Аннотация: "А что такое красота? Сосуд, в котором пустота, или огонь, пылающий в сосуде?" - раньше так рассуждали. А нынче красота - пара операций в косметической клинике, плюс абонемент фитнес-клуба.
Родители Артура Ветрова зарабатывали на жизнь, не мешки ворочая. Отец работал в горсовете, был всегда занят и редко снисходил до сына. Мать в последнее время сидела дома. Вот с ней Артур общался часто и перечил, нарочно заостряя суждения. Она возражала, нервничая. Перед окончанием школы дискуссии велись каждодневно, и в них включалась соседка Лера. Она всего-то лет на двенадцать старше, и иногда поглядывала на парня... ну, как сверстница.
- А где твой Артурка? - спрашивала, часто заходя без всякой причины.
- В своей комнате. Занимается, - докладывала мать, начиная с похвальбы. - Упорный! Мы с мужем надеемся, в университет с первого захода поступит.
- Ну, так! - вторила Лера, угодливо улыбаясь. - Флаг ему в руки, на шею барабан.
Беседовали они на кухне. Мать стряпала. Она вкусно готовила. Но это Артуру не нравилось. "Войдет в привычку хорошо пожрать". Соседка же с удовольствием лакомилась, пробуя всё подряд, и нахваливала. Парень, заслышав их голоса, иногда - для разрядки - выходил и встревал в разговор. Они почему-то раздражали его - всегда праздные и говорливые, две кумушки-сороки.
- Обязательно в университет? - спрашивал в пику.
Он уже совершил один самостоятельный поступок: в тринадцать лет отказался посещать музыкальную школу, хотя до ее завершения осталось всего ничего. Объяснил родителям, что смысла нет. Дескать, Ван Клиберна из него всё равно не получится. Мать тогда очень расстраивалась, а отец, всегда хладнокровный и логичный, пожимал плечами и пытался прогнозировать будущее: "Сын, максимализм тебя погубит". Но странное дело, покончив с музыкой, пацан ощущал, что в его голове часто звучит какая-нибудь мелодия. Сейчас, при разговоре с матерью, воспроизводилась легкомысленная ария из "Фигаро".
- Ну, а что? - Мать насторожилась. - На экономический иди, коли музыкой не захотел заниматься. Очень востребованная профессия. Или - на юридический. Тоже хорошее дело!
- Не желаю.
- А куда же?!
- Жаль, англо-бурская война закончилась, - Артур вздохнул, будто сожалея, и повернулся к соседке. - А то я туда барабанщиком бы записался.
- Ну что ты несешь! - Мать проявила недовольство. - Вот видишь, Лера. Умный-то он умный, да дураку ум достался.
- Уж ты, Артурчик, маму слушайся, поступай в университет. Выучишься, получишь диплом... - жеманно ему улыбаясь, но стараясь угодить матери, ворковала Лера.
- Стоит ли из-за диплома пять лет штаны просиживать? - пожимал он плечами. - Вон на рынке продают - в том же ряду, где колготки. Выложу пачку денег и в дамках!
Мать с новой яростью шумела, что эту "пачку" еще заработать надо, отец вон день и ночь пашет, а гроши получает. То была сущая правда. Отец оклад имел небольшой, а взятки не брал, потому что "принципы не позволяли".
- Заработаю. На строительство метро пойду.
- Кайлом махать? - выкрикивала мать.
- Почему бы и нет?
Этот последний разговор протекал при её отце, госте из деревни. Артур видел деда Василия, если не впервые, то и не в десятый раз. Старенький, слегка согнутый, однако притащил с собой сумку с продуктами. К немалому изумлению Артура, дед поддержал его намерение "помахать кайлом".
- Оно и пора, внучок! Ты ж настоящий мужик.
- С чего вы взяли, Василий Матвеич?
- У тебя плечи шире зада.
- Вот, - ухмыльнулся Артур. - И дедушка не против.
Мать пожаловалась мужу, попросила серьезно поговорить с сыном. Павел Романович, вечно занятый совещаниями, консультациями, однажды все-таки удосужился. Насколько себя помнил Артур, папа всегда общался с ним, не повышая голоса; гостей он в дом никогда не приглашал, праздники и юбилеи не отмечал. Только однажды привел товарища по работе, и они просидели вечер за бутылкой молдавского коньяка. Гость начал жаловаться на своего "непутевого" сынка, а отец трезво заметил: "Вот что я тебе скажу, друг Аркадий. Чтобы правильно воспитывать детей, надо быть равнодушным к ним".
- Почему не хочешь в университет? - спросил отец ровным голосом.
- В поход за дипломом? - скептически ответил Артур. - Я не коллекционер.
- На работу не устроишься. Всюду нужны специалисты.
- Знаешь, папа, мне не кажется это особенно важным. Я иногда с балкона за нашим дворником наблюдаю. Он орудует метлой с таким достоинством, которое я не замечал у дремлющих депутатов Думы.
- Понятно, - усмехнулся отец. - Жаждешь опрощения? Но тебя же одиннадцать лет учили, средства тратили. Только на компьютерный класс вашей школе выделили полмиллиона. Имеешь способности - обществу выгодно, чтобы ты их реализовал. А то мы и так отстали.
Артур, поднатужившись, выдал - лишь бы поспорить:
- А может, для общества и не наука главное. Лучше землю пахать или в тайге охотиться, но жить в мире и согласии.
- Ну, первобытно-общинный коммунизм мы уже прошли, - уверенно противостоял отец. - Ни охотой, ни земледелием тебе заниматься не дадут. В университет не пойдешь - осенью призовут в армию...
Разговоры разговорами, однако Артур как миленький сдал документы в универ. Тем паче, что туда же поступала Наташка Сизова, одноклассница, которая глаз с него не сводила. Неинтересная, серая личность. Её родители занимались торговлей. Однако ж эта птичка-невеличка, повзрослев, превратилась в привлекательную самку. Он решил показать ей своё равнодушие и на выпускном вечере, когда она жаждала потанцевать с ним медленный танец, пригласил молодую учителку по литературе. Джемма Андреевна всё подметила и кивнула на поникшую девушку:
- Что, Артур? Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей?
