Скиф
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Райдо Витич
Скиф
По данным МВД, в России ежегодно совершается 14-15 тыс. изнасилований только в 3% случаев жертва подавала заявление в милицию, из чего следует, что 97% случаев сексуального насилия остаются за рамками официальной статистики, особенно это касается подростков. Практически каждая женщина, достигшая сорока лет, хотя бы один раз в жизни, была принуждена физической силой к совершению полового акта.
Пролог
Макс выгуливал Макса. Вдуматься - странно звучит - и пес и хозяин оба Максы, но ему нравилось.
Ноябрь трепал холодным ветром шерсть овчарке и лез под пальто мужчины. Максим попытался прикурить, но как назло, мало ветра еще и газ в зажигалке закончился. Мужчина огляделся в поисках - у кого огоньком разжиться. Взгляд выхватил единственную фигурку в это промозглое осеннее утро.
У парапета стоял продукт современности, этакое чудо молодежного нигилизма - мальчишка с прической ежа, весь в черном и шипастом: массивные грейдеры, куртка в клепках, цепи, серьга в ухе, обрезанные перчатки с внушительными набалдашниками на костяшках пальцев, и курил. Согни руку в кулак и пройдись это счастье металлоломом по щеке - ни челюсти, ни зубов не соберешь.
Макс поежился и огляделся еще раз - может, кто другой с сигаретой мимо пройдет? Очень не хотелось тревожить рокера или как их там - черт его знает, как они себя позиционируют. Стоит, курит, но даже со спины вызывает ощущение тревоги и отторжения.
Но видно не для Макса - собака рванула поводок, направляясь к парню.
-- Макс! -- предостерег хозяин. Парень обернулся на голос, ожег взглядом собаку так, что та осела и уши прижала.
"Попроси у такого подкурить"... -- поежился опять мужчина, выше поднял воротник пальто и все же решился, подошел:
-- Огонька не будет?
Мальчишка взглядом не удостоил - молча протянул маленькую гранату-зажигалку.
Ох, и детки, -- подумал про себя Максим. А впрочем, какое ему дело?
Подкурил, отдал и... почему-то не ушел. Пара затяжек и дошло - руки парня, пальцы. Взгляд мужчины вновь прошел по фигуре незнакомца и натолкнулся на колючий, жуткий в своей непонятной злости взгляд:
-- Тебе чего?
Голос ожег не меньше взгляда - глухой, низкий, рокочущий.
Макс головой качнул: что на ум пришло?
-- Ничего, извини.
-- Тогда топай, -- процедил парень, не столько советуя, сколько угрожая.
Было бы иначе, Максим бы не стал упираться, но пасовать перед малолеткой?
-- Чего злой такой?
Парень развернулся к нему, выказывая потрепанную майку с линялыми черепами на груди и, оглядел с ног до головы:
-- Дядя, я тебя знаю?
-- Вряд ли.
-- Значит текилу на брудершафт не пили, одну девку на двоих не пялили, и ты меня не крестил, на горшок в детстве не садил?
Макс прищурился, не зная, что ответить.
-- Нет, -- вышло неуверенно, даже до противности робко.
-- Вот и топай! -- уже прошипел парень, качнувшись к его лицу. Он явно нарывался, но видимо понял по взгляду Максима, что не на того напал и отправил щелчком сигарету за парапет, пнул какую-то тетрадь в расщелину меж прутьев, отправляя в дальний полет навстречу воде. И, оправив лямку сумки-торбы на плече, чуть сгорбившись попер по улице прочь.
Макс нахмурился, глядя ему вслед - встретишь такого с утра - весь день не задастся.
Глянул вниз - тетрадка гота, или как там еще себя называют эти чучела, валялась на ступенях к воде. Не докинул, случайно обронил? Свин, конечно, но...
Мужчина спустился и поднял тетрадь. Она была довольно большой, пухлой - конспекты? Притомила учеба юного любителя пива, марихуаны и детруа до утра? Успеет его нагнать и отдать?
И усмехнулся - может и успеет, но, наверное, получит скорее по зубам, чем "спасибо".
Макс согласно тявкнул у ног хозяина.
-- Замерз? -- подмигнул своему другу мужчина. Тот взвизгнул и рванул вверх по ступеням, намекая - идем домой. И то верно, пора греть старые кости "немца", да и свои не мешает. Впечатлений на сегодняшнее утро достаточно.
