ВОЙТОВНА

(Межиморское предание)

Великому княжеству Русскому и Литовскому,

которое было и которое будет.


 

-1-

Потекла Грай река от гор лесистых,

Гор лесистых в краю полуночном

Потекла она на жаркий полдень,

Потекла она в Винное море.

А над той рекой - город Витеж,

Город славный, город королевский.

Стоит в городе высокий терем,

А в том тереме - светлая гридня.

А в той гридне - ясное комонство,

Влады межиморские пируют,

Вышивка на чугах золотится,

Яхонты на саблях сверкают,

По усам их мед течет игристый,

Струны гусляры перебирают.

Посреди же веселого пира,

На дубовом дедовском престоле

Сам король Живолод восседает,

Левой дланью чашу сжимает.

Полна чаша крепкого меда,

Чтоб была веселой жизнь в королевстве.

Полна чаша до самого края,

Чтоб не знали нужды в королевстве.

Эта чаша - Королевская Милость.

Отчего ж король свою Милость

Держит в левой руке, а не в правой?

Оттого, что в королевской деснице

Булава щетинится шипами.

Чтобы крепкими были границы

И спокойными ночью - дороги.

Чтоб не смели ни тать, ни ворог

Нарушать покой в королевстве.

Булава эта - Гроза Государя!

***

Говорит король королеве,

Ясноокой каштелонке Бояне:

"Видно, крепок был мед сегодня:

Ведь по всем приметам не должно

Быть сегодня ни грозе, ни ливню,

Мне ж мерещится:

Меж восходом и полуднем

Поднимается черная туча!"

Отвечает королю королева,

Ясноокая каштелонка Бояна:

"Государь, то не черная туча,

Это курево поднялось над дорогой,

Это пыль над шляхом клубится"

Говорит король королеве,

Ясноокой каштелонке Бояне:

"Видно, крепок был мед сегодня,

Коли это лишь пыль над шляхом,

А мне слышится грома рокотанье".

Отвечает королю королева,

Ясноокая каштелонка Бояна

"Государь, то не грома рокотанье,

То топочут конские копыта".

Говорит король королеве,

Ясноокой каштелонке Бояне:

"Видно, крепок был мед сегодня:

Коли нет не тучи, ни грома,

А мне видится - молния блещет!".

Отвечает королю королева,

Ясноокая каштелонка Бояна:

"Государь, то не молния блещет,

То заморские латы сверкают,

Это скачет к Витежу всадник,

Это скачет посол чужеземный!"

***

Вот посол в город Витеж въезжает,

Вот въезжает на двор королевский.

Страже ни словечка не молвил

И коня не привязал у коновязи.

Смотрит люд на дворе королевском:

Что за птица к нам прилетела?

Словно ворон, собою он черен,

Нос торчит, словно клюв вороний,

И сошлись над клювом горбатым

Луком выгнутые угольные брови.

И куском кудрявой черной овчины

Бородища на грудь опустилась.

Островерхий шишак булатный

Полотнищем обвит шелковым,

И горят на стальном доспехе

Письмена чародейские злые.

Долгополый кафтан аксамитный

Заткан сплошь узорочьем заморским.

А пяты у сапог - словно шило,

А носки - будто рог бараний!.

Сапогом он в двери ударил,

И вошёл в королевскую гридню.

Шишака с головы не снимает,

И Богам не кладет поклона,

И владам челома не бьет он.

Говорит ему влад Чепыга,

Влад Чепыга, вадим королевский:

"Ты, невежа, знать, без отца рос.

Видно, некому было небогу

Научить, как с людьми держаться?

Аль не видишь ты, кровь собачья,

В светлой гридне - седоусые старцы,

Ясноокие прекрасные владенки,

Хоть пред ними бы постыдился!"

Отвечает посол заморский:

"Послан я говорить не с холопом,

Не с холопом, не со слугою,

Послан я говорить с государем,

Передать ему слово владыки,

Только я здесь не вижу государя,

Вижу только мужиков разбойных,

Что оружье за столом не снимают,

Да взахлеб дурное зелье хлещут,

С мужиками сидят волочайки,

Ни волос, ни лица не скрывают

От мужского глаза бесстыже.