- А откуда вы знаете, что она женщина? - спросил он.
- Ничего я не знаю, - Джемма усмехнулась - Это Пушкин так утверждал. Ты на уроках ворон ловил?
- Нет, журавлей.
Что удивительно, Наташка экзамены сдала успешно. А вот он, любомудров, прокололся. Тест по языку состоял из двадцати вопросов и к каждому три-четыре варианта. Артур довольно шустро обработал задание, в одном месте только споткнулся: ставить или нет запятую. Пока размышлял, вспомнил потешную историю, когда запятая решила судьбу человека. Сидел и гадал, при каком царе это произошло. И чем дольше соображал, тем сильнее входил в ступор.
Эта чертова запятая, как и в том, историческом случае, решила его судьбу. Все-таки поставил не там, где надо. Не добрал балла и не прошел по конкурсу. О платном варианте учебы и речи не могло быть. Отец по-прежнему из-за принципа отказывался брать взятки. - Ну и куда теперь? - досадовала мать.
- Пойду работать.
- Эй, папуля, - обратилась она к отцу, который сидел в спальне за письменным столом. - Отложи-ка бумаги. У нас тут опять крупный разговор.
- Некогда, доклад пишу.
- В конце концов, ты можешь помочь своему ребенку! - взвинчиваясь, крикнула мать.
- Чем именно? - спросил отец, появляясь в общей комнате.
- Устрой на приличную работу.
- У нас сокращение. Да и кем? Курьером? Секретарем-машинисткой?
- Не надо. Я сам устроюсь, - объявил Артур.
Неделю искал, и всю неделю внутри звучала энергичная музыка Арама Хачатуряна. В воображении мужики с саблями прыгали. Однако к концу недели энтузиазм улетучился. Устроиться оказалось не так просто. Строительство метро пока заморозили. Но зато неподалеку возводили оригинальную высотную башню. Рабочие в красивой униформе бесстрашно ходили по перекрытиям. На всех, как на космонавтах, каски небесного цвета. Один спустился вниз, и Артур поспешил к нему.
- А к вам на работу можно?
- Моя твою не понимать, - получил ответ.
Оказывается, здесь трудилась бригада турок.
Мать оказалась права: специальности Артур не имел, и никто не позарился на такого работничка. Позже он встретил парня, со смешной фамилией Пусько, с которым вместе учился. Коля был из "неблагополучной семьи". Где-то в седьмом классе застрял, а потом и вовсе бросил учебу. Сейчас однокашник выглядел беззаботным и сразу заметил, что Артур не в мажоре.
- В чем проблемы, Артурчик?
- Да вот, работу ищу. Сунулся к строителям - не пролезло.
- Ну, давай к нам. Мы тоже строители! - объявил Коля.
- А что за работа?
- Берем подряды на ремонт обветшалых зданий.
Артур устроился по его подсказке и был удовлетворен, что обошёлся без отцовской помощи. Хотя при первом же знакомстве с бригадой понял, что это еще та шайка-лейка. "Ну, что ж, - решил, не робея. - Будем познавать жизнь с тыльной стороны". Его однокашник окунулся в реал значительно раньше, год в армии успел отслужить, и вполне освоился. Он пользовался ненормативной лексикой легко и непринужденно, как и остальные члены бригады. Разговоры у них были примитивные. Один из работяг как-то подсел во время перекура.
- Эй, парниша, хочешь научу, как с девками знакомство завязывать?
Артур только плечами пожал, и мужик принялся объяснять. Все его звали Толиком, хотя ему было под пятьдесят. По придумке Толика с собой надо всегда иметь две катушки ниток: черных и белых.
- Подсаживаешься в парке к любой девушке, - растолковывал он, - и, если она черненькая, то незаметно цепляешь на спину белую нитку. А ежели беленькая - то черную. Ну и спрашиваешь в зависимости от: а у вас жених, что ли, блондин? Или брюнет? Она, конечно, удивляется: откуда вы знаете? А ты ей для подтверждения нитку...
Он долго и нудно рассказывал, перебирая возможные варианты ответов "девушки". Артур, внутренне усмехаясь, подумал: может и впрямь воспользоваться его советами? В последнее время он ни с кем не встречался. Про Сизову забыл, но слышал от одноклассников, что она поступила в универ (этому удивился) и вращается в других сферах.
- А если она рыжая? - спросил он.
Инструктор впал в тупик. И пока соображал, Артур ушел. Беседовали в конце недели, и Ветров про этот разговор сразу забыл. Как же удивился, когда в понедельник Толик подкатил и объявил:
- А ты это, если будет рыжая - не подходи.
"Бедные люди! Что с них взять при их интеллекте?"
Раньше он отрицательно относился к любым нотациям, к любому давлению на свою личность. Ему мама с папой надоели, учителя в школе, агитаторы на уличных митингах. "Все время нас куда-то тащат, давят на сознание, - непримиримо заключал он. - Никак не хотят признать за свободомыслящих личностей". Но теперь мнение переменилось. Нет, все-таки без лидеров, без той малой прослойки просвещенных людей, которые четко намечают программу жизни, обойтись нельзя. Ведь народ представляет собой инертную массу, грубо говоря, стадо баранов. В перекуры мужики садились кружком на пустые ящики и играли в карты. Его тоже пытались завлечь.
- Артур, подключайся! Мы тут по рублику, для развлечения.
- Не умею.
- Научим.
- Не желаю!
А что по рублику - врут. Однажды Колю "обули" на всю получку. Прямо хищники, своего же товарища оставили без копейки. Но при всей падкости к наживе, случалось, становились бессребрениками. Например, кровь из носу, следовало доделать мелочевку, чтобы получить премиальные. Казалось, что проще: поднапрячься дня на три, завершить, получить аккордные деньги, а потом уж - расслабляйтесь по полной программе. И в это-то самое время Толик объявил, что ему стукнул полтинник. Ничто, никакие доводы не могли остановить бригаду от бессмысленного загула. Потом сами же, протрезвев и потеряв в зарплате, сожалели: "Да, дурака сваляли".
