Коля проснулся рано. Долго лежал в постельке бормоча что-то под нос. Разобрать было трудно - о чём это он. Но бормотание его увлекало и даже доставляло удовольствие, судя по тому, как он улыбался. Иногда он переходил на непродолжительный крик, доходящий до визга. Потом замолкал совсем, по очереди осматривая и перебирая свои крохотные пальчики. Когда и это надоело, вытягивал правую ручку вверх и пальчиком на что-то себе указывая, смеялся от души. Взрослые его не тревожили, давая разгуляться по полной программе. Они уже привыкли к его детскому восприятию раннего утра. Вот сейчас он спустится с кроватки, пойдёт пописает, подойдёт к Дашеньке, которая спит, попытается её разбудить. Но получив взбучку, тихо отойдёт и пристроится в кухне на скамеечке, им дедом сделанную, в ожидание завтрака, который и получит без промедления. Долго с ним расправляется, делая из мякиша хлеба колобки и опять же получая нагоняй и удивляясь, а зачем и хлеб-то тогда детям нужен.
Подкрепившись, он идёт к своим игрушкам. И чего только у него тут нет: здесь и машинка без двух колёс, и цепь от велосипеда, и шарики из подшипника, и порядочно того, что в магазинах невозможно достать.
К тому времени, как проснуться Дашеньке, Коля уже и на улице наиграется. Он проводит стадо коров, нескончаемо идущих по улице, куда и бабушка Настя их корову выгонит. Он подивится странно одетому в брезентовый плащ (на улице солнце ведь), с длинным бичом через плечо, пастухом. Он его будет провожать взглядом до тех пор, пока из вида не скроется. Когда и развлечение получит, если кто из прохожих вдруг оплошает и наступит в самый коровий кружок, долго очищаясь и выражаясь какими-то непонятными словами.
А потом его займут старушки, одетые строго во всё чёрное, тихо беседующие меж собой. Куда они идут и почему каждый день? Немаловажная задача для детского ума Коли. Ему сказали - в церковь, на моления. Но что такое церковь и что такое молиться, вразумить и после объяснений оказалось невозможным.
Подходит час просыпания Дашеньки и, бросив все свои дела, Коля спешит в дом. Надо её повидать. Затем они вместе играют: по-детски азартно, по-детски возбуждённо, по-детски миролюбиво, по-детски непримиримо.
Но вот бабушка идёт кормить курей и Коля, бросив игру и Дашеньку, увязывается за ней. Бабушка довольна таким помощником. Она держит кастрюльку, а Коля, доставая с неё пшено, раскидывает по округе. Куры сбегаются стремительно. Петух же, не теряя своего достоинства, передвигается замедленно, не спешит. Как глава семейства, он уверен, что его не обделят, в чём глубоко ошибается. Коля берёт вторую горсть, раскидывает и её.
- Кидай ещё, - говорит ему бабушка.
Но Коля медлит, ему так интересней. Его забавляет квохтанье кур. Их рассуждения. О чём они говорят? По их поведению видно, что им приятна такая забота. Значит, делает вывод Коля, и разговор их о нём. Они его любят. Не даром же, как увидят, сбегаются. И даже поняв, что у него нет ничего, не сразу расходятся, они квохтаньем выражают его и без пшена.
Накормив кур, Коля идёт в сопровождении бабушки дальше. На очереди чушки, поросята. Они уже большие. При виде Коли визг поднимают неимоверный. По-всему, и они ему рады.
Бабушка заходит за перегородку, ставит на место перевёрнутое корыто, разливает пойло, внук же идти побаивается. Он, просунув между плашками ручонку, поглаживает их от сюда.
Сегодня Коля старается бабушке во всё угодить. Его она собралась сводить в кино. Сообщено ему об этом под большим секретом ещё вчера матерью. Однажды он уже был там. Представление имел, что и как. Ему тогда понравилось. Весь остаток того дня он рассказывал Дашеньке, а потом и матери, а потом и отцу, и деду Яши даже, о переполнявших его восторгах виденного. И всем он, в конце концов, надоел до того, что Дашенька полезла драться. И сейчас, покормив кур и побывав у поросят, он заинтересованно приглядывается к бабушке Насте - не подошло ли время сборов. А время идёт, но до того медленно, что слёзы наворачиваются. Он тихо садится на уличной лавочке и тоскливо озирается по сторонам.
- Одень панамку, - с открытого окна кричит ему мать, - голову напечёт. Будет тогда тебе кино.
Но Коля отмахивается от этого предостережения. Ему всё равно. Его обманули с кино. Еле доставая с лавочки носком про резиновых тапочек землю, он что-то на ней чертит. И чертёж этот получается каким-то несуразным, печальным, под стать настроению.
И вдруг...
- Коля, Коля. Иди собираться. Бабушка уже оделась.
Он знал, он знал, что его не обманут. Он верил этому. Как же, мама сказала. Разве она когда-нибудь обманывала ему? Он соскакивает с лавочки и мчится (иначе и не скажешь) в дом, где бабушка в своей новой, приталенной блузки крутится перед стареньким трюмо. Зеркало это, во многих местах попорченное, давало незначительные искажения, отчего бабка Настя принимала эти уродства на счёт своей фигуры, и отчего её просто передёргивало.
Коля летит в комнату, где его ждёт с приготовленной рубашкой, со штанишками на лямочках, беленькими носочками и новыми сандаликами, мать. Всё это она держит наготове.