И взбежал за собакой наверх, размахнулся, чтобы выкинуть поднятое. Но тетрадь распахнулась и упала у ног мужчины, прилетев обратно под порывом ветра. Открывшиеся белые листочки были исписаны мелким, ровным почерком, не мужским - женским. Слишком нежно были выведены буквы, слишком округло. Взгляд мужчины устремился в ту сторону, куда ушел забияка тинэйджер. Неужели этот придурок украл у какой-нибудь дурашки ее личный дневник или анкету, которые девчонки так любят заводить?
Макс попытался подобрать тетрадь, но мужчина не дал:
-- Оставь! -- кто знает, возможно, хозяйка будет расстроена из-за утери. Наверное, стоит написать объявление, что пропажа найдена. Только знать бы хоть у кого или в каком районе, в каком училище, техникуме или школе это "богатство" стянуто?
Взгляд упал на строчки: "Кто мы для этого мира? Что он отмерял нам кроме боли и непонимания, вечных, постоянных пинков в душу? Быть женщиной как клеймо раба, быть женщиной, как иметь приклеенный ко лбу ценник. Ты никто, ты ничто, ты игрушка, ты тварь безголосая. Ненавижу. Не-на-ви-жу!!!
Нет выхода. Нет прав. Нет жизни. Она ад. Не там ад, где черти - там он, где люди. Женщина первая проклята в этом мире. Не разобраться почему. Так сказала церковь, так воспитали поколения и поколения. Женщина - тварь. Ее можно пинать, унижать, убивать, ее можно использовать, потому что она игрушка, ступенька, ширма, - что угодно, но не кто угодно. И ее не станет. У нее нет будущего кроме, как быть рабыней этого гнилого общества, рабыней мужчины и этого мужского мира, где нет места сантиментам, нет места слабым. Но есть выбор - жить по гребанным правилам этого гребанного мира или умереть. Лучше умереть. Ничего нового я все равно не узнаю, а что узнаю - не стоит того, чтобы узнать. Все-таки смерть это награда. Он считал, что я ее еще не заслужила и обрек меня на жизнь. Это садизм, самый изощренный. Но вполне понятный - он - мужчина и иначе с женщиной поступить не мог. Он слишком жесток. Но прав, потому что право за ним - за мужчиной. А у меня нет этих прав, потому что я женщина и мне уготована лишь бездна - быть игрушкой мужчины, чем-то несерьезным, средним между кухонным комбайном и презервативом. Не принимаешь правила, не согласна - принудят, заставят, согнут. А я не хочу, я больше не хочу быть одноразовым изделием, существом, а не человеком. У меня есть душа, и я такой же человек, как мужчина. Нет, не хочу быть ничтожеством, не хочу быть использованной по нужде. Но выбор небогат - либо так, либо никак. Либо принимаешь правила этой игры либо не принимаешь.
Не приму, не вижу смысла, не хочу. Значит выбор однозначен.
Теперь мне самой придется ставить точку. Я смогу. "
Макс задумчиво посмотрел на скулившего у его ног пса, который извелся от нетерпения вернуться домой, но мысли были не о нем - о хозяйке дневника. Теперь не было сомнений - это дневник. Но мужчина и подумать не мог, что стал косвенным свидетелем чьей-то трагедии. А что трагедии - не сомневался. Слишком тяжело стало на душе от прочитанных фраз, слишком явно веяло от них безысходностью на грани отчаянной злости, той самой, когда человек на грани и каждая мелочь может толкнуть его в бездну небытия. Это было знакомо ему, слишком знакомо...
Макс пошел в сторону дома, решив, что должен найти девочку и помочь ей, хотя бы предотвратить задуманное.
В душе нарастал холод злости на парня, что так запросто пнул чужие мысли в воду, так просто и легко растер чью-то жизнь. Молодой, тупой? Нет, скорее избалованный, потому озлобленный и в этом ожесточении нарочитом, фальшивом, он сам казался Максу призраком чужих грехов. Впрочем, что кривить душой перед самим собой? И его грехов тоже.
Мужчина отцепил поводок, вымыл лапы Макса. Сварил себе кофе и разложил на столе дневник. Нужно от силы час, чтобы прочесть по диагонали и возможно найти в тексте зацепки, где искать хозяйку. Черт! -- вспомнил о проекте. Взгляд упал на часы - по уму ему уже нужно не выходить - вылетать.
К черту! Человеческая жизнь дороже денег.
Максим набрал нужный номер:
-- Константин, привет. Я задержусь на час...
-- Старик!! -- взвыл Делягин. -- Без ножа режешь! Я с французами ни бе, ни ме! Мы ж их почти год окучивали, а ты все под хвост?!!
-- Не кричи. Через час буду.
Отрубил связь и вздохнул - Костя прав. Сорвется сделка - все полетит в тартарары.