Артур думал над подобными казусами. Увы, нет у нашего народа стимула. И надо возвращаться к стимулу в его первоначальном значении, как в древнем Риме. Тогда стимулом являлся железный прутик. Рабы погоняли им волов, а рабов погоняли господа. Разумеется, цивилизованные народы ушли от варварства. На Западе стимулом стали деньги. Но если западные страны не хотят, чтоб их система разрушилась, они железным занавесом должны оградить себя от нас. Иначе у них рынок кончится, напитавшись нашей стихией.
Скоро Артура тоска заела. Загодя виделось, как пройдет день, с чего начнется и чем закончится. Скверно, когда всё просматривается наперед - не только на день, неделю, но и на год. Что такое год? Не так уж много в масштабе человеческой жизни. Однако, показалось, что последний - тянется сто лет.
Меж тем познание жизни продолжалось.
Не обходили вниманием женщины. Хотя он и не пользовался катушками с нитками. Например, Катя Лебедева, штукатур-маляр, всегда улыбалась, приветственно махала кистью или валиком. Мужики это заметили. "Не теряйся, - подзадоривали они. - Подкати и хватай Катьку за мягкие места". Он молча, угрюмо выслушивал и уединялся.
Однажды в обед, перекусив бутербродами, мужики как обычно сели играть в карты. У Коли Пусько денег не оказалось.
- Артурчик, займи червонец, - пристал он. - Через пять минут два отдам. Чувствую, щас масть попрет.
- Нету.
- Ну, хоть мелочишку из карманов выскреби, - клянчил Коля.
- Я сказал: нету! - повторил Ветров, поднялся и вышел из комнаты.
В тесном коридоре, загроможденном лесами и мусором, будто поджидая его, стояла Лебедева. Она заулыбалась и даже не сделала попытки прижаться к стене. Он с трудом протиснулся. Сквозь робу ощутил её грудь. Зашел в пустую комнату, сел на подоконник, сцепив на коленях руки, задумался. Заглянул Толик, который тоже в карты не играл.
- Ты чего тут один сидишь? - спросил, поморгав веками с вытертыми ресницами.
- Размышляю.
Толик удивился так сильно, как будто сидеть одному и размышлять - самое необычное занятие, сравнимое с диверсионной деятельностью.
- Размышляешь? - переспросил он. - И о чем?
- О вас, - буркнул Артур.
- И о чем именно?
- Не могу понять, в чем смысл вашего существования.
Так напрямки и выдал, не сомневаясь, что Толик не поймет и, тем более, пересказать не сможет. Но, странно, тот задумался и уже не выглядел идиотом. А потом таки передал другим мужикам. У Артура теперь нет-нет, да и спрашивали:
- Ну и как успехи, парень? Разобрался, в чем наш смысл?
- Нет, - отрывисто бросал он.
- Ну, думай, философ. Надумаешь - скажешь. Нам тоже интересно.
Однажды, после получки, все пребывали в подвешенном состоянии и с утра решили "поправиться". Ветров один продолжал носить наверх ящики с плиткой.
- Отдохни, парень, мы попозжа гужом навалимся, - пробовали остановить.
А Коля, душевно улыбаясь, протянул стакан с вином. И на этот раз Артур не отказался. Всё надо испытать, полностью в их шкуре побыть, прежде чем что-либо понять... Стали соображать еще, на очередную бутылку. У Артура деньги были, он внёс. И еще выпил. Вино с непривычки сильно ударило в голову. В тот день работяги не спрашивали, в чем смысл их существования, но самому захотелось высказаться. Он вдруг всё понял.
- Эй, послушайте! Вы хотели знать, я вам объясню. Ваше существование имеет смысл. Когда-то будут жить совсем другие люди. В них всё будет прекрасно: и тело, и душа, и мысли, и одежда...
- Они будут такими, как Филипп Киркоров? - уточнили работяги.
- При чем тут Киркоров! - с досадой выкрикнул он. - Нашли пример для подражания. Так вот. Без вас, нынешних, их не будет. Вы - ступеньки, без которых нельзя подняться выше по лестнице.
Им понравилась его мысль. Всё правильно! Рассудил, как надо. И даже заметно загордились той ролью, которую он им отвел. Да, без нас никуда. Мы - ступеньки!.. А Толик, его прежний инструктор, не всё понимал.
- Погоди-ка, парниша. Ладно, мы ступеньки. А ты у нас кто?
- Я знаю, - высказал догадку Коля Пусько. - Артурчик у нас за перилу сойдет. Опора наша! Давайте его бригадиром поставим.
- Верно! - загалдели остальные. - Перило и есть. Будь же прочным, парень, не обломись, а то нам опираться не на кого будет.
Все согласились. Даже действующий бригадир, уставший от своего бремени, не возражал. И пришли мир и согласие. Артур чистосердечно признался мужикам, что он страдал от их бессмысленности. А сейчас все стало на свои места. Но бригадиром он погодит быть, опыта маловато. Ему внимали и женщины. "Умный какой", - сказала одна. "Не голова, а Дом советов", - похвалила другая, постарше. И восхищенно смотрела Катя Лебедева. Мужики подсунули очередной стакан. Он, благодарный за их понимание, осушил посудину до дна. В комнате, где они "заседали", работал калорифер, и было нестерпимо жарко. Артур вышел наружу, глотнул свежего морозного воздуха... у него закружилась голова, и небо поспешило поменяться с землей.
Проснулся в незнакомой комнате, ощутив рядом с собой большое, горячее тело. Катя! Она уже не спала. Лежала у стенки в ночной рубашке, смотрела на него и улыбалась. Раньше он видел её в шапочке - всегда с прикрытой головой. Сейчас же сразу заметил, что у нее роскошная грива, ослепившая золотом восходящего солнца. "К рыжим не подходи, - вспомнил дурацкий совет Толика. - А может, не дурацкий?"
