Аннотация: Куда после смерти попадают солдаты, до конца исполнившие свой долг?
Порубежники
Боек сошелся в поцелуе с капсюлем. Гонимая взрывом страсти, пошла по нарезам ствола, пуля. Прошелестела в жарком августовском воздухе и, совсем не больно, ударила парня в выгоревшей форме. Сержант погранвойск НКВД Павел Верещагин споткнулся, выронил "трехлинейку" в ломкий бурьян, и умер, глядя в раскаленное небо.
**********
Высоченная белая стена. Сторожевые вышки. Рубят серые тучи лучи прожекторов. И дежурный по КПП. Хмурый бородатый дядька в полевой форме образца осени 41-го: гимнастерка наша, штаны румынские, истоптанные ботинки, вообще, никогда не виданные - со шнуровкой сбоку.
- Стой! - Скомандовал дядька, и, как бы ненароком, положил руку на внушительную кобуру. - Откуда, куда, зачем?
Новоприбывший уставился на разбитые сапоги, серые от пыли.
- Ну, это, вроде убили меня...
- Неграмотный, что ли? - Удивился дядька.
- Десятилетку окончил.
- Не в том суть, бестолочь. Атеист?
- Ага! Так точно, то есть, - понуро ответил сержант, - некрещеный.
- И меня не признаешь?
- Никак нет!
Придирчивый дядька аж присел. - Чудны дела твои, Господи! Иди отсель, атеист хулев! Десятилетку, он закончил! Тьфу, нехристь! - и истово перекрестился.
**********
Пройдя КПП, Верещагин оказался в огромном дворе, забитом людьми и техникой. Все куда-то бежали, что-то несли. Сквозь толпу к сержанту продрался пехотный лейтенант. Сверился с помятым списком - Верещагин? 95-й отряд?
- Так точно, тарищ лейтенант! - Ничего себе, уже и в штатку внесли!
- Идешь к вон тому "студеру", - лейтенант махнул в сторону обшарпанного грузовика с простреленным тентом, - Скажешь, в Порубежную Стражу. К Бестужеву. Как раз по профилю попадешь...
**********
Алярм боевой тревоги больно стегнул по ушам. Гнусно завыл " матюгальник " на столбе: - Прорыв с юго-запада, по местам!
Дернули за плечо, сунули битый жизнью немецкий карабин с подсумком. - Бегом, мать твою, адовцы прорвались!
- Кто? - Не понял Верещагин. Но организованная суматоха людского водоворота подхватила, стесала им пару раз углы. И выплюнула посреди иссушенной степи.
Горло перехватила судорога. Снова атака, за атакой, отступление, больше похожее на бегство. Приказ ни шагу назад. И удар под сердце...
Рядом, в траншею плюхнулся белобрысый ефрейтор, в форме вермахта. Фриц сноровисто передернул затвор ППШ.
- Не робей, Иван! Своих не трогаем! - И оскалился дружелюбно.- Новенький здесь?
- Ну! - Павел успокоил дыхание и прицелился. Глупо ойкнул и вгляделся. Во второй цепи шагал с винтовкой наперевес дядя Моня - зловредный кляузник и сплетник. Угодил под трамвай в 36-м. Слухи ходили - помогли.
- Да он мертвый! - Оторопел сержант.
- Ты чего? - Не понял сосед. - А-а-а! Так эт, он ТАМ мертвый, а здесь живее всех живых. Как ваш Вольдемар.
Пуля снесла репейник на бруствере и зарылась в пыль.
Верещагин нажал на курок. Привычно толкнул приклад. Один из наступающих схватился за плечо, осел на землю.
- Так их, так! - Завопил радостно сосед и, привстав, начал лупить очередями, подвывая в такт, что-то совеем не мелодичное.
- Ложись! - Верещагин дернул берсерка вниз, к земле. Поймали... ефрейтор завалился набок, хватая воздух. ППШ сиротливо уткнулся в плечо.
