Эйша - странная традиция, по мне, архаичная и глупая, но я сын своих родителей и не мне вдруг бунтовать против сложившихся веками ритуалов. В конце концов, сегодня мы видим одно, а завтра оно, ничуть не изменившись, изменит нас, изменится в наших глазах и умах. Такова жизнь.
Каждый мужчина из нашего клана, дожив до двадцать первого цикла, обязан был пройти эйшу и потратить минимум три цикла на жизнь вне дома, вне Родины.
"Это расширяет кругозор", -- с насмешкой заявил мне Эслох, провожая в путь. Ему что, он свою эйшу закончил, а мне моя за каким нечистым?
Может и глупый обряд, но из цикла в цикл он уводил из клана юнцов и приводил мужчин. Значит не мне идти поперек, не мне восставать против традиций.
А признаться очень хотелось.
Я сплюнул шелуху от семечек в кулак, разглядывая сержанта: паршивый человек, и запах от него паршивый. Больше года я прожил с такими как он, потратил часть своей жизни на этих существ, что мнят себя единственно властными над жизнью и природой, и понял одно - человеческая цивилизация хоть и заняла всю галактику, но по-прежнему осталась адданами третьего уровня. Одна плоскость, в которой они так стремились властвовать, не расширяла их границы самосознания, но повышала самолюбие и мнительность. Только.
Чтобы узнать, что из себя представляют люди, можно было потратить в четыре раза времени меньше, чем я уже потратил. Но эйша!
Сержант внимательно ознакомился с моим направлением и подозвал капитана, женщину. О, это, пожалуй, самые любопытные особи в сообщности человеческой. Они умеют чувствовать, но ни черта не умеют складывать, и их интуитивное бесплодно ворочается в душах, мутя энергетику, рождая конфликты в себе и с окружающими, но так и не может ничего родить - разум не позволяет. Забавно.
Эта тоже оглядела меня неприязненным взглядом, но, почувствовав неуютность, лишь уткнулась в предписной лист, решив там получить ответы на свои незаданные вопросы. А их там как раз нет - во мне они, в ней.
Эх, женщина, ума б тебе ваших мужчин и прочь все границы, в кои забита с рождения - все бы и сошлось. А сверять мою фамилию и имя, понятное только человеку, для оного же и переведенное на примитивный язык - дело бесперспективное.
-- Почему к нам?
-- Понятия не имею. Направили - прибыл.
Женщина буквально вцепилась взглядом в мои глаза, но в них ты ничего не найдешь, милая - мысленно фыркнул я.
Я ей не нравился, я тревожил ее, вызывая немотивированное беспокойство. Но что она сделает, не сложив элементарное? Могу поспорить на собственную голову - ничего. Отправит по месту службы, приказав сержанту определить в один из отрядов. Все.
Плоскостопие мышления нормальное состояние для них.
Я был уверен - кто-то, когда-то, "распилил" целое в этих созданиях и создал из половинок мужчину и женщину. И каждому досталось, что досталось. Вместо того чтобы объединиться и опять стать целым - уникальным по сути, они продолжают пенять друг на друга и каждый свою "половину" выставлять в арьергард, выпячивать и превозносить.
Но что одна половина яблока без другой?
И какая из двух главная?
Чушь. Еще одна, рядовая для человека глупость, а их нет числа.
-- Сам откуда? -- спросила капитан.
"Генджеба", -- но она все равно не знает такую. Человек вообще удивителен в своих знаниях, принимая только то, что может объяснить. А остальное отвергает.
-- Станция Амир, пятая колония, -- выдал удобное для разума женщины.
-- Далековато занесло.
"Что есть, то есть. В этом могу только согласиться с тобой".
-- Ладно, -- перестала пытать себя, мучаясь над разгадкой собственных ощущений, отдала документы и кивнула сержанту:
-- Третий отряд. Сегодня отдыхайте, знакомьтесь с составом, командиром. Утром на дежурство.
-- Есть, -- заверил, с трудом борясь с ленивой зевотой.
Провалиться бы эйше!
Сержант проводил меня в комнату на пятом этаже станции и ушел, напрочь забыв обо мне уже по дороге.
Я огляделся - человеческий уют меня давно потряс, поэтому сейчас даже не удивил.
Две кровати, шкафчики встроенные в стену, дверь в душевую, все собственно. Никакой поэзии эстетики - сплошная казарменная проза.
