Я пишу эти строки, так и не сумев унять дрожь в ослабших руках. Строки, зажженным фитилем отмеряющие мгновения до последнего выстрела. Своей небольшой исповедью я не хочу вызвать у нашедшего ее жалость и сострадание, не преследую цель оправдаться или сбросить с плеч тяжкий груз. Но считаю своим долгом и последним, что еще могу сделать - рассказать о причинах, которые привели к событиям этой ужасной ночи. То, что произошло в это полнолуние, наверняка всколыхнет всю округу, войдет в историю, как один из самых кровавых инцидентов Уэльса, обзаведется своим жутким, шепчущим названием, а через года обретет форму байки, пересказываемой на разный лад подвыпившими мужиками у костра. Я же хочу исключить неверные толки и могу лишь надеяться, что все написанное мной не воспримут как бред воспаленного, обезумевшего разума и это сумбурное предостережение будет услышано...
Мой жизненный путь начался ровно тридцать лет назад в небольшой деревушке Фармерс, что на юге Уэльса, в родовом имении графа Мортимера. Мать умерла при родах и отец, вопреки семейной традиции, назвал меня в соответствии с ее волей - Себастьяном. Я стал наследником потомственного рода охотников, что уже пять поколений обеспечивал Мортимерам их мясной рацион. Несмотря на огромную разницу в положении, графы всегда относились с теплотой как к моим прадедам, так и к ныне живущим Ярвудам. Подрастающие виконты частенько играли во дворе под пристальным взором чутких охотничьих глаз. Отец рассказывал, что именно спасением заблудившегося в лесу сына графа два века назад, наш род обеспечил себе особое отношение со стороны Мортимеров.
Обучение охотничьему ремеслу началось уже в пять лет. Мой отец был человеком грубым и порой даже чересчур жестким. Он редко хвалил меня, часто наказывал за неудачи. Тем не менее я сомневаюсь, что в округе отыскался бы человек, имеющий больший опыт в добывании дичи. Мастерство его было отменно и уже к тринадцати годам моей охоте мешал только недостаток сил для стрельбы из ружья, а к восемнадцати я редко когда возвращался без крупной добычи.
Сколько себя помню, мне всегда было трудно сходиться с людьми. Детей в имении было много, но моим единственный другом стал сын графа Брина - Гаррет, который был всего на два года старше. Почти каждый день мы проводили в компании друг друга. Он тайком приносил мне сладости, книги и различные диковинки из обширной коллекции, хранящейся в особняке, которые мы изучали со всей серьезностью, на какую только были способны детские умы. Я же был инициатором многочисленных вылазок в лес, где мы могли пропасть на целый день, и делился с Гарретом различными охотничьими хитростями и особенностями местной фауны. За наши проделки нас постоянно наказывал либо граф, либо мой отец, после чего мы предпочитали провести целый день на ногах.
Да, мы были неразлучны, но несмотря на это, я всегда немного завидовал Гаррету, чего конечно никогда не показывал. Несмотря на скверный нрав отца, я искренне его любил. Но до самой его смерти мне казалось, что он всегда был более благосклонен к сыну графа Брина, чем к собственному. Тогда я тщетно пытался понять, почему меня оставили на втором месте. Осознание пришло, когда появился повод поймать самого крупного оленя, которого только можно было найти в ближайшем лесу - у Гаррета родился сын. Уильям был чудесным ребенком и всегда словно светился счастьем, заставляя сердца окружавших его людей буквально таять. Впервые взглянув на него, я подумал, что именно это чувствовал мой отец к Гаррету все это время, и по-доброму усмехнулся.
Мальчик рос, развивался и все так же являлся причиной несходящих улыбок. Своих детей у меня не было, всю свою любовь, на которую только был способен, я без остатка отдавал ему. Уильям же все свободное время старался проводить у охотничьей хижины, откуда мы часто отправлялись в лес на прогулку. Я обучал его как собственного сына, бережно передавая знания, полученные когда-то от отца. Мальчик достиг определенных успехов и не раз пропускал ужин в особняке, предпочитая собственноручно пойманный трофей, приготовленный на костре в компании бородатого охотника.