В прицеле замаячили, расплываясь, почему-то, фигуры. Рядом взревел мотор. Из немецкого БТРа, с наспех, замалеванным крестом на борту, выскакивали солдаты, на бегу примыкая штыки к СВТшкам. Накатывало мощное "Ура-а-а-а!". И тело само понеслось в броске...
**********
- ... Если это не Рай, то, что тогда?
На скрипящей табуретке, со стаканом в руке, сидел обер-лейтенант Курт Росбах, панцергренадеры. Похлебывал самогон, закрашенный чаем, и отвечал на глупые вопросы.
- Все местные называют Буфером. - Росбах потер подбородок. - Переходная форма между Адом и, соответственно, Раем. Резервация для недостойных ни того, ни другого.
- Кто грешил мало?
- Или приходилось. - Немец обве5л рукой комнатушку. - Для примера, нас возьмем. Ты людей убивал?
- Ваших только, - нахмурился сержант, - не надо было нападать вероломно!
Росбах скривился. - Не о том разговор. Убийство грех. Притом серьезный. Но! - Многозначительно поднялся палец. - Мы защищали Родину, семью, убеждения и т. д. и т. п. Каждый по-своему, но смысл не меняется. Вот и держат из таких прослойку. Волнорез, блин, между адским огнем и райскими кущами.
- Кто-то должен делать грязную работу...
- Сообразил! - Росбах хлопнул по плечу. - Хоть и сержант.
**********
- Паша! - Верещагин обернулся. Через толпу у буфета, бежал Витька Шунков. Сгоревший с танком под Минском в 41-м.
- Живой! - Орал сержант, обнимая друга.
- Живой, Паша, живой! И бэтэшка здесь, и мужики целые! Давно с нами?
- Позавчера. Точное время, извини, не засек. Не до того было.
- На юге отметился?
- А то! - Щелкнул затвором. - Или не ПВ?
- Уважаю, Эп! Молоток!
Верещагин промолчал скромно. Орден Ленина не вручат, так зачем кричать лишний раз?
- Че с берданкой похабной? - Удивился карабину Шунков. - Выкинь. За бутылку ППШ подгоню. Отменная машина. Здесь с десяток, не больше. Не, мужики, я в отрубе. Пашка, и в Буфере! Смех один. За одну Наташку, та-а-а-ак законопатить можно...
- Здесь климат лучше. - Скромно усмехнулся. - Да и своих побольше будет.
- Эт точно! - Согласился Витек. - Поискать толково, пол корпуса соберу.
В Шункова врезался спешащий куда-то эсэсовский унтер в расхристанном мундире. Оба упали.
- Падло! - Прошипел Витька и схватился ТТ. Щелкнул боек. - Бля! Ну какого, ты в них не стреляешь!
Фриц сразу подскочил в стойку и отвесил хорошую плюху. Танкист выдернул из сапога нож. Унтер поймал лбом рукоятку и улетел в толпу. Толпа, радостно взревев, приняла на кулаки. От казармы уже бежали немцы, закатывая рукава. Погнали наши городских...
**********
Утром всю БП-43 подняли по тревоге и загнали на плац.
- Вы собраны здесь для великой миссии! Избранны из многих миллионов! И что? - Оратор перешел от грохочущей патетики к угрожающему шепоту. - Устроили междоусобицу! А враг не дремлет!
Верещагин еле сдерживал смех. Шестикрылому серафиму еще очки на шнобель, и, чистой воды, старший политрук Бац получится. Тип мерзкий, но пал геройски. Под рухнувшими стенами уборной. Бомбежка, знаете ли...
- И никогда, запомните, никогда, - распинался серафим, - враг не оставит попыток завладеть душами вашими!
- Кому они надо? - Гаркнули из строя.
- Вот! - Восторженно заорал политрук, указуя перстом, точнехонько, на побитую физию Шункова. - Люцифер захватил его душу! Так истребим же тело, ставшее вместилищем демона!
Вокруг приговоренного никого не стало. Не впервой...
