Библейские патриархи жили кто по шестьсот лет, кто по девятьсот - кому как повезет. За это время они как раз успевали понять, что все - суета сует и всяческая суета. И ничего больше. Хотя у них все - таки было время на обдумывание поступков. Но род людской очень уж быстро размножался, и увидел Всевышний, что больно жирно будет, если все так и будут по шестьсот лет прохлаждаться на грешной Земле. И сократились дни нашей жизни, потому что ресурсы голубой планеты не безграничны.
И что же удается понять человеку, разменявшему свой первый полтинник ? Что растрачен он бездарно, невпопад, не так и не с теми... А разменяв еще червонец, мы начинаем истерически просматривать черновики своей жизни, дабы хоть что - нибудь срочно поправить и набело переписать. Ан нет. Зрение уже не то и ручонки старческие предательски дрожат. Не получается переписать, не получается подправить. И с запоздалым глупым раскаяньем мы комкаем черновики нашей жизни и бросаем их в корзину. Плохо написана повесть, не удалась ! А отдельные эпизоды даже и перечитывать не хочется, уж лучше бы их совсем не было.
Инесса Матвеевна вышла на улицу, где злобный осенний ветер в сердцах пинал городские урны. По тротуару метались скомканные бумажки, как черновики ее прожитой жизни. И тут она поняла, что мямлить больше некогда. Некогда откладывать. С этой минуты надо все жить набело, по - честному. И даже если в запасе всего один червонец и остался, то потратить его как душе угодно. Хотя бы последнюю главу своей жизни прожить честно и набело. Прожить изо всех сил, а не прикидываться, что живешь. Ветер шарахнулся от этих крамольных мыслей и умчался в пампасы соседних переулков и пустырей, и стало пронзительно холодно и тихо. Поздняя осень бросила ей под ноги предательский утренний гололед. Подумалось : "Совсем как моя жизнь. Один неверный шаг - можно упасть и разбиться. Насмерть".
Деньги - такая странная материя, что проблемы создает как их отсутствие, так и их наличие. Для кого - то двадцать тысяч вообще не сумма, а вот Инесса Матвеевна собиралась на эти деньги купить себе не что - нибудь, а другую жизнь. И направлялась она для этой цели в торговый центр, что уродливым айсбергом высился над микрорайоном.
В те времена, когда у нее еще была покупательная способность, подобных монстров никто не строил. В любом более или менее приличном городе был обычно один ЦУМ, и этого хватало. Сейчас, когда от ее покупательной способности остался один прожиточный минимум, громады торговых центров росли повсюду, как грибы после дождя. Это сооружение казалось ей неким Молохом, который запросто проглотит ее без остатка.
Ее приятно поразило то, что внутри все было устроено довольно разумно. Это был город с аккуратными прямыми улицами. По этим улицам можно было спокойно прогуливаться и разглядывать стеклянные витрины. Да, это действительно была какая - то совсем другая жизнь. Она чувствовала себя маленькой девочкой, которая впервые попала в Диснейленд. Для новоявленного Ираклия Максимовича она была единственным проводником в мир людей. Но много ли она сама знала об этом мире ? Выходило, что совсем немного.
В столь ранний час деньги обычно еще спят в бумажниках у приличных людей. Деньги любят поспать и просыпаются не раньше полудня. Поэтому по утрам в магазинах не так уж много покупателей. А в магазинчике, куда наконец забрела Инесса Матвеевна, она была вообще единственной. С непривычки у Инессы Матвеевны начало рябить в глазах. Продавщица от нечего делать наблюдала, как одинокая старуха бесцельно бродит между вешалками. И чего приперлась в такую рань ? Инесса Матвеевна наконец решилась и направилась прямо к прилавку. Да нет, не старуха. Глаза горят, лицо такое...
- Доброе утро. У меня мало времени, и я не очень ориентируюсь в ценах. У вас это получится гораздо лучше. Мне необходимо полностью одеть мужчину, включая белье и носки. Я предполагаю уложиться примерно в десять тысяч.
- Если мужа, то можно и уложиться, еще останется...
- Я еще не решила.
- А, вы брать не будете. Прицениваетесь.
- Нет, брать как раз буду.
- А чего не решили ?
- Кем он мне будет, не решила. Я вообще не думала, что это имеет значение.
- Обязательно имеет. Если мужа одеваете, так неча баловать. Белье попроще. Чтоб налево не бегал. Мужу надо брать добротное, чтоб подольше носилось. И неброское.
- Чтоб не бросил ?
А с юмором старушенция, непростая.