Сильно затошнило. Он судорожно глотнул воздуха.
- Сейчас, - заторопилась Катя, - погоди блевать.
Она накинула халат, притащила таз и поставила рядом с кроватью. Обтерла лицо и лоб мокрым полотенцем.
- Как я к тебе попал? - нашел он силы спросить.
- Тебя в сон сильно клонило, - словоохотливо разъяснила она. - Я к себе привела. А то б еще на улице заснул и воспаление легких подхватил. Или, не дай бог, в вытрезвиловку забрали бы. У меня дядя однажды туда попал, ему там так наподдавали. А еще штраф выписали. Он протестовал: за что? Морда, говорят, у тебя кирпичная, мы себе кулаки об неё повредили.
- И что, я вот тут... спал?..
- Ага, тут. Я еще раньше уснула, устала сильно. А ты, пришедши в себя, с моей мамой долго беседовал. Я проснусь, а вы всё беседуете. Ты маме понравился. Сейчас она блины печет. Блинов хочешь?
- Не-ет. Попить бы.
- Щас принесу. - Вышла из комнаты.
Он остался один и слышал, как в другой комнате Катя разговаривает - очевидно, со своей мамой. В их говор влились детские голоса. Голос её мамы показался знакомым, и он припомнил, что действительно беседовал с ней. Но о чем они могли толковать? На какую тему? Неужели и ей он растолковывал, в чем смысл существования простых людей?
Девушка вернулась с кружкой капустного рассола.
- Из банки нацедила, - пояснила она. - Кисленький. Ты пей, легче станет, - стала поить, одной рукой наклоняя кружку, а второй придерживая его затылок.
Вроде действительно полегчало, в голове прояснилось. Даже припомнил, как звать её маму, и о чем они разговаривали вечером. Скорее, ночью. "Правильно говоришь, Артур! Мы ступеньки, и будущее в наших детях. У меня их трое. А уж моей Катеньке - рожать да рожать. Заметил, какая она справная?" Что ж, верно. Хорошего человека и по весу должно быть много. Нет, этого он не говорил, а наоборот, стал отнекиваться: "Я не могу взять на себя такую ответственность, Нина Ивановна. У меня зарплата маленькая". Но она с оптимизмом поправила: "Ничего! Пособие на детей будете получать, материнский капитал опять же. Да и я на што? У меня зарплата высокая: я кондуктором трамвая работаю".
И черт его знает, чем закончилась их дружественная беседа. Может, уговорила его Нина Ивановна. Трамвайные кондукторы - они все убедительные, натренированные в общении с зайцами. Зайцем во хмелю он себя и ощутил.
Смущало, что сейчас лежит совершенно голый, прикрытый тонким одеялом. На всякий случай подтянул повыше, до подбородка. Хотя, что уж там стесняться? Он уже давно не мальчик. Ещё учась в школе, поимел сексуальный опыт. Аж три девчонки не устояли, восхищенные его крутыми речами. В этот список попала и Наташка Сизова. Он произвел на неё сильное впечатление, когда собирались в квартире её предков послушать музычку. Она спросила: "Ветров, тебе понравилось?" Он подтвердил, что музыка произвела на него неизгладимое впечатление и особенно хорошо звучала в паузах. Девчонка не поняла, и он пояснил, расстегивая ей кофточку: "Я смаковал тишину"...
- Между нами что-нибудь было? - хрипло спросил.
- Да нет, ты совсем обессилил, - ответила Катя и понизила голос. - Но мама тоже думает, что таки было.
Похоже, все шло к банальной развязке: Нина Ивановна потребует, чтобы он женился на дочери. Мать есть мать. Вспомнил про свою: "Наверняка волнуется. А я тут... с невестой".
- Где моя одежда?
- Тебя ночью стошнило. Я все с тебя сняла, простирнула и повесила на балкон.
Он поморщился.
- Что, головушка бо-бо? - сопереживая, спросила "невеста". - Погоди, сейчас полотенце заново смочу.
Опять вышла и вскоре вернулась с мокрым полотенцем, обвязала вокруг головы. Боль, если и не пропала совсем, то затаилась в укромном уголку черепной коробки. Он попросил Катю проверить, не высохла ли одежда.
Заметил, что выходя, она плотно притворяет дверь, а, возвращаясь, открывает решительным движением. Но в этот раз дверь открылась потихоньку, с негромким скрипом, и в комнату вошли два мальчишки разного возраста и совершенно разные. Младший - белобрысый, старший - чернявый. Они молча постояли, посмотрели на гостя, и чернявый сказал:
- Ты нашу Катю не забижай. Она хорошая.
Мальчишки вышли. Вернулась Катя с одеждой.
- Влажное еще... щас проглажу. - Включила утюг и стала гладить.
Теперь она стояла к нему спиной - широкие бедра, округлая попа. "Все при ней, - припомнил он рекламу Нины Ивановны. - Уж действительно". Появилось желание подойти и обнять её. А там дальше - что получится. Откинул одеяло, но, увидев себя голым, воздержался, и опять спрятался. Да и заходившие без спросу ребята смутили.
- А что за пацаны заглядывали?
- Братья. Петька и Сашка. Уж я им! Лезут, куда не надо.
"Хорошо еще, что не её дети, - почему-то подумал он. - Значит, это Нина Ивановна настрогала себе ступенек".
- А сколько тебе лет, Катя?
- Восемнадцать.
- Всего лишь? - тут все ж он выказал своё удивление и, ретушируя его, добавил: - А когда ты так классно научилась штукатурить?
- С четырнадцати лет работаю.
Вот так номер. Получается, они одногодки. Через месяц и ему восемнадцать. А он-то думал, что она вдвое старше. Значит, по возрасту подходит. "К чему подходит?" - тотчас спросил себя. "Да-да, в самый раз! - ответил голос пересмешника. - Чтобы жить вместе долго, счастливо и уйти в мир иной в один день".