А посредь толпы этой вижу

Я мужицкого атамана,

Не на троне сидит, не на злате,

На простой убогой деревяшке,

И в руке у него - не злато,

И в руке у него железо,

А в другой - серебро всего лишь.

А один мужик, самый глупый,

Сединой меня мужичьей стращает,

Волочаек просит постыдиться!".

Не стерпел влад вадим королевский,

Не стерпел, за палаш ухватился.

Окликает его королева,

Ясноокая каштелонка Бояна:

"Добрый влад, не ярись напрасно,

Не тревожь в ножнах дедовской стали.

Ведь она тебе завещана от предков

Не на глупого подслепого холопа,

Что мужей от мужиков не различает,

В честных владенках видит волочаек,

Короля не видит средь палаты".

Черным был посол - стал багровым,

Выкатились черные очи,

Через брови на лоб полезли:

"Нет совсем в ваших землях срама!

Жена смеет говорить с мужами,

Без приказа, без мужеской воли!"

Отвечает послу королева,

Ясноокая каштелонка Бояна:

"Оттого мы говорим с мужами,

Что мужей мы только и рожаем".

А Чепыга, поостывши, примолвил:

"Ты прости нас, гость чужеземный,

Нам обычай заморский неведом,

Непривычны жить с безмолвною скотиной.

Коли это тебе нелюбо,

я сейчас челядинцев свистну:

пусть покажут тебе, где овчарня!"

Вспрянули над Витежем птицы,

Вспрянули, в небе закружились:

Хохотало честное комонство,

Кулаками по столам молотило,

Не усы, чубы макало в кубки.

Живолод король поднял руку:

"Полно, ясные влады, веселиться.

Ты, посол, искал государя,

Ты нашел. Говори, с чем послан".

Говорит королю королева,

Ясноокая каштелонка Бояна:

"Не с добром он явился,

Государь мой".

Отвечает король королеве,

Ясноокой каштелонке Бояне:

"Ясноокая моя королева,

Хоть и крепок был мед сегодня,

Да уж я и сам это понял!".

И промолвил посол чужеземный:

"Слушай, Живолод Межиморский!

Не я говорю с тобою,

Говорит владыка Убара,

Шаддад из золотого Шадкела,

Повелитель Пяти Сторон Света,

Милостью Черного Камня,

Бог земной, король над королями,

И воды, и земли хозяин,

Баххумар, сын Шеппетемена!

Честь тебе оказать согласился:

Взять в Убар королем подколенным,

И наречь своим названным сыном,

И отцом называть себя позволить.

Должен ты за это немного -

Продолжай королем величаться,

Прибавляй только "милостью шаддада",

Можешь даже пить хмельное зелье,

Есть вепрятину и идолам молиться,

Ты и каждый в твоем королевстве,

Лишь платите особую виру

Только тех эта вира обходит,

Кто от идолов дедовских отрекся,

Поклонился Черному Камню.

Да платите невеликую подать:

От коней черных, сивых и бурых,

Отдавать будешь десятину,

Десятину от податей с люда,

Десятину от парней межиморских

Посылать будешь в войско шаддада,

Кто ж негоден - гребными рабами.

Десятину девиц межиморских

Посылать в убарские гаремы,

Кто не годен - на торг для продажи.

Да еще одно - сущую малость:

Межиморскую землю и воду

Ты отдать будешь должен шаддаду,

Он вам жить и пить дозволяет,

За покорность и ту малую подать"

Отзвучало посольское слово,

Тишь стоит в Живолодовой гридне.

Поднялось со скамей комонство,

Посуровело, потрезвело.

А король опустил свои веки,

Чтоб убар до поры не увидел

Гнев во взоре его запылавшем.

"Видно, бедными землями правит,

Твой, суровый посол, владыка,

Что желает столь малой дани,

Что от нас так немного просит.

