Аннотация: Один день из жизни инопланетянина. В соавторстве с http://dkhovanskiy.livejournal.com/
Они ворочались, изгибались - почти слепо, ничего не представляя вокруг, кроме пятен света и тьмы, раз за разом узнавая о собственном существовании лишь после столкновения с себе подобными. Копошащимися потоками вовлеченные в неспешное спиральное вращение, они сливались в гигантскую башню, вздымавшуюся от жирной черной земли до яркого света где-то там, наверху. Единственное движение в этом мире. Влажные белесые тельца толкались, чавкали, хлюпали, кажется, что стонали - эти звуки и их мысли рождались одновременно, рифмуясь друг с другом. Густой золотистый туман обнимал основание башни и стелился дальше по земле - не то впитываясь в нее, не то поглощая ее черный жир.
Это были черви. Миллионы червей.
Основание башни расширялось, распадаясь на червей, снующих отдельно. Черные, коричневые, темно-серые, грязные, перемазанные, они то исчезали под землей, то вновь появлялись, словно что-то искали... Многие вылезали с одной, реже - с двумя, а особо удачливые - даже с тремя светящимися искорками на кольчатых тельцах. Сверкающие в золотом тумане черви двигались осмысленнее, увереннее. Ритмично вздувались и опадали их кольца, волны судорог проходили по телам - они сокращались и, медленно расправляясь, отрывались от земли, начиная свой долгий полет. По спирали вкруг башни, все ближе к ней, все больше - ее часть. Только бы выше, как можно ближе к той светящейся дымке.
"Темно - светло, темно - светло". Он тоже сновал, тоже искал - на площадке диаметром не больше десяти длин своего тельца, не больше пяти в глубину.
Внезапно на привычном, подсказанном инстинктом, маршруте открылась широкая впадина с покатыми склонами. Не удержавшись на краю, он заскользил вниз и через мгновение погрузился в лужу жидкого огня - холодного, густого, обволакивающего.
Никогда он не находил столько искорок сразу! Не новая мысль, только новый ее оттенок пронзил его: "Еще света, больше света, больше, чем...". Крутясь, извиваясь, играя кольцами тела, он принялся торопливо собирать светоносные частички одну за другой, чувствуя радость, ощущая, как его тельце будто становится легче, настраиваясь на невидимые токи, на вожделенное движение вверх, по спирали к башне.
"Светло! Светло!"
Его шкурка уже ярко сияла, а он брал еще и еще. Чуть приподнял верхнюю часть тельца, покачался от удовольствия и, не сдержавшись, вдруг жадно нырнул в огонь с головой.
Витиеватая мысль из непривычных слов родилась вдруг, оформилась и заполнила сознание: "Я - светлый. Яркий. Я - свет?.. кто я?.. что я?.. "
Он вынырнул, забился, забарахтался, и тут его ударило сверху. Навалилось что-то тяжелое и сопящее, принялось ретиво скрести по нему чем-то острым. А сознание все больше скручивало непонятными, режущими конструкциями из звуков, отдельных слов и коротких фраз, беспрестанно лезущих в голову, требующих немедленных смыслов и ответов...
- Мое! Отдай! Отдай! - отрывисто выкрикивали ему. Потом слова полились непрерывно, но он ощущал лишь вибрации, не в силах ни воспринять их, ни осознать.
- Отпусти, - разобрал он другой голос, тоже рядом.
- Кто тут!? Мое! Мой свет! - это снова первые, тяжелые и сопящие.
"Больно!"
- Свет не твой. Свет - для любого, кто найдет.
Чужие тела отступили, но не исчезли совсем, - они копошились где-то рядом, на расстоянии нескольких его тел, разбрасывая вкруг себя комья черной земли, а он, придушенный и обессиливший, слышал это. А вместо привычных пятен света перед ним теперь были камни, выпуклые, шершавые, пахнущие сыростью...
С простыми ощущениями родилась и короткая память. Он вспомнил единение с себе подобными, собственную, личную боль от их влажных тел, только что стискивавших его со всех сторон... и движение, едва только начавшееся, медленное, но неуклонное, вверх, к свету. Так уже было раньше, что-то подсказывало ему, заставляло вспоминать... Тогда он тоже находил искры, также взлетал, но в какой-то момент все собранное им доставались другим, причинявшим ему боль. И тогда он падал - потемневший и слабый, падал вниз, в черную жирную грязь, и начинал все сначала...
- ...меня? Ты слышишь меня? Ты слышишь меня?.. слышишь меня? - монотонно спрашивал кто-то... - Слышишь!? - вдруг ожгло его криком.
"Да", - кое-как вытолкнул он свою мысль навстречу спрашивающему.