Да, но как быть с желанием обладать красивой девушкой? Например, сошедшей с подиума. Он сам-то не урод. Младший брат отца, гостивший у них, беззаботно выслушивал сетования маман на непутевого сына и утешал: "Да ладно, всё образуется!" Самому же Артуру дядька Роберт, дружелюбно шепнул: "Не робей, племяш. Конечно, Павки Корчагина из тебя не выйдет, но есть шанс прожить альфонсом".
А что декламировала учителка? Не зря он подозревал, что Джемма тоже на него глаз положила. На одном из уроков она, вряд ли прошедшая даже в полуфинал на кастинге красавиц, выдала свою молитву: "А что такое красота? Сосуд, в котором пустота, или огонь, пылающий в сосуде?" Себя-то наверняка считала пылающим огнем. Но что об этом. Может, у неё недостаток информации. Или средств. Красота нынче - это пара операций в косметической клинике. Плюс абонемент фитнес-клуба.
"А интеллект? - продолжал он диалог с самим собой. - Но ты же прочувствовал, какая Катька заботливая, добрая. Может, это важнее, чем интеллект. Да и у кого из знакомых девчат ты его разглядел? Выпендреж один".
Наверно, напряжение, с каким он думал, отразилось на его лице. Катя заметила и сказала:
- Да ты не сомневайся. Я "Тайдом" отстирывала. Ни одного пятнышка не осталось.
Стала по очереди подавать выглаженные, еще теплые от утюга вещи - трусы, футболку, свитер, джинсы. Он облачился. Вспомнив, что родители потеряли и наверняка беспокоятся, сказал, что надо идти. Она вышла провожать в коридор, а из кухни выглянула Нина Ивановна. Ага, та же Катя, только постарше и ростом пониже.
- Куда ж вы, Артур? - расстроенно спросила, обращаясь на "вы". - Мы ж еще чая с блинами не попили.
Нет, не прельстила. Он отговорился и вышел. Катя проводила до лестничной площадки. Когда он спустился на этаж ниже, вдруг крикнула: "Эй, заяц, погоди!" - засмеялась и скрылась в квартире. Вскоре появилась вновь, сбежала ниже и протянула червонец.
- Я знаю, у тебя в карманах ни копейки. Возьми, на проезд.
Только и осталось, что поблагодарить. "Вон почему зайцем обозвала, - соображал он, шагая к автобусной остановке. - В точности, как я себя, чуть раньше".
Дома дожидалась мать, и, едва он явился, еще обувь не успел снять, нарисовалась Лера. Отец, хотя и выходной день, отсутствовал. Мать первым же делом спросила, где ночь провел. Тяжко Артуру было что-то придумывать, да и как всегда заворочался, просыпаясь, бес противоречия.
- У невесты.
- У какой еще невесты?
Артур кинул взгляд на соседку и - ни слова в ответ. Маман выпроводила подружку. Та ушла с явным недовольством на лице, но по привычке сексуально виляя бедрами.
- Ну, говори! - опять насела мать. - Что за невеста? Кто она? Кто ее родители?
- Штукатуром-маляром работает. Отец - не знаю кто, а мать... - хоть он и отказался попробовать блины, но решил похвалить Катину маму авансом. - А теща блины хорошо печет.
- Теща? Ой, горе ты луковое! - переживала мать. - Сколько ей лет?
- Лет сорок, наверно.
- Что-о? - мать качнулась, но всё же устояла на ногах. - "Невесте" сорок лет?
- Да нет, теще. А Кате - восемнадцать.
- Всё рано старуха, - мигом оценила мать. - На год тебя старше. А её мать ты уже называешь тещей? До регистрации? После первой же встречи? Да как тебе не стыдно!
Ну, завелась. Он вдруг подумал, что не только ему, но и отцу неинтересно общаться с маман. То-то отец в последнее время всё чаще "задерживается" на работе. И змеей вильнула догадка: не заимел ли папулька связь на стороне? Не нашел ли интеллектуальную подружку, с которой интересней?..
Даже обомлел от этой неожиданной мысли.
- Нет, раньше совсем по-другому было, - продолжала мать. - Вот я замуж нецелованная вышла. А твоя малярша? Она ж ведь наверняка не девушка!
- Может и так, - он пожал плечами. - Хотя точно еще не знаю. Но при первой возможности проверю.
- Что-о? - мать села на стул.
Дальнейшее препирательство оборвалось из-за неожиданного гостя. Навестил Коля Пусько, еще со школьной поры помнивший адрес Ветровых. Впрочем, мать прежнего и нынешнего Колю не совместила. Да и Артур с трудом признал. Коля был острижен, с перебинтованной головой.
- Нашел на свой зад переключатель, - пояснил он. - Заступился за мужика на остановке и огреб по полной. Видно, кастетом череп проломили.
- А че ты влез?
- Так он один против троих. Меня увидел, прямо взмолился: "Парень, помоги, убивают".
Коля недолго посидел, рассказал, как его зашивали "суровой ниткой" без наркоза, потому что сам отказался, поостерегшись впасть в зависимость, а когда ушел, мать спросила, кто это заходил.
- Дружок, Коля Пусько.
- Ну и дружки у тебя.
Она осталась недовольной - что другом, что новой подругой. Впрочем, Артур с ней не очень долго препирался. Уединившись в своем закутке,
прилег на диван, руки под голову. Вспомнился почему-то дядька Роберт. Он был куда откровеннее, нежели мать с отцом, и много чего поведал. "Племяш, когда ты родился, были мы с твоим батькой молоды, горячи. И по пути в роддом нарекли тебя Артуром. Так звали итальянского карбонария из романа Лилиан Войнич".
Ну да, наслышан. Прочесть, правда, так и не удосужился, но со слов учительницы знал, что тот парень плохо кончил: его расстреляли. Удружили с именем отец с дядей.
