Утро не обещало ничего особенного - старший следователь муниципального отделения милиции майор Брызгалов рассеянно перекладывал бумаги из левого ящика письменного стола в правый. Совершенно ненужная ему справка, естественно, не находилась - майор начинал потихоньку злиться, что и являлось основным побудительным мотивом затеянных им бессмысленных поисков: слегка рассердиться, обвинив в беспорядке влюблённую в него секретаршу Зиночку, сделать ей ехидное замечание - словом, всё, чтобы нарушить благолепие прозрачного августовского утра. Однако на этот раз майор не успел довести себя до нужного градуса, выговора Зиночка не получила - очарование осеннего утра нарушил прозаический телефонный звонок:
- Слушай, Геннадий Ильич, - особенный "предпенсионный" голос полковника Зубова, - у меня тут такое дело... да, оперсводка по городу у тебя?
- Нет ещё. Сейчас заберу у Зиночки.
- Погоди, Геннадий Ильич, успеешь. Тут понимаешь...
Вслушиваясь в прерываемое слабым потрескиванием сопение полковника, Брызгалов отлично понимал: Андрей Сергеевич сейчас попытается взвалить на него очередное безнадёжное дело - или, на профессиональном жаргоне, "висяк". Нет, не напрасно сквозь умытую вчерашней грозой листву солнце брызнуло на стол майора стайкой игривых зайчиков - судьба-злодейка! Которая - по многолетнему опыту майора - с удивительным постоянством выбирает такие вот солнечные (особенно - после ненастья!) дни для своих глумливых ухмылок. Ах, если бы он успел, нарушив безмятежность августовского утра, несправедливо придраться к Зиночке! Тогда бы, возможно...
- Андрей Сергеевич, я - весь внимание.
- Знаю, майор, я твоё "внимание". Прикидываешь уже, небось, как повежливее да половчее отделаться от висяка, который я будто бы - не перебивай, Геннадий Ильич, не перебивай! - намерен на тебя спихнуть? Но и ты меня тоже знаешь: много я тебе за пятнадцать лет по-настоящему дохлых висяков подсунул? А?
- Случалось, Андрей Сергеевич, вспомните - в восемьдесят девятом? Да и в девяносто первом - тоже... А уж в девяносто четвёртом...
- А ты бы ещё вспомнил что-нибудь поновей: эдакое - с "дореволюционным" стажем! Нет... тут, понимаешь, Костенко... из транспортного отдела... ты ведь с ним хорошо знаком...
Ещё бы! Худого, длинного - "дядя, достань воробушка!" - старшего лейтенанта Виктора Костенко мог не знать разве что какой-нибудь двоечник-практикант, да и то - от силы, день или два.
Транспортная милиция: железнодорожный вокзал, сортировочная, склады, депо, забитые списанным подвижным составом многие километры ржавеющих подъездных путей - бомжи, алкоголики, проститутки, наркоманы, шпана, ворьё - редкий день, чтобы без трупа. Раскрываемость, конечно, хорошая: со своим контингентом Костенко особенно не церемонился - да и то: большинству его "подопечных" было, в общем-то, безразлично "париться" на зоне или "доходить" на воле. Но это - когда касалось своих: бесприютных, убогих, сирых. Однако стоило во владениях старшего лейтенанта обнаружиться трупу мало-мальски известной личности - образовывался самый безнадёжный, самый глухой висяк из всех, время от времени подбрасываемых майору судьбой.
- Спасибо, Андрей Сергеевич... "удружил"... мне только костенковских не хватает... у него же там... надеюсь, не с телевидения? Или - не дай Бог! - не из Думы? - с нарочитым испугом воскликнул Брызгалов.
- Что, майор, сдрейфил? Совсем меня за злодея держишь? - добродушно огрызнулся Зубов, - Некий Бутов - Игорь Олегович. В июле девяносто восьмого - ты должен помнить... ну, это - с девицами. Наш прокурор тогда - ну, ты же знаешь товарища Люмбаго! - пообещал его лет на пять законопатить, не меньше... Но скоро выяснилось, что обе девицы уже совершеннолетние и сами вели себя, мягко сказать, небезупречно... Так что - спустили на тормозах... Как прокурор ни рыпался...
Геннадий Ильич, разумеется, помнил. Хотя по службе ему не приходилось заниматься растлениями и изнасилованиями, но эта пикантная история нашумела так, что все женщины в их управлении с полгода потом ещё вдохновенно сплетничали. Смаковали, шушукаясь по углам, особо лакомые подробности и детали. В большинстве - выдуманные.
- И что же, Андрей Сергеевич, вы полагаете - наконец-то нашёлся мститель? Который дал-таки укорот этому мерзавцу?
- Ну, зачем же, Геннадий Ильич, так прямолинейно? Ну, любит - тьфу ты, любил! - Игорь Олегович женщин весьма своеобразно - и сразу же он у тебя мерзавец? - тоном профессионального оппортуниста прокомментировал полковник. - Ведь прокурор-то наш, помнишь, прямо-таки землю рыл, чтобы его хоть малость зацепить! Чтобы если уж не законопатить на зону, то хотя бы упечь в психушку! И всё равно - строго добровольно, только с совершеннолетними - ничего у него не вышло. Так что в этом отношении Игорь Олегович перед законом чист.
- Знаю, Андрей Сергеевич, я это "строго добровольно"! - непонятно, почему завёлся Брызгалов. - Нет, были, наверное, чокнутые, которым такое нравилось - ведь иную женщину сам чёрт не поймёт порой! - но, думаю, мало. А в основном - платил. Да любая из наших вокзальных дурочек за полста "зелёных" согласилась бы и не на такое! А для Бутова пятьдесят долларов - не деньги. Вот, стало быть, и позволял себе...
- Ладно, майор, остынь, - перебил полковник, - если даже и за "зелёные" - нам-то что? Это у налоговой инспекции пусть голова болит. Или у депутатов - которые проституцию до сих пор пускают "на самотёк". Нет, Геннадий Ильич, совсем бы я месть исключать не стал, но, думаю - маловероятно. И уж если месть, то, поверь старику - не из-за этих женщин...
- Так, Андрей Сергеевич, я и знал... Если от Костенко - добра не жди... Навесите на меня сейчас, а через две недели сами же будете стружку снимать... - страдальчески вздохнул майор.
- С тебя снимешь! Тоже мне - сирота казанская! А зубы-то - будь здоров! - поощрительно отозвался Зубов. - Нет, Геннадий Ильич, зря утешать не стану - по-моему, дело сложное, но не висяк. Кожей чувствую, что концы найдутся. Подумать как следует, да и побегать тебе, конечно, придётся, но ты же у нас лучший сыскарь. Как говорится - от Бога. И если не ты - то кто же? Трегубову это не по зубам. Не говоря уже о Костенко. Так что, майор, преамбулу можешь считать законченной, перехожу к сути.
Из сообщений полковника следовало, что труп Бутова ремонтные рабочие нашли на рассвете - в лесополосе, в каких-нибудь тридцати, тридцати пяти метрах от железнодорожного полотна и в полукилометре от платформы "Здравница". При паспорте, швейцарских часах, кредитной карточке - и без гроша в кармане.
- Но ты же, Геннадий Ильич, наших работяг знаешь, - уже деловым тоном, давая понять, что шутливая перепалка закончена, продолжил Зубов, - им же с утра... если какие-то деньги у покойника при себе и были, то на помин его души "ушли", я думаю, до копейки. И пусть. Деньги, наверняка, небольшие - я Костенке сказал, чтобы он мужиков, нашедших Бутова, особо не тряс: из-за нескольких жалких сотен его вдова не обеднеет. И вообще, майор, я бы на твоём месте повнимательнее присмотрелся к Алле Анатольевне. Дамочка - та ещё. Хотя... чтобы застрелила сама... не думаю... Ладно, Геннадий Ильич, мои стариковские советы... всё ещё никак не привыкну... всё ещё держу тебя за стажёра... словом - действуй. Особенно торопить не буду, но Бутов предприниматель известный, так что, сам понимаешь, затягивать нежелательно.
Распрощавшись, полковник положил трубку - Геннадий Ильич свою, умолкшую, ещё с минуту держал в левой наполовину разогнувшейся руке. Дав понять, что ни Трегубову, ни Костенко это расследование не по зубам, дело ему Андрей Сергеевич подсуропил муторное. С какого конца ни возьмись. Заинтересованных в смерти Бутова, если как следует покопать, обнаружится не менее чем с десяток - начиная с той же Аллы Анатольевны. Да и случайное убийство - хотя это крайне маловероятно - нельзя полностью исключить. И то, что после страшной ночной грозы на месте наверняка не осталось никаких следов, отнюдь не облегчит расследование.
Вздохнув, майор опустил трубку на рычаг телефонного аппарата и попросил Зиночку принести оперативную сводку: нравится или не нравится, а дело об убийстве главы производственно-коммерческой фирмы "Лотос" придётся вести именно ему. Не хотелось же Геннадию Ильичу активно. И даже не потому, что это, скорее всего, обыкновенное заказное убийство - значит, почти наверняка висяк. Нет, пресловутое шестое чувство нашёптывало майору: ох, Геннадий Ильич, возьмёшься - вляпаешься в такое... Но в какое "в такое" - об этом внутренний голос по своему ехидному обыкновению умалчивал, и майор, обозвав его нехорошим словом, погрузился в принесённую Зиночкой сводку.
В линейный отдел милиции сообщение от дежурного по городу поступило в 7 часов 20 минут. А к девяти часам, то есть к началу рабочего дня, пройдя по инстанциям, оно уже было включено в оперсводку центрального управления и разослано по всем райотделам.
Отметив завидную быстроту, с которой весть об убийстве Бутова распространилась по всем отделам их громоздкого и далеко не всегда хорошо управляемого ведомства, - да уж, глава производственно-коммерческой фирмы это тебе не какой-нибудь безымянный бомж! - Брызгалов попробовал соединиться с Костенко. Дважды набрав номер и оба раза услышав в ответ короткие гудки, майор переложил это неприятное занятие на Зиночку и постарался хотя бы на несколько минут "выключиться" из уже полонившего его стремительного течения. Не затем, чтобы что-то обдумать, нет, если перед началом сложного дела Геннадию Ильичу удавалось - пусть на мгновение - "стать над схваткой", расследование тогда шло легче, и (главное!) завершалось, как правило, успешно. Однако на этот раз "выключиться" майору не удалось - Зиночка соединилась с Костенко.
- Виктор Иванович, - обращаясь к старшему лейтенанту, все, естественно, называли его сначала по имени-отчеству, но после двух, трёх первых фраз все почему-то, даже равные ему по званию, переходили на доверительное "Витёк", - на меня сейчас полковник Зубов навесил... Сам позвонил... Пылища, чую, такая теперь поднимется... Ты - вот что... поподробнее... был на месте?
- Геннадий Ильич, - когда? - с обычной ленцой стал отговариваться Костенко, - час всего на работе, а до Здравницы ехать только... С экспертом я договорился - и не с каким-нибудь, а с Андреем Степановичем... Выехал где-то в девять тридцать... А самому... Я же понимаю - Бутова мне не оставят - думал Трегубову передадут или Анисимову, а оказалось - тебе. Ишь, как зашевелилась контора! Сам Зубов тебе звонит! Лучшему нашему следователю.
- Витёк, давай без ехидства. Лучший следователь, знаешь, - это хромой сапожник из притчи. А я - обыкновенный сыскарь. Ну, может быть, не совсем бестолковый. Да везёт иногда, опять же - тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! Ты мне вот что: скажи, кто там у тебя дежурным по станции? Соображает - или только для порядка?