Я бросил сумку под кровать и сел, заскучав. Что-то подсказывало мне, что моя эйша затянется. За цикл ни единого намека на финал.
Я растянулся на постели и уставился в потолок: может и правы человечки, обитая только на уровне материи? Вот был бы я как они, не пошел бы наповоду архаичного обряда, не записался бы на службу Спасения, послушав свой внутренний вектор - куратора, как всегда - без раздумий. Он никогда ни меня, ни нас не подводил, не думаю, что подведет сейчас, но все же дорога к финишу что-то затягивается, а мне хотелось быстро проскочить первый этап и уже двигаться к финалу, планировать возвращение.
В комнату зашел молодой, стриженный парень в голубой, как у всех на этой станции, форме:
-- Новенький? -- улыбнулся, протягивая мне руку. -- Олег.
-- Кай, -- проигнорировал его лапку.
К чему я категорически не желал привыкать, так к рукопожатиям, как любым соприкосновениям и физическим контактам с людьми, оставляющем слепок чужой и чужеродной мне энергетики. Странное и страшное приветствие - обмен сиюминутным настроением и состоянием, как заразой. А оно мне нужно? Я уважаю целостность другого, как и свою, и мне ничего не надо от них. Как и они сами не нужны.
Парень сел напротив на постель и тяжело уставился на меня - не понравилось, что руку не подал. Удивительно, им элементарное неясно. Только я не учитель в азы их посвящать.
-- Крутой, да? -- прищурился, задирая меня, но внутри злости не было, я чувствовал, что он отдает всего лишь долг непонятным мне ритуалам.
-- Нет. Я с Амира, у нас за руку здороваться не принято, так что ничего личного.
-- Ааа, -- успокоился. -- Давно прибыл?
-- Минут пять назад. Сюда. На станцию утренним рейсом.
-- Уже определили куда?
-- Третий отряд.
-- Оо, -- сморщился кисло. -- Самое дерьмо. Не повезло тебе.
"Не поверишь - чхать".
-- Что ж тебя так сразу к третьим?
"Месть. Кажется, именно так это называется у вас. Капитан что-то почувствовала, но понять не смогла, а я, ясно, крайний. Не первый раз. Но до чего примитивно".
-- Куда поставили.
В комнату заглянула миловидная девушка и, улыбнувшись мне, прошла к Олегу. Они были связаны, я это видел, но у мужчины интерес к ней был прост - инстинкты превалировали над нам, впрочем, не над одним. "Хочу", -- вот что им двигало, когда те самые инстинкты сошлись с центром удовольствия и выдали нужные параметры объекта удовлетворения. Сигнал поступил в зрительную и обонятельную систему, те нашли подходящую женщину, речевой аппарат довершил дело. Все. Опять просто, примитивно, без всяких изысков и загадок.
А вот женщины были немного другими: одни примеривали партнера, другие подчинялись тому же инстинкту, что и мужчины, третьи - продукту интуиции, что заставляло шалить сердце и волновать душу. У третьей категории разум не котировался, он отключался напрочь. И они были доступны, всегда готовы оказаться в подчиненном положении. Оказаться во власти чувств, что приводили их во власть мужчины.
Простая система, очень скучная.
Что я здесь ищу? -- подивился сам себе и кивнул женщине, предугадывая все ее вопросы, что реестром прошли в глазах:
-- Кай, новенький, третий отряд.
Олег обнял ее, заулыбался:
-- А это твой диспетчер - Юля.
-- Очень рад, -- выдал ей пустую и наскучившую уже свой фальшивостью фразу вежливости. Глупышка уставилась на меня во все глаза. Забавно, но только женщины отчего-то реагировали на меня, мгновенно начинали волноваться, тревожиться. Я слышал, как учащалось их сердцебиение, как мозговые файлы что-то лихорадочно пытались отыскать. Но отыскивалось разное, в отличие от одинаковой реакции. Кто-то принимал сигнал души к осторожности за влечение, кто-то правильно на него реагировал и держался от меня подальше, инстинктивно зачислив в разряд странных, опасных.
Эта была раскрыта как книга, она находилась в поисках партнера, который заведет ее в самые дебри инстинктов и ощущений, ухнет на глубину бездны эмоций, искренне надеясь, что ввергнет в пучину страсти и поднимет на немыслимые высоты романтики.
