Раса Василиса. Ратицкая Академия Магии. Операция "Драконьи яйца"

Операция "Драконьи яйца"

***

Мелкие пуговки платья на объёмной девичьей груди безостановочно вздымались и опадали. Смирна Татович, староста третьего курса лекарского факультета Ратицкой Академии Магии, пробовал отворачиваться от будоражащего воображение вида, закрывать глаза, представлять разные отвлекающие от груди вещи, вроде препарирования жаб и яиц гигантской каснощёкой улитки, но взгляд сам, минуя собственную волю Смирны, стремился к прекрасному, и увести его прочь не было никакой силы.

А ведь он думал, что воля у него сызмальства сильная, ему, во всяком случае, подвластная. А оказалось вон как - не воля, а наказание одно. Даже два. Наказания. Потому что вместе со становящимся отупевшим лицом отчётливо "становилось" кое-что ещё, совершенно другое. Чуть менее очевидное, но куда более выдающееся, чем всё остальное.

И главным словом тут было "выдающееся". Потому что выдавалось так, что больно было даже моргать. Поэтому Смирна сидел, выпучив очи, отчаянно не дыша, и смотрел только на Невтона Евсеевича, прозванного студиозусами Двухголовким Драконом, в жадной надежде на то, что драконья грамматика дурь из него выбьет быстро и с треском.

Дурь выбиваться отказывалась и по-прежнему сильно мешала сидеть.

Самым страшным сейчас было даже не то, что ему пришлось бы вдруг выйти к доске. С этим он худо-бедно бы сладил. А если к доске вызвали бы Её.

А ведь он не единственный парень на курсе, вдруг осенило Смирну. И у всех у них есть глаза. И другие органы, наверняка страдающие не меньше его собственных.

Он мгновенно нашёл взглядом троих сокурсников, с ужасом отмечая знакомую борьбу напряжения и дебилизма на лицах. А ведь есть ещё Боевой факультет. Портальщики. И артефакторы, в конце концов! И от возмущения и бешенства его слегка попустило.

И ведь рано или поздно эта бомба рванёт. И наверняка будут жертвы. Перед взором пронеслась короткая, но героическая битва щуплых лекарей с могучими боевиками.

И зрелищная схватка прекрасных лекарок с обиженными на них артефакторшами...

Смирна аж зашипел, так его торкнуло в нижний ствол от этой картины.

Эту катастрофу надо было как-то предотвращать. Что-то делать, куда-то писать. Он как староста был просто обязан сделать хоть что-то.

-- Татович, спряжение глагола "стоять"! -- раздалось почти над ухом дребезжащим голосом Невтона Евсеевича-Дракона, и Смирна только отмахнулся:

-- Не спрягается, -- зло подумав, что стоит и без спряжения отменно.

Дракон хмыкнул и насмешливо поинтересовался:

-- Тогда "лежать"? -- И твердо произнёс, почти скомандовал: -- Лиере!

Смирна удивлённо взглянул на поникшие наконец-то штаны и ошарашено пробормотал:

-- Аналогично.

-- То-то же, -- так, что слышно было ему одному, заметил профессор. И уже громче добавил, но всё ещё глядя на Смирну: -- Запомните это. И поныне неспрягаемые глаголы драконьего языка являются магическими командами. Импульсами, запускающими цепочку ритуала, заклинания или просто уже готовой формулой действия. Сейчас это мало кто использует, но помните, лишних инструментов не бывает!

Смирна запомнил сразу, даже на себе это действие испытал, одновременно перебирая в голове известные ему слова, которые могли бы в будущем ему пригодиться, попутно соображая, что ещё мог заметить их местный Дракон?

Стыдно ему не было, нет. Всё-таки Дракон тоже когда-то был студиозусом, а если и не был, то с особенностями молодого организма ему наверняка встречаться случалось, поэтому понимать должен.

А вот то, что заклинание от позора его избавило, но проблему с Прекрасным не решило никак (грудь от этого меньше не стала) - это он осознавал отчётливо. Как и все возможные проблемы, которые в красках ему нарисовал лишённый достаточного притока кислорода мозг.

Сходить к артефакторам, чтоб амулет какой-нибудь дали маскировочный, что ли? Только кому его брать? Внезапно возникшей груди, или уж лучше сразу ему самому? Потому что грудь под артефактом спрячешь, а мысли о ней по-прежнему на виду у всех останутся.

