Протопопова Полина : другие произведения.

Янтарное ожерелье

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ "Янтарное ожерелье", издательство ассоциации "Книга.Просвещение.Милосердие", под эгидой Международного Детектив-клуба, Москва, 1998г.

Янтарное ожерелье

   Должно быть, в каждом селе есть своя река или речка. Ведь человек, селясь среди просторов природы, всегда искал место ближе к воде. И выстраивались дома вдоль глубокой нити, на крутом берегу быстро росло поселение, образуя сначала длинную, широкую улицу и только кое-где появлялись избы то у мельницы, то у лесной поляны. Чаще всего улица так и оставалась в два ряда домов, растянувшись километра на два. Стоя на крутом откосе, можно наблюдать всю картину.
   В пересохшей местами речке Бобруйке росли камыши и тальник, образуя зеленые островки. Раньше в ней водились много бобров - отсюда и название. Как утверждают старожилы, бобры появляются и сейчас, но их стало намного меньше. На самом высоком месте берегового откоса стоит часовенка, построенная когда-то купцом Емельяном Свиридовым, потомки которого до сих пор живут в селе. Говорят, что церковь выстроена без единого гвоздя. На другом конце, ближе к хлебным распаханным полям, махала своими крыльями мельница на один постав. Жители деревни любили свою мельницу - она тонко молола зерно. Улица одним концом упиралась в эту мельницу, а другим - в лес, который переходил в глухую тайгу. Вдуматься только, как человек умеет выбирать удобное место для своего жилья.
   Хозяином этой деревни с простым названием Притаежная бал помещик Николай Демьянович Устинов. Его поместье находилось в другой большой деревне в ста верстах, а здесь правил его наместник, дальний родственник Яков Кузьмич Баринов. Он считал себя полноправным хозяином, хотя не имел на это богатство и землю никакого пая. В прошлую зиму ему стукнуло шестьдесят. Жена его Домна Алексеевна была старше мужа на пять лет и слыла жестокой, привередливой и ревнивой бабой. Яков Кузьмич, казалось, мало обращал внимания на выходки жены, а может, свыкся с ее постоянными причудами. А вот женщинам, особенно незамужним или вдовам, доставалось часто ни за что. Ревнивица и смолоду красотой не отличалась, а с возрастом и всякую фигуру потеряла. Коренастая, с глазами выпученными, как у выброшенной на берег рыбы, с полными бесформенными губами и жидкими седыми волосами, которые приходилось прятать под платок. Она походила на старую жабу. Яков Кузьмич тоже был не красавец, но для мужчины главное ум и сила. Он был высокий, поджарый, сильный. Знал грамоту, умел и любил поговорить. Даже о пустяшных вещах мог рассказывать мастерски и его заслушивались, раскрыв рты. Он знал, как с кем разговаривать, чувствовал своего собеседника. И вот эта черта особенно приводила в ярость его жену. После каждой такой встречи в доме поднимался крик.
   Детей у них не было, и никто не знал причины их отсутствия. Домна Алексеевна зеленела, встречая беременных баб, не глядела в сторону детей. Даже в такие праздники, как Рождество и масленица, когда ходят по дворам, она крепко запирала высокие тесовые ворота, да никто бы и не решился постучать в них. В доме было две работницы, пожилые и угрюмые, да скотник, хромой мужик лет сорока пяти. Молодежь иногда подшучивала над этой затворницей, сочиняла песни и, проходя мимо с гармошкой, горланила во все горло:
   Терем, терем под замком, кто там машет кулаком,
   Не то баба, не то жаба, не то курица преряба.
   Яков Кузьмич пытался разобраться в этих проделках, но никогда не находил виновного. Однажды даже стрелял, отпугивая артистов, но наутро находил у ворот старое ведро, на дне которого сидела жаба.
   Все проделки списывали на Митьку рябого - смешного и забавного парня. Он был среднего роста с белым, как у девки, лицом, но все его тело было в крупных коричневых веснушках, даже кисти рук. Синие глаза его так и напрашивались на сравнение с васильками, но брови, тонкие и черные, казались неуместными на этом светлом и веселом лице. Шутки, прибаутки так и сыпались налево и направо. Он был всеобщим любимцем, в любой ссоре находил повод для примирения, а в печали - веселое слово. Митька был сыном мельника, пятым по счету, а всего их было семеро. Хозяйство у отца крепкое. Четверо детей уже своими домами обзавелись, а Митька ходил холостым, хотя по тем временам к двадцати годам женихом считался. После него еще сестры подрастали, старшая из которых гуляла с его дружком.
