Аннотация: Каково это - очнувшись после Призыва, помнить прошлое?.. Фик по КанКолле. Для атмосферы трек: https://youtu.be/elOYtrLAXNs
Она медленно приходила в себя. Призрачный, невозможный жар всё ещё плавил, испарял тело, конвульсии бежали по измученным мышцам, а она никак не могла понять - мышцы ли это сводит, или же деформируется искалеченный корпус. Она помнила многое... И было в той памяти то, о чём лучше бы и не вспоминать. Но куда денешься, если мысли, невзирая на нематериальную боль, кристально чисты, идеально структурированы и собраны вокруг пышущего жаром очага непонимания, пульсирующего в такт ударам сердца? Вязкая тьма, пришедшая практически вслед за испепеляющим, слепящим светом, неторопливо расступалась, а вместе с ней уходил и противный писк в ушах, поселившийся с ней ещё тогда, когда она... А что она? Осознание пришло мгновенно: когда она была жива в первый раз! И частящее, сбивающееся с ритма сердце враз успокоилось, забилось ровно и сильно, заставило дышать уверенно, без страха спалить лёгкие невозможно горячим, горящим воздухом. И беспросветная Тьма перед глазами отступила, ушла, уступила место тусклому светлячку, настойчиво заглядывающему в её зрачки. После того света, когда её тело испарялось, деформировалось, плавилось - этот настырный светляк не вызывал ничего, кроме тихого раздражения. И закончился писк, стих, затерялся, заменил свою однотонность мерными ритмами писка другого, ненавязчивого, спокойного, почти один в один повторяющего её собственное сердцебиение. Она повернула голову, отводя взгляд от настырного светлячка - туда, откуда доносился столь знакомый звук. Девушка. По шею укрытая покрывалом, поверх которого лежат лишь нездорово белые, исхудалые руки, несущие на себе странные, быстро исчезающие следы - словно что-то вырывало плоть с особой жестокостью, отдирало неравномерные куски, прикладывало их снова, приживляло, и иногда, подобно изящному взмаху скальпеля, для разнообразия оставляло идеально ровные, круглые шрамы. Странное чувство родства наполнило её. Нет, она не узнавала именно этих черт осунувшегося, болезненного лица, ни тёмных запавших глаз, ни остро очерченных скул, ни искусанных губ. Но было ещё что-то в этой девушке, что-то, ранее совершенно непонятное, неизведанное. Незримое облако, поле, испарение в духе миража? И это что-то однозначно указывало: рядом лежит родное существо, роднее которого уже никого быть не может. И такое же ощущение окатывало затылок, откликалось в биении сердца. Твёрдая рука легла на её щёку, заставив вернуть голову в прежнее положение. - Кара? Кара Соннор? Ты меня понимаешь? Лицо, укрытое врачебной маской и прозрачными, плотно прилегающими к коже по контуру очками. Глаза холодные, безразличные. Как у тех... Кто - те?.. Мысли испуганно заметались в голове, сбиваясь в стаи, тут же разлетались в стороны, и вновь и вновь возвращались к очагу непонимания. - Кара, если ты меня понимаешь, моргни. И она моргает, с удивлением понимая, что до этого ни разу ещё не смежила веки. Глазные яблоки сухи, движение тонкой кожи причиняет ей боль. Кружка с длинным носиком появляется в поле расфокусированного зрения, мягкий материал утыкается в губы, и она рефлекторно цепляется зубами за хоботок, с силой втягивая в себя странную жидкость. На языке оседает привкус металла, слегка отдающий маслянистой горечью керосина, но - она пьёт. Пьёт, с удовольствием ощущая, как по иссохшему горлу внутрь бежит эта неестественная вода, как прилипший к нёбу язык отходит, поддаётся напору влаги. С телом творится что-то странное: словно растягиваются мышцы, расходятся суставы, перекручиваются до красных бабочек в глазах сухожилия и связки... Боль накатывает сильной волной, заставляет мотать головой, чтобы хоть немного выставить её за пределы разума. Всё перед глазами смазывается в сплошное размытое пятно, лишь в двух точках имеющее хоть какую-то стабильность - там, где буквально горящие щёки упираются в подушку. И в эти моменты она видит других людей, суетящихся над койками с девушками. Тонкие девичьи тела бьются в судорогах, изгибаются, пальцы то разжимаются до предела, то до ощутимого хруста суставов сжимаются в кулаки... Последнее, что сохраняет её память - рассеянный, такой же непонимающий взгляд той девушки, что лежит справа от неё...