Удивительные существа. Не успевая сложить одно с другим, просто не зная, что откуда возникает в них, они стремятся черти куда. Торопливы? Боятся опоздать на свой "звездолет"? И не понимают, что могут вскочить на другой, и потому пропустить свой.
Глупо, но для них нормально.
А для меня - скучно.
Эйша, -- напомнил себе.
Кого я, собственно, хотел встретить в толпе примитивов? Пошел по пути наименьшего сопротивления и получил бонус, увеличив тем дорогу к финишу. Впрочем, я на станции Спасателей, на Араксе, в самой неспокойной зоне. Здесь доведется и повидать и повстречать. Надеюсь не только представителей человеческой цивилизации.
Я чуть не зевнул. Никак не могу привыкнуть к смене режима. Бодрствование днем меня убивало, все время хотелось в спячку, уютно устроившись, где-нибудь уж не на земле, так хоть на полу. Но люди спали на постелях, мягких и тем разнеживающих, усыпляющих разум, но не дающих отдыха. Многие так и не просыпались после - ходили сонными, разбитыми, но удивительное дело, не стремились стряхнуть оцепенение, уничтожить его причину и следствие, а вновь забирались в нее - в постель.
Странные они.
Взять хоть этих двух, что сидят напротив: одна думает - какой симпатичный. Интересно, у него есть подружка?
А другой: как бы его погулять послать? Хоть минут на тридцать, чтобы не помешал мне с Юлей.
Но при этом говорят:
-- Как в академии?
-- Наверняка ничего не изменилось.
Первое время я путался, не зная, что истинно, что ложно - мысли или слова, слова или мысли? Они диссонировали меж собой ни у одного и не у двух, и это было на постоянной основе, что раздражало само по себе. Мне даже пришлось как-то укусить одного курсанта, чтобы понять через его кровь, что же все-таки соответствует их "я", что ближе и правдивее: слово или мысль? И понял, что фальшиво и то и то. Они настолько закомплексованы, законсервированы в границах разума, что и воображение не считают холстом для воплощения нарисованной дверце в реальность. Хотя в нашей группе был художник и рисовал то, что приходило в голову, но даже эта наглядность не сподвигла его к переменам в мышлении и своей жизни.
Впрочем, все это совершенно меня бы не касалось, если бы не эйша, а она, как известно, у каждого своя. Может быть в этом смысл? Тот же мой друг Эслох прошел эйшу у бутусванов и вернулся вооруженный их знаниями, посмотришь, послушаешь, и не отличишь - бутусван. Но не дай святая Ночь мне стать человеком. Хотя как раз это нереально. Волей неволей мне приходится впитывать в себя их манеры, суждения, понимать и принимать традиции, поведение, мыслеобразы, словечки перенимать. Смысл многих мне не понятен, как до сих пор непонятно очень многое. Но меня беспокоило другое - во имя чего моя эйша должна проходить в среде человеческой? Почему мой внутренний куратор выбрал именно их?
Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отгадать эту загадку?
-- Прогуляюсь, -- сообщил я к радости Олега, и вышел из комнаты к огорчению Юли.
Взять хотя бы эту ситуацию: неужели ей неясно, что мужчина хочет от нее? Уверен - понимает, но ничего не хочет, но все равно будет, как скажет Олег. Нет, здесь все понятно - мужчина должен солировать в паре, но не забывать, что дуэт звучит крепче и красивее. Другое поражает - если она не хочет того, что желает ее мужчина - зачем пришла? Почему не ушла со мной? Глупость ли это, отсутствие уважения к себе, комплексы, не умение простроить причинно- следственные связи, не желание понять себя?
-- Привет, -- бросил мне мужчина у подъемника, забитого страховочными комплектами. Я просто подошел и помог ему сгрузить их на фаракт, сообразив, что от меня надо. Вместе и потолкали платформу к дверям в ангар.
-- Меня Семен зовут.
-- Кай.
-- Да? -- покосился. -- Лицо и, правда, замороженное, но, в общем, реакция отменная.
Он проворчал, но явно отвесил комплимент.
-- Не понял что к чему, -- признался я.
-- Кай - герой сказки. Мальчик с замороженным сердцем. Не читал разве?
Я даже остановился: в паре фраз этот новый знакомец открыл цель моей эйши.
"Замороженные". С точки зрения человека, Оша наверное именно так можно охарактеризовать. А вот люди наоборот - кипят страстями, пусть и более инстинктивными, но очень ярко окрашенными эмоциями.