- А умыться? Вон личико какое грязное. А коленочки-то! - остужает его пыл мать. - Иди сейчас же умойся.
И Коля, ни сколь не оскорбившись, бежит на улицу к бочке наполненной водой смывать с себя грязь. Долго ищет полотенце - забыл, что оно понадобиться и, убедившись, что бабушка тут ещё, бежит опять к матери.
- Ну вот, другое дело, - одобряет мать и убирает с его лица огрехи спешки.
- Что, готов? - заглядывает в комнату бабушка, так и не пришедшая в согласие с зеркалом.
- Всё, мам, - отвечает ей дочь и вручает сына под её ответственность.
Они не спеша выходят с ограды, провожаемые взглядами соседей, в числе которых и Анна.
- Куда это ты, Скочиха? - интересуется она.
- Да в кино пошли, - отвечает ей Маша, а Коля слышит негромкое ворчание бабушки.
- Какое твоё собачье дело, куда пошли. И всё-то ей надо знать.
Из этого резюме Коля делает вывод, что с соседкой у бабки Насти какие-то нелады. Оно и правда так.
Идти им надо было до Центрального рынка, а там на автобусе, прямо до кинотеатра "Победа". Примерно с половины пути к рынку, вдоль оград, был деревянный настил. Тротуар. Кое-где доски его подгнили и бабка Настя остерегла внука от возможных травм, взяв за руку. Коля не стал сопротивляться. Ему уже и бегать надоело, да и ослушаться бабушку было бы неразумно - вдруг психанёт и повернёт назад.
На остановке они долго ждали автобуса, а когда он подошёл, еле в него попали, столь много оказалось народа. Стоять бы Коли, если не женщина, пожилая уже, которая притянула к себе и усадила на колени.
- Давай-ка. А то затопчут, - сказала она и спросила бабку Настю.
- Далеко?
- До кина, - ответила та.
- Я тоже там схожу, - на том разговор их и закончился.
Старенький автобус натужно пыхтел, принимая на каждой остановке пассажиров, мешающих закрыванию дверей и выводящих шофёра из себя. Кондуктора, с её громким голосом и требованиями иметь благоразумие не лезть, никто не слушал. Коли сделалось душно, он вспотел, но хныкать и не пытался. Всем сложно. Стойко он переносил такое удовольствие. Бабушка стояла рядом, держась одной рукой за поручни, другой же платочком поминутно вытирала с его лица пот. Эта мелочь как-то облегчала существование в таких неимоверных условиях.
"Когда же приедем?" - думал Коля, утомлённый поездкой. Его сердечко начинало сильно биться, он трусил при поворотах. Автобус накренялся так, что казалось вот-вот перевернётся. Но водитель был опытен, поворачивал с большими предосторожностями, отчего поворот затягивался удлиняя и опасения малыша.
Но вот и центр города. Автобус сразу же опустел. Коля размялся, огляделся. Увидев бабушку подбежал к ней. Выйти ему пришлось с тётей.
- Спасибо, - поблагодарила бабушка женщину и обратилась к внуку.
- Пойдём быстрее, а то билетов не достанем. Народу пропасть.
И правда, откуда он только не валил: и с остановок, и с прилегающих улиц и на площади-то перед кинотеатром его сколько. И всё больше детей. Однако, вопреки опасениям бабушки билеты она достала и даже легко, с рук. Ушлая, она была не промах и тут. С ориентировалась моментально. И пока некоторые соображали, что к чему, она уже держала на зависть им билеты в руках, удивив и Колю. Сразу же пошли в фойе, перед входом которого билетёрша проверила законность приобретенного и только тогда пропустила. Затем, направились на балкон - там были столики, в буфете торговали газировкой, мороженым, другими сладостями. Бабушка взяла и газировку и мороженое. Потом прилично стояли у края балкона, созерцая публику с высоты. Спустились вниз и приступили к осмотру стен на которых с одной стороны висели фотографии военных наших заслуг, на другой под потолком большое полотно прогуливающегося по Кремлёвской стене Сталина с Ворошиловы. О том, что это они поведала бабушка. Ворошилов для Коли оказался нелюбопытен. Он о нём ничего не слышал. Имя Сталина производило впечатление: его постоянные упоминания и соседей и дома, давно внушило Коли какое-то подобострастие. Какой-то страх, какое-то преклонение созрело. С запрокинутой головой Коля долго стоял и смотрел на картину, затем, дернув бабушку за подол, пожелал обратиться к бюстам, где был всё тот же Сталин и невдалеке Ленин с прищуренными глазами и менее строгим лицом. Он ему больше нравится. О нём ему мать читала книжки, много рассказывала. Коля намерился хорошенько его разглядеть, но тут открылись двери и все заспешили в просмотровый, сумеречный зал.
Обратный путь на автобусе также был сложен, несмотря на то, что два пропустили.
И всё же домой Коля вернулся хоть и усталым, однако с воспоминаниями своего путешествия приятными. Он, как и в тот раз, много рассказывал о кино матери, дед Яков изволил послушать его, не мог никак дождаться с работы отца и одной только Дашеньке не рискнул пересказать сюжет ленты, помня её враждебную реакцию в прошлом.
В эту ночь Коля спал очень беспокойно. Он то разговаривал с кем-то во сне, то ругался на кого-то, то в мирный сон пускался ненадолго. Переполненный впечатлениями, он иногда даже соскакивал с койки, пугая и Дашеньку. Та закатывалась плачем и мать взяла его к себе. Здесь он успокоился и до утра не потревожил никого.