Или скрягами нас считает,

Иль ободранною голотой.

Это чести комонской обида,

Это щедрости нашей поношенье!

В Межиморье люди не скупы,

Мы дадим ему много больше,

Не какие-то десятины:

По мечу - от хоромин владских,

По копью - от городского дома,

Да прибавим звездыш или мачугу

От любой деревенской хаты!

Да той дани не увезти нам,

Пусть, коль хочет, сам к нам приедет,

Да холопов берет себе в помощь.

Межиморцы - люд гостеприимный,

Всех напоим мы питьем медвяным,

Крепким, пьяным, красным - до упаду,

И проводим спать в постелях теплых

Всем взобьем вам черные перины,

Покрывалами зелеными укроем!

Да постой, нам бы не осрамиться:

Сам сказал, мужики мы лесные,

Ни земли, и ни воды не знаем,

Кроме наших же, межиморских.

Должен сам ты, посол, проверить:

Подойдут ли они владыке?

Эй, владове! Незваного гостя,

Ну-ка, взяли под черные руки,

Да во двор его проводите,

Покажите ему колодец,

К журавлю его за ноги вяжите,

Да макайте в колодезную воду,

Пока сыт наш посол не станет

И водой нашей, и землею,

Пока накрепко не запомнит,

Чтобы смог рассказать шаддаду

Сколь светло в земле гостям незваным,

Сколь тепло им в водице Межиморской!

А потом к седлу привяжите,

чтоб с коня не упал ненароком,

усадивши вперед спиною,

чтоб успел у нас осмотреться,

проводите до границы Убарской,

да смотрите же, не скупитесь -

не жалеть канчуков для гостя!".

Взвыл посол, за саблей потянулся,

Только поздно - взяли да скрутили,

Зарычал он бешеным волком:

"Ты безумец, Живолод Межиморский!

Десятины пожалел - все возьмет он,

Все отнимет шаддад Убара!

Почернеет от дыма небо,

Покраснеют от крови реки,

Побелеет земля от трупов!

Топи ваши старичьем будем гатить,

А щенков понасадим на пики,

Витеж спустим дымом на ветер,

А с тебя шаддад живьем сдерет кожу,

А твою королеву Бояну

Заберет в гарем - портомойкой!"

Глухо вой отозвался в колодце,

Захлебнулся водою холодной.

Поднял Живолод левую руку,

и на малый столец поставил

Серебро - Королевскую Милость.

Поднял Живолод правую руку,

Об пол грянул Государевой Грозою,

Так, что терем королевский сотрясся,

От князька до венцов подземных.

А в ответ - из гнезд соколами

Засвистели клинки из ножен,

К сводам гридни взметнулись яро.

И на этот шум отозвались

Гулом звонницы стольного града,

Кто по-бабьи детей скликая:

"Прячьтесь, милые - ворог близко!",

Кто - глашатаем королевским:

"Межиморец!

Вставай!

На битву!".

- 2-


 

Войт

Рядом с пущей глухой и древней,

На крутом берегу Прилучи,

что впадает в широкую Ярынь

У подножья Шахова-града,

Частоколы свои вздымает

Невеликий градец Радзима

В градце том надо всей округой

Сидит войт Олесь седоусый.

По колену Олесь - Милович,

Из Крыло-Миловичей славных.

По клейноту - Черного Волка.

Знают люди влада Олеся,

И не скажут худого слова

Ни кмет-ратай, ни гость торговый,

Ни честное комонство края.

Хвалит кмет невеликие оброки,

Хвалит суд справедливый, хоть строгий,

Хвалит гость спокойные дороги

И надежные мосты и перевозы

- мол, на них платить не жалко мыто.

Коль комонича спросить о владе войте,

То затянется хвала та надолго.

Хвалит друг, втрое больше хвалит кровник:

Больше чести враждовать с достойным,

А хулить из вражды - дело холопье.

Не смолчит и сам Глеб Шаховный,

Его светлая мощь князева,

Под чьим стягом Радзимный ходит,

За столом у кого пирует.