- Санёк у меня, сержант - после армии. Два года уже в милиции. Ничего - толковый. У тела оставил дежурить своего напарника, а сам, сообщив в управление, ровно в девять связался со мной. Ну, а я, когда узнал, что убитый Бутов - с Зубовым. Если Бутов - дело не моего масштаба. Теперь, Геннадий Ильич, подробности. Ремонтники, значит, которые нашли труп, на станцию заявились примерно в шесть тридцать. С паспортом. Говорят, что лежал около тела. Хотя - уверен! - вытащили из кармана. Жаль, полковник мне запретил плотнее заняться ими - в миг бы голубчики раскололись! Так вот: Санёк, прихватив напарника, первым делом потопал к трупу - там десять минут идти. Осмотрел - говорит, внимательно - в спине две дырочки. Предположительно - огнестрельные. Крови, конечно, никакой: грозища-то ночью - жуть! Что было - всё смыло!
- Ладно, Витёк, достаточно. По пути доскажешь. Я сейчас за тобой - и двинем. Самому надо видеть. А ты пока позвони Саньку, пусть передаст эксперту, чтобы тело не увозили - мне необходима "картинка".
- "Картинкой" майор называл то первое впечатление, которое складывалось у него непосредственно на месте происшествия. Причём: детали, подробности - не это являлось главным. Неуловимый, почти мистический "дух местности" - вот что порой решало судьбу расследования. И если в силу обстоятельств Геннадию Ильичу почему-нибудь не удавалось получить "картинку" - работа его продвигалась и медленно, и не всегда успешно. О легендарной брызгаловской "картинке" в управлении знали все, и едва ли не все, в меру остроумия каждого, пытались подшучивать над майором.
- Так ведь ливень, Геннадий Ильич - я почему и говорю, что паспорт лежал в кармане. Если бы рядом с телом, тогда только экспертиза установила бы - чей. А ты - "картинка"! Да после такой грозы сам Шишкин, - художник, фамилию которого Костенко любил склонять по любому поводу, - не нарисовал бы никакой картинки!
- Витёк, ты бы лучше не судил, о чём не знаешь. Мне ведь - не следы... хотя, как знать, возможно, что и следы... Всё, Витёк, собирайся. Заеду за тобой через полчаса. И не забудь позвонить Александру - чтобы предупредил.
Свернув с шоссе, милицейский "Уазик" ухнул в глубокую, грязную лужу - надсадно (на первой передаче) взвыл двигатель, неприхотливый автомобильчик, переваливаясь с боку на бок, пополз по разбитой гусеничным трактором колее.
- Не-е, Гена, - провоцирующий при обращении к себе на фамильярность, в долгу старший лейтенант Костенко обычно не оставался и всех, в звании ниже полковника, после первых десяти, пятнадцати минут разговора начинал называть по имени, отчеством, как ненужной роскошью, пренебрегая - разумеется, в неформальной обстановке. - Тут около километра.
Грузный, среднего роста Бутов лежал почти на перекрёстке лесных тропинок - головой к ёлочке. Вернее, лежало тело Бутова, а вот где пребывала его душа... Брызгалов вспомнил, что по народным - ещё дохристианским - поверьям душа убитого должна находится рядом и, стало быть, видит их? Его, Костенко, эксперта, мальчишку-милиционера, санитаров с носилками - видит, и?.. Хочет что-то сказать? Назвать имя убийцы? Или ей уже всё равно? Узревшей иные миры, не интересна земная грязь?
Отвлекшегося на миг от будничной суеты майора вернул на землю по-деловому озабоченный голос Андрея Степановича:
- Геннадий Ильич, оцените моё усердие. В лесу да после такого ливня - и обе гильзы! Правда, лежали они неподалёку, стреляли с очень близкого расстояния, по сути - в упор... но всё равно... одна к тому же была затоптана - вероятно, рабочими...
- Минуточку, Андрей Степанович, мне необходимо... извините, пожалуйста, но...если вас не затруднит, - вот уж кто, в отличие от Костенко, не терпел ни малейшей фамильярности, даже принятого в их управлении дружеского "ты", - вы же знаете...
О брызгаловской "картинке" Андрей Степанович, конечно, знал и потому, не обидевшись, прошёл по тропинке до перекрёстка и, повернув налево, оставил майора наедине с покойником. Его примеру последовали все теснившиеся прежде на лесной прогалине - даже бесчувственные санитары.
Ещё мокрую после ночного дождя траву солнце то там, то тут пестрило весёлыми рыжими пятнами, над головой бормотали осиновые листочки, по обтягивающей широкую спину Бутова светло-серой ткани плаща медленно полз слепень. Геннадий Ильич наклонился, чтобы стряхнуть зловредное насекомое, но, спохватившись, - мёртвым не больно, - выпрямился и, отойдя от трупа шага на три, попробовал рассредоточиться. И вскоре это ему удалось: трава, тропинка, покойник, ёлочка, пропитанные августовским светом древесные кроны, голубые кусочки неба - всё сложилось в единый образ. Душа убитого обрела язык. Разумеется - в переносном смысле. Просто, разрозненное прежде связав в одно, майор получил вожделенную "картинку". И мог надеяться на успех предстоящего ему, очень непростого расследования.
- А теперь, Андрей Степанович, ваши выводы, - заметив, что эксперт вернулся и молча стоит где-нибудь в шести или семи шагах, обратился к нему Брызгалов.
- Гильзы, Геннадий Ильич, иностранные. Калибра 6,5 мм. Думаю - дамский "Браунинг". Но точнее - когда извлекут пули. Они в теле убитого. Одна, полагаю, попала в сердце. Стреляли, как я вам уже сказал, почти в упор. Метр, может быть, полтора - не дальше.
- Вы это определили только по гильзам? Или - ещё по чему-нибудь?
- Всё вместе. Гильзы - само собой. Но и кроме. Обратите внимание: тропинка тут поворачивает, а Бутов выходил из леса. Ночью. Вернее, поздним вечером - где-то от двадцати одного до двадцати двух часов пятнадцати минут. Трава под трупом сухая, а ливень здесь начался в двадцать два пятнадцать - Александр запомнил.
- А раньше - Андрей Степанович?
- Раньше, Геннадий Ильич, сомнительно: в двадцать один одиннадцать электричка в город, и хоть вчера был понедельник, но всё равно - дачники из посёлка. А в девять - ещё светло. Так что, если раньше, то Бутова нашли бы ещё вчера. Он ведь, заметьте, от тропинки-то лежит всего в двух шагах. Правда, трава здесь высокая... но... раньше девяти... нет, Геннадий Ильич, крайне маловероятно.
- А ещё что-нибудь, Андрей Степанович? Какие-нибудь следы? Хотя... после такого ливня...
- Вот именно. Я же не Чингачгук, чтобы по сломанной ветке определить, с каким непохвальным умыслом по этой тропинке позавчера прошествовало трое гуронов. Следов, Геннадий Ильич, полно. И на трупе - и возле. Начиная от железнодорожного полотна. Рабочие, которые обнаружили Бутова... если хотите - могу вам последовательно восстановить всю картину распития ими двух бутылок североосетинской водки. У того вон большого тополя. Тела оттуда - я проверял - не видно. Это они в ларёк - при станции - ходока направили. А тот наткнулся...
- Ну, деятели! - вмешался в разговор вскипевший Костенко, - они у меня дождутся!
- Ладно, Витёк, полковник - помнишь? - давить на них не велел. Лучше скажи спасибо, что вовремя сообщили.
- Как же - вовремя! В шесть тридцать пять электричка - минут через десять, пятнадцать Бутова нашли бы и без них! Нет, Гена, профилактическую беседу с этими засранцами я всё-таки проведу!
- Если, Витёк, успеешь. В чём - сомневаюсь. Ты сейчас, не забудь, под моей рукой. А дел предстоит... Для начала - станция и посёлок. Да - и обе деревни: Дорофеевку и Тощилино. Может быть - кто-то видел. Ведь Бутов сюда на чём-то приехал. И я сомневаюсь - чтобы на электричке.
- Геннадий Ильич, - взмолился Костенко, - да это же тьма народу! Это же дней на пять - не меньше!
- А я, Виктор Иванович, - обратившись к Костенко по имени, отчеству, Брызгалов дал понять старшему лейтенанту, что отныне и до конца расследования никакого амикошонства, - почему и сказал, что времени для "просветительской работы" среди пьянчужек у тебя не останется. И потом: "дней пять" - эка куда хватил! Если такими темпами - полковник нам поотрывает головы! Сегодня... ладно уж, пожалею, до обеда завтра - обязательно организуй! Чтобы расспросили здесь каждую бабушку. У тебя же на линии тьма народу... вот и организуй! А сам - бутовские деловые связи - займёшься ими. Знаю, знаю, - предварив возражение Костенко, сам себя перебил Брызгалов, - документация - не по твоей части. Но я же тебе предлагаю заниматься не бумагами - людьми. С кем вёл дела? Какие? Не наступил ли кому на хвост? И прочее - в том же роде. Ведь с людьми, Виктор Иванович - ты умеешь. Так что - действуй. Особенно присмотрись к приятелям. Ясно же: Бутова застрелил кто-то ему хорошо знакомый. Вы ведь, - повернув голову к эксперту, майор неожиданно сменил адресата, - Андрей Степанович, со мной согласны?
- Как вам сказать, Геннадий Ильич. По первому впечатлению - да. Но, извините, строить гипотезы - не моя специальность. Я - только факты.
- Не прибедняйтесь, Андрей Степанович, - я же неофициально. Даже вон сержанту, - Брызгалов кивком указал на Александра, - и то понятно: недостаточно хорошо знакомому человеку Бутов бы не позволил идти сзади. Или вы допускаете - сработано киллером экстра класса? Который, выследив Игоря Олеговича, сумел к нему подобраться на расстояние вытянутой руки? И намеренно застрелил его из детской хлопушки? Чтобы в первую очередь подумали на близких людей? На ту же Аллу Анатольевну? Или - на какую-нибудь из бутовских рабынь? Но уж если убийца настолько умён и дальновиден - обязательно бы сообразил: что-что, но это будет проверить легче всего! Женщин, окружавших Игоря Олеговича, следствие в любом случае не обойдёт вниманием! Нет, Андрей Степанович, чтобы профессионал - не верю. Хотя бы уже потому - что без контрольного выстрела.
- Я - тоже, Геннадий Ильич, не верю в профессионала. Но, повторюсь, измышлять гипотезы - не моя специальность. Разве что - в порядке исключения... это я вам уже не как эксперт... и, разумеется, сугубо предварительно... у вас не сложилось впечатления, что убийство произошло спонтанно? Что за минуту до выстрелов убийца - кто бы он ни был - о пистолете вообще не думал?
Этот вывод Андрея Степановича майору поначалу показался парадоксальным: нет, спонтанные убийства на бытовой почве - сколько угодно. И более: наверно, восемьдесят процентов убийств в России - именно такие: выпьют, поссорятся, схватится кто-нибудь за нож (или просто бутылкой по голове) и - будьте любезны! - труп. Однако случай с Бутовым в эту версию, казалось, никак не укладывался: представить, что Игорь Олегович приезжает в маленький пристанционный посёлок только за тем, чтобы, поссорившись с женой или приятелем, получить пулю в спину, было нельзя. И особенно версии ссоры противоречил сам этот выстрел - сзади! В спокойно идущего впереди по лесной тропинке! Разве что... какая-нибудь из бутовских рабынь? Из женщин с крайне неуравновешенной психикой?
- Андрей Степанович, а вы меня, часом, не разыгрываете? Чтобы в другой раз лопоухому сыскарю было неповадно провоцировать доку-эксперта? Убийство в состоянии аффекта - как, мол, майор этот вздор не скушает?
- Геннадий Ильич, помилуйте! В мыслях такого не было! Я же не сказал - в состоянии аффекта, я же сказал: спонтанно! Чувствуете разницу?
