С утра зарядил мелкий, нудный дождь. Я весь день просидел дома и ближе к вечеру все чаще стал поглядывать в окно: может, распогодится? Но где там!.. На улицу носа казать не хотелось. Но на календаре двадцать восьмое - наше число. Я надел куртку, нахлобучил на голову кепку и вышел из дому.  К шести вечера, как и следовало, добрался до места сбора. Обыкновенный жилой дом, на первом этаже какая-то контора и - с отдельным входом - наш штаб. Сегодня собирались недружно, с опозданием. Раньше явился дядя Федя Головко, наш инструментальщик, самый пожилой из всех, самый степенный. И еще сидели два брата Слепневы, очень похожие, лобастые, широкоплечие, молчаливо сосредоточенные. При мне уже появился Юра Трошкин, ничего на голову не надел, пижон. Правда, его густая шевелюра защищала от непогоды лучше наших кепок и шляп. Он церемонно, с поклонами, поздоровался с каждым за руку, а возле дяди Феди призадержался, оглядел до ног и сказал:  - Простите, сэр, но у вас опять развязались завязки от кальсон.  Дядя Федя грузно перегнулся, пошарил внизу руками и сердито распрямился.  - Ври больше!  - Ладно, дядь Федя, не обижайся за невинный розыгрыш, - улыбаясь и показывая ровные белые зубы, сказал Юра. - Учусь, понимаешь, всяким вежливым формам обращения.  Трошкин - порядочный трепач. Если ему верить, в этом году поступил на журфак, заочное отделение. А работал он, как и я, на обдирке поковок - не очень сложной, пыльной операции.  Следом пришли Паша Долгов и Витя Каретников. Отряхнувшись, сели. Паша Долгов - солидный, в светлом плаще с погончиками, в шляпе и при галстуке. Он в цехе зарабатывает лучше всех, имеет машину. Хоть и не шикарную "Волгу" и не элегантный "Жигуль", а всего лишь "Запорожец", но все-таки. Никто из нас не имел и "Запорожца". Но сегодня Паша, как и все, притопал пешком. Видно, поберег свой лимузин. Виктор Каретников, наш "профессор", учится в политехническом, на вечернем факультете. Наверно, только встал от учебников: глаза утомленные, вид отсутствующий.  Явился командир нашей заводской дружины и сел в торец стола. А одним из последних пришел Генка Репин - сутулый, прищуренный, руки в брюках, с фиксой под золото - того и гляди "Мурку" засвистит. Следом дверь нашего штаба опять открылась еще раз и в проеме появилась фигура в синем форменном плаще и в милицейской фуражке. Фигура стукнула о пол каждым сапогом и переступила порог.  - А вот и подкрепление нам, - суховатые губы командира растянулись в вежливой улыбке. - Сержант Худяков собственной персоной.  - Ага, явился не запылился, - подтвердил вошедший, снял фуражку и энергично встряхнул ею.  Лично я видел его впервые. В августе нам тоже давали подмогу, но другого милиционера. Этот был невысокого роста, крепыш лет около сорока. Лицо и шея смуглые, но волосы - неожиданно светлые, белесые. Другие ребята тоже загляделись на него. Не смущаясь общим вниманием, он прошел к столу и присел на первый в ряду стул. Широко расставил колени и стал поигрывать между ними фуражкой.  Командир пошелестел бумагами, оглядел всех, пересчитал и посмотрел на ручные часы.  - Что ж, к делу. Очевидно, больше никто не придет. - Он вытащил из ящика красные нарукавные повязки. - Итак, товарищи, вы заступаете...  - ...на боевое, можно считать, дежурство... по охране общественного, стало быть, порядка... в нашем родном, как говорится, заводском районе, - задрав голову вверх, бойко продолжил Трошкин.  - В общем и целом верно, - нимало не сбившись, продолжил командир. - Здесь, я вижу, не новички собрались. Поэтому буду краток. Сегодня дождь, можно сказать, непогода, но все-таки особо в штабе не засиживайтесь. В свете постановления партии и правительства о сухом законе не забывайте контролировать гастроном и прочие горячие точки. И смелее, активнее!.. Старшим, очевидно, будете вы? - повернулся к Паше Долгову, который уже и раньше ходил в "старших". - Приступайте!  Покончив с инструктажем, с видимым облегчением покинул нас. А мы продолжали разглядывать сержанта.  - Чего уставились? - весело поинтересовался тот. - Я, чай, не баба.  - Начальник, а почему ты такой копченый? - грубо спросил Генка Репин.  - А загорел слегонца, - живо откликнулся Худяков, мужчина, видно, словоохотливый. - Я же только с отпуска.  - И где был?  - Путешествовал по Европе.  - За границей, что ли? - ахнули мы.  - Нет, что вы, туда еще не добрался. По нашей необъятной стране ездил, Украину посетил. Тоже, между прочим, к Европе относится.  - Украина? К Европе? - удивился младший из братьев Слепневых. - Вот уж никогда бы не подумал.  А старший шлепнул его по загривку.  - Говорил я тебе, Вовка, не прогуливай уроки!  - Да, географию не худо знать, - добродушно посоветовал сержант. - Мне когда предложили туристическую, так я спецом в карту заглядывал. Ладно, подумал, посмотрю, как там наши братья-славяне живут, с чем хлеб жуют. Все-таки завлекательней, чем весь отпуск дома сидеть. Этак от безделья и в бутылку начнешь заглядывать... Я верно говорю?  Ребята вразнобой откликнулись. Простой, видят, дядечка, с таким можно покалякать. Все не в дождь на улицу идти. Юра Трошкин смекнул это раньше других, подмигнул нам, напустил на лицо важность и пересел к Худякову поближе.  - Товарищ сержант, а позвольте интервью у вас взять?  - Чего это?  - Несколько вопросов для нашей многотиражки. - Юра как всегда картину гнал, но может, и в самом деле в журналисты подался, кто его знает.  - Валяй, - добродушно разрешил Худяков.  - Вам приходилось задерживать опасного преступника?  - Нет, не доводилось. Алкашей, хулиганов - это случалось. А опасного - нет, не припоминаю.  - В милиции давно служите?  - Давно. Как из армии демобилизовался.  - Понятно! Не возражаете, если так запишем: "С молодых лет по велению горячего сердца надел милицейскую форму".  - Валяй, чего там, - беспечно разрешил Худяков.  - Как же, "по велению", - враждебно пробурчал Генка Репин. - Вкалывать просто не захотел.  - Нет, парень, ошибаешься. - Худяков повернулся к нему. - Вкалывать мне пришлось побольше твоего. Я из деревни-то сам. С измальства в поле. И не особенно в милицию рвался. Уговорили. Я ведь в армии спортом занимался, разряд по стрельбе получил. У меня глаз вострый, а рука твердая. И вы, я погляжу, ребята крепкие, как на подбор. Всем хулиганам отпор дадим.  - А я и каратэ занимаюсь, - забывая про свое интервью, похвастался Трошкин.  - Ага, ты у нас супермен, - подбавил Паша Долгов.  - Секретный агент Джеймс Бонд, - обронил Витя Каретников, до сих пор молчавший.  - Смеетесь? - взвился Юра. - Щас продемонстрирую. Сержант, возьми-ка что-нибудь в рученьки. Ну, вроде как с ножом на меня нападаешь.  Он принял стойку: левая нога вперед, руки на уровне пояса. Худяков, сохраняя на лице добродушную усмешку, тоже поднялся и взял со стола карандаш.  - Нападай!  Сержант выбросил вперед руку.  - Ха! - Трошкин ударил его по запястью - одной ладонью сверху, другой снизу. Карандаш упал на пол.  - Гляди-ко... и вправду можешь.  Юра победно улыбнулся. Доказал, что и говорить. А сержант поднял с пола карандаш, положил обратно на стол, но после этого уже не садился.  - Ну, познакомились, потренировались - теперь пора за дело. Вставайте, ребята.  У многих лица вытянулись. Ох, не хотелось выходить на улицу!  - Товарищ сержант, - попросили хором. - Ты ж про туристическую поездку еще не рассказал.  - Интересуетесь? - его будто по шерсти погладили. - Ладно, прогуляемся - расскажу.  Поднялся наш "старшой", Паша Долгов, а за ним исполнительные братья Слепневы.  - А кого же нам оставить тут, у телефона? - спросил Худяков и повернулся к дяде Феде. - Вас, папаша?  Ветеран уже задремал. Но мигом встряхнулся.  - Да, я посижу.  На улице разбились на группы. Сержант и распределил.  - Вы идите в эту сторону, а я пойду в другую. У гастронома, в свете решений партии и правительства, встретимся. Кто один из вас со мной хочет? Может, ты? - обратился он к Генке Репину.   Тот отвернулся и что-то тихо процедил - похоже, матерное. И сержант взял с собой "каратиста" Трошкина. Мелко сеял дождь. Наша зондер-команда шла в ряд, занимая большую часть тротуара. Репин раскипятился:  - Ну, ментяра! Чего захотел! Да я с ним на одной версте не присяду. И так позору - с повязкой-то. Дружки встретят, глаза на лоб выкатят. Что, мол, с тобой, Генаша, стряслось? Ссучился?  Мы знали, что он еще подростком попал в колонию для несовершеннолетних. И до сих пор ходит приблатненным. На заводе не так давно, но уже завоевал репутацию хулигана и прогульщика. В отпуск его отправляли только зимой, тринадцатую зарплату еще не получал ни разу, да и других премий не видел. И вдруг такая перемена: записался в дружинники. Сейчас, в теплой компании, мы постарались выяснить, что же с ним стряслось.  - Начальство хочу задобрить, туды его в трахому, - хмуро разъяснил Гена. - Разик же тринадцатую надо получить. Тем более что в этот год у меня ни одного привода в вытрезвитель. Думаю, дотянуть чистеньким до Нового года.  Мы со "старшим" чуток поотстали, и Паша меня в полголоса проинформировал:  - Сочетался в браке, Генаша-то наш. Ребенка они ждут, готовятся. Коляску уже купили. Он у меня в долг стольник занял. Его подруга такая маленькая, пигалица пигалицей. Но твердый орешек, видать. Он слушается ее беспрекословно. Я удивляюсь.  Благополучно протопали полмаршрута. Ни одного нарушителя. Да и вообще мало кто встретился. Спокойное время, конец месяца. Как говаривал начальник цеха Зайцев, агитируя в дружинники, очень удобное число нам выпало. От аванса - одни воспоминания, а до зарплаты еще далеко, все усердно трудятся, в поте лица штурмуя месячный план. Да и погода не сахар. Не каждый по доброй воле на улицу выйдет. Правда, один расхристанный мужичок все ж попался. Шел нетвердой походкой навстречу и напевал что-то бодрое, типа: "Врагу не сдается наш гордый, Варяг". Но увидев нас, замолк и перешел на строевой шаг.  - Вольно! - крикнул ему Паша, и он шарахнулся в сторону.  Когда подошли к гастроному, здесь уже стояли Худяков и Юра Трошкин. Сержант поскреб подбородок.  - Там за магазином один тип свежей рыбой торгует. Не знаю, что и делать: то ли задержать его, то ли купить пару рыбин. У меня жинка страсть как рыбу любит... Э, ладно, пойду послушаю, что в оправдание скажет. Явно ведь браконьер.  - Или спекулянт, - прибавил Трошкин. - По три рубля за штуку дерет.  _ А что за рыба-то? - заинтересовался "старшой".  - Кажись, язь.  - Черт побери! - загорелся Паша. - Ты меня, сержант, тоже в соблазн ввел.  Они вдвоем пошли за угол, а мы ввалились в гастроном и сразу заметили, что сухой закон действует. Народу в винно-водочный отдел - уйма. А по времени-то конец продажи.  - Товарищи алкаши! - весело прокричал Трошкин. - В вашем распоряжении осталось пятнадцать минут. Заранее готовьте свои рваные рублики и медяки.  Кое-кого этот призыв оживил, но один солидный мужчина, стоявший в очереди, возмутился:  - Как смеешь оскорблять? А еще красную повязку нацепил, хулиган.  - Ладно вам, шуток не понимаете, - примирительно сказал Юра. - Я в свободное время и сам такой.  В общем, не считая этого инцидента, всё закончилось мирно. К семи часам продавщица убрала с прилавка бутылки с крепкими напитками, оставив минералку и газировку. А чуть позже в магазин вбежал запыхавшийся мужик, повертелся и обратился к нам за помощью:  - Ребята, выручайте! Отдайте распоряжение, чтоб поллитру отпустила. Гость, понимаете, драгоценный пожаловал, однополчанин. Вместе в Афгане сражались.  Мы по-хорошему растолковали, что наше присутствие как раз необходимо для соблюдения распорядка и не нам его нарушать. А Генка Репин посоветовал зря тут не ошиваться, а скорей бежать в один хитрый ларек, где продается вермут до самого закрытия. И разъяснил, где этот ларек находится.  Когда вышли, к нам опять присоединились Паша Долгов и Худяков. У "старшого" в руке раздутый полиэтиленовый пакет с четырьмя крупными, с килограмм каждый, язями.  - Взяли по две штуки на рыло, - весело объявил он. - Сержант доверил мне нести.  - А выяснили, спекулянт или браконьер? - спросил "корреспондент" Трошкин.  - Шут его знает. Говорит, брат привез. А брат, мол, на Севере в рыбных местах обитает.  - И вы поверили?  - Ну, как не поверить, ежели нам на пользу, - ухмыльнулся Долгов. - Он сержанту, а заодно и мне, цену до рубля скинул.  - Тогда, конешно, - злорадно выдал Генка. - При погонах с лычками жить можно.  Ушедший вперед Худяков услышал и обернулся.  - Эх, да как бы не жинке! - оправдался он. - Больная она у меня, решил рыбкой побаловать.  Не сговариваясь, ближайшим путем направились к штабу. Озябли все, подмокли. А здесь приветливо, во все двести ватт, лучилась лампочка, за столом сидел дядя Федя и клевал носом.  - Тепло, светло и мухи не кусают, - бодро заметил Худяков. - Садись, ребята, перекурим. И я, так и быть, расскажу вам про свое путешествие.  - Трави, - согласились мы. - И поподробней!  Худяков начал с удовольствием.  - Когда мне, значит, сказали, что имеется путевка, я долго раздумывал: ехать или нет, потому что дело для меня непривычное, туризм-то. Но все-таки решился. Хотел и жинку с собой взять, но моя Тамара поехать не смогла. Ей врачи как раз велели на процедуры ходить. Ну, слушайте!..    ...Прибыл я на вокзал. Гражданский костюм надел, чемоданчик захватил - экипировался, как положено. А нашего брата, туристов, много уже на перроне собралось. Старичок один седенький, лет эдак под восемьдесят, песок из него сыплется, а он туда же, в туристы. Молодых много. Рядом со мной парочка одна нарисовалась. Она - пышная такая, красивая, в кремовых брючках. А он - худой, измученный, с производственной проблемой в глазах. Она к нему ластится, вздыхает: "Не представляю, говорит, как ты один без меня останешься. Кто тебя покормит вовремя, чистый платок в карман сунет". Всякими нежными словами называет, а один раз даже по имени-отчеству - Андреем Сергеичем. Уважает, стало быть. Он ее успокаивать: "Ты, Белочка, не бери себе в голову. Я же не маленький. Отдыхай спокойно. К сожалению, у нас опять аврал. Ты знаешь. Срочный оборонный заказ надо исполнять".  Тут паровоз загудел, проводники заторопили с посадкой. Белочка своего муженька обнимает, целует, из каждого города обещает приветы слать. Ну, поехали. Я попал в одно купе с молодыми девчатами со швейной фабрики. И хоть старый для них, а теребят, заигрывают. Где, мол, работаете? Ну, чего скрывать, я сказал, что в милиции.  "Ой, следователем? - спрашивают. - Расскажите что-нибудь интересное".  Конечно, мог нагородить им семь верст до небес, но ответил честно, что отношусь к сержантскому составу, в постовых хожу. Они разочаровались. "Холостяк-то хоть?" - пытают. И опять не стал вводить в заблуждение. Отрапортовал, что женат, двоих детей имею. У меня имелась карточка, с собой взял. Они посмотрели, удостоверились и совсем разочаровались. Хотя мои пацаны им понравились. Годика через три, говорят, женихами станут. А одна из них, побойче которая, Фаинкой звать, пододвинулась ко мне ближе, прижалась боком и открыто:  "А я все равно за тобой приударю, Костя".  Я даже смутился малость. Ну, думаю, подруги! Вам лишь бы на простор вырваться. Конечно, я и раньше слышал, какие они фортеля на курортах выкидывают. Но тут сам впервые столкнулся...    - А вы невысокого мнения о женщинах, сержант! - не выдержал, выкрикнул Юра Трошкин.  - Ежели так и есть. Тут ведь одни мужчины? - Худяков обвел нас проверочным взглядом, как будто до сих пор сомневался. - Я прямо скажу: слабы они. Очень редко бывает, чтоб какая-нить не изменила мужу.  - Верно, сержант! - игриво подмигнул Паша Долгов. - Тают они от нашего брата.  Неженатые, зеленые совсем братья Слепневы только глазами хлопали - внимали. Даже утомленный Витя Каретников проявил интерес, приподнял голову.  - А давайте послушаем, что скажет самый пожилой из нас, - предложил сержант. - Папаша, рассуди.  - Ась? - проснулся дядя Федя.  - Тебя спрашивают, супруга изменяет или нет? - пояснил "старшой".  - А нехай, - махнул рукой дядя Федя. - Мне не жалко.  - Га-га-га! Гы-гы-гы! - каждый загоготал, как мог.  Только Генка Репин не смеялся. Он вдруг взъярился:  - А про свою жену ты тоже думаешь, что изменяет?  - Ну уж, за свою-то я на все сто уверен, - убежденно ответил Худяков. Как погзнакомился с ней в первом классе, так мы до сих пор вместе.  Опять дружно загоготали.  - Значит, все бесчестные, одна твоя честная? - в восторге хлопал по коленкам Паша Долгов.  - За всех не скажу, но большинство - да, - упрямо подтвердил сержант.  Юра Трошкин снова напустил на себя эдакое, корреспондентское.  - Простите, товарищ сержант, но ваши, мягко говоря, женоненавистнические убеждения не ложатся в канву моего интервью о благородном советском милиционере. И притом, я полагаю, у вас недостаточно опыта, чтобы делать такие глобальные обобщения. Подумаешь, с какой-то Фаинкой согрешил.  - Ты, каратист, меня не сбивай. Или мне не рассказывать?  - Да, Юра, ты прикройся малость, - посоветовали мы, переполошившись. На улицу выходить по-прежнему не хотелось. - Продолжайте, товарищ сержант!  - Фаинка ведь незамужняя. Хоть бы и согрешила, так чего? Но она просто шутила со мной. Зато другие не терялись. Сам тому свидетель. Это уже было, когда мы Уральские горы перевалили. Вышел я в тамбур, хотел у приоткрытой двери постоять, европейским теперь уже воздухом подышать. А в тамбуре - Белочка, ну, которую на перроне еще приметил. А с ней парень, смазливый такой, темный волос на пробор зачесан. У меня глаз наметанный. Как посмотрел на них, сразу понял: дело к этому самому идет. И так мне обидно за ее мужа стало! Ведь всего сутки с небольшим миновало, как она его целовала, любимым навеличивала. Ах ты, думаю, попрыгунья-стрекоза! И с языка само собой слетело:  "Интересно, - говорю, - а как там сейчас Андрей Сергеич себя чувствует? Смог ли сварить себе щей или всухомятку питается?  Белочка вспыхнула вся, от ухажера отпрянула. На меня посмотрела растерянно: пыталась узнать. А этот парень глазки сузил: "Ты на что, - спрашивает, - намекаешь?" Белочка как увидела, что у нас чисто мужской разговор начался, сразу к себе в купе упорхнула. А парень - буром на меня. Ну, я руку в карман со значением сунул - жду. Вижу: призадумался, ослабил напор. Я вытащил из кармана носовой платок и промокнул ему лоб.  "Ты что делаешь?" - он спрашивает.  "Лоб вытираю, - отвечаю. - Вспотел у тебя".  Быстро укоротил. Маленько трус, маленько наглец. Но чувствую, нажил себе врага. Позже тот парень вслед мне шипение пускал: "У, сержант Пришибеев пошел". А с ним еще несколько приятелей, переняли кликуху. Даже, бывало, е так и подкатывали: "Здравия желаем, товарищ Пришибеев!" А мне сильно это прозвище не нравилось. Но приходилось крепиться: не будешь же с ними драться.  А Белочка после того случая притихла. Не видно ее, не слышно - в своем купе спряталась. А там не очень-то развернешься: одна солидная супружеская пара да тот седенький старичок-профессор с перрона. Они всю дорогу кроссворды решали. Где-то возле Ярославля местные жители выносили к поезду картошку со шкварками. Я взял с полведра, угощал девчат. Съели всю до последней картофелины. Даже из других купе гости заходили.  И вижу: меня уже весь вагон знает. Ну, одни по-прежнему Пришибеевым кличут - думают, что это моя фамилия. А другие - будто я не в отпуске, а при исполнении: "Товарищ сотрудник, там двое сцепились - разнимите, а то еще поубивают друг друга".  Прямо напасть какая-то!  