Приподнялся и замер. Высоко вверху увидел он вздымавшийся столб из собратьев - тот медленно поворачиваясь, буравил небо... Почувствовал (или услышал?), что воздух пронизан одним властным звуком - стоном башни. Да, сотканным из миллионов других, незначительных, хлюпающих, хлопающих, сталкивающихся, - но все же одним. И в этот миг он впервые осознал себя отдельным от них. Одиноким. Страшно! "Темно - светло, темно - светло. Хочу, хочу как раньше, это просто и понятно..."
- Просто уже не будет. Вот только не спрашивай, что с тобой случилось, почему все вокруг перестало быть только темным и светлым. Причину и следствие ты вполне в состоянии...
Голос завибрировал и превратился в шум, режущий голову изнутри. Больно и страшно...
- ...просто посчитай, что у тебя добавилось. Ты стал видеть камни и небо, ты видишь всех, кто кружится от земли к небу, ты слышишь меня. Ты слышишь!?
"Да..."
- Ты мыслишь. Ты получил разум - сразу и вдруг. Разлом. Выход огня на поверхность. Жила огня. Залежи. Ты следишь?.. Если объяснить проще, то... масса, критическая масса тех искр, которые...
Шум, скрежет в голове. Слова переходили в стрекотание или просто сливались в монотонный болезненный гул. Он мучительно искал, за что зацепиться... Память! У него же есть память о жизни, о башне, о неспешном кружении к свету, о простом и уютном, о счастье... Но память подвела - нет, она не исчезала, она совершенствовалась. И все то простое, что было с ним, он вспоминал уже сложным... а значит, уже чужим. Вот и не стало ничего - сознание падало в безбрежное, необъятное...
- ...воспринимаешь только то, что пока можешь понять. Кому-то этого уже хватает - все понимание о мире многие готовы использовать лишь на то, чтобы отнимать мир у других. Агрессия. Берегись их! О, ты уже следишь, слышишь все слова? Хорошо, очень хорошо.
"Что мне делать? Что... мне... делать?" - слабо повторял он. Куда бы ни обратился его мысленный взор - все рушилось, не осталось ничего из того что он знал, ощущал, помнил, осязал. Он прислушивался к словам, впервые пытался произнести их вслух, облизывал языком тонкие губы.
Губы? Язык!? Он менялся головокружительно быстро, осознавал себя другим и снова менялся. Тысячи вопросов рождались одновременно - часть из них он мог сформулировать, но большая часть пропадала, терялась, и вопросы возникали уже иначе, он уже отвечал на них сам не так как мгновение назад.
"Больно..."
- Внезапно приобретенный разум - это очень больно, да - деловито согласился его невидимый собеседник. - Разум меняет тело. Разум меняет все! Это необычно, с живыми так... не делается... Но разломы стали появляться гораздо чаще, и оказалось...
Треск и треск.
"Что оказалось, что!?"
- ...ну, меня заботят только два вопроса: как и почему. Но только в самом широком плане. Как и почему происходит это все, а не отдельные трещинки, искорки, червячки... Мне нужны законы, понимаешь? Мне нужно знать устройство этого мира. Пойдем, я покажу тебе то, что успела сама узнать с тех пор, как случайно, как и ты, перестала быть просто... Перестала просто быть.
"Что такое - "сама"? Что значит - "она"?
Он изловчился и неловко встал на задние лапы - ему показалось, что так будет удобнее, может быть не сейчас, но обязательно когда-нибудь потом.
Кое-как вылез из расщелины, куда упал, казалось, вечность назад. Перед ним, на сколько хватало взгляда, вверх и вширь простирался необъятный, мерно крутящийся столб миллионов червей, поблескивающих искрами на влажных боках, и теперь он уже мог разглядеть его во всех деталях. Взгляд поднимался выше, от тела к телу, цепляясь за перепады света и тени. Скольких сил стоил ему раньше этот подъем, каждый раз кончавшийся неудачей. Теперь нужно было просто поднять глаза... Столб устремлялся в небо, в яркое сверкающее облако, и скрывался там - или этим облаком становились те, кто сиял ярче всех...
- Я скоро туда отправлюсь, наверх, чтобы доказать мою теорию строения этого мира, вот так! Потому что я достаточно сияю, чтобы быть наверху и достаточно контролирую себя, чтобы все понять и увидеть. Разуму подвластно все. Слышишь?
"Да, - ответил он. - Но почему я тебя не вижу?"
- Не знаю, сможешь ли ты... Я выгляжу не по твоему уровню восприятия.
Ему вдруг показалось, что он различает и тон - тон ироничный, тон превосходства. Но различать тона и настроения, наверное, гораздо, гораздо сложнее, чем... как это... "устройство мира".