Я вцепился в край фаракта, помогая толкать:
-- Не читал. Расскажи если не трудно.
Семен фыркнул, с насмешкой глянув на меня.
-- Ты откуда свалился, дитя?
-- Из академии.
-- А до?
-- Амир.
-- Понятно. Купол сквозит, атмосфера Амира паршиво сказывается на растущем организме. Но имя в точку дали. Кай, -- хохотнул. -- А Снежные королевы у вас там есть?
-- Много, -- заверил на всякий случай, понятия не имея, о ком он.
-- Верю, -- хохотнул. -- Зайди в виртбиблиотеку, раздел: детская литература. Почитай, а то рассказчик из меня отвратительный.
-- Попытайся.
-- Ох, ты! Ладно. Одной козе - между нами явно педофилка - понравился один мальчик. А тот уже при подружке был. Шуры-муры у них вовсю, все дела. Но что тот, что другое - нищета. А эта коза, Снежная королева, богатенькая была, ну и взяла пацана на наживку крутого снегохода. В общем, пообщался он с ней и получил льдинку в глаз и в сердце, и умчала она его прямо на этом снегоходе к себе, фигней заниматься. Ну, подружка не стерпела, пошла его искать. Долго искала, чудиков всяких встречала, но, наконец, нашла в ледяном дворце. А парню уже на фиг не нужна - ничего его не трогает, сердце не болит. Не помнит он нее ее, ни дома, вообще отморожен наглухо. Послал ее, мол, мало ты страшная, еще и дура нищая. Она в слезы и растопила его сердце.
Ну, суть понятна, хотя если в слова вслушиваться - полная чушь получится.
-- Она вынула его сердце и плакала прямо на него?
Семен фыркнул и засмеялся:
-- Слушай, ты мне нравишься!
"Ты тоже ничего. Не худший экземпляр".
Фаракт встал на прикол.
Мужчина отряхнул ладони и уставился на меня:
-- Сегодня прибыл?
-- Да.
-- Значит до утра в свободном полете? А не закатится ли нам в бар?
-- Пошли.
-- Ну, пошли, -- растянул губы в улыбке, глаза заблестели от веселья. -- Где осядем? Здесь или рванем на траншере в порт?
-- Без разницы.
-- Тогда в местный, -- кивнул.
Мы двинулись в бар Спасателей. Заведение ничуть не отличалось от других, в которых мне уже довелось побывать: полумрак, гремящее - нудящая какофония и много выпивки. Кроме голубой формы здесь была и гражданская одежда на людях, что меня немного насторожило. Я уставился на девушку у стойки и Семен хлопнул меня по плечу, впечатывая в мою автономию след своей. Не худшей - мужчина был добряком и разгильдяем, бунтующим скорее бездумно, чем осознанно, но бунтующим против любого ущемления его личности. В этом мы были схожи и я принял его почти как равного.
-- Хорошенькая? -- подмигнул, кивнув на девушку.
-- Гражданская.
-- Точно. Третья группа из ущелья вытащила. Остальных своих из медпункта ждет, а там полным составом на траншер и в порт. Если рейса не будет - в гостинице перекантуются.
-- Часто у вас тут гражданские бродят?
-- А куда их? -- подвинул мне бутылку и бокал. -- Со знакомством? -- отсалютовал своей бутылкой. -- В какую группу тебя кинули?
-- В третью.
Мужчина присвистнул, немного заскучав:
-- Не повезло. Третьи смертники, самые трудные задачи - им.
-- Я уважаю трудности, -- заверил.
-- Любишь риск?
-- Жить вообще рискованно.
-- А вот тут прав! -- глотнул вина прямо из бутылки, и начал философствовать. -- Жизнь в общем штука простая, если знать основной постулат - или имеешь ты, или имеют тебя. Без вариантов.
По мне, философия людей действительно примитивна, но далека от истины. У них все крутится вокруг инстинктов. Их внутренний мир отражает внешний, внешний - внутренний, но и там и там - все для комфорта и удовольствия. Если его нет - мир вокруг плох, если есть - прекрасен.