- То есть, Андрей Степанович, по вашему это выглядело примерно так: поздним вечером Бутов с неким - или некоей - "X" прогуливаются себе по лесной тропинке, мило беседуя, потом этот - эта - "Х" отстаёт зачем-то шага на два, выхватывает пистолет, "случайно" оказавшийся в сумочке или кармане, и ни с того ни с сего стреляет Бутову в спину?
- Вы вот, Геннадий Ильич, иронизируете, а я, знаете, думаю, что талантливо нарисованный вами шарж - достаточно точный набросок с натуры. Только - конечно - не "ни с того ни с сего". Причина была, конечно. И причина серьёзная. Но - на что я, собственно, и пытаюсь обратить ваше внимание! - убийцей до последнего мгновения, до рокового выстрела, неосознаваемая. Впрочем, психология - это по вашей части. Может быть - одно неосторожное слово...
Серьёзность эксперта несколько поколебала скептический настрой майора: - Андрей Степанович, если вы так считаете... версия весьма любопытная... но, ради Бога, на чём вы её основываете? На фактах, мной не замеченных, или - только на интуиции?
- На интуиции - да. Но не только на одной интуиции. Есть и факты. Немного. По сути - два. Вот, Геннадий Ильич, посмотрите, - с этими словами Андрей Степанович слегка углубился в лес, развернулся и стал приближаться по плавно изгибающейся тропинке. Не дойдя до трупа трёх шагов, эксперт остановился и произнёс: - Здесь. В Бутова пуля попала здесь. Обе, вернее, пули - практически одновременно. Впрочем, для него это уже не имело значения: в сердце - уверен - попала первая. И - наповал. Бутов, заметьте, Геннадий Ильич, делает ещё три шага - по инерции, по прямой - и падает лицом в траву, чуть в стороне от повернувшей влево тропинки. Это я к тому, что смерть для Игоря Олеговича была мгновенной и совершенно неожиданной. Но и - конечно, косвенно! - для убийцы тоже. Ведь если бы он обдумывал, готовился заранее - Бутову настроение спутника так или иначе, но обязательно бы передалось. А теперь, Геннадий Ильич, гляньте сюда.
Андрей Степанович подошёл к трупу, присел на корточки и, обеими руками взявшись за левое плечо, осторожно перевернул тело на спину:
- Видите? Какие безмятежность и спокойствие на его лице! Будто бы это не делец, да к тому же отягощённый всевозможными маниакально-эротическими комплексами, а прямо-таки - святой! Что, согласитесь, возможно только в одном случае: если в момент смерти мысли Бутова были легки и приятны. Если его последние секунды на этой земле никто не омрачил ни ссорой, ни бранью, ни даже тенью тревоги. Не знаю, Геннадий Ильич, как вам, но для меня вывод о спонтанном убийстве Бутова напрашивается сам собой.
Брызгалов, всматриваясь в умиротворённое лицо усопшего, усомнился в своём скептицизме: а ведь эксперт, пожалуй, прав? Чтобы умереть так спокойно - нужно полностью доверять своему спутнику...
В город майор вернулся около двух часов. Пройдя в свой кабинет, сел за стол, из левого ящика достал белую картонную папку и крупными буквами написал в три строчки: Дело об убийстве председателя производственно-коммерческой фирмы "Лотос" Бутова Игоря Олеговича. Порывшись в тумбочке, нашёл стопку финской бумаги, отделил от неё листов где-то с двадцать - и положил в папку. В эпоху тотальной компьютеризации подобные приготовления многим, возможно, покажутся до нелепости архаичными, но Геннадий Ильич хоть и пользовался постоянно информацией получаемой с дисплея, однако в таком - почти призрачном! - обличии не любил её. Когда на бумаге - майору представлялось не то чтобы надёжнее, но как-то солиднее: провереннее, что ли, временем. Закончив с приготовлениями, помогающими настроиться на рабочий лад, Геннадий Ильич вызвал секретаршу:
- Зиночка, маленький психологический эксперимент. Только по честному. Если не сможешь - тогда не отвечай.
- Опять, Геннадий Ильич, вы со своими фокусами. Ладно уж - давайте. За три-то года я, кажется, ко всему привыкла. Только, если пошлю вас к чёрту, тоже не обижайтесь.
- Ну, вот и договорились. И ладненько - без обид. Зиночка, представь себе: у тебя пистолет - не "ПМ", конечно, а эдакая лёгкая, изящная игрушечка с перламутровой ручкой. Иностранного производства. Вполне приличной убойной силы. И ты, допустим, в ссоре с мужем...
... сто раз, Геннадий Ильич! - Перебила Озяйкина. - Изверга этого, пьяницу, гада, бабника! Сто раз застрелила бы!
Получив на свой импровизированный тест столь быстрый и категорически определённый ответ, майор вспомнил, что полгода назад Зиночка с мужем - по слухам, бабником тем ещё! - разошлась окончательно и в одиночку растит теперь маленького сынишку. Эксперимент явно проваливался, и, спасая его, Брызгалов попробовал переменить тактику:
- Зиночка, извини ради Бога. Совсем, старый дурак, забыл... От мужа ты бедненькая натерпелась... Тогда - не с ним... С тем - которого ты действительно любишь... И вы поссорились... Ведь бывает?.. Даже с очень любимым...
- А что с тем, что с другим! Все одним миром мазаны! Все мужики - кобели и пьяницы! Водка да бабы - одно на уме у всех!
- Так-таки, Зиночка, и одно? А увлечения, хобби разные? Ну, марки или монеты - понятно, редкость... но, скажем, футбол, хоккей или автомобиль - у многих... или - что-нибудь экзотическое... как, например, у потерпевшего - у Игоря Олеговича?
- У этого рабовладельца?! Вот уж кому - поделом! Да будь у меня такой - без всякого пистолета убила бы! Сразу! Как только о мерзостях о его узнала - тут же убила бы!
- Зиночка, Зиночка, мне сегодня с утра полковник минут, наверное, десять втолковывал, что в пристрастиях Бутова - криминала ноль. Что если добровольно и с совершеннолетними - он в своём праве. А ты - "убила бы"! С таким-то подходом, Зиночка, и законченной мужененавистницей недолго стать. Годика через два, глядишь, и на меня будешь смотреть как на "врага народа"!
- На вас, Геннадий Ильич, никогда! Вы ведь..., - у внезапно запнувшейся Зиночки мило порозовели щёки, подыскивая продолжение фразы она на секунду сомкнула подкрашенные ресницы, а затем, распахнув их, выпалила явно не по ситуации, - такой умный! Так много знаете!
- Говоришь, умный? - Тайная влюблённость Зинаиды Озяйкиной самолюбию Брызгалова льстила донельзя, и он, кокетничая на особый лад, то есть по делу и без дела добродушно шпыняя Зиночку, всячески подогревал её: - Зато пьяница. И бабник. Теперь-то уже не так - старею, а знала бы ты меня лет десять назад! Не пропускал, как говорится, ни одной юбки! И что же, Зиночка, - уже понимая, что эксперимент окончательно проваливается, майор всё же предпринял последнюю попытку спасти его: - Меня бы тоже? Вот такого, как есть, пьяницу и бабника, если бы, допустим, я был твоим мужем - могла бы тоже? Рассердившись всерьёз - из пистолета?
- Вас бы, Геннадий Ильич, скалкой! - Психологические изыскания Брызгалова начинали тяготить Зиночку, и она попробовала разрядить разговор шуткой: - Нет, скалкой - жалко. Шумовкой. Колотила бы каждый день!
- Вот, вот, Зиночка, - всё ещё по инерции спасая благополучно скончавшийся эксперимент, майор отказался поддержать шутку своей секретарши: - Тебе даже скалкой жалко. А представь себе - из пистолета. Это ведь - "каждый день" - не выйдет. Это ведь: раз - и навсегда.
Озяйкина на несколько секунд задумалась:
- Геннадий Ильич, а зачем вам это?.. сегодня он пьяный явится... "Зинуля, Зинуля" - рассусоливает, пускает слюни... потом, не раздеваясь, повалится поперёк кровати и захрапит... мерзко, противно, но и жалко всё же... мается на оборонном своём заводе, а толку - шиш... и по три, и по четыре месяца иногда бывало... а и получит - какие по нынешним временам зарплаты?.. посмотришь на цены - плакать хочется... ну, подшабашивал... а с шабашек-то - сами знаете... но пропивал не всё... и жили бы... у всех ведь так...
... а когда - три года тому назад - у него, у гада, вдруг появились доллары... деятель там у них, товарищество организовал какое-то... ну, и мой приглянулся чем-то... я первые несколько месяцев всё дрожала - думала: или убьют, или посадят... я тогда секретаршей у вас - с полгода, наверно, уже работала... и как, и за что платят "зелёными" - не по слухам знала...
... а у моего вдруг - бабы! И не одна! Хорошо, что у нас оружием не торгуют! А то бы! Этого гада! Я бы! Я-а-а-а...
Зиночка сморщилась, всхлипнула - из глаз покатились слёзы.
В голове у растерявшегося майора замелькали болезненные самообвинения: психоаналитик хренов! Мыслитель, блин! Доэкспериментировался! Теперь утешай - "мыслитель"!
Существовал, конечно, очень надёжный способ утешить Зиночку, но, опасаясь осложнений, до настоящего времени майор к нему не прибегал. В общем-то - непонятно почему. Вероятней всего, из предубеждения, что с Озяйкиной, при глубине её чувств, но и взрывном вместе с тем темпераменте, лёгкой, ни к чему не обязывающей связи не выйдет: с ней - либо всерьёз, либо... вот именно! Свяжись - не развяжешься!
И посему, избегая общеизвестных "лёгких" путей, Геннадий Ильич избрал не самую приятную для него дорогу: рассеянно уставясь в окно, дождался, когда женские всхлипы смолкли и с покаянным видом обратился к Озяйкиной:
- Зиночка, прости старого дурака! Не думал, что для тебя это так больно... Что ещё не зажило... Мы ведь договаривались - без обид?.. Ладно, Зиночка?.. Я же - не из любопытства... Мне, правда, надо... Чтобы понять... Глупость, конечно! Разве можно понять другого? Особенно - женщину... А Бутова застрелила женщина... Уверен на сто процентов... Ну, не на сто, конечно, но на девяносто... Всё, всё, Зиночка, ты уже успокоилась - правда? И меня, дурака, простила? Договорились? А теперь, Зиночка, для тебя маленькое задание. Ты ведь не откажешься мне помочь?
В течение этого коротенького покаянного монолога Озяйкина действительно полностью успокоилась и, промокая платочком слёзы, слушала майора с большим интересом. Выполнять мелкие, не связанные с её секретарскими обязанностями поручения Брызгалова Зиночке чрезвычайно нравилось. Таким образом - ей казалось - лучи славы, падающие на знаменитого "сыскаря", его секретаршу тоже чуть-чуть высвечивают. Но и кроме... будь даже Геннадий Ильич никому неизвестным заурядным оперативником, выполнять его поручения Озяйкиной всё равно бы нравилось.
- Надо, Зиночка, позвонить Алле Анатольевне. Она об убийстве мужа пока, надеюсь, не знает, и я ей об этом хочу сообщить сам. Ну, чтобы проверить её реакцию. Первый момент - это очень важно. Таких, кто сможет притвориться в первый момент, почти не бывает. Так что вот тебе номера - рабочий, домашний и на дачу - их фирма поставляет школьное оборудование. Спросишь, например, о партах или компьютерах - неважно. Мне бы только узнать, где сейчас Алла Анатольевна - чтобы зря не мотаться по городу.