По привычке дерзить матери, Артур еще несколько раз посещал "невесту". И когда отправлялся к ней, в голове мощно звучала седьмая симфония Шостаковича - та её часть, которая именовалась "Нашествие". Правда, парню неловко становилось, если при встречах с Катей присутствовала Нина Ивановна. Но ни она, ни братовья - Петька с Сашкой - особо не мешали. "Жених" и "невеста" уединялись в Катиной комнатке и закрывались на щеколду. А вот родная мать прямо из себя выходила, встречая его после отлучек. И однажды, не в силах с ним совладать, опять обратилась к мужу.
- Павел! - воззвала, открыв дверь в спальню-кабинет. - У нас беда!
- Времени нет, - как всегда, отозвался отец. Он писал очередной доклад. К сожалению, еще не достиг той высоты, когда за него писали бы референты.
- А-а! Родному сыну внимание не хочешь уделить! - Мать вошла к нему и прикрыла за собой дверь.
Артур слышал её возбужденный голос и отцовский - успокаивающий. Мать вышла, кивнула на дверь и велела зайти: "Хочет с тобой побеседовать". Отец сидел за компьютером. Развернулся в кресле, посмотрел внимательно.
- С печалью я гляжу на ваше поколенье, - стихами неизвестного поэта начал он. - Прискорбно, что и ты, мой сын, скатываешься в мещанство.
Артур усмехнулся.
- А что за существа такие - мещане?
Отец помедлил с ответом, встал и прошелся, даже выглянул в окно, точно надеялся увидеть там упомянутого мещанина, прогуливающегося по двору. Но никого не увидел.
- Если вкратце - это люди, живущие без царя в голове. Они могут быть вполне милыми, порядочными, образованными, но материальное ценят выше духовного, живут без осознанной, общественно значимой цели, - отец заговорил весомо, наставительно... однако тут же спохватился. - Сейчас, правда, это понятие упразднили.
- Почему упразднили? - Артур показал себя заинтересованным.
- Установили приоритет личности над обществом. Теперь о цели, в прежнем ее понимании, заикаться не модно, да и нелогично. А мещанами же самих себя обзывать - неудобно. Вот и вышло из употребления. Хотя не мешает возродить. Чтобы как-то обозначать тех, которые, ни мало не задумываясь, духовные искания сменили на триста сортов колбасы.
- Вон оно как, - усмехнулся Артур. - А я вовсе не мещанин. У меня есть общественно значимая цель.
- И какая же? - удивился отец.
- Я собираюсь стать перилой.
- Чем?!
- Ну, опорой для других. Хотя, конечно, самонадеянно. - Он глянул на отца. Умный взгляд, благородное лицо, густые, слегка тронутые сединой волосы. На плечах халат, перевязанный в талии пояском. "А ведь батя должен нравиться женщинам!" - мелькнула прежняя, теперь почти уверенная мысль. - Пап, а можно тебе задать один нескромный вопрос?
- Задавай, сын мой.
- А вот ты мещанин или нет?
- Я по роду своей деятельности обязан заботиться о благе других людей.
"Если мой папахен и мещанин, - соображал Артур, - то хорошо замаскировавшийся, высшего пилотажа. Интересно проследить за ним. Неужели он с кем-то на стороне встречается?"
Закончив разговор и почувствовав, что проголодался, отправился на кухню. Сделал себе бутерброд, отрезав толстый ломоть "докторской" колбасы. Мать из ванной с полотенцем.
- Ну, поговорили? Отец тебе разъяснил?
- Да, разъяснил.
- Ты всё понял?
- Да, всё.
- И что ты понял?
- Что не следует бездумно есть колбасу. Надо пережевывать её со смыслом, - откусывая от бутерброда, ответил он.
Мать обиделась и ударила его полотенцем. А потом заплакала. Не могла смириться с тем, что сыном завладела малярша. Впрочем, позже Артур осознал, что лукавит. Как и мать, полагал, что Катя для него не пара. И, как не хотел признавать, но нутром понял, что единомышлен с мамкой. А чувство противоречия, из-за которого посещал Катю, постепенно скукожилось, как кусок шагреневой кожи из романа Бальзака. Тоже не читал, но был наслышан.
Поздней осенью он простудился на сквозняках и устроил себе зимние каникулы. С месяц отлеживался дома, с работой завязал, да и друзей-товарищей, с которыми трудился, вычеркнул из памяти. Только иногда, освежая её, заходил Пусько.
- Когда на работу выйдешь?
Артур пожимал плечами. За него отвечала мать, что он на курсы подготовки пойдет, в универ поступать будет.
- Ну, что ж, тоже дело, - Коля ко всему относился терпимо.
И ведь Артур, как бы нехотя, но поддался на уговоры родителей и стал готовиться к вступительным экзаменам. Да и папа переступил через принципы, с помощью влиятельных знакомых отмазал на один год от армии. Артур запомнил, на чем погорел в прошлый раз, и усиленно навалился на русский язык. Скоро проблема с запятой, понизившей его рейтинг, показалась пустяковой. Если дяди из министерства просвещения не придумают каких-нибудь новых испытаний - поступит.
Он выбрал юрфак, и его выбор, как ни прискорбно, совпал с одним из вариантов, которые предлагала маман. А отец еще раз отступил от принципов. Каким образом он, никогда не бравший и не дававший взяток, это осуществил - не рассказал, но перед экзаменами проинструктировал:
- Зайди в деканат и обратись там к Валерию Михайловичу. Только с глазу на глаз, без посторонних.
- А если там кто-нибудь будет торчать?
- Не задавай глупых вопросов! - отец повысил голос и, поморщившись, приложил ладонь к затылку.
Никуда Артур не заходил. Его и так приняли, хорошо экзамены сдал. Все ж таки мать не зря утверждала, что он способный парень. Но радости не ощущал. Не прыгал, как один деревенский паренек, попавший на бюджетное место. Вместо торжества панихида: "Слаб я в коленках оказался. И мать понапрасну нервировал".