Все расскажут, как в бою влад бесстрашен,

Будь то в сече иль на двубое,

Как врагу не дает он пощады,

Да и сам у него не просит,

Но притом никогда не ударит

- мало чести! - коль ранен ворог,

Или наземь бросил оружье.

Как он дружбе безмерно предан,

Как он с кровником прям и честен,

Как отменно влад войт владеет

Палашом, булавою и пикой,

Звездышом и двуручной секирой,

Как умело и метко стреляет

Из рогатого чубарского лука,

Из вальдарского самострела;

Как он всю подноготную знает

Про оружье и про доспехи,

И часами рассказывать может

Чем одно от другого отлично,

Чем один оружейник славен,

Чем другой его превосходит,

Будь то свой иль будь чужеземец,

Как Олесь Радзимный на лове

Против зверя могучего выходит,

Презирая стрелу, с секирой,

Да с рогатиной долгомерной.

Как он бил медведей и вепрей,

Как с копьем лесовал он зубров,

Как тарпанов ловил арканом,

Как по метке рогов оленьих

На дубовой коре шершавой

Рассказать мог, стар зверь иль молод,

И давно ли прошел тропою,

И легка ли будет добыча.

Как речист он на шумном пире,

Сколько может он съесть и выпить,

И всегда в разуменьи остаться,

Сколько танцев и песен знает,

Как искусен в игре на гуслях,

Как он весел в гостях бывает,

Как к своим гостям хлебосолен,

Как учтив он к гостю, и к другу,

Вдвое - к ворогу, втрое - к владенке.

И все трое вздохнут, закончив:

Всем хорош влад Олесь Радзимный,

Только Боги гневны за что-то,

Коль, так щедро осыпав дарами,

С самом главном его обделили,

В том, чем редко обделят и холопа.

Три жены есть у влада войта,

Все рожали ему детишек

не единожды и не дважды.

Только дети-то - девки, девки.

А родится малец - хиреет,

похворает, да вскоре сгинет.

Год за годом, зима за зимою,

Оседают на усах и чубе,

На густых бровях сединою.

Вот уж раны болят к непогоде,

Вот стрела разминулась с метой,

И глаза уж болят на солнце.

Сына нет, и видать не будет...

Боги, Боги, не Вы ль обещали

Вещунов чащобных устами:

"Будет, будет твой род прославлен,

Сложат песни про род Радзимных,

Сам король из Витежа града

Поднесет твоему наследью

Серебра драгоценного чашу,

На пиру усадит с собою"

Только видно, тому уж не сбыться,

Обманулись старцы вещие в знаменьях.

Мало знали, а кто знал, то молча,

Как в своих покоях глухо воет

Войт Олесь в тоске полуночной,

Как он рубит палашом столы и лавки,

Дорогие светцы с зеркалами...

Кто по нем будет править тризну?

Кто курган на могиле ссыплет?

Кто придет к кургану на Дзяды,

Принесет поминальные жертвы?

На кого оставить Радзиму,

Войтство, земли, славное имя,

Клейнот дедовский, крылатые латы?!

Не боится комонич Мары

С малых лет его приучают

Зреть без страха в бледный лик Богини,

И глядеть со спокойной улыбкой

Ей в бездонные темные очи.

Только смотрит из грядущего на войта

Злее Мары беда - забвенье!

Гаснет род, оборвалась нитка

У седых Сужениц на прялке...


 

Войтовна

Чтоб от черной тоски забыться,

Начал влад Олесь младшую дочку,

Дочку младшую, любимое чадо,

Обучать всему, словно сына:

Палашом владеть и секирой,

Звездышом, булавой и пикой,

И с седла сражаться, и пешей,

И стрелять из самострела и лука.

Когда видели это гости,

Говорили, чубами качая:

"Если б нашим-то лоботрясам

Да такое усердье в учебе

- нам хвалить бы их, не нахвалиться.