Увидев, что Озяйкина потянулась к трубке, Брызгалов остановил её:
- Зиночка, Зиночка, у Бутовой телефон наверняка с определителем! А наш номер небезызвестен.
- Я тогда, Геннадий Ильич, из автомата. Сразу же - за углом. Минута ходу.
- Из автомата... - майор задумался на две, три секунды, - тоже нельзя... сейчас-то - конечно... сейчас она проверять не будет... но после... за час до моего визита - непонятный телефонный звонок... мелочь вообще-то, но... а Алла Анатольевна баба, скорее всего, осторожная... да и, весьма вероятно, неглупая... Нет, Зиночка, сделаем лучше так: в одиннадцатой школе у меня знакомый директор. Я с ним сейчас, - произнося это, Брызгалов энергично крутил расхлябанный диск, - свяжусь, а ты оттуда, из школы... Здесь на седьмом автобусе - третья остановка... Через полчаса жду обратно - мне, понимаешь, очень желательно успеть к госпоже Бутовой сегодня. Так что, Зинаида Яковлевна, в пути, пожалуйста, не задерживайся.
Проводив Озяйкину, Геннадий Ильич сосредоточенно уставился на чистый бумажный лист, словно бы ожидая, что десница Всевышнего огненными буквами напишет на нём имя убийцы, избавив тем самым от неприятного объяснения с полковником - через неделю, когда расследование зайдёт в тупик. Вообще-то - что Бутова застрелил не наёмный убийца - эта версия давала некоторую надежду... Увы, почти не зависящую ни от его действий, ни даже от сыщицкого таланта! Ведь неизвестно, что безнадёжнее: искать наёмника-профессионала или человека - по версии эксперта - ещё за минуту до выстрела не помышлявшего о таком исходе. Правда, в последнем случае расшалившиеся нервы убийцы давали кое-какие шансы... вот только время... "щедро" отпущенные Зубовым две недели...
- 2 - -
На дачу к Алле Анатольевне Брызгалов отправился на своей допотопной "шестёрке". Сразу за городом шоссе запетляло по повторяющим изгибы поймы тальниково-ольхово-осиновым перелескам - с берёзовыми рощицами на пригорках. Вообще-то названия "шоссе" неширокая, прихотливо извивающаяся дорога вряд ли заслуживала, но... качество покрытия! Да расположенная километров на восемь к северу межобластная - всероссийского значения - магистраль и мечтать не могла о таком асфальте! Ровнёхоньком, без единой выбоинки! Уложенном на толстенную бутово-щебёнчатую подушку!
Перед длинным некрутым подъёмом в еловый бор дорогу - незаконно! - перегораживал шлагбаум. Дежурящие при нём бравого вида молодцы, узнав давно уже ставшую притчей во языцех синюю брызгаловскую "шестёрку", не спеша подняли полосатую перекладину и, дурашливо отсалютовав проехавшему майору, затеяли разговор по сотовому.
"О его приезде в Дубках, стало быть, узнают заблаговременно. Все, кому надо, - автоматически отметил настроенный на внешние раздражители уголок брызгаловского сознания. А "включившийся" через несколько секунд "аналитический центр" послал мощный, заставивший майора сосредоточиться, импульс, - Геннадий Ильич, внимание! Если Бутов вчера возвращался с дачи - охранники у шлагбаума его не могли не видеть! Остановись, расспроси, узнай!"
Но мозг уже заработал в целом и немедленно отверг скоропалительную идею: успеется! Далеко не факт, что Бутов вчера возвращался с дачи! Но главное - Алла Анатольевна! Её первая реакция!
Въезжая в посёлок, Брызгалов по давней привычке бросил взгляд на циферблат вмонтированных в приборную доску часов: шестнадцать тридцать - сорок километров от города до элитарных Дубков времени заняли полчаса. Те же самые полчаса, которые каждое утро майор тратил добираясь до своего райотдела. Из-за автомобильных, с каждым годом всё уплотняющихся, пробок.
Удобно, ничего не скажешь! Жить на высоком берегу реки, в центре реликтовой дубовой рощи - до места своих праведных (или не праведных) трудов с ветерком прокатываясь по вылизанному асфальту! Недаром земля в этом посёлке ценилась на вес золота! И всё равно её не хватало. И отступала заповедная роща, теснимая причудливой смесью "российской готики" и "сталинского ампира" - архитектурным бредом новоявленных "хозяев жизни".
На фоне этого стилистического безумия двухэтажная дача Бутовых приятно выделялась и простотой конструкции, и скромными - на глаз майора, не более двухсот квадратных метров общей площади - размерами. Впрочем, скромность и простота жилища могли происходить не из пристрастий и вкуса хозяев - но диктоваться бутовскими доходами. Зато забор, окружавший дачу, не отличался от прочих: двух с половиной метров, глухой, без единой щелочки, строгого тёмно-зелёного цвета.
Внутри - во всяком случае, в холле и просматривающейся из него гостиной - обстановка не противоречила внешнему виду дачи: современная добротная мебель без каких бы то ни было крикливых претензий казаться чем-то - ни модернистских вывертов, ни дешёвых подделок "под старину". Если бы не резной, инкрустированный перламутром - действительно антикварный - столик под телефоном да не бронзовый - тоже "настоящий" - шандал в углу, то могло сложиться впечатление некоторой безликости бутовского жилья. А так - с двумя, тремя ненавязчивыми безделушками - Брызгалов подумал: а вкус у хозяев, пожалуй, есть. Скорее всего - у Аллы Анатольевны.
Минуты через три, после того как охранник, переговорив по внутреннему телефону, ввёл в дом майора, по лестнице спустилась стройная в деловом костюме - английский стиль! - женщина. Лет тридцати, тридцати пяти. Брызгалов представился и сообщил хозяйке печальную новость:
- Алла Анатольевна... ваш муж погиб. Застрелен вчера. Тело обнаружили сегодня утром. Я хотел сказать вам сам, лично... поэтому не позвонил раньше. Извините, конечно, что не сразу, но говорить о таком по телефону... Дело об убийстве Игоря Олеговича поручено мне - вот я и решил...
- Сочетать "приятное" с "полезным"! - Резкий, после повисшей паузы, и какой-то мучительно звонкий голос. - Простите, Геннадий Ильич, глупость какая-то! Но - простите! - мне надо одной... Сейчас пришлю секретаршу.
С этими словами Алла Анатольевна повернулась спиной к майору и стала подниматься по лестнице - торопливо, нервно и вместе с тем тяжело ступая.
"Может жена, узнав об убийстве мужа, повести себя так? - сам у себя спросил Брызгалов и тут же ответил: - Да. Реакция Аллы Анатольевны более чем естественная. А сыграть? Особенно - если уже знала?"
Относительно степени конфиденциальности внутрислужебной информации майор нимало не обольщался ("кроты" в их ведомстве, конечно же, есть) и, продолжая "автодопрос", не мог исключить эту возможность: "В общем-то... если умеет владеть собой... и имеет некоторый актёрский дар... тоже - пожалуй - да..."
Завершить экспресс-анализ реакции Аллы Анатольевны Брызгалову помешала присланная ею секретарша. В первый момент Геннадий Ильич немножечко растерялся: что за чёрт! Почти что двойник Аллы Анатольевны! Рост, стать, строгий деловой костюм, рыжеватая копна коротко подстриженных волос - всё повторяло хозяйку! И даже глаза - зеленовато-серые, чуть на выкате - украденными казались у жены Игоря Олеговича! Правда, овал лица, нос, припухшие по-детски губы и слегка скошенный назад "безвольный" подбородок - её. Индивидуальное. Отличающее от Аллы Анатольевны. Но эти различия майор заметил не сразу, а сходство, напротив, поражало с первого взгляда.
- Лидия Анатольевна, - назвалась вошедшая, - можно - Лида.
Слова эти произнесены были таким мёртвым - без интонаций - голосом, что Брызгалов тут же подумал: "А ты, Лидочка, потрясена ничуть не меньше хозяйки".
- Геннадий Ильич, вы Аллу Анатольевну извините, пожалуйста. Для неё это - ужас. Десять лет вместе. Всё - вместе. Ведь она Игорю Олеговичу первая помощница. И вдруг - такое...
Слушая неживой голос секретарши, майор продолжал свои размышления: "Для Аллы Анатольевны - ужас. А для тебя, Лидочка? Вижу ведь - держишься на пределе. И?.."
Профессионализм победил сострадание. Решив, что в таком состоянии секретарша не сможет проконтролировать себя, Брызгалов сходу задал провокационный вопрос:
- Сочувствую, Лидия Александровна. Алле Анатольевне. Но и вам - тоже. Сочувствую. Вы ведь у Бутова лет пять, если не ошибаюсь?
(Майор, разумеется, не ошибался. Готовясь к посещению Аллы Анатольевны, он быстро просмотрел на компьютере всю имеющуюся об Игоре Олеговиче информацию.)
- Причём, не только на работе - и дома. Так вот, Лидия Александровна, я хотел у вас уточнить: в котором часу вчера Игорь Олегович уехал с дачи?
(Вот она - дешёвенькая следовательская уловка! О важном спросить, словно бы о несущественном! О неизвестном - как о само собой разумеющемся!)
Однако Лидия Александровна "не уловилась".
- Игорь Олегович вчера с дачи не уезжал. Вчера его не было здесь вообще. Он из города позвонил где-то в шестом часу - могу точней, у меня записано - и сказал, что ночевать, возможно, не приедет, что у него важное деловое свидание. Поэтому волноваться мы, - оговорилась Лидия Александровна, но сразу поправилась, - волноваться Алла Анатольевна начала только сегодня. После двенадцати часов. Когда ей позвонили с работы и спросили, где Игорь Олегович. Его сам Фёдор Степанович, с которым он договорился на одиннадцать тридцать, полчаса уже дожидается - вот-вот сорвётся крупный контракт... Только тогда Алла Анатольевна забеспокоилась... Ведь Игорь Олегович в деловых вопросах всегда был такой пунктуальный... Всегда... Был...
Брызгалову показалось, что Завалишина сейчас заплачет, но она, выдержав паузу, продолжила тем же механически ровным голосом:
- Только тогда Алла Анатольевна - мне... велела обзвонить его знакомых... всех...
Что Завалишина не врёт - майор уже не сомневался. Так сыграть могла только гениальная актриса. Да и то: на сцене - не в жизни. А главное, какой смысл врать, если её показания очень легко проверить? Ни на дурочку же, ни на патологическую лгунью Лидия Александровна нисколько не походила.
"Значит, в Здравницу Бутов выехал из города... Или ещё откуда-то... Да, явно не тот случай, чтобы "пришёл, увидел, победил". Ни одну из этих женщин - ни Бутову, ни Завалишину - на кривой козе не объедешь! - отметил незанятый в разговоре участочек брызгаловского сознания: - А не попробовать ли?.."
- Лидия Александровна, ради Бога, простите, но один личный, можно даже сказать, интимный вопрос. Никоим образом не относящийся к делу. Так что, если обидитесь - пошлите меня подальше. Понимаете, одолело любопытство... Чем вы с Аллой Анатольевной красите волосы?
У Завалишиной дрогнули ресницы, и её серо-зелёные глаза с изумлением уставились на майора - будто бы в омертвевшем воздухе повеяло освежающим ветерком. Впервые - за время их разговора.
- Геннадий Ильич, не знаю... зачем вам это?.. но... если хотите... ни Алла Анатольевна, ни я волосы ничем не красим. У нас - естественные.
- Не может этого быть?! - почти непритворно удивился Брызгалов. - Если бы у одной - и то редкость! Но чтобы у двух женщин разом? Такой неповторимо красивый цвет? Нет, Лидия Александровна, как хотите, а я не верю! Такое совершенство природа не повторяет!