- Ну да. В обносках тоже водить - ничего хорошего, другие бабы жалеть начнут.
- И как же выйти из этого положения ?
- Ну, если мужчина, то должно быть самой приятно и перед подругами не стыдно. А если муж ...
- А муж, простите, не мужчина ?
- Муж - это друг, товарищ и брат. И половой партнер, если уж очень повезет. В крайнем случае - отец детей, если получится.
Инесса Матвеевна хотела ответить что - нибудь этакое ироничное, а потом спохватилась : "А чего я, собственно, тут умничаю ? Чего ехидничаю, спрашивается ? Ведь она действительно хочет помочь, это видно. Ну, был у меня муж. Разве я могу, положа руку на сердце, назвать его другом, товарищем и братом ? А уж половым партнером - даже и язык не повернется..." А вслух сказала :
- Давайте для начала позиционируем его как мужчину. А там видно будет.
- Тогда прямо не знаю, как быть. На мужчину такой суммы может не хватить. Мужчине положены аксессуары. Чтобы стиль был.
- Стиль ?
- Ну, имидж. Как без имиджа ? Без имиджа на людях не покажешься. А если с ним в люди не выходить, а только в койке, так это уже не мужчина, а градусник. Его одевать необязательно.
- Вы мне на многое глаза открыли. Честное слово, не подозревала.
- Так мужчина или нет ? Определяйтесь.
- Все, решено. Мужчина.
- Тогда так...
И минут за сорок, деловито переговариваясь, отвергая одно и принимая другое, из туманной пустоты небытия они вызвали призрак мужчины и оживили его. Инесса Матвеевна не могла объяснить, почему одни вещи она отвергала категорически, а другие принимала и даже поглаживала. Особенно мягкий пуловер в косую клетку и однотонный галстук цвета старого бордо. Вместо пальто пришлось ограничиться курткой. Но куртка была длинная, и в итоге Инесса Матвеевна с ней как - то примирилась.
- Ну, а сами чего же ? Будете за ним в отдалении телепаться, как бедная родственница ?
- Да нет, телепаться как раз не хотелось бы.
- Тогда вот что. Давайте пальтишко ваше снимем и у меня в подсобке пристроим, а то уж вы совсем упрели.
Надо же : упрели. Слово - то какое. А ведь действительно упрела, чего уж тут. Они прошли в подсобку.
- А меня Любой зовут.
- А меня Инесса Матвеевна.
Когда Инесса Матвеевна сняла пальто и шапку, Люба внезапно нахмурилась и твердо сказала :
- Вот что, Инна. Так не пойдет. Надо стричься и очки вот эти срочно заменить.
- Очки - то здесь при чем ? Они очень удобные, я их уже пять лет ношу...
- Вот именно. Очки - при лице. А без лица нам никак, сама понимаешь.
Люба сняла телефонную трубку и сказала кому - то :
- Надю позовите. Надь, привет. Сейчас подруга моя придет, Инна. Скажет, что от меня. Ты ее без очереди прими. Стричь и красить. Ну, укладку. А Ленка сегодня с очками стоит ? Стоит ? Пусть сперва очки ей подберет, недорогие, но чтоб смотрелись. Ну, пока. Давай, Инна. А то у меня народ пошел. Дуй на третий этаж, там эскалатор. Спросишь салон красоты. Скажешь - от меня.
- А это дорого ?
- Инна, не позорься. Мужик будет весь в прикиде, а ты такая зачуханная.
- Неужели зачуханная ?
- А то !
В отличие от энергичной Любы, Надя была тихая и ласковая. Под ее мягкими пальцами Инесса Матвеевна даже задремала. Она и не подозревала, что новая жизнь окажется такой утомительной. И как они только выдерживают ? Но отдохнуть ей не дали.
- Маникюр будете делать ? Повезло, как раз мастер свободен.
Последняя глава ее жизни прямо на глазах обрастала все новыми подробностями. Человек может выдавать себя за кого угодно, разрядиться, как павлин, и раскраситься, как индеец на тропе войны. Но руки... Именно по рукам его можно расколоть в два счета.
- Кожа у вас очень сухая, кожу рук нужно питать.
Сухая, еще бы не сухая. Это мел. Обычные школьные мелки. Это тысячи километров, написанные мелом на школьной доске. Это вечно сухие тряпки, которые забывали намочить нерадивые дежурные. От этих тряпок кожа сохла и мел забивался под ногти. Какое бессмысленное занятие - писать слова и сразу же их стирать.
- Мозоль на пальчике тоже надо размягчать, средства есть такие специальные.
