ТЕАТР ТЕНЕЙ

Елена Протопопова

Посвящается моим любимым странным людям, которые никогда не ищут лёгких путей...

Посвящается Егору и его здравому смыслу...

Это художественное произведение, не претендующее на научность, объективность, связь с религиозными, эзотерическими и прочими течениями.

Все совпадения с реальными лицами случайны.

"...Представь, что люди находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который далеко в вышине, а между светом и узниками проходит верхняя дорога, огражденная невысокой стеной, вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.
- Это я себе представляю, - сказал Главкон.
- Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева.
- Странный ты рисуешь образ и странных узников!
- Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят..., кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?
- Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?
<...>
- Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов..."

Платон "Государство"

.......................................................................................................................

ПРОЛОГ

Снова в окна брошен лунный свет,

Дом мой лунным серебром одет,

Лунной кисти не достичь глубин,

Эту бездну знаю я один.

Ревность, жалость, словно за одно,

Птицей скорби падаю на дно...

Вечер притаился на полке шкафа и, затаив дыхание, слушал странную песню. Последний аккорд сорвался со струны и вонзился в сиреневые сумерки, хлынувшие в комнату сквозь открытое окно и заполнившие её до потолка. Густой сиреневый воздух ответил звонкой тишиной, куст, удобно устроив на подоконнике свою усеянную соцветиями лапу, обволакивал всё сиреневым ароматом.

- Ревность, жалость?

Сиреневая тень на противоположной стене вздрогнула.

- Ты чего подкрадываешься? Стучать не учили?

Он явно не ожидал, что в комнате кто-то есть. Тон резкий, испугался, наверное. Я привыкла к его резкости. Тем не менее, моё лёгкое изумление, появившееся в результате неожиданного столкновения с ранее не изведанными гранями его души, сменилось, хотя и мелкой, но совсем нелёгкой, грамм этак 500, обидкой.

- Дверь закрой, - рявкнул со стены ставший фиолетовым силуэт, откладывая куда-то в пустоту тень гитары.

Я приготовилась язвить...

- И, может, войдёшь? - уже более дружелюбно.

Обиду, как ветром сдуло, вместе с заготовленными для метания во вражеский объект словесными колючками.

Я так люблю его улыбку, прячущуюся в глубине зелёных глаз, хитрющих и хулиганских, как у кота, задумавшего тайком съесть сметану. Улыбаться, как все нормальные люди, он давно уже разучился. Ещё с тех пор, как в детстве его дразнили "Буратино", всё за ту же улыбку, делавшую его очень похожим на мальчика, сыгравшего главную роль в одноимённом фильме. Жаль... Хорошая была улыбка, светлая, искренняя, с ямочками, какая-то обезоруживающая и, мне всегда казалось, что ярко-оранжевая. От неё где-то в глубине души начинал зарождаться лавиноподобный, беспричинный смех, переходивший, правда, у некоторых в икоту, но зато напрочь сметающий на своём пути все проблемы и делающий людей, хоть на миг, абсолютно беспричинно иступлёно счастливыми...Он давно разучился смеяться. Но даже за эту тень улыбки в его глазах другие прощали ему многое, ту же резкость, грубость, порою, откровенное хамство. И я не исключение. Улыбка в глазах, и ещё песня - всё это снова напомнило того мальчика, каким он был когда-то, с его заразительным смехом, его грустью, его нежностью, и наивной преданностью.

Где, когда, почему он потерялся? Я знаю ответы на эти вопросы: нигде и никогда, вот же он, здесь, рядом. Почему? - более правильный вопрос. Почему мы перестали видеть в нём того хорошего, ласкового, доброго? Почему замечаем только грубость и резкость мрачноватого замкнутого в себе подростка?

Мама? Твой вариант?

Карма? Не думаю...

Папа?

Издержки воспитания (маминого, конечно)?

Не знаете, я скажу. Дети вырастают, а мы порой забываем, что их всё так же нужно любить... Он просто вырос, всё той же весной, в восемь с половиной, предоставленный сам себе. Вы были слишком заняты своими важными делами, чтобы в это вникать. Вы словно улетели из нашей жизни на другую планету. А когда вернулись, он просто вырос. Но вы и не заметили. Вот и весь ответ. Сами виноваты...

- Да входи же! Ты что, в лифте родилась? Дверь ЗАКРОЙ! Глухая!!!

... А то, что он хамит... Ну, это личностный фактор. Отлупить бы хорошенько ... Да поздно.

Он опять начал перебирать струны гитары, и в воздух полились грустные звуки уже знакомой мелодии, соединяясь с "ревностью, жалостью...", с запахами дышащей в окно весны, они тихо рождали какую-то сиреневую ностальгию, которая, в свою очередь, превращалась в лёгкую дымку, подбиралась к горлу, и начинала нежно душить изнутри.

- Тебе грустно?- глупый вопрос, он никогда не станет говорить о чувствах...

- Грустно, Мышка.

"Почему?", - я не успела спросить

- А ...не бери в голову... Не твои это, Мышка, проблемы. Сейчас зарядим что-нибудь весёленькое...

И, безжалостно ударив боем по струнам, он во всю глотку молодецкую запел что-то про "бутылку кефира, пол батона..."

Я тихо вышла из комнаты.

Спустя неделю мы снова сидели у него на балконе, благоразумно завесив одеялом двери, чтобы ни один звук не разбудил спящих в соседней комнате родителей. У мамы очень чуткий сон. Она даже попросила папу снять со стены в коридоре большие старинные часы, гулким звоном отмеряющие каждый прожитый час. Когда-то они радостно возвещали нам о наступлении Нового года, теперь уже не будут. Теперь они впали в летаргический сон и печально стоят в Серёжкиной комнате (он забрал их себе, хотя они давно остановились, мне кажется, в тот момент остановилось и течение жизни в этой квартире, постепенно превращая её обитателей в замкнутых в себе, отчужденных жителей хоть и серого, но зато своего, насиженного и нагретого болотца).

Но вернёмся к нам, притаившимся ночью на балконе с бутылкой дедушкиного домашнего вина (из больших синих виноградин, на которых осенним утром переливаются капельки бриллиантов. Так блестеть может только роса, и только на дедушкином винограде). Как я уже говорила, мы старались не разбудить маму, иначе, проснувшись, она тут же разогнала бы наше маленькое подпольное собрание, поэтому мы выражали мысли жестами или еле слышным шепотом. А говорили мы на сей раз не о глупостях или мелочах, а о вполне серьёзных вещах, как, например, о влиянии авангардизма на классический театр.

Кстати, о театре, - вспомнил Серёжа, - ты знаешь, что Оксана решила отдать главную роль тебе?

Я знала, вернее, догадывалась, и, если честно, это абсолютно не приводило меня в восторг. У нас была своя маленькая театральная студия, выросшая из детской привычки кривляться на уроках. По правде говоря, кривлялись мы на славу. Оксана, тогда ещё Оксана Алексеевна, молоденькая учительница, только получившая свой педагогический диплом, заметила нашу гениальность и таланты, и вместо того, чтоб тащить нас за уши к директору, как сделал бы на её месте любой нормальный учитель, предложила организовать театральный кружок. Мы давно (хотя что такое "давно" в масштабах вечности?), закончили обучение, но наша театральная студия (куда входило пару моих бывших одноклассников, пару друзей и ещё несколько каких-то малоизвестных личностей), так вот, наша театральная студия всё ещё гнездилась в недрах родной школы. Иногда мы дрессировали первоклашек и детей постарше, ставили спектакли к праздникам, чтоб каким-то образом оправдать перед дирекцией своё абсолютно бесплатное существование в этом зале. А вообще театр, или то, что мы называли театром, был нашей маленькой, но очень счастливой отдушиной в бушующем море серых будней, говоря короче - любимое дело без денег, зато для души.

Мы давно уже протёрли до дыр все известные нам сценарии из мировой классики, и теперь за перо взялся Оксанин муж. Последним его шедевром были осовремененные "Ромео и Джульетта" (хотя, кажется, Голливуд нас опередил). Как бы там ни было, первее всех до финиша добежал Шекспир, обогнав и Голливуд, и Оксаниного мужа. А потому идея оставалась та же: сага о великой, но обреченной любви. На роль Джульетты, как уже выяснилось, выдвинули меня. Наверное, за рост и фигуру тринадцатилетней девочки (увы, параметрами я всё ещё не дотягивала до своего реального возраста, всю жизнь это заставляло меня жестоко страдать, хотя приносило иногда определённую пользу: в девять лет меня бесплатно пропускали в цирк вместе с ребятишками до пяти, я самозабвенно врала, что мне пять и у меня день рожденье. И вот теперь Джульетта... Вот счастье-то привалило.

- Я просто физически не могу играть Джульетту,- сказала я Серёже, так же, как недавно с пеной у рта доказывала это Оксане. Видимо, бесполезно. Наш легкоранимый утонченный автор (он же Эдик... Васильевич) видел в главной роли исключительно меня.

- Физически как раз можешь, - глубокомысленно изрёк Серёжа, затягиваясь сигаретой и выпуская изо рта кольца дыма.

- Но эта роль не соответствует моей сути. Джульетта... она же нежная, романтичная, самоотверженная, жертвенная, в конце концов. Вот я, например, никогда бы не рискнула залечь в спячку в фамильном склепе, даже ради любви к несравненному Ромео и уж подавно не воткнула бы в себя нож, это точно, ни при каких обстоятельствах. Последняя сцена самая мерзкая.

- Так ему и передать?

- Кому?

- Шекспиру.

- Передай.

- Вернемся к теме. Посмею заметить, настоящая актриса должна уметь вжиться в любую роль, - авторитетно заявил мой собеседник, перевешиваясь зачем-то через балконные перила, - тебе же не Колобка сыграть предлагают.

- Я бы сыграла Колобка, - вздохнула я, - а на роль Джульетты замечательно подошла бы Машка.

- Ага, с её без сантиметра двухметровым ростом и лёгкостью снежинки! Она же больше нас с тобой вместе взятых весит, её даже тросы не выдержат.

- Какие ещё тросы?

- Ну, на которых "... в тишине, во мгле печальной

гроб качается хрустальный...".

- Ты перепутал сказки, мальчик. То была Мёртвая царевна с семью богатырями, а здесь влюблённая Джульетта. Всё-таки жаль, что не Машке её играть. Машка была Джульеттой в душе, нежной и "готовой убить луну соседством" в прямом и переносном смысле. Увы, в этом спектакле ей выпала незавидная роль Джульетиной Няни. А поэтому, стоя за кулисами во время репетиций, она утирала кружевным чепцом выступающие из глаз слёзы.

Серёжа подозрительно хмыкнул, и выпустил очередное кольцо.

- Ты бы хоть лошадок выдувал. А то всё кольца да кольца. Или ты положил глаз на миллионное наследие Чарли Чаплина? (Мы когда-то прочитали о том, что Чаплин завещал несметные сокровища тому, кто сумеет через пять колец сигаретного дыма пропустить шестое).

- Да, именно так, - признался Серёжа. И на этой радостной ноте наш разговор был жестоко прерван мамиными шагами в коридоре.

- Разбудили!!! - показала я жестами и нырнула в шкаф. Делать перебежку по направлению к своей комнате через заминированный разбросанными повсюду тапками коридор было крайне опасно. И я не рискнула.

Благополучно переждав осаду в шкафу, я стала красться на кухню, где за пару минут до меня мама искала минералку. Мне же хотелось кофе, я понимала, что впереди долгая ночь, спать уже не придётся, а кофе не помешает.

Когда я снова вошла в комнату с двумя дымящимися чашками, то застала неприятную сцену: Серёжа громким шепотом ругался по телефону со своей девушкой Алей.

- Ну, любименький, неужели трудно было позвонить? Я же переживала, я соскучилась, в конце концов, - громко вздыхала Аля в телефонной трубке.

- Я был занят, - отрезал "Любименький", не утруждая себя излишней вежливостью.

Хм...Знаю я чем он был занят. Три дня пролежал на диване, тупо глядя в потолок, иногда брал в руки гитару, иногда лениво грубил входившим в комнату. Даже если это была мама, заботливо приносившая завтрак не желавшему выходить к общему столу сынуле...

Я тихо кашлянула в знак своего присутствия. Меня не заметили. Я кашлянула ещё раз, тем самым показывая, что всё слышу - реакция та же.

- Чего ты от меня хочешь? Я не обязан перед тобой отчитываться!

- Зачем ты так со мной?

- Как?

- Так! Мне обидно.

- И кто тебя надоумил звонить среди ночи, я спал вообще-то.

- Ой, Солнышко, я тебя разбудила, извини, пожалуйста...

... Ситуация достигла точки кипения, и я предусмотрительно вырвала у брата телефон.

- Алло, Аля? Привет, это я. Мне нужно на минутку забрать Серёжку. Я тебе его скоро верну. Он перезвонит.

Трубка упала на кровать.

- Ну, - сказала я, театрально подкатывая глаза, - зачем обижаешь бедную девушку? Красавицу, умницу, комсомолку, которая к тому же готовит блины и вышивает крестиком?

Хотелось говорить по-другому, без подкатанных глаз и шуток, спросить, зачем он вытирает ноги о человека, который его любит. Но так нельзя, с ним нельзя. Опять начнёт кричать, что я - как мама - вечно лезу в его дела.

Серёжка проворчал что-то невразумительное.

- Так что, добрый молодец, ответишь, наконец? Ты почто боярыню обидел...

Али не любишь?

- Люблю, наверно...

" А коли любишь, так женись, чего тебе ещё надобно, хороняка?", - следовало далее по сценарию. Произносить сие вслух и кидать в него шубой с царственного плеча я не решилась, а то, говорят, дети всё воспринимают буквально.

- Нет, ну почему, я должен перед ней отчитываться, где я был и с кем? А если не позвонил - Всё! Трагедия, развод и девичья фамилия! Будто мне мамы не хватает...

Бедная мама, спит себе и не знает, что тут вытворяет её драгоценный мальчик, и как он, в свои шестнадцать, морочит девушкам головы. Я уже хотела завести разговор о женской чувствительности к любым словам, о том, что так нельзя, и если она тебе разонравилась - лучше честно во всём признаться. Но...

Серёжа тем временем потянулся к гитаре...

-...Снова... в окна... брошен лунный свет,

Дом мой... сонный... в серебро одет.

- Серёжа!, - позвала я.

- Лунной кисти не достичь глубин...

- Серенький!

- Эту бездну знаю я один.

- Се...

Бесполезно. Я равнодушно уставилась в компьютерную заставку: загадочное лицо незнакомки во весь экран. У незнакомки были раскосые глаза с красными огоньками в глубине. Соблазнительная легкая улыбка и капельки росы в тёмно-синих волосах, а ещё венок из осенних листьев на голове и серебряные кольца в ушах. Картину не портили даже маленькие симпатичные клыки, выглядывающие из-за плураскрытых губ вампирши. Так вот она? Твой идеал женственности?

- Ревность, жалость, будто за одно,

Птицей скорби падаю на дно...

Я собралась уходить.

- Останься, - попросил Серёжа

Я осталась.

- Она мне нравится, - указал он в сторону клыкастой компьютерной дивы.- должна быть в женщине какая-то загадка. И ещё хорошо, если она может за себя постоять. Вот эта сможет.

Он заправил за ухо чёрную прядь волос и посмотрел на меня

- Мне нравится Аля, - сказал Серёжа, - она хорошая, и не потому, что крестиком вышивает. Только в последнее время со мной что-то неладное...

- Ну?

- Я не знаю, стоит ли говорить, не смейся, ладно?

- Ладно, громко не буду.

- Мне снятся сны.

- Ого, вот это новости! Представляешь, мне тоже! Может, нам марсиане ночью чип вживили? Все люди, как люди, а нам сны снятся

- Вот смешно. Хи-хи-хи, сейчас лопну, - перекривил он мой голос. Может, дослушаешь?

- Пожалуй, да...

- Мне снятся не обычные сны

- Зелёные человечки, гремлины, покемоны?

- Покемоны, ну так что птица-хохотун, дослушаешь или будешь перебивать?

Я собралась с мыслями и попыталась успокоиться, в конце концов, сегодня ещё предстояло звонить безутешной Але. Я посмотрела на синее пространство за стеклом, усеянное оживающими на глазах созвездиями: Большая медведица переминалась с одной лапы на другую, Орион потуже затянул пояс, луна перекочевала на другую сторону неба. Глаза слипались

- Слушаем сказку на ночь, и спать, - сказала я себе.

- Я пару лет спал без снов, а теперь они вдруг вернулись, Так странно. Каждую ночь я вижу продолжение предыдущего сна. Будто проживаю две жизни одновременно, одну днём, другую ночью.

- И что ты видишь?

- Войну, всё время с кем-то дерусь. При этом после побоищ по утрам ноет тело. А ещё помнишь, вы спрашивали, откуда у меня царапина на щеке. Я тогда сказал, что о мамины розы в темноте поцарапался. На самом деле это во сне, только там мне чуть пол лица не снесло... Иногда я встречаю знакомых. Оксану, например. И ещё там есть... - Серёжа опустил глаза, набрал в лёгкие воздуха и выдохнул: "она", ещё там есть ОНА!

- Она?

- Та, которую я люблю.

- ???

- Я её встретил в первом сне месяц назад, и вижу каждую ночь. Но даже в тот самый первый раз, я понял, что знаю о ней всё, как будто мы знакомы много лет. Я знаю её запах, цвет глаз, волос, голос, имя...

Мы с ней бьём вместе каких-то Тёмных, и она умеет сверлить взглядом в прямом смысле слова. А ещё мы с ней говорим.... И...я не знаю, что делать.

- Спать? - предположила я.

- Я не могу спать. Прошлой ночью она пропала. Один друг, тоже из сна, рассказал, что она меня бросила, но я не верю. С ней что-то случилось. Я не хочу её потерять.

Я прикоснулась ладонью к его лбу, температуры нет, но он, кажется, бредит.

- Как её зовут?

- Света.

- Думаю, когда следующий раз встретишь Свету в школе или на улице, тебе следует пригласить её на кофе.

- Она не здесь, её нет в реальном мире.

"Нет в реальном мире", но что такое реальный мир?

В голове проносились когда-то кем-то брошенные слова, реплики, чьи-то фразы.

Всё неправда, всё только кажется,

Мир с начал времён был иллюзией,

Так и дождь по стеклу размажется,

Станет Солнцем, потом медузою

Может, я навсегда запуталась?

Хаос ведь невозможно выровнять...

Потом я вспомнила, чьи они.

- С тобой такое бывало? - спросил Серёжа, сейчас у него было такое же выражение лица, как когда-то в детстве: удивление, любопытство, замешанное на лёгком испуге и упёртости маленького ослика обязательно добиться своего. Такое же выражение лица у него было, когда в три года он заглядывал в глубокий тёмный люк, напряженно прикидывая в уме, стоит ли в него прыгнуть. Я, в это время, яростно пыталась оттащить его от опасной ямы. И вот теперь снова. Мой маленький мальчик опять оказался на краю бездны, на этот раз в бездну могла сорваться его душа, и просто оттащить его от края было невозможно.

Я знаю, как сложно выбраться тем, у кого сны и явь переплелись, как легко оказаться в плену у собственного воображения, в поисках мечты потерять себя. Стоит лишь сделать один шаг навстречу. И ты уже не найдёшь ответа на вопрос: "кто ты на самом деле?".

- С тобой такое бывало?- повторил Серёжа

- Не знаю, нет, наверно, - соврала я, инстинктивно потянув руку к ожерелью из красных камней под воротом пижамы. Я соврала, и мне показалось, что в отместку оно сдавило мне горло, совсем чуть-чуть, просто, чтобы напомнить о себе,

- Точно, нет - чуть больше уверенности в голосе, - но знаешь, мне кажется, надо жить реальной жизнью. Может, однажды ты встретишь эту призрачную девушку где-нибудь на улице или в транспорте. Вопрос в другом: готов ли ты ждать, искать, верить в её существование и жертвовать ради этого тем, что у тебя есть сейчас? А тебе есть, что терять...

И, кстати, если ты умрёшь от недосыпания, то вряд ли когда-нибудь тебе встретится девушка мечты. - Так что спать!

- С тобой, правда, такого не бывало? Я, кажется, начинаю вспоминать, как ты...

чуть не осталась там навсегда

- Да нет же, спи!

- Спасибо, Мышка!

- Не за что, мой маленький слоник.

Утром, зайдя в Серёжину комнату за оставленными вчера кружками из-под кофе, я услышала его голос, доносившийся с балкона:

- Аля? Прости, котёнок, вчера я был не прав, - кричал он в телефонную трубку...

Прости...

Ложь во спасенье, и горе идущим по краю,

Гибель для тех, кто настигнут петлёй бытия.

Ты меня спросишь, но я не отвечу, не знаю,

Кто я... Кто я? Кто...я?

Май, 20** г. от Р.Х.

.......................................................................................................................

МЫШКИНЫ СНЫ

Часть первая

- Кто я? - вопрос повис в воздухе

Девочка подняла глаза вверх и посмотрела на светящиеся буквы, складывающиеся в слова. Три дня назад она наконец научилась читать и выговаривать букву -Р-р-р-.

- Кто я? - вопрос задрожал и рухнул прямо на голову, тяжело ударив по макушке. Голова стала похожей на чугунное ведро, внутри которого грохотал вопрос, ударяясь о края.