От столь откровенного комплимента майора лицо Завалишиной чуть зарделось, но она быстро овладела собой и ответила по-прежнему механически ровным, правда, несколько ожившим голосом:
- Геннадий Ильич, мы, кажется, немного отвлеклись... а вам... спрашивайте... лучше меня, чем Аллу Анатольевну... мы с ней вчера вместе целый день работали с документами... и сегодня до двенадцати - вернее, до звонка с работы - тоже... и всё о том, что вчера и сегодня - лучше меня... а ей, Геннадий Ильич, вы же понимаете, очень больно...
"Ишь, защитница! Ей больно... а тебе? Конечно, Алла Анатольевна - хозяйка: для тебя "высшее" существо... Да, ничего не скажешь, "выдрессировал" тебя Игорь Олегович классно... А что, Лидочка, если о вашем любовном "триумвирате" я тебя - поподробнее? Расспрашивать стану от "А", до "Я"? Надолго хватит твоей изумительной выдержки? - мелькнуло в голове Брызгалова, но майор тотчас подавил это искушение: - И чего ты добьёшься подобным образом? Слёз? Истерики? Тебе это надо? А может быть - нравится? Как покойному - Игорю Олеговичу?"
- Лидия Александровна, пока в основном всё. Конечно, не исключено, что в дальнейшем возникнут новые вопросы. Но сейчас - если Игоря Олеговича вчера не было дома - всё.
- В таком случае, Геннадий Ильич, давайте перейдём в гостиную. Простите - не предложила сразу. Но всё так неожиданно... Игорь Олегович... И Алла Анатольевна... Если вы не возражаете - я сейчас к ней... А к вам она - как только сможет.
С этими словами Завалишина провела майора в гостиную, усадила в удобное - в меру мягкое - кресло, на расположенный рядом журнальный столик поставила пепельницу и поднос с соком, минеральной водой, откупоренной бутылкой вина, фужером и двумя высокими стаканами.
- Геннадий Ильич, ещё что-нибудь? Кофе? Коньяк? Сигары?
- Спасибо, Лидия Александровна. Всё - более чем. Я ведь не собираюсь особо засиживаться. Если Алла Анатольевна через пятнадцать минут не спустится - пойду. Сегодня я - не затем, чтобы допрашивать. Просто... посчитал своим долгом сообщить лично...
На обратном пути дорогу перебежал заяц. Умеренно суеверный майор чертыхнулся и сбросил скорость: сильно зашкаливающая за сто стрелка спидометра обосновалась между отметками "восемьдесят" и "девяносто". "Молодец косой, - мысленно поблагодарил зверька Брызгалов: - Пусть "хозяева жизни" сами себе на этой дивной дороге разбивают головы и ломают шеи. Для себя построили - сами пусть и ломают"
Всё раздражение из-за почти напрасно потраченного времени нашло себе выход в этом завистливом пожелании. Завистливом - неосознанно. Ибо сознательно Геннадий Ильич неудачником себя не считал, вполне довольствовался славой лучшего "сыскаря", а бешеные деньги - что же, сегодня они есть, а завтра?..
В свой кабинет майор вернулся в десять минут седьмого и, застав в приёмной задержавшуюся Зиночку, чуточку насторожился. Номинально её рабочий день заканчивался в 18.00, однако обычно, если не было ничего срочного, секретарша уходила домой вскоре после пяти, мотивируя это тем, что обеденный перерыв она практически не использует, перекусывая на месте бутербродами с чаем.
- Зиночка, и ты тоже? С каким-нибудь жутко "приятным" сюрпризом? Ну, и денёк! Ладно - выкладывай. Что ещё тут без меня стряслось?
- Геннадий Ильич, звонил Костенко. Просил вас - когда вернётесь - сразу позвонить ему. Если поздно - домой. Я спросила, что за спешка, а он меня - "любопытной Варварой".
- И это всё? Только - Костенко?
- Ещё из финансового отдела. И прокурор. Но они ничего передавать не велели.
- Зиночка, и ты из-за костенковского звонка задержалась на целый час? Притом, что я мог вообще сюда не вернуться? Застрял бы, допустим, у Аллы Анатольевны. А они с Лидией Александровной - её секретаршей - знаешь, какие гостеприимные хозяйки! Не поговорили и десяти минут, а мне уже и "Боржоми", и грейпфрутовый сок, и "Рислинг" - чтобы, значит, во рту не пересохло.
- Ну да, Геннадий Ильич, вы скажите ещё, что и ночевать пригласили, и девочку предложили на ночь - какую-нибудь из бутовских... нет, Геннадий Ильич, всё-таки я вас иногда не понимаю! У них там такое горе, а вы не успели вернуться и шутите, как ни в чём ни бывало?
- Это, Зиночка, профессиональный цинизм... Вообще-то - защита... Ты ведь со мной три года - я думал, привыкла... Конечно, у них горе... И не только у Аллы Анатольевны... Но, Зиночка, я, по-твоему, что: должен был вернуться в расстроенных чувствах? А как, скажи, пожалуйста, мне бы тогда работать? Искать убийцу Игоря Олеговича?
- Ну, Геннадий Ильич... не знаю... вроде бы - всё правильно... только...
- Всё, всё, Зиночка, дискуссию на эту интересную тему давай отложим на потом. А сейчас: мне - работать, тебе - домой. Мальчишка-то твой, небось, заждался?
Слегка расстроенная - и не только тем, что её жгучее любопытство (на даче у "рабовладельцев" - как там и что?) осталось неудовлетворённым - Зиночка собралась и, попрощавшись, ушла. Закрыв за женщиной дверь, майор снял телефонную трубку.
Разговор с Костенко "достойно" завершил весь, сложившийся так бестолково день. И на станции, и в Дорофеевке, и в Тощилино между шестнадцатью и двадцатью часами понедельника пять человек видели машину похожую на бутовскую "Ауди". Такого же серебристого цвета. А может быть - светло-серого? Бежевого? Салатного? Может быть! А если не "Ауди"? Если - "Вольво"? "БМВ"? "Форд"? А почему бы и нет! Вполне возможно! Одним словом, светлый автомобиль иностранного происхождения. Да при такой "точности" показаний ещё повезло, что нашлось только пять человек свидетелей!
Около восьми, включив нелюбимый им - но и незаменимый - компьютер, Геннадий Ильич подвёл по обыкновению итоги дня. В целом - не обнадёживающие итоги. Убит известный предприниматель, времени на расследование в обрез, а кроме того, что потерпевший, скорее всего, хорошо знал убийцу, в сущности - ничего. Круг подозреваемых - и то не очерчен. Да что - не очерчен - даже и не намечен толком! Алла Анатольевна с Лидией Александровной с большой долей вероятности исключаются: нет, взаимное алиби - вовсе не алиби, но двое охранников, экономка, кухарка, горничная... А ни жена, ни секретарша - обе не дуры, чтобы попасться на явной лжи! Да, подстроить они, наверно, могли бы - опять-таки, это никак не стыкуется с версией о спонтанном убийстве. Если только сама эта версия не притянута за уши. Но, вспоминая труп на лесной полянке, (спокойствие и безмятежность бутовского лица!) майор не мог не считаться с мнением эксперта. Уж если всегда крайне осторожный Андрей Степанович отважился на гипотезу - значит, полностью в ней уверен. А когда Гавриков в чём-то уверен - он практически не ошибается. Но... эксперт всё-таки эксперт, а не Господь Бог... поэтому, на девяносто девять процентов соглашаясь с Андреем Степановичем, один процент Брызгалов на всякий случай "зарезервировал" - мало ли что!
А кроме жены и секретарши? Кого ещё можно заподозрить? Теоретически - всех. Экономку, кухарку, горничную и даже охранников. Однако, оставив в стороне мотивы, была ли у них возможность? И здесь та же самая ситуация, что в случае с Аллой Анатольевной и Лидией Александровной: если имел место преступный сговор. Что само по себе уже крайне маловероятно да вдобавок: совершенно не вписывается в картину убийства Бутова.
А шире? Если обратить внимание на всех, у Игоря Олеговича побывавших "в рабстве", женщин? Даже - самое короткое время?
Просидев полтора часа за компьютером, Брызгалов убедился: путь мало перспективный. В июле девяносто восьмого года, после случившегося скандала, следствие выявило несколько десятков добровольных рабынь, которых легко было разделить на три категории. В первой - самой немногочисленной - рабыни по призванию. Таких, включая Лидию Александровну, за всё время Бутовских экспериментов, то есть с тысяча девятьсот девяносто третьего года, насчитывалось всего восемь. Их имена майор с дисплея переписал в блокнот. Ко второй категории можно было отнести женщин ради куска хлеба - в данном случае выражение, скорее, фигуральное - согласных на всё. Для которых "рабство" - по идее - могло бы являться выходом из их порой крайне запутанных жизненных ситуаций. Казалось бы, такие - если вспомнить с какой беспечностью женщины в наше время идут на панель - должны были составить самую многочисленную группу. Ан, нет! За все семь лет выявилось только девятнадцать женщин, принадлежащих к этой категории - а закрыв дело осенью девяносто восьмого, прокурор продолжал собирать материалы на Бутова. И все они были на виду: секретаршами, горничными, домоправительницами верой и правдой служили в Дубках новым "хозяевам жизни".
"Уж не переросло ли в бизнес для Игоря Олеговича его экстравагантное хобби, - подумал майор, ознакомившись с данными о трудоустройстве бутовских воспитанниц: - А что, вышколенная рабыня - товар штучный: может, наверно, стоить многие тысячи долларов?"
Наконец третья категория: "любопытствующие" - Брызгалов объединил одним словом всех легкомысленных искательниц острых ощущений. Самая многочисленная - компьютер выдал около пяти десятков имён - и наименее чётко очерченная группа. В основном, очень молодые женщины: от восемнадцати - пунктуальный Бутов строго следил за тем, чтобы в его экспериментах участвовали только совершеннолетние - до двадцати пяти лет. Хотя, конечно, попадались и старше: одна даже - сорокашестилетняя. Причём - сильно пьющая. "Ей что же, - мысленно съехидничал Брызгалов, - в качестве опохмелки требовалась плётка?"
К этой же третьей группе следовало отнести двух юных стервочек, из-за которых в июле девяносто восьмого и загорелся весь сыр бор. "Надо надеяться, урок им Игорь Олегович преподал запоминающийся надолго?", - продолжал игриво иронизировать Геннадий Ильич. Но уже скоро, как-то враз посерьёзнев, с удивлением отметил, что расследованием убийства Бутова он занимается только один день, а его отношение к потерпевшему изменилось едва ли не радикально: от активной неприязни - утром, до почти симпатии - вечером.
Дома, в однокомнатной холостяцкой квартире, Брызгалова дожидался Барсик - крупный трёхцветный кот, всем бешено рекламируемым кошачьим кормам предпочитающий сырые яйца. А также - молоко, мясо, свежую рыбу. Однако сырые яйца - вне конкуренции. Геннадий Ильич как-то полюбопытствовал: есть ли предел его аппетиту - так Барсик, урча и облизываясь, спокойно сожрал семь штук и, не удовлетворившись этим, стал "вымяукивать" восьмое. Которого, опасаясь за здоровье своего прожорливого питомца, хозяин ему не дал.
Отстранив то трущегося о левую ногу, то тыкающегося мордочкой в вылизанную плошку кота, Геннадий Ильич достал из холодильника яйца и разбил два из них - проголодавшийся Барсик с жадностью набросился на любимое лакомство. Майор тоже проголодался и посему, дабы не возиться с ужином, поставил на газ воду для чая и алюминиевую сковородку: яичница с колбасой - традиционное холостяцкое меню. Вообще-то, готовил Геннадий Ильич неплохо, изредка даже любил готовить - вот только времени на это занятие у него, как правило, не находилось.