Про Катю Лебедеву редко вспоминал. Она его не преследовала, не донимала, вообще не подавала никаких признаков. Но и через год он еще самонадеянно думал: "Приди я к ней - хоть сейчас, бросится на шею, как ни в чем не бывало". Когда начались занятия, в коридоре универа встретил Наташку Сизову, уже второкурсницу.
- Ой, это ты! - загорелая, веселая, повисла на нём. - Ты прям, как Байрон - неведомый изгнанник, но только с русскою душой...
Она уже второй год училась на филологическом и пополнила багаж знаний. Он опять стал встречаться с ней. Наташка отшила прежних ухажеров, со вниманием выслушивала его суждения. Предложив сбежать с лекции, он ляпнул:
- Чем больше мы знаем, тем больше панорама незнаемого. Так следует ли нам впадать в агностицизм?
- Нет! - с восторгом сказала она. - Пошли, Артур, в кафе.
В универ Сизова стала приезжать на красной "Ауди" - отец подарил. Случалось, подвозила домой. Мать в окно заметила, как он прощался с девушкой и, едва вошел, спросила, с кем он. Он пожал плечами, но ей и не требовалось ответа.
- Молодец! - одобрила она. - А то связался с маляршей.
Артур опять промолчал. С маман он общался всё меньше и в свои новые знакомства не посвящал. Если в гости заходила соседка Лера, уединялся и в разговоры не вмешивался. С прошлым покончил. Но как-то случайно встретил Катину маму на улице. Она шла навстречу, согнувшись набок от сумки.
- Как живешь, Артур? - спросила, приостановившись, сумку поставила у ног.
- Так себе, - хмуро ответил он.
- Без работы, что ли?
- Учусь. В универе.
- Ну и хорошо, - одобрила Нина Ивановна. - Мы с Катей не сомневались, что ты умный парень.
Ветров приободрился: вот, никаких претензий к нему, даже хвалят, и раз такое дело, ответно поинтересовался, как они поживают.
- Тоже нормально, - охотно ответила она. - Сичас уже впятером.
Он проделал несложные подсчеты. Получилось, что семья Лебедевых увеличилась на одного человека.
- Катя вышла замуж?
- Да нет, родила. Мише уже годик. Такой смышленый мальчишка, весь в тебя. Мы прямо не нарадуемся.
- В меня? - поразился он. - Почему в меня?
- Ну, не знаю. У нее тогда вроде никого и не было. Но это мои догадки. Катя не любит про это говорить.
- Так вы думаете, что ваш Миша - мой сын? - оторопело спросил Артур.
- Твой или не твой - не знаю. Наш с Катей. Заходи, если хошь, посмотри. Может, взаимно усечете родственные души, - Нина Ивановна помялась и добавила: - А если нащот алиментов остерегаешься - не надо. Катя вновь пошла на работу, элитные квартиры отделывает. Так что на хлеб с маслом нам хватает. Даже на пироженки остается. А с тебя, студента, что возьмешь?
Она подняла сумку и пошла дальше. А он продолжал стоять. Новые мысли витали в голове. Да нет! Старые, прежние: "Выходит, и я ступеньку для будущего заложил". Но зайти к ним - не сподобился. Оказался не готов к такому повороту событий.
Пришла очередная осень. В воскресенье у Ветровых появился гость из деревни. Дед Василий совсем старенький стал, усох и уменьшился ростом. Однако и в этот раз притащил с собой сумку с продуктами. Мать с Лерой отправились в магазин, и старик пообщался с внуком с глазу на глаз.
- Ну, внучок, кайлом-то машешь?
- Каким еще кайлом?.. Ах, да! - припомнил давний разговор. - Нет, учусь.
- Всё еще учишься? - удивился гость.
- Что значит "всё еще"? - нахмурился Артур.
- Извиняюсь, - спохватился этот обломок прошлого. - Я ж про себя вспомнил. После четырех классов в колхоз пошел работать. Дак иначе и нельзя было...
Он примолк, видя, что внук не заинтересовался.
Да, Артур о своём призадумался. Ну, разобрался он с помощью папы с таким явлением, как мещанство. А до конца ли? Как быть с миллионами, даже с миллиардами людей, живших прежде? Опять же, деда и бабку взять. До сих пор живут в другом веке. В сортир ходят во двор, а печь топят дровами. В холодные зимние дни только тем и занимаются, что подкладывают поленья в топку. Никаких общественно значимых целей и в помине не имеют... Он поглядел на деда так, словно впервые увидел.
- Василь Матвеич, а ты у нас кто?
- Дед Пихто, - съехидничал гость. - Часом не узнал, внучок?
- Узнал, - пробормотал Артур. - Я за другое...
Совершенно понятно, что все прежние, эти миллиарды, жили для того, чтобы выжить и продолжить род. Нет, категория мещан к ним явно не подходит. Рассуждения о цели и смысле возникают, когда человек не всю энергию тратит на выживание, и у него появляется свободное время. И ведь крепкие были люди, выдержали испытание холодом, голодом, нуждой. Нам же выпало другое испытание: благополучием. И мы не потянули. Мещанами стали. Да что мещанами! Оскотинились... А Катя? - припомнил он. - Ну, она еще из тех веков не выкарабкалась".
Пришла мать, сразу обратила внимание на дедов мешок с заплечными лямками.
- Ой, папа, да зачем ты... тяжело ж ведь...
- Да ништо; я ж не на себе пер, электричка везла.
- Ну, спасибо, - нырнула в мешок. - Ой, варенье! Ой, сметана! Ой, творог!.. Как вы там? Как здоровье?
- Нормально. Живем, хлеб жуем. Только, вот, картошку надо копать, а у меня спина. И твоя мамка уж того... с трудом сгибается, - старик выразительно посмотрел на Артура.
Маман взгляд перехватила.
- Да ты что, папа! У Артура же лекции - нельзя пропускать.
- Я поеду! - возразил он, обрадовавшись, что можно принять самостоятельное решение.
Неделю копал картошку. Про учебу забыл. Иногда вспоминал: "Исключить могут. - Правда, без особого сожаления, почти равнодушно. - И пусть".