   У помещика Николая Демьяновича двое сыновей женаты были и дочь меньшая, Манюшка, невестилась. Жили все в одном доме. Когда у старшего должен был появиться третий ребенок, отец решил сына отделить, тем более что снохи между собой не ладили. Он подрядил мужиков, чтобы новый дом поставить.
   Но усадьбу выбрал в Притаежной: была у него задумка сделать сына наместником там. Яков Баринов переживал, но виду не подавал. Мужиками руководил. Для сруба лиственницы привезли, а для крыльца дуб издалека везли. К осени дом должны были под крышу подвести, а там до зимы и отделку внутреннюю сделать. Внутри дом решили струганной плашкой обшить, сперва проконопатив стыки, и хорошо замазать глиной вместе с речным песком и коровяком. Поверх обшивку не делали - это только господа себе позволяли. Дом с большими окнами, выходящими и на восток и на запад, поставили на поляне перед лесом. Весь день солнце будет в дом заглядывать. Два этажа возвели. Наличники и карниз узорами украшал мастер из села. Он только этим и занимался. Пока мужики сруб рубили, он заготовки делал, указания давал об оконных проемах да столбах для крыльца. Все жители ходили смотреть, как дом хозяйский строится. Приезжал сам Устинов и остался доволен строительством. Обещал мужиков, помимо оплаты, еще и напоить за свой счет.
   Что и говорить, дом вышел на славу. Однако не всем это соседство по душе было. Привыкли они к Баринову, а тут еще не известно, как "новая метла" мести будет, но их никто и спрашивать не станет.
   После уборки хлебов молодой хозяин устроил новоселье. Из местных пригласили мельника да Якова с женой, да еще лекаря Антипа, чтобы дом освятил. Он тут почти за попа был. Гармониста местного пригласили - Ивашку горбатенького. Уж больно хорошо он на хромке играл! Еще маленьким Ивашка с печки упал, и горбик вырос. С детства он научился дружить с гармошкой.
   Гости приехали в трех каретах. На двух - семья самого хозяина с сыновьями и снохами. На третьей - сваты: тесть с тещей и сын с женой. Вся деревня высыпала посмотреть на господ. Столы для гостей были поставлены в доме, для плотников - во дворе. На поляне, еще не огороженной для двора, собралась притаежная молодежь.
   Манюшка вышла из кареты и стала поджидать всех. На ней был вишневый сарафан, отороченный лиловыми атласными лентами, и кружевная кофточка; на голове шляпа с короткими полями, перехваченная белой лентой, концы которой опускались на спину. Из-под длинной полы сарафана мелькнули носочки белых туфелек. На правой руке красовался серебряный браслет, инкрустированный камешками граната, такие же сережки; на левой - висела белая кружевная сумочка. Митька, увидев такую барышню, тихонько присвистнул и произнес:

Ну и кралечка, ах какая лялечка!

Вместо пряника, конфет -

Ел такую б до ста лет!

   Девки хохотнули и губки поджали, а гостья быстро вошла в дом.
   Вот уж не знали мы, что ты, Дмитрий, бабником созреваешь. Как ты зенки свои вылупил. Погляди хоть глазками, не для тебя эта кралечка-лялечка, отчитала за всех Варька, которая виды имела на веселого парня, да он ко всем одинаково относился.
   Плотники уже гуляли вовсю. Уже и бабы их явились и рядом примостились, а потом давай домой разводить быстро захмелевших своих мужиков. Тут прямо-таки концерт начался: кто упирался и домой не шел, кто почти верхом на горбушке жены, еле волоча ноги, плелся через поляну. А один из них стал над женой куражиться. Зачем, мол, она сюда приперлась, назвал ее гусыней недощипанной и пытался дощипать. Другой рвался плясать, приседая под свой присвист. Через некоторое время из дома полились звуки гармони. Хозяин таким образом хотел к мужицкому житью приблизиться.