Мы могли б умереть спокойно,

За судьбу клейнота не тревожась".

Поднимали чары и пили

За здоровие влада войта,

Да за счастье владенки войтовны,

Дай ей Боги славного мужа!

Только доброе это пожеланье

Сбыться вовсе не торопилось.

Отгуляла за свадьбой свадьба,

Разлетелись в чужие гнезда

Сестры старшие, словно жар-птицы,

И остались четверо Радзимных:

Влад Олесь, да три его женки,

С дочкой младшенькою, с войтовной.

Вот влад войт по стене Радзимы

После завтрака решил прогуляться.

Над Радзимой - белое небо,

А вокруг - в первом инее пуща,

Да дымки от недальних деревенек,

Да поля под первым крепким снегом,

Да на Прилучи лед неверный.

На дороге заснеженной пусто,

Знать, не едет в градец Радзиму

Молодой комонич с друзьями,

Постучаться в ворота плетью,

Да спроситься: мы, мол, тут лесовали

По заснеженной пуще куницу,

По следам - сюда прибежала.

Где куница? Ждет жених-охотник!

Завиднелось тут что-то на дороге,

Завиднелось да зачернелось.

Встрепенулся влад войт, словно ястреб,

Из гнезда углядевший добычу,

Пригляделся, да махнул рукою.

Это ехал влад Гостим Варона,

Да не прозвищем, по рожденью,

Только имечко родовое

Вроде прозвища оказалось.

Кличут владов таких "валацюги".

Нет ни дома у них, ни удела,

Только конь под седлом, да оружье.

Никому на клинке не присягая,

По стране они вечно рыщут,

За столами чужими пируя,

Нынче здесь, а завтра далече.

Нынче в тризне, а завтра на свадьбе

Успевают урвать свою долю.

Коли где набег собирают,

Иль поход великий готовят

Валацюга и туда прибьется,

Да не славы ищет - добычи.

Где на праздник витязи бьются

Меж собою в боях потешных,

Ставкой ставя коня да доспехи,

Глядь, и там уже валацюга,

Послабей противника ищет,

Ищет выигрыш повернее.

Нынче стало таких владов много,

Но и в те стародавние годы

Было больше их, чем хотелось.

Знал Варону влад войт давно уж,

Хоть не жаловал валацюгу,

Только гостю отказать в ночлеге

Несовместно с комонской честью.

Да и что же будет плохого,

Коль Гостим в Радзиме зазимует?

Воин он умелый и храбрый,

И охотник, сказывают, славный,

А за лето понабрался рассказов

Новостей - что делалось в крае,

Да наслушался новых песен,

И гусляр он не из последних,

Это влад Олесь и сам слышал.

Сотрапезник будет, что надо.

Поскучнело нынче в Радзиме,

Вот и будет новый гость к месту.

Крикнул войт пробегавшего холопа,

Да велел передать владенкам,

Чтоб топили теплую баньку,

Чтобы стол накрывали на гостя.

Вот холопы ворота открывают,

Влад Варона на двор заезжает,

Наземь прыгает без стремян он

Со спины дрыгванта полосатой.

Без поклона к владу войту подходит:

Оба влады, комоничи оба.

Обнялись оба влада крест накрест -

Войт-владетель и валацюга.

После бани парной и жаркой

В каменицу пошли на ужин,

Сели за стол гость и хозяин.

Жены с дочерью стали рядом,

Угощенья с поклоном подносили,

Рукомойники да рушники подавали,

Слугам знаки подавали к перемене.

А Варона, видать, с мороза,

Приналег на видземский "трис дзвинирыс".,

А потом стал хлебать медовуху,

Заедая лосиными губами,

Пирогами с гусиной печенкой,

Да пампушками с хреном ядреным,

Стали белыми глаза у Вароны,

Зарумянились алые щеки.

Глянул он заблестевшими глазами

На войтовну, что у светца стояла.

"Это, значит, влад войт, твоя меньшая?

Расцвела как, как похорошела,

Точно маки на Упади летом.