Хорошие, теплые воспоминания. Они немного уняли дрожь в моих руках и слегка успокоили сбивающееся с ритма сердце. Наверное, читающий эти записи уже утомился моим совершенно неотносящимся к делу жизнеописанием, за что искренне прошу прощения. Пожалуй, так я лишь пытаюсь отсрочить момент, когда мне придется снова прокрутить в памяти весь тот невообразимый ужас, немыслимый в своей отвратности, противоестественности и жестокости. Я постараюсь перейти к сути, при этом удержав ту толику ясности, что осталась в моем измученном разуме...
В особняке было оживленно как никогда прежде. Уильяму исполнялось четырнадцать лет и теперь он по праву мог называться мужчиной и достойным наследником рода. Гаррет же не пожалел сил и средств, чтобы организовать самый пышный прием, на который только был способен. Всю неделю он без устали рассылал приглашения, заполнял погреба дорогим вином и раздавал указания слугам, забывшим про отдых в этот нелегкий период. Виновник торжества же, наблюдая за спешными приготовлениями, все время был как на иголках. Несмотря на все старания гувернантки, он с самого утра никак не мог успокоиться и сделал не один круг по особняку в ожидании вечера, постоянно попадая кому-нибудь под руку и обезоруживая недовольных своей ангельской улыбкой.
Я же был не так оптимистичен. В последнее время в лесу стало на удивление мало дичи, хотя следы крупной стаи волков или болезни, послужившие бы причиной, не попадались мне на глаза. Олень, которым Гаррет хотел удивить гостей на приеме, до сих пор не был пойман и это утро было моим последним шансом. День выдался жарким и солнечным, однако ветер не проявлял себя, а птицы летали низко, что неизменно обещало грозу. Стоило торопиться.
Через пару часов мое настроение заметно приподнялось. Госпожа Фортуна явно находилась в бодром расположении духа и следы оленя обнаружились достаточно быстро. На выслеживание потребовалось немного больше времени, чем я рассчитывал, но в итоге один точный выстрел положил конец моей полосе неудач. Перевязывая рога веревкой, я тихо насвистывал себе под нос, пытаясь попасть в ритм рассевшегося на ветвях птичьего хора. Именно тогда кусты неподалеку зашуршали и в прекрасную песню вклинился отвратительный, заставивший меня замереть, хриплый писк. Рука сама потянулась к ружью. Движение прекратилось, но пробирающий до костей звук, словно искаженный дьявольскими силами плач ребенка, все раздавался, становясь то тише, то громче. Я осторожно начал обходить куст по широкой дуге, не сводя мушки с кустов. То, что предстало моему взору, одновременно наполнило мою душу облегчением и диким, животным ужасом. Нет, в зарослях не прятался неведомый хищник и не было никакой опасности для жизни. На земле лежал обычный серый кролик, хотя слово обычный явно не подходило для ситуации. Огромный, раздувшийся живот, весь в проплешинах, вздымался из последних сил в унисон с отвратительным хрипом. Кровавые глаза уже не могли ничего видеть и сочились гноем, а из пасти стекала красная пена. Задняя лапа животного периодически дергалась, довершая ужасную картину. Прежде мне не приходилось видеть ничего подобного. Подступившая к горлу желчь объявила начало мучительному спазму, избавившему мой желудок от завтрака. Что же за ужасная болезнь смогла сотворить такое с божьим созданием? Борясь с отвращением, я вытащил нож, твердо решив избавить умирающего от мучений. Но как только клинок вонзился в кроличью глотку, его живот разорвался с омерзительным треском, изрыгая на меня тухлые внутренности и отвратительные миазмы. Я упал, задыхаясь, и сразу почувствовал резкую боль в ноге, будто от укуса десятков шершней. Сквозь слезы мне удалось разглядеть лишь маленькое нечто, склизкое и бесформенное, быстро удаляющееся и вскоре скрывшееся в густых зарослях. Мысли мои метались, сердце отбивало бешеный ритм. Кое-как сумев подняться, на ватных ногах я добрался до ближайшего ручья. Боль уже отступала, дыхание выровнялось, постепенно прояснялся разум. Мой мозг судорожно пытался проанализировать случившееся, открывал все более глубокие области памяти, в надежде отыскать хоть что-то, что могло бы объяснить пережитый ужас, но не мог.