В Москве, в столице нашей родины, мы недолго стояли, а потом махнули на Киев. Удивительный город! Памятники культуры, церкви с колоколами. Гид нам сказал, что мы прибыли в "матерь городов русских", где нас впервые окрестили. Прогулялись по Крещатику - ну, это у них главная улица такая, и по ней вышли на главную же площадь. Там есть чему полюбоваться. Я, как у себя раньше в деревне, почти всех встречных приветствовал, по-ихнему, по-украински: "Здоровеньки булы!" В ответ - улыбались. Все спокойные, доброжелательные. Многие семечки лузгают. Но кругом - чистота, порядок. Видно, шелуху в кулечки сплевывают.  В Киеве мы на три дня останавливались, а потом на Юг двинули. Еще через полсуток я первый раз в жизни море увидел. Ну, и дальше - самое необыкновенное! Остров Крым, Симферополь, Алушта. Там-то я впервые в Черное море и окунулся. Теплое, как парное молоко. И волны - шурр-шурр - на гальку набегают. Там и загорел. В волейбол на пляже играли. И Белочка - в купальнике. Фигурка у нее, ребята, закачаешься! Что у лодочницы с веслом, которая в нашем городском парке стоит.  Ездили на экскурсии. Где только не были! В Ялте в музее Чехова. Я его пальто видел. И, знаете, оконфузился в своем представлении о нем. Ну, Антоша Чехонте, мол, небось, метр с кепкой - еще мельче меня. А оказалось, мужчина - под метр девяносто. Пальто - пятьдесят второго размера, пятого роста! Во, неожиданность, да?.. - он посмотрел на потолок. - Еще где были? Евпатория запомнилась по концерту малолетних талантов. Одна девочка, беленькая такая, глазастенькая, песенку нам спела. А ведущий у нее спрашивает: "Деточка, Наташенька, ты, когда вырастешь, кем станешь? Наверно, певицей? Аллой Пугачевой?" А она губки надула и серьезно так говорит: "Не, Алла Пугачева уже есть. А я прокурором хочу стать". Я и фамилию её запомнил: Поклоньская. А че? Может, и станет. Молодым везде у нас дорога.  Сержант посмотрел на дремлющего дядю Федю.  - А старикам везде у нас почет, - продолжил словами песни. - Так что, ребята, советую: в первый же отпуск езжайте туда! Не пожалеете! На всю жизнь память. Мы ж там и фотографировались, в самых разных местах. И с этими малолетними артистами, после концерта, тоже. Наташка в первый ряд не попала, так я ее на руки взял.  - А с адмиралом Нахимовым вы в обнимку не запечатлели себя? - не утерпел, спросил я.  - Во! - оживленно сказал сержант. - В точку попал! Снималась наша группа и у памятника Нахимову. Это в Севастополе. Город нашей славы. Адмирал Нахимов на центральной площади с высокого постамента как бы наказ дает: "Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе!" Я даже честь ему отдал, хотя и не по форме был. А гид пояснил, что в средние века тут невольничий рынок процветал, турецкие бусурманы русских людей в рабство продавали. Подвел нас на причале к железной тумбе, показал на вделанное туда кольцо. "Вот видите, говорит, это называется Рым, к нему рабов пристегивали".  - Ну, теперь и вы, товарищ сержант, с полным на то основанием можете заявить, что и Крым, и Рым прошли! - торжественно встрял Юра Трошкин.  - Да уж, старался время зря не терять, - подтвердил Худяков. - Куда какая экскурсия - я первый. Ну, хотите расскажу еще про злободневное.  - Хотим, желаем! - враз закричали мы. За помутневшим стеклом по-прежнему шлепал дождь.  - Ладно, слушайте. Ездили мы в одно местечко - славится винными погребами. Дегустировали. Я тоже выпил несколько патрончиков. Ничо винцо, ароматное. Мне больше всего "Изабелла" понравилась. Но надо сказать, после десятого патрончика я уже и не очень-то различал их по вкусу. А по конечному результату не отличаются от наших самогонов. Некоторые так надегустировались! Лыка не вязали. И мои девчата-швеи, между прочим, тоже лишка хлебнули. На обратном пути хохотали до одури, песни пели, а потом, скисли и разнюнились. Жалуются мне: "Ой, какие мы несчастные, дядя Костя. Никто нас замуж не берет". Ну, я ж тоже не железный. Пообещал им, когда вернемся домой, найти женихов...  Худяков оглядел нас.  - Так-то они девчата неплохие. А среди вас тут есть неженатые? - он остановил взгляд на братьях Слепневых. - Хотите познакомиться, а? Они и адрес мне оставили. В общежитии при фабрике живут.  Мы все ожили, хором выразили желание знакомиться - и холостые, и женатые тож. Сержант крякнул.  - Вам бы все шуточки шутить... Ну, слушайте дальше. Ой, неохота мне про это, но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Как-то вышел я вечерком прогуляться. Природа, я вам скажу, замечательная. Пальмы, платаны, липы... трава шелковистая, так и хочется погладить. Никто тебя не жалит и не кусает. Комарики, правда, налетали, но не такие злючие, как у нас. Далеко ушел. Смотрю - сразу за дорогой зеленые заросли. Мать честная, виноград! По всей сопке насажен. Ага, свернул, с куста попробовать. Вкуснотище! Ягодки такие голубоватые и, чувствуется, хмель в них есть.  И тут мигом стемнело. На Юге как-то сразу меняется: день в ночь переходит. Ну, уже на ощупь рву, насыщаюсь.  И вдруг рядом вспыхнули фары, заурчало какое-то чудовище - не сразу сообразил. Оказывается, К-700, трактор. И прямо на меня прет. Я отшатнулся в сторону, а он - дальше. И за ним - плуг мощный, землю вместе с лозами выворачивает. Да что ж это такое! Не сразу сообразил: ах, у нас же сухой закон ввели. А ягоды-то винные. Поди, для той же "Изабеллы", которую я уже дегустировал.    Худяков примолк, поиграл желваками, и нам стало ясно, что он до сих пор те посадки жалеет. Словно "Отец солдата", бросившийся под танк, чтобы спасти виноградную лозу. Но остановить "К-700" нашему сержанту, конечно, не удалось...  - Я тоже в Крыму был, - нарушил молчание Паша Долгов. - Дали один раз путевку. И вот что скажу. Да, земля наша богатая и разнообразная, и народ неплохой. Но вот на руководителей нам ужас как не везет. То "кукурузник" номера откалывал, весь мир смешил, то "орденопросец" правил, всех перецеловал, а теперь у штурвала ставропольский механизатор с отметиной на лбу... Костя, ты не разглядел? Может, он сам на том тракторе и шуровал?  Но Худяков о неудачных руководителях тактично умолчал.  - Да нет, не разглядел. Но в целом, да, народ там тоже неплохой, гостеприимный и отзывчивый. Мне часто вежливые люди попадались. А с одним местным товарищем очень даже плотно познакомился. Шел с моря, вдоволь накупавшись. Солнце, теплынь. Смотрю, а у киоска пьет газировку мой брат-милиционер. И вообще на меня похожий. Тоже невысокого росточку, средних лет мужчина, только волосом потемней. Я подошел. Так, мол, и так. Ваш коллега из Западной Сибири.  "Очень рад, - он отвечает. - Сержант Гармаш к вашим услугам".  Пять минут не проговорили, как уже схватил за руку и к себе в гости тащит. Я пробовал отказаться, но только время потерял.  