Аннотация: О повести Нины Берберовой "Облегчение участи"
Нина Берберова
Облегчение участи, повесть
"Новая Юность" 2004, N4(67)
"Облегчение участи" Нина Берберова написала в 1938 году, однако в России (которую она покинула после революции) эта повесть вышла лишь два года назад.
Герой Берберовой - Алёша Асташев, идеальный подлец, настоящий птеродактиль. Алёша породистое, очень успешное в эмигрантском Париже животное, обменивавший книги из библиотеки матери на учебники, чтобы лучше всех учиться. Одной этой виньетки мне уже много достаточно, чтобы невзлюбить Алёшу. Но Нина Николаевна безжалостна! Алёша - одна из тех свиней, что мечтают о блестящих сапогах грядущего фашизма, один из тех русских, что начал думать на французском, но остался навсегда с "чужацким" паспортом, чтобы не связывать свою судьбу ни с одной родиной.
Алёша - необыкновенное животное, но до чего же обыкновенное, до чего невыносимо сладкое, напомаженное, противное. И профессию выбрал себе под стать: страхование от смерти. Вслушаться надо в это, чтобы понять, насколько бессмысленна работа Асташева, насколько нужно не иметь представления о жизни, чтобы страховать от смерти. А когда один из потенциальных клиентов вышвырнул Асташева из квартиры со словами: "От жизни, от жизни, от адовой жизни ищу страхователя"... У Алёши даже мелькнула мысль: "...а вдруг и это возможно?" Он стремится к определённому набору благ, и не замечает, что приобретает этот набор эксплуатируя то страх, то корысть. Не замечая, что сам этот набор из животного мира смерти: хорошая еда, хорошее жильё, женщины - безымянные самки.
Ещё Алёша любит свою мачеху Ксению Андреевну, а матерью Клавдией Ивановной тяготится. Помимо утончения простого бытового свинства героя, это ещё и метафора. Клавдия Ивановна в Париже стирала для чужих людей, но не могла обеспечить Алёшу, который перебивался коммивояжёрством. Ксения Андреевна сразу нашла ему выгодную, при Алешиных-то талантах, работёнку страхователя. Клавдия Ивановна - ненавистная Россия, которая, несмотря на все старания, не может дать Алексею Георгиевичу тех условий комфорта, которых он желает. Ксения Андреевна, мачеха, та, от пеньюара которой маленький Алёша даже "волновался", с ходу понимает пасынка, с ходу даёт ему возможность реализоваться, ему и именно в том, в чём он способен реализоваться. Потому что и сама мачеха-Париж такая же, развратная (не столько для разврата, сколько для комфорта), потому что искренне рада "успехам", потому что тоже, вероятно, читает ежедневно газеты.
Основа сюжета повести, конечно, любовная история. Асташев встречает на пороге мачехина дома Женю. Она тоже покинула Россию, и ей приходится трудно здесь, в чужой стране. Она никогда не была с мужчиной. Вообще само сочетание "быть с мужчиной" из другого измерения, нежели Женя. Но она влюбляется в [грубого, вульгарного] Асташева...
"Я его совсем не знаю. За что я люблю его? За его красоту? Но он, наверное, только одной мне кажется прекрасным, да и разве я могу любить кого-нибудь за красоту? Вон как он некрасиво ест, да и вообще, если бы он действительно был красавец, он бы уже давно был женат. Холостых красавцев не бывает. Я люблю его, может быть, за его внимание ко мне? Но где это внимание? Если он однажды спросил меня про пуговицы этого платья, то ведь это ещё не доказывает, что он запомнил самое меня. Я люблю его за всё. За эту грубость, за кажущуюся его подлость, за разбойный смех, за хамство некоторых движений..."
После того, как Алексей всё-таки добивается, почти насильно, полового акта, всё немедленно заканчивается:
Она вышла оттуда...
Она пошла пешком...
Она сняла шляпу...
"Господи, - думала она, сидя перед плитой и не мигая смотря в ничем не занавешенное окно, где красное от огней, низкое, словно дымом схваченное небо висело над землёй, - Господи, если ты есть, сделай, чтобы мне стало страшно, сделай так, чтобы я опомнилась. Если Ты есть и если душа моя захотела этого, сделай, чтобы хоть тело удержало меня, отвратилось, спасло бы себя и меня от греха, помоги, если ты есть, хотя бы по-животному опомниться".
Но животное в Жене уже давно позабыто, уничтожено пушкинским "Евгением Онегиным", обмануто и запутано жизнью душевной, потому-то "почувствовала не отвращение, а ещё более страстное желание смерти, и именно во всём её разбитом теле..."
Чувства Асташева к Жене напоминают чувства замятинского героя из "Мы". Асташев знает слово любовь, примерно представляет, что под этим понимается (даже, как он говорит, "понималось" - в прошедшем времени). Но он, читавший только учебники, не представляет и не испытывает ничего подобного любви, потому что любовь в его лексиконе = лишь удовлетворение физиологических потребностей. Потому-то он не долго задумывается, прежде чем потащить Женю в своё логово. Он не знает, зачем ещё любить.
Но всё-таки есть беспокойство. Пока Женя ещё жива - есть беспокойство, что-то чуждое всей природе Асташева, что робко зарождается в самых запретных уголках атрофированной души. Может быть, единожды в жизни сочувствие, даже меньше - маленькая нежность - затеплились в нём. Но Асташев не может оценивать это иначе как вторжение. Само желание завести семью и прекратить свои "холостяцкие приключения" возникает неожиданно и пугает Алёшу. Даже желание завести семью! Но ведь ясно, сколько ещё нужно пройти от бытового представления о "семейном счастье" до любви, до милосердия и сочувствия. И ничего, кроме облегчения, не может испытывать голем Алёша, узнав о самоубийстве Жени. Потому что статика его мёртвой жизни не нарушилась, а значит, всё продолжается как прежде, и тоска не придёт чаще, чем раз в пять лет.
Зачем Нина Николаевна Берберова всё это написала? Ответ, пожалуй, в эпизодах со скульптором Энгелем. Для него страховщик от смерти Алёша Асташев, становится и в самом деле вестником смерти; благодаря общению с Алёшей, Энгель испытывает ужас. Тот благотворный ужас, который Алёше неведом в принципе. И это ужас духовной смерти, не смерти тела, с которой ещё можно примириться, но смерти души, которую Энгель заметил наглядно и ярко в существе Алёше.
"Есть что-то в вас такое коробящее..." - говорит скульптор. Наглядно увидев в Асташеве, что происходит с человеком, который живёт мёртвым, Энгель признаётся себе, что "невозможно без Бога".
"Да, - радостно воскликнул Энгель, - идите теперь. Мне совсем уже больше от вас ничего не нужно".
И Берберова, быть может, пишет повесть "Облегчение участи" именно с такой надеждой: что, написав, отделается уже от "возможности быть без Бога" и поможет чуть-чуть читателю и будет такое время, когда людям совсем уже ничего не будет нужно от типов, характеров, описаний, метафор, обобщений, героев, историй. Потому что люди будут живы.