Не знаю, сколько прошло времени, но на небе появились первые тучи, а воздух стал густым и удушливым. Я заметно припозднился, и быстро умывшись в ручье, решил не томить себя бессмысленными раздумьями и вернуться, пока не началась гроза. Гаррет, уже успевший потерять надежду угостить всех коронным блюдом нашего повара, был на седьмом небе, когда заметил запыхавшегося меня с трофеем за спиной. С трудом я смог унять его тревогу, вызванную состоянием моей одежды, и, заверив, что все в порядке, поспешил в свою хижину. Неожиданная встреча в лесу заметно вымотала меня, и ближайшие пару часов я провел в беспокойном сне.
Я видел прекрасное и пугающее алое небо, бесконечную россыпь звезд, сверкающих подобно рубинам, и гипнотизирующую кроваво-красную Луну. Она звала, звала мягко, но настойчиво. Повсюду раздавались голоса, пронизывающие сознание, неразборчиво повторяющие: "San..., San..., San...". И Луна становилась все ближе и ближе, обволакивая своим мягким, поглощающим сиянием. А на ее поверхности стоял он...
Ужасный крик возвестил округу о моем пробуждении. Садовник, находившийся неподалеку, вежливо постучался, и с тревогой в голосе спросил, все ли хорошо. С недоверием выслушав мои слова про ночной кошмар и посочувствовав, он посоветовал быстрее привести себя в порядок и отправляться в особняк. Гости должны были уже скоро прибыть, а приближающиеся раскаты грома возвещали о скорой грозе. Я оглядел свою мокрую, смятую постель и попытался вспомнить, сколь жуткое сновидения могло вызвать такие последствия, но не преуспел. За окном стремительно темнело, часы показывали восемь вечера. Наряд, подаренный Гарретом несколько лет назад, висел на стене, услужливо подготовленный еще вчера. Я быстро причесал растрепанные волосы, переоделся и, забрав с полки подарок для Уильяма, поспешил на прием.
Огромный зал встретил меня невообразимыми для простого обывателя богатством и роскошью. Сверкающие антикварные люстры наполняли зал мягким, расслабляющим светом, точно подчеркивая детали великолепного убранства. Коллекция картин именитых мастеров, бережно собранная знатным родом, радовала глаза оживленно беседующих гостей. Наряды их были столь ослепительны, что даже в шикарном подарке Гаррета я чувствовал себя немного неловко. Невероятных размеров стол был уставлен самыми разнообразными закусками, которые вскоре должно было сменить главное блюдо вечера - нежнейшее оленье мясо. Слуги с отточенной грацией лавировали между гостями, ловко меняя опустошенные бокалы с вином и медом. Разместившиеся на небольшой сценке в углу музыканты, исполняли нежную, размеренную мелодию, идеально дополнявшую праздничную атмосферу.
Стоит ли говорить, что глаза виновника торжества буквально блестели от переизбытка чувств. Однако Уильям всеми силами старался не показывать свое возбуждение и доказать, что уже взрослый. Преуспевал он в этом нелегком деле ровно до того момента, когда началась главная часть праздника. Гаррет произнес проникновенный тост, и под общие аплодисменты мальчик выпил свой первый бокал вина, после чего посыпались поздравления и подарки. От отца Уильям получил перстень с родовым гербом и инициалами "У.М.". Я же преподнес ему охотничий нож, сделанный лучшим кузнецом в округе. Да, он стоил мне немалых средств, но радость на лице мальчика была бесценна.