   Дома Манечка играла на рояле, иногда к ней и отец подсаживался, вспомнив молодость. Манечка, вернее, Мария Николаевна, вышла на крыльцо. Она опустила руки на новые желтые перила и провела ими по гладкому, еще пахнущему смолой дереву, с большими разводами отполированных сучков. Лицо ее пылало нежным румянцем. Волосы были собраны в локоны и заколоты с двух сторон тоненькими серебряными заколочками с гранатиками.
   Митька был тут как тут. Он быстро отбежал к краю поляны и собрал из ромашек букетик, в середину которого засунул иван-чай, потом подбежал к высокому крыльцу, отвесил поклон и протянул девушке букетик со словами:
   Госпожа-красавица,
   Как вам тут нравится?
   В честь приезда, в вашу честь
   Прими букет, какой уж есть.
   Маня не ожидала такой прыти от самозваного и веселого кавалера, на ходу слагавшего рифмованные речи, не могла сообразить, как поступить, и в полной растерянности протянула руку и взяла цветы. Из-за браслета выпал ее платочек. Митька быстро подобрал, вдохнул его аромат, сделал движение, будто к сердцу прижимает, и протянул девушке.
   - Нравится? Возьмите. Можете подарить своей девушке, он чистый.
   - Девушке, говорите, - переспросил Митька, - так, значит, я дарю его вам.
   Подавая платок, он произнес:
   - Дмитрий Иванович Евдокимов, а вас как звать-величать?
   - А я просто Мария, - ответила она, улыбаясь.
   В это время на крыльцо высыпали гости, и Митька удалился к своей компании, которая ушла уже далеко. Ему не хотелось больше гулять, но он шел вместе с ними, так как дорога вела к его дому. Компания постепенно редела, девчата и ребята расходились по домам. Варька подошла к нему и сказала с усмешкой:
   - Что, Митяй, от ворот поворот получил от господской крали, хотя ты расстилался перед ней, как петух.
   - Не шипи змеей, Варюха, что ты как репей липнешь, - огрызнулся он.
   - Нужен ты больно, чтоб липнуть. С чего это ты взял? - обиделась Варька и побежала к своему дому.
   А Митька дошел до ворот, постоял минуту и зашагал обратно по пустой улице. Он дошел до господского дома, но тот уже погрузился в темноту, лишь светилось угловое окно на первом этаже. Он заглянул через щелку в занавеске и увидел двух незнакомых женщин, которые мыли посуду. Залаяла собака, кто-то вышел на крыльцо. Он шмыгнул за угол и, обойдя поляну, быстро зашагал к мельнице.
   В доме все спали. Он залез на сеновал, нашел там кувшин со вчерашним квасом, отпил добрую половину и улегся на душистом сене, думая о Марии. Ни об одной девчонке он еще никогда не думал так долго. Сон не шел. Он спустил ноги с дверки сарая и сидел, глядя на вынырнувшую из-за туч луну.
   Ему казалось, что, может быть, и на луне есть жизнь и что люди там не встречаются и живут, не зная друг о друге, а встретятся - удивляются, как же они жили один без другого. Вот и здесь, на Земле, тоже живут люди, не ведают о судьбе другого, а встретятся - и уже их судьбы переплетаются каким-то образом. И в его судьбе не было этой девушки, а появилась она - и он вдруг испугался: неужели она исчезнет навсегда. И стало ему тревожно на душе, хоть плачь. Он долго сидел, отмахиваясь от звенящих комаров. На сеновале их было мало, потому что он привязывал пучки полыни и конопли к жердям да пижмы цветущей. Не любят комары такого запаха. Митька лег и уснул.
   Проснулся он рано оттого, что отец кликал его, чтобы он помог скотину на пастбище отогнать, да и сено не все перевезено с покоса. А небо уже хмурится. Недаром комары ночью так злились. Митька не отлынивал от дел, но сегодня уезжать на покос не хотелось. Он мечтал еще раз взглянуть на Марию, думая, что она сегодня уезжает, но как это объяснить отцу.
   Однако Мария осталась. Так решил ее отец. В последнее время он стал замечать, что за его дочерью ухаживает объездчик Терентий, парень красивый, но из бедной семьи. Он сам попросил его обучить дочь верховой езде, а потом понял, что совершил ошибку: жених был у него на примете. В городе приятель детства жил, имел завод по выплавке железа. Они уже в Покров договорились о сватовстве, а его Манюшка стала вдруг наряжаться для верховой езды, словно на бал. Приструнил он Терентия, грозился отправить в дальние деревни, но тот слово дал, что ничего плохого не допустит.