Ну да, мозоль. От ручки. Сначала перьевые ручки, потом шариковые. Это тысячи и миллионы проверенных тетрадок. Подчеркиваешь им ошибки, а они снова их делают. А ты, как приговоренная, подчеркиваешь их снова и снова. Но толку от этого никакого. Еще одно бессмысленное занятие. Всю жизнь работала над чужими ошибками, со своими некогда было разобраться...
- Инна, заканчивайте с руками, нам пора краситель смывать !
Инна. Ее много лет никто не называл без отчества. Она отвыкла. Но в парикмахерской, гинекологии и женской бане женщины на какое - то время перестают соперничать и чувствуют себя сестрами. Инесса Матвеевна в ужасе закрыла глаза. Было по - настоящему страшно. Не дай бог, ласковая Надя решит наградить ее каким - нибудь радикальным цветом. Как Кису Воробьянинова. Ласковая Надя снимала какие - то фантики с ее головы, потом ей больно дергали брови и на освободившемся месте рисовали другие, потом жужжал фен, но глаз она упорно не открывала. Она боялась, что если увидит процесс трансформации воочию, то может струсить и убежать.
- Ну вот, кажется, все.
И ласковая Надя безжалостно протянула ей новые очки.
- Вы прямо как иностранка. Настоящая леди.
Инесса Матвеевна с замиранием сердца поправила совсем невесомые очки и посмотрела сама себе прямо в глаза. Она привыкла считать себя старой учительницей. Она так думала про себя лет с сорока. За этим образом она была, как за каменной стеной. Бесполое фригидное существо, нечто вроде монашки от среднего образования. Этот нерушимый образ давал ей возможность многие годы уклоняться от исполнения тягостных супружеских обязанностей. Тайное отвращение к законному мужу она перенесла и на мужчин как таковых. Если бы она была обычной женщиной, в этом было бы что - то ущербное. А вечно старой учительнице позволительно не интересоваться вопросами секса. Так прошла жизнь. Ласковая Надя за какой - нибудь час сняла с нее всю эту шелуху - и что же ? Выходит, она всю жизнь бессовестно врала себе и людям. Она увидела перед собой персонаж без возраста. Старость ведь тоже надо заслужить, ее надо заработать. Тратить все - таки себя надо. Или страдать, приобретая дорогостоящий жизненный опыт, или порокам усиленно предаваться. А она, оберегая свою драгоценную инфантильную личность от истинной и мнимой боли, просто повесила ее в некий шкафчик, где она успешно провисела многие годы. Поэтому сейчас на нее из зеркала смотрело абсолютно чужое лицо. Как сказала девочка ? Иностранка ? Да, она действительно в этом мире иностранка, всем чужая. С чужим лицом. Не молодая и не старуха. Ни богу свечка, ни черту кочерга ...
- Знаете, Инна, по - моему здорово получилось. Хоть сейчас под венец !
Инесса Матвеевна вздрогнула, как - то жалко улыбнулась. Но к новому лицу эта улыбка совсем не шла. И она взяла себя в руки и сказала
- Я потрясена. Нет, правда. Вы просто Роден какой - то. Честное слово.
Она шла по коридорам стеклянного города и несла на себе новое лицо, словно клеймо или адову печать. Ей почему - то казалось, что люди должны сейчас же бросить свои дела и немедленно забросать ее камнями, как блудницу. Но никто и внимания не обращал. Никто не смотрел ей вслед и пальцем не показывал. Но она все равно шла очень быстро и чувствовала себя немного не в своей тарелке. Общительная Люба была занята с какой - то супружеской парой. Инесса Матвеевна решила не отвлекать ее и быстрым шагом направилась в подсобку.
- Дамочка, вы куда это направляетесь ? Там служебное помещение, разве не видите !
Инесса Матвеевна остановилась и заставила себя посмотреть Любе в глаза. Видно было, что Люба поражена до глубины души. Внезапно она стала очень серьезной и сказала :
- Другое дело.
Люба сама не понимала, почему на душе у нее было так тревожно. Как любая простая женщина, не замученная образованием, она доверяла своим чувствам и своему сердцу. В единый миг она осознала, на какой опасный путь встала эта бесстрашная пожилая женщина. Когда мужчина под восемьдесят женится на нимфетке, то он в глазах общества - проказник, молодец и вообще ходок. Женщине после пятидесяти общество подобных шалостей не прощает. Ее репутация должна быть высока и нерушима, она никак не может пускаться во все тяжкие. Она опутана социальными табу, и у нее огромный выбор между вязанием, садовым участком и тому подобными тихими радостями. По сути дела, общество приговаривает женщину к смерти задолго до смерти. Будь молодой или умри - здорово, не правда ли ? И только единицы имеют смелость ослушаться и продолжать жить. Но за каждым их шагом следят легионы внимательных глаз и заботливо отмечают каждый промах... Люба спросила в лоб, по - простому :
- Молодой ? Намного моложе ?