На миг перед глазами мелькнул огромный земной шар, наподобие того, что висит за спиной у диктора в новостях. Только этот был ярко-зелёный и искрился.

Вокруг замелькали светящиеся точки, хотелось задохнуться от ветра, ударившего в лицо. Она на огромной скорости неслась к земному шару. Она падала вниз на землю откуда-то из глубины небес. Вместе с порывом ветра в лицо ударил ужас, восторг, и ощущение неизбежности захлестнуло её.

Шар вертелся и приближался. Быстрее-быстрее. Ещё миг - и она сама была этим шаром, проникнув в него, слившись с ним. Потом всё померкло.

Прошла вечность - и мир взорвался звуками...

Кто-то дотронулся до плеча, разбив видение. Девочка стряхнула с себя его осколки и вздохнула. В голове прояснилось, и ей уже не казалось, что от этой неразгаданной загадки разрушится мир. Всё идёт своим чередом.

- О чём задумалась, малышка?- спросила мама, ласково гладя её по голове.

- Мам, а кто я?

- Человек, - сказала мама, - ещё гражданин Советского Союза, но, прежде всего, - человек.

- Человек - это звучит гордо, - подтвердил папа.

- А ещё я кто? - не унималась девочка.

- Ещё ты - мамино сокровище.

- И папина гордость

- Это потому что я ваша дочь?

- Конечно.

- А откуда вы меня взяли?

- Разумный вопрос, особенно учитывая то, что у тебя сегодня день рожденья.- Похвалил папа.

- Ровно четыре года назад в этот самый день ты родилась. На улице был такой снегопад... - сказала мама.

- И меня не пр-р-риносил аист и не находили в капусте?

-Нет, конечно, глупости какие.

- Это хорошо, подумала девочка, - хорошо, что не в капусте. Зимой капуста в огороде не растёт, потому что холодно. Зимой капуста плавает в борще. Не очень приятно плавать в борще, особенно если тебя не заметят и случайно съедят...Кто-нибудь... Большой и голодный... Например, папа.

Комната была украшена шариками и ленточками. Вокруг мелькали туда-сюда чьи-то юбки и ноги в штанах. Задирать голову вверх и смотреть, кому что принадлежит, было лень. К тому же она давно научилась различать людей по голосам, ещё в те далёкие времена, когда в мире ничего, кроме голосов и цветных пятен не было.

- Ма, а где я была до того, как ррродилась?

- М...м... - сказала мама,- я расскажу тебе, когда подрастёшь.

- В животике у мамы, - шепнула на ушко соседка тётя Катя, - там сейчас твой братик или сестричка.

- Ну, конечно, братик, - подумала девочка, а вслух сказала:

"Тёть Катя, не надо мне ррассказывать, откуда беррутся братики, я итак пррекррасно о-све-дом-ле-на." (Последнее слово научил говорить Дядя доцент, сосед с пятого этажа).

Тётя Катя подкатила глаза и простонала что-то вроде "ох уж эти дети".

- Ма, я просто хотела узнать, где я была до того, как вы меня зачали?

Папа на этом месте подавился картошкой, мама принялась стучать его по спине, а гости разразились смехом.

Обидно... Что тут смешного?

Девочка выбежала из-за стола. Стоя на холодном кухонном полу, она ещё раз попробовала спросить себя : "Кто я?".

На этот раз ничего не произошло, перед глазами не искрился зелёный вертящийся шар, на неё не падала земля, и она не задыхалась от бьющего в лицо обжигающе-ледяного восторга.

Вместо этого в ушах звенел смех гостей, которые ничего не поняли. Что с них возьмёшь?

Взрослые никогда ничего не понимают.

- Человек - это звучит гордо, - сказала она себе.

Постепенно тот странный вопрос отступил куда-то далеко, его вытеснила из головы целая куча других вопросов и вопросиков.

А летом она стала взрослой, так все говорили, потому что теперь у мамы с папой родился ещё один ребёнок.

Ребёнок пускал пузыри, дёргал ручками и ножками, смеялся беззубой улыбкой. Очень странное существо, похожее на маленькое сморщенное яблочко с ямочками.

- Мышонок, хочешь подержать братика?- спросила мама.

Девочка не хотела, но из вежливости согласилась.

Ого, тяжёлый.

- Только не урони! - сказала мама.

- Он что стеклянный?

Мама укоризненно посмотрела на дочь "большая уже, а глупости спрашиваешь".

- Мам, а что, теперь он - твоё сокровище?

- Теперь у меня два сокровища, вернее три, если с папой.

В этот момент зазвонил телефон, и мама бросилась в коридор, ещё раз крикнув: "Не урони!"

..................................................................................................

Я держала его на руках, размышляя на тему, когда же вернётся мама.

Вдруг существо перестало бездумно дёргать ручками и ножками, а очень хитро и осознанно посмотрело на меня. По спине поползли мурашки, мы встретились взглядом, и в этот миг, откуда ни возьмись, появился тот давно забытый вопрос.

- Кто ты? - спросила я.

На меня снова падала планета Земля, в лицо дул ветер, а за спиной о чём-то шептало бездонное небо. Вот только шар был не зелёный, а голубой.

И падала не я. Падал человек, которого я держала на руках. Это отражалось в его круглых распахнутых глазах, вместе с ужасом, вместе с восторгом. Потом он моргнул и сказал своё первое в жизни "агу".

Вообще-то он сказал "ага", "именно так всё и было, и пусть никто не верит, но мы то с тобой знаем".

Никто и не поверил, но это не важно, потому что в тот миг мы с ним стали родными.

И сколько бы он потом не пускал пузыри, притворяясь слюнявым младенцем, и не грубил, став постарше, иногда он сбрасывал маску капризного и властного ребёнка или развязного подростка, и смотрел на меня лукаво-прищуренным зелёным глазом, будто говорил: "а мы то всё помним. У нас с тобой общая тайна! Сестра..."

Общая тайна соединила меня ещё с одним человеком...

....................................................................................................

Туман скатывался с гор, тёрся хищной кошкой о скрипучие колёса телеги, растекался седой дымкой, создавая причудливые миражи, обманывая, уводя с пути, нежно подталкивая к краю ущелья.

- Знать, ведьма снова дыму напустила, - крякнул старик, сидящий на козлах справа от меня, достал из расшитого бисером мешочка щепотку табаку, понюхал, чихнул и снова стал подгонять такую же, как и сам, старенькую, но всё ещё бодрую лошадку.

- Эх, мать, нас ли ветрами-туманами пугать? И не такое видали... - прокряхтел дед, обращаясь к кому-то невидимому.

Птичьи трели разрывали холодную белую пустоту, оживляли её, наполняя звонкими осенними переливами, и она хмуро ворчала в ответ, грохотала далёким водопадом, швыряла камни, преграждала дорогу ледяными горными ручьями, никак не желая уступать.

Из призрачных миражей возникли кроны деревьев - яркая зелень, умытая утренним дождём.

Снова дымка, на этот раз не туман, потому как туман услужливо расступился, отвесив на прощание извиняющийся поклон. Лёгкая струйка поднималась в небо к потемневшим тяжёлым облакам от костра, разложенного в центре цыганского табора. Старичок соскочил с повозки, заправил за ухо серебряный ус и деловито направился к ближайшему шатру, громко ругаясь на непонятном языке.

Я огляделась по сторонам: слева, спрятавшись в зарослях папоротника, за нами наблюдал чумазый малыш, в его пристальном взгляде читался испуг, замешанный на любопытстве. Из шатра, на встречу деду, вышел смутно знакомый высокий цыган в ярко-синей рубахе. Сначала он что-то сердито ворчал в ответ. Но, как следует, рассмотрев гостя, схватил старика в охапку и с радостными криками принялся его обнимать. Дед отвечал тем же.

Я решила просушить отсыревшую одежду и направилась к костру, но, не пройдя и пяти шагов, вдруг заметила её. Молодая цыганка в ярком платье сидела у огня, языки пламени играли, отражаясь в собранном из золотых монет ожерелье, огонь плясал в глазах, она улыбалась. На запястьях звенели браслеты и украшения из разноцветных камней. Руки танцевали над огнём, губы шептали какие-то слова. Словно завороженная, я глядела на то, как эти самые руки загребли из костра жар, и горящие угли посыпались сквозь её пальцы подобно песку, рисуя в воздухе светящиеся символы.

- Дара! -

Она даже не пошевельнулась...

- Дара! Дара!!!

Чей-то голос разорвал тишину. Она вздрогнула и обернулась к зовущему.

В этот миг волшебство растаяло, она вскрикнула от боли - горящие угли обожгли руку.

- Дара!

Мы смотрели друг на друга, всё ещё не понимая, что же только что произошло. Она отдёрнула руку, огонь оставил на пальце ожёг. Ожег постепенно превращался в волдырь.

- Больно? - Участливо спросил Руслан.

- Больно!!! - зло ответила Инка, яростно швыряя на стол ненавистную зажигалку вместе с недокуренной сигаретой.

На горизонте замаячил официант.

- Заказ на твоё усмотрение, - мы на минутку, - крикнула она Руслану, чуть ли не силой выволакивая меня из кафе.

Низкие седые облака, готовые вот-вот пролиться ливнем. Шум надвигающегося шторма. Обжигающий солёный ветер дохнул в лицо. Кажется, кто-то изо всей силы тряс меня за плечи.

- Я больше не буду...- сказала я, стараясь выговаривать слова внятно, - честно, я больше не буду пить.

- Да при чём здесь это!- из тумана постепенно вырисовывался Инкин силуэт. Я постаралась навести резкость. Глаза на минутку послушались, мозги, видимо, тоже.

- Что ты сказала?!!! - она старалась перекричать внезапно налетевший ветер.

- Что больше не пью...

- Да нет же, до этого!

Я силилась вспомнить, что же такого ужасного я могла сказать, но мои попытки были тщётны.

- Ты назвала имя, - подсказала она.

- М...М.. имя?

- Ну да... ты сказала...

Она посмотрела мне в глаза. На миг её лицо преобразилось. На меня смотрела молодая цыганка, в глазах которой танцевало пламя.

"Дара" - пронеслось в голове.

- Дара, - сказала я вслух

Инкино лицо исказилось.

- Откуда ты взяла это имя?

- Да ладно, подруга, - сказала я пьяным голосом, - просто вспоминаю чью-то другую жизнь...

Июльское небо, наконец, разразилось ливнем. Холодные капли обжигали губы, глаза, стекали в душу. Ливень обрушился на умирающую от жажды землю, чтобы воскресить её для новой жизни...

Ложь во спасенье...

Но себя не обманешь.

В тот день мы так и остались стоять под отрезвляющими струями летнего дождя, деля на двоих странное воспоминание, обрывок сна или какой-то иной действительности, чьей-то чужой, не нашей жизни. Она тоже помнила. И от этого некуда было деться, ведь нельзя разучиться дышать, убежать от шума солёного ветра, плеска волн, смывающих написанные на песке имена.

Нельзя убежать от себя и от своих воспоминаний, даже если то, что ты помнишь, никогда не случалось с тобой с того дня, когда ты открыл глаза и впервые увидел мир конца двадцатого столетия. Память, особенно вновь обретённую, невозможно убить.... Всё начнётся дождём.

.............................................................................................

Капля вдребезги разбилась о холодное стекло, заставляя вернуться в реальность, но сосредоточиться всё никак не удавалось. Взгляд бродил по унылому осеннему пейзажу, расплывающемуся среди тонких нитей серого дождя. Дождь танцевал на каменных ступенях, укутанных мхом, целовал статуи греческих богинь, и они безмолвно плакали в его холодных объятьях. Где-то там, в умирающем до весны старом парке потерялись и мысли, растворившись в лентах сизого тумана, ползущего низко над землёй.

- Напишем стих, - громко сказала фрау Блумберг, для верности ещё и кашлянув в тщётной попытке разбудить сонное царство, раскинувшееся у подножия учительского стола.

Блумберг Умберта Модестовна или Фрау Бум, как её ласково называли за спиной ученики, преподавала у нас не только немецкий, но ещё и литературу, обожала поэзию и причудливые шляпки с перьями, сухоцветами, лентами и вуалями.

- Да, да, да!!! - восторженно возгласила она, потряхивая рыжими кудрями и пером неведомой птицы в головном уборе, - сегодня мы напишем стих, создадим шедевр!!! И пусть это будет хоть и небольшое, зато неповторимое творение вашего сердца, огненный порыв души...

... И маленькие солнечные зайчики разгонят серость и грусть

сего безрадостного дня...

За соседней партой обреченно вздохнули, явно не разделяя энтузиазма Фрау Бум в создании шедевров пера.

- А о чем писать-то? - с последней парты тянула руку Инна, просто так, по привычке и без всякой надежды быть услышанной - Фрау Бум, как обычно, ушла в себя, о чём свидетельствовала отрешенная улыбка на неопределенного возраста лице и прищуренные глаза, хитро подмигивающие греческим богиням за окном.

Однако, вопреки ожиданиям, учительница вдруг пристально стала рассматривать класс, в своей любимой манере заглядывать в душу и, наконец, философски изрекла:

- О чем писать? Ну конечно, о мечтах! Самых тайных, самых главных, самых лучших!!! Загляните в себя, спросите, чего хочет ваше сердце, выпустите на волю свои мечты, ведь именно они, ваши светлые грёзы однажды превратятся в золотые мосты, по которым вы уверенно и радостно шагнёте в Будущее, навстречу своей Судьбе!...

... Если только вы научитесь их строить, если только захотите шагнуть...

Последнюю фразу дальше первой парты никто не расслышал.

Итак, стих! Стих о мечтах...

Девочки напряженно зашуршали анкетами и блокнотами, старательно переписывая оттуда перлы народного творчества. Прошло ещё пару минут - по классу полетели самолётики-записки, так любительницы школьного фольклора договаривались не повторять друг друга, опасаясь быть уличенными в плагиате.

Фрау Бум в это время бродила по классу с загадочным лицом Сфинкса, не предпринимая попыток навести порядок.

- Жаль, - выдохнула мне в ухо соседка, яростно терзая под партой цветной блокнот , - всё о любви, и ничего - о мечтах... Будь другом, напиши мне пару строк.

- Ты предлагаешь мне писать о твоих мечтах?

Она утвердительно кивнула в ответ, с щенячьей преданностью глядя в глаза, и жалобно протянула вошедшее в моду и действующее, лично мне, на нервы английское "плллли - и - и - и - з".

- Нет, пиши сама.

Обиженное сопение и недовольно выпяченная нижняя губа. Глаза наполняются страдальческими слезами и становятся огромными, в пол-лица, как у забавных зверюшек в японских мультиках. Ещё чуть-чуть - и послышатся всхлипы, переходящие в рыдания (это мы уже проходили).

- Ладно, - примирительно сказала я, - напиши на листке о своих мечтах, а я потом перепишу в рифму.

- Это сложно, - вздохнула она.

- Но ты ведь чего-то хочешь?

- Угу... Колготки в сеточку, а ещё туфли на высоких шпильках, но это, кажется, не очень поэтично, да?

- Пиши, там разберёмся.

... И она радостно принялась строчить, постепенно погружаясь в свою стихию. Класс снова впал в анабиоз.

- А чего хочу я?

Воспоминания последних недель серой лентой промелькнули перед глазами.

Странно... Ничего. Я отрешенно смотрела на белый листок бумаги

"Освобождение от желаний есть первый шаг на пути в Нирвану. Если у тебя нет желаний, то откуда взяться страданиям? Если тебе ничего не нужно, значит у тебя итак всё есть, следовательно, ты счастлив...", - изречения танцующего Бога в соломенных сандалиях неожиданно прервал скрип грифеля по бумаге - пока я размышляла, моя рука снова занялась самодеятельностью: схватив лежащий на столе карандаш, она иногда рисовала странные символы, узоры, картины, движимая неведомой силой и абсолютно не контролируемая моим сознанием. Такое уже не раз случалось.

Не буду смотреть!

Я быстро зажмурилась, усилием воли сбросив чью-то невидимую руку, водившую карандашом по бумаге, и перевернула листок обратной стороной.

Не хочу, не хочу! Не надо!!!

Ни тайных знаков,

Ни символов.

Ни туманных пророчеств.

Ни странных прозрений!!!

Убежать, исчезнуть, раствориться в холодной дымке за окном, слиться с водой и каплями стекать по стеклу, взмыть к тяжёлым низким тучам, пробиться сквозь них солнечным лучом и нырнуть в ласковую синеву неба, скрытого за серой пеленой ноябрьских дождей. Больше ничего не надо...

Убежать...Только и всего.

Я хоть сейчас бы убежала

В тот мир, где мой жасмин цветёт,

Где я давным-давно бывала,

Где речка звёздная течёт.

На чистый нетронутый лист легли неровные буквы.

Давно виденный, такой родной и любимый, но почему-то забытый мир снова развернулся перед глазами, подобно древнему магическому свитку с ожившими картинками. Душа рванулась вверх, ему навстречу, но столкнулась с жесткой преградой - тяжестью физического тела, и от этого грубого удара сорвалась вниз, в бездну разочарования.

Я подняла голову и встретилась взглядом с Фрау Бум. В этот миг где-то внутри меня её голос прошептал, возрождая надежду:

- Туда попасть совсем ведь просто!

- Да?

- Надо только захотеть,

Закрыть глаза, дорогу вспомнить,

Подпрыгнуть и потом... лететь!!!

Эти строки, писанные не моим почерком, я повторяла, как заклинание, постепенно впадая в полу-сон, полу-транс.

Туда попасть совсем ведь просто,

А надо только захотеть!

Закрыть глаза, дорогу вспомнить,

Подпрыгнуть... и потом лететь!!!

Там Белый Дом под Красной Крышей,

И Сад, и даже Водопад,

Дракон в окне на шторе вышит,

Плетётся дикий виноград...

Там нет любви, что без ответа,

Там нет озлобленных людей,

Там нет зимы, а только лето,

И сотни белых голубей...

... Мир наполнился звуками. Шёпотом тёплого ветра, шелестом листьев, шумом сбегающего с гор водопада, сверкающего в серебристом свете летних звёзд и утренних зарниц. Звёзды восходили и гасли, на смену им на землю спускался клубничный Рассвет, осторожно ступал по траве, поцелуями будил Розы, которые жили возле маленькой Китайской Беседки. А из распахнутых окон Большого Белого Дома лились удивительные запахи ванильной выпечки и малинового варенья, как в детстве, когда Прабабушка ещё не ушла в небеса, плотно прикрыв за собою двери, а трудилась не покладая рук здесь, на Земле, и кормила нас самым вкусным на свете ванильным печеньем.

Она была там, в доме.

Она была здесь.

Это всё было здесь.

МОЙ Мир, мой Дом.

Мой Настоящий Дом.

И звёздный Водопад, и Розы, и малиновое варенье - всё это было здесь, в классной комнате, такое же реальное, как дождь за окном, воздух, которым мы дышим, мел, доска, парты, ученики, сидящие за партами и не обращающие никакого внимания на то, что творится вокруг. С потолка посыпались белые лепестки.

Я запрокинула голову вверх, позволяя им гладить меня по глазам, щекам, губам, позволила себе вдыхать их тонкий нежный аромат. В раскрытые ладони упала целая горсть белых дрожащих цветов Жасмина, дрожащих от тёплого ветра, дующего где-то в другом измерении.

Хотелось раскинуть руки и кружиться по классу, громко хохотать от внезапно охватившего веселья. Но в голове предательски промелькнула мысль:

- Они же не поймут, они - застывшие, как при замедленной съёмке, над своими тетрадями...

И в этот миг я увидела Фрау Бум, порхающую среди кружащихся в воздухе белых лепестков прямо над головами погруженных в свои думы школьников.

Порыв ветра уносил её в сторону Звёздного Водопада. Ещё мгновение - и она нырнула в искрящуюся воду, подняв миллионы переливающихся бриллиантами брызг. Вынырнув, и даже не успев, как следует, отдышаться, Фрау Бум принялась хохотать и прыгать в высокой пахучей траве, пока не превратилась в неугомонную сиреневую Стрекозу.

- Ах, так!!! Ей, значит, можно?!

И махнув рукой на правила приличия, я понеслась к ней. Взявшись за "руки", мы кружились и отплясывали невообразимые танцы на ромашковой поляне. А потом, утомившись от веселья, сидели на старом камне и полоскали ноги в звёздной реке. Вдруг Фрау Бум, которая к этому моменту снова обрела прежнее тело, дунула на размокшее и прилипшее к носу страусовое перо, достала из кармана большие круглые часы на золотой цепочке (где-то я такие уже видела) и сказала:

- Хорошо повеселились, получишь пятёрку, а теперь прячь красоту - скоро конец урока.

Я встала и послушно поплелась к своей парте, не до конца отдавая себе отчёт в том, как же всё вернуть на свои места. Сложила лист со стихом и спрятала его в сумку - ничего не произошло, лепестки всё так же падали с потолка, розы улыбались, а со шторы на меня удивлённо поглядывал вышитый Дракон.

- Всё... Вам пора уходить.

Он отрицательно мотнул головой и выпустил струйку огня в мою сторону.

- Вот спасибо, - сказала я обиженно, - я к вам со всей душой, а вы в меня огнём плюётесь, не хорошо, не вежливо... Ну да ладно, я не злюсь. Давайте же прощаться!

