу выскочил мальчик.
- Ма, я к Сашке, - крикнул он и вдруг замер. На темном фоне хлева, возле самой земли светились два глаза.
- Ты чего? - глядя на сына, спросила женщина. Мальчик молча поднял руку в сторону горевших в темноте глаз. Клава повернула голову, и из ее руки со звоном выпало ведро. Прозрачная тень метнулась в темный угол двора - ни звука, ни шороха. Саша, наконец, опустил руку. Клава побежала к дверям дома.
- Федя! Федя! - позвала она. - Там зверь какой-то!
Петрович в одной майке выскочил на крыльцо.
- Где ты, мать, зверя увидела? Не с рогами, часом, зверь то? - весело спросил он. Но если бы кто-нибудь внимательно поглядел в это время в его глаза, то увидел бы неподдельную тревогу.
- Бать, он там был, - Саша показал пальцем, взял лопату, приставленную к крыльцу, и пошел в темный угол двора. - Никого.
- А кого ты там думал найти? - спросил Петрович.
- Ну, я же видел глаза...
- Чьи? Подружки Светки, наверное, - засмеялся Петрович.
- Иди уже. А ты, мать, - повернулся он к жене, - зайди домой. Я сейчас накину что-нибудь и посмотрю, кто тебя напугал.
В свете электрического фонаря Петрович отчетливо разглядел знакомые круглые следы. "Не может быть, - думал он, - почти полсотни километров. Да не бывает такого". Клава заметила тревогу на лице мужа.
- Что там? - бледнея, спросила она.
- Мне показалось. Дурь, конечно, но, кажется, это рысь. Ну, та, что Дымку порвала. Сюда пришла.
- Свят, свят! - Клава присела на край табуретки. - Федь, что теперь будет-то?
- Ничего не будет. Завтра я ее добуду с Василием, - накидывая на плечи телогрейку, пробормотал Петрович. - Я к Ваське, договариваться.
Василий был соседом Петровича. Он работал трактористом, или по-новому - механизатором. В тайгу надолго не уходил, но охоту любил. Было у Василия две хороших лайки и полный арсенал охотничьего оружия. Сидя за застеленным клеенкой столом с остатками недавнего ужина, Петрович, рассказывал о встрече в тайге и обнаруженном сегодня следе во дворе.
- Поможем, - заверил Василий. - Часиков в одиннадцать я освобожусь и сразу выйдем. А как Дымка-то?
- Лежит. Боюсь, как бы не помер. Рысь-то, похоже, бешеная.
- Это точно. Не типичное у нее поведение, - блеснул умным словом Василий.
- Ну, раз договорились, пойду я тогда, - Петрович повернул голову в сторону горницы. - Маруся, спасибо за угощение.
Рысь прошла огородами три двора, обогнула по тропинке сарай и очутилась на деревенской улице. Нос щекотали десятки новых запахов, отовсюду доносились незнакомые звуки. Возле одного из домов, на крыльце, освещенном тусклым светом электрической лампы, рысь заметила небольшую собачку. Дом этот был сельским магазином, а собачка по имени Умка была ничейной. Когда-то ее оставили в поселке проезжие туристы, а так как она не была охотничьей, то никому не приглянулась кроме продавщицы Дуськи, которая ее подкармливала и позволяла жить под крыльцом сельмага. Хищнику ничего не стоило, прячась за столбами и заборами, незаметно подкрасться к ничего не замечающей, занятой обгладыванием косточки, жертве.
Умка коротко взвизгнул. Когда сердце собаки перестало биться, дикая кошка разжала смертельную хватку и, удовлетворенно мурлыкнув, пошла в сторону леса. Истекающая кровью жертва так и осталась лежать возле крыльца магазина. Зарезав собаку, рысь успокоилась. Беспокойство, заставившее идти по следам человека и собаки, отступило, и, очутившись в лесу, она привычно отправилась на охоту. Сытая и довольная, уже глубокой ночью рысь легла отдыхать в мягкий сугроб в густом ельнике.
Обнаружившая утром мертвого Умку продавщица долго ругала охотничьих собак, коих в деревне было не меньше двух десятков. Она жаловалась на них всем немногочисленным покупателям:
- Вы посмотрите, до чего дожили, - кричала она, - средь бела дня волкодавы раскормленные беззащитных собачек режут.
Зашедшая в магазин Клавдия, защищая охотничьих собак, рассказала о пришедшей в поселок рыси и о том, что Петрович с соседом Василием сегодня пойдут ее добывать. Весть эта мгновенно разнеслась по всей деревне, в результате к одиннадцати часам, возле дома Петровича собралось пять вооруженных мужиков и четыре собаки.
На след вышли быстро, спустили собак. Очень осторожный и чуткий зверь задолго до того, как собаки подошли к его лежке, услышал и почувствовал их. Беспокойство и раздражение вновь вернулись. Рысь начала уходить от преследователей, петляя по распадкам, делая длинные прыжки и переходы по верху. Но вскоре рысь поняла, что преследуют ее не только собаки, но и люди. Хитрые люди так организовали гон, что очень скоро рысь была прижата к берегу быстрой реки, на которой еще парили многочисленные полыньи, где шумящая и бурлящая вода боролась с холодом, сковывавшим ее буйный нрав.
Со всех сторон к ней подступали враги. Рысь вскарабкалась на высокое дерево, внимательно осмотрелась и поняла, что отступать ей можно только за реку. Собак рысь не боялась, не боялась и воду, боялась она только "длинной руки" человека. Она недовольно фыркнула, спустилась с дерева и вопреки здравому смыслу побежала в сторону цепи собак и людей, ее преследовавших. Заметив первую собаку, рысь сделала небольшой круг и затаилась в ветвях полусваленного дерева. Когда собака, шедшая по ее следу, оказалась рядом, рысь приготовилась к прыжку. Но на этот раз собака была готова к неожиданному нападению и, заметив кошку, залилась громким лаем. Через минуту все четыре собаки были тут же. Рысь, рыча, поднялась по дереву выше и перепрыгнула на соседнее. Она уже присела, для того чтобы прыгнуть на ветку соседнего дерева, когда заметила внизу сразу двух людей, снимавших с плеч свои "длинные руки". Рысь поглядела на небо, потом осмотрелась вокруг и вдруг заметила рядом с наполовину поваленным деревом еще и сломанное. Острая длинная щепа, как лезвие клинка, рукоятью воткнутого в землю, зловеще блестело. Рысь бросила взгляд на людей, уже направивших в ее сторону две "длинных руки", еще раз посмотрела на небо, густо затянутое тяжелыми, свинцовыми облаками, и бросила свое гибкое тело вниз, точно на острие щепы сломанного дерева.
Петрович с Василием опустили ружья и молча смотрели на стекающую по лишенному коры остатку ствола кровь.
- Да-а-а... - протянул Василий. - И у них есть гордость. Не захотела она принять смерть от нас. Дела. Шкуру свою испортила, как будто и ее нам отдать не хотела. Дела.
Последняя судорога пробежала по телу зверя. Сердце - центр существа, духовного и физического - перестало биться.
Петрович достал пачку "Примы" прикурил и, присев возле сломанного дерева, подумал о том, что именно сердце, олицетворяющее мудрость чувства в противовес рассудочной мудрости головы, и заставило этого дикого зверя принять такое человеческое решение. Этот поступок рыси для Петровича означал не что иное, как покаяние.