И сгреб дневник, ключи от машины, кейс, на ходу пытаясь надеть пальто.
Макс взвизгнул, провожая хозяина, но тот не услышал - хлопнула входная дверь.
Глава 1
-- Скиф?! Привет! -- худой мальчишка пристроился рядом, чуть заискивающе поглядывая на товарища. Тот ухом не повел - выплюнул сигарету на асфальт и, толкнув плечом Кабана и его герл, ввинтился в толпу учащихся, прорываясь внутрь техникума.
-- Не отставай, -- бросил замешкавшемуся Грине. Тот, осмелев, рванул за ним, наплевав на возмущение Кабана:
-- Нарываешься, Скиф!!
Парень, не оглядываясь, выставил безымянный палец над толпой - утрись, животное.
На место Скифа в аудитории сел Кравчук и вовсю флиртовал с блондинистой стервой Люсей. Скиф молча ударил по стулу ногой и парня снесло на пол. Блондинка прикрыла рот ладошкой, зрачки расширились и взгляд полный восхищения был устремлен уже на Влада, а не на Юрку Кравцова.
Тот оттер кровь с губы и готов был кинуться на Скифа, но взгляды встретились, и парень сдержал гнев, ушел на свое место. Парень спокойно сел, грохнув сумку на стол. Оглядел Люсю, как тлю и лег на сумку, повернув голову к окну. Осень, поздняя осень...
Аудитория набивалась прибывающими учениками, стоял гул, а Скиф все смотрел в окно - осенью все умирает - почему он жив?
-- О новенькая!! -- развеселившись отчего-то воскликнул Ром - Дима Ромашин. Скиф приподнялся ровно чтоб увидеть - у первых парт стояла скромно одетая девушка и дичливо поглядывала на смеющихся парней.
-- Ты откуда, маруха?! -- обнял друга Рим - Руслан Зайцев, оглядывая скромную черную юбку и белую блузку девушки. -- Сыктывкар, Ньювасюковка? Какой фасон, Димон!! Какой фасад!!
-- Какие буфера! Какая задница! -- попытался покрутить совсем растерявшуюся девушку Ром.
Скиф вытянул вверх руку:
-- Иди сюда! -- бросил зло и чуть пренебрежительно. Но от тона все стихли, а девушка послушно прошла к последней парте и села рядом с парнем.
-- Маша, -- заметила робко. Скиф скорчил мину:
-- Насрать.
Маша молчала пару минут до звонка и тихо сказала:
-- Я думала у тебя имя покрасивей.
Скиф почти лег на свою руку, развернувшись к новенькой, взгляд был насмешливым до въедливости:
-- И кем мы себя считаем? Монной Лизой, Орлеанской девственницей, Марией Магдалиной? Запомни детка, ты никто. Засунь свои иллюзии себе в жопу. Они никого не волнуют.
-- Ты не любишь женщин?
-- Любишь? -- Скиф выгнул бровь и заржал. -- А ты, правда, из Сыктывкара.
И вытащив учебник из сумки, грохнул им о стол, заставив вздрогнуть явившегося учителя.
-- Скифарин, что опять?
Влад развел руками, напустив на физиономию безразличия.
-- Выгоню! -- предупредил препод и удостоился дружного хрюканья, что прокатилось по классу.
Скиф учился здесь второй месяц, но уже каждой собаке в этом техникуме был известен своим злобно-ершистым нравом пофигиста и полного отморозка. Парни его уважали, слабаки старались держаться рядом, девчонки поглядывали с интересом. И дело было не в смазливой физиономии и довольно интересной фигуре - длинноногий, стройный - в его манерах, его действиях, в его бесшабашности. Казалось, он не боится ни черта, ни Дьявола, ни Бога. И он действительно не боялся. За первые две недели Скиф провел всего пять раундов боев, но настолько показательных, что даже компания Кабана начала сторониться его. Он не бил - он убивал, он, словно жаждал крови и чьей-то смерти. И у многих кто участвовал в этих боях сложилось однозначное впечатление - своей.
Последняя драка в мужском туалете, когда весь кафель был улит кровью, когда Скиф размазал неслабого по зеркалам, разбив их его физиономией, остановила остальных ретивых, желающих поставить новичка на место. Но и добавила ему врагов. Тот же размазанный Щеглов обещал убить его, как только оклемается. Правда, до этого было далеко, а судя по поведению Скифа, вовсе его не задевало. Хотя кипишь подняли серьезный, родитель Влада вложили немалую сумму, чтобы утихомирить разгневанных родителей Щеглова. Но и том, судя по поведению, Скиф не печалился.
