Еще неделю назад в сплошном, далеком и вовсе не страшном гуле никто бы не различил отдельных разрывов. Просто гул - будто огромный завод, будто шаровая мельница, медленно и неотвратимо перемалывающая камни в щебень, щебень в песок... а людей - в пыль. Именно так - в пыль. В мельчайшую, невидимую и неуничтожимую красноватую пыль. Которая оседает вокруг, и не разберешь - была ли эта тонкая пленка кирпичем яркого красного цвета, то ли... да-да, именно человеком.
Плохо, когда нет разницы между человеком и кирпичом. Плохо, когда и тому, и другому приходится одинаково туго. Ну человек - он хоть знает, что виноват, а кирпич?
Великолепные, прекрасные здания рассыпались пылью и прахом от одного снаряда калибра 203 миллиметра, а от пятитонной бомбы в земле появлялась чудовищная воронка и быстро заполнялась то ли газом, то ли водой - в зависимости от того, что из коммуникаций оказывалось в обнажившейся ране. Хуже всего, когда повреждало одновременно газ и канализацию - тогда в огромной яме кипело дерьмо.
Время от времени убежище сотрясалось и с потолка сыпалось что-то мелкое - то ли песок, то ли пыль, то ли не выдерживал даже превосходный немецкий бетон, возвращаясь к своему первоначальному состоянию - песок, щебень, цемент... Иногда казалось, что все держится только на тонких, натянутых до предела ниточках арматуры.
Так же, как и во всей стране.
Уже расколоты монолиты, и прочнейший человечески материал превратился в песок, в пыль и прах, и только натянутые, напряженные до нечеловеческих сил нити власти держат все вместе, заставляют стонать -но сопротивляться, гибнуть - но стоять насмерть, превращаться в прах ив золу - но ценой своем жизни заставлять врага хоть на день, хоть на час, хоть на минуту задержаться...
Зачем? Да уже низачем. Не в силах человеческих остановить ни старость, ни смерть - но все пытаются с ними бороться.
Человек, сидящий наискосок в кресле, довольно жестком и неудобном, казался стариком - а ведь год назад выглядел пожилым, но бодрым руководителем, а два года назад - только начинающим стареть мудрецом, а три... всего лишь три года назад - молодым, уверенным в себе и в народе лидером, и народ был уверен в себе, и казалось что вот-вот - и практически невесомым, совсем не тяжелым усилием враг будет сметен, и воцарится эпоха справедливости, милосердия и добра - не для всех, разумеется.
Не удалось.
- Мой фюрер! - в кабинет уже давно считалось нормальным войти без доклада. Сначала это даже нравилось старику в кресле, потом начало раздражать, затем он смирился.
- Русские проникли в туннели метро! Существует опасность обнаружения тайного хода в бункер имперской канцелярии. Мой фюрер, я прошу вас подумать о срочной эвакуа...
- Открыть шлюзы! Затопить туннели! - ответ был резким и быстрым. Как будто решение уже давно сидело в мозгу и крутилось на языке. По крайней мере, так это выглядело со стороны.
На самом же деле...
То ли ему показалось, то ли комендант бункера чуть промедлил.
- Яволь, мой фюрер.
Показалось. Щелчок каблуками. Торопливые четыре шага. Удар двери.
"В туннелях метро устроены бомбоубежища! - вдруг полыхнула новая мысль. - Госпитали! Там спрятались женщины и дети!"
Не потому ли вздрогнул и на миг задумался комендант?
На самом же деле команда затопить туннели прозвучала два раза, и первый из них был неслышен и невидим ни для кого, кроме одного, одного-единственного человека на всей земле.
Кроме фюрера.