- Побежали! -взорвалось прямо в ухе. И тут же нетерпеливо, раздраженно, - ну, чего ты стоишь? Осторожнее - ты уже прилично сияешь, много охотников найдется.
И они побежали.
Точнее, бежала только она. Бегала вокруг него кругами. Ее голос раздавался то справа, то слева - большую часть слов он все еще не понимал, но ему было приятно слушать пусть даже непрерывное жужжание и щелканье, то резкое, то веселое, то нетерпеливое. Приятно, что кто-то был рядом. Он тяжело переставлял все нижние конечности, одну за другой, с чавканьем выдирая их из черной жирной грязи. Раньше, скользя по земле упругими кольцами, он не знал таких неудобств. Но вот десять шагов и он уже дальше того пятачка, где сновал, где искал... Этот его дом скрылся из виду за скальными нагромождениями. Шагая, он начал оглядываться по сторонам. Становилось светлее.
Все чаще жирная земля вокруг расползалась, таяла - и на поверхность выдавливались огненные лужицы и целые озера жидкого, бурлящего пламени. Привычные золотые сумерки сменялись ярким светом.
Неловко ступая, он плюхался в лужи, а несколько раз погрузился с головой. Холодный огонь оставался на теле, впитывался, менял его - и быть может, от этого шаг делался все стремительнее, тело все ловчее - и скоро он уже без труда мчался за своей незримой разговорчивой спутницей.
- ...Они выходят здесь на поверхность, слышишь? Рождаются где-то на глубине и прорываются наверх. Источники разума. Можно просто прийти и взять. Однажды я пришла и взяла!
"Что значит "она"?
Они подошли к такому широкому озеру, что было не видно противоположного берега. Золотистая жижа, бурля, текла куда-то.
- Это река, - сказала она.
Они пошлепали по мелководью. На середине густая жидкость доставала уже до пояса, накатывала, старалась сбить с ног... и все впитывалась и впитывалась - все больше слов, понятий, связей разрасталось и увязывалось в его сознании.
Выбравшись из реки, они снова побежали, быстрее и быстрее. Земля высохла, черная грязь сменилась ровной каменистой равниной. А вот воздух, наоборот, словно намок, потяжелел, расслоился на плотные, почти непрозрачные сгустки. Мимо них, в отдалении, показались еще две или три башни червей - он не считал, он уже понимал, что их должно быть много. Бежать стало опять труднее - как будто они поднимались в гору.
- Наш мир - это огромный шар! Я точно знаю, потому что я обошла его, два раза! - и пришла туда, откуда начала. Тяжелый, большой, красивый шар - таким и должен быть мир. Ты еще новенький, но тоже это поймешь однажды. Шар нас притягивает, держит у поверхности. Почему растут башни - я не знаю, но, думаю, что они держаться верхушками, а не основанием... А теперь мы поднимемся вверх и поглядим на наш шарообразный мир оттуда, куда уходят все башни! Подниматься трудно, но я объясню, как. Видишь, здесь воздух сильно неоднороден? Здесь можно как по ступеням - никто кроме меня до этого не додумался! Пойдешь со мной? Тебе ведь, разумеется, безумно, безумно интересно, как тут все устроено? Зачем, как не за этим, нам подарили разум, а?
"Я пойду".
Он не хотел никуда от нее отходить. И все больше жалел, что не может ее увидеть, хотя надеялся, что это скоро произойдет, потому что он уже понимал почти все, что она говорила.
"А есть здесь другие?"
- Какие другие? Есть охотники, отнимающие чужие искры, но они тоже червяки, только большие...
"Какой смысл отнимать? Вон сколько здесь света".
- А смысл топтаться на пятачке размером чуть побольше себя? Каждый действует в рамках отпущенного ему разума.
"А остальные? Такие, как... ты?"
- Должны быть там, наверху, разумеется! Ведь для таких червяков как ты ползти по башне - единственный путь засиять. Это ты случайно бухнулся в свет и сразу этак... вразумился (хотя до меня тебе далеко), а вообще-то у подножий башен всегда только пустая земля и жалкие крохи от основных месторождений разума.
И она потащила его наверх.
Ближайшая башня входила в золотое облако или, быть может, просто сама становилась им, потому что ее верх был составлен из нитей ослепительно сияющих червей. Столько раз он видел это облако с земли - почти недосягаемое, бесконечно прекрасное...
Вблизи становилось отчетливо видно, что башня расплывается к вершине, распадается на крошечные святящиеся точки.
Они ворвались в облако!
