Ну вот, значит, Николай Василич Гоголь решил как-то раз проехаться в метро. А то все извозчики, извозчики... Голова болит от этих извозчиков! Можно бы и собственный экипаж завести, да денег нет и ставить карету некуда: с парковками в нашей стране вечная беда. Парковки существуют только для тех, кому они не очень нужны: им и так повсюду прием и радушие, хоть любой из них со своей каретой на исторический памятник втащись! Хоть даже на дворец императорский! Понимаете, правила всякие и законы - пустой звук, скука для тех, кто сам, собственно, их изобретает. Видно, так законодательные господа устают от профессионального творчества, что после и сами разобрать не могут, как и что делать следует, а чего надо бы сторониться. Ну, и потом законы ведь для народа пишут, а не для отдельных граждан, тем более таких представительных.
И, как мы знаем, Николай Василич поддался соблазну прокатиться в метро. Да еще в московском. Специально для этой цели из Петербурга приехал, купив предварительно путевку "Экстремальный тур" и схему метрополитена. Спускается Гоголь под землю, сначала неглубоко, к кассам. Глядит: народу - тыщи! И все ждут позволения к поездам пройти. За свои кровные деньги. Удивился писатель. Подошел к турникету, путевкой в него тычет, а тот дверцы не то что не открывает, но и доброго слова не говорит! Тогда подошел чинно к даме, у турникетов службу несущей. Ей тоже под самый нос путевку сует, а даме - хоть бы что: отталкивает литератора ручищами, к кассам теснит, выражается неопрятно... Опять писатель удивился, но виду не показывает. Встал в долгую очередь, ожидает.
В толпе между делом с нервной мадемуазелью познакомился, они почтовыми адресами обменялись. Купив билет, Гоголь промчался сквозь турникеты, подгоняемый нетерпеливой и скорой на расправу публикой, и сам того не заметил, как в подземном паровозе оказался. Кругом - свет, подсвечники по последней моде, на подоконниках - цветы в горшках. И люди вальсируют, кто с кем, особенно рьяно перед остановкой поезда и после. Под стук колес. Раз-два-три, раз-два-три... Один гусар как-то очень сильно Гоголя локтем задел. Литератор с улыбкой к нему поворачивается, чтобы на извинение как можно тактичнее ответить, а тот смотрит недобро, глазами вращает, рука его уже к сабле тянется.
И отвальсировал от гусара подальше. Да на беду по дороге двум кавалерам на ноги наступил (чего с ним в танцах никогда раньше не приключалось), о третьего споткнулся и прямо на коленки к сидящей даме удачно приземлился. И как началось, как завертелось! Его из одного конца вагона в другой толкают, пинают, перебрасывают! И дуэлировать с ним не только мужчины, но и женский пол порывается! О, ужас! О, нравы!
Когда случилась остановка, то на станции его господа городовые из вагона выдернули. И хорошо! Что было бы, не окажись они в нужном месте в такое трудное для писателя время? А он уж и на писателя не похож: ни лоска, ни щегольства! Цилиндр потерян в давешних боях, трость о его же спину изломана, волосы всклокочены, сорочка порвана, ботинки, лучшие лаковые ботинки измяты и потоптаны! Безобразие! В таком вот некрасивом виде Гоголя в участок пригласили, а он идти туда не хочет, а напротив, хочет уже домой, в Петербург, на квартиру! И великий писатель принял на себя унижение перед городовыми и собственной совестью, одарив служителей порядка серебряным брегетом и пачкой ассигнаций.
И так ему по возвращении восвояси обидно стало, так обидно! И за страну, и за транспорт, и за наши необъятные дали и расстояния, которые без транспорта, пешком нипочем не одолеть... В общем, не писал Гоголь с полгода. Тяжело ему было. Друзья, посещавшие литератора, особенно Пушкин, тогда говорили:
- Опустился Гоголь, осунулся, на человека не похож... Должно быть, запил!..
А ведь не запил совсем! Просто грустит человек и понять не может, для кого ему писать литературные шедевры... Публика, оказывается, груба... Не вся, но всё-таки. Напиши Гоголь о добром и вечном - не поймут, не примут, напиши о порочном и недобром - опять не поймут, на свой счет возьмут непременно. Попробуй выразиться средненько, ни нашим, ни вашим, - тоже плохо получится, посредственно... Что делать? Талант буквально пропадает!
Тогда и принялся писатель за анатомию от нечего делать. И написал повесть под соответствующим названием - "Нос". Хотел после написать "Глаз", "Шея", "Бедро" и "Вспомогательная роль мизинца" да в медицинский журнал отослать, но вовремя одумался. Подобных сведений у публики немало, да и докторов - пруд пруди. А писателей хороших и, главное, полезных - раз, два и обчёлся. Так-то!..