Пришли к нему. Он живет в своем доме, небольшой сад, веранда в саду. Там мы и сели. Жинка у него хохлуша - веселая, кудрявая, не говорит, а поет. Прямо завалила столик фруктами, овощами, стряпней. И через слово: "Едайте, ласкаво просимо".  Гармаш, его Станиславом звать, засобирался на ночное дежурство. Я подумал-подумал и напросился, чтобы взял с собой. Он сначала отговаривал. Отдыхай, покуда в отпуске. Но я упорствовал.  "Да нет, - говорю, - для разнообразия отдыха хочу потрудиться".  "Пошли, коли так. Может, и форму наденешь?"  Шутя предложил, думал, что откажусь, но я на полном серьезе: давай, чтобы всё чин чином, как по-настоящему. Нашлась у него форма - тоже с тремя лычками, и как раз мне по размеру. Только второй фуражки не нашел. Но он сказал, что у них демократия - допускается. Стали мы на пару патрулировать по улицам. Всюду зелено, чисто, спокойно. Словом, рай, да и только. Похаживаем, расспрашиваем друг дружку. Я-то на полную катушку интересуюсь, чтобы, когда вернусь, своим ребятам рассказать. Ну, море - понятно, видел, окунался, опробовал на вкус. А чем здесь народ занимается? Какая промышленность?  "Фруктово-выгодная, - смеется Гармаш. - А у вас?"  Докладываю, что нефтехимия, а также заводы: шинный, машинный, сажевый, кирпичные...  "Ой, чем же вы там дышите? Газами?"  "Да, газов хватает, - отвечаю. - Только мы к ним привыкшие".  "А зимой холодно?"  "Бывает, за сорок давит".  "Бр-р", - он поежился.  "А у вас, - расхваливаю, - благодать. И порядок поддерживаете. Тихо, спокойно, пьяных совсем не видать".  "Да нет, встречаются, - возражает. - Вчера сразу троих в вытрезвитель сдал. Правда, туристами оказались. - Тут он вспомнил, что я тоже турист, и спрашивает: - Не ваши ли?"  Я плечами пожал: может, и наши.  Потопали в парк. На танцплощадке музыка играет. Как и везде, порядок. Молодежь танцует, но и пожилых тоже много. Потом подались за танцплощадку, темные углы обсмотреть. И вот тут-то - мать честная!..    - Э, погоди, сержант! - воскликнул Юра Трошкин. - Я знаю, о ком ты сейчас поведешь речь. С точки зрения композиции - это необходимо.  - Хе-хе, и я догадался, - оживился и Паша. - Вы там напоролись на "девушку с веслом"?  - Точно, - подтвердил Худяков. - Белочку увидел. Сидела на скамейке в обнимку с каким-то чернобровым хлопцем из местных. И паренек-то, главное, совсем зеленый, школьник еще. А лицо у неё эдакое, вконец разомлевшее. Меня в форме не сразу признала. А как признала, прямо-таки вскипела.  "Вы! Опять вы! Сыщик! Пришибеев! Что вы за мной следите? Кто вас нанял?  Я поначалу смутился, хотел даже извиниться и разъяснить, что никто меня не нанимал, по случайности здесь. Но я ведь тоже не каменный и не стерпел ее оскорблений.  "Потише, - говорю, - разоряйтесь. Андрей Сергеич меня уполномочил".  А тут еще Гармаш солидарность проявил:  "Вы что шумите гражданка? Не очень-то разоряйтесь, а то можем и привлечь".  "За что? - она кричит. - Какое имеете право!"  "Имеем. За совращение малолетних", - спокойно ответил он.  А ее злость душит, прямо кипит она злостью. Но делать нечего, пришлось ей подчиниться. Пересилила себя, вежливо так оправдалась:  "Я и не собираюсь совращать. Просто, заблудилась маленько. Не знаю, как в гостиницу пройти. А этот мальчик любезно согласился меня проводить".  И даже улыбнулась нам. Обаянием решила взять. Станислав, вижу, растаял.  "Этому мальчику спать давно пора. А мы, так и быть, поможем вашей беде, проводим до гостиницы".  Вышли с Белочкой из парка и довели, куда надо. Я с Гармашем еще долго ходил, а вернулся в свой номер часа в три, а может, в четыре - под утро. Распахнул окно, выпил лимонаду и снял с себя брюки, рубашку. Но спать не очень хотелось. Сел на кровать и сижу. И вдруг ко мне постучали. Я очень удивился: кто бы это, среди ночи?    Тут Паша Долгов себя по коленам, как следует, хлопнул.  - Она? Белочка?!  - Она самая. Спросила: к вам можно?.. А уже и без спросу вошла, номер оглядела.  "Что, один скучаете?"  "Один", - подтвердил я.  "Можно, присяду?"  "Так присаживайтесь".  Она села на стул, пожаловалась на бессонницу. Потом голову склонила набок и виноватым голосом пытает:  "Мужу моему всё расскажете?"  Я усмехнулся:  "Стоит ли огорчать человека".  "Верно, не стоит! - она обрадовалась. - А вы каким образом на него вышли?  "Да так, мол, приходилось пересекаться".  "А, ну так вы его плохо знаете. Вот если бы постоянно с ним пожили!" - сказала с горечью.  Я хотел ей напомнить, что я не баба: с чего бы это я с ним стал жить. Но сразу спросил:  "А что такое?"  "Да нет, он человек, конечно, хороший, покладистый, но знаете... у него все работа, работа на уме! А я ведь женщина. И притом молодая еще. И все мое естество восстает против. Годы-то идут! И так, бесследно, проходит жизнь. А она ведь нам дается один только раз. И в этом моя трагедия. Вы думаете, что я живу весело, беззаботно?.. Вижу, что вы так думаете. А я, по существу, трагическая фигура".  И так жалобно на меня посмотрела, что я, сам того не замечая, стал поддакивать ей, головой закивал. А она пододвинулась ближе и прямо затрепетала вся.  "Вы, - говорит, - мужчина сами молодой еще, в расцвете сил находитесь, должны меня понять".  Ну, когда она про расцвет сил упомянула, я поневоле выпятил грудь, убрал живот. А она еще ближе пододвинулась и коснулась меня голой коленкой. И глазами, глазами стрижет! Глаза у неё большие, с зеленью, ресницы пушистые. И дышит уже как-то так - не ровно...    - Ну?! - в нетерпении выкрикнул наш "старшой".  - И тут я опомнился, - разъяснил Худяков. - Да ведь что она мне пропагандирует? Ведь она мне блядство пропагандирует. Отодвинулся от нее и стал свою точку зрения выкладывать - тоже вежливо и по возможности убедительно. Нехорошо, говорю, это. Само по себе нехорошо, а еще пуще тем плохо, что всякие нехорошие скверности к тому цепляются. Распущенность примыкает, безотцовщина... Я ей подробно про мою сеструху рассказал, как она с двумя детьми осталась, но вам не буду: вы сами о таких случаях знаете. И среди вас ведь такие есть, которые на своей шкуре испытали.  Он повернулся к Слепневым.  - Вот вы, братовья, подтвердите, что не сладко без отца живется.  У обоих Слепневых рты разом открылись: откуда, мол, знаешь? И другие тоже удивились, посмотрели на мента с любопытством: Шерлок Холмс, да и только. Кто-то из нас спросил, как он догадался. Сержант не ответил, лишь загадочно усмехнулся. Но я-то понял, что никакой он не Шерлок Холмс, а мы сами ему подсказали: когда он про безотцовщину начал, невольно глянули на наших Слепневых.  - И вот, значит, я ей толкую: да, я мужчина еще молодой и нахожусь в силах, как вы правильно заметили. Но я не позволяю себе распускаться, помня, к чему это приводит. То же советую и вам: тратьте энергию на другое. Изучайте природу, обычаи людей, побольше двигайтесь, в волейбол играйте. И что-то я не вижу, чтобы вы в экскурсиях участвовали. Вы ж наверняка пропустили, когда наш гид про Крым и Рым разъяснял. А когда домой вернетесь? Что сможете рассказать Андрею Сергеичу?.. Она покраснела, поблагодарила за урок и - вышла. А напоследок пожелала мне спокойной ночи.  - Это она-то? Покраснела? Поблагодарила? Да черта с два! - закричали мы хором.  - А чего ж? Я ее, кажется, пронял.  - Сержант! Не смеши!  - Ну, не знаю, - он, похоже, обиделся на нас, насупился. - Давайте, ребята, поднимайтесь. Заболтались мы.  Снова выползли в пасмурную, неприютную ночь. На этот раз сержант шел вместе со всеми. Паша Долгов пристроился рядом и - умеет же человек! - доверительно выспрашивал:  - Костя, а жена у тебя, говоришь, больная?  - Прибаливает, - озабоченно подтвердил Худяков. - Исхудала, бедная, вся. И врачи ничего определенного не находят.  - А эта, Белочка-то, говоришь, красивая?  - Баба что надо, - улыбаясь, подтвердил сержант. - Глаза зеленые, волосы темные, вьющиеся.  - Ну, наверно, шестимесячная завивка, - с видом знатока дополнил Паша. - Так я все-таки врубиться не могу: чего же ты оплошал?  - Я говорил ей, что думал. Не мог же против своего убеждения идти.  - А вроде жалеешь? - продолжал искушать Долгов.  - Да, знаешь, иногда что-то такое находит... - признался сержант.  Юра Трошкин, наш корреспондент, тоже докопался:  - Собственно, ваше поведение, товарищ сержант, для меня не является вещью в себе. Обыкновенная ревность! Синдром чернокожего Отелло. Вы не допускали и мысли, что кто-то другой может обладать этой женщиной.  - Да пошли вы все! - Худяков вскипел и, прибавив ходу, вырвался вперед. Мы шагали следом, посмеивались. А Генка Репин возмущался.  - Ни слову ему не верю! Это ж он нас воспитывает. Видал я таких воспитателей! Сам наверняка сгреб эту бабу и - в постель, а нам тут про свои убеждения лепечет.  - Нет, - защитил я сержанта. - Он правду сказал. Он еще тогда, в номере, подумал: а как я потом буду Гену Репина воспитывать, если блудом займусь?  Так шли, балагурили, пока не застыли. Поневоле приутихли, зуб на зуб не попадал. Паша Долгов мирно окликнул идущего впереди сержанта:  - Эй, Константин! Там, где ты отдыхал, и сейчас, наверно, теплынь? Как ты думаешь?  - И думать нечего, - Худяков приостановился, поджидая нас. - Я по телеку сводку погоды слышал. Двадцать пять в воздухе и двадцать два - в воде.  Помирились. Вместе присутствовали при закрытии и опечатывании гастронома. В скверике обнаружили алкаша, дрыхнувшего прямо на земле, животом вниз.  - Эй, любезнейший, - потолкал его Юра Трошкин. - Сезон кончился воздушные ванны принимать. А ну-ка, поднимайся!  Посадили на скамейку. Мужик молчал, мотал головой, но глаз не открывал. Посовещались, что с ним делать. Оставлять в таком положении не годится. Сдать в вытрезвитель? Оно неплохо для нас, учитывая, что проявили активность. В нашем штабе лежал журнал, в котором мы записывали, что сделали за дежурство. Но против вытрезвителя резко выступил Генка Репин.  - Пусть посидит, оклемается и домой пойдет.  - Или свалится опять под скамейку и получит воспаление легких, - исчерпывающе заметил Каретников.  Стояли, спорили. А поодаль торчал сержант Худяков, слушал нас и, кажется, потихонечку усмехался. Наш "старшой" обратился к нему:  - Что будем делать, Костя?  - Вы обнаружили, вы и решайте.  Еще посовещались и решили пока отвести в штаб, а там видно будет. Два дюжих брата Слепнева взяли мужика под руки и потащили. С шумом и грохотом втянули в комнату, усадили на стул. Федя Головко, бессменно дежуривший здесь, как посмотрел на пьяного, сразу определил:  - Робята, дак это ж Васька с термички... Васек, ты чего?  Васек отозвался мычанием.  - Ну вот: наш! - обрадовался Генка Репин. - А вы хотели в вытрезвитель. Сами завтра такими будем!  - Ты про себя, что ли? - Витя Каретников, похоже, возмутился.  - Заткнись, студент! - с угрозой бросил Генка.  - Да мне пофигу, только мы опять в журнал ничего не запишем.  - Запишем, что провели воспитательную беседу, - солидно сказал Паша Долгов. - Юра, начинай!  Трошкин потрепал Ваську за плечи, пошлепал по щекам... Васек открыл глаза.  - А? Где я?  - Пока еще на Земле, в человеческих условиях. Но скоро за тобой пришлют луноход.  Васек глянул осмысленно.  - Ребята, что вы, не надо.  - Ты чего нажрался, как свинья?  - Ага, верно, говорите, свинья и есть. Ой, скверно мне, мутит.  - Сознаешь?  - Сознаю, да... Отпустите.  - О чем же ты думал, когда пил? Хорошо было, да?  - Вначале, да, хорошо. А щас гадко, скверно, голова трещит. Отпустите, ребята, домой. Семья, дети. Завтра на работу идти.  - Ну, завтра, положим, воскресенье.  - А?.. Ну послезавтра.  - Он осознал. - Юра повернулся к нам, подмигнул. - Слышали? О семье, о работе беспокоится... Но ты дойдешь ли?  - Дойду, - подтвердил Васек. - Я уже отрезвел.  - Давай проверим. Вытяни-ка руки и присядь пару раз.  Васек нетвердой походкой вышел на середину комнаты, вытянул вперед руки и сел... прямо на пол.  - Я провожу! - вызвался Генка Репин. - Пойдем, Васек. А то они, чего доброго, и вправду луноход вызовут. Видишь, и мент тут... Ты держись!  Он помог Ваську встать и повел. У порога снял с руки повязку, сунул её в карман.  - Ну вот, - удовлетворенно сказал Трошкин. - Воспитательную беседу провели. Можно в тетрадке без угрызения совести запись сочинить.  - А наш Гена-то - орел! - оценил я. - Солидарность проявил. Как бы он не втюхался в какую-нибудь историю.  - Слушай, Костя, - наш "старшой" обратился к Худякову. - Ты не обижайся, что Генка тебя парафинил. Он у нас с заскоком.  - Я не обижаюсь, - тот улыбнулся. - Он мне нравится. Прямой парень, с плеча рубит. Уж лучше так, чем когда из подворотни на тебя тявкают.  Юра поправил густую шевелюру, подушечками пальцев пригладил бакены. Что называется, почистил перышки.  - Ну-с, товарищ сержант, самое время продолжить наше интервью. Вы готовы отвечать на мои вопросы?  - Валяй. Я вижу, каратист, ты языком круглосуточно можешь молоть.  - Ага, он же без костей. - Юра прошелся по комнате, изобразив глубокую думу. - Прежде всего, хочу спросить: а не боитесь ли вы остаться без работы?  - Хм... Как это?  - Так. Допустим, лет через двадцать исчезнут хулиганы, пьяницы, злостные неплательщики алиментов и прочие элементы. То есть народ станет исключительно сознательным. Что тогда будете делать?  - С тебя пример возьму.  - В корреспонденты, что ли, подашься? - удивленно спросил Юра.  - Да нет, на завод. На твое место. Чтобы ты, значит, окончательно в корреспонденты свалил. А что? У меня руки откуда надо растут.  - Боюсь, не получится. Поговаривают, что наш завод почему-то стал нерентабельным. Как бы вообще не прикрыли.  - В таком случае, я Бюро Добрых Услуг организую, - не моргнув глазом, объявил сержант.  - И что ты будешь делать в этом своём БДУ? - тотчас подкузьмил Юра.  - Старушек через дорогу буду переводить, потерявшихся мальцов мамкам возвращать. Уже сейчас приходится этим заниматься. Вот и так часто случается: лежит человек на улице, мокнет под дождем или же на снегу замерзает. И никто к нему не сунется. Оно, конечно, знали б, что больной, может, и подошли бы, а так думают - а вдруг алкаш? С алкашом связываться! Он очухается и тебя же отматерит... И кто к нему подойдет да разузнает? Только наш брат, мент. Я вот за вами на улице наблюдал, специально не вмешивался. Молодцы, решились! Но, опять же, по обязанности, надевши красные повязки. А в свободное время подошли бы?.. Вот ты, каратист, скажи.  - Ну, пожалуй. С диктофоном в кармане.  - А ты, Паша?  - Да поди они! - отмахнулся Долгов. - Я сам ни разу не валялся.  - А ты, студент?  - А мне некогда по улицам бродить, - ответил Каретников.  - Вот видите, добровольцев мало, - заключил Худяков. - Потому и придется такую службу завести. Можно и в специальную форму нас одеть, а для привлечения сотрудников зарплату поднять.  - Ага, вот и договорились! - насмешливо подытожил Трошкин. - О чем бы ни вякали, итог один: поднять зарплату. Я скоро в вас полностью разочаруюсь, сержант. Приземленный вы оказались, недостойный высокого звания. Женофоб к тому же. А между тем ЮНЕСКО уже давно сравняло женщину с мужиком.  - Ну, хватит балаболить. Надоел! - решительно остановил Юру Долгов. - Наш сержант про БДУ отлично придумал. Я первый согласен платить один-два процента из зарплаты, чтобы наладить это дело и быть спокойным за потерявшихся мальцов, подслеповатых старушек и упавших в лужу прохожих.  "Старшой" у нас авторитет, с ним мы почти всегда соглашаемся. Но на этот раз неугомонный Трошкин сморщился, будто проглотил горькую пилюлю, и фыркнул:  - Творить добро? За плату?  А старший из Слепневых вздохнул и сказал Паше:  - Тебе легко процентами раскидываться. У тебя самое доходное местечко у всех в цеху.  - Да уж, - поддакнул младший.  - Помолчите, салаги, - отпарировал Паша. - Пока я занял это, по-вашему, самое доходное местечко, я пять лет на обдирке стоял. Ни один из вас на заводе не проработал столько вообще.  - Мог и десять стоять, - не сдавался Слепнев-старший. - А мы свое требуем, мы этот обдирочный станок уже на ощупь знаем. А не переставят - так есть и другие заведения.  - И куда ж вы?  - Шабашку организуем. Или на Севера подадимся, нефть добывать. Там большие деньги платют.  - Про то и говорю. - Паша усмехнулся. - Перекати-поле. Один в корреспонденты метит, другой - в шабашники, а третий спит и во сне видит себя начальником отдела в техническом бюро. А я - стабильный элемент! Никуда не рвусь, всю жизнь рабочим.  - Нашел чем хвастать, - встряхнулся Каретников, не пропустив выпада в свой адрес. - Заучил пару операций и считаешь, что жизнь удалась.  - Можно подумать, что тебе знания нужны, - обиделся Паша. - "Корочки" - да, из шкуры лезешь, чтобы в люди выбиться. Уже сейчас среди нас, но не с нами. А институт закончишь, поди, и руки не подашь.  Виктор вспыхнул, губами задергал, но возразить сразу не смог.  - А ты, Паша, того... закусил удила, - пришел я на помощь.  - А ты вообще темная лошадка! - и мне досталось.  - Тише, ребята, - осадил нас Худяков. - Распетушились. Давайте-ка лучше отпустим вашего товарища домой, а то он уже спит, - показал на дядю Федю.  - Пусть идет, я не против, - остывая, разрешил "старшой" и опять повернулся к Каретникову. - Витюнь, извини, погорячился. И, вообще, зряшный затеяли разговор. Да живите, как хотите! Делайтесь инженерами, корреспондентами, шабашниками. А мы с сержантом останемся на своих местах. Верно, Константин?  - Верно. Эй, товарищ! Дядь Федя! Иди-ка домой. Ребята отпускают.  Головко вылез из-за стола. Глаза у него были сонные, затуманенные. Но он осведомленно возразил:  - И ничуть я не спал. Я всё слышал, что ты рассказывал, сержант. Ведь сам из тех мест, з Украины. У меня сестра по сей день там живет, в кажном письме в гости приглашает. А я никак выбраться не могу. Спасибо, напомнил о родных местах. Как будто сам там побывал. Я, пожалуй, пойду. Мне далече добираться.   Он ушел, нахлобучив на уши меховую кепку. А через пять минут в коридорчике затопали. Мы с облегчением переглянулись: подумали, что возвращается Генка Репин. Парень резкий, горячий, мало ли в какую историю мог влипнуть. Но наша радость оказалась преждевременной. В комнату ворвалась незнакомая женщина. Взбудораженная, непричесанная, одетая кое-как, но губы в яркой малиновой помаде.  - Товарищ милиционер! Товарищи дружинники! Помогите, спасите! Мой изверг опять номера выкидывает. Натрескался бормотухи и приревновал к соседу. Из дома выгнал. Ой, буйствует! Ой, житья от него нету!  - А из-за чего приревновал? - спросил Худяков. - Может, было за что?  - Да вы что! Ничего не было. Там и сосед-то этот - глядеть не на что. Уймите, в кутузку посадите! Пусть очухается.  - Пошли. - Худяков поднялся. - Кто один со мной?  Но мы уже все встали. Засиделись. А возможно, заинтриговало это дело. Сержант кивком одобрил нашу активность.  - Добро, - сказал. - Но все-таки надо и здесь кому-то. Вот вы, братья. Оставайтесь.  Его выбор пал на дюжих Слепневых. А ведь именно они могли пригодиться в таком деле. Женщина бежала впереди. Миновали квартал, завернули в крайний подъезд пятиэтажки. Третий этаж. Нам без подсказок стало ясно - здесь! Дверь в одну из квартир распахнута, и оттуда доносился грохот и звон.  - Ой, это же он, паразит, мебель уже крушит! - с плачем выкрикнула провожатая и спряталась за наши спины.  Гурьбой вошли в квартиру. В большой комнате орудовал здоровый мужик с крутым лбом и редкими волосами. В руке держал небольшой топорик из набора для домашних хозяек. Увидев нас, недовольно сморщился, будто мы отвлекли от очень важного, неотложного дела.  - Зар-рублю! - проревел он, вытаращив налитые кровью глаза и замахиваясь топориком.  У меня в груди что-то такое - холодное - вильнуло. И все наши, даже каратист Юра, замерли. А вперед деловито шагнул Худяков. Ловко поднырнул под мужика, захватил руку и резко заломил за спину. Топорик грохнулся на пол.  - Подымите, ребята, - попросил сержант. - А то как бы действительно не порубал он нас.  Трошкин поднял топор и зачем-то попробовал пальцем лезвие.  - Ой, больно... отпусти! - простонал мужик.  - Тебе больно? - с сочувствием спросил Худяков. - А зачем грозил? Я могу, конечно, отпустить, но вдруг ты опять набросишься.  - Не... не наброшусь. Да отпусти же!  Отпустил. Хозяин выпрямился. Но стал он уже тихим и обмякшим, как будто выплеснул всю энергию. С лица не сходила судорога боли.  - Что же ты творишь? - расспрашивал его, словно увещевал, Худяков. - Разве можно так, с топором-то? А если б голову мне проломил?  - Я вгорячах.  - Вижу, что вгорячах. Понимаю, что раскаиваешься. И, был бы один, мог простить. Но я же не один! Вон ребята - свидетели. И ведь мы не сами к тебе в гости пришли, а по вызову твоей супруги. Наколбасил ты, будь здоров! Без протокола никак не обойтись. Подсудное дело: с топором-то на представителя властей при исполнении.  - В тюрьму его! - высовываясь, крикнула женщина.  Мужик вяло дернулся. Угрюмо промолчал. Обвисли плечи, поник взгляд. Мы вразнобой загомонили:  - Сержант, мы ничего не видели и не слышали. Да он же одумался, чего там. Простим!  - Я видела! Я слышала! - наперекор нам, обеспокоенно выкрикнула хозяйка. - Не уходите! Он же прибьет меня!  - Да уж, вдвоем в одной квартире вас оставлять никак нельзя, - рассудил Худяков. - Кому-то одному придется выметаться. Хотя бы временно. Пока не остыли ваши головушки.  Он посмотрел на хозяйку.  - Куда мне? Да вы что? Некуда!  - Я уйду, - сказал хозяин с мрачной решимостью. - И попомни, Люська, навсегда.  Он при нас оделся, покидал в чемоданишко кой-какое белье. На улицу вышли вместе. Мужчина почти сразу отвернул в сторону.  - Куда ты сейчас? - окликнул его Худяков.  - Пока к брату. - Он скрылся за углом дома.  - Эх, - вздохнул сержант. - Жалко мужика.  - А женщину не жалко? - тотчас спросил Трошкин.  - Да ее-то... Мне показалось, она и в самом деле шашни крутит. Я их, вот таких, по глазам вижу.  Вернулись в штаб. Здесь уже сидел Генка Репин.  - О! - обрадовались ему. - Сопроводил? Ну и как - все нормально?  - Вначале не очень, - ответил Генка. - Его жена, Васькина-то, стала выпихивать нас обоих. Ступайте, говорит, где пьянствовали. Подумала, значит, что я собутыльник.  - Ну и как вышел из положения?  - Пришлось опять повязку нацепить, - пробурчал Генка.  - Ну и помогла? Повязка-то? - расспрашивали мы.  - Приняла она Ваську. Меня поблагодарила за доставку. А его - при мне еще - пару раз по шее огрела.  Дежурившие Слепневы дослушали наш разговор с Репиным, и старший обратился к милиционеру.  - Сержант, вас по телефону спрашивали. Велели, чтобы вы позвонили или по рации на связь вышли.  Худяков расстегнул плащ, включил висевшую на боку портативную радиостанцию и стал вызывать начальство... Рация пошипела и заговорила:  - А, наконец-то! Куда пропал, почему на связь не выходишь?  - Причины не было выходить, товарищ капитан. Чего батареи зря разряжать? Происшествий нет. С ребятами патрулирую.  - Ну, смотри там. На связь выходи. Батареи не надо жалеть, не твоя забота!  - Слушаюсь, товарищ капитан!    Не успели мы расслабиться, как позвонил командир нашей дружины. Дал задание прогуляться до районного Дома Культуры. Вспомнил, что там молодежная вечеринка, танцы-шманцы до одиннадцати часов, и наше присутствие перед закрытием не просто желательно, но и "можно сказать" необходимо.  Опять вышли и с удивлением обнаружили, что с небес повалил снег. Первый в этом году и такой ранний. Правда, он тут же таял, добавляя слякоти. Может, погода не способствовала, а может, утомилась молодежь, но к Дому Культуры мы добрались, когда здесь уже было тихо и безлюдно.  На обратном пути пересекали проспект, соединяющий два района города. Шеренги фонарей с белыми ртутными лампами подсвечивали проезжую часть. Перед нами вынырнули одинокие "жигули" и остановились, дожидаясь зеленого света. Суматошно задергались "дворники". За очистившимся стеклом появилась симпатичная мордашка молодой женщины. Сержант, переходивший улицу перед самым капотом автомобиля, вдруг остановился как вкопанный и изменился в лице. Оно становилось то строгим и суровым, то оживлялось приветливой улыбкой. У женщины, сидевшей за рулем, - та же чехарда выражений. Желтым глазом мигнул светофор... "Жигули" с места в карьер помчались дальше.  - Сержант, что с вами? Очнитесь! Кому улыбались?  - То была она, - сказал Худяков.  Паша Долгов тоже, кажется, разглядел, кто находился в машине. А возможно и не разглядел: включил воображение.  - М-да, такую женщину упустить! - мечтательно вздохнул он. - Под знойным южным небом к тому же. Ведь, может, единственный раз в жизни тебе, Костя, такой шанец выпал. Теперь, всю оставшуюся жизнь кошки скрести будут.  Это был наш последний выполз. Еще раз позвонил командир дружины и полусонным голосом спросил, чем закончился наш рейд к Дому культуры.  - Все нормально, - бодро доложил Паша. - Дежурство несли плодотворно. Потерь в личном составе нет. Провели воспитательную беседу, также ходили по вызову. Да ничего особенного: бытовой скандальчик. Что?.. А как же, всё запротоколируем. У нас же свой штатный журналист, щас запишет со всеми подробностями. Спокойной ночи!  К двенадцати стали расходиться. К автобусной остановке нас провожал сержант Худяков. Появился автобус. Мы заскочили в теплый, освещенный салон. Сержант помахал нам рукой.  - А вы что же? Залазьте! - пригласили и его.  - Нет, у меня еще дежурство не кончено.  - Слышь, сержант! - крикнул Юра Трошкин, высовываясь наружу. - Давай через месяц опять к нам. Продолжим интервью, лады?  Дверцы с лязгом захлопнулись, водитель газанул, и почти сразу же одинокая фигура Константина Худякова растворилась в сумраке улицы... * * *    Вспомнилось же! Сколько лет прошло, как всё изменилось! Только разве что предсказания Трошкина не сбылись: увы, не исчезли ни хулиганы, ни пьяницы, ни злостные неплательщики алиментов... Всякая шушера только множится в числе.  А вот сержант Худяков в своём прогнозе, похоже, не ошибся. Девочка "Наташенька" из Евпатории стала таки прокурором. Ладно, воткну здесь её фото. Мне не трудно, раздобыл из современных источников. Впрочем, всё же маленько сомневаюсь, та ли это девчушка, что побывала на руках у бравого сержанта? Сравнить бы снимки, но где его теперь найдешь, Худякова? Небось, на пенсии, и грядки окучивает на своих шести сотках. А у забора стоит "шестисотый" мерседес. Шучу, однако.