- Да нет, по - моему.
- На десять лет ? На двадцать ?
- Да что ты, господь с тобой !
Люба облегченно вздохнула :
- Гора с плеч ! А я уж подумала...
Инесса Матвеевна живо себе представила, что же такое подумала про нее простая женщина Люба, и покраснела. Ну вот, дожила.
- Нет, ему лет шестьдесят, но он такой, знаешь...
- Все они такие, особенно лет в шестьдесят. Ты будь осторожна. Ну, выглядишь ты на миллион. Тоже не тушуйся. Сейчас одежонку тебе сообразим. Брюки тебе нужны. Заодно и сапоги твои стремные прикроем.
Всю жизнь проработав в школе, в нашей юной прекрасной стране под названием Совок Родимый, да еще будучи Мамзелью, брюк она не носила по определению, да и носить не могла. Теперь ей предстояло еще и это испытание.
- Бедра у тебя как ?
- Да никак, какие там бедра, откуда...
- Тогда широкие, от бедра, и пару джемперов. Или лучше водолазку.
Инесса Матвеевна переоделась, а свою теплую кофту, немного протертую под мышками, аккуратно сложила в пакет. Люба кофту из пакета безжалостно вытряхнула и сунула под стол, в корзину для бумаг.
- Первый признак старухи - протертая кофта. Запомни это.
- Она такая удобная !
- Ничего, привыкнешь. У тебя сейчас вся жизнь будет неудобная.
Это уж точно. Инесса Матвеевна как - то вдруг очень устала. Она присела на стул, закрыла глаза и люто затосковала по прежней жизни, по письменному столу, своим переводам и старым тяжелым очкам. В той жизни она была почти счастлива. А теперь ей придется все время пыжиться. А пыжиться, как известно, весьма утомительное занятие. Все время блефовать, не имея на руках ни единого козыря. Играть в одиночку против всего этого мира, где она была иностранкой. На ходу обучаясь чужому языку, чужим обычаям. Ей стало тошно. Но сделать она ничего не могла. Карты уже сданы, ставки сделаны, назад не отыграешь... Практичная Люба тем временем громоздила пакеты, что - то складывала, снова вычитала и снова складывала. В конце концов она выдохнула :
- Ну, все. Деньги кончились.
- Слава богу ! Наконец - то я опять бедна. А то, знаешь ли, окончательно... как его... упрела.
- Ты что, с ума сошла ?! Вот этот ночной горшок будешь на новую прическу напяливать ?
- А в чем прикажешь по морозу ходить ?
Люба задумалась. Она понимала, что волей случая оказалась участницей какого - то очень важного события. Или даже ритуала. Вроде бы ее пригласили в крестные матери. А это, согласитесь, почетно. Люба приосанилась и торжественно протянула крестнице еще один пакет.
- Подарок тебе. От меня. На счастье.
Сама надорвала. И осенила Инессу Матвеевну, как благословением, огромным мягким шарфом цвета голубиного крыла. И почему - то у обеих на глаза навернулись слезы. Так бывает, когда прощаются люди, которых судьба свела в купе поезда или просто в отпуске. Так было хорошо вместе : столько выпито, столько слов хороших сказано, так много было понятно и без слов. И вот он наступил, момент прощания. Ты пиши, звони обязательно. Если будешь в Крыжополе, заходи непременно. Да, обязательно. Да, непременно. Но никто никому не напишет, никто не зайдет. И даже сроду не будет в далеком Крыжополе. И все это понимают. А даже если и зайдет и напишет, скорее всего, будет уже не то и не так. Такая мимолетная встреча - это нормальное доброе чудо. Она просто запоминается. Навсегда. И с этой памятью потом легче жить.
Люба была крестная что надо, просто первый сорт. Она опять куда - то позвонила, неведомо откуда появился толстый небритый Гена и на машине с добрым именем чебурашка довез Инессу Матвеевну со всем ее приданым до самого дома.
Из заметок Карла Иваныча :
Попугай - священная птица китайской богини Гуань-Инь. В разных странах ее почитают под разными именами - Авалокитешвара, Кваным, Канон. Китайцы верят, что богиня знает о людских страданиях и помогает даже закоренелым грешникам.