   Вот и решил он дочку до сватовства отправить к ее старшему брату. Пусть поживет там для разнообразия, снохе же наказал, чтобы больше внимания ей уделяла, тем более что она ничего не делала, ожидая ребенка. Ходить больше велел для ее же пользы, да и Манечке лес показать. Маня не хотела оставаться здесь надолго, когда они уезжали, а тут провожала родителей веселая. У отца отлегло от сердца. Вот только Митька об этом не знал...
   Да, только Митька об этом не знал. После полудня они возвращались домой, нагрузив на телегу огромный воз сена. Отец правил, а он лежал на стогу и глядел в небо, - он любил смотреть на облака, которые плыли, принимая причудливые формы. В траве пели птицы и стрекотали кузнечики. Недалеко от деревни он услышал, как отец сказал кому-то: "Здравствуйте" и чуть придержал лошадь. Он приподнялся и увидел на обочине двух женщин. Одна была полная, с большим животом, другой оказалась Мария.
   Словно ветром сдуло его с воза прямо под ноги женщинам.
   - Езжай, батя! - я догоню.
   - Здравствуйте, - поклонился он, застегивая рубаху и отряхиваясь от сена.
   - Здравствуйте, - хором ответили женщины.
   Обе держали по небольшой корзине, где лежали грибы, чуть прикрывающие дно.
   - Не густо... - протянул Митька, заглядывая в корзинки.
   Женщины оправдывались, что недалеко ходили и всего на часок, да и то ради прогулки. Митька взял у них корзинки и стал говорить про грибы. Он про все места рассказал и про грибы тоже. Все получалось у него красиво и складно да еще сопровождалось смехом. На следующий день был выходной, и Митька позвал их на свои грибные места. Беременная женщина не решилась идти далеко, а этому веселому и доверчивому парню спокойна поручила Марию. Не сидеть же ей с ней все время, да и не знает она здесь никого. Так думала она.
   Утром Митьку было не узнать - нарядился, как на свадьбу. Мать удивленно сказала:
   - Не похоже, что по грибы собрался наш Митяй.
   Отец лишь усмехнулся, но промолчал. Маня оделась, наоборот, просто. Юбка ситцевая белая с голубыми цветочками и белая кофточка, да та шляпка, в которой она приехала, на ногах кожаные серые тапочки. Митька шел и стихи читал: и про жаворонка в небе, и про птаху в траве, и про сиротливую березку в поле широком. И не знала она, что стихи его были экспромтом. Он говорил и говорил, а она смеялась каждой новой его шутке.
   Терентий всегда красовался перед ней, гарцуя на жеребце, рассказывал, как крестьян гонял с полей, да какая порода лошадей лучшая для выездки. А этот парень все знал и преподносил, как сказку. Она не замечала его смешных конопушек, да и без них он был бы уже не тот. Глаза его и брови притягивали точно магнитом, и она не могла насмотреться в эти озера, чистые, глубокие, бездонные, манящие и завораживающие.
   А Митька был здесь в своей стихии. Эта природа питала ему душу, и она, как чистый родник, источала светлые потоки живительной энергии, заставляя светиться его глаза лучистым голубым светом, биться его сердце в такт шумящим травам и деревьям, петь песни вместе с жаворонком.
   В это утро все вокруг было особенно красиво и торжественно. Из-за деревьев выкатывалось бледное от тумана солнце. Туман отрывался от земли и поднимался вверх. Но этим двоим было не до красоты. Они шли, взявшись за руки и весело смеялись родившейся новой шутке Митьки.
   Она назвала его Дмитрием. Они шли, забыв про грибы, за которыми пошли. Ночная роса омывала обувь, прихватив подол юбки Марии, но девушка даже не чувствовала влажного прикосновения материи, она лишь ощущала его сильную и стальную ладонь, в которой утонула ее маленькая рука. "Ах, жаль, что отцвели ромашки", - подумал Митька. Он бы сплел ей удивительный венок и надел, вместо шляпки, на ее головку.