Он словно не жил, а парил над жизнью, не замечая ее, не понимая опасностей в этом мире, не соблюдая правил, не видя и не осознавая привычных и понятных другим рамок. Он будто выгорал изнутри и никто не мог понять, что за огонь его пожирает, какой бес толкает его на провокации, жизнь на грани фола.
Девушек это завораживало. Многие смотрели на него с нескрываемым интересом и хотели бы свести близкое знакомство. Но тот мало кого подпускал к себе. И то, совершенное не подходящих - того же слабака Гриню или придурка Наруто - маленького, верткого, некрасивого, помешанного, словно девчонка, на анимэ.
Такое окружение было минусом Скифу... если б не показательные бои, в которых что грейдеры не сумятясь шли по физиономиям, что его уже прославленные перчатки с железными набойками, которые врезались в плоть оппонентов как стрелы в фанеру. И дрался, говорили, он мастерски. А это заставляло его уважать, во всяком случае, лишний раз обходить. Горячечность свойственна многим парням из параллели, но Скиф и в этом фору давал - заводился в пол оборота, пер как танк.
Одни его окрестили больным, другие лихим. И то и другое играло на руку имиджу Скифа, завоевывая без боя толпу желающих попасть в друзья и подруги.
И каждого очень интересовало - кто он и откуда. Предположения строились самые бредовые, но им верили.
Ходила легенда, что Скиф был отчислен из мореходки, за то, что покалечил зарвавшегося командира. Другая гласила, что Скифу грозил срок за убийство, и родители кое-как отмазав его и переведя в другой техникум в другой город, надеются, что сын возьмется за ум. Третья версия вовсе приписывала ему год психушки, где от него отказались даже светилы, признав конченным, асоциальным элементом. А выпустили за большой откат, который отец, тоже психиатр по одной версии и генерал-полковник МВД по другой, передал врачам.
И никто не знал, какая из этих легенд верная, а соответствовала истине вроде бы каждая.
Никто не знал, чем занимается Скиф вечерами, где тусуется, какие девчонки ему нравятся, чем увлекается, где бывает. Но знали, что у него есть черный спортивный "ягуар" и улейбланый "харлей". И даже неряшливость и вызывающая одежда парня были, казалось, дорогой, очень экстравагантной, новомодной примочкой. И все считали, что за его спиной стоит толпа богатой и влиятельной родни, поэтому Скифу и сходит с рук любая эскапада. И сам он реинкарнация Печорина и Дракулы одновременно.
А Скиф лежал на учебнике и смотрел в окно, не мигая. Ему было все равно на шепотки, на вдалбливание учебного материала, на взгляды девчонок, "косяки" парней.
Люся ерзала пол урока, вспоминая как эффектно Скиф отправил Кравцова на пол, и не выдержала, написала записку: "пойдем после занятий в "Бакс"? Сунула ее новенькой.
Девушка недоуменно уставилась на Люсю.
-- Скифу! -- цыкнула та: о чем ты подумала, дура? Ты кто такая, чтобы я тебе записки писала?
Маша опустила взгляд и положила под руку парня свернутую бумажку. Скиф нехотя приподнялся, развернул и минут пять изучал одну строчку. Маше очень не понравилось его отношение, его поведение и эта манера высокомерничать. Но вроде как он спас ее от насмешек, поэтому девушка не стала осмысливать его характер и делать выводы. Рано.
Влад же уперся на руку, развернувшись всем корпусом к Люсе и, оглядел ее, будто взвесил и оценил. Скривился и выдал, наплевав на речь преподавателя:
-- Платишь ты.
Маша бы умерла, но с таким бы не пошла не только в бар, но и на выход из аудитории. А Люся игриво улыбнулась:
-- Идет.
Девушка покосилась на Логинову: гордость-то есть у нее?
А Скиф масла в огонь подлил, прищурил глаз:
-- Сейчас.
Люся вспыхнула, несмело глянула на учителя и решилась.
-- Идет, -- улыбнулась, пытаясь показать себя ему парой - такой же рисковой пофигисткой, королевой жизни.
-- Вперед, -- сгреб учебник со стола и двинул меж парт, Люся за ним, с превосходством поглядывая на подруг.
-- Я не понял, -- протянул учитель.
-- Живот скрутило, -- бросил Скиф, вываливаясь за дверь.
-- Очень, -- с милейшей улыбкой поддакнула Люся, игриво глянув на мужчину: а ты бы так смог? Не-а. Ничтожество!
И выплыла в коридор.