- Кара? Кара Соннор? - Да. Она говорит и не узнаёт свой голос. Она не узнаёт себя. Но её это не беспокоит. Это уже неважно. Всё совершенно незначительно, пока рядом ощущаются родные существа. Одно только навевает грусть: короткий рассинхрон в биении их сердец - и именно этой капли не хватает для того, чтобы не только чувствовать, но и понимать, разделять. Разделять боль других и делиться своей. Так легче. Так проще. Так - правильно. - Кара, кем ты себя ощущаешь? - Живой. Голос её меланхоличен, лишён эмоций. - Я вижу, что ты жива. Будь ты мёртвой, ты не могла бы говорить со мной. Человек издевается? Непонятно. Кроме его глаз, холодных и мёртвенно-синих, она ничего не видит. Не видя мимику, сложно понимать больше, чем тебе позволяют. А в его глазах - безразличие к ней. И холодное любопытство. Как будто вивисектор разглядывает очередную подопытную тварь. - Итак, Кара, - человек показывает старые, большей частью ретушированные фото. На них - корабль. Красивый, гордый, прекрасный. Удивительно-гармоничный. - Ты узнаёшь то, что запечатлено на этих снимках? И она - и в самом деле узнаёт. И вспоминает. И заново переживает ту, оставшуюся за Порогом, самую первую жизнь. - Да. Это я. И сердце, сбившись, замирает на миг. И, очнувшись, неторопливо продолжает наращивать ритм. - Так кто ты, Кара? А сердце, сбившись, совершило невозможное - оно поймало ритм, поймало такт, утратило мелкую сбивчивость диссонанса с другими сердцами. - Я - Саратога. И вместе с трио бьющихся в одном ритме сердец - приходит сила. И мрачно блестят полные решимости глаза Нагато. И загадочная улыбка танцует на губах Невады. И очаг непонимания в душе Саратоги облетает пеплом, возвращая память - так же, как и тем, кто стали ближе сестёр. - Здесь не хватает снимков. Голос её спокоен и ровен. Саратога знает, что от ответа человека зависит многое. Зависит всё. Глаза человека прищуриваются. Он понимает, о чём говорит девушка. - Не хватает, да. Но, думаю, тебе не нужно их видеть. Мне не нужен лишний дискомфорт, а тебе - незачем вспоминать то, что уже неважно. Она не умеет видеть сквозь ткань, но отчётливо понимает - он улыбается. Презрительно. Насмешливо. Как над нелепым обрубком человека, некогда бывшим нормальным и здоровым, и теперь волочащим жизнь беспомощного калеки. В его глазах нет ни жалости, ни понимания. И ответ его - неверный.
***
Дымятся руины бункера - просевшего, сложившегося в себя. На краю провала сидят три девушки. Беспокойный ветер полощет в своих невидимых волнах распущенные, растрёпанные волосы, холодит нежную кожу, символически прикрытую обрывками простыней. Улыбается Нагато, деловито подравнивая канцелярским ножом аккуратные ногти. Улыбка её полнится искренностью и умиротворением. Полчаса назад этот нож, зажатый в её тонкой ладошке, с лёгкостью рассекал живую плоть и входил в сталь и бетон легче, чем в бумагу. Щурится в вечернее небо Невада, баюкая на коленях пистолет. Извлечённый из мёртвой руки охранника полчаса назад, он каждым выстрелом разносил стены и переборки, перемешивая осколки с уже не живым мясом. Беззаботно напевает какой-то простенький мотивчик Саратога, заплетая из длинных жгутов медицинских капельниц кнут. Рядышком лежит неровный, небрежно смятый до шарообразной формы кусок металла, некогда бывший частью кровати - прикрытый длинной лентой простыни с бурыми разводами уже подсохшей крови, он совсем не похож на оружие. Тонкие пальчики уже продавили в нём глубокие канавки - и очень скоро металл займёт почётное место в изготавливаемом орудии мести. Полчаса назад, заправленный в лоскут, оторванный от простыни, этот шарик, на считанные минуты ставший в руках девушки кистенём, разрывал укрытые в экзоскелеты тела, превращая их во взвесь из электроники, машинного масла и измельчённого фарша, вминал толстые бронезаслонки - а то и вовсе срывал их с креплений, впечатывал в противоположные стены. Дымятся руины бункера. Улыбаются девушки. Умершие не по чести, они не собираются отступать, пока не вернут все долги. Неслышно смеётся ветер, заглядывая им в глаза и играя с их волосами. Ему всё равно, с кем играть. С живыми, или с мёртвыми, с листьями или волнами, почвой или облаками. Потому что он твёрдо знает: иногда они - возвращаются.