Аннотация: Высшая радость: втихаря от жены выпить.
После долгих мытарств Чижов, наконец, устроился на приличную работу. О, это было замечательное место! Высокая зарплата, премиальные, постоянные заказы. Конечно, проходная, режим, ну, да что теперь, он и раньше не на курорте загорал. Устроился по блату, после долгого ожидания, когда освободится подходящая вакансия. И тот дядя, который подмог ему с протеже, предупредил:
- Смотри! Не подведи меня!
Нет, не подводил. Старался, если не сказать, из кожи лез. И уже через полгода, наравне со всеми, исправно исполнял работу по сборке сложной аппаратуры. Всё путём! Даже жена, ранее шпынявшая его, изменила тон в обращении. И двенадцатилетняя дочь, ориентируясь на маму, папу зауважала.
Их группе доверили важный заказ. Работали сверхурочно. Начальник производства, как только заказ сдали, ещё до гонга, отпустил всех домой: отдыхайте, ребята, пока приёмщики изделие проверяют.
Дружно вышли за проходную. Солнце баловало ласковым сентябрьским теплом. Хорошо-то как! И настроение замечательное. Премиальные за славный труд, точно, отвалят. Ну, как тут не обмыть такое дело! Всей компанией зашли в пивной бар, выдули по две кружки. Потом, вспомнили, что пиво без водки - деньги на ветер, и послали гонца за бутылочкой винца.
Уж порядком поддатый, Чижов направил свои стопы к дому. Во дворе играли в домино безработные мужики. И с ними сидел Борис Михайлович Сахаров, седой мужчина с тёмными бровями и густой бородой. Некоторые шутили, будто на самом деле он не Борис Михайлович Сахаров, а Барух Мордухаевич Цукерман. Он жил в полнометражном кирпичном доме напротив, в котором обитали врачи, учителя, артисты. Но двор-то общий. Вот и общались. Да, собственно, Борис Михайлович стал часто появляться во дворе, когда закрыли индустриальный техникум, где он преподавал политэкономию. Странно, что этот интеллектуал пристрастился к примитивной игре.
- А, вот и наш пролетарий, герой капиталистического труда, - зацепил он Чижова. - Отдохни от эксплуатации, присядь.
- Да пошёл ты! - оскорбился Чижов.
- Ну, извини, - миролюбиво сказал Борис Михайлович. - Разве я не прав? Разве тебя не эксплуатируют в хвост и в гриву, извлекая максимальную прибавочную стоимость?
- У меня приличная зарплата, - возразил несогласный Чижов, но всё же присел.
А ведь бывший политэконом прав. Он слышал, что владелец их холдинга за час получает столько, сколько самый квалифицированный рабочий за год.
Борис Михайлович в раздумье над ходом наморщил широкий лоб.
- Да уж кинули вам сладкую кость! Но разве вы по сей день не отчуждены от средств производства? Вы по-прежнему махонькие винтики-шурупчики в грандиозном экономическом механизме. Только теперь лишены идеологических подпорок, коими вас пытались вдохновлять при славном коммунистическом режиме. Верно ведь говорю?
Он обратился ко всем игрокам, и эти тунеядцы, босота, одобрительно загудели.
- А если верно, то, значит, истинно, - заключил Барух и смачно щёлкнул костяшкой по столешнице. - Рыба! Дружно подсчитываем очки, господа.
Чижов посидел ещё минут пять, послушал его бредовые речи и поднялся. Испортил настроение, старый козёл. Утомлённый и расслабленный, поднялся на этаж, прилёг отдохнуть на диван. В комнату вошла жена.
- Так и будешь лежать? - недовольно бросила она.
- А что такое?
- Так Марина задачку по арифметике не может решить.
Он с трудом встал, потряс несвежей головой и пошёл помогать дочке. Голова трещала, видно, пиво подсунули не свежее или водку палёную. Задачку, собрав в кулак умственные способности, решил. И вышел на балкон проветриться. Закатное солнце кровавой косынкой над горизонтом.
На примыкающем балконе - Рома Судкин. Раньше сосед тоже работал на сборке. И, кажется, Чижов занял именно его место. Не выдержал Рома строгих порядков. Интересно, где сейчас промышляет? Судя по виду, процветает. В майке, весь в наколках. На правом предплечье типа вопроса: хочешь жить? Держит за горлышко фигуристую, как фотомодель, бутылку. Посмотрел понятливо, сочувственно. Повернулся к Чижову всем туловом, вот и ответ на левом: умей вертеться. - На, похмелись!