После ужина кот с хозяином устроились перед телевизором: Брызгалов - в кресле, Барсик - у него на коленях. Минут двадцать поиграв кнопками пульта и ни по одной из пяти программ не найдя ничего стоящего внимания, Геннадий Ильич переместился к столу: увы, сегодня и дома он не найдёт покоя - убийство Бутова полностью овладело его мыслями.
Майор закурил и, поглаживая устроившегося на соседнем стуле ласкового зверька, попробовал определиться с делами на завтра - если сейчас ему не удастся сделать даже это, то заснуть будет трудновато. Особенно острым гвоздём в голове у Геннадия Ильича засел, казалось бы, вопрос не первостепенной важности: зачем, никого не предупредив, Бутов поехал в Здравницу? Туда, где кроме платформы для пригородных электричек да допотопной вагоноремонтной мастерской нет ничего примечательного: ни торговли, ни серьёзного производства, ни даже какого-нибудь подпольного увеселительного заведения. А судить о том, что Игорь Олегович в понедельник после шести часов не просто уехал, а именно улизнул из города, были все основания: в шесть он покинул офис, и больше его никто не видел. Мало того: не слышал тоже никто - телефонный звонок жене (в семнадцать пятнадцать) оказался едва ли не последним его звонком. Во всяком случае - из зарегистрированных. Разумеется, не исключались новые свидетели; их выявлением, кроме Костенко, занималось ещё двое оперативников, но в голове у Брызгалова назойливо вертелось одно только это: почему - в Здравницу? И более: ему казалось, что, ответив на этот вопрос, он разгадает тайну убийства Бутова.
Чтобы отделаться от не дающей покоя мысли, Геннадий Ильич положил на завтра бутовские деловые связи передать Анисимову, а Костенко поручить Здравницу и обе деревни - чтобы тот съездил лично, чтобы ужасно "ценных", вроде сегодняшних, относительно марки и цвета виденного автомобиля, показаний было как можно меньше.
Это другим - а самому? Самому, хочешь не хочешь, шесть идейных рабынь Игоря Олеговича - две в разное время уехали из города и первостепенного интереса для следствия до поры до времени не представляли.
Ещё на работе, просмотрев прокурорский список, Брызгалов пришёл к выводу, что в первую очередь необходимо заняться рабынями по убеждениям - ибо они казались майору женщинами с крайне неустойчивой психикой. И, если согласиться с мнением эксперта о спонтанном выстреле, требовали к себе самого пристального внимания. Вернее, не шесть, а пять - алиби Лидии Александровны особых сомнений пока не вызывало.
Вторую группу воспитанниц, из восемнадцати трудоустроенных в Дубках, майор без особых колебаний вывел из поля зрения - психология этих женщин казалась ему понятной. Если бы Игоря Олеговича застрелила одна из них, то уж ни в коем случае не спонтанно. Нет, только с заранее обдуманными намерениями - что мнительный и осторожный Бутов почти бы наверняка почувствовал.
И наконец третья - самая многочисленная и вместе с тем самая разношерстная - группа: от легкомысленных искательниц приключений и умеренных мазохисток, до - не исключено! - клинических психопаток. Только представительницы этой группы в июле и августе девяносто восьмого года дали показания против Игоря Олеговича, но, на счастье Бутова, настолько противоречивые и фантастические, что даже прокурор понял - не для суда. Обвинения в растлении и изнасиловании этими показаниями никак не подтверждались, а прочее... работягу, бомжа, учителя, имея в качестве доказательств подобный бред, прокурор мог бы посадить - но не предпринимателя. Разумеется, для местной "жёлтой" прессы "дело Бутова" оказалось золотоносной жилой - о, как она тогда порезвилась! Но и только: объёмистые тома бутовского дела в конце концов попали в архив. Лишь прокурор - в порядке личной инициативы - понемножечку продолжал копать...
"А ведь он, - осенило Брызгалова, - со смертью Игоря Олеговича проиграл окончательно. Никаких обвинений Бутову - хоть тресни! - прокурор уже предъявить не сможет. Вот, стало быть, зачем, преодолев всегдашнее высокомерие, позвонил сегодня! Надеется, что, расследуя убийство, я ему поднесу на блюдечке какой-нибудь "жареный" факт? Теперь уже не для обвинения, теперь - в качестве сувенира! Дабы он лишний раз удостоверился в своей правоте и непогрешимости! А вот дудки тебе, Николай Иванович! Если очень свербит, то каштаны из огня таскай сам для себя! - резюмировал, за прошедший день проникшийся симпатией к потерпевшему, майор, но тут же и спохватился: - А ведь в прокурорском архиве о воспитанницах Бутова может содержаться что-нибудь крайне любопытное? Нет, отбросив всякую неприязнь, завтра обязательно позвонить ему! Прямо с утра, часиков в десять. Наобещав старому маразматику что угодно - Игорю Олеговичу теперь уже ничем не навредишь при всём желании".
Время приближалось к полуночи, кое-как угомонив взбудораженные мысли, майор уже собирался ложиться спать, и тут его словно бы озарило: чёрт возьми, а просто любовница у Бутова быть могла? Из женщин, не рвущихся в рабство ни добровольно, ни за деньги? Как же, "рабыни" - восток, экзотика - вот на них все и зациклились! И я - недоумок! - тоже. А на самом деле - всё много обыденнее и проще? Не зря же злосчастная Здравница так прочно засела в башке! А вдруг там у Игоря Олеговича самая обыкновенная женщина? Ведь самые обыкновенные - они-то как раз и есть самые непредсказуемые!
Сон упрямо не шёл, и Брызгалов, ворочаясь с боку на бок, обмусоливал эту, пришедшую напоследок, мысль.
"Но откуда у обыкновенной российской женщины быть пистолету иностранного производства? И вообще - пистолету? Как справедливо заметила Зиночка, разреши у нас свободную торговлю оружием - половина жён перестреляла бы своих мужей! Нет, как ни крути, а "обыкновенная" женщина что-то не вытанцовывается! Ничего себе "обыкновенная": с браунингом - по соседству с помадой и пудрой - в сумочке! Но Здравница? Ведь Бутов зачем-то туда поехал?"
Геннадию Ильичу долго не удавалось справиться с бессовестно обнаглевшими мыслями: они зудели, свербели, жгли, суля восхитительную бессонницу - с головной болью и дрожью в руках на утро. Сражаясь со своей давней, при начале всякого нового расследования посещающей регулярно мучительницей, майор вставал, зажигал свет, курил - не помогало. Заснуть удалось где-то в пятом часу - после двух стаканов портвейна.
И приснившийся сон достойно "вознаградил" Брызгалова, подытожив весь проведённый в бесплодных хлопотах день...
... то ли фантастическая бойлерная, то ли огромный пустой гараж: кругом отопительные радиаторы, трубы, изношенные автомобильные покрышки и почему-то детские резиновые мячи. Полутемно. Свет падает только из невидимого, находящегося где-то далеко вверху окошка - узким, косым пучком. Он сам - Геннадий Ильич - совершенно голый, в собачьем ошейнике, на цепи. Раб? Господин? Неясно. А в пучке золотистого света - сияющая! - Она. Госпожа? Рабыня? Нет. Что-то другое. Скорее всего, та самая - в гетрах и кожаной куртке - "комсомольская богиня". С лицом то ли Лидии Александровны, то ли Зиночки. Подразнивая многохвосотй плёточкой, приветливо улыбается - лукаво соблазняя Геннадия Ильича вступить в какую-то непонятную и, похоже, безнравственную игру. А на душе у майора странно: светло и пусто. Да, вопреки тревожной полутьме помещения, светло, но при этом - пусто.
В половине восьмого, разбуженный резким звонком будильника, Брызгалов ещё несколько минут полежал в постели, собирая осколки своего удивительного сна. Вчерашний внутренний голос будто напророчил: возьмёшься за расследование этого преступления - угодишь в такое...
- 3 -
Разговор с прокурором, кроме неприятного осадка в душе, ничего Геннадию Ильичу не дал. С плохо скрываемым злорадством Старший Советник Юстиции начал с пространного резюме: он, мол, всегда предчувствовал, что Бутов плохо кончит. И правильно! Жаль только, что смерть для этого извращенца была слишком лёгкой! Вот если бы в девяносто восьмом году его удалось посадить, тогда бы - да! Тогда уголовники - ревностные хранители нравственного здоровья нации - этому зарвавшемуся выродку разъяснили бы что к чему!
(Что уголовники являются хранителями нравственного здоровья нации - прокурор, естественно, не сказал но из контекста его филиппики это вытекало само собой.)
За сим энергичным вступлением последовали бредовые идеи и до смешного глупые предложения Николая Ивановича: дескать, на даче у Бутова необходимо провести тотальный обыск - с привлечением служебных собак: мол, наверняка на его участке закопаны трупы замученных им женщин. В качестве доказательства своих фантазий прокурор выстроил непогрешимую, на его взгляд, логическую схему: рабынь Бутов плетью сёк? Сёк! В цепи заковывал? Заковывал! По несколько дней на воде и хлебе держал? Держал! Значит - на всё способен! А на замечания Брызгалова, что способен, не значит - сделал; что постегать плёткой и искрошить бритвой на мелкие кусочки - вещи всё-таки разные; и что маньяки, которые действительно убивают женщин, со своими жертвами ни через Интернет, ни по газетным объявлениям, как правило, не знакомятся - Николай Иванович лишь саркастически хмыкнул: мол, его, стреляного воробья, на либеральной мякине не проведёшь. И пусть лучше майор, взяв ордер на обыск, поспешит на бутовскую дачу - пока Алла Анатольевна...
Тут уж Геннадий Ильич, не выдержав, перебил вошедшего в раж законника: - Перезахоронит трупы? Одна? Или с помощью секретарши? Или (чего уж там мелочиться!) и жена, и секретарша, и экономка, и горничная, и охранники - одна, возглавляемая Игорем Олеговичем, банда маньяков? Из какого-нибудь американского триллера?
Прокурор обиделся и повесил трубку. Брызгалов, обозвав старика непечатным словом, тут же покаялся: "Прости, Господи. Нечаянно сорвалось!".
Покаявшись, сразу забыл, простив себе мимолётную вспышку гнева. Вообще-то, сказать "прости, Господи", было для Геннадия Ильича примерно тем же, что произнести "чур, меня" или сплюнуть через левое плечо - элементарным магическим обрядом, а никак не религиозным покаянием. И с особенной лёгкостью подобные словечки срывались у майора в начале всякого мало-мальски запутанного расследования - когда ещё ничего неясно, сплошные домыслы и догадки, а куча разрозненных фактов в какую-нибудь систему, хоть убей, не складывается.
Таким нехитрым способом примирившись с надзирающими сверху силами, Брызгалов попросил Зиночку созвониться с Галушкиной, Сидоренко, Васечкиной, Олудиной и Ковальчук - пятью "идейными" рабынями Игоря Олеговича. Хотя, прежде чем поручить это дело Зиночке, майор несколько минут раздумывал: не лучше ли - неожиданно? Чтобы - врасплох? Но быстро пришёл к выводу: поздно! Слухи об убийстве Бутова наверняка уже распространились по городу! Даже вчера, разговаривая с Аллой Анатольевной, он не мог быть уверен, что она не знает о смерти мужа. А уж сегодня-то...
Однако до того, как Зиночка успела соединиться хотя бы с одной из бутовских женщин, позвонил Костенко.
- Геннадий Ильич, есть некий Сазонов. Музыкант. Играет в ансамбле. Они в "Золотом якоре" - это ночной клуб - шабашат по субботам и воскресеньям. Так вот, по моим сведениям, он уже два года путается с Аллой Анатольевной. Что любовник - утверждать не берусь, но вместе их видели часто. Думаю, надо проверить - есть ли у него алиби на понедельник?