Прощаться никто не собирался. И я в недоумении застыла между доской и зарослями виноградника.

- Как же быть?

В это время кто-то легко коснулся моего плеча.

- Ты не дописала стих, - сказала Фрау Бум, протягивая мне снова извлечённый из недр сумки белый лист.

- Мы хотим вернуться, мы имеем право жить!!! - тоненькими голосами запричитали Цветы.

Я взяла лист, чтобы снова перечитать строки.

Я хоть сейчас бы убежала

В тот мир, где мой жасмин цветёт,

Где я давным-давно бывала,

Где речка звёздная течёт.

Туда попасть совсем ведь просто,

А надо только захотеть!

Закрыть глаза, дорогу вспомнить,

Подпрыгнуть... и потом лететь!!!

Там Белый Дом под Красной Крышей,

И Сад, и даже Водопад,

Дракон в окне на шторе вышит,

Плетётся дикий виноград...

Там нет любви, что без ответа,

Там нет озлобленных людей,

Там нет зимы, а только лето,

И сотни белых голубей...

Я хоть сейчас бы убежала,

Но...

Но? Но!!!

Удар грома за окном потряс внешний мир, и он рухнул к моим ногам, в окнах зазвенели стёкла. Вспышка молнии осветила сознание.

... Но где-то в этом мире - ты,

А без тебя не будет лета,

Уснёт Дракон, умрут Цветы...

Я так ищу тебя, что скоро,

Наверно, выдохнусь опять,

Скажи, ну как во всей Вселенной

Тебя одной мне отыскать?

А я ведь раз уже ошиблась,

Как вспомню, снова к горлу ком...

Найдись, пожалуйста, откликнись,

Ведь в Дом тот можно - лишь вдвоём.

Тетрадный лист задрожал в руках, я смотрела на него, как на что-то инородное, мне не принадлежащее и сотворённое не мной. В этот момент все мысли, словно пазлы в картинке-загадке, зашевелились и медленно стали на свои места. В этот миг я поняла, что ОН есть в мире, что я знала о Нём всегда. И что буду всегда искать Его, пока однажды не увижу, а увижу обязательно, по-другому и быть не может, потому что время нашей встречи уже давно записано в Небесной книге. Тогда же я поняла, почему мне не было по-настоящему больно, когда со мной случилась та самая, первая неразделённая любовь. Почему не плакала по ночам в подушку, почему не ходила на свидания и в кино, не старалась понравиться одноклассникам. Я ждала Его.

И Он - есть - радость затопила мир. НО ОН НЕ ЗНАЕТ, что ЕСТЬ Я - ужас!

И все-таки, ОН есть.

Я победоносным взглядом обвела класс, сверху вниз глядя на мальчиков и девочек, которым ещё предстоит влюбляться, страдать, снова влюбляться, обжигаться, совершая ошибки...

Дракон хитро подмигнул мне со шторы, Дом хлопнул ставнями, Цветы кивнули головками, прошептав: "Мы вернёмся", и мир снова свернулся в свиток, упав тетрадным листком мне в руки.

Я не совершу ошибки, я всегда буду помнить о Тебе, ведь Ты - тот Ключ, открывающий двери Счастья, ведущей Домой. И пусть я не знаю, кто ты, где ты, и сколько дней или лет отделяет нас друг от друга, я найду Тебя в этом мире, я узнаю, я не ошибусь!

И в этом была моя самая большая ошибка... Но в тот ненастный ноябрьский день я всего лишь перевернула листок. С рисунка смотрел мальчик лет семнадцати: улыбка в сине-зелёных глазах, светлая чёлка, старинная деревенская рубаха с распахнутым вышитым воротом. Он был нарисован простым карандашом, но я почему-то совершенно точно знала, что глаза у него сине-зелёные, а чёлка именно светлая.

Я никогда не видела его прежде.

Я знала его всегда...

Прозвенел звонок. В классе воцарилась привычная суматоха.

- Кто не успел, тот допишет дома, - сказала добрая Фрау Бум.

- У вас лепесток в волосах застрял, - сообщила Инка, перекрикивая гул голосов

- Спасибо, детка, - сказала Фрау Бум, вынимая лепесток из волос, а затем принялась тихонько под столом выдёргивать из шляпы перо неведомого страуса. Я подумала, что оно, скорее всего, размокло.

- А я стих написала, - пропела любительница колготок, туфлей и шпилек, - вот послушай:

Вы так стройны, вы так прекрасны,

Вы так изысканно красивы,

Вас берегу я в день ненастный,

Чтоб не убил вас злобный ливень.

Вы сказочны своей расцветкой,

О туфли, вы же - просто диво!

Ах, мне б ещё колготки в сетку,

И я была б совсем счастливой...

- Ну как, нравится? - спросила сочинительница, закончив прочтение театральным жестом с прижатыми к сердцу, видимо, от переизбытка чувств руками.

- Молодец, - похвалила я абсолютно искренне. Легко писать "сонеты для Джульетты", а вот сочинить Лунную Сонату для собственных туфлей, это не каждому под силу.

Когда-то Великий Мерлин, показывая юному Артуру говорящие кружки - ложки и кастрюли, объяснял, что каждую вещь, коль уж ты её приобрёл, надо любить, заботиться о ней, тогда она обретёт добрую душу. В противном случае заброшенные и нелюбимые вещи начнут мстить хозяину-неряхе, и в доме воцарится хаос. Кстати, когда я была маленькой, у меня все куклы были живые, наверно, потому что я их любила.

В этот миг мне стало очень жаль Катю, Марусю, Золушку и Герду, а ещё Бурого Медвежонка, пылящихся в старом чемодане где-то в глубине кладовки.

Обязательно надо их найти и отдать соседской девочке, у которой нет мамы и папы, а только тётя. Может быть, она сможет вдохнуть жизнь в моих старых добрых друзей? Хм... Но Медведя оставлю себе. Точно! Оставлю Медведя и буду с ним спать, как бывало в детстве, в те времена, когда ещё не было Серёжки, и я считалась маленькой.

На этом месте поток рассуждений был прерван навязчивым ощущением, что кто-то подслушивает мои мысли. Я быстро огляделась по сторонам - мальчики и девочки заняты своими делами: читают, обедают, бьют книжкой по голове соседа. Вот именно, все заняты... Или не все???

... О Боже!!! Он!!!

Это Он смотрел на меня с тетрадного листка и иронично улыбался, словно говоря: " А ну-ка ещё раз повтори про Медведя!". Он улыбался, но я точно помню, что когда я смотрела на него в последний раз (пару минут назад) никакой улыбки не было, только в глазах, а теперь... Неужели я схожу с ума?

Мало было Фрау Бум, порхающей по классу в теле Сиреневой стрекозы, говорящих драконов, а теперь ещё этот безумный рисунок. Тоже мне, портрет Дориана Грея! (Парень на рисунке надел на лицо обиженную гримасу).

- Тебе не идёт, - сказала я, сложила листок, не смотря на его безмолвные протесты, и спрятала в сумку.

С меня хватит, хватит, хватит!!!

Дома достала старую бабушкину шкатулку с семейными реликвиями. Пару недель назад я стащила оттуда старинные красные бусы, на которые позарилась ещё в четыре года. Но раньше мне не хватало смелости воплотить свою мечту в жизнь. Мама ещё не заметила пропажу. Но, думаю, когда это случится, надо быть готовой ко всему. Сейчас, взамен бус, я спрятала в шкатулку странный портрет. Даже не стала его разворачивать. Я же не сумасшедшая на самом деле?

Я постаралась забыть этот случай навсегда.

Но забыть оказалось не так-то просто... Прошло всего лишь несколько месяцев, и Белый мальчик, нарисованный на уроке литературы и претендующий называться моей мечтой постепенно проник во сны.

- Ну, здравствуй, - сказал он, медленно опускаясь на подоконник и аккуратно расправляя сиреневые крылья. У него за спиной скрипнула старая оконная рама.

- Снова форточку забыла закрыть, подумала я, а вслух ответила, бросив взгляд на странное приспособление у него за спиной:

- Привет, Икар, и спокойной ночи - я спать хочу. После чего поспешила накрыться с головой одеялом.

Две минуты тишины - пришелец (если можно так выразиться, учитывая то, что он не приходил, избрав другой способ передвижения). Так вот, пришелец некоторое время пребывал в недоумении, после чего кашлянул и произнёс

- Вообще-то они настоящие...

- Что? - я уже начала засыпать.

- Крылья - настоящие!

- Да? - мне пришлось вынырнуть из-под одеяла.

- Да, - подтвердил он.

- Ну, тогда дай потрогать.

Я осторожно провела ладонью по бледно-сиреневому крылу с большими гладкими перьями. Таких я не видела никогда в жизни.

- А ты, собственно, кто?

Взмах огромных крыльев (они заняли всё пространство комнаты) - и он на миг завис под потолком, после чего медленно опустился на пол.

Сердце нервно дёрнулось, и упало куда-то вниз, за пределы тела, наверно, закатилось к соседям на этаж ниже. Обычно ужас подобен уколу иглы - приходит неожиданно, остро и так же быстро исчезает.

На этот раз меня словно окунули в ванну с ледяной водой, и держали довольно долго, что я чуть было не начала задыхаться.

Всё это время странное существо с хитрой улыбкой наблюдало за сменой мыслей, догадок и предположений, отражающихся на моём лице.

- Ангел? Демон? Ночной кошмар?

- Тебе не кажется, что я слишком симпатичный для кошмара?

И тут меня осенило.

- Да ты же мне снишься! Вот, глупая, можно было сразу догадаться. Я просто сплю!

И ничего страшного в том, что некто с крыльями залетает ночью в твоё открытое окно, рискуя оборвать люстру, да ещё и читает мысли... если это всего лишь сон.

- Ты - сон, понял? И сейчас я лягу в кровать, а ты исчезнешь, потому что мне приснится другой сон.

После этого я действительно забралась под одеяло, закрыла глаза и...

- Ангел, Демон, Ночной кошмар, приснится же такое...

- Странник, - прошелестел ветер мне на ухо. Я услышала взмах крыльев и на этом месте провалилась в глубокий сон, а может, проснулась наоборот.

........................................................................................................

- Приснится же такое, - я села на кровати и невидящим взглядом стала сверлить стену напротив.

Из кухни доносились аппетитные запахи готовящейся на плите еды.

Кто-то звенел кастрюлями, наверно, папа учил Серёжку готовить завтрак, руководствуясь лозунгом, торжественно вывешенным мамой над кухонными дверьми. Лозунг гласил:

"Лучшие повара в мире - мужчины"

Свежесть утра, запах распускающихся белых цветов на ветках старой вишни, домашний уют и...

Что-то здесь не так...

В этот миг я поняла, что, и паническая волна захлестнула меня с головой.

...Из стены напротив текла река.

Нет, не так.

На стену были наклеены фотообои (результат нашего с мамой ремонта). На фотообоях изображены заросли камыша, река и маленькие островки с вековыми деревьями, буйной зеленью и скачущими по веткам белками. И вот сейчас река самым невообразимым способом вытекала из фотообоев, пересекала комнату и уносилась куда-то в противоположную стену, за которой, между прочим, ничего не было - мы жили в самом крайнем подъезде... на третьем этаже.

... Итак, камыш шелестел, а на спинке кровати бодро грызло орех мохнатое рыжее длинноухое животное.

Я крепко зажмурилась и снова открыла глаза, в надежде, что мир станет прежним. Но он не стал. Вместо этого к картине прибавилась ещё одна деталь - по комнате, по колено в воде, бродил вчерашний гость, поднимал со дна, бывшего некогда паркетным полом, маленькие гладкие камешки и швырял их обратно в воду, разбрызгивая её на множество острых холодных колючек.

Думая, что он меня не заметит, я потихоньку начала вжиматься в стену, пробираясь по подушкам к дверям. Увы, в этот самый миг кровать покачнулась, и, издав приглушённый вопль, я слетела в воду.

- С добрым утром! - обрадовался Ночной Кошмар, - а я всё жду, когда же ты проснёшься.

Поднимаясь на ноги и отряхиваясь, хотя в том уже не было нужды, я судорожно пыталась сообразить, куда девать следы нежданного потопа. Лучшее, что пришло в голову - это быстрее захлопнуть дверь. И весьма вовремя. Как раз, когда я поворачивала ключ, из коридора донеслось папино ворчанье:

- Опять воды поналивали! Плескаться в ванне все горазд, а как пол насухо вытереть, силушки не хватает?

- Так! - сказала я Крылатому, пытаясь придать голосу нотки деловитости, что было достаточно сложно, учитывая тот фактор, что меня ужасно мучило собственное сходство с мокрой и недобитой курицей.

- Так, что тебе от меня нужно? Только быстро, мне ещё надо успеть в школу!

Он подошёл, положил руки на мои плечи и пристально посмотрел в глаза. По спине поползли мурашки. Где-то внутри оборвалась тонкая струна, издав звук, готовый превратиться в начало до боли знакомой мелодии. Я попыталась отогнать вспыхнувшее чувство, очень похожее на ностальгию... Ностальгию? О чём?

- Разве ты не помнишь? - спросил он.

- Что?

Что-то всё-таки я помнила. От этого в глубине души разразилось кровавое побоище между рвущимся навстречу безумию сердцем и разумом. Разум, верный страж покоя, не хотел ничего вспоминать, более того прозрачно намекал на полную абсурдность всего происходящего.

- Не сходи с ума, - умолял он, - этого не может быть. Всего лишь разыгралось воображение. Просто признайся себе, что Его нет, что ты сама всё придумала.

- Ага, и белки, которая грызёт карандаш, привезённый тётей Алисой из Лондона, тоже нет? И моя кровать не плавает посреди комнаты, покачиваясь на волнах небольшой речушки? И тапок не застрял в камышах?

Мне такое подходит. - Тебя нет! - сказала я, не менее пристально посмотрев в глаза ночному гостю.

- Решать тебе, - ответил он, даже не сдвинувшись с места, хотя заметно побледнел и стал полупрозрачным, - но пока ты не приняла окончательного решения, я хочу тебе кое-что показать. Ты готова?

- А у меня есть выбор?

Видимо, выбора не было.

- Нужно нырнуть, - сказал парень.

Нырнуть - так нырнуть. Кажется, я разучилась удивляться. Задержала дыхание и погрузилась в холодную прозрачную воду, насквозь пронизанную лучами утреннего солнца. Уже под водой он крепко сжал мою ладонь и кивнул в сторону стены, той самой, в которую уходила призрачная река, после чего резко оттолкнулся от пола и устремился навстречу преграде, увлекая меня за собой.

Я даже не успела возразить - на меня быстро надвигалась стена.

... Ладно, крылья, ладно, камыши и белки, но на этот раз он превзошёл сам себя. Может, мой дивный спутник и обладает неограниченными возможностями. Но как же я? Ведь я не умею проходить сквозь сте-е-е-ны-ыыы!!!!! - Сии безрадостные мысли за долю секунды промелькнули в моей многострадальной голове - в лучшем случае мне предстояло получить незаслуженную шишку - всё-таки пробивание лбом стены не очень удачная затея; а в лучшем, если его план свершится, нам обоим предстоит удивительный полёт с третьего этажа. Но... я же не умею летать!!!!

На этой оптимистической ноте я зажмурилась и...

... кажется, проплыла сквозь стену.

Когда я, наконец, рискнула открыть глаза, поняла, что всё ещё нахожусь под водой. Но какой-то другой водой. Она не была ни холодной, ни горячей. В её толще плавали искрящиеся частички почти ощутимой энергии, образующей маленькие водовороты и большие разноцветные вихри. Мы умело лавировали между ними.

Я оглянулась назад, где-то за спиной исчезала кирпичная стена моего дома. Я вопросительно посмотрела на своего проводника, и он улыбнулся в ответ.

- Доверься мне, - прозвучал внутри меня тихий голос:

Глаза закрой,

Плыви за мной,

В мою реальность, в облака,

Времён туманная река.

Мы по теченью вниз пойдём,

Смотри, ты видишь...

На этом месте строка песни обрывалась. Что я должна была увидеть? Я знала эту песню, слышала её раньше. Я знала, что за той последней строкой следовали другие, но мне никак не удавалось их вспомнить. Тогда я поняла, что чувствуют люди с амнезией, тщётно пытаясь вспомнить прошлое, близких, любимых, друзей. Но самое страшное - невозможность вспомнить себя.

Тогда под водой мне впервые показалось, что есть какая-то другая "я", какая-то иная потерянная часть моей души, большая, чем просто мамина-папина дочка, десятиклассница-отличница с подростковым комплексом гипертрофированной стеснительности в ужасе убегающая со школьных вечеринок. Там под водой я поняла, что никогда не была по-настоящему собой, что совсем потерялась среди толпы пёстрых масок, приготовленных на все случаи жизни. Жила, смеялась, грустила, дышала - не я, а кто-то другой... Дышала?!!!

Боль сдавила лёгкие, и я начала задыхаться - некстати проснувшийся разум подсказал, что мне не дано дышать под водой...

Судорожный рывок вверх - ничего не вышло. Чьи-то руки потянули вниз, в обратную сторону от спасительного воздуха.

- Я задохнусь! - мысленно закричала я.

- Но ты же спокойно дышала всю дорогу. Вспомни, ты можешь!

Я не могла, мой мозг отчаянно сопротивлялся верить в реальность подобного.

- Отпусти, душегуб! Я же умру!!!

Он не отпустил. Я попыталась его ударить или хотя бы оттолкнуть. Но бесполезно. Мир начал меркнуть. Его губы легко коснулись моих.

- Прощальный поцелуй убийцы - догорела единственная мысль. Отбиваться не было сил. Из меня вытекали последние капли жизни...

Но не вытекли.

Видимо, в последний момент он одумался и решил меня не топить, и даже поделился кислородом. Что, впрочем, не представляло для него труда - Крылатый душегуб спокойно дышал под водой.

Я слушаю наше дыхание,

Я слушаю наше дыхание,

Я раньше и не думал, что у нас

На двоих с тобой одно лишь дыхание,

Дыхание...

У него в голове крутились строки одной из песен Наутилуса, вроде тех, что дети улиц поют у подъездов под гитару. Или это крутилось у меня в голове? Но почему тогда его голосом? А может, я научилась мысли читать?

- Почему ты не отпустил меня наверх?

- Здесь нет ни дна, ни поверхности. Ты бы не вынырнула.

- Почему?

- Это - река времени, она - везде.

- Что?

- Эта река соединяет прошлое с настоящим и утекает в будущее.

- Так это не вода?

- Нет, это время.

- Что ж ты сразу не сказал?!!! Я вырвалась из его рук и вдохнула в полную силу.

Плыть становилось всё труднее. Было ощущение, будто плывёшь против течения. Тонуть больше не входило в мои планы, и это дало возможность спокойно оглядеться по сторонам. Всё те же подводные воронки колоннами тянулись откуда-то сверху и исчезали в тёмной бездне под нами. Где-то впереди был, наверное, источник света, потому что толщу воды прорезали мощные лучи.

Слева мелькнула тень. Я инстинктивно дёрнулась в сторону.

- Не бойся, они ничего тебе не сделают.

- ???

- Блуждающие, потерянные - называй, как хочешь.

Я попыталась вглядеться в темноту. Теней становилось всё больше. Они явно принадлежали людям. Когда мы подплыли совсем близко к свету, их уже были сотни.

Где-то внутри больно укололо. Я уж было подумала, что снова начинаю задыхаться, но ошиблась. Боль нарастала, и я неожиданно поняла, что она - не физическая. Это была иная боль. Ещё миг - и меня захлестнуло острое чувство сожаления. Было безумно жаль тех несчастных, напрасно рвущихся навстречу свету и отбрасываемых обратно силой вращающегося вихря.

Я потянулась к ним.

- Отпустишь мою руку - и останешься здесь навсегда.

- Неужели им нельзя помочь?

- Они упустили своё время, и ты им уже не поможешь.

- А ты? Ты же знаешь, как отсюда выбраться? Ты ведь знаешь дорогу?

- У каждого своя дорога. И наш путь - не их.

- Наш?

- ...

Я ещё раз оглянулась назад. Сотни душ слились в одно тёмное пятно, а я почему-то думала, что душа подобна пламени свечи, и должна светиться...

Потом был удар. Реальность бешено завертелась, мы попали внутрь гигантского водоворота, который, вопреки всем законам физики, всё быстрее тащил нас вверх.

Высоко над нами завис светящийся круг с множеством запутанных нитей. Последний рывок - и я чуть было не задохнулась снова, но на этот раз от тёплого ветра, ударившего в лицо. Мощной струёй нас вытолкнуло в какую-то другую, не похожую на мой привычный мир реальность.

Мы вынырнули из огромного стога сена посреди бескрайнего луга. Над головой проплывали белые барашки облаков. На горизонте тоже были барашки, только настоящие - целое стадо. Слева в сиреневой дымке терялись далёкие горные вершины.

Остальной мир - широкая долина, утопающая в зелени, ромашках и клевере. От пастушьего костра тянуло дымком. Запахи. Звуки. Запахи. Звуки. Безумие цикад в высокой траве.

На цветок ромашки села капустница, маленькие лапки в жёлтой пыльце, белые крылышки трепещут на ветру. Перед глазами, как в цветном калейдоскопе замелькали картинки:

Мотылёк качнулся на тонком стебле. Маленькая рука потянулась к нему.