Глухо ударило вдалеке.
- Витька! - Закричал, даже застонал от боли Верещагин. Рванул через плотный строй к оседающему на пыльную брусчатку другу. Остановили. Закрыли от недобрых глаз серафима.
**********
- Ротмистр Бестужев. Карс. 915-й. - Щелкнул каблуками офицер, с интересом оглядываясь в маленькой комнатушке. - Вы позволите войти?
- Конечно. - Смутился Верещагин. Не каждый день к тебе заходит начальник базы. - Входите, товарищ ротмистр, располагайтесь.
- "Товарищ ротмистр..." - Покатал на языке Бестужев. - Неплохо звучит. Впрочем, большевики частенько находили отличные фразы, владели, так сказать, языком. - Итак. Верещагин Павел Григорьевич. Сержант погранвойск. По-старому, фельдфебель Пограничной Стражи. В наших славных рядах меньше недели, но в паре стычек участвовали. Неплохо зарекомендовались. Росбаха помните? Из гансов. Отличный вьюнош, не без тараканов в голове, конечно. Хотя у кого их нет? Ганс, сей описал вас в тонах совершенно радужных. Прям не человек, а ангел.
Ротмистр задумался на мгновение, выпустил аккуратное колечко дымка. - Не обессудьте, вам не предлагаю. Ибо яд. Кстати, во времена кадетские, знавал я одного Верещагина, тезку вашего. По таможенной части пошел. Никоим образом не родственник?
- Никак нет! - По-уставному рявкнул Павел. - Из пролетариев.
- Впрочем, отвлеклись. Ведь явился я, в такую рань, вовсе не забивать вашу похмельную голову вопросами о предках.
... Противно и страшно. Монотонно, словно лекцию читал, Бестужев рассказывал о брошенных на смерть базах и отрядах, о показательных смертях, о подкупе Раем...
Ротмистр натужно поднялся с продавленной койки. - Я вас, на время, оставляю. Подумайте об услышанном. Что сможете - примите, что - отбросьте. И будьте готовы. Витает что-то в воздухе...
В коридоре наскочил на Росбаха. Обер был в одних кальсонах, изрядно нетрезв, с засосом на шее, но с карабином. Верещагин осторожно выглянул в разбитое окно.
Вокруг базы стоял с десяток танков, разрисованных перевернутыми крестами и черными звездами. Под прикрытием брони, по воронкам, залегла пехота.
На башню головного "Черчилля" вылез адовец в советской форме, прокашлялся в кулак.
- Товарищи и господа порубежники! У каждого второго из вас Красная Звезда или Железный Крест.- Затянулась пауза. - Зато у нас десять танков и четыре роты мотострелков. Ваши не пляшут. Сдавайтесь, короче. Чего зря боеприпас жечь?
По усыпанному обломками плацу, неторопливо потягивая тонкую папироску, шел ротмистр Бестужев. Вроде бы прибавивший в весе за пару дней.
Не дойдя пары шагов до танка, ротмистр небрежно козырнул.
- Командир 43-й Базы общего прикрытия Пограничья, ротмистр Бестужев, гвардия, Карс, 915-й. С кем имею?
Адовец бросил ладонь к шлемофону. - Командир батальона ОсНаз, капитан Бахутин, бронетанковые, Дубно, 41-й.
- Условия капитуляции, капитан?
- Простейшие! - Искренне расцвел Бахутин. - Переход под наши знамена, с последующим получением статуса полноправных членов сообщества. - Адовец повысил голос. - Мужики, людьми станете, а не подстилками райскими!
- Капитан, - зазвенел голос Бестужева, - вы кое-что позабыли.
- И что же? - Дружелюбно поинтересовался адовский комбат.
- Первая, - загнул палец ротмистр, мужики поле пашут, а вы разговариваете с офицером российской армии. Вторая - есть вещи, невозможные, в принципе. И переход под знамена Ада входит в этот список. К тому же, я человек в возрасте, изрядно повидавший, и опять начинать сначала... Неохота.