   Но мысль о венке засела в голове. Он нарвал соцветия иван-чая и переплел их с веточкой ивы, растущей в небольшой низине. Нежные фиолетово-розовые цветочки будут гармонировать с камнями на ее сережках и заколках. Она не знала, куда он отошел, и кружилась возле деревьев, ища грибы. Грибы были в этом месте, и она положила в свою корзинку несколько подосиновиков и даже два белых. Хрупкие сыроежки она не брала.
   Он появился внезапно, словно Берендей из сказки с венком на голове, сплетенным из веточек и листьев ивы. Себе он плел впопыхах, но венок все равно был красив. Ей он накинул венок поверх шляпки, прикрыв маленькие поля. Розовые цветы удивительно гармонировали с ее нежным лицом. Она достала из кармана зеркальце, и солнечный зайчик скользнул по ее лицу.
   - Я скажу тебе без этого зеркала, что ты, Мария, настоящая лесная фея из сказки, которую я читаю в эту минуту.
   Оглядев себя, она вдруг приблизилась к нему и проникновенно произнесла:
   - Спасибо тебе, мой сказочный волшебник, за этот головной убор, за это твое царство, в которое ты меня привел...
   Он обнял ее и поцеловал. Она не противилась. Что же с ней произошло? Мария училась в городе, но каждое лето жила в деревне, ходила в лес, видела всю эту природу, но душа ее оставалась спокойной, не раскрылась навстречу этой красоте. Только сейчас, идя с таким проводником, как Дмитрий, Мария по-настоящему полюбила эти божественные красоты. Да, за ней ухаживали кавалеры, она даже целовалась с одним гимназистом, потом с этим Терентием, но сердце ее не трепетало и не щемило так сладко, как в это мгновение. Неужели она влюбилась по-настоящему. А может, это от скуки? Надо на время прекратить встречи и проверить себя. Она попросит брата отвезти ее домой, сославшись на скуку. Сегодня же она это сделает.
   А Митька был на седьмом небе от счастья. Он поцеловал ее, и она ответила ему. Значит, он ей не противен. А может, она позволила ему это из чувства благодарности, а может, просто забавлялась. "Завтра сделаю ей предложение и проверю ее чувства", - решил он. Расставаясь возле ее дома, он поцеловал ей руку, как и подобает галантному кавалеру, и произнес восторженно:
   - До завтра, моя принцесса!
   Она ушла, загадочно улыбнувшись. В деревне уже все знали, что Митька волочится за барской дочкой и, видно, втюрился в нее по уши. Больше всех это событие занимало Варьку. "Рыжий дурак, - в который раз ругала она его, - думает, что добьется любви этой барышни в шляпке. Да она его за нос водит и потешается над ним, что свой петушиный хвост за павлиний принимает".
   Настало утро. Они с отцом кололи дрова. Митька нервничал и торопил отца, чтобы скорее чурки подносил.
   - Куда это ты торопишься, Митяй? Словно пожар где без тебя затушат, - осаждал он размахавшегося топором сына.
   - А что резину тянуть. Работать так работать, - ворчал парень.
   После завтрака он умылся и пошел к своей Марии, но занавески на окне не всколыхнулись от лая собак. А на крыльцо вышла сноха, сообщив, что Мария еще вчера уехала домой, сославшись на скуку.
   Это был гром среди ясного неба. У Митьки сразу в глазах потемнело, но он спросил, пытаясь не выдать своего волнения:
   - А не сказала, когда приедет?
   - Ничего не сказала, быстро собралась и уехала, - ответила сноха и пошла в дом.