Скиф тут же повис на ее плече и оглядел от бровей до носиков гламурных сапожек:
-- Ну, что, смелая, -- выставил ей пачку сигарет, предлагая. Люся взяла одну и получила зажигалку. Скиф прикурил свою тут же, наплевав на то, что еще в здании, где не курят. Девушка, сделав затяжку, поняла, что это травка и подавилась, закашлялась. Влад засмеялся, утягивая ее на улицу.
-- В "Бакс" не пойдем, отстой, -- заметил уже на крыльце. Осмотрел периметр оголенных деревьев, листвы и забор, решая куда лучше направиться.
Люся курила, давясь дымком, но пыталась выглядеть под стать Скифу, и готовой на любой подвиг. Ей хотелось стать его девушкой. Эту славу не затмила бы и пара Кабан и Любавина. К тому же быть девушкой Скифа, значит первой узнать все его тайны, влиять на него, иметь на поводке даже не добермана - вурдалака, вампира. Свой личный вампир! - круто, - уже смело шагнула за парнем вниз по ступеням навстречу приключению.
Страшно было лишь одно - пролететь, оказаться не на уровне.
Максим освободился только после обеда. Сделка благополучно прошла, и он получил приз - возможность уединиться в своем кабинете, спокойно пообедать. К кофе и сигарете вспомнилось про дневник. Мужчина вытащил его из ящика стола и открыл на первой странице:
"Отец считает, что мне нужно вести дневник, он спасет меня.
Он или дурак или меня за дурру держит - от чего спасать? От произошедшего? Оно уже было. И хоть забегайся, хоть головой об стену бейся - бы-ло.
Тогда от чего? От жизни? От жизни меня спасла бы пуля: но видно и ее я не заслужила...
Отец всегда знает, что лучше другим. Всегда. Даже когда другим не нужна его помощь, даже когда хотят, чтобы их просто оставили в покое.
У меня нет сил сопротивляться, нет сил вообще ни на что. Писать? Пишу. Но о чем? Зачем? В угоду ему, опять ему, потому что таковы правила мужского мира, таковы мужские законы...
Отец сказал: записывай что чувствуешь, что думаешь.
Но как можно записать боль, что раздирает душу на части, как можно записать мысли, которые как грозовые тучи укрывают с головой, и нет им просвета. Какими словами можно описать чувство, когда ты ежедневно, ежечасно ощущаешь себя меньше сверча, что запихнули в спичечную коробку и держат в кармане для своей надобности, и ты, тот сверчок, ничего не можешь, нет твоей воли и тебя нет - есть клетка коробки, в которую ты и не просился, но вынужден находиться...
Отец спасет меня от дурдома и не понимает - я уже в психушке. В одной огромной психбольнице, где полно Наполеонов и Жозеффин, я ни то, ни другое. Была ли я, что я? Кто? И отчего меня может спасти дневник? От смирительной рубашки? От вскрытых вен? От жизни?
Не я придумала ее такой, не я установила правила и не я смогу их обойти. Они согнут, сомнут любого. Явись в этот дурдом сам Господь и его сунут в смирительную рубашку, закроют в камеру для буйнопомешанных...
Как глупо записывать обрывки мыслей, погребенные чувства, вспоминать себя, ту, умершую, раздавленную, запятнанную, обманутую, никому ненужную. Обычную игрушку в чужих руках. Мужских...
А ведь я хотела такую малость - любить, и была настолько глупа, что любила сама, не понимая, что верить в ответное чувство все равно, что верить в НЛО и йети, Дед Мороза и Бубу Ягу...
Почему так случилось? Почему оглядываясь назад, я не могу воспринимать себя собой. Внутри нарастает протест до крика, до воя, и хочется рвать зубами вены и сдохнуть, наконец-то умереть!".
Макс потер висок: ничего себе мысли у девушки, ничего себе начало. И все ровным, каллиграфическим почерком, очень красивым. И мысли не сумбурные - стройные. А все равно ощущение неадекватности, какого-то надрыва.
Мужчина хлебнул кофе и подкурил еще одну сигарету.
"...но как умереть мертвой?
Отец сказал: дневник поможет тебе жить. Может быть, он все перепутал? Дневник поможет жить ей, той что была?
Как же она жила? Как все началось, когда?
Наверное, с рождения.
Мама... Она назвала ее Варварой. Какое глупое имя - Варваре нос оторвали. И вырвали душу. Кому она была интересна?
Дома, милый дом. Там всегда был погром. Всегда, когда отчим собирался на вахту, калымить на Север. Финансов особо в семье от этих вахт не прибавлялось - мать Вари, Полина Яковлевна, женщина прижимистая, старалась отложить на доплату, чтоб обменять маленькую жилплощадь на большую. Но чем дольше она откладывала, тем выше поднимались цены на квартиры, и все начиналось сначала: сборы, отъезд, надежда и ожидание, приезд, подсчет денег и... опять в путь. Это напоминало бесконечный бег по кругу.