- Я поймаю его! Я поймаю его! - радостно прошептал ребёнок, и, затаив дыхание, ещё на полшага приблизился к белой бабочке, притворившейся цветком.

- Не надо, - услышала я другой смутно знакомый детский голос.

- Я поймаю его для тебя!

- Не надо, жалко!

Но было уже поздно. Маленькое хрупкое существо беспомощно трепыхалось в неловких детских пальцах.

- Бабочка умерла.

Солёный привкус во рту, и мир расплывающийся от слёз. - Это ты виноват! Это ты убил её!

- Не плачь, я пошутил. Смотри, я её отпускаю.

Серебристые крылышки-лепестки вздрогнули и упорхнули в бездонно-синее небо.

...Смотри! Она летит, ты видишь? Я её отпустил!

Она уже не видела ускользнувшей посланницы летнего неба. Она видела маленького мальчика с длинной белой чёлкой, закрывающей пол-лица.

- Не плачь, - в душу заглянули большие-пребольшие синие глаза. - Я отпустил её. Не плачь.

..................................................................................

- Не плачь - услышала я над собой. Наваждение растаяло. Я смахнула с глаз непрошенные слёзы.

- Не плачь, я тоже испугался в первый раз. Никогда нельзя предугадать, куда вынесет река времени и что ждёт в её водоворотах.

Соломенная чёлка намокла. В волосах запутались тонкие травинки. Влажная рубашка с вышитым воротом прилипла к груди.

- Ты совсем промок, - сказала я, стараясь не смотреть на него и не будить невесть откуда взявшиеся воспоминания. Воспоминания, которые никак не могли принадлежать мне. Но ведь принадлежали?

- Кстати, где твои крылья?

- Какие крылья?

Крыльев действительно не было. Такое ощущение, будто их вообще не было никогда. И сейчас на меня удивлённо смотрел человек, выражение лица которого говорило о том, что я несу полную чушь.

- Твои крылья, где они?

- А... крылья - наконец-то вспомнил он - Крылья нужны были только для того, чтобы долететь до тебя.

Мы шли по высокой некошеной траве куда-то на запад, где догорало малиновым заревом тяжёлое солнце. Мир вокруг был определённо земным, и всё-таки каким-то странным. Хотя всё в нём казалось до боли знакомым: и крытые соломой белые домики вдалеке, и очертания деревни у подножия гор, и ребятишки в домотканых рубахах, затеявшие среди зарослей шиповника игру в прятки

Спустя много времени, (по моим подсчётам, на горизонте давным-давно должны были показаться первые звёзды), я устало опустилась на траву.

- Долго ещё?

- Тебе видней, - улыбнулся мой синеглазый спутник.

- Подожди, - не поняла я, - во-первых, куда мы идём? А, во-вторых, кто из нас проводник? Ведь ты же сам привёл меня в это странное место!

- А тебе не нравится? - мне сразу же вспомнилась Божественная комедия Данте со всеми этими блужданиями по разным кругам ада. Вот сейчас кааак... заведёт!

Я подкатила глаза, не в силах что-либо объяснять или спорить о бесспорном. Раскинув руки, упала на землю и долго смотрела в розовое небо над головой, размышляя над тем, когда появятся звёзды. Перспектива встретить предстоящую ночь в поле, меня не особо прельщала, и всё же некое странное чувство овладело душой, так что всё казалось не столь уж важным. Тёплая добрая сила исходила от земли, наполняя каждую часть меня, каждую клеточку жизнью. На миг даже показалось, что я перестала существовать, превратившись в слияние запахов, цветов и звуков вперемешку с оглушительными песнями сверчков.

- Хорошо, правда? - вкрадчивый голос привёл меня в чувство, и я повернула голову. Он гладил мою щеку крохотным цветком мака и улыбался.

- Я отвечу, на твой вопрос, - наконец смилостивился он, - Мы идём туда, куда подсказывает твоё сердце. Просто закрой глаза и представь себе место, в которое хочется попасть...

Он не успел договорить, как я моргнула, и мир перед моими глазами начал расплываться. Я судорожно ухватилась за его протянутую руку, а когда, наконец, пришла в себя, обнаружила нас стоящими посреди широкой деревенской площади. Вокруг ходили наряженные люди, слышался громкий смех, заливались скрипки, и пахло сладкой выпечкой. Прямо перед нами возвышалось несколько разноцветных шатров. На сцене самодельного театра плясали цыганки, и весёлая толпа бросала звонкие монеты в соломенную шляпу маленькой смуглой девчонки, которая на носочках продвигалась по натянутому между деревьями канату, выделывая всевозможные пируэты. Кто-то выпустил голубей. Голоса торговцев наперебой зазывали попробовать разные сласти.

В этой суматохе я совсем не заметила, как потерялась. Растеряно озираясь по сторонам, я пыталась отыскать того, с кем пришла. И вскоре кто-то легко тронул меня за плечо.

- У меня для тебя подарок, - сине-зелёные глаза хитро блестели, так что я заподозрила подвох. И всё же любопытство взяло верх.

- Какой подарок?

- Увидишь, если захочешь. Но сначала я требую вознаграждение.

- Разве за подарок требуют плату, - рассердилась я, - Кроме того, мне нечего тебе дать.

- Поцелуй, - возведя к небесам свой бессовестный взгляд, ответствовал мой оппонент.

Я рассердилась ещё больше, сама не зная почему. И уже собиралась сделать какую-нибудь маленькую пакость, как, например, хорошенько пнуть или наступить на ногу, но вместо этого, словно невидимая сила подтолкнула меня к нему и заставила поцеловать.

Наверно, мой целомудренный поцелуй произвёл на него неизгладимое впечатление, потому как он с задумчивым видом достал из-за спины руку и протянул мне гранатовое ожерелье. Красные камни вспыхнули на солнце, розовые солнечные зайчики спрыгнули с его ладоней на зелёную траву. Затаив дыхание, он застегнул на моей шее несложную застёжку. И в этот миг меня пронзило острое чувство того, что так уже было однажды, словно сейчас мы в точности до мельчайших подробностей повторили события прошлого. Будто где-то когда-то была уже эта самая ярмарка, эти цыганские шатры, хитрая улыбка в его глазах и это тёплое касание рук, когда он пытался застегнуть на мне ожерелье. Но когда?

- Эй, ребятки, вы проходите? Али будете народ честной задерживать? - грузная тётка, уперев руки в боки, кивнула на ярко-красный шатёр, у входа в который мы стояли. На шёлковой занавеске золотистыми буквами было вышито "Прорицание грядущего, настоящего, минувшего". А за нашими спинами уже собралась небольшая толпа.

Я замялась, и хотела было отойти в сторону, чтобы пропустить ждущих своей очереди людей, но в это время та самая розовощёкая дама в белом, съехавшем набок чепце, слегка подтолкнула меня вперёд.

- Заходи, милая, да не пугайся. Цыгане если не соврут, то хоть повеселят.

- Но мне нечем платить, - пожала плечами я.

- Она примет тебя итак. Ты уже заплатила своё, - прокряхтела старуха в цыганском платке, собирающая монеты с входящих.

Мне очень хотелось войти, но что-то словно держало, не давая сделать последний решающий шаг. Я обернулась на своего провожатого и поразилась его чрезвычайной бледности. Что-то неземное было в этих широко открытых глазах. Он весь был неземной. Я ведь почти забыла, что несколько часов назад за его спиной были крылья. Он серьёзно посмотрел на меня и кивнул в ответ.

- Это всего лишь игра, - улыбнулась я, пытаясь успокоить не то себя, не то его.

- Вся жизнь - игра, - философски изрекла старуха, прищурив подслеповатый глаз, и приподняла передо мною занавесь шатра, - тебя ждали.

...........................................................................................

... Тёмное пространство освещали зависшие в воздухе свечи. Но я уже разучилась удивляться. Алый шатёр, расшитый золотыми созвездиями, снаружи казался куполом игрушечного цирка, внутри же производил впечатление готического замка, уносящего свои своды в глубину ночной поднебесной.

Плавающие свечи были какими-то ирреальными. Мне захотелось поднять руку и дотронуться до пламени свечи. Но пальцы рассекли пустоту. Голова закружилась, и в это мгновение я услышала её шёпот.

- Я ждала тебя.

Перед глазами возник туманный женский образ, но тут же обернулся дымкой.

- Не ищи. Меня здесь нет. Я позвала тебя, и сквозь века ты услышала мой зов... И пришла в этот мир безвременья, в назначенный судьбою миг нашей встречи...

- Ты кто? - вопрос гулко прозвучал в тишине, изменяя мой голос.

... И кто он, сейчас стоящий у входа?

Что тебе от меня надо?

Зачем я здесь?

- Как много вопросов, - засмеялся призрак, голос эхом отразился от далёких сводов шатра, - но я отвечу лишь на один из них, на последний...

... Ты здесь, чтобы вспомнить...

- Вспомнить?

- Его, себя, нас...

- Это как? - не поняла я.

- Сейчас поймёшь. Смотри!

Белые руки потянулись куда-то вверх и стали наматывать на клубок нити густого тумана. У меня по спине поползли мурашки. Больше всего на свете хотелось вырваться наружу, навстречу солнечному свету, но неведомая сила словно приковала к месту.

- От себя не убежать, - засмеялась колдунья, пристально поглядев на меня.

- Я знаю эти глаза, - мелькнула мысль, но додумать я не успела.

- Ты готова? - спросила она.

- Нет, - я судорожно пыталась придумать какой-нибудь предлог, чтоб ещё немножко оттянуть время. Тогда я ещё не знала, к чему мне следует быть готовой, но дух захватывало, как перед прыжком в бездну.

- Нет! Я не готова! - вскрикнула я, когда ледяные призрачные пальцы прошли сквозь мою руку.

- Если ты здесь, значит, время пришло, - шепнул неумолимый голос. Ведьма дунула в свои ладони, и сизый туман окутал меня с головой. Она дунула во второй раз - поднялся жуткий ветер. Ветер подхватил прозрачные свечи, и они вихрем закружились вокруг меня. Ещё миг - и мир превратился во множество сияющих точек. Потом я услышала голоса.

- Посмотри на небо, Мышка, - сказала Мама, моя далёкая, моя родная. Как я могла забыть о ней?

Она шла по тропинке осеннего парка в длинном бирюзовом пальто, так гармонирующем с цветом её удивительных глаз. Она словно снова стала выше, и моложе лет на десять. Она была похожа на волшебную фею. Она и была феей, моя дорогая, моя любимая мамочка. А я мечтала вырасти и стать похожей на неё.

- Посмотри на небо, Мышка, - сказала фея маленькой девочке, крепко державшей её за руку, - что ты там видишь?

- Звёзды, - сказала девочка, не хотя оторвав взгляд от мамы и устремив его навстречу ночным небесам.

- Может быть, когда-нибудь мы тоже улетим туда и превратимся в звёзды.

- Зачем? - удивлённо спросил ребёнок.

- Чтобы светить с небес. Светить тем, кто потерялся в темноте, так же, как чьи-то добрые души светят и нам с тобой, малышка, чтоб мы не заблудились в этой ночи...

Опавшие листья хрустели под ногами, фиолетовый туман клубился среди корней огромных старых дубов, пугая причудливыми химерами, но ей не было страшно. Ей было спокойно и хорошо от того, что у неё была мама ... и ещё светлые звёзды где-то высоко.

- Смотри, - чужой голос насильно оторвал от близких сердцу воспоминаний. Звёзды в далёком осеннем небе вспыхнули в последний раз и закружились в безумном танце. Солнце вставало на Западе и садилось на востоке, лужи собирались в капли и уносились обратно в бегущие задом наперёд облака. Люди шагали спиной вперёд. Всё быстрее, быстрее. После осени наступало лето. Жизнь, словно плёнка, прокручивалась назад.

- У вас девочка! - крикнул кто-то огромный над моей головой.

Но мне было всё равно, я задыхалась.

Потом наступила тьма.

Долгая тягучая тьма.

Свет.

Тьма.

Свет.

Тьма.

Иногда они перемежевывались лицами, смутно знакомыми образами, очертаниями зданий, иногда я слышала голоса. Я чувствовала, как меня словно в огромную воронку тянет куда-то назад, всё дальше и дальше, пока не наступила кромешная, беспросветная темнота.

Меня не было.

А потом появилась Я.

...Как светлая точка, частичка чего-то огромного и прекрасного, с мириадами других таких же светящихся искорок, составляющая нечто единое целое, обладающее духом и сознанием и безудержным желанием творить...

- Кто мы? - раздался немой вопрос. Его задала я, сидящая где-то далеко на полу цыганского шатра, расшитого звёздами. И сотни солнечных лучей, натянутых, словно струны в сияющей пустоте, прозвенели:

- Мы - Любовь.

Я знала, что среди множества голосов, пропевших эти слова, был и мой голос. Но это была какая-то другая Я, без страха и упрёка, свободная, словно ветер, счастливая и готовая дарить это счастье каждому, кто в нём нуждался.

Я открыла глаза и увидела Ангела.

- В добрый путь! - сказал Ангел.

... И снова темнота.

... Свет. Свет рассеивался, постепенно заполняя чёрную тьму. Света становилось всё больше. Сначала он был синий, потом изумрудный. Потом голубой. Солнечный луч пробился сквозь толщу воды и упал на бледную ладонь. Она хотела поймать его, но луч убежал. Сначала лучик бликами заплясал на листьях подводных садов, потом заставил вспыхнуть стайку пёстрых рыбок. Луч упал на дно, и розовая жемчужина засверкала в последний раз, прежде, чем навсегда исчезнуть в песчаном иле.

Луч заставил ожить её мир и заиграть всеми красками. Она погналась за ним, и эта погоня длилась тысячи лет. Где-то вверху клокотали волны. Затем на небосклоне появилась луна, положив начало приливам и отливам в океанах Земли. А луч всё ускользал, пока однажды не позвал её наверх и не вынес на берег моря. Волны разбивались о камни, белая пена шипела и искрилась в лучах заходящего солнца и она поняла, что надводный мир ещё прекрасней, чем родной. На землю тихо опустились сумерки, в небе вспыхнули первые звёзды.

По песчаной косе шёл одинокий монах в чёрном развевающемся на ветру плаще. Он сел на камень и стал печально смотреть вдаль. Какие-то мысли освещали его красивое лицо, но оно всё равно оставалось печальным. Монах был молод, почти что мальчик. Ей захотелось утешить монаха, и она позвала его с собой в море. Но монах не услышал её, а принял за шум прибоя.

- Пойдём со мной, - шепнула она, - я подарю тебе море.

Он улыбнулся, наконец, разглядев её среди бушующих волн.

- Я пошёл бы с тобой, но не могу, ведь тогда я потеряю душу.

- Неужели она дороже свободы ветра и прекрасней морских глубин?

- Она бесценна... Без души человек не может быть по-настоящему счастливым.

- Тогда я тоже хочу душу!

- Но, обретя её, ты не сможешь избежать страданий и боли.

- А что такое боль?

Из глаз монаха покатились слёзы. Он улыбнулся.

- Этого нельзя понять, если у тебя нет души...

В ту ночь она возвратилась назад в родную стихию, чтобы спустя ещё сотню лет снова выплыть у знакомого берега, чтоб искать того человека, чтоб любить и страдать, и, в конце концов, обрести то, что люди называют душой.

Я открыла глаза. Вселенная снова обрела форму цыганского шатра, да и сама ведьма стала вполне материальной. Сейчас она задумчиво курила трубку, выпуская кольца сиреневого дыма.

- Ну и что всё это значит? - спросила я.

- Должно быть, путь, - пожала плечами колдунья, а впрочем, смотри сама.

Она выпустила ещё одно кольцо дыма. Кольцо устремилось ко мне и мёртвой хваткой обвилось вокруг шеи. Я закашлялась. Кашель превратился в удушье, и я в ужасе заметила, как кольцо превратилось в настоящую верёвочную петлю. Мир стал меркнуть, растворились цыганка и шатёр. А ко мне неотвратимо приближался эшафот.

- Умри, ведьма! - кричала разъярённая толпа где-то внизу. И бледная девушка в белой сорочке беспомощно затрепыхалась в петле, в тот миг, когда палач вышиб скамейку у неё из-под ног. Мир мерк. Но сердце умирающей переполнял не страх, а ненависть.

- Ты не поняла этот урок, - грустно вздохнул Ангел у неё за спиной.

На какой-то бесконечно долгий миг картинка застыла, а затем время снова обернулось вспять, отматывая назад странную киноплёнку...

... Тюрьма. Допрос. Суд. Толпа врывается в дом. Ещё раньше - ненависть, месть, злость.

Ещё...

Черноволосая девчушка уставилась в безоблачно-синее небо. Жарко. Цветы поникли, грустно свесив головки. Сухо. По пыльной дороге крутится маленький смерч.

- Ведьма с бесом пляшет, - кряхтит старушка-соседка.

- Вот уж месяц дождя не видать, - вторит ей сосед.

- И вовсе не ведьма, - восклицает босоногая девочка, - всего лишь ветер да пыль.

- Ты где такая шибко умная взялась? - зло говорит старушка, - а ну, пошла вон отсюда, ещё утащишь что-нибудь со двора, маленькое отродье.

Детские глаза наполняются слезами. Подхватив свои рваные юбки, девчонка убегает за хлева, туда, где можно вдоволь выплакаться, забившись в тёмный угол.

- Ненавижу! - шепчет она, - ненавижу их всех!

- Ты чего? - голубые глаза удивлённо заглянули в заплаканное лицо.

- Ничего, - буркнула в ответ, стараясь украдкой вытереть непрошенные слёзы. Стыдно.

- Не злись на них, просто жарко, и от этого все такие злые, - говорит мальчик.

- И правда, жарко, - вздыхает она, выбираясь на встречу палящим лучам полуденного солнца.

Небо. Пылающее. Злое. Без единого облачка.

- Хочу дождь, - шепчет она небу.

Но небо лишь молчаливо смеётся в ответ.

- Хочу дождь, - топает ножкой маленькая оборванка. Её терпению приходит конец. В широко открытых глазах бушуют океаны, и огромные волны накатывают на берег, швыряя в бездну каменные валуны с прибрежных скал. Небо наполняется влагой. Где-то высоко сгущаются тучи. Взмах ресниц...

- Хочу дождь! - кричит девчонка.

Внезапный порыв ветра подхватывает её слова, унося вдаль.

- Хочу дождь! - хохочет она. И небо прорывается долгожданным ливнем. Дрожащие капли виснут на синих головках лесных колокольчиков. В траве щебечет безымянная пташка. Земля оживает, вздыхая полной грудью.

- Как ты это сделала, - поражённо протянул мальчишка.

- Я просто хотела дождь! Только никому не говори, ладно?

... Он никому не сказал. Сказали другие. Подсмотрели, подслушали... А что не успели подсмотреть, додумали сами.

С каждым годом её силы росли, и с каждым годом росла враждебность людей, порождая в неокрепшей душе желание мстить.

- Ведьма, ведьма, - шептали за спиной безымянные голоса.

- Она такая же, как и её мать, - вторили им другие.

Боль.

Грусть.

Одиночество.

Желание выжить.

... И отомстить. Она больше не владела дождём. Она подчинила себе ветры. И вот уже которую неделю раздумывала, не смести ли селение с лица Земли, вместе с его злыми и глупыми жителями.

- За что ты ненавидишь людей? - спросил старик. Его морщины, седая борода, глаза олицетворяли мудрость и бесконечную доброту. Он словно не был человеком. Ему не хотелось мстить.

- За что они ненавидят меня?- ответила вопросом на вопрос.

- Они считают тебя ведьмой.

- Это не так! У меня просто есть силы!

- Знаю, милая. Но силой должна управлять ты, а не она тобой. Силу должна подчинить себе твоя мудрость, а не твоя злость.

- Но они убили маму!

Старик вздохнул и провёл морщинистой рукой по щеке девушки. Ему не было, что возразить в ответ.

Старик молчал, не замечая, как над его головой стали собираться облака.

- ... И однажды они убьют меня!!! - закричала она. Лицо превратилось в гневную маску.

- Не бойся убивающих тело, бойся больше того, кто, отняв тело, может и душу твою погубить в гиене огненной, - прошептал старик. Но она уже не слышала его.

- Ненавижу!!! В глазах засверкали молнии.

- Ненавижу, - прошептала я и очнулась в совсем ином, смутно знакомом мире.

Мне в голову летел снежок. На какой-то миг время замерло, и я увидела родную школу на заднем плане, и ехидные улыбки своих обидчиков прямо перед собой.

- Эй, сумасшедшая, очнись, - улюлюкали мальчишки, - хочешь, мы поможем тебе проснуться!!!

Снежок достиг цели, и холодной талой водой начал стекать по лицу, царапая кожу кристаллами льда. За ним последовал следующий. Снег смягчил удар камня, каким-то образом попавшего вовнутрь, но из разбитой губы всё равно капнула кровь. Я отрешённо уставилась на эти красные капли, растекающиеся на белом снегу.

- Как я здесь оказалась? - на миг в голове возник немой вопрос.

- Эй, сумасшедшая, ещё хочешь? Накормим её снежной кашей!