Штаны привычно заныли, и Смирна бросил в сторону Дракона панический взгляд. Длительность его заклинания оказалась подозрительно короткой.

То есть, артефакта надо было брать два. И он за них до конца года не расплатится...

А если Дракона прям попросить уменьшить? Чтоб стало, как было! Ну хорошо же было, ей-богу! Главное, чтоб не перепутал, у кого и что уменьшать. А то конфуз может случиться. С Дракона станется, в воспитательных целях уменьшить не грудь, а... измученные штаны Смирны. А с этим мириться парень отказывался.

Сейчас он даже не мог бы сказать, чья именно это была грудь. Потому что каждый раз это было ударом в голову и... и всё. До лица он ни разу ещё не добрался. Просто наваждение и морок какой-то. И совершенно недостойное старосты... всё! У него опять начали привычно путаться мысли, и Смирна тихонечко зарычал.

Не факт, что Груди это понравится, или Дракон вообще согласится. Но сейчас-то он его поддержал, может, и дальше в беде не оставит? А ведь на кону спокойствие и порядок во всём университете!

А если возмущаться будет одна только Грудь, так он её пока даже лично не знает, а потом всегда можно сказать, за Великим не разглядел де.

Нет. Нельзя так. Членовредительство всё же. И для здоровья может быть опасно.

Артефакты спокойней как-то. Но дорого. И не факт, что артефакторы даже по дружбе возьмутся помогать. У них свои корысти имеются.

Если только... Смирна навскидку припомнил самых некрасивых девчонок. Хотя у артефакторов с этим был явный недобор - то ли амулеты себе выправляли, то ли магическая кровь свою лепту вносила, но все девчонки были хорошенькие, как на подбор.

В общем, не складывался у него план с недозаправленными кислородом мозгами.

Смирна вынужден был прибегнуть к последнему средству. Нужно было только сделать главное: посмотреть безымянной хозяйке Прекрасного в лицо.

Он набрал воздуха в легкие, чтоб подправить способность ясно соображать, и осторожно повернул голову в сторону, перебирал взглядом знакомые макушки, не решаясь пока позволить глазу скользнуть ниже. Она была где-то там, слева, он знал это точно. Штаны не дали б соврать.

Кто она?

Чёрненькая высокая Дафния? Рост не тот. Там вся Прелесть была явно ниже.

Бетка-болтушка? Пышненькая. Возможно, вполне. Он решился скосить глаза, но нет. Не она. Тогда кто же?

Вита - красава вся? Фигуристая умопомраченно и яркая невозможно, как все артефакторши, что она на лекарском вообще делает? И нет, не она тоже.

Рядом с Витой сверкнули испуганные большие глаза, сталкиваясь с его собственным настороженным взглядом, а дальше он просто обязан был прям под этим пытливым взором проверить. Проверил... и всё... бомбануло.

У Татовича потемнело в глазах, и он с тяжким вздохом уронил разом покрасневшее злющее лицо в ладони, стараясь не фиксироваться на воспрявших штанах, и не думать совсем ни о чём округлом.

Петра Шапек. Шапек! Упёртое недоразумение размером в четверть одного полноценного человека?

Да быть этого не могло! Хотя бесцветная эта коса в видениях о прекрасном как раз постоянно мешалась. Он должен был догадаться, вспомнить.

Но бесы... Серьёзно? Шапек?

Под тяжёлым, пристальным взглядом Дракона он глубоко вздохнул и протяжно выдохнул. Он сделает это ради мира в их большой студиозусной семье и спокойствия на факультетах! И с чувством исполненного долга Смирна подписал прошение к ректору собственным именем.

***

Тайный советник его величества МАрия Первого, первого императора Великого Тиора, по совместительству ректор Ратицикой Академии Магии Павен Белецович Вельский сидел за столом в своём кабинете, и, обхватив руками с вечера растрёпанную голову, смотрел на занимающийся рассвет.

Небо призрачно посерело, выдавив из крадущейся прочь темноты тощие, косматые ели, да проступили, будто придвинулись, большие охранные камни, разбросанные вокруг замка. Они должны были бы чуть заметно мерцать, но сейчас этого не было видно.

Как и курьера. Вельский ждал его уже три дня, ругая себя последними словами за беспечность. Мог бы ведь сам выбраться. Ничего бы с его лягушатником за пару дней не случилось. Ан нет, поддался на уговоры, и теперь вынужден был ждать, и, что совершенно ему не свойственно, волноваться.

