Вот как-то раз пошел Ленин за грибами. Как обычно, с велосипедом. Идет, значит, тычет палочкой под кусты, а велосипед к боку заботливо прижимает. Но эдаким макаром идти неудобно. И даже тяжело. Вот и прилег Ленин отдохнуть на полянке. Просыпается - глядь: корзинки нет, даром что пустая была. Нет и велосипеда. Беда, - думает вождь революции, - грабители на каждом шагу. Хорошо хоть штаны мне оставили. Глядь - а и штанов тоже нету.
Вот как-то раз пошел Ленин в магазин. Приходит - а там шаром покати. Ни тебе сельди иваси, ни сёмги, ни шоколаду, ни картофелю. Безобразие, - думает Ленин, - всех уволю одним манифестом! Вернулся, значит, в Кремль, сел за бюро, а на бюро-то - и осетрина, и колбаса и крабы в уксусе. Увлекся Владимир Ильич продуктовым пайком, а когда устал кушать, то стало и не до манифестов. А в магазины он больше и не ходил. Зачем, если с продовольствием порядок?
Вот как-то раз поехал Ленин в глубинку России. Ну, пришла, значит, такая фантазия в голову светилу революции. Ну, приехал, в общем, идет по улице, а никто к нему в радости и беспокойстве не кидается, никто лозунгами слух его не услаждает. Игнорирует его народ, короче. Не узнают, что ль? - подумалось вождю. А народ мимо Ленина проходит, глаза отворачивает и думает: Вот что приперся? Ну что ты тут забыл? И без тебя ведь тошно было!
Вот как-то раз пошел Ленин на рыбалку. Но все утро про манифесты думал и потому удочку на шкафу забыл. Приходит он таким бессмысленным макаром на речку и думает: это как же я теперь рыбу поймаю? Надежда Константиновна ведь опять лысину расцарапает в претензии, что я у Инессы Арманд с визитом побывал. Огладелся Владимир Ильич, и видит: сидит мужик неподалеку и явно браконьерит в государственных угодьях. Ну, ясное дело, Ленин у мужика рыбу отобрал вместе с удочкой. В воспитательных целях. И Наденьке своей отнес. Очень был хозяйственный человек и примерный семьянин.
Была у Ленина одна нехорошая привычка: писать манифесты. Сидит, скажем, за чаем, одной рукой чашечку держит, а другой так и строчит очередной манифест. Или, например, на пленуме. Одна рука кепку держит, а в другой - карандаш так ходуном и ходит, прямо на голом столе золотые ленинские строки выводит. Но партии эта манера великого вождя не нравилась, и партия принялась с этим бороться. То карандаши раздаст без грифеля, то и вовсе из-под руки Ленина стол вырвет и в стороне поставит. Сердился Ленин на партию. Сердился, а поделать ничего не мог: у партии руки были длинные, а Ленин как человек, между нами, был уж очень маленький. Прямо с наперсток был человек! Но это если не брать в рассчет его знаменательный ум. А с умом он был, конечно, больше. На него иногда даже шляпа не налезала. А иногда и налезала. Иногда налезали даже две, а то и три. Но партии и это тоже не нравилось. И в подобных случаях партия выдавала вождю коробку хороших карандашей и много бумаги. Пусть себе пишет, лишь бы в таком виде по Москве не ходил.
Вот как-то раз Ленин поехал на автобусе. Ну, с шофером поругался и пришлось его расстрелять. И едет, значит, Ленин на автобусе, а ветер ему в лицо дует. И надуло ему целую горсть мух в самый его золотой рот. Вот едет Владимир Ильич на автобусе, мух нерадостно жует, а сам думает: весь народ внутри автобуса едет, и чего это я на автобус вскарабкался?
Был у Ленина пудель. Ну, такой, обычный пудель, ничего себе собачка, воспитанная, хоть и толстая, поскольку кормилась при Кремле. И вот, как-то раз пошел Ленин с ней на прогулку. Владимир Ильич, значит, впереди радостно вышагивает, как и полагается вождю революции, а позади него вялой интеллигенцией пудель тащится. Прошли они так одну трамвайную остановку, прошли другую. Да ну тебя нафиг, - сказал пудель и ушел обратно в Кремль. Вот те на! - подумалось Ленину, - Не пудель, а говорящая диковина! Пудель был о Ленине того же мнения.