- Вот и проверь, Витёк, - по привычке оговорился Брызгалов, но сразу поправился: - Тьфу ты, Виктор Иванович, проверь музыканта. Только попозже. А сейчас - Здравница. Лично. А то вчера твои хлопцы такой материал собрали... Совсем, Виктор Иванович, распустил подчинённых! Так что - давай лично! Мне, знаешь ли, твоя "Антилопа гну" серо-буро-малинового цвета всю ночь не давала спать - работнички!
- Какая ещё "Антилопа гну"? Опять, Геннадий Ильич, ехидничаешь? Издеваешься над бывшим механизатором широкого профиля? Крестьянином от сохи?
- Ты, Виктор Иванович, что? В Думу никак намылился? В аграрную фракцию? Вот попадёшь - там такая демагогия в самый раз! А у нас, понимаешь ли, не оправдываться, не разглагольствовать, а работать надо! То ли "Вольво", то ли "Форд", то ли "Ауди" - удружил, называется! Гибрид от скрещивания молотилки со швейной машинкой "Зингер" - как есть "Антилопа гну"! "Механизатор от сохи" - ты бы по телевизору не только голых баб и вампиров, ты бы, уж если читать не любишь, и другое бы посмотрел чего: про ту же самую "Антилопу гну". Юрский там в главной роли... Ладно, Виктор Иванович, прости, завёлся: прокурор наш с утра достал - два года уже на пенсии, а всё старому дураку неймётся... Значит, так: первым делом - Здравница. Есть соображение, что у Бутова там кто-то был. Постарайся выяснить. А бой-френдом Аллы Анатольевны я пока сам займусь. Как его, говоришь, зовут?
- Сазонов Денис Викторович. Музыкант в "Золотом якоре". Выходит, Геннадий Ильич, начальству, как всегда, сливки, а нам - труженикам - паши?
- Ну да, на тебе попашешь. А сливки? Вот погоди, полковник через неделю начнёт снимать с меня стружку - не позавидуешь.
- С вас, Геннадий Ильич, - полковник, а вы - с меня. С вас - через неделю, а вы - сегодня.
- Всё, всё, Виктор Иванович, поговорили - и будет. Дело муторное, а времени - ни хрена. На орехи, думаю, всем достанется. Вернёшься из Здравницы - звякнешь. Если поздно - домой.
Пока майор разговаривал с Костенко, Зиночка соединилась с хозяевами двух бутовских рабынь. Одним из них оказался Фёдор Степанович, с которым, по словам Лидии Александровны, Бутов должен был встретиться во вторник в одиннадцать часов тридцать минут. Поэтому первый визит Геннадий Ильич решил нанести ему.
Фёдор Степанович, полный лысоватый блондин немного выше среднего роста, принял майора в своей конторе - или, по новомодному, в офисе. Хотя три арендованные в бывшей коммуналке комнаты, несмотря даже на евроремонт, на что-нибудь большее, чем контора, по мнению Брызгалова, не тянули. Что при явных связях и тайном богатстве господина Пушкарёва являлось едва ли не вызовом всему городскому истеблишменту.
Не успел Геннадий Ильич переступить порог пушкарёвского кабинета, как хозяин, гостеприимно поднявшись навстречу, заговорил первым:
- Здравствуйте, Геннадий Ильич. Должен признаться - ждал. Со вчерашнего вечера. Точнее - с шестнадцати часов. Когда узнал - вы уж не обессудьте, но своего информатора я вам открывать не буду - об убийстве Игоря Олеговича. Скажу вам больше: что с Бутовым приключилось несчастье - заподозрил раньше. Когда он, не предупредив, не пришёл на нашу заранее оговорённую встречу. И это, когда большая половина деловой репутации Игоря Олеговича держится - извините, держалась - именно на его аккуратности, точности и исполнительности. Да - образован... И в работе с компьютером - мастер. Но для самостоятельного бизнеса главное не это - главное связи. Которых у Бутова поначалу почти что не было, если, разумеется, не считать Кузнецова - отца Аллы Анатольевны.
В этот ошеломляющий словесный поток майор еле-еле сумел вставить своё официальное "здравствуйте" и, сидя на пододвинутом Пушкарёвым стуле, размышлял, почти не вслушиваясь в излияния бизнесмена: "И где же ты, Фёдор Степанович, освоил азы "репрессивной психологии"? Подавить собеседника, не дать ему собраться с мыслями и таким образом создать иллюзию своего всеведения - это, думаю, умеет даже Костенко... Вот только со мной, господин Пушкарёв, не выйдет. Такие трюки я освоил уже на третьем курсе юрфака!"
- Фёдор Степанович, извините, вынужден перебить, - невежливо, но в разговоре с "психологическим террористом" весьма эффективно, - а Алле Анатольевне вы сообщили сразу? В шестнадцать часов? Или - немного позже?
Однако Пушкарёв умел не только нападать, но и неплохо держал удар:
- Что вы, Геннадий Ильич, с какой стати? Ни вчера, ни сегодня ничего я ей не сообщал! Убийство Игоря Олеговича не такая, знаете ли, новость, которой было бы приятно поделиться с Аллой Анатольевной. Я ведь её едва ли не с детства знаю, и очень хорошо себе представляю, какой это для неё удар. Да и вам, уголовному розыску, перебегать дорогу... зачем мне лишняя головная боль? Ведь информация у меня сугубо неофициальная, можно даже сказать, секретная... Нет, не такой уж я неотзывчивый чурбан - если бы Алле Анатольевне это как-то могло помочь, конечно бы, поделился с ней. А так... Нет, если она узнала - то не от меня.
- Фёдор Степанович, вы так оправдываетесь, будто вы мой подчинённый. А на самом-то деле - ого! Где вы - и где я! И разница явно не в мою пользу! Я ведь об Алле Анатольевне вас только к слову спросил. А вообще-то заехал совсем по другому поводу. Ваша горничная - Вера Максимовна - она ведь с девяносто шестого и по девяносто восьмой рабыней была у Бутова?
- Была! Ну и что? Ей в девяносто восьмом уже двадцать семь исполнилось! Или вас прокурор настроил? Наш неуёмный товарищ Люмбаго? А знаете... пошлите его к чёрту! Из Игоря Олеговича в девяносто восьмом вволю он попил кровушки! Как же - разоблачил "маньяка"! А утечка информации в прессу? Его рук дело! Этого несгибаемого борца с враждебной идеологией! Да будь, как прежде, его власть - он бы упёк не только Бутова! Пересажал бы половину его рабынь! Как, - Пушкарёв на секундочку замолчал, подыскивая язвительное сравнение, и, не найдя его, продолжил с прежним запалом, - нераскаявшихся проституток! Которых растлил - ими же сам растлённый! - Игорь Олегович. Вы же помните, какие абсурдные приговоры ещё лет десять назад порой выносили наши суды? Но и так - с подачи этого маразматика - некоторые наши газетёнки, помните, в какой раж вошли? Бутова не просто с грязью - с говном смешали! Ведь с той поры - вы это скоро и так узнаете - дела Игоря Олеговича сильно пошатнулись. Думаю, если бы не Алла Анатольевна - верней, не её папа - вряд ли бы он вообще поднялся.
- Спасибо, Фёдор Степанович, приму к сведению. Но ваша ценная информация, - произнося слово "ценная", майор постарался придать своему голосу максимально возможное безразличие, чтобы ирония чувствовалась лишь лёгким намёком, - мне почти ничего не даёт. Вы ведь не скажете, кому конкретно мешал Игорь Олегович? Кто и какие, кроме самого потерпевшего, понёс убытки в связи со скандалом в девяносто восьмом году? Кто, стало быть, мог желать его смерти?
- Почему же - скажу? Конечно - не обо всём. Вы ведь, Геннадий Ильич, понимаете, что большинство из спрошенного вами - коммерческая тайна? В сохранении которой заинтересованы многие серьёзные люди?
На слове "серьёзные" Пушкарёв сделал еле заметное ударение - то ли по привычке, то ли давая понять Брызгалову, что в тонкости бутовского бизнеса не следует вникать особенно глубоко.
- И ещё, Геннадий Ильич, подозревать-то я подозреваю, но доказательств у меня, естественно, никаких. Так что, если ошибусь, в клевете меня после не упрекайте... Институтский товарищ Бутова - Андрей Яновский - вот к кому стоит присмотреться. И не просто друг - компаньон. Был им, вернее, до осени девяносто восьмого. Компьютерщик экстракласса. Даже лучше самого Игоря Олеговича. Но как бизнесмен - ноль. До того, как бутовские дела пошли под гору, он у них в фирме, будучи, в сущности, на подхвате, получал очень приличные деньги. Такие, что приобрёл участочек в Дубках. Скромный, конечно, всего-то 15 соток на неудобьях, но ведь - в Дубках! И флигелёк поставил. Разумеется, не ахти какой - то ли четырёх, то ли пяти-комнатный - но опять-таки: газ, вода, центральное отопление, канализация, городской телефонный номер - всё путём!
Заговорив о недвижимости Яновского, Фёдор Степанович мало-помалу воодушевился, отошёл в сторону от сути дела, но скоро вернулся к предмету разговора.
- А когда случился скандал, то Бутов был вынужден отказаться от бесполезного компаньона и предложил своему другу ставку рядового компьютерщика: долларов, кажется, двести пятьдесят. Яновский тогда жутко обиделся, ушёл из фирмы - и с тех пор на вольных хлебах. Компьютерщик его класса без куска хлеба с маслом не останется. Тем более - знакомый с бизнесом. Поссорился он тогда с Игорем Олеговичем крепко - месяца два, наверно, они друг с другом не разговаривали. Потом помирились - всё-таки старая дружба - но, конечно, уже не то.
- Фёдор Степанович, я пока в вашем рассказе ничего такого, что заставило бы Яновского подозревать больше других, не вижу. Ну, случилась размолвка, ну, лишился он тёплого местечка, но ведь не так - ни с того ни с сего. Он же не мальчик, должен был понимать, что Игоря Олеговича позарез припёрло. И потом - когда это случилось? Два года тому назад. Нет, чтобы два года держать зло - нужна не такая обида.
- Погодите, Геннадий Ильич, погодите. Это пока вступление. Главное - Алла Анатольевна.
- Что, ещё один любовный треугольник?
- О музыканте, значит, вам уже доложили? Но вы, Геннадий Ильич, этим сплетням не верьте. Ведь у нас как: стоит женщине два раза показаться в ресторане с мужчиной - сразу скажут: хахаля завела. Нет, здесь другое: Алла Анатольевна действительно любит музыку, а Сазонов, по её словам, сам-то я в этом не разбираюсь, очень талантливый флейтист. Ну, и она у него вроде как спонсор - ну, там на конкурсы проталкивает, концерты организует, чтобы не век ему по кабакам играть. Нет, Геннадий Ильич, поверьте моему опыту: здесь ничего такого. А вот Яновский... Тут действительно треугольник. Причём - давний. Ещё до свадьбы. Когда и он, и Бутов - оба за ней ухаживали. Конечно, как и что там у них сейчас - толком не знаю, а сплетничать не хочу. Но, обратите внимание, со смертью Бутова...
Брызгалову надоели эти клеветнические намёки, и он опять перебил Пушкарёва:
- Всё равно, Фёдор Степанович, не убедили. Нет, что поделились - спасибо: времени мне сэкономили... думаю, правда, не много времени... и Сазонова, и Яновского я так и так обязан проверить - а вот ваши подозрения... нет, не убедили, Фёдор Степанович... хотя к сведению, конечно, приму. А сейчас, если у вас нет больше ничего конкретного - Вера Максимовна. Мне необходимо допросить всех бывших бутовских рабынь, а она по телефону сказала моей секретарше, что без вашего разрешения никаких показаний давать не будет. Так что, очень прошу - заметьте, Фёдор Степанович, в интересах следствия - позвонить ей и сказать, чтобы не дурила. Пусть, если это ей нравится, в свои садомазохистские игры играет с вами, а не со следствием.