Бог ты мой! "Белая лошадь"! Чижов глотнул обжигающей жидкости и на всякий случай спросил, как дела, надеясь, что Рома раскроется и подскажет ему, где он так удачно устроился.
- Всё путём, - ответил Судкин.
- Кем теперь работаешь?
- По-прежнему слесарем, - сосед подмигнул. - Днём ножичек точу, а вечером на промысел выхожу. Вот, подкрепляюсь. Скоро мне на смену.
Ну вот, отделался анекдотом. Виски шибанули в голову. Чижов поспешил залечь в постель и притвориться крепко спящим, усталым, дабы не вступать в пересуды с женой. Скоро заснул на самом деле...
Очухался в очередной раз и видит, жена рядом мирно посапывает, в комнате светло. Забеспокоился: сколько времени-то? Он как-то сбился во времени. Может, ещё и ночь не наступала? Нет, уж больно светло. Не проспал ли? Повернул голову, посмотрел на настенные часы. Почти восемь!
Суматошно оделся и, не умывшись и не позавтракав, выбежал на улицу. И скорей, скорей к трамвайной остановке, на которой уже безлюдно. Основная масса трудящихся уже на рабочих местах. Ровно в восемь прозвенит сигнал, вахтёры поставят турникеты на задвижки, лишь единственный проход останется открытым. Но там засядет инспектор Бобришин и с точностью до минуты зафиксирует опоздание.
И пойдёт писать контора! Штрафные санкции обеспечены. Вот незадача! Какую бы уважительную причину придумать?
С лязгом подкатил трамвай. Но не тот, который следовал к заводу, а который - в противоположную сторону, к ЖД вокзалу. Память тотчас подсунула Чижову старенькую тётю Глашу. Живёт она одна-одинёшенька и всё собирается уехать в Воркуту. У неё там сын, в шахте уголёк добывает.
Так вот она, уважительная причина! Тётя, мол, попросила проводить. Конечно, виноват, не предупредил заранее, но тётя, мол, возникла с просьбой нежданно-негаданно. А чтоб не попасть впросак, надо прокатиться до вокзала! Чтобы всё до мелочей, а то мало ли на чём можно проколоться. Опоздать на пять минут - глупо и смешно, причина одна: проспал. А на час - вполне солидно. Родную тётю проводить - святое дело! Пожилых надо уважать.
Трамвай дзенькнул, подбодряя, и Чижов заскочил на подножку. Странная, однако, ситуация: там, в цеху, уже начали работать, а он едет чёрт знает куда, в противоположную сторону.
Привокзальная. Спрыгнул на мостовую и споткнулся. Чуть нос не расквасил. И до того глупой, никчемной показалась затеянная авантюра, что вознамерился вскочить в трамвай и ехать назад, до завода... Нет, поздно вспять! Для кого, может, и глупость, а для него вопрос жизни, стабильных семейных отношений. Где он ещё такую работу, с такой зарплатой сыщет? Или жену без претензий?
Шагая в здание вокзала, тормознул возле доски с объявлениями МВД о розыске преступников. И задержал взгляд на верхнем фото. Ба! Знакомая физиономия! Мушкетёрские усы, шкиперская бородка. Артист с погорелого театра, не иначе.
Остановился возле огромного, на всю стену, расписания. Так, где поезд до Воркуты? Вот он. Отправление в 13.15. Не подходит! Хорошо, что выяснил. Вот бы влип! В кадрах не дураки сидят. Тоже за свою работу держатся. Всё досконально проверяют. Стал он подбирать поезд, который подходит для его легенды. Выбор-то, слава богу, велик. Вон, на Краснодар отправляется в 8.40.
Отлично! Пусть тётя Глаша не на Север, а на Юг едет. Пусть погреет старые кости. В конце концов, никто ведь из начальства не ведает, где живёт сын Глафиры Ивановны.
Дожидаясь поезда, вышел на перрон. Толкались люди. С чемоданами, сумками, рюкзаками. Он один такой - налегке. Откуда-то с небес динамик приятным женским голосом объявил:
- На первый путь прибывает поезд Иркутск-Краснодар. Стоянка десять минут.
"Мой поезд! Всё, как по маслу". На глаза попалась пожилая женщина в старомодном плюшевом жакете, у ног её стояли два чемодана. Вроде тёти Глаши. И что ж тебе, горемычной, не сидится на месте?