Торжество постепенно набирало свой темп. Музыканты перешли на веселый, быстрый ритм, подыгрывая настроению хмелевших гостей. Разговоры становились все громче, а атмосфера утрачивала свою официальность. Веселые танцы и пьяные песни не прекращались. Мед и вино лились рекой, а мы с Гарретом, позабыв о каких-либо статусах, во всю предавались воспоминаниям. Уильям, добравшийся до третьего бокала вина, силился продержаться до поздней ночи, но алкоголь оказался сильнее и вскоре мальчика уложили в постель.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем гости начали расходиться. Гроза бушевала вовсю, так что затаскивать в кареты особо пьяных оказалось весьма трудной задачей для слуг, с которой они тем не менее справились. Дом постепенно пустел. Инструменты стихли и слышен был лишь звон убираемой посуды, да шорох метлы. Гаррет и я пытались доиграть партию в шахматы, но захмелевшие умы явно протестовали против столь сложных на данный момент забав. Мои тщетные попытки вспомнить, насколько длинный шаг у "коня", бесцеремонно прервал храп из кресла напротив, объявив конец прекрасного вечера. Хозяина дома увела прислуга, а я, несмотря на грозу, решил, что вполне одолею путь до хижины, и на неслушающихся ногах покинул особняк.
О том, что произошло после, мне будет мучительно больно писать. Разум мой начинает протестовать, отказываясь верить и пытаясь уберечь хозяина от кошмарных воспоминаний. Тошнота подкатывает к горлу каждый раз, когда я вновь представляю увиденный ужас. Так или иначе, я обязан завершить свою рукопись и рассказать, с чем мне пришлось столкнуться незадолго до того, как перо коснулось бумаги.
Точно сказать, как мне удалось добраться до хижины и окунуться в сладкие объятья Морфея, я не мог. Но на момент кошмарного пробуждения в настоящем аду об этом и вовсе не думалось. Очнулся я от пронизывающего холода и сводящих все тело судорог. Солнце только всходило, постепенно освещая последствия жуткой ночи. Мне с трудом удалось сесть и открыть глаза, о чем я незамедлительно пожалел. Крик, готовый вырваться из моего горла, так и остался где-то внутри. Человеческий мозг поистине удивителен. Он делает все, чтобы в критических ситуациях сохранить целостность разума и вспышка всепоглощающего страха, охватившая меня в тот момент, моментально угасла, забрав с собой и все эмоции. Рядом со мной лежало то немногое, что осталось от хозяина имения Мортимеров. От конечностей Гаррета осталось лишь два кровавых обрубка. Рука, буквально вырванная из сустава, валялась рядом. Половина лица отсутствовала, открывая растекшуюся серую массу. Ребра острыми обломками торчали из разорванной груди. На месте бывшего сердца теперь зияла дыра. В навсегда застывшем глазу тлел отпечаток внеземного, космического ужаса.
Казалось, прошла вечность, прежде чем я поднялся и опустил взгляд вниз. Вместо элегантного наряда теперь висели мокрые от крови лохмотья, обнажая жуткие раны, лишь немного успевшие затянуться. Не было боли, не было страха, не было ничего. Развернувшись, я медленно, хромающей походкой поплелся в особняк.
На протяжении всего пути мне попадались кровавые, с поражающей жестокостью растерзанные тела. У некоторых была оторвана голова, кусками мяса лежали рядом с несчастными алые конечности. Перед глазами мелькали склизкие внутренности и белеющие торчащие кости. Ужасающий своей методичностью штрих довершал каждую отвратительную расправу - разорванная грудь и отсутствующее сердце.
Кое-как я смог добраться до особняка. Некогда прекрасное здание теперь представляло собой угнетающее зрелище. Многие окна были выбиты. Из одного свисало нанизанное на острые осколки тело прислуги, перекрашивая благородное черное дерево в алые оттенки. Обломки бывшей резной террасы усложняли мой и без того нелегкий путь. Споткнувшись о сорванные с петель массивные двери и с трудом поднявшись, я бледным призраком вошел внутрь.