У меня перед носом замелькала физиономия вожака этой дикой уличной стаи. Голова кружилась. И никак не удавалось сфокусировать взгляд на каком-нибудь предмете. Он приближался ко мне, и в этот миг на дне души проснулась, ожила та давно забытая ведьма.

- Ненавижу, - закричала она. В глубине глаз засверкали молнии. В глубине меня воскресли силы грозы.

- Ненавижу, - прошептала я, надвигаясь на своего противника. В тот миг моя душа словно вылетела из тела и зависла в нескольких метрах над землёй, со стороны наблюдая за происходящим.

Мальчишка побледнел и медленно попятился назад от тоненькой девчонки на две головы ниже его ростом.

- Эй! Ты чего?

- проскулил он, - я же просто пошутил.

- Ненавижу! - с губ сорвалось проклятие. Неизвестные слова мёртвого языка, словно по буквам прочитанные из древней книги. Она не понимала этих слов, но где-то в глубине души знала их смысл, знала, что это проклятье, и знала, что это грех... И ещё знала, что вина глупого злого мальчишки, закидавшего её снежками, не настолько велика, чтобы брать на душу грех, проклиная его...

... И всё же прокляла.

- Ведьма! Сумасшедшая!!! - вся ватага дружно улепётывала на задний двор школы.

- Ведьма!!! - донеслось издали. Она удовлетворённо улыбнулась.

- Всё-таки, силы при мне, - сказала она себе, пряча злорадную усмешку. И в этот миг почувствовала, как на шее туже затянулась петля.

- Каждый ответит по делам своим, - сказал старик, где-то внизу у эшафота, - я же предупреждал тебя, девочка. Две слезы скатились по щекам и затерялись в густой бороде.

- Ведьма! Ведьма!!! - ревела толпа. И только один голос выкрикнул:

- Она не ведьма! У неё просто есть силы! Она умеет вызывать дождь!

... Но было поздно. Мир мерк, а вместе с ним и её русоволосый защитник постепенно растворялся в кровавом тумане. Но в сердце умирающей не было страха, там была лишь ненависть и ещё... боль. Всё-таки она была не одинока. В этом холодном и злом мире у неё был пусть один-единственный, но всё же друг. А она так и не успела его разглядеть...

- Как поздно ты поняла этот урок, - прошептал ангел у неё за спиной, прежде, чем мир окончательно погрузился во тьму.

Призрачные свечи слабо мерцали вокруг, постепенно разгоняя мрак.

- Какой урок? - спросила я, тщётно пытаясь отдышаться.

- Что, только пройдя мимо ненависти, мы, наконец, становимся способными понять любовь, что зло разъедает душу, делая нас уязвимыми, слабыми, и что силы и таланты, предложенные нам - есть не добро и не зло, пока ты сама не сделаешь выбор, - прошептала тень ангела, исчезая в складках шатра.

- А вы с ней похожи, - Цыганка ходила вокруг кипящего котла, время от времени, подбрасывая в него щепотку пряных трав и что-то напевая себе под нос, - хочешь такую же силу?

Я промолчала в ответ. Чего уж я точно не хотела, так это подобной расплаты в конце.

Тонкие пальцы сжали сухой стебелёк ромашки. Рука застыла над кипящей жидкостью.

- Подойди сюда.

Я с трудом поднялась с пола и нехотя побрела к котлу.

- Смотри, - в третий раз приказала колдунья. Но я инстинктивно попятилась к выходу.

- Ну же, иди сюда...

- Нет, с меня хватит. Больше не могу!

Мой взгляд приковала узкая полоска солнечного света - тонкая щель в ткани шатра, отделяющая день от ночи. До неё оставалось два спасительных шага...

- Заверши то, что начала!

- Но...

- Это последнее, что я хочу тебе показать. И самое важное. Без него всё остальное теряет смысл.

Цепкие пальцы сжали запястье, и ведьма силой наклонила меня над котлом. В лицо ударил горячий пар.

- Смотри, - прошипела она.

Глаза слезились, в носу щипало и ужасно хотелось чихнуть. Я старалась, как могла, но так и не удержалась.

Пыль. Откуда здесь так много пыли?

........................................................................................................

- Сделай же что-нибудь, она нас погубит! - шепнул черноволосый мужчина рыжей женщине с испуганными серыми глазами. Женщина зажала девочке нос. Это не помогло. Она ещё раз громко чихнула.

- Ты выдала нас, - беззвучно зарыдала женщина.

- Нет, не бойся, они не найдут. Ковыль укроет нас, колючки отвлекут волков.

- Кто тебе сказал? - женщина внимательно посмотрела на девчушку, так словно впервые разглядела в ней что-то новое.

- Перепёлка сказала. Земля поможет нам, ведь это же наша земля, мамочка! - пожала плечами малышка.

- Пусть она замолчит! - мужчина снова бросил сердитый взгляд на ребёнка, - нас заметили. Пора уходить!

Раскалённая степь. Горячий ветер несёт на запад дым и тучи пыли. Среди высушенных трав крадётся страшный лучник, он невысок, но очень зол, в его глазах сверкают отблески пожаров. Но он не волк, хотя зовёт себя волком, он всего лишь шакал своего господина. Шакал принюхивается, пытаясь по запаху найти притаившуюся жертву. Мозолистой рукой он сжимает свой лук, тетива натянута смертью.

- Ветер, ветер, обмани волков, - просит девочка, сжимая маленькие кулачки. Колючки царапают нежную кожу, но она не чувствует боли.

- Ветер, помоги!

Суховей услышал её молитву. Волчьи хвосты на шапке страшного воина качнулись к востоку. Не дойдя до жертв лишь пару шагов, он остановился и медленно побрёл обратно.

- Возвращайся, откуда пришёл, сын пса! - шепчет женщина. По щекам стекают счастливые слёзы.

- Нам надо бежать, сейчас или никогда, - Мужчина хватает на руки младшего ребёнка, и, бросая недавнее укрытие, пригибаясь к земле, бежит сквозь травы навстречу догорающему закату.

- Отец, вернись!

- Стой, - пытается остановить безумца друг.

Время замедляет свой бег. Смерть дрожит на кончике стрелы... Девочка знает, через миг в траве жалобно вскрикнет перепёлка. Спустя ещё мгновение стрела настигнет беглеца, она поразит двоих - отца и маленького сына. И страшная улыбка осветит лицо врага. И Волк взвоет, прикличет других волков, и они разорвут тех, кого прячет ковыль, всех, кто носил её на руках, кто рассказывал древние были о смелых воинах, защищавших когда-то эту землю и ребятишек, игравших ещё вчера в этой траве.

Она слышит женский крик, она видит, как за горизонт заходит алое солнце, и небеса утопают в крови.

- Я больше не могу! Разбуди меня, мама!

- Убегай, - шепчет рыжая женщина, в последний раз целуя светлую головку дочери. За ними по пятам несётся чёрный всадник. Чёрный конь встаёт на дыбы.

- Беги, - кричит женщина, она толкает ребёнка вперёд и, бросаясь навстречу всаднику, пытается остановить коня.

- Мама, мамочка! - прощальная улыбка гаснет в огромных серых глазах.

... В последний раз.

- Беги, - шепчут побелевшие губы.

- Мамочка!

- Тише. Мышка, - мама прикладывает к моему лбу лёд. У неё за спиной мигает старая лампа в зелёном абажуре. Моя настоящая мама! И не важно, что глаза у неё голубые, а не серые. И волосы совсем другого цвета. У неё остался голос, всё тот же прежний, родной. И руки...

Радость переполняет сердце.

И пусть весь мир - лишь осколок безумия, главное, что она здесь, со мной, сейчас...

........................................................................................................

- Сколько пальцев я показываю, детка, попытайся сфокусировать взгляд. - В голосе появляются настойчивые нотки.

- Почему? - я резко отклоняю её руку.

- Почему? - я вижу удивление в грустных глазах.

- Почему ты всё время уходишь? Столетие за столетьем, жизнь за жизнью ты уходишь, бросаешь меня одну!

- Я больше никогда тебя не брошу.

Она прижимает меня к себе и плачет. Я знаю, что сегодня она не поняла моих слов. Чтобы понять, нужно вспомнить. Но это не важно. Она же обещала... И я верю ей. Верю в который раз.

........................................................................................................

Ночной сквозняк хлопнул балконной дверью, стёкла жалобно задребезжали, преграждая дорогу холодному снежному вихрю, рвущемуся с улицы в согретый дом. А до меня донёсся запах свежескошенного сена и сладковатый привкус луговых цветов.

- Мама, ты чувствуешь?

- Что?

- Как пахнет клевер ... и трава, и ещё что-то удивительно сладкое... м...м... земляника! - прошептала я, расплываясь в блаженной улыбке.

- Детка, очнись, январь на дворе, - её встревоженное лицо почему-то побледнело и стало отступать куда-то назад, в сторону мигающего в полумраке зелёного абажура.

- Мама! - испуганно позвала я, - мамочка!

Я протянула руку, пытаясь удержать тающий образ, но в этот миг она и вовсе исчезла в зелёных лучах полуденного солнца.

- Мама?

Её нигде не было. Вокруг, куда ни глянь, простирался огромный древний лес, на толстых стволах плясали жёлтые блики, в зарослях папоротника порхали пёстрые бабочки всех цветов радуги. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь толщу листвы, окрашивались в зелёный, а я то думала, что это светит наш ночной фонарь.

Воспоминания о стареньком домашнем бра натолкнули на мысль о маме. Тут уж я не удержалась и огласила древний лес громким рёвом, спугнув удивлённую оранжевую белку.

Белка от страха вытаращила глаза и возмущённо прострекотала что-то на своём беличьем языке. Да так яростно, что упустила из лап драгоценный орех. И не куда-нибудь, а мне на макушку. От обиды я разревелась ещё громче.

- Ма-а-а!!!

- Тихо, детка, я тут!

Женщина вынырнула из-за куста шиповника и подхватила на руки рыдающую девочку лет пяти, в которой, по странному стечению обстоятельств, в этот миг умещалась моя душа. Осознав сей факт, я постаралась заставить ребёнка замолчать, но, словно мне в отместку, маленькая плакса залилась совсем уж крокодильими слезами, моментально промочив кружевную сорочку спасительницы.

- Лесю, доцю, чому ти плачеш? - спросила женщина, утирая белоснежным чепцом катящиеся из-под мокрых ресничек слёзы. Светлые волосы пышной волной рассыпались по плечам.

Леся?...

Пока я старалась распробовать на вкус это новое наше общее имя, Леся жалобно пропищала:

- Хочу до мами!

- Ну-ну, доцю, мама пiшла на небо, до янголiв. Он бачеш, вона посмiхається тобi з хмаринки. Тут на землi я буду тобi за не§.

Леся пристально вглядывалась в синие глаза своей новой мамы, пытаясь отыскать в них тень той, другой, ушедшей в раскалённое июльское небо с залитой кровью степи, той, что так и не успела допеть ей последнюю колыбельную и не научила расписывать глечики красными маками.. Она не могла простить ей этого, в тот чёрный день, вернувшись к дымящемуся пепелищу, оставшемуся от их белой хаты. И в ту страшную ночь, засыпая у могилы прадеда на маленьком сельском погосте. Старое кладбище, куда на Радуницу собиралось всё село, было единственным, что уцелело после волчьей пошести. Тревожить мёртвых не решалось даже такое зверьё...

Скитаясь по сожжённым сёлам, бродя от одного разорённого дома к другому, вглядываясь в тёмные от горя лица людей, маленькая грязная девчонка понимала, что в мире больше не осталось ни одного счастливого светлого места, ни смеха, ни любви, ни доброты. Ни мёртвых. Ни живых. И даже время исчезло. Остались только тлеющие угли да чёрные цветы. И осталась она, Леся, одна, посреди разрушенного мира, несправедливо забытая близкими на умирающей земле.

Однажды чья-то ладонь легла на худое острое плечико... Дрожа от страха, девочка обернулась и увидела женскую руку. На тонком запястье звенели золотые браслеты, на пальцах сверкали кольца, переливаясь самоцветами. Такой красоты Леся ещё ни разу не видала, даже на ярмарках, где розовощёкие купчихи предлагали бусы и кораллы, и вышитые яркие хустки, и кружева для праздничных сорочек, и атласные ленты. От удивления она даже перестала бояться, и подняла изумлённые глаза на странную женщину в цветастых одеждах. Леся ожидала увидеть красавицу-царевну, но вместо этого на девочку смотрела смуглая моложавая старуха с раскосыми чёрными глазищами и такими же чёрными, как смола, волосами под блестящим парчовым платком. Старуха, наверное, тоже когда-то была красавицей. И она ужасно нравилась Лесе, хотя густые чёрные брови, нависшие над глазами, немножко пугали её. Поэтому Леся отказалась от своего первоначального замысла разреветься, и улыбнулась загадочной женщине.

- Пойдём с нами, дочка.

- Куда, бабушка?

- Туда, где солнце ложится спать. Куда не дойдёт эта волчья стая, где земля ещё шелестит зелёными травами. Там мы найдём новые пастбища для наших коней и новый дом для тебя.

- Какая вы добрая, - засмеялась от радости Леся, узрев в старухе если не родственную, то, по крайней мере, первую, за много дней, живую душу.

- Я просто вижу твою судьбу, дитя, - ответила незнакомка, и улыбка в чёрных глазах померкла, - однажды ты сделаешь великое дело.

- Какое? - Леся подозрительно воззрилась на ведунью. По лицу старухи скользнула тяжёлая тень.

- Всему своё время, дочка, - пойдём в табор, я познакомлю тебя с детьми.

Воспоминания замелькали пёстрой чередой закатов и рассветов: дороги, туманы, костры, скрип колёс и тряская кибитка, а ещё бесконечное небо, сотканное из солнечных лучей - это днём, а ночью - бархатное, чёрное, с россыпями звёзд, похожих на золотые дукаты, что весело позвякивали на шее старой цыганки.

Много дней спустя выжженная степь за пологом кибитки сменилась зелёными холмами, вместо песков под колёсами потрескивал гравий, а вокруг шелестела буйная трава. Леся всплеснула ладошками, представив себе весёлые игры в этих травах, яркие венки из полевых цветов, которые они сплетут вместе с черноволосыми цыганскими девчонками, и бешеную скачку на спине резвой Либуши, обещанную ей дядей Радмиром.

За месяцы, проведённые в таборе, Леся влюбилась в этих больших и прекрасных животных. Иногда ей казалось, что в глазах лошадей прячется какая-то особая мудрость, а ещё, что, лениво пожёвывая луговую траву, они тайно мечтают о розовых крыльях, способных унести их в синюю заоблачную даль...

От этих мыслей её отвлекла наставница. Положив высушенную руку на русую головку, бабушка Рута задумчиво произнесла:

- Я вижу твои мечты, детка, но скоро нам с тобой придётся расстаться.

- Почему? - огромные глаза наполнились слезами. За дни, проведённые в кибитке старой цыганки, Леся привыкла к ней, как к родной. Иногда девчонке казалось, что это вернулась её настоящая бабушка, повязав вместо чепца блестящий платок. Предстоящая разлука казалась ещё одним неотвратимым горем, снова разбивая на острые осколки с таким трудом воссозданный мир.

- Что ты с ней нянчишься, Рута? - небрежно бросила старухе присевшая к костру смуглолицая красавица. И слова эти больно кольнули сердце девочки, - маленькая ещё, день-другой - и всё забудется. Она тебя даже не вспомнит. Детские слёзы быстро высохнут...

Детские слёзы никогда не высыхают, я тоже совершала ошибки... - донёсся до меня далёкий-далёкий шёпот, - и все сокровища мира не стоят одной единственной пролитой слезы ребёнка. Мы не воспринимаем всерьёз их боль. Отказывая в возможности испытывать истинные чувства. А зря, детская боль ничуть не меньше нашей, и порой оставляет шрамы, которые не заживают никогда.

Я попыталась стряхнуть наваждение, и в этот миг почувствовала на губах солёный привкус слёз. Мы снова делили с Лесей одно тело на двоих, только, кажется, она не догадывалась об этом.

- Ну-ну, дочка, не надо плакать. Ведь мы же расстаёмся не навсегда. Там, далеко-далеко за грозами и туманами, за грядущими рассветами, я вижу нашу с тобою новую встречу. Ты уйдёшь маленькой девочкой, а вернёшься ко мне прекрасной панною, полевой царевною, чтобы сделать шаг навстречу своей судьбе. Тогда на короткое время мы снова будем вместе. Тогда я научу тебя понимать, о чём поёт ветер и щебечет перепёлка, почему плачет осенний дождик и звенят капли росы на тонких стеблях лугового горошка, о чём шепчут весенние звёзды, переливаясь в созвездии Стожар.

Леся, затаив дыхание, слушала бабушкины слова, казавшиеся ей волшебным пророчеством. В золотых волосах запутались солнечные нити, и мир, сквозь прикрытые ресницы расплывался сказочными узорами, преломлялся спектром сиренево-розовых цветов в дрожащих каплях ночной росы, вспыхивал тёплыми закатными красками, исчезая за пеленой слёз. Она запоминала эти слова навсегда, чтобы много столетий спустя рассказать их мне.

- Ты должна вернуться к своим, дочка, - сказала бабушка Рута, целуя на прощанье русую головку, - хотя мне всегда казалось, что в твоей душе гуляет цыганский ветер.

- Ты должна вернуться к своим, - грустно вздохнула старуха, когда высокая женщина в кружевном чепце взяла ребёнка за руку и повела к нарядному белому домику, притаившемуся у самой опушки древнего леса.

- Теперь я твоя мама, - сказала женщина.

Воспоминания быстро пронеслись в голове маленькой Леси, возвращая её на пушистую поляну с танцующими солнечными зайцами у босых ног и перепуганной белкой, застывшей на ветке ели.

- Смотри, что я тебе принесла!

И новая мама протянула заплаканной девочке горсть душистой земляники.

На красную ягодку упал золотистый лучик, и она вспыхнула алыми искрами.

- Как рубины в браслете бабушки Руты, - заворожено протянула Леся.

- Точно, - засмеялась женщина, - вот только рубины не положишь в рот, и они не пахнут земляникой...

Леся самозабвенно принялась поглощать душистые ягоды, а я - сокрушаться о том, что в этот момент мы с ней не слились в единое целое, как случалось в другие, менее приятные времена.

Чуть позже, взявшись за руки, мать и дочь побрели по вьющейся среди мхов тропинке обратно к дому, и я прозрачной тенью глядела им вслед. Я да ещё далёкое синее небо, улыбающееся сквозь зелёную листву.

... Воспоминания снова понеслись сумасшедшим круговоротом дней, ночей, полей, холмов, земляничных полян и журчащих ручьёв...

... Камень ударился о воду, разбивая на множество брызг зеркальную гладь. Серебряные блёстки рассыпались прохладным дождём, окатив Лесю. По воде побежали круги... Кудрявая девочка в домотканой белой рубахе потянулась за следующим камешком, но на полдороги остановилась, подняв изумлённые карие глаза на сестру.

- Лесю?

Тоненькая фигурка покачнулась на выступающем из воды скользком камне. Разведя в стороны руки и растопырив маленькие пальцы, Леся изо всех сил пыталась удержать равновесие, а за одно и придумать какой-нибудь веский повод, чтобы убежать от сестры...

Лично меня, больше заботило первое. Перспектива искупаться в ледяной воде лесного озера не особо прельщала. И пусть сейчас я смотрела на девчонку со стороны, сквозь колючие ветви терновника, но по горькому опыту знала, что стоит ей испугаться, удивиться или просто пережить сильное эмоциональное потрясение, как я в тот же миг окажусь в этом балансирующем на одной ноге теле. Или, того хуже, нам обеим доведётся барахтаться в холодной воде озера. (Умеет ли Леся плавать, мне ещё не довелось узнать).

- Лесю?!!

В воду с плеском падает венок из ромашек. Длинная коса рассыпается по плечам.

- Ти не хвилюйся, Катрусенько, я на хвилинку, до водоспаду.

- Навiщо?

- Забула там стрiчку...

Придуманная на ходу отговорка сработала. Катруся пожала плечами и лениво растянулась на траве, подставив последним тёплым лучам усеянное веснушками личико. Леся, довольно хихикнув, перепрыгнула на следующий камень, устремляясь к шумящему за деревьями водопаду, туда, куда быстрое течение уносило её слетевший с головы венок.

Сегодня она была сама не своя. Какое-то непостижимое чувство весь день тянуло её к этому месту, где сверкающие струи срывались с горы и пеной клокотали у подножья, разбиваясь сотнями весёлых, звонких ручьёв.

Венок остановился и закружился на месте. Подобрав подол юбки, девочка соскочила с камня. Ледяная вода обжигала босые ступни, и, морщась от холода, Леся побрела туда, где горная река играла с её венком, зацепившимся о сухую ветку.

Где-то высоко в кронах деревьев заливалась иволга. Птичка привлекла внимание девочки. На миг Лесе показалось, что иволга щебечет тонким человеческим голоском, вот только непонятно, о чём. Словно забавляясь, жёлтое чудо спорхнуло с ветки и уселось на ближайшем камне, уставившись на Лесю хитрым круглым глазом. Леся побежала за нею, забыв и о венке, и о насквозь промокшей юбке. Но, весело пискнув, иволга упорхнула, когда маленькие ладошки охотницы потянулись к ней. Разочарованно вздохнув, Леся стала глядеть на водопад. Его шум успокаивал, нагоняя сон. Недавно прошли дожди, и сейчас тонкие искристые струи превратились в сплошную зеркальную стену падающей с гор воды.