Решил помочь. Пусть будет, вроде он эту бабульку провожает. Вещи в вагон подаст, ручкой на прощание помашет. Прорепетирует и заодно доброе дело сделает.
Чёрт побери! Бабушка, заметив, что за ней наблюдают, забеспокоилась. Подхватила поклажу и, согнувшись от тяжести, засеменила прочь. Передвинувшись метров на пять, опустила чемоданы и с подозрением оглянулась. "Эх ты, старая! К тебе же с добром. Ладно, сама корячься".
Отвернулся и - остолбенел! У подземного перехода нарисовался инспектор Бобришин.
- Здрас-сте, - оторопело поприветствовал и поспешил оправдаться: - А я тётку провожаю. В Воркуту... то есть в Краснодар.
- Хорошее дело, - одобрил Бобришин и даже улыбнулся, показав вставные, из крепкого пластика зубы.
- Она живёт здесь одна, а в Воркуте... то есть в Краснодаре... у неё сын, вот и решила к нему ехать. А что? Правильно решила, внуков будет нянчить, - в темпе пояснил.
- Да, конечно. Дело хорошее. - Бобришин продолжал улыбаться, но уже с недоумением. - А собственно, почему вы мне это сообщаете? Вы кто будете?
"Как кто?!" - чуть не вскричал Чижов. Досада взяла. Выходит, инспектор его совсем не знает, а он перед ним зазря бисер мечет. Так оно и понятно. Ведь не прогульщик и не пьяница. Откуда инспектору знать?
- Мы с вами на одном заводе работаем, - уже другим, небрежным тоном пояснил Чижов.
- Очень приятно. А я, вот, на дачу собрался. Урожай собирать. - На Бобришине простой тренировочный костюм, за плечами пустой рюкзак с потёртыми лямками. И вроде смутился он.
"Конечно, - иронично подумал Чижов. - Вам, начальничкам, всё можно. А я проспал пять минут и морально мучаюсь" .
Вслух, правда, пожелал доброго пути. Бобришин поблагодарил и нырнул в подземный переход к электричке. А краснодарского поезда всё нет. Чижов ещё прошёлся по перрону. За зданием вокзала, у железной решётки, отделяющей перрон от привокзальной площади, наткнулся на двух мужчин в тёмных халатах, стоявших возле тележки с ящиками. Грузчики, понял Чижов. Они пили пиво. Прямо из бутылок.
Во рту пересохло, похмелье давало о себе знать. Правда, надо на работу, но что с бутылки пива будет? Да и не позавтракал, а пиво - оно ж ведь жидкий хлеб.
- Мужики, отоварьте. - Вытащил из пистона заначенный стольник и протянул им. - Без сдачи!
Получив вожделенный сосуд, оглянулся, соображая, чем вскрыть жестяную пробку.
- Зубами слабо? - оскалился один из грузчиков, который помоложе. - Давай, подмогну.
Удалил пробку лошадиными зубами. Такой и горлышко запросто может перекусить. Чижов выпил с полбутылки в один приём и почувствовал лёгкость необыкновенную. Всё получится, всё устроится! Даже захотелось похвастаться своей находчивостью.
- Мужики, я такой же работяга, как и вы. Только у нас построже, чем у вас. Знаете, для чего я тут торчу? - Он хохотнул. - Тётку провожаю! Будто бы. Проспал на работу, вот на тётку и свалю. А она дрыхнет, наверно, без задних ног. И не подозревает, хе-хе, что я её в Краснодар отправляю.
- Ловкач! - похвалил молодой.
- Это у вас тут лафа, вольница. А у нас строго.
- Ну так давай к нам!
- Менять часы на трусы? - Чижов искренне засомневался. - Вы ж последняя инстанция. К вам берут, даже если никуда не берут. А у меня, как никак, ква-ли-фи-ка-ция.
- Ну и не квакай тогда! - сердито сказал второй грузчик, постарше и неулыбчивый.
Чижов пожалел, что пустился с ними в разговор. Но правда на его стороне. Никто в наш атомный век не хочет тяжести таскать. Он-то сам толще отвёртки в руках ничего не держал.
На первый путь, наконец, прибыл краснодарский поезд. Генеральная репетиция заканчивалась. Чижов помахал рукой какой-то полуголой девице, пялившейся в окно вагона. А она улыбнулась и поманила рукой: заходи, мол, мужичок. Он с сожалением пожал плечами: не могу. Но и мелькнула игривая мыслишка: бросить всё - работёнку, привередливую жену - и на юга, в вечно блаженную жизнь! В голове кто-то весело запел: "Чижик-пыжик, где ты был?"