Только маку облететь пустоцветом.

Жаль владенку, пропадет в вековухах".

Вздрогнула юная войтовна,

Будто плетью обожгли ей спину,

Вытянулась и оцепенела

Только стиснулись руки кулаками,

Да костяшки кулаков побелели..

Мать ее, владенка Галица,

Вдруг бесшумно в рукав зарыдала.

Выпрямился влад Олесь Радзимный:

"Влад Гостим, что говоришь ты такое?

Отчего бы моей ясной дочке

Не сыскать себе славного мужа?"

Отвечает валацюга еле внятно,

Сквозь копченый окорок кабаний.

"Далеконько искать придется,

И уж точно - не в княжестве нашем".

Влад Олесь за нож ухватился,

Окорок к столу ножом пришпилил.

"Отчего? Говори немедля!

Иль поганый слух кто распускает?

Назови их, сколько б всех не было,

Будь хоть ближники влада князя,

А за честь моей кровной дочки

Я заставлю их кровью поперхнуться,

Языки похабные отрежу,

Разжевать и проглотить заставлю!"

Под усами влад Гостим губу кривит,

Нож из окорока он выдирает,

А меж тем спокойно толкует:

"Слух прошел, такое дело было,

Только в слухе том поганого мало.

Слух прошел, будто ты свою дочку

Биться учишь конной и пешей

Палашом, звездышом и пикой,

Бить из лука и самострела".

"Ну что и же, - влад войт горячится -

В том дурного комонство сыскало?

Не холопы мы и не кметы,

Чтобы жены только прялку знали!

Испокон дев комонских учили

Управляться с ратным оружьем!".

"Все учили, влад войт, так не все ведь

Первым палашом слывут у князя,

Победителем в лютых сечах,

Поединщиком беспощадным.

Сам подумай, кто свататься захочет

К Радзимного самого ученице?

Станет тыкать пальцами комонство -

Не женился влад, замуж вышел

За Олеся Радзимного подмастерье.

Если будет жена боевитей

И умелее мужа в ратном деле,

То-то будет горького сраму,

На все княжество, на все королевство!".

Почернел влад войт от этой речи,

Почернел, потом посерел он.

Наливать стал в турий рог медовухи,

Руки затряслись, залили скатерть.

Пискнул рог и лопнул в руке войта.

Сел тогда он на прежнее место,

Молча глядя перед собою

Первый раз при владе Олесе

Ужин кончили в Радзиме тихо,

Без гудьбы, без веселых песен.

Первый раз такое случилось,

Чтоб наутро войт к гостю не вышел.

Первый раз такое случилось,

Чтоб нашедши себе зимовку,

Влад Гостим про какое-то дело

Неотложное вспомнил наутро,

Попрощался с хозяином угрюмым,

И уехал прочь из Радзимы.

А влад войт пошел на конюшню,

И застал там юную войтовну,

Что коню его гриву чесала.

Подошла тогда к отцу войтовна,

Уткнулась в шитый ворот кашули

На груди отцовской могучей.

И сказал влад Олесь дочке тихо:

"Прости, доченька, старого дурня,

Думал я забыть свое горе,

Поломал твою жизнь молодую,

Вековухой тебя оставил"

Поглядела на войта войтовна,

Поглядела сухими глазами,

И сказала еле слышно, но твердо:

"Влад отец, что прощать тебе мне?

Что не быть мне женою труса,

Испугавшегося с девкой равняться?

Не нужны женихи мне такие.

Я дочь влада Радзимного Олеся,

Из Крыло-Миловичей славных.."

Так, обнявшись, они стояли,

Таял снег на рыжих косах войтовны,

И услышала войтовна, что сердце

У отца уже бьется с перебоем,

И что дышит влад войт с надсадой,

И что руки его ослабели.

Весть

Вот полгода уже пролетело,

Половодьем ушли сугробы,

Вздулась Прилучь разливом и опала,

И осокой луга засинели,

Зашумела листьями пуща,

И запела стоголосьем птичьим.