- Причём здесь садомазохистские игры? Вера Максимовна вовсе не мазохистка, а рабыня по убеждениям! По природе, по духу, уж не знаю там по чему ещё, но она - рабыня. Для которой беспрекословное повиновение хозяину является смыслом жизни. Впрочем, Геннадий Ильич, вам этого не понять... Я ведь, честно сказать, и сам... вроде бы "рабовладелец", а всё равно понимаю плохо... Когда мне её два года назад - скажу по секрету, в погашение долга - привёл Игорь Олегович, я тоже, как вы сейчас, подумал, что она из тех женщин, которых в постели заводит плётка, а оказалось - совсем не то. Плётка ей не нравится ни под каким соусом: ни в постели, ни так. Но, поскольку рабыня, понимает, что без наказания ей нельзя - и терпит. И более: принимает с благодарностью. Хотя, уверяю вас, никакого удовольствия при этом не испытывает. Скорее - напротив... Это, Геннадий Ильич, я вам говорю к чему: отнеситесь, пожалуйста, к ней с пониманием - не смотрите на неё, как на чокнутую.
- Что значит - "с пониманием"? Ваше Величество Госпожа Рабыня - так обращаться к ней?
- Ох, Геннадий Ильич, не зря о вас у подследственных слава идёт, как о первостатейной язве! Где, скажем, Костенко, не мудрствуя лукаво, - в морду, вы словом много больней достанете! Как обращаться... обыкновенно! По имени-отчеству. Не проявляя, по возможности, ненужного любопытства. А то в девяносто восьмом товарищ Люмбаго всё пытал Веру Максимовну, как, мол, она дошла до жизни такой? Чтобы из обыкновенной советской женщины - вы же знаете, терминология у прокурора ещё та! - вдруг захотеть стать рабыней? Под чьим тлетворным влиянием? Добровольно? Не может быть! И, если не хочет попасть в психушку, пусть лучше расскажет, каким именно образом Бутову удалось её растлить? Ну, и далее - в том же роде... Так вот, Геннадий Ильич, я очень надеюсь, что в таком тоне и таких вопросов у вас к Вере Максимовне не будет?
- Что "в таком тоне" - это, Фёдор Степанович, я вам обещаю твёрдо - не будет. А вот о чём спрашивать Веру Максимовну - это уж мне решать.
После столь категорического завершения разговора Пушкарёву не оставалось ничего иного, как, созвонившись с горничной, приказать ей ответить на все вопросы следователя, ничего не утаивая. Но последнее слово Фёдор Степанович всё-таки решил оставить за собой:
- Теперь, Геннадий Ильич, на Верочкину искренность можете положиться полностью. Гарантирую - от вас она теперь ничего не скроет. Потому как - рабыня. И если хозяин ей что-то приказал, то - свято.
Однако такой возможности - оставить за собой последнее слово - Пушкарёву майор не дал:
- Премного вам, Фёдор Степанович, благодарен. Особенно... если раньше вы не приказали ей прямо противоположного... врать, например, напропалую! А всякое слово хозяина для рабыни свято...
(Передразнивая Пушкарёва, майор ни сном, ни духом не ведал, какой трагический оттенок вскоре приобретёт эта невинная фраза.)
Езды от конторы до городской квартиры Фёдора Степановича было минут пятнадцать - по удобной, ещё "обкомовской" трассе. Правда, теперь, когда новое городское начальство облюбовало другой квартал, экологически более привлекательный, прежнее сквозное - бывшее "им. Ленина" - шоссе сплошь утыкали светофорами, и по Романовской улице прокатиться, как встарь, "с ветерком", было нельзя, но всё равно, в сравнении с прочими, набитыми под завязку улочками и переулками, требовалось значительно меньше внимания - мысли Геннадия Ильича рассеялись и потекли свободно.
"Стареешь, Фёдор Степанович, стареешь! "Рабыня обязана беспрекословно повиноваться", а сам то назвал её ласково - "Верочкой"! И ведь два раза оговорился. В постели - оно, конечно... а так... нет, господин Пушкарёв, никакая она тебе, к чертям, не рабыня! И все эти разговоры о её якобы рабском положении оставь для своей супруги! А для меня они... ладно, Фёдор Степанович, вольному - воля. Мне твои семейные взаимоотношения - до лампочки... Что же до Веры Максимовны... а ведь здорово я угадал-то! Ай, да Бутов, ай, да бизнесмен! Хотелось бы знать, что было вначале: социально-эротические фантазии или деньги? "Воспитывая" рабынь, ты пришёл к мысли, что на этом можно прилично заработать - или уже вначале? Набирая первых "студенток", уже думал о "прибавочной стоимости"? Эх, не там прокурор копал! Ему бы не зацикливаться на твоих извращениях, а натравить на тебя налоговую инспекцию...
А Костенко-то - тоже гусь! Ну, погоди, он у меня дождётся! "Нарыл", понимаешь ли, музыканта и думает: ах, выкопал мозговую косточку! Совсем обнаглел старлей! Вконец распоясался! Привык у себя на линии из бомжей да вокзальных проституток выколачивать показания кулаками - и по-другому уже не может! Ну, ничего - попотеть ему у меня придётся...
А Фёдор Степанович - ишь! Прямо-таки выводит меня на Яновского! Интересно, с каким умыслом?.. Витёк - понятно: "механизатор от сохи" - ему лишь бы не работать... а вот господин Пушкарёв?.. на Яновского я всё равно бы вышел - ан, нет: назвал... зачем?.. чтобы напакостить?.. непохоже... не тот масштаб... вывести из-под удара?.. а в этом, пожалуй, что-то есть... а если не Яновского, если таким образом господин Пушкарёв надеется вывести из-под удара себя? А что: того времени и тех сил, которые я затрачу на этого компьютерного гения, глядишь, да и не достанет на самого Фёдора Степановича?.. может он на это рассчитывать?.. может! Только, господин Пушкарёв, напрасно! Достанет! На всех! И на Яновского, и на музыканта, и на тебя! Хотя музыкант, похоже, действительно дохлый номер... а вот давний приятель Бутова... несостоявшийся претендент на руку и сердце Аллы Анатольевны...
Увы, непогрешимый эксперт, как мне ни жаль вас огорчать, но приходится расставаться с версией о спонтанном убийстве. По крайней мере - в отношении мужчин. Мог, мог, какой-нибудь из знакомых Бутова застрелить его хладнокровно! Заранее всё спланировав! А что из дамского "Браунинга" - так ведь удобная вещь! Маленький, лёгкий, с хорошим боем и - что особо ценно! - вовсе не оглушительным выстрелом. А если в этот момент - там ведь до железной дороги всего метров сорок? - проходил поезд, то никто бы и в двадцати шагах не услышал выстрела из такого оружия! Что же касается дам... так уж и быть, Андрей Степанович, пока - заметьте, пока! - я соглашаюсь с вами: если стреляла женщина, то, скорее всего, спонтанно. А дальше... дальше - посмотрим..."
Визит к Вере Максимовне не внёс никакой ясности - напротив: напустил нового тумана. Кареглазая, темно-русая, в кружевном передничке поверх простенького, однако же дивно скроенного и пошитого льняного платья - всей этой продуманной до мельчайших деталей скромностью она будто бы предупреждала: я всего лишь маленькая, беззащитная девочка и своих "взрослых" непонятных вопросов мне, пожалуйста, не задавайте. Они меня могут смутить, обидеть - и только. Ответов на них вы всё равно не получите. Да, вы, как взрослый, можете меня наказать - я расплачусь, стану просить прощения, но, тем не менее, не отвечу, ибо ничего не понимаю в ваших взрослых играх.
Попивая ледяной гранатовый сок - та же стандартная сервировка для посетителей, что и на бутовской даче: минеральная вода, фруктовый сок, сухое вино - Брызгалов с каждым вопросом всё более убеждался: внешний вид Веры Максимовны полностью гармонирует с её внутренним миром - миром шести-семилетней девочки. Гармонирует до такой степени, что иной раз, когда, казалось, она уклоняется от ответа только из одной детской вредности, хотелось взять её и отшлёпать. Подавляя в себе вспышки этого, намеренно провоцируемого Верой Максимовной желания, майор пытался понять: изумительная игра? духовная сущность? защитная реакция? причудливая смесь и того, и другого, и третьего?
Увы, после нарочито наивных ответов на его первые, "пристрелочные" вопросы Брызгалов понял: всё дальнейшее будет переливанием из пустого в порожнее. Нет, на прямо спрошенное, где был Пушкарёв вечером понедельника, горничная, не запнувшись ни на секундочку, сказала, что дома. Весь вечер и всю ночь? Да, с семи вечера и до восьми утра. И она, Вера Максимовна, сможет подтвердить это официально? Конечно. Если Фёдор Степанович ей так велит. Что значит - велит Фёдор Степанович? Хватит играть в девчонку! Ведь она взрослая женщина и в полной мере несёт ответственность за дачу ложных показаний! Пусть миленький Геннадий Ильич её, пожалуйста - ну, пожалуйста! - простит, но по-другому она не может. Как скажет Фёдор Степанович - так и будет. Если скажет, чтобы она подтвердила официально - она подтвердит, а если нет...
Промаявшись таким образом около часа, майор распрощался с Верой Максимовной и - в раздражении - сел за руль. Почувствовав настроение своего хозяина, упрямый "жигулёнок" долго не заводился и обиженно зафыркал только после пятого или шестого нажатия на стартёр.
"А нашего прокурора-то можно, пожалуй, и пожалеть? - размышлял Брызгалов на обратном пути: - Представляю, Николай Иванович, как тебя достали бутовские рабыни! Ты ей, к примеру: если не хотите помогать следствию, значит вы психически больной человек! - а она тебе: Николай Иванович, простите, миленький, но без согласия Игоря Олеговича... Да, товарищ Люмбаго, теперь я не удивляюсь, почему ты свихнулся на этом деле! Вынужден был уйти на пенсию! Думал, что схватил за руку обыкновенного растлителя и насильника, а оказалось - чёрта! Немудрено, что тебе с тех пор повсюду мерещатся окровавленные девочки!"
"Чёрта, не чёрта, - продолжал размышлять майор, - а что-то такое "запредельное" в Игоре Олеговиче, пожалуй, было. И "бизнес" его - явно второстепенное. Чтобы в той же Вере Максимовне почувствовать её "детскость" и помочь этой - наверняка, глубоко скрытой! - инфантильной части её природы выйти наружу и расцвести, полностью заслонив всё более позднее - для этого требуются не коммерческие способности! Нужна абсолютная увлечённость своей идеей! Да плюс - огромный талант психолога! Ох, Игорь Олегович, царство тебе небесное, человечком ты был масштабным! И математиком, и бизнесменом, и?.. Уж во всяком случае, не примитивным "рабовладельцем", из тех, которые, насмотревшись и начитавшись хлынувшего к нам "забугорного" вздора, хватаются за плётку и, спеша "осчастливить" женщин, утверждают будто таким нехитрым способом помогают им раскрыть свою истинную сущность! Нет, Игорь Олегович, ты умнее. Несравненно умнее этих доморощенных адептов то ли "исконной русскости", то ли западной чёрной фантастики! Веру Максимовну ты ("ловец человеков"!) поймал, угадав в ней огромный заряд нерастраченной инфантильности - женщину превратив в девчонку! А других? Как и на что ты поймал других? Ту же, допустим, Лидию Александровну?"