- Это не проблема, все решается.
- И, наконец. - Бестужев запнулся, на мгновение. - Вам стыдно не знать, капитан. Русские не сдаются!
Взрывная волна отбросила от окна, вбила в стену.
... Огромная воронка, полыхающий танк, бьется в руках ППШ, перекошенная харя, в нее вбивается приклад, удар в живот, искры из глаз, темнота...
**********
Из тумана выплыло девичье лицо.
- Повелитель проснулся? - Какой я тебе, на хрен, повелитель, хотел сказать Верещагин, но вылетел только хриплый стон: - Пить!
Влага побежала живительным потоком. Радостно завыли кишки. Павла мучительно стошнило в траву.
- Ты кто, спасительница?
- Господин не узнал меня? - Удивилась девушка, красивая до безумия. - Я Джала, твоя верная раба.
- А точнее? - С трудом, ворочая языком спросил Верещагин.
- Я гурия. Разве ты не узнал, о, Повелитель? Или за подвигами воинскими позабыл некоторые аспекты учения Пророка?
- Чего? - Не понял мудреной фразы сержант.- Да я, это, как бы сказать точнее. И не знал, честно если...
Глаза Джалы распахнулись в Ужасе. - Разве господин не мюрид?
- Еще какой, мюридестие не бывает! - Заорал возникший из ниоткуда, вроде бы, Росбах, в обнимку с двумя красавицами. - Паша-джан, не пугай Джали, она девушка скромная и впечатлительная.
- Курт, мы еще раз померли?
Обер заржал. - Паша, я тебе искренне поражаюсь! Такая девушка под боком, а ты все про войну. Нас так просто не возьмешь! - Хотел принять позу Наполеона, но упал. - Шеф подорвался, база и поднялась. Еще и зондеры Фогеля с тыла подключились... Насовали, короче, темным, полную морду.
- А мы?
- На лечении. В санатории закрытого типа. По исламской лицензии, прошу заметить, оборудованному. Исключительно по нежной дружбе с администратором пробрались. Тут очередь на пол года...
Нежная ладонь коснулась лица. А я-то чего жду? Джали трепыхнулась, для порядка, чисто. И все пошло как надо...
**********
"Анастасия Владимировна!
С глубоким прискорбием, сообщаю, что Ваш муж и наш соратник, Алексей Сергеевич, пал смертью геройской на поле брани у крепости Карс.
С огромным уважением и скорбью
22.11.915 штабс-капитан Крылов "
Верещагин задумчиво разглаживал помятый листок. - Как оно, похоронку на себя 30 лет хранить?
- Это ерунда, - махнул Росбах, - а как смотреть в глаза человеку, в которого пол магазина высадил? То-то и оно...
Замолчали. На плацу ухали трубы, гремели старой бронзой литавры...
-"Интернационал"? - Зачем - то уточнил хмурый обер.
А на рассвете пришла смерть. Пулемет на единственной вышке хлестнул парой очередей, сбил пару десятков нападающих, и захлебнулся, уткнув в небо остывающий ствол.
Злобно свистели стрелы. В ответ, база огрызалась неприцельной стрельбой.
- Нас сдали! - Шипел таджик, выцеливая всадников. - Отвели все наряды. Сняли посты. И забыли.
- Не гони!
- Не гони!? - Ефрейтор обернулся. - А как может быть за неделю два прорыва к базе? Сначала адовцы, потом Неприкаянные.
- Неприкаянные?
- Те, кого не приняла земля.
Короткая черная стрела выросла в глазнице. Таджик дернулся всем телом и обмяк.
Вполголоса матерясь, Павел передернул левой затвор ППШ. Если выпало второй раз уходить, то встречать Старуху надо с оружием в руках. Не нами заведено, и не нам нарушать...