"Все равно это единственное решение, - снова заговорил голос. -Все равно другого выхода нет. Эвакуироваться, как хотел предложить этот болван, уже некуда. Темпельгоф под контролем, до Вильгельмсгафена не добраться, а даже если добраться бы удалось - то что? Куда? В Латинскую Америку? В Аргентину? Смешно! Коалиция не оставит тебя в покое, Перона возьмут за яйца, вывернут наизнанку, и он вынужден будет тебя продать! Новые документы, домик в отдаленной деревне? Это после того, как весь мир видел твою фотографию! Ха. Пластическая операция? Да любому хирурга больше заплатят, если он тебя выдаст, и он выдаст."
Голос вдруг замолчал, а затем с новой, еще более издевательской интонацией, добил:
"Кроме того, все хорошие пластические хирурги - евреи".
Именно добил. Именно интонацией.
Когда-то все было иначе. Когда-то голос уговаривал и лебезил, подсказывал и доброжелательно указывал на ошибки. Диктовал статьи и "Майн Камфп" - и, надо сказать, результаты превосходили все ожидания. Сам бы он никогда не додумался описать не евреев вообще, а конкретного мерзкого жида в лапсердаке, со всем его мерзким видом, мерзкими пейсами и мерзкой еврейской вонью - "потому что, как правило, представители этой нации не отличаются чистоплотностью".
На трибуне голос брал управление на себя, и фюрер порой ужасался чудовищным его выходкам - "как можно! я же не клоун! зачем орать, зачем брызгать слюной и махать руками, как мельница?" - но толпа там, под балконом, вдруг колыхалась единой волной:
"Еin Volk, Fuhrer, ein Reich!"
- Sieg...
- Heeeeeil!
- Sieg...
- Heeeeeil!
- Sieg...
- Heeeeeil!
И тогда голос прятался куда-то назад, в глубину, и на трибуне снова оказывался человек, который больше всего хотел быть художником...
Вы представляете, каково художнику быть в центре внимание нескольких миллионов?
Нет, вы не представляете. Это невозможно представить. После одного из парадов он бросился к кульману - и на едином дыхании, не отрываясь, создал эскиз величайшего города всех времен и народов - с проспектами, арками, величественными зданиями...
"Неплохо, - сказал тогда голос. - Но ближе к делу. Некий фон Браун утверждает, что разработал новое оружие чудовищной эффективности. При этом он благоразумно умалчивает о такой же чудовищной стоимости. Взглянуть на проект, конечно же, стоит, дабы не расхолаживать остальных арийских конструкторов, но поддерживать - ни в коем случае! У нас и так достаточно эффективная армия, не пройдет и года, как Англия будет полностью оккупирована, а до Урала его ракетные снаряды все равно не достанут..."
- Но...
"Слушай, и не перебивай! То же касается Штрассмановских разработок по искусственному делению урана. Тема интересная, но в ближайшие пятьдесят лет ожидать практического применения не стоит. Сэкономленные ресурсы следует направить на решение более реальных задач. Суперорудие "Дора" в ближайшее время сумеет заявить о себе более убедительно, чем вся эта околоатомная возня..."
В сорок пятом, когда на улицах немецкий городов стали появляться чудовищные воронки, фюрер вспомнил эту беседу - и приказал узнать, не являются ли страшные бомбы продуктом той самой возни. Следов радиоактивности, однако, не было выявлено. Уже хорошо.
Хотя бы не так обидно.
Через два года голос изменил точку зрения, и напрямую приказал заняться атомными исследованиями, разработкой самолета-снаряда, баллистической ракеты, субмарины лодки с единым подводно-надводным двигателем...
- А не следует ли спроектировать новый танк? - неосторожно обронил фюрер. - С учетом советского опыта...
"Именно! - немедленно подхватил голос. - Тяжелый танк с непробиваемой немецкой броней, с пушкой калибром сто пятьдесят миллиметров, с широкими гусеницами и электромеханической передачей! Вес? Что вес, танк - это не балерина, инженеры найдут способ доставить его к полю боя, а там он себя покажет! То же самое касается истребителей... и особенно бомбардировщиков. Нет смысла тратиться на массовое производство устаревших моделей, это большевистстко-жидовский подход, арийцы же должны воевать при помощи новейшей, великолепнейшей техники..."