Варвара в затею совершенно не верила, но не ей им советы давать, поэтому и молчала. Привыкла, что ее все равно не слушают, даже возьми выскажись.
Молча обошла две дорожных сумки, занявших почти все коридорное пространство, прижалась к стене, пропуская пробегающего отчима, и нырнула на кухню, чтобы перекусить. Мама как раз пекла отчиму в дорогу пирожки.
-- Руки вымой, -- буркнула дочери вместо "здравствуй".
-- Уже, -- заверила, беря с большой тарелки поджаристый пирожок. В комнате раздался шум и грохот, словно отчим снес антресоли. Варя с матерью влетели в комнату: так и есть - антресоли распахнуты, и все вещи из них валяются на полу.
-- Что тебя туда понесло?! -- мгновенно разозлилась Полина Яковлевна.
-- Документы мои где?! -- рявкнул в ответ Николай Петрович.
-- Да в ящике комода! Склероз, что ли?! -- и умчалась спасать выпечку, а Варя принялась складывать вещи обратно, понятия не имея, зачем это делает, ведь половину из них нужно было бы на свалку отнести, а не в шкаф пихать. Зачем, например, сотню лет пылятся ее старые коньки, которые стали малы ей еще в пятом классе? А Жаннина вязанная шапка, тетрадки за десятый класс, старый заяц с ободранным ухом? Но выкинуть хоть одну вещь без маминого согласия, Боже упаси - кричать, ворчать и дуться будет неделю. А через месяц снова вспомнит и начнет заново - ворчать, обижаться.
Варя со вздохом запихала все обратно вглубь антресолей, тут отчим, наконец, нашел документы и закричал из коридора, объявляя об этом всем.
-- Дядя Коля, -- подошла к нему Варя, решив объявить о свадьбе пока не уехал. Матери сказать было страшно. А отчим никогда не вмешивался, Варя была для него непременным атрибутом его семьи, как кошка или те же хранящиеся на антресолях коньки. -- Я замуж выхожу.
-- Чего? -- нахмурился не понимая. И закричал в сторону кухни. -- Полина, слышала?! Варька замуж собралась!
-- Это за кого?! -- вырулила из кухни мать.
-- За Диму.
-- Ах, за Диму! -- всплеснула руками женщина. -- А не рано ли невестишься? Техникум сначала закончи!
-- Мам, мы решили на следующей неделе подать заявление. Я ставлю вас в известность, чтобы отец приехать успел на свадьбу.
-- Ах, ты нас в известность ставишь! -- завелась Полина Яковлевна, но высказаться не успела, муж влез.
-- Ты, это, Варь, не торопись. Зачем тебе Димка? Где вы жить-то собрались, на что? Не-е, ты, это, глупостями не занимайся. Молоды вы еще - погуляйте с годочек, себя проверьте, на ноги встаньте.
-- Мы скромную свадьбу сыграем. Дима на работу устроился.
-- И куда это?
-- Менеджером в салон бытовой техники. Пока оклад небольшой, но после испытательного срока обещали вдвое больше.
-- Вот, значит, как! Нет, ты глянь - без нас все решили, постановили!
-- Мам, пирожки горят, -- учуяла запах гари Варя. Женщина проворно юркнула в кухню, выкрикивая:
-- Ты мне брось "Димы", "свадьбы"! Слышала, что отец сказал?! На ноги сначала встаньте! Доучись! А дитё будет?! А?! На кого кинешь?! На меня?! Я вам что, трехжильная?!
-- Мам, мы не собираемся пока детей заводить да и учиться всего ничего осталось!
-- Не, не, ты это, права мамка, дети-то вне планов появляются. Нет, Варюха, погоди со свадьбой, отучись сперва.
-- Мы любим друг друга, и все уже решили.
-- Это когда ж вы решить успели?! -- опять появилась в коридоре Полина Яковлевна, встала, подперев бока руками. -- Ни сватовства значит, ни знакомства с женихом - решили они. А наше согласие не нужно?
-- Мам, я сегодня поговорю с Димой на счет сватовства. В выходные планировали.
-- Ах, вон как! Отец из дома, а ты мне мужика в дом!...
-- Да мы у Димы жить будем. Его родители согласны.
Николай Петрович почесал затылок и пожал плечами:
-- Ну, чего мать? Если так, то это... чего б нет?