"На вокзале пиво пил!"
Приспичило в туалет. Спустился в полуподвал. Облегчившись, застрял у зеркала. И подумал про себя в третьем лице, опять же весело: "Э, где-то я тебя, парень, сегодня уже видел".
На выходе из туалета стоял носатый мент и целил в него взглядом. Чижов втянул голову в плечи. Почему-то сразу понял: мент дожидается именно его.
- Куда следуем, гражданин?
- Никуда, - упавшим голосом ответил, настроение враз сменилось. - Тётку я провожал. В Краснодар.
- А документов, конечно, с собой нету?
- Нету, - пролепетал.
- Пройдёмте.
- К-куда?
- Для выяснения личности.
- Да зачем выяснять? - стал жалобно клянчить. - Мне на работу надо. Я и так уже опаздываю.
- Шагай! - приказал мент и положил руку на кобуру.
Конвоировал сзади, как опасного преступника, и указывал, куда идти.
- Стоять! Лицом к стене! - Открыл ключом дверь без таблички и велел войти вовнутрь.
Комната без окон, стол, казённые стулья с номерками. Мент посадил напротив себя и добавочно к свету люминесцентной лампы включил настольную.
- Фамилия!
- Моя? - Чижов начал дрожать. "Ну, попал, - неслось в голове. - Про тётку он явно не поверил" .
- А то чья ж. - Мент выдвинул ящик стола, пошуровал там и вытащил фотоснимок. Поглядел и перевёл взгляд на задержанного. Потом опять на фото.
Чижов лихорадочно соображал, что ответить. Собственную фамилию назвать поостерёгся.
- Это моя-то? - повторил, оттягивая время и придумывая. - Судкин я.
"Совру в последний раз, и всё обойдётся, - соображал, как в лихорадке. - А Роме Судкину не повредит! Он на режимном заводе не работает."
- Значит, Суткин? - переспросил мент.
- Нет, не Суткин, - в темпе поправил Чижов. - А Судкин. Через дэ.
- Нехай будет через дэ. Имя-отчество?!
- Роман... э-э... Петрович, - отчества не знал, пришлось сочинить.
Вопросы следовали один за другим. С адресом и работой не успел ничего придумать, назвал, как есть. Ещё мент пожелал узнать дату рождения. И тут Чижов опять замешкался. Возраст Ромы он знал приблизительно.
- Э-э... примерно...
- Как это "примерно"? Не знаешь, когда родился? - рассердился мент.
- Откуда ж я могу знать, - пришлось выкручиваться. - Когда родился, был несмышлёным, в датах не разбирался.
- Но в паспорте-то у тебя указано!
- Ах, если по паспорту...
- Крутишься, как вошь на гребешке, - презрительно бросил мент.
Обида и горечь захлестнули Чижова. Это он-то, вошь? Так опустить! Бывший политэконом внушал ему и другим работягам, что они передовой класс общества, могильщики недорезанных буржуев. Впрочем, кажется, иронизировал. Скоро роботы нас заменят. Рабочий класс исчезнет навсегда и бесследно. Буржуи и их лакеи в белых воротничках окончательно победят. А пока - надо держаться.
Меж тем мент снял с допотопного аппарата телефонную трубку.
- Валечка, привет. Посмотри, существует ли такой в природе: Судкин Роман Петрович.
Зачитывая из протокола, продиктовал другие данные и при том строго поглядывал на задержанного: колись, мол, пока не поздно.
И Чижов раскололся.
- Да, я не Судкин, - упавшим голосом признался он.
Мент показал фотоснимок из стола.
- Вот ты кто. Прежде был Гореловым.
Чижов увидел, крупным планом, того типа, которого заприметил на доске объявлений. "Вот на кого он похож, - запоздало понял. - На меня! Постричь, побрить, и - как две капли" .
- Вон в чём дело! - обрадовавшись, торопливо объяснил, выкладывая всю правду. - Нет, это не я. Он похожий на меня, но не я. Не Горелов я. И не Судкин. На самом деле, я Чижов. Про Судкина придумал. И про тётю тоже. Но поймите меня. Я на работу опоздал, а у нас строго. Отпустите, пожалуйста. Вообще-то я передовик! Герой капиталистического труда!