Вот как-то раз Ленин переплыл Волгу. Да-да, вот так вот взял и переплыл! ЧуднОе дело! Невиданное. А может, и не переплыл. Может, он и вовсе плавать не умел. История об этом умалчивает. Однако приятно эдак иногда представить, что переплыл все-таки. Такая гордость сразу за страну!
Вот как-то раз Ленин полюбил женщину. Ну, такую обыкновенную, в принципе, женщину, ничего особенного. Короче, он ее полюбил, а она ему говорит: Ты, Ленин, мне не по нраву для совместной жизни. Плюнул Владимир Ильич в сердцах и пошел жениться на партийном активе.
Вот как-то раз Ленин пришел в партком ругаться. Ну, что-то ему не понравилось, что-то расстроило. Ну и пришел. А куда еще идейному человеку идти, когда повсюду разруха и помойка? Вот, поругался Владимир Ильич на партком, на партию, на руководство безолаберной страны, а потом и думает: что же это я себя так ругаю? И ушел в замешательстве.
Вот как-то раз Ленин опять полюбил женщину. И снова обыкновенную и даже беспартийную. Он, значит, к ней с поцелуем и зефиркой, а она щеки раздувает и целоваться отказывается. Он и так, и эдак, а она - ни в какую. Убедился Ильич, что любовь - буржуазный каприз и отправился на партийную дачу рабочих расстреливать. Там уж никакой любви не было, один партийный энтузиазм.
Вот как-то раз Ленин превысил скорость на своем ретро-авто. Его останавливают, вежливо интересуются, сколько он готов заплатить за неожиданную остановку, а Ленин возьми да начни палить из именного револьвера. Хорошо еще, что ни разу не попал - рука дрожала. А то что бы вышло? А так ничего, пошумел человек просто. Да и какой человек! Золото!
Вот как-то раз пошел Ленин собственноручно картофель сеять. Или сажать. Или даже тяпать. Ильич в сельском хозяйстве нифига не понимал, короче. Приходит в поле, а лопата попалась ему такая здоровенная, что черенком чуть не в небо упирается. Плюнул Ленин на лопату и давай руками картошку копать. А ему кричат: Что ж ты делаешь, изверг, ее ж только что посадили! А Ленин продолжает начатое, а сам думает: Придет время, я и вас посажу! И слово свое сдержал. А страна в тот год без картошки осталась. Но Ленина это не волновало: он увлекся помидорками.
Вот как-то раз смотрел Ленин в окошко. Смотрит, главное, а ничего не видит. Смотрит тогда пристальнее, а опять ничего не видать. Он еще сильнее смотрит, сморщился весь, а предательское окно снова ничего не демонстрирует. Разозлился Ленин, хлопнул рукой по стеклам, разбил вдребезги. А все потому, что боялись его стекольщики. Как завидят вождя революции, так прислонят стекло к какой-нибудь стенке - и бежать. Так и стояла Москва разбитой.
Вот как-то раз взял Ильич санки и пошел на горку. А там - очередь, чтобы скатиться. И все терпеливо стоят и ждут. И Ленин ждет. А очередь почти не продвигается. Но все ждут. И Ленин тоже ждет, но уже нервничает. А очередь почти застыла совсем. Но все терпят. А Ленин уже позеленел от злости. Да как начал санками народ с горки гнать! Никогда еще такого не было, чтобы пятсот человек разом с горы покатились! Ох, и накатался тогда Ильич! Даже санки свои поломал! А после переломал и чужие. А потом и горку стал ломать. Хорошо еще, что партия позвала его обедать.
Вот как-то раз Ленин задумался. Сидит, значит, и думает. Вот прямо весь посинел от дум. Сморщился прямо. А о чем думает - и сам не знает. Но от намерения своего не отступает и думает так, что скрип слышно. А кремлевцы смотрят на Ильича и думают: Вот же, скрипит человек от заботы о социализме. А Ленин как раз ни о чем и не думает. И не думает до такой степени, что даже слюну пустил. А потом и вовсе заснул. И упал лицом в стол. Устал, - подумали кремлевцы и разошлись кто куда, заботливо укрвыв вождя газеткой. А Ленин проснулся, потянулся и пошел к Инессе Арманд - манифесты читать.