В сорок четвертом он понял, почему глаза танковых инженеров полыхнули восторгом. Жаль, что рядом не оказалось толкового экономиста.
Самолеты-снаряды оказались полным дерьмом, из ракет долетало менее половины, и только половина из половины попадали туда, куда нужно. "Тигр" и "Пантера" оттянули на себя производство "тройки" с "четверкой", а ведь слегка модернизированные, они вполне справлялись с тяжелыми танками русских... и уж заведомо
"Нужен еще более новый танк, - настойчиво жужжал голос. - Да, он будет дороже, но стоит ему появиться на поле боя..."
"Маусу" не удалось даже покинуть завод.
"Хорошо, - сказал голос. - Давай попробуем массовое дешевое производство. Эрих Бахем подготовил проект одноразового дешевого истребителя. Деревянного! Его смогут производить даже мебельные артели! Один "Наттер" своими ракетами сможет разметать в клочья строй американских бомбардировщиком, и протаранив напоследок самого наглого, пилот спустится на парашюте, и уже через десять минут будет готов к старту снова!"
Пилоту оторвало голову, а "Наттеры" были сожжены на земле.
"Я понял, - сказал голос. - Дело не в технике. Все наши проблемы от тупости и саботажа. Генералы - старые пердуны, они любят чины и медали, но ненавидят работать. Нам следует взять на себя управление войсками, и лично проектировать операции - точно так же, как ты проектируешь здания - ведь неплохо выходит, правда? Значит, неплохо выйдет и с наступлением..."
Наступление превратилось сначала в стояние на одно месте, затем в окружение, потом в холодильник и бездонную дыру в которую хоть бросай с самолетов патроны, хоть не бросай - все равно, и, наконец, в национальный позор и трехдневный траур.
Гордость немецкого флота загнали в фьорд и так же бесславно прикончили.
Атлантический вал не задержал нападающих ни на день.
В день рождения фюрера советская артиллерия преподнесла берлинцам несколько сот весомых подарков.
Что еще ? А ничего.
Все!
Все кончилось.
Похоже, голос придерживался того же мнения, потому что умолк.
Молчать - это было на него не похоже. Не умел он молчать. Непререывным жужжанием он мог заставить сойти с ума, отказаться от мяса и алкоголя, от любовниц и рисования, толкнуть в политику и на самоубийство... Самоубийство?
Можно было не спорить, не соглашаться, приводить аргументы, кататься по полу и рвать зубами ковер - но если собеседник торчит в голове, словно гвоздь - не покориться ему нельзя.
Не получится.
"Делай, как я сказал!", - настойчиво жужжал голос, когда сделать было уже ничего нельзя.
И вот - умолк.
Впервые, с того самого дня, когда юный ефрейтор героически хватанул газа и пришел в себя уже на жестких носилках. С голосом в голове.
"Эй!"
...
"Эй, отзовись!"
...
"Эй!!!"
"Ну, чего тебе?"
Голос был недоволен. Или сыт. Или сонный, сонный как обожравшийся кот - "делайте со мной, что хотите, теребите, гладьте, тягайте за хвост - все равно не проснусь!"
"Ну теперь-то ты можешь сказать мне, что ты такое?"
Когда-то давным-давно, когда еще писалась "Борьба", на подобный вопрос голос ответил: насмешливо бросил - не кто, мол, а что! - и это была единственная доступная информация...
"Не что, а кто!"
...да и в этом, похоже, соврал.
"А раньше ты говорил - "что"."
"А раньше я и был - "что"."
"Как это?"
"Ты не поймешь."
По крайней мере, такой ответ человек уже слышал. Неоднократно.
"Так объясни!"
"А на кой?"
"А просто так! Все равно скоро мы оба сдохнем."