-- Но, чтоб в воскресенье жениха привела! -- постановила Полина Яковлевна. -- А там поглядим. Может обормот какой?
-- Мама, Дима очень воспитанный молодой человек. Хозяйственный, умный. Я с ним год переписывалась, ты же знаешь.
-- В письмах я тебе сама хоть че напишу. Ты мне его не расхваливай, не товар! Приведешь, я лично погляжу, что за умница твой Дима.
-- Во! -- нашелся отчим. -- Ты это, Варюха, мамку слушай. Она женщина мудрая, знает, что говорит.
Мать, гордо вскинув подбородок, ушла на кухню.
-- Полин, они в воскресенье это, придут, -- крикнул мужчина в сторону кухни, забыв о Варваре и о разговоре. -- Куртка-то где, Поля?! Мне выходить уже!
-- Подожди ты с курткой! Пирожки сейчас сложу!
Тут зазвонил телефон и Варя, взяв трубку, силилась понять, сквозь поднятый родителями крик, что говорит ей Дима:
-- Я выхожу! Выхожу! Через пять минут буду у твоего подъезда! -- кричал в трубку парень.
-- Поняла! Я тоже выхожу! -- крикнула Варя.
-- Да куртка-то где?! -- надрывался Николай Петрович.
-- Не дом, а дур дом! -- буркнула Жанна, освободив ванную комнату. Силой хлопнула дверью, и проплыла в комнату.
Жанна... Может с нее все началось? С того момента, как она родилась, а я стала чувствовать себя лишней?..."
Макс вздохнул - сериал, какой-то: отец, отчим, Жанна, Полина - мама, еще и жених.
Девушка точно неадекватна.
Но перед глазами всплыл тот тинэйджер, что пнул дневник в воду, и мужчина решил пойти наперекор его поступку - все-таки дочитать и понять, стоило ли это делать.
"-- Дима, я сказала сегодня своим, что мы собрались пожениться. Мама ждет тебя в воскресенье на семейный ужин.
-- Решено, буду ровно в семь. Твоя мама, какие конфеты любит?
-- Шоколадные, -- рассмеялась девушка.
-- А цветы?
-- Считает их излишним расточительством. Купи лучше фруктов.
-- Идея. Так и сделаю. Николаю Петровичу - водки, вина?
-- Дядя Коля уехал на вахту, теперь явится через три месяца.
-- Но мы же не будем его ждать, Варенька? -- испугался парень.
-- Нет, он сказал - как мама скажет.
-- Задачу понял. Будем очаровывать твою маму. А сестра? Ей что нравится?
-- Ей косметика и тряпки нравятся. Что ты хочешь от пятнадцатилетней девочки?
-- А сладкое?
-- Она у нас фигуру бережет, сладкого вообще не ест, даже чай без сахара пьет. Так что, о Жанне не думай. И не будет ее скорей всего, опять усвистит куда-нибудь: в кино или на танцы, на тусовку очередную.
Дима кивнул и обнял девушку:
-- Ну и ладно, пускай бежит на свою тусовку, без нее обойдемся. Мама-то как вообще настроена?
-- Не понять. Познакомиться с тобой - определится. Ты ей понравишься, уверена.
Парень смущенно улыбнулся:
-- Надеюсь. Тещи, говорят, самый жуткий народ.
-- Свекрови тоже, но мы же с Наиной Федоровной нашли общий язык. И ты с моей мамой найдешь.
-- Ты меня пугаешь. Складывается впечатление этакой Фрекин Бок. Но ведь как бы она ко мне не отнеслась, это не имеет значения, правда? Жить-то нам с тобой, а не с моей или твоей мамой. Давай не будем сейчас о родителях? Успеем еще их достоинства и недостатки обсудить. Я скучал, Варенька, -- прижался к ней. -- Весь день о тебе думал.
-- А что думал? -- полюбопытствовала. Как он ей нравился, глупой девчонке, какой бездной достоинств она его наделяла...
-- Хорошее. Какая ты у меня замечательная, как здорово, что любишь меня. И за что? Такого неуклюжего, не супермена, не Рокфеллера, не Ньютона. Ты ведь такая умница, красавица. Я как на службе целый день твои письма мысленно декламировал и все думал, как же это замечательно, когда ты любишь, и тебя в ответ любят, когда есть к кому идти, а значит, есть к чему стремиться и ради кого. Я даже стишок сочинил: Варенька, любимая моя, ты как солнышко в моей судьбе, и спасибо милая тебе, за сиянье глаз, за чудную улыбку, за тепло души. Я с тобою ангел мой, на веке.
-- Не Петрарка, -- улыбнулась Варя.