В воде отражались большие синие глаза и мокрые пряди белых волос. Леся зачарованно принялась разглядывать своё отражение. До этого она видела себя всего лишь дважды, когда-то давно, в маленьком зеркальце бабушки Руты, и совсем недавно, когда они с Катрусей полоскали бельё в ручье.

Леся улыбнулась отражению, и отражение улыбнулось ей в ответ, девочка наклонила голову, и отражение наклонило. Совсем уж развеселившись, Леся показала себе язык, и в этот миг, разбивая зеркальную преграду, отражение ринулось на неё...

Порыв панического ветра сорвал меня с ветвей и швырнул вниз, к барахтающейся в воде девчонке. Последним, что я увидела, находясь извне, были её расширенные от ужаса глаза.

..........................................................................................

Отплёвываясь от воды и пытаясь смахнуть мешающие мокрые пряди, я со злобным изумлением уставилась на голубоглазого мальчишку с длинными, как у девчонки русыми волосами и пшеничной чёлкой, закрывающей пол лица.

- Ты чего толкаешься, - обиженно просопела я.

- А ты чего кривляешься? - в свою очередь спросил мальчик.

- Я... я... - это уже Леся разразилась крокодильими слезами, размазывая по щекам запоздалый испуг, - я думала, что ты - это я-а-а...

Слёзы катились из глаз непрерывным ручьём, грозя превратить холодное горное озеро в солёное море. Он смотрел с высоты своих десяти лет на рыдающую шестилетнюю девчонку и чувствовал себя ужасно взрослым.

- Не плачь, я не хотел тебя напугать, - сказал паренёк, пытаясь поставить на ноги шмыгающую носом Лесю.

Улыбка осветила смуглое лицо, и в этот миг я узнала его.

Стоящий сейчас по колено в воде деревенский мальчишка был моим далёким крылатым Икаром, оставшимся где-то за пологом расшитого звёздами шатра... Оставшимся где-то давно... в далёком-далёком будущем.

Но этот застывший миг запечатлелся в вечности, сплетая воедино судьбы, стирая лица и имена, он звал меня сквозь пелену времён. Туда, где нет прошлого и нет будущего, а есть только один единственный звенящий солнцем сегодняшний день.

.....................................................................................................

Ой не ходи, Грицю,

Та й на вечорницi,

Бо на вечорницях

Дiвки чарiвницi...

Мама весело напевала под нос народную песенку, краем глаза поглядывая на красавицу-Катрусю.

А мо§ дiвчата - справжнi чарiвницi, бережiться, парубки, - не унималась она, доставая из печи румяный каравай, подметая пол, расправляя складки вышитых рушников и взбивая пушистые подушки, обещавшие однажды стать богатым приданым для дочери-невесты.

- Скоро нашу Катрусю посватає перший красень на селi, - улыбнулась мать, целуя в макушку родную дочь.

Катруся залилась краской и смущённо отвернулась к стене, вплетая в косу атласную ленту под цвет пунцовых щёк.

- А ти чого, Лесюню, - обратилась женщина к приёмной, - хiба не пiдеш до Марiйки на вечорницi?

- Не пiду! - обиженно буркнула Леся, поглубже забиваясь в свой облюбованный тёмный уголок у печи.

Женщины понимающе переглянулись.

- Ну, як знаєш, - вздохнула мать, выходя из хаты, - я Катрусю проведу i повернусь.

На улице скрипнула калитка.

Сквозь маленькое тёмное окошко Леся обречённо наблюдала, как прячется за верхушками деревьев красное зимнее солнце... Мимо проходили наряженные девушки и развесёлые парни с гармошкой.

- Гей, Ксеню, нумо до Марiйки в свiтлицю!

Это кричали не ей, звали другую. Леся знала, да ей и не надо было того. Всё, чего хотело её маленькое сердечко, всё, о чём оно плакало и тужило, заключалось в той потерянной детской дружбе, играх в высокой траве, страшных сказках у Купальского костра, поисках цветка папоротника... да ещё в её маленьком смелом друге, смешившем её ночь напролёт, когда они заблудились в лесной чаще.

- Маленьком, - зло хмыкнула Леся. Грусть как рукой смело, - как же, маленьком! Ну, просто невинное дитятко!!!

Теперь её друг вырос. Превратился в статного парубка. За ним все девчата вьются. И Катруся туда же. Теперь ему не до Леси. И без неё красавиц на селе хватает. Нет! Она не пойдёт на эти дурацкие вечерницы, не станет стоять в сторонке, глядя, как он бойко отплясывает с какой-нибудь румяной кралей. Она им всем покажет! Она! Она...

... Не выдержала и пулей вылетела из дома.

Притаившись в кустах, Леся настороженно всматривалась в светящиеся окна горницы, нервно теребя кончик длинной русой косы... На ресницах застывали снежинки, и мир казался нереальным. Вон Катруся подала руку какому-то парубку, и они дружно закружились в весёлой польке. Из светлицы доносились звонкие молодые голоса, девичий смех. И от этого Леся злилась ещё больше. Наверно, он тоже где-то там, с кем-то...

Комок обиды подкатил к горлу.

- Ну что ты, как маленькая, зайди и посмотри! - не выдержала я.

- Ну что я, как маленькая! - простучала зубами Леся в звенящий от мороза воздух, очевидно, приняв меня за свой внутренний голос, - ведь взрослая девка, вот уж четырнадцатый годок пошёл! Вот пойду и посмотрю!!!

За спиной хрустнул снег. Леся вздрогнула и обернулась.

- Какой годок? - на неё смотрели смеющиеся синие глаза.

- Ч-ч-ч-четырнадцатый, - запинаясь, произнесла она, испуганно пятясь к забору. Предмет её девичьих грёз неотвратимо приближался.

- А коли так, не посватать ли мне тебя, красна девица? - угрожающе прошептал парень.

- П-п-посватай! - выдохнула девушка но, сообразив какую глупость только что сморозила, залилась краской и, лихо перемахнув через забор, понеслась к дому, петляя меж соседских огородов и дворов, и до полусмерти пугая деревенскую живность....

Длинные юбки путались в ногах. Споткнувшись о камень, Леся взвизгнула и полетела носом в снег. Полетела бы... Потому как чьи-то руки поймали её в сантиметре от земли... Знамо дело, чьи.

- Первый раз вижу улепётывающую от собственного счастья невесту, - задумчиво произнесло потенциальное счастье.

- Я... я.. просто я думала, ты никогдашеньки меня не посва-а-атаешь!

Последнее слово смешалось с всхлипом, и, как в детстве, Леся залилась горючими слезами.

- Не посватаю, - радостно подтвердил первый парубок на селе.

Рыдания прекратились. Синие глаза посветлели и злобно уставились на него.

- Не посватаю, если будешь всё время рыдать, - поспешил пояснить парень, - потому что тогда твои красивые глазки распухнут, и твой милый носик распухнет, и...

... Я не стала дослушивать, что у нас распухнет ещё, а самодовольно наблюдала, как Леся расплылась в блаженной улыбке, не забывая время от времени постукивать зубами.

... - Ты замёрзла, моё золотце, - на девичьи плечи легла тёплая тужурка.

... Потом он нёс ещё какую-то чепуху, которую несут все влюблённые в подлунном мире... Про звёзды, розы, слёзы, любовь до смерти и после оной, про то, какая она красавица и что такой девушки во всём белом свете не сыскать... И Леся радостно слушала и кивала, потому что, видимо, ей это безумно нравилось. И они бродили всю ночь до рассвета и много ночей после той, мечтая о грядущем счастье.

Что касается меня, я посчитала бестактным подслушивать воркование влюблённых голубков, пусть даже... хм... Ну да ладно...

Итак, на чём мы остановились?

Ах, вот на чём!

Пока жизнь маленькой деревеньки текла в своём мирном русле, моя душа понеслась ввысь, оставив на время счастливую Лесю, и устремилась в бесконечную звёздную даль...

.........................................................................................

На ромашке не гадала,

Лепесточки обрывала,

Снегом снежным, нежным, белым,

Тихо-тихо полетели...

- Эй, ты меня вообще слышишь?

- Угу, - соврала я, тщётно пытаясь сфокусировать взгляд на расплывающейся Инке.

Вообще-то, две минуты назад на её месте сидела Катруся... Сидела... До тех пор, пока мне в глаз не попала пушинка. Вот тут-то Катруся исчезла, и, откуда ни возьмись, появилась Инка. Странно. Но, впрочем, за исключением этого маленького недоразумения, всё остальное было прежним - синее-синее небо, белые барашки облаков и бесконечное ромашковое поле.

- Что с тобой происходит? - вопрошала подруга, стараясь заглянуть мне в глаза.

- А что? - пожала плечами я, отрывая очередной лепесток от многострадальной ромашки. Кажется, я на кого-то гадала...

... Любит - не любит,

К сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт...

Передо мной замаячил чей-то туманный образ, белая чёлка, синее глаза...Кто?

Я растерянно обвела взглядом работающих в поте лица одноклассников. При ближайшем рассмотрении ромашковое поле было лишь небольшим пятачком школьного двора... Сапки, лопаты, грабли...

...Учитель труда, яростно свистящий в милицейский свисток на притаившихся за углом юных курильщиков... Летняя трудовая практика в самом разгаре.

... Минуточку?!!! У нас что, лето???

- Ты всё время витаешь в облаках, - не унималась наконец-то собравшаяся воедино Инка, - спишь на ходу! Всё время уходишь в себя!!! А это что?

Она выдернула из моих дрогнувших пальцев поникший стебелёк. Белые лепестки закружились, падая на траву...

- Влюбилась что ли?

Я отрицательно замотала головой, уставившись себе под ноги.

- Влюбилась! Меня не проведёшь!!! А ну, признавайся! Кто он, этот несчастный парубок, которому предстоит погибнуть, добиваясь благосклонности нашей маленькой гордячки?

Что-то в Инкином голосе изменилось, и это заставило меня поднять глаза...

На меня насмешливо смотрела Катруся. Расплавленное солнце плясало в тёплых карих глазах, маленький нос с жёлтыми веснушками... Каштановые волосы рассыпались по плечам. В волосах запутались колоски. Какая же она красавица! Ума не приложу, почему он выбрал меня, а не её... А она даже не догадывается, что стоит мне назвать имя любимого, как в ту же минуту мы из сестёр превратимся в соперниц... Нет, я ничего не скажу! - решила я... А может, и не я...

- Ты всё расскажешь, Лесюня, всё-всё, я же тебя знаю! - донёсся издалека мягкий девичий голос. Я только сбегаю к ручью напиться и вернусь, - а потом ты всё расскажешь своей старшей сестре, правда?

Расплавленное солнце в карих глазах. Взмах длинных ресниц. Маленькие ямочки и радостная хитрая улыбка... Белый подол платья метнулся в сторону.

- Я узнаю твой секрет, сестричка!

В этот миг мне так захотелось её обнять и в этот же миг тревожное предчувствие кольнуло сердце. Я не должна её отпускать, не должна! Но... тонкая тень скользнула по траве, и, спустя секунду, Катруся исчезла в зарослях сирени. Потом послышались голоса. Её звонкий хрустальный смех смешался со смехом других девчонок, присевших отдохнуть на берегу, с плеском воды, щебетом птиц. Дыханьем весны, последней весны, - мелькнула страшная мысль.

- Я не должна её отпускать!

Комок тревоги нарастал где-то внутри, превращаясь в холодную снежную лавину, готовый вот-вот раздавить все мои чувства, кроме одного...

- Почему у меня ощущение, что я вижу её в последний раз?

По спине поползли мурашки. Страх затаился где-то на дне души, а может в этой зелёной густой траве? Я почти физически ощутила приближающуюся опасность. Всё ближе и ближе...

И в этот миг со стороны ручья послышался душераздирающий крик.

Катруся! Нет!

Леся рванулась было сквозь камыш и кусты, туда, где секунду назад оборвался отчаянный вопль, вместе с ним прекратился и смех, и весёлая песня на полуслове.

- Стой на месте! - сказала я.

Нам нельзя туда. Неизвестно откуда, но я наверняка знала, что стоит мне сунуться к ручью, как неотвратимая беда обернётся ещё большим горем.

- А вдруг Катрусю понесло течением, а вдруг она тонет, она же совсем не умеет плавать, - ужас железными тисками охватил сердце девушки, и пусть оно было не моим, я почти физически ощутила Лесину боль.

- Леся стой, не ходи туда!

Она послушалась, но только наполовину. Осторожно пробираясь сквозь заросли, стараясь не дышать, не хрустнуть веткой и не вскрикнуть, когда колючка впилась в босую пятку, Леся наконец разглядела сквозь листву ручей.

Я еле успела зажать рукой рот, иначе её крик выдал бы нас с головой...

На берегу, держа на прицеле стрелы одну из перепуганных девушек, стоял древний враг... Всё тот же ядовитый взгляд, и мерзкая ухмылка на змеиных губах. И волчьи хвосты на меховой шапке. Он постарел, поседел, но почти не изменился. Рядом с ним стояло ещё двое - помоложе.

- Наверно, сыновья, - подумала я, про себя отмечая их внутреннюю схожесть и маленькие бегающие глазки.

- Ненавижу! - подумала Леся.

Словно услышав её немой возглас, пёс обернулся в нашу сторону и начал вглядываться в заросли сирени.

Леся испуганно нырнула в траву, укрывшись, как зонтом, широким листом лопуха.

- Поумерь пыл, подруга, - сказала я. - Иначе нас заметят.

Но она меня не услышала, она вообще ничего уже не слышала и не видела. Глаза застилали слёзы. За слезами была степь, раскаленная, окровавленная, с топотом конских копыт, криками умирающих и гаснущей жизнью мамы, в последний раз шепнувшей: "беги...".

И точно так же, как когда-то мама, Катруся грустно улыбнулась ей и одними губами приказала "уходи".

Тетива лука натянулась туже. Стрела, направленная Катрусе в сердце, дрогнула и замерла.

- Ты кому там знаки подаёшь, маленькая шлюха? - грязные пальцы сдавили нежную шею девушки и швырнули её на землю. От ужаса я даже не успела сообразить, что неожиданно мне стал понятен шакалий язык врагов. Но додумать у меня уже не было времени, один из воинов направился в мою сторону. В солнечных лучах тускло сверкнуло лезвие ножа с запёкшейся кровью.

.......................................................................................

Всё быстрее и быстрее. Леся, задыхаясь, неслась через лес, падала, поднималась и снова бежала дальше. Вместе с ней, обгоняя одна другую, в голове проносились мысли:

- Пойдём с нами, дочка, - донёсся до неё далёкий голос Бабушки Руты.

- Куда, бабушка?

- Туда, где солнце ложится спать. Куда не дойдёт эта волчья стая, где земля ещё шелестит зелёными травами. Там мы найдём новые пастбища для наших коней и новый дом для тебя...

- Куда не дойдёт эта волчья стая, - всхлипнула Леся, - ты ошиблась, бабушка. - Они дошли и до нашего дома. Они сожгут траву и цветы. Они обагрят свои ножи кровью наших братьев. Они снова забирают у меня близких. Волки повсюду! Я должна предупредить остальных!!!

С колотящимся сердцем Леся выбежала на опушку леса и крепко зажмурилась.

- Господи, пусть я успею, - прошептала она короткую молитву и открыла глаза навстречу чёрному дымящемуся пепелищу, оставшемуся от родного села, которое всего пару часов назад покинула вместе с сестрой.

- Это неправда, это всего лишь сон. - Сказала я, и в этот миг неотвратимая сила швырнула меня вниз, к застывшей на краю леса девушке.

Очень хотелось плакать. Очень-очень. Но слёзы куда-то делись. И ещё хотелось кричать, громко, до самого неба. Но не было слов. Или разбежаться и прыгнуть с обрыва в ледяные воды горной реки. Но не было сил. Оставалось молча стоять, смотреть на дым и чувствовать, как где-то рядом от безысходности разрывается чьё-то сердце.

- Леся, девочка моя, что ж это творится такое? - у меня на плече повисла сгорбленная женская фигура. Я обернулась и вгляделась в посеревшее от горя лицо. Сначала я не узнала её. Но потом увидела заплывшие от слёз глаза, такие знакомые и родные.

- Мама? - от ужаса у меня перехватило дыхание. Какие-то пару часов превратили её из цветущей женщины, провожавшей нас утром на пастбище, в старуху. - Мамочка! - всхлипнула я, бросаясь к ней.

- А моя Катруся уже никогда не назовёт меня "мамочкой". - сдавленно прошептала она.

И в этот миг что-то внутри оборвалось. Щемящее чувство горечи, от того что не уберегла сестру, тяжесть обиды и вины. Глядя на трясущиеся от рыданий плечи женщины, которую привыкла звать мамой, я вдруг поняла то, что она никогда бы мне не сказала, но что мы обе знали и без слов - на Катрусином месте должна была быть я. Ведь они так много сделали для меня. Они дали мне дом, и защиту, и свою любовь... А я, а я...

- Виновата только в том, что осталась жива, - в дымящемся воздухе замерцали призрачные свечи и сверкнули глаза цыганки и звёзды далёкого шатра, - ну что ж, она достойно исправила эту ошибку, - прошелестел полупрозрачный лик, но я отмахнулась от него.

Небо больше не казалось синим, оно потускнело и превратилось в грязно-серое. Безымянные дни сменяли один другой.

- Катруся, Катрусенька, доченька моя. На кого ты меня оставила?!!!

Эти рыдания убивали больнее волчьих стрел. От них некуда было скрыться, потому что они звучали в моих ушах даже тогда, когда мамы не было рядом.

После волчьего набега осталось не много живых. В основном, это были женщины, дети и старики. Убиты были все мужчины. Парней и девчонок угнали в плен.

Среди тех, кого уводили на восток невольничьей дорогой, на которой даже грязь была солёной от слёз, был и синеглазый светловолосый мальчишка, в изодранной окровавленной рубахе. Говорили, он всё время высматривал в рыдающей толпе кого-то, за что чуть не поплатился жизнью. Хотя, кого ему было искать, когда всех его близких убили? Но я то знаю, что он искал меня. В тот страшный чёрный день, разлучивший нас на много столетий, он искал меня.

...А значит, он всё-таки жив. И я найду его, чего бы мне это не стоило. Его и Катрусю! Я верну их, и я отомщу за тех, кто больше не увидит неба, за тех, кто рвёт на себе волосы на пепелищах родных домов, за тех, кто смеялся вчера, а сегодня лежит в окровавленной траве и за тех, кто рыдает над ними. И за мой осквернённый лес и не сплетённый к венчанью венок.

Я клянусь!

Тихий ветер подхватил сорвавшиеся с губ слова.

- Я верну тебе твою дочь, мама! - прошептала над спящей у костра страдалицей. Уцелевшие грустно смотрели в огонь и пели старинную песнь. Им тяжко придётся, ведь скоро зима, а нет ни сил, ни надежд. Но они справятся, они выживут, ведь не затем пришли они на эту землю, чтоб бесславно погибнуть под копытами вражеских коней. Скоро вырастут новые дети, вскормленные молоком своих мужественных матерей, умытые в младенчестве кровью отцов, они закалят свои души страшными сказками, они не согнуться, они выстоят, они победят! Я верю в это!

- И я верну тебе твою дочь, мама! - прошептала на прощанье.

- Не знаешь, что говоришь, дитя, - женщина приоткрыла усталые глаза.

- Поверь мне.

Но она снова провалилась в тревожный сон.

Я поцеловала спящую женщину и шагнула в лес, навстречу клубящемуся у подножья горы вечернему туману.

................................................................................................

Заросли папоротника еле шевелились от невидимого ветра. Прошлогодние листья хрустели под ногами, пряча от глаз исчезающую в сгущающейся темноте тропинку. Ночной лес пугал неясными шорохами, но какое-то шестое чувство подсказывало, куда нужно идти. Страшно не было, было только обжигающе больно от того, что, может быть, уже никогда не доведётся увидеть любимых, уведённых тропою слёз по воле жестокой судьбы. Но Леся гнала от себя эту мысль. А жгучая боль, смешиваясь с решимостью и всё нарастающим желанием мстить, заставляла двигаться дальше, не взирая на холод и тёмные тени ночного леса.

Первый луч хмурого осеннего утра пробился сквозь ветви старых сосен. Не смотря на бессонную ночь, спать совсем не хотелось. Хотелось согреться и выпить чего-то горячего, но об этом оставалось только мечтать. А потому Леся ускорила шаг, и, спустя короткое время, оказалась на петляющей меж деревьями лесной дороге. Виднеющиеся за пушистыми верхушками елей горы манили к себе, но до них было ещё так далеко. Грустно вздохнув, она устало опустилась на пенёк и приготовилась ждать.

- Сейчас подъедет телега, - словно вспышка, мелькнула в голове мысль.

И будто в подтверждение этих слов, за поворотом прогрохотали колёса, и на широкую поляну въехала старая скрипучая телега.

- Дедушка! Дедушка, подождите! Возьмите меня с собой!!! - прокричала в миг приободрившаяся Леся. С испугу старик чуть не выронил поводья.

- А ты откуда тут взялась, красавица? - почесал он седую бородку, разглядывая, словно невиданную зверюшку, переминающуюся с ноги на ногу Лесю.