Интересно, отчего никому не приходит в голову, что мир вокруг, всего лишь холст, на котором каждому человеку, существу дано нарисовать что-то свое, создать все что ему нужно? Элементарно. Человеческие дети еще не разграничивают плохое и хорошее и мир для них удивителен и прекрасен. Но потом получают прививки социума, заражаются вирусом внутреннего астигматизма, и мир уже кривиться перед ними. И они начинают делить все вокруг на плюсы и минусы, часто путая одно с другим, потому что все эти оценки сугубо субъективны и причина всего и вся - внутри, а не снаружи. В итоге на холсте жизни вырисовывается полная фантасмагория и человеку хочется перечеркать его, ибо ничего внятного в этой картинке нет, она отвращает его. Но ведь она его.
Странные они, очень странные.
У них есть такие слова как престиж, авторитет, зло и добро. Мне не мало трудов стоило понять суть и смысл этих высказываний. И одного я так и не понял: зачем так усложнять? Взять хоть то же зло - оно ничего более, чем отражение добра в кривом зеркале человеческой сути. Если она чиста, то никакого зла не проецируется.
Но это слишком просто - посмотреть на себя, а не на других. И пенять тоже - прежде себе, а не миру, кой индифферентен до вульгарности.
Я давно заметил, человеку свойственно все усложнять, непонятно только зачем. Ведь он сам путается в итоге в том, что нагородит от большого ума. Привычка ли это или свойство всей расы? Скорее последнее, во всяком случае, у меня сложилось именно такое мнение.
Легких путей человек не ищет, но получая трудности сетует на них, представляя мир и свою жизнь "дерьмом". Сам рисует, сам себя запутывает, сам же жалуется на то. Может в этом и есть смысл их существования?
А престиж? Почему, например, иметь шейсы очень престижно? Обычные часы со сканером и встроенным мультикабельным средством коммуникации. Между прочем очень неприятные в плане энергетики, потому что с каждым звонком оттягивают на себя часть праны, захламляют каналы, перестраивают биоритмы организма, превращая человека в куклу, которая не понимая того, становится очень послушным солдатом в дивизии социального влияния.
Получается, что престижно быть марионеткой да еще заплатить за то собственным дисбалансом энергетики?
Чушь. И такого вздора полно на каждом шагу.
У меня родилось стойкое подозрение, что я никогда не разгадаю многие загадки человека. И не больно бы хотелось, но эйша, будь она неладна, требовала расширения кругозора и приобретения знаний. А Куратор, вот уж кто задал не менее отвратную задачку, привел меня в среду людей. Приходится пить эту чашу до дна.
Не захлебнуться бы.
Третья бутылка вина.
Семен уже осоловел и путался в своих философских изысканиях, а я и не пытался в них разобраться. Все просто до пошлости, но попробуй это объясни, тебя примут за самодура и обязательно начнут убеждать в неправоте, запутывать, запутываясь и, бродить с аргументами по кругу, напрочь забывая, что здесь уже были и именно эти доводы приводили.
Увольте. Я лучше тупо напьюсь.
Вино было хорошим, но, увы, на меня не действовало. Спирт мгновенно перерабатывался и выплескивался в каналы, повышая напор их работы. Все. Сейчас я мог снести одной рукой станцию и одним словом уложить на лопатки. Но то и другое было глупо.
Я просто ушел спать.
Глава 2
Ни о чем день за днем.
Я познакомился со всеми. Я исследовал всю станцию, включая порт. Я стал героем будней Спасателей, но ни на шаг не придвинулся к финалу. Это убивало меня и я чувствовал, как впадаю в анабиоз наравне с людьми. Заражаюсь и разлагаюсь. Пока не физически, но до этого недалеко.
Это было самое худшее из того, что я мог представить. Единственное, что встряхивало - задание, задачи, что ставились перед моим отрядом. Сложные? Я бы не сказал, хотя для людей - да, наверное, трудные. Об этом я подумал, когда мы вытаскивали биологов из ущелья Колизея, метеорита, что шел своим курсом и убивал холодом, гранитными наслоениями, в которых невозможно было установить страховочные тросы. Мой напарник Бил погиб - трос сорвало и он улетел вместе с ним, я же нырнул дальше без всякой страховки. Зачем? Ведь есть поля и течение энергии, как поток воздуха. Нужно договорится с ними и они сами доставят тебя куда надо. А дальше дело техники - зацепить пятиместный траншер и отбуксировать со всем составом дурных ученых на станцию.
Еще одна загадка для меня - зачем ученые исследуют метеориты? Почему человек бросает все силы на освоение космоса? Не проще ли было для начала освоить близлежайшее поле - себя?