"А вот и нет!"
Ага... и еще один кусочек мозаики лег на свое законное место. Еще тысяч десять таких кусочков - и можно делать какие-то выводы.
Но кота, кажется, удалось разбудить.
- Я не сдохну, - знакомым и надоевшим до чертиков голосом снова зажужжало в мозгу. - Я не сдохну и не исчезну, я буду всегда, и теперь я могу признаться, что был тоже всегда, я вечен и неуничтожим, а ты -ты! - ты всего лишь жалкая пустая и уже почти ненужная оболочка, и между нами говоря, и оболочка-то из тебя была никчемная, только и рвался ты к своим краскам и домикам, не понимая всей прелести разрушения... ты, имевший возможность уничтожить полчеловечества, разрушить практически всю Европу - ты не смог уничтожить даже жалкий и старый Краков, ты не смог даже стереть в порошок церкви... те несколько соборов в России и Украине - это смешно, ты мог сделать в десять и в сто раз больше - но ты струсил, испугался непонятно чего, и в результате ты здесь, а русские - они тоже уже почти здесь, и что тогда? ты не понял, что разрушая, ты получаешь силу, силу и ярость, которую можешь обратить на врагов - внешних и внутренних; ты слишком глуп и гуманен, ты не смог даже сжечь всех евреев, а ведь более слабой нации на текущий момент просто нет, и что ты сделал? ты сжег самых покорных! ты выступил фактором эволюции, ты создал новое существо -хитрое по-еврейски и злобное по-арийски, о, те кто успел сбежать, еще успеют попробовать, что это за смесь! ты уничтожил свою страну - да, но ты не впитал даже эти жалкие крохи зла, ты до последнего момента тянул с тотальной мобилизацией, а ввел ее только тогда, когда уже всем стало ясно - поздно! сопротивление бессмысленно, и народ побежал... ты поступил со своими так же, как и с евреями, только наоборот - ты уничтожил самых злых, самых сильных, а оставил трусов, дезертиров и проституток, которые сначала ложатся с русскими за свою жизнь, потом с азиатами за банку тушенки, и наконец придет время, когда немецкие девушки будут счастливы переспать с негром - ты слышишь, с негром! -за пару чулок из поганой синтетики...
- Хватит!
Старик не заметил, что произнес это вслух. Произнес? Какой там, крикнул, заорал, заверещал истерически, как заяц, в которого у него на глазах пальнул Геринг... как давно это было...
- Ты оказался полным дерьмом, тебя не сравнить с древними властителями, которые, не имея ни газовых камер, ни автоматов, опустошали не страны - а целые континенты; им было приятно помогать -слышишь, не командовать ими - а всего лишь помогать, изредка советовать и подсказывать, а не преподносить готовые разрушительные приказы, их достаточно было слегка направлять - но не ставить постоянно обратно на рельсы, и никого не нужно было оттаскивать от холста с кисточками - нет, наоборот, кое-кого из них приходилось сдерживать от уничтожения города, потому что в этом случае прочие города было бы взять намного труднее, но хватало и этого, и были пирамиды из черепов, и головы рубили не гильотиной, а саблей, и людей не травили газом, а кололи вручную - но хватало и этого, чтобы трупами запрудить реку, а ты - ты! - ты, имея новейший средства и методы умерщвления, не уничтожил даже цыган! да, иногда приходилось орать императору в ухо -разрушай! жги! убивай! - но еще никогда, слышишь, никогда не случалось уговаривать вождя всего-навсего расстреливать пленных...лагеря! это ведь твое изобретение - лагеря, то есть не твое, конечно, английское, но зачем ты вспомнил о нем сейчас? чтобы армия здоровых лбов дурели от безделья, охраняя врагов, которых тоже надо кормить? ты должен был...
- Хватит!