Размяк тут совсем.

Что могло задержать опытного, обязательного человека на спокойном объезженном тракте, Павен Белецович не знал. Даже думать о том не брался. Потому что думы эти отчаянно не способствовали здоровому сну. Вот как сегодня. Усталость была. И сильная. А сна ни в одном глазу не было. Как и вчера, и позавчера.

Курьер, бездна его дери! Хоть бы уже добрался...

Вельский с рычанием потёр осунувшееся лицо и придвинул к себе очередную стопку коряво исписанных листов.

...Женский корпус требует отдельный тренировочный зал, как в мужском, для... чего? ...расслабляющих самостоятельных занятий?

Двадцать две подписи.

Это чего же они там такое расслаблять собрались? Самостоятельно. Что за глупости? И откуда им вообще известно про мужской зал? Им об этом вообще знать не положено. Нет там никакого зала, и точка! Это мужикам перед сном положено агрессию сбрасывать, а девицам надо внедрить вечерний курс созидающей визуализации или какой-нибудь трансформирующей медитации. Главное, закинуть мысль помудрёней. И чтоб индивидуально, чтобы они каждая сама по себе мечтали, и в группы не собирались.

Нет, эту ерунду в топку. Никаких самостоятельных женских залов!

Павен с удовольствием смял желтоватый лист и бросил в широкую плетёную корзину для дров.

Быстро пробежал глазами следующий, согласно кивнул. Старосты просят снять запрет на проведение осеннего бала. Восемнадцать подписей. Надо подумать, как это обставить. Совсем без бала нельзя, напряжение и ожидания студиозусам надо во что-то сливать, но и снимать запрет так просто он был не намерен.

Так, стоп! Почему восемнадцать? Где ещё две?

Отсутствовали подписи старост четвёртого курса боевого и второго курса артефакторного факультетов.

Выяснить, почему.

Отложил прошение в сторону, снабдив его приметным знаком вопроса.

Задумался, когда он видел этих двоих? Да выходило, что не далее, чем на прошлой неделе и видел, и выглядели оба эти шалопая весьма посредственно. Обычно они выглядели. Тогда почему подписей нет?

Вельский раздражённо выдохнул через нос, чувствуя себя натуральной наседкой, а не убелённым благородной сединой магом, у которого боевого опыта было не меньше, а то и по-больше, чем у начальника гвардии его императорского... имперства МАрия.

Павен нервно поскрёб ногтем засохшее чернильное пятно на столе и укоризненно глянул на отразившийся в зеркале над камином портрет августейшего. Вот спрашивается, зачем его сюда? Ведь упрятали! Награда, бесы её дери, от которой нельзя было отказаться.

И что вот это вообще? Павен схватил очередной лист.

...защита контура нестабильна...?

Камни не светят по этой причине? Вельский угрожающе взглянул в окно на отчётливей проступивший в рассветной тиши приметный валун, злобно выдвинув вперёд массивную челюсть, будто от этого он немедля должен был засветиться.

К его собственному удивлению, ближайший камень моргнул и залился ровным голубым светом, а за ним и все остальные включились в охранную сеть.

То-то же! Вельский удовлетворённо хмыкнул в усы: есть ещё ягоды в... пороховницах! И, поёрзав на стуле в попытках найти положение поудобней, вернулся к запискам, которые были сложены в неопрятную толстую стопку на столе.

...что начальник обеспечения кухни собирает премии с работников. Взамен позволяет брать продукты неограниченно...

Вот ведь... и сам наверняка не брезгует. Опять нового начальника пищеблока искать. Третий уже, за его ректорство, получается. Что с ними делать?

А может... Развесить кругом портреты Мария? И сказать, что магические - следят. Августейший вон с него так смотрит, что Павену иногда на все пуговицы застегнуться хочется. А когда не хочется, на икоту пробивает. Вельский незаметно покосился на взирающего на него в упор императора, и будто бы непринуждённо распрямил ссутулившиеся над клятыми бумажками плечи, всерьёз опасаясь, что портрет за ним и правда следит.

Вот ещё напасть. Как проверить-то теперь?

Да нет. Ну ерунда же! С недосыпа и не такое привидеться может. Павен встряхнулся и с усердием вернулся к запискам.

...на втором этаже в матрасах клопы?

Гадость какая.