   Митька стоял как вкопанный, слова снохи стучали в голове. "Уехала! Почему? Ничего не сказала ему. А он всю душу открыл ей настежь, поверил, дурак, ее ответному поцелую..." Он не вернулся домой, а отправился в лес. Шел долго по дороге, не сворачивая, как безумный. Что творится с ним, он не понимал. Он ничего не хотел видеть. Дойдя до того места, где надел ей венок, он упал в траву, еще не успевшую высохнуть от ночной росы. Пели птицы, но он не слышал их пения. Долго лежал так вниз лицом. Легкий ветер играл в его волосах, по рукам ползали крошечные букашки. Потом перевернулся на спину и смотрел на причудливые кучевые облака. Они медленно изменяли форму, рассеивались или собирались вновь. Солнце уже стояло над головой, стало жарко. Митька встал и решил пойти на косогор, где понизу росли березы. Наломал веток на пару веников - раньше все было недосуг, снял рубашку из белого льна и, положив на листы лопуха несколько белых груздей, отправился домой. По пути срезал еще подберезовиков. Домой шел е по улице, а в обход, через пастбище, на котором отдыхали коровы, пережевывая жвачку. Пастух Гришка лежал в кустах и дремал, подложив свой выцветший картуз под голову. Две большие собаки лежали рядом. Они вскинули морды, но, узнав своего, продолжали полуденный отдых. Тетка Дарья пришла к своей буренке, чтобы выдоить молоко, так как раздаивала свою первотелку. Корова стояла, переступая ногами и отмахиваясь хвостом от надоевших слепней. Дарья сердилась на нее, подвигая подойник. Митька пытался пройти незамеченным, потому что было ему не до чего.
   Мир вокруг стал неприветлив и угрюм. Он зашел во двор, бросил веники на телегу, зачерпнул у колодца из ведра ковш воды, выпил и облил голову. Прохладные струи стекали по спине и груди, щекотали. Он вылил еще один ковш, положил рубаху с грибами на лавку у крыльца и полез на сеновал.
   Отец отдыхал в сенях, мать теребила овечью шерсть, примостившись в тени, за крылечком. Увидев сына, она позвала его:
   - Митяй, есть будешь?
   Он ничего не ответил и скрылся в темном проеме сеновала. Упал в пахучую постель, но сон не шел к нему.
   Сено уже перевезено, поставлено две скирды на зиму. Скоро надо будет жать хлеба. Для этого отец нанимал людей, в его обязанность входило руководить обмолотом, потом сушить, веять на веялке. Пока же он был свободен. Лежа на сеновале, он думал о Марии, рисовал в своем воображении картины будущей встречи и искал ответ на причину ее побега. Он так размечтался, что его мысли устремлялись все дальше и дальше... Вот он идет за своей невестой, а дружки его, Колька и Трошка, рядом идут, потом они с рушниками через плечо сидят по бокам, гармошка заливается в руках Иванушки-горбунка... На мельнице работы тоже не было, и Митька не вылезал из своего логова. Он гнал от себя все мысли о Марии, но они, как назойливые комары перед грозой, все звенели в его голове, томили душу и разрывали сердце.
   Мать, как клушка, уговаривала его, стоя у лестницы, спуститься поесть горячих щей с уткой, попить молока, но он молчал. Тогда на сеновал поднялся отец. Митька огрызнулся:
   - Что вам от меня надо, отстаньте все, надоели!
   Отец проговорил тихо:
   - Можь заболел, так скажи. Мы не чужие тебе, мать переживает, ее пожалей.
   - Здоров я! - выпалил Митька, привстав и подталкивая отца к выходу.
   А тот продолжал:
   - Жениться, может, задумал, так скажи. Хлеб уберем, на мельнице управимся с чужим зерном и тогда сватов зашлем, только невесту не знаем.
   - Какая невеста! Нет никакой невесты! - не помня себя закричал сын.
   - А ты не кричи, что, как петух, расхорохорился, а то возьму дрын и дурь-то выколочу, не погляжу, что отца перерос, - вскипятился отец.
   Показалась голова матери.
   - Никак тут драка начинается. Отец, спускайся, - заговорила она тревожно, - оставь его.
   - А ты что нюни распускаешь, сама мне под ухо жужжишь: заболел, заболел... Этот бугай от безделья мается. Скоро я его запрягу, пусть силы копит здесь, - сердился отец, слезая с сеновала.
   Все их сомнения разрешила Варька, когда вечером встречали коров. Она подошла к матери и спросила:
   - Что-то Митьку не видать, уж три дня не приходит на поляну.
   А мать пожаловалась, что с сыном творится что-то неладное: ни ест, ни пьет, лежит на сеновале. И тут Варька рассказала, как Митька неделю с барыней гулял и как та быстро уехала, чтобы он не ходил за ней, как телок.