- Нет, не хватит, - разумеется, голосу его желание не стало помехой. - Ты хотел - теперь слушай. Ты проиграл - а я выиграл. Я выигрываю всегда, я не могу проиграть, мне нет ни малейшей разницы, чем питаться - торжеством победителя или горечью побежденного, мне не важно, чья кровь льется на мою мельницу - но мне жаль, что ты - ты! - которому я дал в руки такие карты, пролил крови меньше чем мог, намного меньше, вот поэтому с сорок второго года я начал вредить тебе, я повел твою нацию к уничтожению, и поэтому мне совершенно не жаль тебя...
- Ты сдохнешь вместе со мной!
- Нет, и еще раз нет, dummerchen, повторяю - я вечен и неуничтожим, я всегда возрождаюсь из пепла войны, и всегда набираюсь сил, и с каждым разом все больше и больше, и знаешь что - для того, чтобы сделать тебе еще хуже, я, пожалуй, возрожусь в той стране, которая внесла главный вклад в твое уничтожение... как убийца дракона, который, дотронувшись до его сокровищ, сам драконом становится; о, конечно я буду называться иначе, никакого фашизма, ну что вы, просто "особый путь"; да, это будет труднее, чем где-нибудь в Латинской Америке, лет тридцать-сорок придется пересидеть на голодном пайке в дырке, вроде Камбоджи, но потом - потом! - я вернусь, и вернусь именно в государство-победитель, я начну с малого... и знаешь что - я начну с романтизации тебя и твоей эпохи, я сделаю героями всех солдат этой войны - сначала своих, затем и твоих, я превращу эту мясорубку в благодатную тему для книг и фильмов, и сначала десятки, а затем сотни подростков будут мечтать о черной эсэсовской форме; историки-технари будут превозносить "Мауса" и "Пантеру", историки-гуманитарии будут строить альтернативки на темы - а вот если бы ты начал раньше, или нанес удар сначала туда, а потом сюда; музеи мира будут драться за ржавый "Тигр", а хреновый, между нами говоря, Me-163 станет бесценным сокровищем; это займет у меня лет десять, а потом - о, потом! - я снова начну возрождать идею неравенства наций, я научу русских гордиться тем, что они именно русские, и ненавидеть киргизов и азербайджанцев, не говоря уж о неграх, я вброшу идею о том, что негр рядом с блондинкой - это покушение на генофонд всего общества, я руками двух-трех подростков убью таджикскую девочку - и подниму нацию на защиту убийц, я развяжу войну на Кавказе - и через два года взорву дом в Москве, и армянам станут рвать глотки за то, что они черны и слегка напоминают чеченцев, а затем... о, я смогу использовать прошлый опыт! - я воспользуюсь методом доктора Геббельса - и объявлю о создании вундер-ваффе... ну, пусть, например, маневрирующей боеголовки, которую якобы сбить невозможно, пусть даже с военной точки зрения она бесполезна, но народ огромной страны так же уверует в свою безнаказанность, как уверовал твой... и правители уверуют в свою пропаганду, и начнут вести себя так, как вел себя ты, и закончится это тем же...
- Офицер!
- Яволь, майн фюрер!
Надо же, оказывается, в приемной все еще присутствовал адъютант.
- Прошу вас немедленно вызвать госпожу Браун... а также Деница, Кейтеля, Геббельса и...
Старик вдруг задумался, потом неожиданно улыбнулся и добавил:
- И пастора.
Задумался еще раз.
"Это не поможет, - снова заговорил голос. - Даже если ты отравишься ядом, спрыгнешь с моста, прострелишь голову и устроишь самосожжение, а пепел растворишь в кислоте, даже если по твоему телу промчится десятитысячный табун лошадей - я выживу и останусь, ты слышишь? я вечен и неуничтожим, ты слышишь?.."
- Да, - снова ответил вслух старик, и адъютант вздрогнул, потому что наблюдать безумие - страшно.
- Да, - повторил фюрер. - Я слышу. Но все-таки я попробую.