-- Увы, -- вздохнул Дмитрий. -- Был бы им, посвятил тебе целые тома стихотворений и поэм. Но может все впереди? -- улыбнулся, и крепко обнял. -- Я люблю тебя, Варенька, если б ты только знала, как я тебя сильно люблю.
-- Я тоже тебя, Димочка, очень, очень.
Парень, щурясь от солнца, посмотрел на убегающие за окнами строения, прохожих, расцвеченные весенним солнышком и зеленью улицы и сказал:
-- Представляешь, мы еще в самом начале нашей жизни, в самом-самом. Почти на старте. И впереди нас ждут долгие счастливые годы. Пройдет пять лет, десять, изменятся улицы, изменимся мы, а наша любовь станет лишь крепче и ярче.
Господи, неужели он так говорил? Неужели я серьезно в это верила?...
Ах, да - дети. Она же так их хотела! Как любая дурочка, чья голова забита главным в жизни женщины - семья, дом, дети... Как там в немецкой формуле женского счастья? "Киндер, кирхе, кухня". Только на эти три "ка" может претендовать женщина, только в них она имеет право существовать. Только существовать. Жить - привилегия мужчин."
Макс закрыл тетрадь: может и прав парень, отправив эту "Мексику в розовом соусе" в воды Фонтанки?
Но каковы перепады?
Мужчина взял в руки кружку с кофе и повернулся в кресле к окну: девушка явно больна - пишет о себе, но словно о другой, потом путается и на миг как озаренье - это же я, затем снова дистанцируется от себя самой и пишет от третьего лица. Клиника.
За окном намечался ливень и Макс вздохнул: придется переждать. Идти по КАДУ через стену дождя не хотелось. Не такой уж он любитель экстрима. Хотя, можно и не ездить в "Мегу" сегодня - завтра затариться.
Взгляд опять упал на потрепанную обложку тетради.
А чем еще заняться, коротая время до прояснения в небе?
"Они выскочили из автобуса и двинулись в сторону ворот рынка. Шли, взявшись за руки и, молчали. А что говорить - им было хорошо вместе без слов.
-- Странно, мы с тобой даже не разу не поссорились, -- задумчиво протянула Варя.
-- Зачем?
-- Не за чем, просто. Другие ругаются, у них как-то бурно все проходит.
-- Ну, хочешь, повздорим? Только зачем?
-- Не про то я. Не хочу ссорится. Удивляюсь - как же мы с тобой влюбились так друг в друга, что даже тем для ссор нет.
-- Потому что подходим. Ты любишь что я, я - что ты. И мнения на вопросы сходные. Чего ругаться? Тема?
-- Обои например.
-- Что "обои"?
-- Ты какие в комнату хочешь?
-- А ты?
Варя рассмеялась - вот и поспорили!
-- В цветочек.
-- Идет!
-- Нет, я передумала, возьмем с геометрическим рисунком.
-- Да хоть с арифметическим. Ты хозяйка, женщина, тебе виднее.
Девушка с благодарностью прижалась к своему будущему мужу и на миг зажмурилась - до того хорошо стало - она станет хозяйкой! Будет стирать Диме рубашки, гладить, готовить ужин, завтрак, убираться в их, только их совместной с любимым комнате, обустраивать ее, как ей нравится. И ни мамы, ни отца, ни сестры - ворчуньи со своими завихами и указаниями - только она и Дима. Что захотела, то и сделала. Она!
Дима вышагивал гордо, видно тоже распирало его, что без пяти муж, в предвкушении самостоятельной жизни плечи сами расправлялись. Будущая ответственность не воспринималась тяжелой ношей и потому не гнула - окрыляла, вознося в заоблачные дали иллюзий. И казался он себе в этот момент не худым, невысоким и невзрачным пацаном, а сильным, огромным и высоким красавцем. Ему сейчас что стокилограммовую штангу одной левой толкнуть, что толпу хулиганов раскидать - легко - взгляд Вари тому порука: восхищенный, влюбленный, доверчивый, наделяющий предмет своего обожания невиданными достоинствами. Как им не соответствовать?
И Дмитрий соответствовал. С серьезным видом долго копался вместе с любимой в рулонах обоев, придирчиво оглядывал упаковки, читал внимательно инструкцию к клею, дотошно выспрашивал продавщицу, о том какие обои лучше, какие хуже. Варя молчала, млея от его вида: какой же он хозяйственный, какой умный, смелый, ответственный, и от доставшейся ей роли: преданной, доверчивой женщины, которая не станет перечить по пустякам и лезть в то, чего не знает. Дима умнее, ему виднее.