- Дедушка, мне в горы надо! Возьмите меня с собой, а я вам по дороге всё и расскажу!

- Да я вообще-то на ольховый перевал к цыганам на торги, но подвезти могу, залезай сюда, дочка, вместе всё ж веселее!

Два раза просить не пришлось. Спустя минуту, Леся радостно восседала рядом с дедом, глядя на убегающую вперёд ленту лесной дороги.

......................................................................................................

Туман скатывался с гор, тёрся хищной кошкой о скрипучие колёса телеги, растекался седой дымкой, создавая причудливые миражи, обманывая, уводя с пути, нежно подталкивая к краю ущелья.

- Знать, ведьма снова дыму напустила, - крякнул старик, сидящий на козлах справа от меня, достал из расшитого бисером мешочка щепотку табаку, понюхал, чихнул и снова стал подгонять такую же, как и сам, старенькую, но всё ещё бодрую лошадку.

- Эх, мать, нас ли ветрами-туманами пугать? И не такое видали... - прокряхтел дед, обращаясь к кому-то невидимому.

Птичьи трели разрывали холодную белую пустоту, оживляли её, наполняя звонкими осенними переливами, и она хмуро ворчала в ответ, грохотала далёким водопадом, швыряла камни, преграждала дорогу ледяными горными ручьями, никак не желая уступать.

Наконец из призрачных миражей возникли кроны деревьев - яркая зелень с каплями золота, умытая утренним дождём.

Снова дымка, на этот раз не туман, потому как туман услужливо расступился, отвесив на прощание извиняющийся поклон. Лёгкая струйка поднималась в небо к потемневшим тяжёлым облакам от костра, разложенного в центре цыганского табора. Старичок соскочил с повозки, заправил за ухо серебряный ус и деловито направился к ближайшему шатру.

Я огляделась по сторонам: слева, спрятавшись в зарослях папоротника, за нами наблюдал чумазый малыш, в его пристальном взгляде читался испуг, замешанный на любопытстве. Из шатра, на встречу деду, вышел смутно знакомый высокий цыган в ярко-синей рубахе. Сначала он что-то сердито ворчал. Но, как следует, рассмотрев гостя, схватил старика в охапку и с радостными криками принялся его обнимать. Дед отвечал тем же.

Я решила просушить отсыревшую одежду и направилась к костру, но, не пройдя и половины пути, вдруг заметила её. Молодая цыганка в ярком платье сидела у огня, языки пламени играли, отражаясь в собранном из золотых монет ожерелье, огонь плясал в глазах, она улыбалась. На запястьях звенели браслеты и украшения из разноцветных камней. Руки танцевали над огнём, губы шептали какие-то слова. Словно завороженная, я глядела на то, как эти самые руки загребли из костра жар, и горящие угли посыпались сквозь её пальцы подобно песку, рисуя в воздухе светящиеся символы.

- Дара! -

Она даже не пошевельнулась...

- Дара! Дара!!!

Чей-то голос разорвал тишину. Она вздрогнула и обернулась к зовущему.

В этот миг волшебство растаяло, она вскрикнула от боли - горящие угли обожгли руку.

- Дара!

Мы смотрели друг на друга, всё ещё не понимая, что же только что произошло. Она отдёрнула руку, огонь оставил на пальце ожёг. Ожег постепенно превращался в волдырь.

- Больно?

- Больно, но так мне и надо, - ответила она, отчаянно дуя на обожжённый палец, - с огнём шутки плохи, ему надо отдаваться полностью, его нужно принять в душу, и тогда, став частью твоей сути, он уже не сможет обжечь.

Не совсем понимая, что именно она имела ввиду, я попыталась отыскать в дорожной сумке, прикрепленной к моему поясу, чудо-мазь, которую нас с Катрусей научила готовить из купальских трав приёмная мама. По опыту я знала, что это снадобье способно вылечить многие недуги, а уж тем более такую болячку, как волдырь на пальце.

- Вот, возьми, - протянула я маленький стеклянный пузырёк.

- Фиалка, румянка, мелиса... - проговорила цыганка, принюхиваясь к содержимому и пытаясь распознать входящие в мазь составляющие, - ну что ж, подруга, ты знаешь толк в травах, и спасибо тебе за лекарство. Кстати, зови меня Дарой.

- Дара, Дара! - к нам подбежала маленькая босоногая девочка, та самая, что отвлекла молодую колдунью от игр с пламенем, - тебя бабушка Рута зовёт.

- Да это я уже и без тебя поняла, - ответила Дара, поднимаясь и расправляя разноцветные юбки, - идём со мной, подруга, - обратилась она ко мне, - кстати, как твоё имя?

- Леся, - ответили за меня губы.

- Ну что ж, идём Леся!

Сердце чуть не выпрыгнуло от радости из груди, когда я впервые услышала имя бабушки Руты. Так вот куда вело моё шестое чувство. Она здесь. Из глубины прошлого на меня обрушились воспоминанья.

... Ведь мы же расстаёмся не навсегда, - шептал далёкий голос маленькой заплаканной Лесе, - Там, далеко-далеко за грозами и туманами, за грядущими рассветами, я вижу нашу с тобою новую встречу. Ты уйдёшь маленькой девочкой, а вернёшься ко мне прекрасной панною, полевой царевною, чтобы сделать шаг навстречу своей судьбе. Тогда на короткое время мы снова будем вместе. Тогда я научу тебя понимать, о чём поёт ветер и щебечет перепёлка, почему плачет осенний дождик и звенят капли росы на тонких стеблях лугового горошка, о чём шепчут весенние звёзды, переливаясь в созвездии Стожар.

- Вот и наступил тот заветный час, - улыбнулась про себя Леся, пытаясь поправить выбившиеся из косы пряди и протереть глаза. Да уж, на счёт полевой царевны бабушка ошиблась. Самой себе Леся скорее напоминала облезлую полевую мышку, кое-как пережившую зимние холода. Но какое это всё имеет значение? И с этой мыслью она радостно шагнула в шатёр.

- Лежавшая на постели старуха пристально вглядывалась в лица вошедших.

- Кого ты привела, Дара? - еле слышно прошептала она бледными сухими губами.

- Это наша гостья, - ответила девушка, - она приехала на торги из долины вместе с дедом Орэстом, и, кстати, умеет разбираться в травах... Может, она поможет нам приготовить лекарство для тебя.

- Какое лекарство может быть от старости? - мрачно улыбнулась больная, - разве что смерть, но и смерть несправедлива, как часто она забирает совсем не тех, кто ждёт её.

Моё сердце сжалось от боли. Сколько лет прошло? Пять? Десять? Неужели это бегущее время настолько жестоко, что превратило мою мудрую и цветущую спасительницу-вещунью в умирающую старуху.

- Бабушка, это же я, Леся! - хотелось крикнуть мне, но вместо этого послышался лишь жалобный писк. На глазах выступили непрошенные слёзы.

- Леся, - наморщила лоб старуха, пытаясь отыскать в глубинах памяти знакомое имя, - Леся, детка. Неужто ты - та самая, которую я жду вот уже который месяц? - недоверчиво спрашивала она, щуря посветлевшие и почти слепые глаза.

- Угу, - всхлипнула я, не в силах сдержать переполнявшие меня эмоции.

- Ну, иди же сюда, моё золотце, пусть мои руки убедятся в том, чему не верят глаза, дай же мне обнять тебя, детка!

Еле сдерживая рыдания, я бросилась к бабушке Руте и залилась горючими слезами, выплакивая все беды последних дней на родном плече.

- Да ты не изменилась, Леся, - усмехнулась старуха, - всё такая же плакса, и глазки, как всегда, на мокром месте.

- Зато ты изменилась, - вздохнула Леся, утирая нос, - как ты могла настолько постареть, а? Ведь ты же обещала научить меня понимать, о чём щебечут птицы и плачет дождь, а теперь, а теперь, ты что умираешь, да? - и разразилась новым потоком слёз.

- Ну-ну, - успокаивала её старуха, - не надо упрекать меня в том, что от человека не зависит, ведь не мы распоряжаемся рассветами и закатами, не мы приказываем светить солнцу и не в наших силах повернуть время вспять. Мы можем попросить, а как оно будет, знает только Всевышний. Но то, что я тебе обещала, выполню. А теперь рассказывай, что у вас в долине за беда стряслась?

.......................................................................................................

Солнце краешком коснулось белоснежных шапок горных вершин, что, словно древние драконы, прилегли отдохнуть на Западе да так и заснули на века. Мир порозовел, как подрумяненный пирог, с Востока приближался вечер, а Леся только-только закончила своё повествование и, грустно вздохнув напоследок, с надеждой взглянула на задремавшую старуху.

- Пойдём со мной, - шепнула притаившаяся в сгустившихся сумерках молодая цыганка, - пусть отдохнёт, - кивнула она в сторону больной и на цыпочках стала пробираться к выходу из шатра, увлекая за собой оцепеневшую Лесю.

- Эй, куда собрались, - хитро открытый глаз Бабушки Руты смерил застывших у порога девушек, - я не сплю, я просто призадумалась над тем, чем могу тебе помочь, деточка. Старушка, вздыхая, принялась подниматься с постели:

- Да что ж вы стоите, как засватанные, - прикрикнула она, - подай мне руку, Дара! Ох, залежалась я, давно пора тряхнуть стариной!

.......................................................................................................

- Ты любишь его? - задумчиво произнесла Дара. Леся отвела взгляд и принялась сосредоточенно изучать зеркальную гладь горного озера. Ветер тихо шептал в зарослях можжевельника.

- Ты любишь его? - в тон ветру повторила Дара.

- Я люблю их обоих и верну домой, чего бы мне это не стоило.

- Но как?

- Любовь - самая большая тайна на этой земле, и самая большая сила, способная свернуть горы, преодолеть расстояния, время и даже смерть, помни об этом, что бы ни приготовила тебе судьба, - бабушка Рута заглянула в синие глаза русоволосой девочки, - ... даже смерть, - эхом пронеслось в голове.

- Вопрос в другом, - продолжала старуха - готова ли ты к ней? Ведь Любовь не выбирают. Она сама находит того, кто ей нужен и порой требует не малых жертв. Счастье любви превыше иных радостей людских, но путь к этому счастью не прост. Он усеян шипами страданий, разбитых надежд и пропитан солью непролитых слёз. Подумай хорошо, дитя моё. Прежде, чем ты примешь окончательное решение.

- Разве у меня есть выбор? - вздохнула Леся.

- Выбор всегда есть, - в глазах старой цыганки затеплилась надежда.

- У меня нет выбора!

- Твоя правда, от любви не отрекаются, - под чёрными косматыми бровями старухи залегли тёмные тени, в одно мгновенье состарив её ещё лет на десять, - ну что ж, я помогу тебе, и видит Бог, мы не в силах хоть что-то изменить...

Но Леся уже не слышала этих слов. У другого берега она заметила стайку диких утят и стремглав понеслась к ним через маленький перекидной мостик.

- Ты видишь то, чего не вижу я? - Дара пристально посмотрела на старуху, пытаясь по хмурым морщинам и опущенным уголкам губ понять, о чём молчит вещунья.

- Не мучь меня, девочка, - устало проронила та, - мне не дано увидеть всего, как и не дано понять того, что я вижу... Ведь она ещё совсем дитя. Она так молода и красива, она могла бы встретить другого, но от судьбы не уйдёшь - она...

- Что, она? - хором воскликнули мы с Дарой, хотя меня, конечно, никто и не услышал, а если бы и услышал, то принял за шелест листьев или плеск воды.

Но бабушка Рута, растерянно махнув рукой, уже удалялась по направлению к табору, сверкающему отблесками ночных костров, и оставляя Дару терзаться догадками.

..........................................................................................

- Мне надо попасть в Константинополь, - прошептала Леся на ухо засыпающей Даре.

- Ты что? С ума сошла? - сон мгновенно слетел с отяжелевших век её новой подруги.

- Но ведь пленных увозят именно туда. Я слышала, там за одну душу платят несметные сокровища, особенно если ты молод и силён. Мне об этом поведал один нищий странник, которого Бог-весть каким ветром занесло в наши края, он говорил, что чудом спасся с галеры, идущей на Константинополь. А ещё толковал, что среди пленных девиц, была одна, подобная моей Катрусе.

- Ну, хорошо, - рассуждала Дара, - представь на миг, что тебе всё же удалось добраться до Царь-града. Ведь ты не выживешь в безбожном мире, как ты отыщешь во вражеском стане своих друзей и чем поможешь им?

- А чем я смогу помочь им, сидя здесь и проливая никому не нужные слёзы?

На какое-то время шатёр погрузился в молчанье. Только слышно было ровное дыхание спящих цыган да уханье лесной совы на скрипучей сосновой ветке.

- Послушай, - наконец подала голос Леся, - я знаю, что кажусь тебе безумной, я знаю, что и план мой не годится, вернее и нет никакого плана. Но сердце ведёт меня в Константинополь, оно зовёт меня туда, к ним. А я привыкла доверять своему сердцу.

- Да врёт тебе твоё сердце, - сердито ответила Дара, отвернувшись от собеседницы.

............................................................................................................

Шли дни. Зима сменила осень. На протянутую ладонь упала ледяная снежинка, но тут же растаяла, согретая теплом человеческой руки. Повинуясь велению сердца, Леся дотронулась губами до сверкающей капельки воды, и почувствовала её солёный вкус.

- Это слеза, - в голосе девушки читался еле различимый испуг, - небо прислало мне его слезу.

Дара ничего не сказала, а сердце Леси тревожно забилось.

- Ему плохо, я знаю, он плачет.

- Ещё бы, неволя - не мёд.

- Да что ты знаешь об этом, - вспыхнула Леся. - Вы - цыгане - вольные люди, ваше богатство - степи, в ваших карманах - ветер. Вам не понять нашей боли! Ваших братьев не рубили на части, у сестёр не срезали косы, не швыряли их под ноги зверю!

- Не суди о том, чего не ведаешь! Ещё позапрошлой весною нам пришлось подниматься в горы, когда реки наполнились кровью и ручьи отравились ядом волчьих стрел. Они убивают без разбору. И в плен берут без разбору. Им не важно, кто ты - рус или ромал, муж ли, дева, старик или отрок. Звон монет им дороже всех звуков на свете! Он нежнее, чем голос любимой и песнь над колыбелью ребёнка... За двести дукатов они туркам продали Эльвиру, мою сестру. Кровь от крови моей, и все слёзы мира не смогли уберечь её от жестокой руки палачей.

- Прости, я не знала об этом, - онемевшая Леся молча смотрела на гордый, красивый профиль молодой цыганки. Ни одной слезинки не проронила та, только в отблесках костра было видно, как задрожали руки, крепко сжатые в кулаки. Дара молчала, Леся тоже не знала, что сказать. Вместо неё подала голос я:

- Нам нужно вместе плыть в Царь-град, быть может, там удастся отыскать твою сестру.

- Всё напрасно.

- Почему? Я верю, что небеса помогут нам!

- Счастливая звезда давно сорвалась с неба. Моей Эльвиры нет на этом свете. Но ты другая. Может, и доля у тебя другая. И есть для веры смысл, и смысл для надежды. Но это - уже не про меня.

Сердце Леси больно сжалось. В этот миг она вспомнила любопытный Катрусин нос, усеянный золотыми веснушками, и такие же любопытные глаза.

- По чём ты знаешь, что сестры твоей уж больше нет среди живых, - всё же спросила она.

- Мне ветер нашептал, - ножом по нервам полоснул ответ.

........................................................................................

К весне бабушка Рута приободрилась и совсем оправилась от своей болезни. Она даже словно помолодела, распрямила плечи и всерьёз решила заняться воспитанием двух молоденьких девушек, в чём весьма преуспела.

Так, Дара больше не обжигала пальцы, выводя огненные буквы древней азбуки, в дрожащем от соловьиных трелей весеннем воздухе, а Леся познала тайны трав, зверей и птиц, и горных ручьёв и бегущих облаков по синему небу. Она знала, что если ласточка летает низко над землёй, то быть дождю, и что кукушка отмеряет прожитые годы. И что купальская роса, если нею умыться до рассвета, подарит красоту девичьему лицу. Что сон-трава нагонит сон, любистком можно приворожить, а белладонной - отравить недруга, коль такая необходимость возникнет. Утренние звёзды шептали ей о волшебном грядущем дне, а горное озеро - о том, что за этот год она превратилась в настоящую красавицу. И только весенний гром вселял в её маленькое сердечко неясную тревогу, грозя испытаниями. Но Леся не верила грому, и стоило ему рыкнуть с затянутых облаками небес, как она тут же зажигала свечу-громовицу, подаренную бабушкой Рутой в Иванов-день.

Однажды ночью лёгкий шорох потревожил Лесин сон. Пытаясь разлепить глаза, она услышала незнакомый голос:

- Следуй за мной, - по стене скользнула чья-то тень.

Не долго думая, девушка схватила тонкий плащ и, осторожно перешагнув через спящую Дару, вышла из шатра навстречу беззвёздной ночи.

Снаружи не было никого. Лес замер в настороженном молчанье. Ни дуновенья ветра, ни шелеста травы, лишь ночь без звёзд и без луны. И в этой ночи снова прозвучали странные слова:

- Следуй за мной.

Стараясь подавить охватившую тело дрожь, Леся растерянно оглянулась и наконец заметила высокий женский силуэт.

- Идём, она ждёт тебя, - шепнула тень, исчезая среди густой листвы.

- Кто, она?

- Та, что не спит в ночи, ибо избрана предками читать по душам людским. Для неё твоё сердце - как раскрытая книга. Она знает, что было и что грядёт, она ждёт тебя. Поторопись, скоро рассвет...

Смахнув остатки сна, Леся поспешила за ускользающей во мраке ночи фигурой. Тихие шаги удалялись вниз, в сторону журчащего по дну лощины горного ручья. Леся совсем потеряла из виду свою проводницу, и только хруст веток подсказывал, в каком направлении нужно двигаться. Дыхание перехватило, когда из клубящегося мокрого тумана возникли высокие синие своды шатра. Изучив за год близлежащие окрестности, как свои пять пальцев, зная все овраги и холмы, пещеры и тропинки, Леся ни разу не встречала хозяина этого скрытого в лесной глуши убежища.

Осторожно отклонив влажный от росы полог, она зажмурилась, про себя удивляясь, как это туман проник вовнутрь, и лишь спустя пару секунд догадалась, что это и не туман вовсе, а дым благовоний, слабо тлеющих в расставленных повсюду серебряных чашах.

- Иштар, я выполнила твою просьбу, девушка здесь, - спустя миг, Лесина проводница выскользнула из шатра.

- Подойди, - хрипло позвала та, которую звали Иштар. И голос этот показался Лесе смутно знакомым. Стараясь не споткнуться о расставленные то здесь, то там диковинные предметы, Леся стала пробираться к дальнему углу, туда, где на резном сундуке сидела, скрестив ноги, бледная худая женщина в парчовых турецких шароварах. Длинные огненно-красные волосы были сплетены в четыре толстых косы, увитых шелковыми лентами и унизанных золотыми монетами. Ресницы подрагивали над закрытыми глазами, яркие алые губы улыбались.

Лесе стало не по себе. Это странное лицо со впалыми щеками казалось ей смутно знакомым, и в то же время она была уверена, что видит женщину впервые.

- Ты не узнала меня, - ласково шепнула Иштар. Леся пожала плечами и бросила беспокойный взгляд в сторону выхода.

- Не бойся, дитя, теперь меня зовут Иштар, но когда-то ты знала меня, как дочь барона.

Перед глазами девушки замелькали картинки воспоминаний.

- Нечего с ней нянчиться, Рута, детские слёзы быстро высохнут, - говорила круглолицая красавица, свысока поглядывая на маленькую сироту, плачущую на плече старой цыганки...

- Я вижу, ты не забыла, - грустно улыбнулась сидящая напротив Леси.

- Ты - дочь барона, - ошеломлённо выдохнула Леся, моментально вспомнив, что в таборе говорили, будто в один недобрый день у несчастной помутился рассудок. И она сбежала в лес, взывая к неведомым богам. Видимо, там и сгинула - потонула на болотах. Это случилось задолго до того, как Леся пришла к цыганам. Бедный барон совсем поседел от горя. А ещё толковали, что спустя какое-то время в горах появилась блаженная святая. Она ходит от селения к селению, призывая покаяться в грехах, и грозит грядущими напастями, прорицает будущее, читает судьбу, да не по линиям ладони, а просто так, пронизывая насквозь душу человека своими незрячими глазами.

- Ты дочь барона! - Леся хотела было попятиться к выходу, ведь неизвестно, чего ещё ожидать от этой женщины. Она никогда особо не нравилась Лесе. А вдруг и вправду - сумасшедшая?

- Я была дочерью барона, глупой, беспечной, счастливой... но это было так давно, - Иштар задумчиво склонила голову набок, в голосе зазвучала какая-то непривычная мягкость. - Я поплатилась за свою беспечность, и ты прости меня, коль я тебя обидела когда-то. Сейчас всё по-другому, кто-то считает меня сумасшедшей, кто-то - святой, а кто-то - и вовсе мёртвой.

- Но ты жива?

- Хороший вопрос.

Лесин испуг как рукой сняло, а любопытство взяло верх над осторожностью.