В ту весну первый раз не поехал

Войт Радзимный на пир к владу князю,

Хворью старческой отговорился.

Да и впрямь все слуги и холопы,

Все ратаи-кметы шептали:

"Горе, старый войт совсем плохой уж,

А какой был влад, подай всем Боги!

И ведь нет у войта наследья,

Некому Радзиму оставить,

Значит, нового войта князь посадит,

А кого еще... Боги знают.

Что-то будет, сябры, что-то будет...

Ох, хороший был войт, други, выпьем..."

И пускали по кругу келих,

Поминая - еще живого!

Соловьиною летнею ночью

Княж гонец к Радзиме примчался,

Застучал он плетью в ворота.

Влад Олесь на стену поднялся,

Зарычал медведем на холопов,

Что под руки взять его хотели.

Говорит он: "Всегда гостям рады,

Только баньки до утра ждать придется"

"Недосуг", гонец отвечает,

"Ждать утра мне да жаркой баньки,

Надо весть разнести по всем войтам

И боярам нашего князя.

Созывает король на битву,

Подступает враг к Межиморью,

Погрозился шаддад Убарский

Стариками гатить болота

И младенцев поднять на пики,

Кровью выкрасить наши реки,

Зачернить черной сажей небо,

Землю выбелить мертвыми телами.

Коли мы ему не заплатим

Десятину коней всякой масти,

Десятину отроков наших,

Десятину - девиц наших милых

Собирайся, влад войт, на битву,

Собирайся людно, конно и оружно,

Коли к Шахову ты не поспеешь -

Поезжай прямо в стольный Витеж,

Там король полки собирает".

Поклонился влад Олесь Радзимный,

Не гонцу - королевской воле.

Со стены спустился высокой,

И отправился в домашнюю божницу

Он развел огонь у кумиров,

Поглядел на них усталыми глазами:

"Ни о чем не прошу я, Боги,

Ни на том, ни на этом свете,

Век мой минул, и род угас мой,

Об одно прошу только ныне:

Дайте мне славной смертью сгинуть

Пред комонством не осрамиться.

Для руки стала тяжкой секира,

И нога не враз ловит стремя,

И глаза не увидят меты...

И еще об одном прошу я, Боги,

Дочку Вы мою не покиньте,

Чем прогневал я Вас, не знаю,

Да она ни в чем не повинна!"

Так молил Богов влад Радзимный,

Не сдержался старик - заплакал.

Это слышит младая войтовна,

Прислонившись щекою к срубу,

Разрывает ей сердце жалость,

Да тоска за отца седого.

Отмолился влад войт в Божнице,

Отмолился, наружу вышел,

И сказал чади и домочадцам:

"Утро вечера мудренее,

Утром будем про дело думать,

А сейчас почивать ступайте".

И отправился в повалушу,

Сон последний смотреть свой в Радзиме,

С прадедовским ложем попрощаться.

Разошлись все, вскоре задремали,

Вот уже и тихо стало в замке.

Только юная войтовна не уснула,

Тихо-тихо она встала с ложа,

Лавку с спящею чернавкой миновала,

Тихо-тихо прокралась войтовна

В каменицу, в светлую гридню,

Где висело на стене оружье войта.

Тихо-тихо она облачилась

во порты да в мужскую кошулю,

чеботы на сапоги сменила.

да подлатник стеганный надела.

Косу рыжую в кольцо уложила,

Кожаной прилбицею накрыла.

Кольчатые вздела ноговицы,

Застегнула крылатые латы,

Да такой шелом подобрала,

Чтоб лица из-под него было не видно.

Со стены она сняла палаш отцовский,

Щит сняла с прадедовским клейнотом,

Из угла звездыш взяла да пику.

Ох, нелегкое это дело:

Выходить из терема бронной,

Бронной выходить да оружной,

Чтоб не звякнуло забрало ненароком,

Чтоб не скрипнула шальная половица.

Пробралась войтовна на конюшню,

Вывела отцова дрыгванта:

"Ох, не подведи меня, Морозко,

Тихо, тихо, коник мой ладный!"