Подошли к казарме на рывок. Ворвались внутрь. Убедительно рявкнул "Шпагин", рослого Неприкаянного в доспехах из нашитых копыт вышвырнуло обратно. Еще двоих пули положили у стены. Несколько смелых сунулись в окно. Один там и остался, повиснув на подоконнике, только и успев всхрипнуть разорванным в клочья горлом...
БП- 43 держалась. Завалив окна мешками с песком, и из бойниц редкими выстрелами отбивала охоту идти на приступ. Вяло дымила крыша, закручивая столб дыма.
Росбах оглянулся на радиста. Старшина Лямкин в запотевших очках раскачивался на стуле в нехитром ритме отчаяния.
- Они глушат весь диапазон. - Уловил взгляд старшина. - Не знаю как, но забит наглухо.
- Бред! - Оборвал обер - лейтенант. - Такая аппаратура есть только у нас.
- И у адовцев. Ждем гостей.
- Не накаркай, Нострадамус.
- Все мы тут Пострадамусы, товарищ старший лейтенант...
Неприкаянным надоело ждать. Дикий визг, и на штурм. Коробу казармы заволокло пороховым дымом. Непрерывно рычали редкие автоматы, сухо щелкали карабины. Перекрывая все, протяжно визжали на одной ноте Неприкаянные.
Курт выбросил МП с пустым магазином. В амбразуре показалась рожа Неприкаянного. Сам-собой прыгнул в руку ТТ. Враг свалился с простреленной грудью.
В мозгу внутренний голос отчетливо сказал: "Ну, если, это не конец, то чего же ты хочешь?"
Прошелестел возле головы метательный нож. Росбах, не глядя, шарахнул из пистолета. Жалобный вопль. Достал, значит. Последний патрон. Застрелиться, что ли? Помощи не будет. Эскадрон Медведева гоняет контрабандистов Мудрой Лисы километрах в ста от базы. Фогель гуляет по нейтралке...
В небе затарахтели моторы. Обер сплюнул на залитый кровью пол узла связи. Идут штурмовики. Родные "Штуки". Летят бомбить его, обер-лейтенанта вермахта! Чертов Геринг развел сволочей. Мысли ползли медленные, неторопливые...
А что потом? После второй смерти? Тот же Буфер, серафимы, бесконечная война? НЕ ХОЧУ!
С высоты обрушились "юнкерсы", завывая сиренами. Земля поменялась местами с небом. С треском лопнуло перекрытие, обрушиваясь вниз.
...Страшная, пронизывающая все тело боль. Крик, на разрыв горла...
- Сын у тебя, дочка. Похож-то как!
Часовой курил, пряча огонек сигареты в кулак. Луна на полнеба, высветит даже муравья, который покрупнее, тишина гробовая, чего зря нервы беспокойством тревожить?
- Не спит, сука. - Чуть слышно прошептал старший группы, отложив бинокль.
- А что ему спать, если три по два, и наряды через три дня.
- Паша, не трави душу, а то серафимам сдам.
- Не сдашь, старшой, - ухмыльнулся сержант, - я сейчас вроде священной коровы.
- Значит, на говядину пустят. - Огрызнулся старший. - Лучше по сторонам слушай.
- Хули слушать, резать надо! Пока не рассвело окончательно.
- Молчи, стратег, рассветет ему, пол-второго ночи! Тучи подождем, и вперед.
Ждать пришлось недолго. Слабый, вроде бы, ветерок сумел затянуть небо надежным ковром предгрозовых туч. В высоте грохнуло раскатом близкой грозы.
- Работаем!!!
Темнота вдруг распалась на осколки, ощетинилась выстрелами. Гулко грохнула безоткатка, вонзив снаряд в ограждение. Завертелся на вышке, отчаянно расстреливая боезапас в темноту, по огням выстрелов, часовой. Откинулся, роняя автомат.
Первая группа рванула в проход в стене. Грохнуло несколько гранат, пара коротких очередей и тишина...