Гневный взгляд на окна жилого корпуса проблему с клопами решил едва ли, и Вельский отложил и эту записку на край.

...где световые камни?..

Действительно, где? Павен лично на позапрошлой неделе подписывал счёт, это сквозь общую пургу дел он как раз отчётливо помнил. Как Нинандра потешно гневалась, потрясая смехотворным своим кулачком, и убедительно искрила стоящими дыбом волосами. Вельскому это доставило душевное удовольствие и насмешило, и он, старательно напустив серьёзную непроницаемость на лицо, подмахнул все три сметы на осветительные камни: в учебный корпус, жилой, и на тренировочный полигон. А потом до конца дня блаженно улыбался, вспоминая её всю такую горячую, растрёпанную, гневную, в призывно натянутом на обнимательном месте платье, как студиозус на летней практике, ей-богу.

А платье было действительно совсем не учебным... Она его только раз до того надевала. Павен помнил, потому что уже был им приятно впечатлён. Он даже расправил сейчас пошире внушительные свои плечи и втянул и без того крепкий живот надёжного имперского вояки, думая об этом платье Нинандры Лоевской, магистра ментальных конструкций Ратицкой Академии магии, по совместительству заведующей хозяйственной его частью. Ему прислали её в конце прошлого учебного года взамен сбежавшего в частную гимназию в Дюст престарелого маразматика Калеба Ховайского.

Вельский фыркнул и поморщился, вспомнив о нём, в очередной раз уверяясь, что всё, что ни случается, случается к лучшему, и тот инцидент с заменой отличное этому подтверждение.

Он не вполне был уверен, что Нинандра разделяет его убеждённость в удачном повороте судьбы, и даже подозревал, что её сослали сюда за что-то, так же, как и его, Павена. Но пока женщина сильно не жаловалась и терпеливо сносила тяготы преподавательской стези, волноваться было не о чем. А то, что искрила иной раз, так это и для здоровья, и для работы полезно, и для цвета лица опять же.

Они служили вместе ещё в войну. И этот факт оправдывал Нинандру для Павена в чём угодно. А вот куда делись камни, выяснить было не лишним.

Этот листок отправился к тому, что с клопами, и ректор, с опаской отпив из стакана вчерашнего взвара, с неожиданным удовольствием залихватски крякнул. Взвар был убойной крепости, на самых надёжных расслабляющих травах. Он вспомнил. Лекари его ещё вечером принесли, да он запамятовал.

Кураторша лекарей халтуру не варила. Павен с надеждой покосился на опустевшую на треть кружку, хмыкнул и, по-прежнему не обнаружив в организме призыва ко сну, с неугасающим интересом углубился в прошения и кляузы.

...добавить часы боевой артилеристской подготовки...

Совсем сдурели!? Может им ещё и пушки сюда завезти? Стрельбища в академии устроить? Чтобы на них потом всех собак спустили, случись что? Зачем вообще магам пушки?..

...прошу выделить новую форму, потому что катастрофически выросла грудь...

Да они издеваются! Это у кого это? Второй курс? Та малявка с лекарского, у которой глазищи с Луну? Воображение нарисовало к неземному взору небесных же размеров прелести не меньше пятого размера.

Хорошо, что лекарский, подумал Вельский. С боевого и артефакторного пришлось бы переводить. Там нагрузка на спину и так большая, а артефакторам ещё и обзор под руками свободный нужен. Но поздравляю, что ли, хмыкнул Павен, подозревая, что размышляет сейчас о судьбе будущего достояния факультета, и что о девушке этой ещё не раз услышит, если не от преподавателей, то от студиозусов точно.

С удовлетворением заметил, что подписано прошение о новой форме старостой Смирной Татовичем со второго же курса. Отложил и его с пометкой "Одобрить". Видно же, что настрадался малёк.

...в старой шахте массовый падёж летучих мышей...

Действительно катастрофа. Как замок устоит без мышей? Пусть даже летучих.

Павен Белецович не запомнил, в какой именно момент он начал упускать разумную нить, и строчки перестали складываться в осмысленный текст. То ли на пятом размере груди искрящей причёской Нинандры, то ли на пушках, рядами расставленных на полигоне и окружённых облаком мельтешащих мышей. Сознание его мягко уплывало, отказываясь понимать, при чём тут он? И как его собственная жизнь не последнего в империи боевого мага оказалась вдруг связана с матрасными клопами?