Здесь царил аналогичный хаос. На каждом шагу взору представали следы чьей-то безумной ярости. Разрушенный интерьер, окровавленные тела, следы огромных острых когтей на стенах рождали невообразимую, гротескную картину. В немом трансе я бродил по зданию, осматривая комнату за комнату, находя лишь ужас и смерть. Некоторые несчастные явно пытались защититься от кошмарного создания, неумолимого в своей жестокости. Не раз мне на глаза попадались ножи и ружья, которые, по всей видимости, не возымели на монстра никакого эффекта. Отчаянная попытка тех, кого уже нельзя было опознать, забаррикадироваться в столовой потерпела крах. Двери были выбиты со страшной силой и вместе с мебелью валялись в нескольких метрах от входа. Осматривая второй этаж, я все так же не находил ни одного живого человека. Но вскоре до моего слуха донеслись сдавленные хрипы, ужасные и предвещающие еще одну скорую смерть. Шли они из комнаты человека, который был мне дороже всех в этом мире. Собрав остатки сил, я вошел в комнату Уильяма.
Мальчик лежал возле кровати в луже собственной крови. Маленькая грудь судорожно вздымалась, пытаясь сохранить еле теплящуюся жизнь. Острые когти лишили Уильяма глаза и левой руки, в ослабевших пальцах правой покоился подаренный мной нож. Рваная рана на боку предрекала скорый конец. Я упал на колени и осторожно приподнял голову мальчика. Потускневшие глаза, казалось, уже не могли видеть, но вдруг взгляд Уильяма немного прояснился, и он заметил меня. Зрачки расширились от животного ужаса, и рот исказился в немом крике. Из последних сил, рука мальчика сжала рукоятку ножа и медленно потянулась ко мне. Словно околдованный, я смотрел, как кончик ножа приближается к моему животу и плавно входит в теплую плоть. Острое лезвие успело пройти лишь десятую дюйма, прежде чем судьба сжалилась над несчастным. Маленькая рука упала мне на колени и с последним хриплым вдохом род Мортимеров прекратил свое существование.
Именно тогда вязкие оковы шока спали с моего воспаленного разума. Я закричал во все горло и побежал прочь от места кровавой расправы. Бежал до тех пор, пока силы окончательно не покинули рухнувшее на колени тело. Страшная гипотеза все глубже погружала меня в пучины отчаяния и сводила с ума. Болезненный спазм сковал желудок, содержимое которого незамедлительно изверглось на землю. Глаза с трудом разомкнулись и опустились вниз. То, что я увидел, определило исход моей судьбы...
Прежде чем поставить точку в своей сумбурной исповеди, я должен еще раз обратиться к читающему эти строки. Не стоит пытаться найти рациональное объяснение событиям, произошедшим этой жуткой ночью. Надеюсь, что все описанное выше не отнесут к бредням, рожденным воспаленным разумом спятившего безумца. Я бы и сам хотел, чтобы все оказалось именно так, но признать этот вариант было бы равносильно тому, чтобы обречь род людской на скорую гибель. Отбросьте весь скептицизм и сделайте так, как я прошу. Сожгите проклятый лес, приложите все силы и средства для достижения цели и возможно у людей появится шанс. Уничтожьте это логово древнего космического зла. Я же сделал, что мог, и смею лишь надеяться, что мое предостережение возымеет эффект. Смотря на мое бездыханное тело и лежащее рядом ружье, помните - не безумия стало причиной подобного исхода, а открывшаяся мне ужасная истина.
Я вспомнил все. Вспомнил ужасные древние силы, господствовавшие на Земле этой ночью; зов кроваво-красной луны, вышедшей из-за туч, и незамедлительный отклик; отвратительного, вызывающего животный страх монстра, созданного самой космической бездной; дурманящий железный запах крови и эйфорию яростной охоты; жуткое логово уродливых, склизких и бесформенных маленьких тварей в пещере посреди леса; проникающий в самые глубины сознания ревущий голос, бесконечно повторяющий лишь одно: "Sanguis, Sanguis, Sanguis...". Вспомнил блестящий черный саван с алой накидкой и тлеющий внеземным огнем трезубец; их владельца - чернокрылого Повелителя Крови Могха и мерзкое, сочащееся подношение. Вспомнил, когда в кровавой рвотной массе среди лоскутов разноцветной одежды увидел перстень с инициалами "У.М."
Вдохновлено творчеством Говарда Филлипса Лавкрафта и песней группы Король и Шут "Охотник Себастьян"