Впрочем, философия. Я серьезно устал от всех тех ребусов и загадок, что мне загадывали ежедневно.
А тут новое задание.
Я сразу понял - быть беде.
-- Возле Х-7 терпит бедствие пассажирский лайнер. Наша задача отбуксировать его в порт, понятно, со всеми пассажирами, -- дал распоряжение лейтенант, когда мы уже сели в челнок.
-- Причина аварии?
-- Мимо. Данные мутные. Поймали только сигнал о помощи. Еще вопросы?
-- Нет, -- хмыкнул Альберт, закинув пластину жвачки в рот.
А я понял - никто из нас не вернется на станцию.
Сидел и смотрел на своих напарников - двенадцать смертников включая меня и лейтенанта.
Забавно: отряд спасателей, кой в пору спасать. Наверное, я должен их предупредить? Человек как любое другое существо должен встречать смерть с готовностью и открыто.
-- Мы не вернемся, лейтенант.
Сказал и пожалел. Я буквально кожей почувствовал, как пошли мурашки по телу соседа Аркадия.
Про лейтенанта вовсе говорить нечего: уставился как на помешанного, причем, буйно.
-- Ты чего мелешь?!
-- Предупреждаю. Есть время оповестить родных, приготовиться встретить смерть.
-- Слушай, Кай, все понять не могу - ты нормальный? Вообще соображаешь, что несешь?
-- А главное каким тоном - спокойным! -- выставил палец Костя Ладогин. Я посмотрел на фанфаронствующего идиота и понял одно - он ничего не понял. А меж тем, он умрет первым:
-- Ты уйдешь первым.
Он стих, взгляд потерял свою насмешливость и стал острым. Пока Костя думал, что мне сказать, да такое, чтобы язык напрочь отнялся, Аркадий нажал гарнитуру и соединился с кем-то из своей семьи. Разумно. Первый, кто поверил и что-то предпринял. Остальные либо не верили, либо смеялись, либо откровенно трусили.
-- Ты, заморозок, -- бросил Тимур, пытая меня взглядом своих черных глаз. -- Траншер на курс лег, в задницу к черту летим, а ты нам такое благословление, да еще с видом объевшегося удава. Нас накроет - тебя тоже!
-- Тоже, -- кивнул: разве я неясно выразился? Накроет и, не вернусь. Никто не вернется, но умрут не все.
-- Ты ясновидящий что ли? -- шепотом спросил меня Джим.
-- Чувствую.
-- Что ты можешь чувствовать?! -- взвился лейтенант. -- Вернемся, получишь порицание, и спишу тебя нафиг! А сейчас заткнись!
Пожалуйста, мне-то собственно...
Но реакция показательная.
-- Что все так и умрем? -- качнувшись ко мне, спросил Джим.
-- Не все. Но никто не вернется.
-- Это как?
-- Не знаю.
-- А не знаешь, чего болтаешь?! Заткнись лучше, а то в зубы дам! Я лично умирать не собираюсь! -- закричал Нальчик, самый молодой в отряде.
Я пожал плечами: да хане, собственно, все равно, собираешься, нет.
-- А что ты чувствуешь? Нет, ну скажи, -- привязался Джим.
"Что ты умрешь вторым", -- посмотрел на него.
-- Да он разыгрывает! -- обрадовался Стив.
-- Хороши шутки!
-- Это же Кай, сам замороженный и шутки отмороженные!
Я смотрел на галдящих и не мог понять, чему они радуются. Нет, конечно, переход к пращурам - праздник, спору нет, но отчего тогда за весельем скрывается страх, глубинный, едкий и тяжелый, как соли металла.
-- Скажи что шутишь, улыбнись! -- сел передо мной Стив. Он просил, он почти умолял, потому что боялся, потому что, как и я знал, но в отличие от меня не хотел верить, не хотел убеждаться, принимать. Он хотел, чтобы я успокоил его, развеял сомнения. Лишил права приготовиться и достойно принять вердикт судьбы.
Не пойдет.
-- Хоть бы улыбнулся, -- протянул, рассматривая меня. -- Ты вообще улыбаться умеешь? -- прищурил глаз.
"Нет".
-- Повода не вижу.
-- Нееет, я давно заметил - ты никогда не улыбаешься, даже если до коликов смешно, даже если живот у всех от смеха сводит, у тебя ни одна мышца не дрожит. Ты робот?
-- Угу.
А что еще скажешь?