Вот как-то Ленин поехал в деревню. Но не доехал. Потому что парвоз сломался. А то увидел бы Ильич, каково народу живется в глубинке. А так не увидел - и хорошо, все-таки лучшее - враг хорошего.
Вот как-то Ленин жевал жвачку. Мятную. Вкусную очень. Жует, значит и улыбается. Сладко так улыбается, будто светлое будущее увидел. Но потом жвачка закончилась. Стала невкусной как подошва. Плюнул Ленин и решил, что светлое будущее - временная фантазия. И не стал это будущее строить. А стал наоборот - возвращать страну в дикий феодализм. Если так дело пойдет, то и до каменного века доживем.
Вот как-то раз Ленин пригласил Буденного. Сели они за стол и стали водку пить. И пили, и пили они таким манером до самой весны. А когда весна пришла, и зажурчали ручьи, Буденного потянуло на подвиг. А Ленин так и остался за столом. Он не любил подвиги, а больше уважал домашний уют и изобилие горячительного.
Вот как-то Ленин опять пригласил Буденного. А тот, учитывая опыт, к Ленину не пошел, а сразу отправился на подвиг. А когда вернулся, Ильича уж застрелили из нагана. И понял тогда Буденный, что одному судьба - волчица, а другому - мамка. Но Буденного тоже потом застрелили. Раз уж лучшие люди мрут, то и героев войны не жалко.
Вот как-то раз Ленин пошел по бульвару. Идет и жмурится от летнего солнца. А народ, проходя мимо, думает: Чего это Ленин морщится? Должно быть, не нравится ему социализм и политика партии. И стал народ в партии сомневаться. Так и жили: Ленин жмурится, партия социализм строит, а народ в сомнениях пребывает. И ничего, уже сто лет в полной гармонии.
Вот как-то раз Ленин пошел ботинок покупать. Один, главное, ботинок у него в порядке, а другой ему пудель погрыз. Вот он и шел за одним ботинком. Но не дошел. По дороге на афишу отвлекся. Там говорилось, что вечером в клубе Шинник состоится митинг в поддержку африканца Маябы. Что за африканец такой? - думает Ленин, - И кто его там в Африке обижает? И направил Ильич Буденного в Африку отбить Маябу у буржуев. А Буденный поехал в Опалиху, напился до бесчувствия и вернулся только через полгода. И доложил Ленину, что Маябу отбил и подарил ему пол-Африки. За что и был награжден от Ильича часами с боем, орденом и кремлевской девкой с кухни.
Вот как-то раз Ленин опять пошел за ботинком. И в этот раз до магазина дошел. Только ботинок там не было: буржуйская санкция перестала присылать обувь, а своей обуви в стране давно не делали по причине колоссальной дороговизны ее изготовления. Ленин тогда впревые задумался о том, что буржуйство не так уж плохо, раз производства имеет. И поехал в Баден-Баден за ботинком и просто отдохнуть от социализма.
Вот как-то раз Ленин надел новые ботинки. Лакированные. И блестят эти ботинки прямо как лысина Буденного, если бы тот был лысым. Так и сияют. Вот, идет Ильич по вечерней Москве, а ботинки в тусклом фонарном свете звездами горят. В Замоскворечье его и разули. И синяк под глаз поставили. А что ж? - Народ тоже яркой жизни желает. А не только лозунгов с митингами.
Вот как-то раз Ленин опять за ботинками в Европу поехал. Едет, значит, в поезде, а кругом - леса, поля, реки... Такая красота, что расчувствовался Ильич и чуть на границе с поезда не сошел. Но потом вспомнил, что в загранице и Эйфельская вышка, и Биг Бен, и разные другие достопримечательности, и все чистенькие, мусором не заваленные. И поехал Ленин дальше. Любил, знаете ли, чистоту и культуру. А Родину любил только из Кремля, потому что из Кремля Родина разворачивается красивой такой охраняемой площадью, а не бедными деревеньками.
Вот как-то раз Ленин упал с кровати. Потер ушибленную гениальную голову и опять на кровать полез. А через полчаса снова упал. И снова полез в тепло и мягкость. И - падает опять как кокос с пальмы. Утром Ильич на пленум не пошел: его бы все равно никто не узнал, подумали бы, что это просто синяя хрень.