Уцелевшие адовцы подняли руки почти сразу. Их, на скорую руку обыскав, согнали в кучу и расстреляли возле полусгоревшей казармы, торопясь до появления "комиссаров". А то ведь начнут перевербовывать. Или, как они это называют, "ставить на путь истинный". А кого там перевербовывать? Стрелять подряд. Или резать, если патронов жалко...
За взятую, практически без потерь, базу похвалили, раздали обещанные пряники, не забыв пожурить, что, мол, трупы, не надо лениться растаскивать, а то ведь два десятка безоружных тела по-над стеной заставляют думать про солдат Отдельной Гвардейской Группы всякие нехорошие вещи.
- Верещагин где? - проорал от входа дежурный.
- Пиво в Джанне пьет! - ответили сразу несколько человек и тут же заржали. - С гуриями, и раками!
- Идиоты, - вяло выругался дежурный фельдфебель, - кто ж его туда пустит? После "прогулки" карантин еще не кончился.
- А он забыл! - Казарма грохнула смехом с глупого ганса, не понимающего, что если нельзя, но очень хочется, то можно.
- Короче, появится - пусть к особисту зайдет.
- Спалили Пашку. - Потянулся всем телом старшина - морпех, до сих пор не расставшийся с обгоревшим тельником. - Не фиг в самоходы ходить каждый день. Как по распорядку, честное слово.
- Ай, не хорошо, дядя Вася, про товарищей плохо думать, однако, - с верхней койки свесился невысокий бурят. - Или завидуешь?
- Было б чему, - буркнул старшина, переворачиваясь на живот, - доиграется, пацан.
- Товарищ младший серафим, старший сержант гвардии Верещагин, по вашему приказанию прибыл! - Проорал Верещагин в лицо особисту, старательно изображая непонимание, по поводу вызова.
- Ну, зачем же так официально, Паша? - Лицо серафима излучало елей и прочий ладан, дышало, прямо - таки, добротой и заботой. - Мы же не в казарме, честное слово! Присядь, поговорим. Меня можно просто Авраам. - Особист протянул пухлую ладошку. Верещагин с сомнением взглянул на руки, все в оружейном масле, еще и ободрался, когда через ограду в Джанну лез.
- Ой, Паша, зачем так сильно! - белоснежное лицо серафима искривилось от боли.
- Прощу прощения, товарищ младший серафим! - Гаркнул Верещагин.
- Ну не надо так кричать, Паша, мы же договорились. Мы же договорились? - Пытливо заглянул в глаза.
- Ага, то есть, так точно!
- Ну да ладно, перейдем к тому, из-за чего я попросил тебя прийти. Кстати, присаживайся, чего посреди комнаты стоять. Вот кофе неплохой, - придвинул поближе прозрачную почти чашку, - не стесняйся, печенье бери.
Верещагин сразу набил дармовым печеньем рот. Есть не хотелось, в ОГГ голодом не морили, а вовсе даже и наоборот, да и сидеть рядом с "Божьим птахом" было противно. Просто, когда один человек жует, то второй, если корчит из себя культурного человека, с ответами на неприятные вопросы не торопит. А то попадет крошка не в то горло и все, помер потенциальный стукачок.
- Паша, - Особист подсел ближе, - подскажи, ты в Буфере долго?
Старательно прожевав печенюшку, Верещагин кивнул на папку, на углу стола. С папки таращился на мир перепуганными глазами подстриженный салажонок. - Так вон, личное дело лежит, там написано все.
- Какая разница, что где написано? Мне нужно услышать это от тебя!
Во, как мы заговорили, когда не по-вашему пошло, мудачье, да ну хер тебе на воротник, все равно с ребятами из Особого Отдела по выучке не сравниться разговоры разговаривать.
- Ровно полтора месяца.
- Так мало? - Искренне удивился серафим. - Не ожидал. Судя по списку регалий, то минимум, полтора года.
- Да ну ладно, не преувеличивайте, "Багровая река", " За отличие", да два значка.