В конце картофельного поля желтела роща. Добравшись до неё, Артур выпрямился. На сером небе курлыкали журавли, взявшие курс на юг. Рядом, на березах и рябинах, суетились синички, готовясь к зиме. "А мне что дальше делать?"
В город возвратился в сумерках. Слез с электрички с полной сумкой картошки и через подземный переход, волоча её по ступенькам, поднялся в зал. Там увидел Колю Пусько. Тот стоял у огромной, на всю стену, карты, которую не меняли уже лет тридцать - наверно, из-за прорех в бюджете.
- А, Коля! - хлопнул парня по плечу, зайдя со спины. - Путешествовать собрался?
Приятель повернулся к нему. Артур удивился его озабоченному, даже хмурому виду.
- Да уж, попутешествуешь тут. Тетка у меня в Новороссии, старшая мамина сестра. Хату у неё разбомбили, одна труба осталась. Мамка говорит, езжай, сынок, забери тетю Марину. Вот, соображаю, как туда добраться.
- Ну-ну, - поддержал Артур. - Маму надо слушаться.
- Я и сам знаю, что мне делать, - без улыбки сказал Коля. - И вот что надумал. Посажу тетку на поезд, помогу загрузить багаж, а сам останусь. Не люблю, когда пожилых людей обижают.
- Может, меня возьмешь с собой?
- Ты серьезно, что ли? Там и того... убить могут.
- Ну, так что ж теперь, - Артур припомнил, что именно Пусько назвал его опорой в памятном разговоре на стройке. - Куда ты без меня? Пропадешь!
- А ты в армии служил? - продолжал экзаменовать приятель. - Стрелять умеешь?
- Надо попробовать. Может, и умею.
- Хотя тебе это не обязательно, - расслабился Коля. - Знаменосцем будешь.
- Или барабанщиком, - добавил Артур. - Мне уже пророчили.
Он вместе с Колей стал разглядывать сохранившуюся карту сгинувшей страны, площадью в двадцать два миллиона квадратных километров. Её пронизывали красные артерии железнодорожных путей - от Советской Гавани на востоке до пограничной станции Чоп на западе.
Прокурорша-мать сразу определила, что с ним что-то не так. Но он ей пока ничего не сказал. А вот с отцом следует поговорить. Вышел из дома вечером, сел на скамейке напротив подъезда и стал ждать. Холодно. Ветер гоняет листву. Застегнул до конца куртку и поднял воротник... Родитель появился совсем не оттуда, откуда ждал. Не вынырнул из ближайшей арки, а, кажется, вышел из дальнего подъезда. И шел, что-то насвистывая. Уж не из "Фигаро" ли?
- Пап! - окликнул его Артур из глубины двора.
И, когда отец подошел, прямо, без всяких обиняков, объявил, что намерен ехать с другом в Новороссию. Отец качнулся, как будто оказался на палубе корабля в девятибалльный шторм.
- Прекрати и думать! - выкрикнул изменившимся голосом. - Они же вас используют!..
- Кто использует? Кто они?
- Да-да, используют! Ваши благородные порывы! Ваш юношеский максимализм! - выкрикивал отец. - Для этих жирных каплунов жизнь любого человека, кроме их собственной, гроша ломаного не стоит. Им глубоко наплевать на вас! Им нужна власть и деньги. Они устраивают провокации, нагнетают истерию, сталкивают лбами людей, а вы как слепые котята, - горячо, убедительно отговаривал. И знал, конечно, много больше сына. Артур не совсем его понимал, но был уверен: со временем он и сам познает всё, если... если...
- Пойми, наконец, жизнь нам дается один только раз, - бессильным шепотом заключил отец. - А ты... а ты еще не осознал той личной катастрофы, что тебя может не быть...
Одного он не учел: характера сына. Артур только ужесточился в своем мнении. При этом обнаружил в себе благоразумие зазря не спорить. Терпеливо слушал, удивляясь неожиданной горячности отца. Даже припомнил его педагогический совет о воспитании, данный другу Аркадию, и хотел обновить отцову память: "Будь ко мне равнодушным". Однако в мыслях уже ушел далеко.
- Ладно, пап, айда до хаты, - сказал, дослушав. - Я, может, еще и не поеду никуда. Но если вдруг слиняю, то передашь маме... Зачем её преждевременно беспокоить, верно?
Поднимаясь по лестнице вслед за отцом, почему-то сгорбившимся, подбил бабки переговоров: "Ну вот, отца поставил в известность, он матери передаст... Но как быть с моими женщинами? К кому из них наведаться? К Наташе или Кате? Пожалуй, зайду к обеим... Или, нет. Письма напишу. С места прибытия. А то еще передумаю и опять буду, типа зайца во хмелю... Да, так и сделаю. Кто-то из них двоих, ожиданием своим, пусть спасёт меня".
Отправились в путь морозным, ненастным утром. Поезд запаздывал. Спустились в полуподвальный зал, где ожидали рейсов самые непрезентабельные люди. А, может, и не ждали, а нашли здесь приют. В углу какой-то безногий бедолага на деревянной площадке с колесиками наяривал на баяне фронтовые песни. Слегка озябший Артур подошел к буфету заказать кофе, а Коля наклонился к инвалиду и заказал "Прощание славянки". Артур, прихлебывая пойло из бумажного стаканчика, поглядывал в их сторону. Коля подал баянисту мелкую купюру и, подойдя к стойке, дружески хлопнул по плечу.
- Оставайся, Артур. Я без обиды. Даже билет можешь сдать, в накладе не будешь.
Но тут громкий, безучастный голос из динамиков объявил, наконец, о прибытии поезда и об укороченной стоянке. Артур, усмехнувшись, пожал плечами: мол, не успею уже сдать, в кассе очередь. И парни, подхватив рюкзаки, двинули на перрон под звуки марша, который выдавал добросовестный инвалид, нещадно эксплуатируя свой задыхающийся инструмент.
Известий от них пока еще не поступало.