Вывод не удивил. Простой и потому единственно пришедший Стиву на ум. Другие в его голову не забредают.
-- Точно, точно, я тоже заметил, -- поддакнул Роман. -- Он словно и страха не знает.
-- У него вообще эмоций нет! -- бросил кто-то из самых прозорливых.
Не угадал - есть, просто не такие, как у человека, поэтому не так проявляются, вот и вся разница.
-- А вот давай проверим, -- нехорошо, предупреждающе уставился на меня Стив и я понял, что сейчас он вытащит нож и попытается меня напугать, пустить кровь.
Я опередил его - вытащил нож из чехла на своем поясе и, выставив, провел лезвием себе по ладони, не спуская глаз с мужчины:
-- Этого хотел?
Кровь закапала на пол и многих отрезвила.
-- Эээ, ребята, вы чего?
-- Отставить! -- гаркнул лейтенант. -- Сандерс, на место! Что за фигня, мать вашу?! Совсем сбрендили?!
В глазах Стива мелькнуло сожаление и вина, легкая как облачко.
-- Дурак ты, шуток не понимаешь, -- буркнул мне, переложив вину с себя на меня, для собственного успокоения. Аркадий кровоостанавливающую салфетку подал:
-- Зажми, -- посоветовал.
Я зажал, но смысла в том не было. Если б они были чуть внимательней, то заметили бы, что кровь у меня густая, льется как смола, роняя тугие капли неспешно, и тут же организм возвращается себе их энергетику. Кровь сворачивается, убирается в рану и рана закрывается сама. Мой организм устроен иначе - не любит отдавать свое кому бы то не было, хоть стихии, хоть существу, и живет на самобалансировке, как Вселенная. Еще бы - у нас с ней один ритм.
Моему организму ничего не надо, потому что все что надо, он возьмет сам и сбережет тоже сам, поэтому я и кажусь людям замороженным. Я могу впихивать в себя уйму продуктов - он переварит составляющие и переведет их в запас энергетики. Я могу упиться, но спирт будет переработан на подлете и принят как дополнительный, запасной аккумулятор, не больше. Я могу спать сутками, потом это зачтется и я смогу не спать сутками.
А вот эмоции, это большой расход энергии, чего мой организм не допустит, потому что придется тратиться, а жизнь длинная, и если нет острой необходимости, к чему напрягаться?
Именно благодаря ему я мог спокойно находиться среди людей и не испытывать жажды. Мой организм накопил достаточный запас, чтобы я мог быть "как все", сойти за своего, не проявляя истинной сути.
Но оша и человек все равно были разными.
Например, сейчас, когда траншер тряхнуло, все поняли, что пилот перевел челнок спасателей на гиперскорость, а я услышал, именно услышал в жужжании, еле слышном дребезжании конвульсии предметов их крики и понял, что мы вышли на финишную прямую. И понял, что случится, осознал, в чем дело.
Подскочил к лейтенанту и заорал в ухо, перекрывая грохот:
-- Это ловушка!! Передай на станцию, чтобы эту зону закрыли!!
-- Сдурел?!! -- попытался оторвать мои руки от ворота комбинезона мужчина и замер: челнок выровнялся, но скорость не снизил, а на экранах и радарах был виден огромный корабль, который взрывался с хвоста, а от него осколками летели челноки, с теми, кто смог спастись. Но все они шли в одном направлении, туда же куда и мы - в воронку атмосферного поля Х-7. Послышался скрежет - челноков было слишком много, а управлять ими было невозможно, и вся эта масса сталкивалась меж собой, взрывалась, осколками вскрывая другие траншеры.
-- Матерь Божья! -- просипел Стив.
-- Передавай!! -- рыкнул я на лейтенанта, приказав взглядом, и первый раз за все время позволил себе воздействие.
Лейтенант забубнил в гарнитуру как сонамбула, пилот закричал по селектору:
-- В дюзы!!
Какой? Не успеть - нас несло на осколок и два челнока. Миг - вскрыло рампу и Костю утащило в атмосферу. Джим чудом зацепился за края, но только протянули страховку - его смыло. Аркадий дотянулся до стопора и закрыл рампу дополнительным шлюзом.
Не надолго - мы падали и грозились превратиться в отменный шницель прямо в металле.
-- В дюзы!!
Я ли это крикнул? Не помню. Тимур заклинил стыки и нажал кнопку, его вынесло в капсуле первым, второй ушел Аркадий и воткнулся в траншер, с яркой вспышкой ушел к праотцам.