- Знака, Паша, знака! - Многозначительно поднятый палец указывал строго вверх. - Ибо не награда дает человеку уважение, а человек награде. А ты так пренебрежительно к Высочайше утвержденным наградам. Нехорошо, Паша, нехорошо.
Серафим раскрыл папку.
- В первый же день участвовал в отражении прорыва на южном фланге. Потом два раза отбивал атаку на БП, чудом выжил.
- Да ну каким чудом? По макушке саблей приложили, удар по-касательной прошел. Бронегруппа подошла, а Неприкаянные уже и отходить намылились, раненных добить не успели. Вот и чудо все до копейки.
- Ладно, с этим мы разобрались. А вот помнишь ли ты ротмистра Бестужева?
- Смешные вопросы задаете! Ну как же командира своего, Алексей Сергеича забыть?! Да после смерти геройской? Никак нельзя.
- Вспомни, он тебе ничего не говорил?
- Когда? - Прикинулся старой ветошью Верещагин, - я его и вблизи-то не видел, на плацу только.
- А при тебе он ни с кем не разговаривал?
- Ну, говорю, же, товарищ серафим, я и рядом не стоял ни разу, а вы такое спрашиваете. - И развел руками.
- Хорошо, Паша. - Серафим поднялся из-за стола. - Можешь идти. Если вспомнишь что - заходи, да и вообще, заглядывай, поговорим, кофеек погоняем. - И протянул руку на прощание...
- Погранец, ты че, тронулся? - Дядя Вася слегка обалдел от такого зрелища.
- В уборной бумага кончилась! Пидоры! - снова заматерился Верещагин.
- Кто? - Не понял старшина.
- Кто-то! Мало их, товарищ Сталин по лагерям отправлял, пидорасов гребанных! Кофе еще звал пить! Ууууу! - Сержант аж захлебнулся от злости.
- У Абрашки - особиста был?
- Ну, бля!
- И что? - Старшина вдруг насторожился.
- На откровенность пробивал. Про Бестужева спрашивал.
- А ты?
- Что, я? Ефрейтором прикинулся. Мурку поводил полчаса, он и опустил. Кофе еще звал пить. Пидорас жидовский!
- Отмывайся быстрее, на ужин гудели. И не дергайся так. Серафимы, они, вообще-то бесполые... Так что жопе ничего не грозит.
- Хотелось бы верить... А что в столовой обещали?
- Вроде бы пельмени.
- Пельмени - сила!
- Кто бы сомневался.
- Человек, в сущности своей, кроме смерти не боится ничего. А стоит ли ее бояться?
- Нет! - Загудел нестройный хор множества голосов.
- Так доколе же, вы, аки агнцы заблудшие, вожака утерявшие, будете поддаваться голосам вражеским?
Высокий стиль и истошные призывы крепить бдительность ничего, кроме скуки и злости на потраченное впустую время, не вызывали. А что делает военный, когда ему скучно? Нет, сапоги он не чистит - солдат начинает рассказывать вполголоса анекдоты, и зевать.
-Разойдись! - Проорал команду начальник Базы, и четкий квадрат строя рассыпался встревоженным муравейником.
- Ну что, в лабаз, да по кофейку?
- А может, того? - Вопрос сразу же был поставлен ребром, и чтобы не упал, подкреплен увесистым шматом сала, плюхнутым на стол.
- Дядь Вась, откуда дровишки? - Поинтересовался Верещагин у старшины.
- Посылка из дому пришла. - Наливай, старшой, не спи...
Утреннее пробуждение было тяжелым.... Не хотелось не то что вставать, а даже глаза открывать... Верещагин раз пять помянул "незлым тихим словом" старшину вместе с его картофельным "кофе". Из зеркала в умывальнике на сержанта уставилась опухшая вурдалачья харя, с красными глазами, и свежей ссадиной на виске. А еще на построение...
- Задача тяжелая. Но выполнимая. Как всегда. - Командир Особой Гвардейской приглашающее разложил карту. Присутствующие сгрудились вокруг стола.