   Матери все стало ясно. Ее сынок крепко влюбился. А что тут такого. Все есть у них: двор полон скотины, мельница дает хороший прибыток, золотишко есть. Вот только наклевывается свадьба у дочки с Митькиным дружком. Уже будущая сватья намекала, чтобы после уборочной ждали от них сватов. Но им и две свадьбы по карману. Да только не отдаст барин доченьку свою за Митьку, им городского щеголя подавай, образованного и наученного манерам светским.
   А она все боялась сына в город отправить: избалуется там, компанию дурную найдет, а тут он на глазах. Но разве пойдет такая, при шляпке, за ее Митьку?.. Вырастают детки, вылетают из гнезда. С большими и забот больше, но заботы и хлопоты для нее вовсе не обременительны. Определить бы всех хорошо и век спокойно доживать. По весне муж возьмет двух-трех помощников, починит с ними колесо и немудреное оборудование мельницы, и хлопоты большие на этом кончатся. Можно и скотины меньше держать.
   А что же Мария? Как она? Приехала она домой посвежевшая, загоревшая. Все домашние ей комплименты сыпали, а она сердилась на себя, глядясь в большое зеркало: как ни старалась лицо шляпкой прикрывать, да поля коротки. Отец обрадовался приезду дочери, подумал, что ее в дом тянет, но не преминул поинтересоваться, о ком она скучала, намекая, естественно, на Терентия. Но дочь окончательно его успокоила.
   - Глупости, стала бы я думать о каком-то объездчике.
   Отец был доволен. А Мария думала о своем Дмитрии, вспоминая его рассказы, стихи, и представляла его улыбку, его синие бездонные глаза, каких больше ни у кого на свете нет. Пыталась гнать от себя эти милые сердцу воспоминания... Но неожиданно другие мысли заняли ее голову. Через три дня из города приехал приятель отца со своим сыном, как уговаривались. Отец был рад представившемуся случаю. Георгий Тимофеевич Рассказов, сын отцовского приятеля и будущий жених Марии, был молодым человеком с бледным худым лицом, с впалыми большими глазницами, из которых смотрели измученные карие глаза. У него были худые с длинными пальцами руки, знавшие маникюр, тонкие усики под прямым узким носом и влажные, как у девицы, губы; черные волосы, напомаженные так, что волосинки не отделялись друг от друга, были гладко зачесаны. На нем был серый городской костюм, рубашка с бабочкой на тонкой шее, на руке перстень с причудливой виньеткой и гладко зачесанные назад волосы черного цвета. Он обладал тихим, с хрипотцой, но приятным для слуха голосом. Рассказов-старший, наблюдая картину их знакомства, скупо улыбался. Он хотел завершить задуманный им план.
   Дела его на заводе в последнее время пошатнулись. Георгий кутил, проигрывал много денег в карты. Однажды ему пришлось заплатить за сына кругленькую сумму, которую он хотел пустить на новое оборудование. Он пытался урезонить сыночка, но вмешивалась мать. Дело в том, что в детстве у сына случались сильные припадки, его возили по разным бабкам, вроде бы падучая утихла, но нет-нет да и даст о себе знать. Это бывало всякий раз, когда сынок являлся домой после тяжелого кутежа и отец пытался употребить свою власть. Уже невесты три засватал, да свадьбы расстраивались то из-за его болезни, о которой узнавали, то из-за его распутной жизни.
   Вот и решил отец попытать счастья еще раз. Знал, что дружок его детства, хотя богатством и не кичится, но есть у него в банке капитал, и не малый, да и невеста не дурна собой и ума хватает. Деревенский воздух Георгию на пользу пойдет. А он выделит часть на строительство дома, вторую сват добавит, этот мукомольный тихоня. И решили они с сыном сделать так: коль невеста приглянется, то подарит он ей янтарное ожерелье на золотой цепочке в два ряда - бабушкино украшение. Примет его невеста - и все станет ясно.
   Георгий получил неплохое домашнее образование, когда отец еще имел возможность приглашать хороших учителей, а потом за границей сынок три года обучался, чтобы стать преемником отца. Но он с детства из-за своей болезни пользовался слабостью родителей и перешагнул все дозволенные границы. Георгий не только любил одеться, просидеть ночь за картами, делая крупные ставки, но еще и девок не обходил, щедро улещая их дорогими подарками. Но они после этого почему-то избегали его, не беря во внимание даже то, что он наследник завода, который, правда, все больше приходил в упадок. Однако дела отца его не волновали.