Я нажал кнопку, застегнув ремни, и капсулу выплюнуло. Вой, визг от касательного столкновения в траншером и дюз закрутило, пошли трещины. Я видел как с вспышкой и треском врезался дюз лейтенанта в осколок корабля, как далеко и в тоже время очень близко, крутясь, как моя капсула, уходил в воронку атмосферы спасательный траншер и дюзы остальных из отряда. Взорвался челнок, напоровшись на наш траншер и снопом искр, пламенем вспыхнуло все вокруг. Одни за другими занимались дюзы, челноки и падали, как тысячи метеоритов.
Серая облачность поглотила мою капсулу, облила влажностью потрескавшиеся стекла и снесла их напрочь в нижних слоях атмосферы. Я выставил вниз ладони, тормозя силой воли и пытаясь наладить контакт с неизвестным мне миром, неизвестной энергетикой. Задержал дыхание и расстался с дюзом. Он отлетел в сторону и, вспыхнув, сгорел, а я приземлился на вершину холма, прокатился по влажному покрытию - то ли мху, то ли траве. И растянулся у подножья, еще не понимая, что остался жив.
Вот тебе и эйша, -- подумал, глядя в розоватое небо, что салютовало моему прибытию множеством вспышек - сгорающими челноками. И почувствовал взгляд. Слева от меня лежала женщина в форме служащего космопорта и, зажимая рану на груди ближе к плечу, глазела с недоверием. Вокруг валялись шипящие, сплавливающиеся останки челноков, корабля, и людей - обугленные трупы и их фрагменты были рассыпаны повсюду.
Что-то грохнуло слева и женщина зажмурилась. Приоткрыла глаз и уставилась опять на меня, а за спиной свистнуло и врезался осколок. Меня обдало мокрыми останками мха.
Я стер их со щеки и поморщился - скверно. Мох был девственно чист и никого кроме животных не видел в своей жизни.
-- Ты человек? -- просипела женщина.
Браво. Она за доли секунды сложила то, что не складывалось больше цикла у тысяч и тысяч.
Я осмотрел холмы - свалка металлолома и некогда живой плоти. Ни единого флюида живого существа. И ветерок неискушенный, удивленный, как и эти холмы - такого они еще не видели.
Что-то грохнуло справа. Осколки еще будут сыпаться, но факт остается фактом - похоже мы с человеческой женщиной здесь одни живые и разумные в принятом у людей смысле.
-- Как тебя зовут? -- прохрипела опять. Я покосился на нее - кровь выходила из нее и выносила жизнь по капле, легкие наполнялись жидкостью, чуть опаленные в полете.
-- Кай, -- рванул с ее раны китель, резко вытащил торчащий осколок и накрыл рану ладонью, глядя в глаза женщины. Она перестала трепыхаться, пытаясь противиться, замерзла и потеряла нить мыслей. К лучшему.
И все же выдохнула:
-- Мы умерли.
Теперь она не спрашивала, теперь она была уверена.
Но мне было все равно - я чувствовал, как мою рану проникает ее кровь и рассказывает о своей хозяйке. Каких-то пару минут и я знал о ней все. И знал, что не спасу, если продолжу мимикрировать под человека. Легкие женщины были пробиты насквозь, кровь уже забила бронхи и стремилась ко рту, на выход, плевру раздувало от воздуха. Обожженная гортань отекала и грозила удушить.
Мне было все равно на суть женщины, сейчас мне было важно не остаться одному. Для Ошо это смерть, медленная и мучительная - одичание и деградация. И я спас себя: склонился над потерявшей сознание женщиной и впился клыками ей в рану, впуская яд забвения, а с ним и энергию исцеления.
Мне понравилась ее кровь, она дурманила и пьянила. Я выпил ее болезнь, возместив потерю парой капель своей крови и, распластался на мхе.
Какое вино, к чертям? -- уставился на блеклое светило, что было еле заметно сквозь пелену облачности. Оно плыло и я плыл, покачиваясь от легкости и дурмана в голове, от звона в ушах и прелестной песни ветра. Чистого, как энергия женщины, сильного, как она сама.
И закрыл глаза от блаженства. Чужая кровь забродила по организму, заставляя его содрогаться в истоме.
А кровь была сладкой, как нектар, -- облизал губы, покосился на женщину: