Памяти друга - художника Стуканова Леонида Александровича.
13
- А ВРЕМЕНИ У ТЕБЯ, ТАНЬКА, НЕТ!
Всю вторую половину этого долгого майского дня вертевшаяся в уме абстрактная фраза вдруг обрела конкретное содержание: если сегодня-завтра не объяснишься с Лёвушкой - миллион лет одиночества тебе обеспечен! И дело не в Марии Сергеевне, нет... на Льва обратила внимание... кто, спрашивается?! Вздор! Глупости! Чушь собачья! Кто, кроме тебя, мог в Великореченске обратить на него внимание? А точнее - кроме тебя и Валентины?.. Что? Опять эта ведьма не первой свежести?
Однако сердце подсказывало: нет! На сей раз вдова художника ни при чём. Но если не Мария Сергеевна, не Валентина - то? На вернисаже? Верней - на банкете? Ага! Будто она не знает местных великореченских мымр! Нет, здесь что-то другое, но... что?
Конечно, совсем исключить юную, неведомую ей чаровницу Танечка не могла - и тем не менее... сердце не указывало артистке ни на одну из человеческих дочерей - нет, здесь что-то совсем другое... каким-то таинственным образом связанное со звездой Фомальгаут... И не с пьесой неизвестного ей драматурга, а именно со звездой. Которой, возможно, не существует? Да нет, чёрт побери, конечно же, она существует! Незнакомая ей звезда! С какой бы иначе стати... к чёрту! Выдумал или не выдумал драматург это название - но Лёвушку ревновать к звезде? Для этого надо так повредиться умом... Господи! Что за несусветная чушь лезет ей в голову?!
А всё потому, что времени полдвенадцатого, а Лёвушки до сих пор нет... Вот сердце и изобретает разные страхи... А ведь Лев предупреждал, что может заночевать у этих деятелей. Ну, если паче чаяния они там напьются. Правда, Павел алкоголя не употребляет ни под каким видом, но Пётр - отнюдь не трезвенник... Что же касается Ильи - чёрт его знает... нет! Нельзя было Лёвушку отпускать одного к этим сектантам! Спектакль, видите ли? Несыгранная Нора! Уединиться, понимаешь ли, потребовалось ей идиотке! Жди теперь, беспокойся, воображай неизвестно что! Нет, необходимо было поехать с ним! Было! Необходимо! Ну да, задним умом мы, ох, как обыкновенно крепки... нет - чтобы вовремя... теперь вот заговаривай растревоженное сердце... ищи утешительные слова...
После возвращения из театра - о, как она сегодня спешила домой! - прождав Окаёмова около полутора часов, артистка тихо запаниковала: Господи! Спаси и сохрани моего Льва! И в этой жизни, и в той! Избавь нас от десяти тысяч веков одиночества!
(Вот уж воистину: "...с любимыми не расставайтесь"! Водите их за собой на поводке! А ещё лучше - скуйтесь одной цепью, и... в царство свободы? В цепях, стало быть... но ведь хочется! Чтобы всегда быть вместе! В нашем - таком ненадёжном! - мире...)
"Танька, кончай мандражировать! - за десять минут до полуночи приказала себе артистка и выпила полстакана водки. - Вот увидишь, всё будет хорошо. Ну, употребил Лёвушка лишнего, остался переночевать у наших самодеятельных "мистиков" - и правильно! А завтра с утра вернётся... к тебе - между прочим... поскольку - твой... а Марии Сергеевне - кукиш с маслом!"
После второго полстакана Татьяна Негода окончательно успокоилась: во-первых, ничего нехорошего с Лёвушкой не случится, а во-вторых - из дочерей человеческих никто, кроме ужасной Марии Сергеевны, не покушается на вымечтанного ею седобородого принца... да, но Мария Сергеевна?.. к чёрту! Нельзя зацикливаться на этой инфернофилке! Лёвушка - вот о ком... гадать, думать, переживать... от века - женская доля... а если ещё и театр?
Сегодня Татьяна Негода сыграла Нору на нашесть с плюсом - по оценке влюблённой в фигурное катание костюмерши Варечки. Или: "безоговорочно хорошо" - по дорогому для артистки признанию очень нещедрого на похвалу Глеба Андреевича. "Ведь можешь же, если постараешься! И очень даже отлично можешь! А за вчерашнее... ох, Татьяна, Татьяна... ладно! старое поминать не будем... ведь сегодня... ты-то хоть сама понимаешь - какую Нору сыграла сегодня?"
Танечка понимала, но всё равно похвала Подзаборникова чрезвычайно льстила творческому самолюбию артистки - и если бы... но... увы! Понимала Танечка и другое: ещё несколько спектаклей - Льва на завтрашний она непременно приведёт! - и всё: благодаря не замечаемым прежде оттенкам блестяще сыгранная Нора станет, вполне возможно, её лебединой песнью - в Москве в ближайшие десять лет нечего и мечтать о подобной роли. Да и то: если Глеб Андреевич найдёт в себе силы простить ей предательство и порекомендует заболевшую от любви артистку какому-нибудь из московских приятелей режиссёров. В противном случае... страшно даже подумать! Ведь не быть артисткой она не может! Но и без Лёвушки - тоже! Ах, пока он ещё не твой?..
- Мой!
Вопреки Марии Сергеевне, режиссёру Подзаборникову, чувству долга и даже собственному артистическому призванию кричал Татьяне Негоде упрямый внутренний голос. Мой - и ни инфернофилке-жене, ни звезде Фомальгаут Лев не обрыбится! Ни женщине, ни звезде... которая - чёрт возьми! - отчего-то застряла в голове... или - действительно?.. нечитанная ею пьеса незнакомого драматурга - выдающееся творение? Способное принести мировую славу провинциальному театру? Увы - без неё... да нет - вздор... в наше время слава без центрального телевидения... без "четвёртой власти"...
Водка оказалась выпитой вовремя - а впрочем, когда две-три рюмки водки бывают не вовремя? - и о предстоящем нелёгком выборе, и о заночевавшем в подозрительной сектантской "коммуне" Льве Ивановиче умягчённая алкоголем артистка могла думать, уже не испытывая тревоги: не мандражируй, Танька! Всё "устаканится" наилучшим образом! Ведь Лёвушка - твой! А Мария Сергеевна - вопрос недолгого времени! Ещё здесь - в Великореченске - седобородый принц сделает судьбоносный выбор! Наконец-то разорвёт нити связывающие его с инфернофилкой женой! И это не тебе, а ей предстоит миллион лет одиночества! И правильно! Так ей и надо! Миллион лет одиночества! Впрочем, Господь милостив и в пакибытии (после одного-двух веков служения в борделе) найдёт какого-нибудь утешителя этой свихнувшейся адолюбке - чего уж! Если не из сыновей человеческих, то - из ангелов! Вот только Льва этой садистке уже не мучить! Ни в этой жизни, ни в той! Баста! Лев больше не принадлежит Марии Сергеевне! Теперь он её - Татьянин! Этот материализовавшийся седобородый принц! Отныне он навеки принадлежит ей! И в этой жизни, и в той! Принадлежит?..
...а почему бы и нет!
Танечка сонно зевнула и с сожалением легла на пустующее сегодня просторное двуспальное ложе - по казенному именуемое кроватью. По случаю жары, укрывшись лишь тонкой белой простынкой: облекшей и задрапировавшей женское тело так, что уснувшая артистка обрела вид ожившей античной статуи - к сожалению, сегодня некому было созерцать это божественное совершенство: Лев Иванович хоть и имел запасной ключ, но так и не воспользовался им этой ночью...
* * *
И в то самое время (около половины первого), когда в Великореченске уснула Татьяна Негода, в Москве проснулась, а вернее, очнулась от тяжёлого обморока-сна Мария Сергеевна - на полу своей, в данный момент едва озарённой неугасимой лампадкой, напоминающей монашескую келью комнаты: очнулась ничего не помня и, соответственно, не понимая - где это она и что с ней? И первым осознанным ощущением женщины было: она у себя дома... а далее - Боже мой! Во тьме, на полу и, главное - голая! Притом, что уже лет пять длинную ночную сорочку она снимала с себя лишь в ванной - жутко стыдясь обнажения и потому все водно-гигиенические процедуры совершая, по возможности, в темпе. И вот сейчас... Господи! Какое новое испытание Ты мне послал? Или - НЕ Ты?..
Мария Сергеевна очнулась окончательно - и от стыда запылало не только лицо, но и всё её греховное тело: Боже! Неужели ей не почудилось?! Неужели этот страшный кошмар случился в действительности? К несчастью - не почудилось...
В темноте на ощупь нашарив сорочку, женщина первым делом прикрыла греховную наготу, затем, щёлкнув выключателем настенного бра, подобрала разбросанные по полу колготки, трусики, лифчик, платье и в оцепенении уставилась на змеящийся прямо под иконой Девы Марии кожаный брючный пояс... нет! Как до живой ядовитой твари, она сейчас совершенно не в силах дотронуться до этого ремешка! Но и оставить его глумливо свернувшимся прямо под иконой Владычицы - тоже немыслимо!
И Мария Сергеевна, преодолев страх и брезгливость, осторожно, будто гадюку за горло, большим и указательным пальцами правой руки захватила у пряжки эту необходимую принадлежность мужского туалета и отнесла её в комнату мужа.
(Ну почему бы жалкому брючному ремешку было не обернуться свирепым бичом с колючками?! Который в клочья изорвал бы кожу на её любострастном греховном теле! Тогда бы... а что - тогда бы? Физические боль и страдания отвлекли бы её от бесовских соблазнов? Ой, вряд ли... как бы - не напротив... ибо прорывающиеся вопреки воле Марии Сергеевны воспоминания о примерещившемся ей "катании" на спине у голого мужа говорили женщине, что тогда ей хотелось гораздо большей боли, чем та, которую могли причинить даже самые сильные из наносимых себе ударов Лёвушкиным ремнём. И ещё... однако воспоминания о приключившихся в результате этой бесовской "скачки" двух или трёх бурных оргазмах женщине удалось подавить - к сожалению, не надолго.)
Повесив ремень на спинку стула - вернуть его в Лёвушкины джинсы, продев для этого в петли-хлястики, женщина (из отвращения к своему греху) сейчас не могла - Мария Сергеевна поспешила в ванную: смыть, смыть с себя весь этот ужас - и побыстрее!
С силой вырывающиеся из лейки душа горячие тугие струи помогли женщине взять себя в руки: Мария Сергеевна с головы до ног обливалась шампунем, до хруста перетирала (порой выдёргивая) волосы на голове и прочих местах, яростно (до боли и красноты) скребла мочалкой молочно-белую (свойственную натурально рыжим женщинам) нежную кожу - и снова, и снова! Намыливалась и тёрлась, скреблась мочалкой и горячими струями смывала мыльную пену - и снова, и снова! Конечно, мочалкой и мылом смывая с себя не материальную грязь, а чувства греховности, вины и стыда! Грязь, так сказать, духовную.
После совершённого ею ритуального - языческого, по сути! - яростного омовения, Мария Сергеевна завернулась в просторный байковый халат, а всё бывшее на ней в момент подстроенного Лукавым грехопадения: трусики, лифчик, колготки, ночнушку, платье бросила, не сортируя, в алюминиевый таз и, насыпав стирального порошка, залила кипятком - всё бывшее на ней необходимо очистить! Учинить всеобщую духовно-нравственную дезинфекцию!
Обуреваемая этими же, покаянно-гигиеническими настроениями Мария Сергеевна за малым не вылизала всю свою и без того идеально чистую комнату, затем надумала совершить генеральную уборку - чтобы и в Лёвушкиной комнате, и в общей, и на кухне, и в ванной - но в этот момент силы её оставили, женщина рухнула на кровать и разрыдалась: Господи, ну за что? Ты посылаешь ей такие тяжкие испытания? Или - НЕ Ты? Но в таком случае зачем попускаешь Врагу творить свои гнусные беззакония?
"Прости и помилуй, Господи! - сообразив, что её недостойный ропот весьма смахивает на богохульство, Мария Сергеевна поспешила откреститься от этих кощунственных мыслей. - Знаю, что Ты не посылаешь нам непосильных испытаний - и значит... значит..."
Взгляд женщины упал на лик Девы Марии, память вернула ей все подробности недавнего искушения и сердце кольнуло ужасом: "Владычица - это Ты?! Не Лукавый, а Ты говорила мне: дескать, покатаешься непотребным образом на спине у голого Льва - родишь от него ребёнка?! Но, Владычица, чтобы Господь поощрял любострастие - неужели такое возможно? Нет, Владычица, - это не Ты! Не Ты - родившая Бога Дева! Чистая и Непорочная! Враг это, Враг! Опоганил мои душу и тело! Наполнив их бесовской похотью!"
Увы: интеллектуально-духовные потрясения последних дней пробили солидную брешь в защищающей от противоречий и соблазнов земного мира броне Марии Сергеевны - искусственная стерильность Высшей Реальности уже не могла удовлетворять её глубинные морально-нравственные запросы. И, соответственно, не удавалось свалить на Лукавого все, искушающие женщину, греховные помыслы - чего уж! Покататься на спине у голого Льва, взбадривая упрямца ремешком, внушила ей Дева Мария! За эти любострастные игры пообещав ребёнка! Неистово ею желаемого и - казалось бы! - уже невозможного... И только два совпадения останавливали смешавшуюся женщину от того, чтобы согласиться с этой, исходящей будто бы от Девы Марии, греховной рекомендацией: отец Никодим! А также - Лукавый! Ведь сначала священник, а вскоре Враг ей посоветовали то же самое! Священник - в шутку, а Враг - на полном серьёзе! Для разжигания любострастной похоти в греховных эротических играх использовать кожаный брючный пояс. И вот теперь - с ними в лад! - Дева Мария. Да ещё - разнообразила эту блудную игру: предложив нагой покататься на голом муже?!
"Нет, Владычица, это не Ты! - кричал Марии Сергеевне возмущённый разум, - Ты, Дева Мария, Ты! - лукаво нашёптывало размякшее от любострастных картинок сердце. - За мою искусственную фригидность! Причём - не столько за явную телесную фригидность нескольких последних лет, сколько за таившуюся со времени злосчастного аборта фригидность душевную: когда тело ещё будто бы и пылало в Лёвушкиных объятиях, а душа уже схватывалась ледяной корой! И - прав, прав отец Никодим! - зачем такому сердцу и такой душе ребёнок? Вот мне и запретил Господь... а теперь - Ты... но ведь поздно, Пречистая Дева, поздно?! Лев уже разлюбил меня? И, конечно, не согласится играть ни в какие любострастные игры!"
В едва ли не до смерти измученной противоречиями человеческой природы голове Марии Сергеевны всё настойчивее крепла мысль о возможном душевном заболевании - и (самое удивительное!) женщина не испытывала никакого страха перед грозящим ей сумасшествием: правильно! Кто, спрашивается, спровоцировал Адама и Еву вкусить Плод от Древа Познания? Стало быть, ум - от дьявола! А от Бога - смирение, послушание и безропотное принятие всех, посылаемых Им, страданий! И если ум мешает радоваться страданиям - к чёрту этот богопротивный ум! Ибо, как блаженны нищие духом, также блаженны и нищие разумом! И более: только они - нищие умом - блаженны по-настоящему! Как, например, ей самой было хорошо, когда её ум лишь со смаком пережёвывал готовые, доставляемые Святой Церковью и отцом Никодимом истины. И как стало плохо, когда Лукавый подбил её копаться в своей душе, жалким людским умом отыскивая клочки ничтожных и, главное, противоречивых знаний! А после? Когда искусителем выступил отец Никодим? С его - якобы спонтанно совершившейся! - Евхаристией? Тот самый отец Никодим, который в течение последних шести лет являлся главной опорой в её нравственно-духовно-интеллектуальной жизни! И который, дьявольски преобразившись в психиатра Извекова, за каких-нибудь три дня ухитрился разрушить всё им же самим построенное за эти шесть - судьбоносных! - лет. Разрушить до такой степени, что теперь Сама Дева Мария... Господи! Если разум дан нам Врагом - забери его поскорее!
В своём душевном смятении Мария Сергеевна не заметила, что просьбу к Богу, избавить её от язвящего душу разума, она мысленно высказывает в форме молитвы, стоя на коленях перед иконой Владычицы - стало быть, преодолев уронившую её на койку внезапную телесную слабость.
И эта молитва была услышана: в голове у Марии Сергеевны зазвучал исполненный мягкой укоризны ответ Пречистой Девы.
- Машенька, что ты! Сетовать на дарованный Богом ум - как можно?
- Но Ты же, Пречистая Дева, видишь, до каких греховных соблазнов меня довёл мой ум?
Мария Сергеевна вступила в возможный только в воображении диалог с Богородицей. Хотя сама женщина ни тогда, ни после ни на секунду не усомнилась, что этот диалог состоялся в действительности.
- Ведь стоило только без каких-нибудь задних мыслей подумать о своём Лёвушке как об озорнике-мальчишке - и... и... Лукавый сразу же тут как тут! А после, после... отец Никодим оказывается вдруг психиатром Извековым! Богопротивная Епитимья! Но главное... Ты, Дева Мария! Ты - заодно с ними? За греховные любострастные игры с мужем пообещав мне ребёнка! Прости, Пречистая Дева, прости! Но ведь Лёвушка... он...
- Боишься, Машенька - да? Что уйдёт к другой?
- Да, пречистая Дева, да! Разлюбит... если уже не разлюбил? И уйдёт! Уйдёт! Особенно - если на него позарится какая-нибудь красивая молодая тварь!
- "Тварь" - Машенька? Нехорошо! Ведь тварь - от Творения! От содеянного Богом! А ты это произносишь, как бранное слово! Очень нехорошо!
- Прости, прости, Пречистая Дева! Но Лёвушка... ведь уйдёт, уйдёт?
- Может, Машенька, и уйдёт... Пятидесятилетний - ещё не старый, но уже очень немолодой мужчина - это, знаешь...
- Но, Пречистая Дева, ведь Ты же Сама обещала мне...
- Что обещала, Машенька?
- Ну, будто если я непотребным образом покатаюсь на спине у голого Льва, то смогу родить от него ребёнка?..
- Родить, Машенька, сможешь, а вот сможешь ли покататься... не упущено ли безвозвратно время для эротических игр со Львом... захочет ли он разжигать по новой погасшую, а вернее, погашенную тобою страсть?..
- Но ведь Ты, пречистая Дева, знаешь?! - почти в отчаянии воскликнула Мария Сергеевна. - Останется Лев со мною или - уйдёт? И потом... - выведенная из себя уклончивыми, ничего, в сущности, ей прямо не обещающими ответами Богородицы, женщина решилась на исключительную дерзость, - ведь любострастие - оно же от сатаны! И вдруг Ты - Чистая и Непорочная! - советуешь мне такое...
- Эх, Машенька... до чего же ещё наивны ваши представления о непорочности! Совершенно ещё дикарские! Когда в вашем сознании физическое с духовным соединяется самым что ни на есть примитивным образом... между тем, как Мой Сын... нет, Машенька, не укоряю... не только ты но и все ваши, Ему посвящённые Церкви, пока ещё очень мало смогли вместить Моего Сына... и в основном - то, чему Он учил как Сын Человеческий... Сын своего народа и своего времени... то же, что Он говорил вам как Сын Божий... в Нагорной Проповеди... и, особенно, заповедав любить друг друга... вот и подумай, Машенька, твои эротические фантазии - разумеется, если Лев согласится с ними - насколько они противоречат главной заповеди Моего Сына?
- Но, Пречистая Дева, как же так?! - не сдавалась Мария Сергеевна. - Ведь Церковь нас учит, что плотская любовь... хотя и не грех, если в законном браке... но... духовная слабость, дань низменному началу... а уж намеренно разжигать похоть любострастными играми - в любом случае, смертный грех!
- Высокое - низкое, девственное - порочное, благое - греховное - нет, Машенька, как Я уже сказала, обо всём этом у вас ещё совершенно дикарские представления! Ведь только последние сто лет - и то далеко не везде! - у вас перестали насильно выдавать замуж девиц. И что же это, Машенька, у нас получается - а? Супружеское изнасилование, значит, не грех, а эротические (то бишь, любовные!) игры - грех? Причинять друг другу страдания - не грех, а доставлять удовольствие - грех? Якобы - во имя "высшей любви"?
Намеренно или нет, но Дева Мария задела болевую точку Марии Сергеевны, и женщина одну за другой стала сдавать позиции:
- ...ремнём по голому телу... и стыдно, и больно... с какой стати Лёвушке это должно понравиться?.. да ещё - "оседлав"... унизив...
- Унизив, Машенька? Да большего унижения, чем твоя ночнушка, ты, при всём старании, вряд ли смогла бы придумать для мужа! И стыдно, и больно?.. видишь ли, вообразила его маленьким мальчиком! Для которого ремень - наказание... а мужчине, знаешь ли... в спальне с женщиной... когда немного стыдно, немного больно, а в целом - приятно... очень даже может понравиться... самой-то - вспомни?
И Мария Сергеевна вспомнила. Вернее, не вспомнила - ибо ни на секунду не забывала! - а будто бы вновь почувствовала. Сладкую, приведшую ко многим оргазмам, боль от наносимых самой себе ударов Лёвушкиным ремнём. И вновь ужаснулась своей неизбывной греховности. И мучительно захотела прекратить диалог с Девой Марией - что, в данный момент, не зависело от женщины...
- Вспомнила, Машенька - да?.. Но ведь Я - не об этом... Вернее, об этом - в качестве символа... только потому, что тебе самой любовные игры с мужем представились именно так... А как оно обстоит в действительности - что понравится, а что не понравится твоему Лёвушке - это уж ты как-нибудь сама... не поленись, пожалуйста... выведай у него, узнай... конечно, если уже не поздно... Но ведь Я, Машенька, о другом... догадалась - да? Разумеется - о твоей душевной фригидности! Не преодолев которую, не зачнёшь, не выносишь, не родишь... а уж какими средствами... во всяком случае, то, что тебе пригрезилось - вполне годится... конечно, если вдохновит твоего Льва...
- Но, Владычица, - будучи полностью разоблачённой и поняв это, Мария Сергеевна больше не упиралась, - ремешок - ладно... действительно - подумала о Лёвушке как об озорнике-мальчишке... и о его соответствующем "воспитании"... но чтобы нагишом кататься на спине у голого мужа - ей Богу, ни сном, ни духом!
- Машенька - опять в сторону? Опять хочешь уйти от главного? Если твоему Льву понравится - какая разница! Сама ли ты или кто-нибудь другой за тебя придумал! Ты лучше вспомни вот о чём... не хотела ворошить старое, но, чувствую, не обойтись... твоя душевная фригидность - она ведь не после аборта... она ведь гораздо раньше... лет, наверно, с пятнадцати... когда ты - и боясь, и желая потери девственности - страстно мечтала быть изнасилованной влюблённым в тебя Антоном. И чтобы он за это попал в тюрьму, а ты бы плакала и носила ему передачи. А поскольку от пятнадцатилетнего "очкарика" было невозможно дождаться таких диких форм проявления любви, то - вспомни, Машенька! - как ты почти два года с большим удовольствием мучила и его, и себя. Конечно, в основном - его: ибо твоя плоть тогда, по сути, ещё спала... позволяла всю себя раздевать и полностью оцелововать... но более - ни-ни... Удивляюсь, как бедный мальчик вынес почти два года таких утончённых пыток? И как после этого ухитрился не возненавидеть всех женщин - в принципе? Ну да, ну, нашлась Людмила... узнав о которой, ты прямо-таки взбесилась... ещё бы! Увела от тебя раба! Или любимую игрушку - как тебе больше нравится... а если бы не увела?.. ах, поженились бы - и ты бы ему отдалась как честная девушка?.. вволю до этого помучив и поиздевавшись?.. и каким - после двух-трёх лет такого обращения - был бы тебе он мужем?.. что? мог бы и изнасиловать? и попасть в тюрьму? ах, ты бы не стала на него заявлять? погрозила бы, поунижала - и только? Ох, уж эта ваша "война полов"! А поскольку Антон - не насильник по своей природе... что ж, Машенька, вспомни, с кем и как ты, в конце концов, лишилась девственности? Что? И вспоминать не хочется? Правильно! Такие воспоминания... ну их! Вот только, Машенька, твои жестокие игры с Антоном... они, знаешь ли, больше походили не на любовные игры... даже - и с садомазохистским уклоном... а на игры кошки с пойманной мышью... и ничего удивительного, что не только для Антона, но и для тебя самой они прошли очень не бесследно... душевно фригидной ты, Машенька - уж поверь Мне! - сделалась из-за этих кошмарных "игр".
Такого болезненного удара от Пречистой Девы Мария Сергеевна не ожидала. От отца Никодима - ладно. От психиатра Извекова - тем более. От Лукавого - и говорить нечего: на то он и Враг. Но чтобы от Девы Марии... вдруг приоткрывшей такую бездну... на которую не то что психиатр Извеков, но и сам сатана не смог указать женщине - а ведь как бы, небось, обрадовался Глумливец, додумайся он до эдакого?! Впрочем, что доктор Извеков, что сатана - с их самодеятельным психоанализом! - сам Зигмунд Фрейд мог бы позавидовать Пречистой Деве... Разумеется, Антона (как первую любовь!) Мария Сергеевна не забыла, но вот то, что, пробуя отросшие зубки и коготки, она почти два года забавлялась с ним будто юная кошечка со своей первой мышью - это напрочь ускользнуло от внимания женщины! Ведь и теперь, по прошествии стольких лет, те мучительно сладкие, с возбуждающим привкусом страха - а она, видит Бог, бессознательно делала всё, чтобы спровоцировать Антона на изнасилование! - игры с влюблённым в неё мальчишкой, если изредка и вспоминались Марии Сергеевне, то с ностальгически светлой грустью: были когда-то и мы рысаками! Тёмная же сторона этих игр - упоение властью, радость от страданий, которые она причиняла мальчику, распаляя в нём дикую жажду и отказывая в глотке воды - настолько ускользала от сознания Марии Сергеевны, что, воцерковившись, ей ни разу не пришло в голову исповедаться в давнем грехе юношеской (вернее - девичьей) жестокости. Ведь, приятно истязая себя и мучительно Антона, она так и не потеряла девственности: стало быть - не в чем каяться. Разве, только в том, что позволяла мальчику раздевать себя до гола... Но в этом-то она как раз и покаялась - выражаясь по-современному, в одном блоке с признаниями в добрачной половой жизни. И с лёгкостью - как согрешившая ещё до крещения - была прощена отцом Иоанном, самым первым её духовником... Да и вообще, дамы и господа, уж коли "война полов", то и жестокость в любовных отношениях - норма. И требовать от Марии Сергеевны, чтобы она свои давние эротические забавы с Антоном осознала как тяжёлый грех... однако - Дева Мария потребовала.
- ...да-да - из-за этих, не "осквернивших" тело, но заморозивших душу игр... и сейчас, Машенька, по старым счетам ты платишь не за аборт - в нём ты раскаялась от всего сердца, и Бог тебе этот грех простил - нет, за эти, оледенившие душу игры... и за Антона! Благодари Бога, Машенька, что нашлась Людмила и уберегла бедного мальчика от худшего. Однако то, что он так мало смог реализовать свой значительный творческий потенциал - это на твоей совести. Безоглядно наслаждаясь примитивной властью желанной самки, ты, Машенька, лишила бедного мальчика уверенности, вселила сомнение в свои силы. Ну и - сама понимаешь... однако, в конечном счёте, твои жестокие девичьи игры тебе, Машенька, обошлись много дороже. Ведь отец Никодим прав: в бессознательной глубине своего "Я" ты, Машенька, никогда не хотела ребёнка... да и не могла хотеть - при твоей-то душевной фригидности. Вернее, хотела и хочешь - на биологически-женском уровне: на том самом, на котором наслаждалась, играя с Антоном как кошка с мышью - но... ладно, Машенька! Дальше уже - такие бездны, в которые в этой жизни тебе нельзя заглядывать! Давай лучше вернёмся к Лёвушке... твоей - первых лет - телесной пылкости с ним и нынешней гнусной ночнушке... гнусной, Машенька, чего уж... ну, первоначальная телесная пылкость - ты понимаешь, да? правильно! как компенсация твоей душевной фригидности... а дальше?.. вот именно! При некотором внутреннем сходстве, Лев - не Антон и не позволил помыкать собою... согласись, к твоему большому разочарованию... а далее: воцерковление, отец Никодим - ох, уж эти ваши самонадеянные пастыри! особенно, которые из атеистов! - и?.. да, Машенька, да! Ты ведь уже три года боишься, что Лев может уйти - и наслаждаешься этим страхом! Ну, как в девичестве - и боясь, и желая быть изнасилованной! Только вот не учла, что на этот раз - всё гораздо серьёзнее... от изнасилования выбранным тобою мужчиной очень даже можно получить удовольствие - чего не скажешь об одиночестве... и ничего удивительного, что ты так запаниковала, вообразив себе великореченскую Афродиту... что? А вот этого, Машенька, Я тебе не могу сказать... молись, надейся - возможно, Лев и не уйдёт... а может быть, и уйдёт - сама виновата, знаешь ли... Однако, Машенька, теперь суть не в этом... чувствуешь - как болит душа? Ну, да: потому, что - оттаивает... ничего не поделаешь - придётся потерпеть... особенно - поначалу... что? Разумеется, Машенька! именно - поэтому! Потому что твоя душа наконец-то оттаивает - сможешь родить ребёнка! А вот сможешь ли "покататься", этого я тебе не скажу... что-что? И дался же тебе этот ремень! Если он вдохновит Лёвушку - ради Бога! Ведь суть эротических игр не в форме, а в том, чтобы удовольствие от них получали оба... обязательно - оба! Ведь если бы Антону нравились те жестокости, которые ты вытворяла с ним - твоя душа, поверь, не замёрзла бы! Ах - терпел? А куда ему было деться! Ибо - любил! А ты этим пользовалась! Ведь любовь в руках властолюбца - страшное оружие!
Следует признать: несколько по-дилетантски исполненных доктором Извековым в союзе с отцом Никодимом сеансов психоанализа принесли Марии Сергеевне значительную пользу. Направив внимание женщины на творящееся в тёмных глубинах её души, они (эти сеансы) помогли Марии Сергеевне докопаться до той ядовитой занозы, которая ещё в ранней юности отравила всю её психическую жизнь. Когда Машенька, осознав свою женскую сексуальную власть, стала беззастенчиво пользоваться ею - жутко злоупотребляя и... особенно упиваясь этими злоупотреблениями!
- Но, Дева Мария - Лев?! Умоляю, Владычица, верни мне моего Лёвушку! Не дай увести его какой-нибудь великореченской... ой, прости, Пречистая Дева! Ведь Ты всё можешь! И теперь - пообещав мне ребёнка...
- Ничего, Машенька, Я тебе не обещала... а возможное и желаемое принимать за действительное - право не стоит... особенно теперь, когда твоя душа почти что освободилась от ледяной брони... и, будучи беззащитной, болит, болит...
- Но как же - без Лёвушки?! Теперь, когда я могу родить... ведь могу, Пречистая Дева - правда?
- Можешь, Машенька, можешь... и в этом году, и в следующем... а далее - извини - гормоны... ведь, полагаю, ты не рассчитываешь на чудо?
- Нет, конечно... и подарив мне два года... благодарю, Владычица! Вот только без Лёвушки... если он от меня уйдёт... что же - рожать от первого встречного?!
- А это, Машенька - как у тебя получится... освободив душу из ледяного плена, ты обрела возможность родить... а уж как ею воспользуешься - это дело только твоё... возможность - не обязательство...
- Но, Дева Мария - родненькая! - ведь Ты же можешь? Сделать так, чтобы мой Лев меня не бросил?! Умоляю, пречистая Дева - сделай! Ведь он же - знаю! - меня окончательно не разлюбил! Несмотря на всю мою с ним стервозность! За которую не его - меня! Надо до посинения лупить ремнём! И пусть! Пусть! До посинения! В кровь! До мяса! Лишь бы не уходил! Особенно - теперь! Когда я могу от него родить!
- Ишь, Машенька, раздухарилась! "До посинения", "в кровь", "до мяса" - зверем вообразила своего Льва? Ведь знаешь же: ни "до посинения", ни "в кровь", ни тем более "до мяса" - бить он тебя не стал бы ни в коем случае. Если бы ты его увлекла своими эротическими фантазиями, слегка постегать ремнём, как маленькую непослушную "девочку" - отчего же? и постегал бы... в ваших любовных играх... если бы, Машенька, ты их ему предложила вовремя... а сейчас - не знаю...
- Как - "не знаю"?! Ведь Ты, Пречистая Дева, знаешь всё!!!
- А вот и не знаю, Машенька. ВСЁ знает только Бог. Да и то: ваши представления о Его всеведении ещё крайне наивны. Исходят из безвариантности созданного Им мира. Его абсолютной детерминированности. Что, как уже открыли ваши учёные, совершенно неправильно. Но об этом ты лучше спроси у мужа, когда он вернётся. А то в космологии и квантовой механике Я, знаешь ли, не очень сильна...
- Так он вернётся?! - из всего этого пространного разъяснения выбрав единственно важное для неё, воскликнула обрадованная женщина. - Ко мне?!
- Из Великореченска - конечно, вернётся. А вот останется ли с тобой - этого, Машенька, Я, правда, не знаю. И вообще... быть такой собственницей... даже теперь... после того, как твоя душа полностью освободилась из ледяного плена... для зачатия, знаешь ли, требуется не много времени...
- ...для зачатия?
Упавшим голосом переспросила Мария Сергеевна. Уже понимая, что Льва она потеряла. Что в Великореченске - это серьёзно. Что там у него не мимолётная интрижка, а ярко вспыхнувшее большое чувство. И уклончивые ответы Пречистой Девы - происходят только из нежелания окончательно лишать надежды её (брошенную мужем) женщину. В общем - из сострадания.
- Но, Дева Мария, ведь Ты же можешь?! - поняв, Мария Сергеевна всё-таки не захотела смириться и сделала последнюю отчаянную попытку. - Вернуть мне моего Льва?! Обещаю выполнять все его - даже невысказанные! - желания. Быть с ним такой ласковой и пылкой, какой не была даже в первые годы брака! Или - если Лев захочет - безмолвной рабыней! Вещью! Кем и как он захочет! Лишь бы не уходил! Ведь Ты же, пречистая Дева - можешь?!
- Не могу, Машенька... Только не отчаивайся - ладно? Уж если твоё сердце тебе открыло неизбежность разрыва - прими, как подобает христианке... дело не только в женщине - в музе... которой ты для Льва быть не можешь...
- В какой ещё Музе?.. так, значит, зовут эту гадюку?! - за страшной для неё сутью Мария Сергеевна совершенно не разглядела формы, и, соответственно, не совсем верно поняла ответ Богородицы. - Эту сволочь?! Мерзавку?! Разлучницу?!
- Да нет, Машенька, в той музе, которая вдохновляет художников и поэтов...
- Прости, Пречистая Дева, но это - чушь! Никакой Лёвушка не поэт, не художник! Ну да, иногда, по случаю, сочиняет дурацкие стишки - новогодние там или на день рождения - но это же... это... он ведь и сам никогда к ним не относился всерьёз!
- Поэт, Машенька. Нет, то, что он сочиняет по случаю - действительно, весьма невысокого уровня. Но... в юности у него был, понимаешь, дар... к сожалению - очень нестойкий... который почти погас при первых холодных дуновениях... однако же - не совсем... ушёл в глубину и тлел, тлел под спудом...
Сие, будто бы утешительное, откровение Богородицы Марию Сергеевну нисколько не утешило и не убедило: поэт - это нечто особенное! Имя в учебнике литературы, бронзовая статуя, но ни в коем случае не живой человек! И уж, конечно - не Лёвушка! И посему женщина никак не могла поверить в замаячившую перед ней музу с маленькой буквы: Пречистая Дева хочет ей подсластить пилюлю - и только! Муза Ивановна, Муза Андреевна, Муза Петровна - другое дело! Вот такая - вполне! Могла охмурить её Лёвушку! И таки - судя по признанию Владычицы - охмурила! И... ей теперь - что же?.. когда Лев вернётся из Великореченска, умолять его сделать напоследок ребёнка? Так сказать, в память о двадцатилетней семейной жизни? А ведь Пречистая Дева намекает именно на это... Господи, какое унижение! Впрочем, за её гордыню - вполне заслуженное... но... пусть унижение! Вытерпела бы и не такое! Только бы Лёвушка остался с ней!
- Умоляю, Владычица - помоги?!
- Увы, Машенька... разве что - советом. Во-первых, вспомни о прожитом вами совместно времени - особенно: о последних шести годах... ему, знаешь ли, дорого стоило их вытерпеть. Притом, что ты, в изобретаемых тобою и для него, и для себя мучениях, находило немалое удовольствие. Конечно, теперь, когда твоя душа стала оттаивать, и больно, и горько - Я понимаю. А во-вторых, Машенька... ты вот считаешь себя христианкой - и тем не менее постоянно повторяешь: я, моё... а ведь настоящая христианка, Машенька, не может быть собственницей. А уж в отношении другого человека - Боже избави! Грех, Машенька, очень тяжёлый грех... тяжелее которого - только убийство. Пойми, Машенька, у каждого на земле свой путь, своя судьба, своё, если хочешь, задание...
- ...да, Пречистая Дева, да! - соглашалась Мария Сергеевна и плакала. Её, лишившаяся ледяной защиты, душа невыносимо болела. Особенно оттого, что, оттаявшим сердцем осознав всю беспардонность искусственной телесной фригидности последних шести лет, женщина горела желанием пылкими ласками возместить мужу причинённые её иступлённым (сатанинским!) грехоненавистничеством унижения, боль, обиды и при этом понимала: поздно! Единственное, о чём ещё можно молить Пречистую Деву, это о том, чтобы Лев, прежде чем навсегда уйти, подарил ей ребёнка. И уже в нём - в сыне Льва - искать утешения.
- Владычица - а ребёнка?! - трепеща от ужаса потерять всё, взмолилась Мария Сергеевна. - Умоляю, Владычица, помоги, чтобы Лев не отказал мне хоть в этом!
- Ребёнка, Машенька?.. и в этом, к сожалению, Я тебе не могу помочь, но... ты же знаешь своего Льва?.. Ну, что так осуждаемые тобой и отцом Никодимом телесные "похоть" и "любострастие" он вообще не считает грехами?.. хотя... если всерьёз полюбил другую женщину... да нет! При его, так сказать, беспринципном зато щедром и добром сердце... думаю, Машенька, зачать ото Льва - не составит тебе проблемы... и знаешь, Машенька, скажу напоследок: верь, что в самом конечно счёте всё будет хорошо.
- Даже - если Лев от меня уйдёт? Не оставив ребёнка? И тем не менее - верить? Как и в кого - Пречистая Дева?!
- В Него. В Моего Сына. Верь - вопреки всем своим сердечным сомнениям. Понимаешь, Машенька... когда Я стояла у креста, Я ведь тоже почти не верила, что Он - Воскреснет...
Эти заключительные слова Пречистой Девы, пристыдив, возродили женщину: Господи! Да в сравнении со страданиями Девы Марии моя бабская истерика из-за того, что уходит муж - сущий вздор! Да и - уходит ли?.. Вдруг да - перебесится и вернётся?..
Робко утешив себя этими соображениями, Мария Сергеевна поднялась с колен, выключила свет и, сбросив халат, голой легла в постель. Впервые - за последние пять лет. К сожалению - в одиночестве.
* * *
Земной путь Валентины Андреевны Пахаревой завершался. Умом она этого пока ещё не понимала, но сердцем явственно чувствовала: дорога идёт к концу. Причём, сердечное прозрение случилось сразу, едва женщина узнала о гибели Алексея. И то состояние прострации, в котором Валентина находилась в понедельник, вторник и первую половину среды, было отчаянной попыткой физически здорового организма защититься от разрушительных психических импульсов, посылаемых наиболее древними, влекущими к смерти структурами.
Исключительно здоровым - к сожалению, в данном случае! - оказалось не только тело, но и сознание Валентины: вредоносные импульсы из глубины смогли лишь немного поколебать его; и уже в среду (ещё до похорон, тогда, когда, освобождаясь от невыносимой душевной боли, Валечка бросала в лицо Окаёмову фантастические обвинения не просто в зависти к Алексею, но и в намеренном - с помощью астрологии?! - убиении друга) ум женщины стал приходить в норму - во всяком случае, реагировать на внешние раздражители.
В четверг, маясь с похмелья, умом Валентина практически не пользовалась, и посему нельзя сказать что-нибудь определённое о его состоянии в этот день, а вот в пятницу - да: её сознание полностью восстановилось - чего, к сожалению, не скажешь о психике: душа женщины продолжала мучительно болеть. Конечно, не той безумной нечеловеческой болью, которая обрушилась на Валентину при известии о гибели Алексея, но всё равно: терпеть её было тяжко. Да, до какой-то степени помогал алкоголь, но именно - до какой-то степени: не исцеляя, а только снимаю остроту. Да и то - на короткое время. Соответственно, каждые полчаса Валентине в качестве лекарства требовалась рюмка водки - что, разумеется, не могло продолжаться до бесконечности. Даже - до обозримой, лежащей за границами нескольких ближайших дней: воскресное дежурство и, возможно, в среду - ладно, войдя в её положение, найдут замену. Увы, далее бесконечность заканчивалась: на зарплату аж сто долларов в месяц в Великореченске окажется тьма охотников - на занимаемом ею месте никто не будет терпеть спивающуюся женщину. Да и вообще - спиваться женщине?..
Валентинина, имеющая глубокие корни в русском простонародном быте, здоровая нравственно-психическая основа снисходительно относясь к алкоголизму мужскому - что с них бедненьких, со времён отмены Юрьева дня пребывающих в несвойственном мужчине рабском состоянии, спрашивать! - совершенно не выносила алкоголизма женского: на ком, чёрт побери, будет держаться Россия, если бабы, следом за мужиками, смысл жизни станут искать в вине? И что же? Теперь ей самой, сломавшейся после гибели Алексея, пополнять ряды этих раздавленных невыносимо тяжёлой жизнью падших созданий? Нет! Что угодно - только не это!
А что, собственно, "что угодно", если в настоящем - мучительная душевная боль, а впереди - пустота? И в этой ужасающей пустоте?.. одной одинёшенькой?.. без Алексея?..
Отца Валентина не помнила, мать умерла два года назад, родных братьев и сестёр у неё не было, двоюродные жили в Харькове - стало быть, в чужом государстве - и, главное, знаться она с ними не зналась. Да и вообще: во всём мире для Валентины существовал единственный родной человек - Алексей Гневицкий. И будь у неё от него ребёнок... а лучше - два или три... о, как она этого страстно желала! И не остановило бы её отсутствие штампа в паспорте - но! Алексей! Из принципиальных соображений он категорически не хотел детей: мол, и вообще в этом мире жить крайне трудно, а уж в нашей стране... неужели ты, Валечка, хочешь, чтобы они в этой земной юдоли страдали и мучались также как мы? Ладно ещё, если родятся дураками, а если - умными? Или, не дай Бог, талантливыми?
Конечно, люби Валечка Алексея (а особенно - дорожи им!) чуть меньше, вся эта идиотская заумь нисколько бы её не остановила: родила бы - и всё тут. Однако любовь все чувства этой от природы, в общем-то, грубоватой женщины настолько обострила, что сердце ей подсказало: с Алексеем - против его согласия - нельзя. Вернее, в существенно важном для него - нельзя. Во второстепенном - даже весьма значительном - сколько угодно: в крайнем случае лишь состроит снисходительную мину - дескать, женщины, какой с них спрос. С чем - в отличие, скажем, от Окаёмова или Танечки Негоды - Валентина была согласна: два будто бы взаимоисключающих постулата - об изначальном превосходстве мужского начала и о том, что в реальной жизни мужики против баб не в пример слабее - превосходно уживались в её, правилами формальной логики не отягощённом сознании.
Впрочем, Алексей не совсем укладывался в эту нехитрую схему: будучи, по мнению Валентины, в большинстве жизненных обстоятельств слабее всех ей знакомых (тоже, в общем, никчёмных!) мужчин, в немногом - для него принципиально важном - он проявлял исключительную твёрдость. Такую, что женщина чувствовала: несмотря на всю его любовь к ней, затронь она узкую область Алексеева абсолютного суверенитета, Гневицкий расстанется с ней не колеблясь. И дети (точней, нежелание художника их иметь), к сожалению, находились в этой узкой запретной области.
И всё-таки?.. если бы она родила, так сказать, контрабандой?.. неужели бы - не простил?
Прежде, на протяжении всей их совместной жизни, Валентине казалось, что нет - не простил бы. Сейчас, после гибели Алексея, женщина вдруг почувствовала: простил бы! Ведь все его многомудрые благоглупости относительно беспросветности земного существования - в основном, позёрство! Такое же, например, как демонстративный католицизм! Шляхетские, видите ли, корни, а на Рождество и Пасху за милую душу причащался в православном храме! И всё его "философски" обоснованное нежелание иметь детей - тоже! Один выпендрёж - и только! Другое дело, что дети: ответственность, хлопоты, необходимость зарабатывать на их содержание - это да, это Валечка понимала. Человеку, интимная жизнь которого строго распределена между любимой женщиной, живописью, преподаванием и алкоголем не потянуть дополнительной нагрузки.
(Вообще-то, этот перечень требует некоторого уточнения: себя и живопись Валентина беззастенчиво поменяла местами, а в рубрику "преподавание" целомудренно включила также и Татьяну Негоду, и прочих, изредка случавшихся у Алексея любовниц.)
И?.. Роди она всё-таки?.. Боже! Ну, почему этого сердечного прозрения с ней не случилось раньше?! Или Алексей, или ребёнок от Алексея - не было этой дилеммы! Что бы он там ни говорил! Нисколько бы ребёнок не стеснил Алексея! И даже - два! При её-то энергии, трудолюбии и здоровье! На всех бы с лихвой хватило! И на Алексея, и на детей! Нет же! Как дура, разинув рот, выслушивала все его несуразности! Напрочь забыв исконную бабскую мудрость: соглашайся со всем, что говорит мужчина и делай по-своему! Нет же: Алексей - единственный свет в окошке! И вот теперь... когда он погас... Господи! Ну почему этого прозрения с ней не случилось раньше?!
Вообще-то, понять Валентину можно: замысленная Творцом амазонкой или валькирией, она по ошибке получила чувствительное и нежное сердце - её склонность к рукоприкладству не в счёт, здесь сыграла роль и физическая конституция, и, главное: воспитание и среда. И это несоответствие телесного и душевного могло компенсироваться лишь достойным спутником - мужчиной физически выдающимся, с чуткой, способной за внешней грубоватостью разглядеть и оценить многие Валечкины достоинства, душой. Мужчину, которого ни в Великореченске, ни в России, ни на всём земном шаре в последней четверти двадцатого столетия заведомо не могло быть... а вот - подишь ты! - нашёлся... На новогоднем балу в Доме Культуры Водников художник Алексей Гневицкий углядел-таки прядильщицу Валечку Пахареву.
Разумеется, поначалу этот потомок шляхтичей привлёк Валентину в основном внешне: очень высокорослый, могучего телосложения - наконец-то, ёкнуло женское сердце, нашёлся мужчина, которого она, побаиваясь, сможет уважать. Правда, скоро выяснилось, что побаиваться Алексея ей не следует ни при каких обстоятельствах - однако Валентина не перестала уважать художника из-за полного отсутствия агрессивности. И даже напротив: прониклась каким-то суеверно-мистическим - на грани обожания - трепетом. Будучи трезвым, Алексей с лёгкостью пресекал все Валечкины попытки распустить руки, железными объятиями полностью обездвиживая любимую "амазонку" и поцелуями скрашивая ей горечь поражения - пьяным: становился настолько нечувствительным к увесистым Валечкиным плюхам, что она очень скоро утратила интерес к сему исправительно-воспитательному процессу - всё равно, что колошматить мешок с картошкой: себе больнее. Ну, разве, когда Алексей являлся особенно "остекленевшим", отпустит (для "успокоения нервов") две-три затрещины, но ведь не со зла - любя.
Словом, почти идиллическая семейная пара - нежелание Гневицкого регистрировать их отношения в Загсе мало что значило: Валентина сошлась с художником, когда ей было за тридцать, и, соответственно, уже давно утратила иллюзию того, будто штамп в паспорте сулит стабильную совместную жизнь. Церковного венчания - как чего-то таинственного и ужасно красивого! - ей, конечно, хотелось, но... выудить из реки лунное отражение тоже порой ведь хочется! Ребёнок - другое дело... ах, ну почему она не смогла убедить Алексея, что дети нисколько бы ему не помешали? Не отняли бы ни малой толики ни времени, ни свободы? Почему, Господи, почему? Ведь будь сейчас у неё ребёнок... но поздно! Непоправимо поздно...
Наполненная волнующими и драматическими событиями пятница - открытие выставки Алексея, фантастическая гибель его "Фантасмагории", послевернисажный (с небольшой дракой и большим скандалом) банкет - несколько приглушила душевные страдания Валентины: ну, как это (что прозорливо подмечено классиками - особенно, Львом Толстым) иногда бывает при некоторых неизлечимых телесных заболеваниях: за несколько дней до смерти к человеку будто возвращаются прежние силы, и не только он сам, но и окружающие начинают верить в его скорое окончательное выздоровление... вот именно - в окончательно... которое, как известно, к потомкам Адама и Евы, обречённым страдать и мучиться на протяжении всего земного пути, приходит лишь там.
Оживившись, Валентина даже нашла в себе силы, игнорировав некоторые условности, пригласить Окаёмова "на постой" - нет, душевные боль и гнев выплеснув в среду, в гибели Алексея она уже не обвиняла астролога в своём сердце и, встретив на вернисаже, извинилась перед ним совершенно искренне: всё-таки Лёшенькин давний (и в сущности - единственный!) друг. И в память о старой дружбе не пригласить его в гости было бы, по мнению Валентины, не по-людски. Да и - в чём женщина не отдавала себе отчёта, но что в её отношении ко Льву играло заметную роль - ощущение их общей избранности. Её божеством - Алексеем Гневицким. Она - единственная женщина Алексея, Лев - его единственный друг.
Почему, вероятно, узнав, что Окаёмов остановился у Татьяны Негоды, Валечка особенно приревновала: мало было этой мерзавке несколько раз переспать с Алексеем - добралась до его единственного друга! Оно, конечно, дело вроде бы не её, но... с какой это стати потребовалось перевозить к артистке отключившегося мужика?! Танечка, Танечка - ой, неспроста! Ой - это не блядская только твоя натура! Ой - положила глаз! На Льва - как прежде - на Алексея! Но если с Алексеем у тебя шалавы ничего серьёзного выйти заведомо не могло, то со Львом Ивановичем - как знать? С женой у Лёвушки в последние годы, прямо сказать, ни к чёрту... а баба ты, Танечка, вовсе ещё не старая... и далеко не уродина... разумеется, не красавица, но на мужской неприхотливый вкус - очень даже смазливенькая... и, главное, развращённая и распущенная донельзя... не зря ведь, наверно, сплетничают, что спишь не только с мужчинами, а иногда и с женщинами - вот стыдоба-то! - и? Как говорится, звонить во все колокола? Марии Сергеевне - о том, что Льва у неё вот-вот уведут, а самому астрологу - о постельных причудах Танечки? Хотя... сплетню о не совсем традиционных пристрастиях артистки он на банкете не мог не слышать! Жанночка постаралась! И ладно бы - об одной извращенке-Таньке, нет же! О ней самой эта мразь посмела вякнуть такую ядовитую гадость! Ну, ничего! Морду гадюке-Жанночке она начистит до блеска! В лоск разделает! Когда они сойдутся на узкой дорожке! Долго будет паскуда помнить! И хотя её вытянутую кривую рожу испортить трудно...
Весь день субботы Валентина жила этими пятничными впечатлениями - вспоминая, перетолковывая и мысленно отыскивая новые и новые сюжетные повороты. И картинки, разворачивающиеся в воображении "амазонки", постепенно смягчались: Жанке, при случае, по морде она хорошенько съездит - чего уж! - но ни калечить мерзавку, ни отыскивать её для этой цели специально, разумеется, не станет - не велика птица! И, конечно, ничего Марии Сергеевне на Льва она не наябедничает - никогда не была доносчицей! Одно дело, чтобы позлить Татьяну, ехидненько намекнуть на такую возможность этим сворковавшимся голубкам, и совсем другое - стучать в действительности. Да и вообще - сама виновата дура, если Лёвушка от неё уйдёт. Как всякая баба - от которой уходит муж. А если он на старости лет просто вздумал покобелиться - тем более. В сторожа она к Машеньке не нанималась. И вообще - не её дело... А вот то, что в это ужасное время Лев бы ей очень не помешал... выплакаться, выговориться, поделиться воспоминаниями об Алексее... это - да! За это может она иметь зуб на Таньку! Приспичило, видите ли, похотливой сучке! В то время, как для неё сейчас пообщаться с Лёвушкой... а не с этими слезливыми утешительницами - Наташкой, Элькой... которым ведь не скажешь, что Алексей - и позавчера, и вчера, и, особенно, сегодня - зовёт её за собой... туда... где нет ни печали, ни воздыханий, ни слёз... ах, если бы у неё был от Алексея ребёнок!
* * *
В воскресенье Лев не вернулся ни в девять, ни в десять, а в двенадцать Татьяна Негода уже не находила себе места: суетливо сновала между кухней и комнатой - то механически роясь в платяном шкафу или переставляя и перекладывая что-то на письменном столе, то на кухне: открывая и закрывая банки со специями, начиная и бросая чистить картошку, включая и выключая газ. И если поначалу артистка страдала в основном от разочарования и уязвлённой гордости - размечталась, видите ли, о семейной жизни с явившимся из сказки седобородым принцем, а он обществу красивой влюблённой женщины предпочёл банальную пьянку в мужской компании! - то уже скоро, напрочь забыв о раздражённом самолюбии, Танечка стала беспокоиться о самом Льве Ивановиче, вернулись вчерашние тревоги и опасения: Господи! Уж не случилось ли чего-нибудь нехорошего? Ведь запросто - Боже избави! - возвращаясь пьяным, мог попасть под машину? Быть жестоко избитым местным хулиганьём? А у самих этих "сектантов"?..
И хотя ум настойчиво убеждал Татьяну, что в религиозно-философском кружке Ильи Благовестова ничего плохого с Лёвушкой не могло случиться - "всё же, интеллигентные люди" - сердце упрямо не соглашалось с этой успокоительной логикой: дескать, в тихом омуте. Особенные опасения вызывал у артистки Пётр: и не столько по тому, что физически огромный и чудовищно сильный - Алексей Гневицкий был ни силой, ни ростом тоже не обделён - нет, из-за притаившегося в самой глубине серо-жёлтых (тигриных) глаз математика чего-то непонятного: то ли отблеска горнего света, то ли безумия, то ли смирёной страсти к насилию и разрушению. А возможно - и всего этого вместе.
Где-то с полгода назад у Танечки Негоды завязался недолгий роман с Петром - в глупой надежде освободиться от чар, к этому времени явно уже пренебрегающего интимной близостью с нею, Алексея Гневицкого - странный, по определению самой артистки, "вялотекущий" роман. В отличие от холодновато-вежливого в обычном общении, но на любовном ложе пылающего как сто чертей Алексея, одержимый манией постоянно высказывать роящиеся у него в голове заумные мысли, в постели Пётр являл из себя убогую "норму": всё, что положено мужчине с женщиной - делал, но сверх - ничего... даже - по минимуму... из-за чего секс с ним казался пресным и, соответственно, безвкусным: как кусок белого хлеба с маслом, но без икры...
Однако замечаемый на пределе внимания, таящийся в глубине серо-жёлтых глаз (будто бы предупреждающий об опасности!) красноватый отблеск... нет, норма нормой, но получать удовольствие в будто бы пресных объятиях зверообразного гиганта могла, по скоро образовавшимся у Танечки впечатлениям, только дико крутая экстремалка, упивающаяся мыслью, что в один прекрасный (ужасный!) миг её гориллоподобный любовник может свернуть ей шею! И неважно, что сам Пётр - ни словом, ни жестом, ни даже редко случающимся у него молчанием - никак не способствовал таким впечатлениям: они образовались. И артистка потихонечку отошла в сторонку от смутившего её воображение любовника: мало ли... будто бы добрейшей души человек - однако же в тигриной глубине его серо-жёлтых глаз... таится, таится... и притягивая, и пугая... и доведись Танечке услышать сказанное Павлом о Петре Льву Ивановичу - мол, не обидит мухи - она бы, пожалуй, лишь саркастически хмыкнула: не слушай Лёвушка, а лучше посмотри в завораживающую глубину серо-жёлтых тигриных глаз.
Господи, ну зачем, зачем?! Она не поехала с ним вчера? Ведь, наверно, не зря же - сначала о том, что времени мало, а после, что его уже нет - вчера постоянно кричал внутренний голос? Ведь из-за обычных житейско-любовных сложностей - наверно, не стал бы? Нет, этот внутренний голос предупреждал о реальной опасности, о нависшей надо Львом беде! И? Господи, неужели поздно?!
Из комнаты в кухню, из кухни в комнату - в прихожую, ванную, снова в комнату - по всем двадцати девяти квадратным метрам общей площади своей малогабаритной квартиры металась Танечка, и, превращая женщину в подобие разъярённой рыси, в её голове свирепствовали мысли тревожнее и страшнее одна другой: из кухни в комнату - из комнаты в кухню...
Около часу дня бешеной игрой больного воображения вконец измучившую себя Татьяну вдруг "озарило": какого чёрта?! Подобно пойманной дикой кошке она, как по клетке, мечется по квартире, а не навестит "коммуну" этих "сектантов"? Чтобы самой всё разузнать на месте? Ах, женщине - не жене - не принято бегать за мужчиной? И неприлично, и, главное, унижает её достоинство? К чёрту! Пока есть время - до спектакля ещё пять часов - собирайся, идиотка, и немедленно поезжай! Что - страшно? Лучше, надеясь, долго страдать в неведении, чем, узнав ужасную истину, впасть в отчаяние? А если Лев нуждается в твоей помощи? Что на это скажешь, ушибленная кретинка?!
На это Танечке сказать было нечего, и уже без четверти два она звонила во все четыре входных звонка дома Љ 6 по Новоиерусалимской улице. Минуту, другую, третью... Двухэтажный особнячок молчал: вернее, отзывался приглушёнными трелями разбуженного женщиной металла, но ни человеческим голосом, ни скрипом шагов, ни скрежетом открываемого звонка - ни единым живым звуком.
Господи, не могли же они все перепиться до такой степени?.. или?.. или?... но, что "или" - Танечке было страшно додумывать, и она в течение десяти-пятнадцати минут яростно давила на расположенные в ряд чёрные зловещие кнопки. И по ходу этого безрезультатного занятия тревога женщины всё увеличивалась: Господи, ну куда они все подевались?! Элементарное же соображение, что все они отправились по своим делам, а с Лёвушкой она просто-напросто разъехалась по дороге, отчего-то не приходило Татьяне в голову. Отчего? И что, собственно, ей делать дальше? Звонить и звонить? До Второго Пришествия?
Между тем, тревога доросла почти до границ отчаяния, сделалось невыносимым стоять на месте, артистка сошла с крыльца и автоматически зашагала по уходящей в сиренево-яблоневое цветение тропинке. И скоро, метров через пятнадцать, оказалась в совершенно скрытым этим буйным цветением беседке - перед уставленным чашками, тарелками, бокалами, рюмками и большим глиняным кувшином столом. В тарелках сохли недоеденные бутерброды, в чашке с недопитым чаем плавала мёртвая оса, но больше всего Танечку поразила наполовину полная бутылка коньяка: чтобы русские мужики не валялись смертельно пьяными вокруг стола с недопитым спиртным - такое возможно лишь в страшном сне! Когда вдруг является потусторонняя нечисть и заживо дематериализует грешников - ибо здешние, даже самые могучие и свирепые силы не смогли бы учинить столь противоестественного разъединения русских мужиков с бутылкой божественного французского напитка. Во всяком случае - Льва и Петра. Непьющий Павел и таинственный Илья? Увели своих окосевших товарищей? Но, чёрт побери, куда?! И почему на столе бросили всё, как есть? Почему не убрали? А по заветрившимся, запылённым остаткам пищи сразу видно, что они здесь черствеют и сохнут уже много часов - с вечера или с ночи. Мистика, да и только! Вариация на тему "Марии Целесты"!
Нет, Танечка не анализировала, не делала умозаключений - всё это в её сознании сложилось сразу, едва она увидела начатую и недопитую бутылку коньяка. И сразу же оцепенела от ужаса: Господи! Куда и как бесследно исчезли четверо далеко не хилых мужчин? В том числе - могучий зверообразный Пётр?!
Оцепенение наконец прошло, обезумевшая от страха женщина бросилась к дому и, мигом взлетев по ступенькам крыльца, отчаянно заколотила в дверь - напрочь забыв, что несколькими минутами раньше она долго и безрезультатно трезвонила здесь во все звонки. Однако на этот раз Танечкин бурный натиск увенчался успехом - незапертая дверь распахнулась и женщина очутилась в просторной прихожей. По правой и левой сторонам которой оказались ещё две двери, а в конце - лестница на второй этаж.