Я не к тому ведь зову, чтобы всем уступать без разбора,
Я лишь твержу: не скупись! Твой безубыточен дар... *
Одобрительный крик прокатился по площади, зрители засвистели, затопали ногами. Толстяк Громкоголос вытер пот со лба и широко улыбнулся, показав кривые зубы. Его соперники - Газелий и ещё несколько мужчин с кифарами и флейтами, - нехотя похлопали. Лица соперников выражали уныние.
- Громкоголос, как всегда, неподражаем! - объявил старик в волчьей шкуре. - Найдётся ли певец, кроме великолепного Газелия, способный бросить ему вызов?
- Ну как, получилось? - Ромка торопливо размазал по лицу остатки краски.
Толстопуп одобрительно кивнул:
- Теперь тебя родная мать не узнает.
- Если больше нет желающих взойти на священный камень, и спеть в честь богини, наши судьи приступят к обсуждению участников! - старик указал на скамью, где сидел седой, подслеповатый старичок. По обе стороны от старичка сидели двое поэтов помоложе, в белых простынках и с тщательно расчёсанными бородами.
- Есть желающий! - крикнул Роман. - Я буду петь.
- Как твоё имя, юноша? - спросил старик.
- Меня зовут Ром. Я прибыл издалека, и хочу померяться силами с местными певцами, - громко ответил Ромка.
Он взобрался на камень. Вот и пригодилась кифара убитого разбойника, отца Козочки. Ромка уселся на складной стул и поставил кифару на колени. Провёл пальцами по струнам.
- Выступает гость от далёкого племени черноногов, славный поэт Ром! - торжественно объявил старик в манере бывалого конферансье.
Гадая, почему старик обозвал его членом племени черноногих, Ромка взял первый аккорд.
- Эней был парубок задорный И хлопец -- хоть куда казак, И в мордобитии проворный, И выпить тоже не дурак. Когда ж пиндосы, взявши Трою, Её свели на кучу гною, Эней с войсками тягу дал: Собравши сотни три троянцев, Отборных гопников-поганцев, Куда глаза глядят, удрал.
Зрители радостно зашумели, женщины захихикали, но тут же смолкли под строгим взглядом старика в волчьей шкуре. Ромка наконец поймал мелодию, и склонился над кифарой:
- "Да я его прикончу, гада! -- Вскричал растроганный Эол, -- Да вот помощников мне надо, А от меня весь штат ушёл: Борей страдает от похмелья, А Нот уехал на веселье -- У нимф сейчас корпоратив; Зефир отправился туда же, А Эвр валяется на пляже: Я распустил весь коллектив!"
Поэты на скамье судей зашептались. Старик-распорядитель в волчьей шкуре покачал головой и ухмыльнулся в бороду.
- Всю ночь отчаянно страдая, Дидона бродит по двору. Судьбину больше не гадая, Решает вверить жизнь костру. Схватив каминное кресало И для растопки два журнала, Она идёт на задний двор, Идёт полночною порою Средь карфагенского покоя -- Себе свершает приговор.
Ромка увидел краем глаза, как багровеет лицо толстяка. Газелий, стоя рядом с Громкоголосом, накручивал на палец кончик бороды и отбивал ногой такт.
- Одежду царскую сняла, В костёр одежду положила Поверх неё сама легла; До неба тотчас пламя встало, Покойницы не видно стало, Пошёл от ней лишь дым и чад. Энея так она любила, Что от любви себя спалила -- Послала душу к чёрту в ад.**
Разошедшийся Ромка поднялся со стула и, перехватив кифару, сыграл на витых струнах бессмертную тему "Дыма над водой".
На мгновение площадь затихла, слушая затихающий звон струн. Потом зрители восторженно закричали, а в Ромку полетели пучки петрушки, бутоны цветов и прочая зелень. Женщины хлопали в ладоши, мальчишки свистели, мужчины топали ногами. Седобородые судьи склонили головы над столом и принялись совещаться.
- В соревновании певцов, исполнивших песни собственного сочинения, победил Ром, гость из далёкого племени черногогов! - объявил старик-распорядитель.
- Ничего, - проворчал толстяк Громкоголос, бросив косой взгляд на Ромку. - Это ничего не значит. Главный приз дают за поэму.
Они переглянулись с Газелием, и поэт согласно кивнул.
Ромка слез со "сцены" и присоединился к собравшимся в кучку участникам состязания. Те молча потеснились. На камень опять выбрался великолепный Газелий, и принялся декламировать, поводя руками и воздевая их к небу.
- Нет, Газелий уже не тот, - авторитетно заявил один из соперников, тощий, с жиденькой бородкой поэт рядом с Ромкой. - Видно, стар стал Газелий.
Его собрат по поэзии кивнул, теребя бороду. Ромка слушал. Его очередь была после всех.
Громкоголос декламировал так, что распугал последних птиц в округе. Взмахивая руками и трагически взрыкивая, он поведал зрителям о войне двух племён, о победах и поражениях. Каждое убийство героя и способ умерщвления перечислялись в кровавых подробностях. Зрители ахали и визжали.
- Это уже было, - скептически заметил один поэт-соперник другому.
- И не раз, - отозвался тот, презрительно фыркнув.
Громкоголос слез с камня под одобрительные крики зрителей.
Ромка взобрался на его место. Поэма. Ему нужна поэма. Он зажмурился, вызывая в памяти заученные наизусть строки. Глубоко вдохнул и начал:
- Муза, скажи нам о том многоопытном муже, который,
Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,
Многих людей города посетил и обычаи видел...
Он видел, что зрители затихли на своих местах, слушая слова старика Гомера. Газелий и толстяк Громкоголос тихо шептались, не глядя на "сцену". Подслеповатый старичок-судья выпрямился и вытянул шею, вслушиваясь в Ромкину речь.
Тихо было на площади, когда Роман закончил первую "песню" о хитроумном Одиссее. Потом старый судья поднялся со скамьи и поднял сухую, бледную ладонь:
- Скажи, юноша, где ты мог слышать эти слова? Откуда ты взял свою поэму?
Ромка замялся. Он был уверен, что никто здесь не может знать этих стихов.
- Мне кажется, я знал их всю жизнь. Сейчас он вдруг возникли в моём сердце и попросились на свет.
Обмануть, ни разу не солгав. Сказать правду и не сказать ничего. Ему нужно спасти Рэма.
Старик-судья выбрался из-за скамьи и подошёл к камню, на котором застыл растерявшийся Ромка.
- Воистину это чудо, юноша. Я написал эти стихи и спрятал, желая похоронить их вместе со своим старым, бренным телом, когда придёт мой час. Не хотел отдавать их своему сыну, чтобы тот зарабатывал моим трудом, потешая публику на базарной площади, за кусок мяса и медную монету. Теперь я вижу, что рассердил богов. Они хотят, чтобы поэму услышали все. И люди её услышали. Должно быть, богиня вложила эти строки в твои уста, юный поэт Ром.
Ромка покраснел до ушей, а старик взобрался на камень, снял с себя венок из засохших листьев лавра и водрузил парню на голову.
- Вот победитель состязания поэтов! - провозгласил судья, и зрители радостно завопили.