Один мой знакомый жил в землях Мойи во времена, когда империя Авлат решила протянуть Великую Дорогу от своего сердца к провинциям. Чем больше провинций - тем длинней священная дорога, и во имя этой цели империя росла год за годом. Мало кто мог сопротивляться ей долго, пала и страна Мойи. Всего лишь три месяца потребовалось авлатским войскам, чтобы победить искусных, но малочисленных защитников. А когда сопротивление оказалось надежно сломлено, пришло время дороги.
Ее строили быстро - такую широкую, такую гладкую мощеную дорогу, на диво всем. Вот что значит слитное намерение целой империи, ее мастеров, ее рабов, вот сколько чужих сил правители готовы были положить. Народ Мойи мог только смотреть, как перегон за перегоном рассекает надвое их землю дорога. Только одно сопоставимое по мощи препятствие лежало на ее пути: река Пиа. Мастера империи постановили, что через реку - великую, священную реку - возведут мост. Чтобы великая, священная дорога могла идти дальше.
Кто-то восхищался, кто-то роптал, но мой знакомый, не последний человек среди народа Мойи, как многие другие, считал, что моста быть не должно. Нельзя соединить берега реки, которая так широка, не для того она течет, не для того была сотворена. Поставить мост - оскорбление, и оно нарушит порядок вещей. Он, однако, не полагался, в отличие от прочих, на гнев великой реки, не думал, что она смоет богохульцев своими могучими водами.
Не потому что не верил в нее: верил, почти чересчур. Просто позволить подобное казалось ему немыслимым.
Однако войска Мойи были рассеяны, и даже собери он людей, империя взамен убитых прислала бы новых и новых, и новых рабов. Это мой знакомый понимал хорошо. Ослепленный верой в одном, другое он видел ясно. А потому в своем упрямстве измыслил иной способ.
Ни одной подобной постройки империя Авлат не возводила, не задобрив перед этим богов. В других, более мелких делах она уже отказалась от этого жестокого обычая, но мост через реку Пиа был слишком важен. Поэтому, хоть никто не стал бы проводить торжественной церемонии, все знали, что однажды ночью жертва будет принесена. И чем ближе подходила дорога к берегам реки, тем ближе становился тот день. Постройка моста не началась бы раньше.
Традиция в империи Авлат была такова, что для жертвоприношения отбирали только свободных людей. Никто уже не почитал это за честь, но за отданную жизнь платили хорошо, потому семьи часто готовы были вступить в торг. И все-таки те, кого продавали, не всегда думали, что обмен равноценен. Отказаться же от искушения сохранить жизнь смогли бы и вовсе немногие.
Когда людей, назначенных в жертву, привезли в поселок возле реки, мой знакомый пошел туда и предложил себя в обмен на одного из них. Он был свободный человек, а авлатцы считали, что разбираться в настроениях местных - ниже их. Они знали, что кто-то из народа Мойи против моста, но решить, будто кто-то мог склониться перед величием дороги, было и ближе им, и понятней. Они позволили обмену совершиться.
Той же ночью состоялся обряд, и в землю, на которую потом встала опора моста, легли семь человеческих тел. Пятеро принесенных в жертву упокоились сразу, хоть им и недоставало смирения, когда нож перерезал их горла. Но мой знакомый остался смотреть на мир живых из другого мира. В момент смерти он произнес беззвучно слова - сильные, как он считал, полные нерушимого намерения слова. Он укрепил их власть своей кровью и не сомневался: мост не смогут возвести на его могиле.
Но мост, конечно же, возвели. Чем была бы империя, если бы не умела защитить свои постройки от чужого дурного умысла? Возвели через всю реку, крепкий и широкий, как сама дорога. Он стоял четыре сотни лет, и многое добавил к славе Авлат. Потом его пытались разрушить, но отстроили снова. Империя Авлат пришла в упадок, но мост все стоял, и его захватила другая, молодая страна, чтобы везти по нему уже свои войска и товары. От народа Мойи не осталось и следа: его люди смешались с пришельцами.
Все это мой знакомый видел. Ох и злился же он! Рад бы был уже уйти, перестать смотреть, но не мог, так сильна была его злость. Но, в конце концов, истаяла даже она. Забыв, зачем привязал себя к этому месту, он истаял тоже. Так и не увидев, как рухнул мост.
Зато это увидела я. И тогда, когда мне нечего больше стало хранить, когда долг, наложенный на меня моим сословием, был исполнен, смогла, наконец, уйти и сама.