Такой легкости ему никогда не доводилось ощущать. Его громоздкое тело не весило здесь ничего! Повсюду парили светящиеся черви. Они истончались, таяли, медленно распылялись мелкой золотой пудрой. С них опадал свет и золотыми искорками неспешно уходил вниз, обратно, на землю. А сами черви превращались в ничто, потому что кроме света в них ничего уже не было. Там, далеко внизу, опавшие искорки подбирали новые и новые черви...
Он замер в грустном недоумении и с тревогой почувствовал, как огорченно замерла и она.
Что за нелепый цикл без конца и начала?
"Черви не спят, не едят, не любят, не рождают себе подобных. Они просто поднимаются вверх и падают вниз в этом мире вечного светлого бессмысленно-страшного дня..."
"Они... нет, не "они", а мы - я ведь один из них... Да и она тоже когда-то была такой".
Его спутница издала горестный вопль.
- Посмотри! Они - башни! - они со всех сторон!
Он огляделся. Черви попадали в облако не только снизу, но почему-то и сверху.
- Туда!
Он послушно полетел на ее голос - на этот раз ему показалось, что он почти смог ее увидеть. Уж конечно не такую неуклюжую, как он, точнее, он своей неуклюжестью точно не сравнится с ее изяществом и...
- Ну! Что ты застрял!? Быстрее!
Они полетели вверх - вверх тоже уходил столб червей. Вверх? Нет, не вверх, не было никакого верха - они снова летели вниз, к поверхности.
- Не может быть! Стой же, куда ты так разогнался?
Он улыбнулся и хотел ей ответить, что мгновение назад она сама велела ему совсем другое... Промолчал, послушно остановился и с высоты посмотрел вниз. И ему стало ужасно, ужасно жаль свою спутницу.
- Чаша, - пролепетала она растеряно, - мы живем в чаше... Это я что, неправильно все рассчитала!? Но... но эта чаша же со всех сторон, значит, мы живем внутри... Внутри полой сферы! А снаружи тогда чего... Камни!? Твердь!?
Он хотел ее утешить, но не знал, не умел, как. Разве так важно, каков этот мир? Важно другое, важно то...
Его резко ударило вбок, отшвырнуло, закрутило.
- Вот ты где, ненасытный червяк! Мы тебя выследили! Сколько ж света в тебя влезло! Тушу-то нажрал - во! Одних лап сколько выросло! Одна, две, три, четыре... А это у тебя чего!? Ух, вот урод! Мы заберем твою шкуру, всю твою большую яркую шкуру, всю целиком!
- Только ее не трогайте! - громко и яростно крикнул он.
- Кого это - "ее"? Шкуру твою, что ли? А ну-ка...
Не дослушав, он разогнался и ударил головой - их-то он видел прекрасно, двух длинных белесых червей, с беспорядочно торчащими крыльями - выростами из темно-бурой слизи. Как они поднялись сюда? Почему не изменились? Быть может, они просто не смогли взять того богатства, что им предлагалось... Голова у него теперь большая, крепкая - раз уже столько всего выдержала. Черви вцепились в него и дерущимся клубком все трое врезались в ближайшую башню.
Что-то повредилось в башне. Нарушился ток спиралей, она накренилась и стала медленно заваливаться набок - только ее размазанная верхушка продолжала плавать в невесомости. Золотых червей сбивало в бестолковые кучи, которые перемешивали и рвали токи других башен.
Он перестал различать верх и низ - только золотые вспышки повсюду. И странная тишина - как будто он лишился недавно приобретенного слуха. Или, быть может, потому, что золотым червям было все равно и они хранили молчание...
Вот две соседние башни схлестнулись вершинами, опутывая одна другую - и с них вниз лавиной хлынули черви. Выходя из зоны невесомости, черви набирали скорость и врезались в землю, разрывая мягкие пласты, из-под которых начинали хлестать струи огненной жидкости. Черви сыпались и сыпались в озера огня, погружались, барахтались - и вся поверхность мира-кокона вспенивалась все больше и больше.
Стены мира-кокона треснули.
Он потерял ее голос, ее движения. Он звал и звал, но она не отвечала... Снова и снова его окунало с головой - и тогда, мучаясь о ней, он постигал рождение Вселенной, чьи законы и смыслы изначально направлены на создание жизни, ее сохранение и продолжение. И можно было не знать этих законов, но чувствовать их... Пена накрыла его с головой - а потом все разлетелось с такой скоростью, что ему показалось, что и он разорвался на миллионы частей, развалился, как башня из миллиона червей...
Но он уцелел. Упершись передними лапами, вылез из-под камней. Встал, выпрямился во весь рост. Звездное небо сияло над головой. Глубокое, черное, далекое и по-настоящему бездонное.
Твердь заменила небо и в первый раз настала ночь.
То здесь, то там на небе вспыхивали новые звезды. Он чувствовал трепет и радость этого странного нового мира.