   Перед ним стояла Мария. Она не знала ни о замыслах отца, ни о намерениях гостей. Ей следовало соблюсти все приличия гостеприимства.
   Ужинали в саду на открытой веранде. Отец хотел показать свое хлебосольство и из закромов для важных гостей были вынесены все самые лучшие заначки. Здесь было вино с закрученными красивыми пробками, черная икра, зажаренный гусь с яблоками и другие блюда. Хозяин с хозяйкой разоделись, словно собираясь в церковь на Пасху. Мария в любом наряде выглядела хорошо, тем более все вещи она шила у прекрасной городской портнихи. Бирюзовое платье из плотного шелка гармонировало с яркой зеленью сада. А нитка из яшмы дополняла ее элегантный наряд. После ужина ее попросили сыграть на фортепьяно. Она играла, и ее игра была легкой и одухотворенной. Перебирая пальцами клавиши, она представляла, как идет за руку с Дмитрием по той тихой тропинке, ощущая влажную траву у ног, как слышит его голос и видит его глаза. Закончив играть, она встала и попросила разрешения выйти. Отец подумал, что дочь разволновалась из-за этого вечера. Он сказал ей:
   - Пожалуйста, Мария Николаевна, только вернитесь, чтобы попрощаться на ночь с гостями.
   Она кивнула. Отец, провожая ее взглядом, объяснил гостям:
   - Она у нас очень впечатлительная, разволновалась, пусть успокоится наедине.
   А Мария вбежала в свою комнату и, не зная почему, заплакала, упав на постель. Ей хотелось бежать туда, в тот лес, где она бродила с этим веселым парнем Дмитрием, слушать и слушать его голос, смотреть в его бездонные глаза. Завтра же она скажет, что оставила там свой браслет и сумочку, и поедет к нему, чтобы извиниться за свой побег.
   Перед сном ее пригласили на веранду. Гостям на ночь предложили заквашенное топленое молоко. Она вошла, Георгий стоя пил из глиняного бокала кислуху. На усах его белело молоко. Он вытер рот салфеткой, улыбнулся, обменявшись взглядом со своим отцом, и подошел к Марии.
   Достав из кармана удлиненную коробочку, обшитую черным бархатом, он открыл ее и протянул Марии.
   - Что это? - удивленно спросила она.
   В коробочке на белом атласе лежало янтарное ожерелье.
   - Это вам, Мария Николаевна, в знак нашего знакомства, - проговорил он мягко и загадочно и добавил:
   - Надеюсь, мы еще встретимся?
   Мария все поняла. Так, значит, это были смотрины. Она представила подарок Дмитрия - его венок из ивовой ветки с нежными цветами иван-чая. Тот подарок был несравним с этим дорогим ожерельем.
   - Что Вы, Георгий Тимофеевич, я не принимаю дорогих подарков от незнакомых мне людей, а только от батюшки, - отстранила она коробочку.
   Но жених пытался ей объяснить, что это для него пустяки и что не такие подарки еще могут быть. Вот тут он стал ей противен. Ей захотелось даже бросить дерзость в его бледное лицо, но она сдержалась, внутренне успокаивая себя, что он ей никто и не стоит заострять на этом внимание.
   - Простите меня, мне что-то нездоровится. Спокойной ночи, - и она поклонилась гостям, подошла к отцу, чмокнула его в лоб и быстро удалилась, прошуршав своим бирюзовым платьем.
   Утром она не вышла к уезжавшим гостям, сославшись на головную боль, которая и в самом деле сжимала ее виски из-за беспокойно проведенной ночи.
   Отец не настаивал, мать понимала, что дочь не избрала в женихи этого бледного щеголя. А Мария вспомнила сказку, которую мать рассказывала ей на ночь: "И сядешь ты на добра коня, и поедешь за тридевять земель, в тридесятое царство. Текут там реки медовые, растут цветы красивые, птицы поют диковинные". А ей хотелось добавить: "И встретишь молодца прекрасного, с доброй улыбкой и богатой душой, с глазами васильковыми и речами сердцу любимыми".
   В доме все затихло. Уже не были слышны звуки отъезжающей коляски... Пора и ей собираться в дорогу...

Полина Протопопова

Из сборника рассказов "Путешествие в былое", 1998г.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"