Вяло отметил, что совсем рассвело, и контур мерцает ровно так, как тому положено, а в следующее мгновение крепко спал, прямо на разложенных на столе записках.

***

Копьё не стояло.

Левек сжал тяжеленное древко ладонью и бездумно ковырнул заострившимся ногтем гладкий грабовый ствол, к которому прислонился с устатку.

Копьё не удавалось пристроить никак. Куда бы он не ставил его, оно сдвигалось, сползало, катилось, и в итоге обязательно падало и терялось. Да так, что в первый раз Левека чуть удар не хватил. Оно сливалось с пространством, и найти его можно было только на ощупь, и только точно зная, что именно и где нужно искать. Оно ещё и отползти в сторону норовило. Левек сам видел, глазам не поверил, но с тех пор постоянно держал короткое древко в руке. На весу. Чтоб наверняка не сбежало.

Рука возмущалась, грозя отвалиться вместе с заклиненной от тяжести шеей, и Левек с протяжным стоном вздохнул, чувствуя, как на лице проступает недостойное отпрыска благородного рода отчаяние.

А ведь он слово дал, что справится с задачей за несколько дней. Максимум за неделю, если с погодой не слишком повезёт.

И ведь почти повезло, если бы не этот грё...бной дождь. Точнее, ливень.

А если ещё точнее, ураган с градом. Который извергся прямо на дорогу перед Левеком и превратил её в непроходимое месиво, которое почти сразу спеклось солнцем. Вместе с сапогами...

Ноги, кстати, тоже стоять отказывались, как и копьё. Впрочем, сидеть ногам не нравилось аналогично. Они, как и весь остальной организм, хотели сухой чистой постели, желательно отдельно от копья, и это было, увы, невозможно.

Но сначала воды. Бочку. Хотя можно было и таз. Ногам хватило б и таза. Как он стал бы мыться с копьём, Левек пока не придумал, но был уверен, что сообразил бы, если такая оказия вдруг случилась. Но пока вот нет.

Настроение стремилось вниз, к подошвам замызганных сапог, которые были щедро уделаны розовой грязью.

Грязь была гордостью южного Заццвахта, и рожала отменные звонкие горшки и, сказывали, даже чуднЫе вопящие колокола, которые использовали для охраны, они славились на всю округу и даже дальше. Говорят, в сам Вышлав возили и ставили.

Но вот ходокам вроде Левека от этого было одно разоренье. Телеги вязли в непроходимой грязи, путники глохли от приветливых вздохов, писка и чпоканья розовой жижи, а строить дороги корона отказывалась, кивая на местных, которые объявили свою дыру заповедником этих самых вопящих грязей. Левек теперь думал, что идею заповедника власти поддержали специально, потому что строительство дороги в таких условиях обошлось бы в баснословные деньги.

Поэтому соваться в Заццвахт можно было лишь пару месяцев в году, когда дожди были коротки, а ветры достаточно быстры для того, чтобы распутица подсыхала, позволяя пройти за световой день хотя бы лиг пять.

Левеку оставалось семнадцать...

Сменить бы, с тоской подумал Левек, шевеля озябшими пальцами, скрюченными в нутре мокрого сапога. Да и перекусить давно было б нелишним. Зря он, наверное, не зашел на пустынное подворье, к которому добрался как раз после заката. Но было жаль времени, и так в этот день половину пути еле волочился по жирной розовой жиже. Да и подозрительным оно ему показалось. Ворота раззявлены, на дворе словно искали что, а в доме ни огонька, и двери изнутри заперты. Только ставенка скрипит вверху где-то.

Ушёл от греха.

Теперь вот не знал, под каким кустом хорониться на ночь. Или уж и вовсе не спать?

Левек устало вздохнул и протяжно и судорожно выдохнул, с тоской глядя на темнеющую позади широкую двугорбую гору, от которой ему ещё идти и идти целых два дня. Луна щедро лила свет на заросший дремучим ельником склон, и жирные пласты грязи приветливо светилась в ночи, мол, рискни, вдруг ты как раз и обманешь, сможешь пройти и не потревожить.

Левек нахмурился, вцепился крепче в копьё и, зажмурившись, шагнул в радостно ждущую его розоватую жижу.

...

Конец ознакомительного фрагмента

Раса Василиса : другие произведения.

Ратицкая Академия Магии. Операция "Драконьи яйца"