Защищаясь, вторил Цукерману, то бишь Сахарову. Но мента эти объяснения не впечатлили.
- Ну, хватит! Достал ты меня! Щас в управление переправлю.
- Зачем?
- Там разберутся. - Мент вытащил наручники. - Руки!
Повезли в милицейском бобике. Ехали от вокзала к центру. Вон парень склонился над детской коляской. И Чижов, через зарешеченное окошко, признал в нём слесаря из своей группы, Серёжу Пряникова, у которого недавно родилась дочь. Никуда Серёга не торопится... Чёрт побери! Да уж не выходной ли сегодня? Точно, воскресение! После вчерашних посиделок в пивбаре в дурной башке всё перепуталось. Ну, влип в историю! Не за понюх табака!
Привезли и воткнули в следственный изолятор. Наручники, правда, сняли. Несчастный Чижов молча всему подчинялся. Притих, стал ждать, что дальше. И чего только не передумал здесь, в обезьяннике.
Да, сносная благоустроенная жизнь. Всё есть. Квартира, полученная ещё отцом, тоже пролетарием - правда, передовиком не капиталистического, а социалистического труда. Семья, дети... то есть ребёнок, дочурка, уже примерявшая на себе мамины клипсы. Работа с высокой (сравнительно) зарплатой. И при том - ощущение ничтожности. Высшая радость: втихаря от жены выпить. Нет, так жить нельзя!
Чем гордиться? Всю сознательную жизнь лгал, выкручивался. Заискивал перед сильными. Втихаря злословил. Насмехался над неудачниками. Маленькие, подленькие уловки. Довольно! Нужно быть смелым и независимым. Даже на миг здесь, в этой затхлой камере, им овладел освободительный восторг. "Увольняйте, сокращайте! В грузчики пойду! - Рому Судкина припомнил. - Или в бандиты!"
Ненадолго хватило. Сник. "В какие там грузчики, в какие бандиты? Кишка тонка!"
Видуха, наверно, ещё та была.
- Чиво натворил, генацвали? Отца-мать зарэзал? - его толкнул в бок горбоносый мужчина.
Вызвали на допрос. В кабинете сидел капитан, неприятно щурился. Сержант ввёл трёх женщин, которых Чижов видел впервые в жизни.
- Да, это он меня снасильничал, - не сомневаясь, опознала одна.
- Похож, но мелковатый какой-то, - заколебалась вторая. - Пусть покажет, что у него в штанах.
Капитан такой команды не дал. Третья, крашеная блондинка, только плечиками пожала.
- Это не я! - вскричал Чижов. - Я никого не насильничал! Я признаю право женщин на самостоятельный выбор мужчин!
Час от часа не легче: с маньяком спутали. В конце концов, после долгих опросов и звонков установили личность и отстали. Капитан брезгливо сказал, отпуская:
- Что ж вы, гражданин Чижов, так трусливо себя вели? Если честный человек, чего бояться?
У входа поджидала крашеная блондинка - та самая, которая присутствовала на очной ставке.
- Слышь, мужчинка, - предложила она. - А хошь без насилия? По взаимному согласию?
Он отшатнулся и побрёл домой. Солнышко, теплынь. День чудесный выпал, воскресение. И вообще, всё путём. Ну, подумаешь, попал в небольшой переплёт. Обошлось. Всё шито-крыто! Разве что на душе погано.
Во дворе сидел Барух Мордухаевич. Под столиком валялась опорожнённая бутылка дешёвого вина, а на скамейке, рядом с идеологом босоты, уже торчали два опохмелённых мужичка.
- Эй, пролетарий! Подходи! Забьём в козла, заодно о переписке Энгельса с ренегатом Каутским потолкуем.
Чижов махнул рукой - да подите вы! - и медленно поднялся на этаж.
В комнате - жена и старенькая женщина, которую он давно не видел и редко общался по телефону. Но сразу опознал: тётя Глаша.
- Здравствуй, Коленька, - сказала она.
Не успел ответить.
- Где тебя носит? - насела жена. - Вот, тётю Глашу надо срочно проводить на вокзал.
- Да, как бы не опоздать, - подтвердила тётка, вставая. - Решилась я всё-таки ехать к сыночку в Воркуту. Поможешь чемоданы дотащить?
Чемоданы стояли здесь же, в комнате. Чижов послушно поднял их, и до того они показались тяжёлыми!