Вывела дрыгванта, заседлала,

Заседлала коня и взнуздала,

И в седло без стремян вскочила.

Выехала на двор на широкий,

Только как миновать ей стену?

Раньше витязи, как в песнях поется,

Со двора, бывало, выезжали,

Стену крепкую верхом перескочивши,

Только эти времена миновали.

Хоть и крепок дрыгвант,

Да не крылат он.

Не осилит он частокола.

Подъезжает войтовна к воротам,

А ворота те на засове,

на дубовом брусу замкнуты.

У ворот стоит приворотник,

На косу боевую опершись,

Юный отрок из отцовской дружины,

Одним оком бдит, другим дремлет.

Вдруг раскрылись у него оба глаза:

Спит ли он, наяву ли диво:

Во дворе незнакомый витязь,

Незнакомый в знакомых латах,

И дрыгвант под седлом знакомый,

И клейнот на щите - Радзимных.

Всем подобен витязь владу войту:

И конем, и оружьем, и клейнотом,

Только статью строен и легок,

Только плеч шириной не вышел.

Подъезжает к нему войтовна,

Сквозь забрало шлема тихо молвит:

"Ну, чего уставился, дурень?

Открывай мне скорее ворота.

Да смотри у меня, потише!"

Отвечает ей приворотник:

"Я стою здесь волею войта,

Я ему присягал, войтовна.

Коль услышу я его слово,

Или ты мне честью поклянешься,

Что по воле его выезжаешь,

Отомкну я ворота немедля".

Зашипела войтовна рысью,

Зашипела, за палаш ухватилась:

"Тебе мало воли владенки?

Не откроешь - зарублю, как собаку!

Не тебе со мною меряться оружьем:

Я Радзимного Олеся ученица!".

Усмехнулся в ответ приворотник:

"Так и я у него же учился,

Так что быстро меня не срубишь.

Попотеть, войтовна, придется,

Попотеть да позвенеть оружьем,

А на звон вся Радзима сбежится.

Недалече же тогда ты уедешь".

Чуть не плачет от злости войтовна:

"Об отце родном я радею,

Да о чести нашего рода,

Только ты того не разумеешь,

Как холоп, приказы только знаешь!

Как пустить старика на битву?

Как отца на срам мне отправить,

Ели биться смогу за него я

Палашом, звездышом и пикой?!".

Поглядел приворотник с усмешкой:

"Худо ж ты о чести рода радеешь.

Поглядит честное комонство,

Поглядит, в усы усмехнется:

Захудал в конец род Радзимных,

Коль без паробка витязь едет,

Коня холит, бивак разбивает

Словно родом Радзимный не из войтов,

Словно он - валацюга перехожий.

Коли ты, владенка войтовна,

У ворот постоишь недолго,

Приведу я двоих коняшек:

Под седло мне, другого под вьюки.

Так не будет для чести Радзимных

Ни ущерба, ни поношенья".

Промолчала на это войтовна,

И не знала уже, чему верить.

Приворотник прислонил к стене косу,

Да глядишь, впрямь быстро обернулся.

Брус дубовый вдвоем они сняли,

Отворили широкие ворота,

Вместе выехали прочь из Радзимы.

На востоке уже светлело,

Посветлело и лицо у войтовны.

Говорят же - вдвое легче дорога,

Веселее пир, а тяготы - проще,

Коли едешь не один, а с другом.

Паробок войтовну нагоняет,

И глядит ей в лицо без улыбки:

"А за то, что с холопом сравнила,

Ты, войтовна, мне после отплатишь"

Поглядела на парня войтовна,

Поглядела, головою кивнула:

"Расплачусь хоть кровью, только после.

Нынче недосуг - заря встала,

Скоро проснется Радзима,

Значит, надо нам торопиться!".

Загремели по шляху копыта,

Засвистел ветер в перьях гусиных,

В крыльях латных за спиной войтовны.

Только их в Радзиме и видали!