- А как же твой отец, он знает, что с тобой всё в порядке?

- Придёт время, узнает.

- И когда же?

- В тот день, когда я снова вернусь к своему народу, но не дочерью барона, а новой провидицей-шувихани.

- Но ведь это жестоко, ведь он же так переживает о тебе.

- Я не могу об этом думать. Увы, богам, позвавшим меня, неведомо слово "отец" или "мать". И что горе одного человека, когда над судьбами многих нависла большая угроза. Сейчас, когда мы с тобой сидим вот в этом шатре, там высоко над нашими головами боги решают, что будет с этой землёй. Люди много грешили, а братья-князья, которым отцами завещано было жить в мире друг с другом, народ разделили, и земли, и горы, и лес, того и гляди, доберутся до самых небес... Но больше всего разгневались боги за то, что братскую кровь они проливают. И то, что с Востока волчья пошесть на нас наступает - совсем неспроста. Коль братья забыли, что сила - в единстве, то враг победит. А я ведь ходила, просила-молила, да только всё зря, не стали князья слушать меня... Уж хмурые тучи рассвет застилают, и волчье племя коней седлает, и в горны трубят. Дети, что ныне спят в колыбелях, вырасти не успеют, чтоб с мечами в руках отстоять эту землю, все сгинут. Все-все, и русы, и мы. И те, что за нами, и племена за синими горами. Полягут без славы, близок час кровавый!

От этих слов Лесю бросило в холодный пот. Картины, нарисованные цыганкой, живо стали перед глазами. А она-то думала, что хуже уже не будет. И всё же она никак не могла понять, зачем эта полубезумная провидица, бывшая некогда дочерью цыганского барона, позвала её, бедную, безродную сироту.

- Чего же ты хочешь от меня, Иштар? Зачем позвала?

- Ничего, - туманно произнесла цыганка, - просто помочь. Я читаю в твоей душе, как в раскрытой книге, и вижу твои замыслы, твою боль, и твою любовь. Я знаю, что ты надумала идти в Царь-град, чтобы там отыскать свою сестру названную, и тем самым вернуть долг матери. Но не по ней одной плачет твоё сердце.

- Что ты ещё знаешь? - у Леси перехватило дыхание, она еле сдерживалась, чтоб не вцепиться в цыганку, силой вырвав у неё правду о видениях.

- Я вижу молодого парня, руса, в волчьих доспехах, с щитом и мечом волчьего князя...

Сердце Леси радостно забилось от мысли, что он всё-таки жив, но тут же оборвалось, когда она поняла, что её любимый, видимо, предал братьев.

- Он не предавал, - словно прочитав мысли девушки, прошептала цыганка, - в душе его идёт война страшная, и замыслы его сокрыты от меня. Он хорошо умеет прятать чувства, и это пригодится однажды...

Цыганка замолкла на полуслове, тонкий луч света проник в шатёр, и она испуганно отпрянула в сторону, так, словно могла видеть сквозь свои плотно закрытые веки.

- Продолжай, пожалуйста! - взмолилась Леся.

- Нет, - прошептала Иштар, всё глубже вжимаясь в свой тёмный угол, - у меня почти не осталось времени. Слушай меня внимательно, девочка. Ты сможешь отыскать своих близких и даже спасти одного из них от гибели. Но для этого тебе понадобится немало мужества. Впрочем, не важно, выбора всё равно нет. - Иштар пошарила рукой под кучей пёстрого тряпья и извлекла оттуда небольшой шелковый мешочек, доверху набитый золотыми монетами, - Бери, - сказала она, протягивая его испуганной Лесе, - это поможет тебе добраться до юго-восточных границ, иди в те земли, откуда забрали тебя когда-то цыгане. Близ пепелища родного села ты должна отыскать старое кладбище. Там будет ждать тебя человек, который поможет исполнить задуманное. Он ни о чём не знает, но в нужный миг боги сами приведут его на твой путь. И ещё я должна сказать тебе одну страшную вещь - ты, видимо, попадёшь в плен, но это единственный путь к тем, кого ты ищешь.

Леся пожала плечами. Возможность такого разворота событий её не удивляла. Она и сама не раз задумывалась о том, каким же способом можно добраться до пленных, и всегда заходила в тупик. Тем временем провидица продолжала:

- Ты должна уйти из табора ночью, так, чтоб никто не знал, ибо друзья твои будут тебя отговаривать. Не слушай никого, если хочешь ещё хоть раз увидеть близких. Не слушай никого, кто станет тебя отговаривать, даже если это буду я. Всё, что должна была, я тебе сказала. Добавлю только, что в своё время, как поступить тебе подскажет сердце.

Лицо Иштар сильно побледнело. На лбу выступили капельки пота. Руки судорожно сжались. Казалось ещё чуть-чуть, и она начнёт задыхаться.

- Возьми ещё вот это, - провидица протянула девушке маленький пузырёк с зеленоватой жидкостью на самом дне.

- Что это?

- Яд. Не спрашивай зачем, я не ведаю, но, поверь, однажды он тебе пригодится...

Лучи солнца всё больше проникали вглубь шатра, наполняя его радостным солнечным светом. Цыганка задрожала и заметалась из стороны в сторону, но из последних сил, взяв себя в руки, промолвила:

- Не забудь того, чему учила тебя бабушка Рута, однажды эти знания тебе помогут, и собери травы, необходимые для всех изученных заклинаний. И вот ещё, не слушай никого, иди к своей цели, чтобы не слу...

Голос оборвался на полуслове, согнувшись пополам цыганка взвыла.

- Тебе плохо? - Леся бросилась к осевшей на пол

провидице.

- Уходи, - еле слышно прошептала та побелевшими губами.

На пороге шатра, откуда не возьмись, возникли трое - двое крепких парней и высокая женщина, в которой Леся узнала свою ночную проводницу. Не говоря ни единого слова, они подняли с пола Иштар и, усадив её на некое подобие трона, одиноко стоявшего в углу, стали крепко привязывать к резным деревянным подлокотникам.

- Вы что творите?! - Леся попыталась помешать вошедшим.

- Уходи, - хрипло выдохнула Иштар и, к Лесиному удивлению, стала поторапливать связывавших её людей.

Не зная, что предпринять, девушка нервно переминалась с ноги на ногу, со стороны наблюдая за происходящим.

- Почему ты мне помогаешь? - наконец спросила она.

Лицо связанной на миг посветлело. На щеках появился лёгкий румянец.

- Это не я, - спокойно сказала она, - просто сегодня твои личные стремления, твои надежды и мечты совпали с волей богов. Возможно, с твоей помощью они хотят исполнить свою волю и, помогая тебе, помочь и спасти всех нас. А я лишь недостойная слуга высших... А теперь уходи.

В этот миг тонкий золотистый лучик коснулся дрогнувшей руки, привязанной к старинному трону. Лицо Иштар перекосилось, словно от невыносимой муки. Глаза распахнулись, обнажив белки глазных яблок, зрачки закатились, и провидица нечеловеческим голосом закричала:

- Не слушай её, она посылает тебя на погибель! Не верь богам, ты уже не вернёшься назад!!! НЕ вернёшься!

- Тебе пора уходить, - тихо сказала на ухо перепуганной девушке её вчерашняя проводница. Леся и сама была бы рада. Но суеверный ужас словно приковал её к месту, она не могла отвести глаз от рвущейся из пут Иштар.

- Тебе пора, - настойчивые руки вытолкнули Лесю из шатра, и только оказавшись снаружи, девушка, наконец, свободно вздохнула. Она всё ещё сжимала в руках полученные от Иштар дары и мечтала быстрее избавиться от них. С птичьими трелями просыпался весенний лес. И ей безумно захотелось бежать подальше от этого места.

- Никому не говори о том, что видела! - послышалось за спиной. Леся не обернулась. Она не скажет, нет, не скажет. И всё же она никогда не сможет забыть того, что услышала этой ночью от избранницы богов, блаженной цыганки, которую одни считали бесноватой, другие мёртвой, а третьи святой.

В таборе ничего не изменилось. Всё так же пылали костры, всё так же пелись весёлые цыганские песни и заливались скрипки, и ветер играл в траве, и сокол Дары кружил в высоком небе, отыскивая свою хозяйку. Но для Леси мир стал другим. Она много размышляла над словами провидицы, и, в конце концов, пришла к выводу, что у неё нет и не будет другого выбора. Ведь она затем и пришла к цыганам, чтобы получить помощь или дельный совет. Неумолимая рука судьбы вела ей до этого места и поведёт дальше, навстречу будущим испытаниям. Этого не избежать, да она и сама не хочет.

Теперь Леся вставала ни свет, ни заря, собирая нужные травы в лугах. Бабушка Рута всё больше болела, словно чувствуя предстоящую разлуку, хотя Леся ни словом не обмолвилась о своих планах.

И вот наступила ночь, та самая, которая должна была стать последней в цыганском таборе. Она давно уже собралась, но духу не хватало просто взять и уйти. Она и не представляла, что это будет настолько сложно. Слёзы подкатывали к горлу, когда она склонилась над спящей старушкой, чтоб поцеловать её в последний раз.

- Я обязательно вернусь, бабушка - сказала она, и поняла, что лжёт сама себе. Но, собрав всю волю в кулак, вышла, не оборачиваясь, из шатра и почти бегом устремилась к лесу. Только оказавшись далеко за пределами табора, она позволила себе немного передохнуть. Устало опустившись на поваленное бревно, Леся громко зарыдала на весь спящий лес.

- Она долго не протянет без тебя, - из-за ствола старой сосны вышла Дара.

Леся от неожиданности вздрогнула, но сил вскочить и отбежать в безопасное место не было, даже если бы это была не Дара, а лесной волк.

- Ты что, следила за мной?

- Нет, я просто пришла попрощаться, ведь не хорошо вот так уходить, не сказав и слова на прощанье, - Дара опустилась рядом с подругой на поросшее мхом бревно.

- Знаю, но я не могла иначе, мне нелегко прощаться с теми, кого я люблю.

Они немного помолчали.

- Позаботься о бабушке Руте, - попросила Леся. - Спасибо тебе за всё. За твою дружбу и за твою мудрость... И прости меня.

- Мне не за что тебя прощать, ты всего лишь следуешь своей судьбе и идёшь, куда зовёт тебя сердце. А сердце не лжёт никогда.

- Мне пора...

Подруги обнялись на прощанье. И спящий лес встрепенулся от тихого всхлипа. Сверкающие звёзды скатились с высокого неба, запутавшись в еловых ветвях.

- Знаешь, - улыбнулась Дара, - сейчас наши пути расходятся, и не будем обманывать друг друга, возможно, нам уже не свидеться в этой жизни, но, как говорит Бабушка Рута, любовь преодолевает любые преграды, расстояния и даже смерть. Посмотри на эти звёзды, Леся. Ты знаешь, они только что нашептали мне, что однажды в точно такую же ночь мы снова соберёмся у костра, и будем петь. И любовь снова приведёт нас в одно место, и наши дороги снова пересекутся, и не важно, сколько лун пройдёт над землёй, не важно, сколько сменится зим и вёсен. Мы снова встретимся однажды, потому что я люблю тебя...сестра.

Голос Дары дрогнул, когда она сказала это слово. В глазах заблестели слёзы, но губы продолжали улыбаться.

- Я тоже тебя люблю, - всхлипнула Леся. Размазывая слёзы по щекам, они укололи мизинцы серебряным ножом, который принесла с собой Дара, и по старому цыганскому обычаю смешали кровь.

- Прощай, сестра, - сказала Леся, когда Дара скрылась за холмом.

- До свиданья, сестра, - эхом отозвались далёкие звёзды.

.......................................................................................

И снова замелькали поля, леса, луга, постепенно превращающиеся в степи. Окружающий пейзаж менялся по мере приближения к юго-восточным границам. Синие горы остались где-то позади, вместе с воспоминаниями о счастливых днях и близких людях. Сердце Леси больно сжималось, особенно в те минуты, когда край солнца касался земли на далёком любимом западе. Но каждый новый рассвет вселял в её душу надежду и веру в то, что она с достоинством пройдёт свой путь и достигнет избранной цели.

Не мало в её продвижении вперёд помог мешочек Иштар с золотыми монетами, который, к великому сожалению Леси, пустел быстрее, чем ей бы того хотелось. Тем не мене даже страшно было подумать, сколько времени и сил потратилось бы пустую, решись она отправиться в путь без денег.

Когда-то, лёжа на стоге сена и глядя в усеянное звёздами цыганское небо, Леся мечтала о том, как на резвом коне в считанные дни преодолеет расстояние до Царь-града, как на пути повстречает смелого воина, который с радостью согласится стать её учителем, соратником и другом, и обучит своему боевому мастерству. А потом они вместе ворвутся в Константинополь, размахивая мечами над головой, свергнут султана, свернут шею хану, угнавшему невольников с родной земли, и освободят любимого, а за одно и других бедных пленников... Леся даже видела светящиеся радостью глаза людей и трясущегося мелкой дрожью трусливого хана, молящего о пощаде...

Увы, на деле всё оказалось гораздо сложнее, чем она предполагала. И хотя была проделана большая половина пути, смелый воин так и не повстречался.

- Вот так всегда! Всё приходится делать самой! - топнула ногой Леся, сердито уставившись в затянутое грозовыми облаками хмурое небо, - только дождя в дороге не хватало! А ну, иди стороной!!! Я к тебе обращаюсь! - шепнула Леся дождю, очень тихо, чтоб никто из попутчиков не услыхал. И свинцовые тучи послушно убежали куда-то вперёд, пролившись обильным дождём на далёком горизонте.

К середине лета тяжёлые обозы достигли южных границ и двинулись вдоль русла реки Дунай. Где-то там, в заранее назначенном месте их должны были ждать греческие купцы. Но Лесина дорога простиралась ещё дальше на юго-восток, а потому ей пришлось проститься со своими попутчиками. Выменяв на последние гроши старую, видавшую виды, но добрую и покладистую лошадку, Леся продолжила путь в гордом одиночестве, горестно сетуя на судьбу.

- Ну, вот и всё. Дорога пройдена, мешочек пуст и вдалеке виднеется дымок. Неужто село отстроили? До места, на которое ей указала слепая провидица рукой подать. И даже боевой конь имеется, - Леся ласково потрепала гриву своей старушки-клячи, - а храброго воина, как не было, так и нет... Она долго размышляла, что будет делать, когда доберётся до старого кладбища, где покоится прах её предков. А что, если цыганка ошиблась? И нужного человека не окажется на месте? И если Леся его всё-таки повстречает, то, как узнать, что это именно он? И что сказать? Какую речь завести?

Терзаемая тяжкими думами, девушка, наконец, въехала в село. И тут же все мысли выветрились из её головы. Зачарованно озираясь по сторонам, она вспомнила каждый кустик, каждый забор, каждый поворот извилистой дороги, петляющей среди зелени сельских садов. Она-то думала, что напрочь забыла это место, и своё детство, проведённое здесь - но вот же оно, живо встало перед глазами, так словно и не было никаких врагов и никакого волчьего нашествия. И кровавое солнце не всходило над опалённой степью и не обагряло воды старого Днепра, и близкие всё ещё живы. В ватаге весёлых ребятишек, бросившихся под копыта её коня, она узнала себя, а в сердитом окрике женщины - голос собственной матери, той самой. Первой, родной...

С весёлым визгом ребятня рассыпалась в разные стороны, завидев вербовый прут в руках идущей навстречу женщины. Женщина насторожено поглядела на незнакомку:

- Ты откуда будешь и куда путь держишь, дочка?

От неожиданности Леся чуть не свалилась с коня, так удивительно похож был этот голос на тот далёкий мамин, только еле уловимые жесткие нотки создавали небольшое различие.

- Ты меня слышишь али совсем оглухла?

- Нет-нет! - спохватилась Леся, - я вас прекрасно слышу. Я из деревни, что у самых западных границ. А приехала в ваш край, чтоб ещё раз увидеть могилы предков, - бодро соврала Леся, хотя это было скорее не ложью, а частичной правдой.

- Много лет назад я жила здесь с роднёй, а потом орда налетела и сожгла село, всех моих перебили, осталась я одна, но добрые люди не дали пропасть сироте на белом свете. Вот теперь вернулась, чтоб поклониться могиле отца да поплакать на матушкиной. Я ведь замуж собралась. Может, пошлют с небес своё благословение.

Женщина вытерла краем передника покрасневшие от слёз глаза. Видно, история бедной сироты тронула её доброе сердце, а потом промолвила:

- Может, я и знавала твою мать, деточка, уж больно лицо твоё кажется мне знакомым. Как бишь её звали?

- Не помню, - честно ответила Леся, - просто "мама", я была слишком мала, когда нас разлучили.

- Ох, и дела! - запричитала женщина, - дитя и матери родной не знает! Что наделали бусурманы проклятые! Но вот что я тебе скажу, золотая моя! Ты зря в эти края приехала. И как только суженый тебя одну отпустил-то? Неспокойно у нас тут. Давеча в соседнем селе костры пылали, зарево кровавое по небу шло - то волки за данью понаехали. Чует моё сердце, и до нас доберутся. Красивых да пригожих девок матери из дому не выпускают. Томятся голубушки, света Божьего не видят. А что поделаешь? А-ну, попадётся такая на глаза бусурманину - сразу же схватят и в Константинополь продадут. Поминай потом, как звали. А ты погляжу, красавица и одна совсем, как былиночка, одна-одинёшенька! Ох, будь осторожна, дитятко!

- Спасибо на добром слове, тётушка, - улыбнулась Леся, потихоньку понукая задремавшую на ходу лошадь, - поеду я уже, сердечко томится.

- Ох, будь осторожна! - послышалось вслед.

.........................................................................................

Сухой ветер тихо колыхал ковыль над старыми могилами. Каменная баба на древнем кургане беспрестанно следила за теми, кто приходил в это место последнего пристанища. Каменная баба стояла на холме с незапамятных времён, много-много столетий. Она стояла там ещё с тех пор, когда Лесины предки поклонялись другим богам, её полосовали дожди, её заметал песок, её пытались сбросить вниз пришедшие в эти земли первые христиане. Но баба только равнодушно взирала сверху в низ на маленьких людей, которые словно трава по весне, вырастали, цвели и уходили в вечность, подчас так и не поняв, зачем посетили этот свет.

Каменная баба была непоколебима, как сама вечность, и никому не открывала своих тайн, хранившихся в глубине неподвижных каменных глаз. Знать, сам Господь Бог повелел ей охранять покой уснувших душ, и того неведомого воина, над чьей могилой насыпали высокий курган.

Леся вспомнила, что когда она маленькой девочкой приходила сюда на Радуницу, дети очень боялись каменной бабы, и только самые смелые, втайне от отцов, взбирались на холм, чтоб дотронуться до изваяния. А те, кто постарше, говаривали, что в день летнего равноденствия, когда солнце поднимается в зенит, баба оживает, и тому, кто не побоится взглянуть ей в глаза, откроет страшные тайны о тех племенах, что когда-то населяли здешние земли, да сгинули. И о несметных сокровищах, скрытых в песках степей.

Лесе всегда нравилась каменная баба и это место, оно навевало покой. Никто не мешал думать, хотя иногда ей казалось, что здесь меж крестов слышны тихие голоса славных предков, да не из-под земли, а откуда-то с огромного знойного неба, распластавшегося над усталой степью. Иногда она говорила с ними, и они отвечали ей шепотом ветра и шелестом трав. И даже в ту ночь, когда волки пришли и разорили её край, и убили родных, Леся знала, что не осталась одна. Засыпая на могиле прадеда, она слышала его голос, говорящий об утешении, о вере и новом дне. Она знала, что в её крови течёт кровь могучих воинов, и что ушедшие наблюдают за ней с небес и никогда не оставят одну.

Алая лента заката бледнела. С кургана открывался удивительный вид на далёкую бескрайнюю степь. Мыслей почти не осталось, ни страха, ни чувств. Казалось ещё чуть-чуть, и она сама окаменеет, навеки погрузившись в покой.

И всё же, усилием воли прогнав оцепенение, она поднялась с земли и потянулась на носочках, чтоб заглянуть в глаза каменной Бабы. Нагретый на солнце камень отдавал ей своё тепло.

- Где мой обетованный союзник? Где человек, о котором толковала слепая провидица?

Но статуя только молча улыбалась своей каменной улыбкой.

- Ничего ты не знаешь! Сказки всё это, - вздохнула Леся и вздрогнула, когда кто-то окликнул её снизу.

Приглядевшись лучше, она поняла, что это высокий широкоплечий мужчина в домотканой рубахе. Неведомый гость шёл вдоль тропинки, петляющей меж крестами, немного прихрамывая на левую ногу.

- Эй, девица-красавица, - весело позвал он, - сама спустишься или мне к тебе подняться?

Неожиданно вспыхнувшая радость сменилась лёгкой тревогой. А вдруг это не он? Чем в её деле может помочь этот странный, к тому же хромой человек? Но времени на размышления не оставалось.

- Вам надо, вы и поднимайтесь, - не очень вежливо ответила девушка, злорадно наблюдая, как незнакомец в замешательстве остановился у подножия холма. Видимо, на него, как и на всех, кого знала Леся, нагоняла страху каменная Баба. Тем не менее, подумав секунду-другую, он весьма проворно взобрался на холм.

При ближайшем рассмотрении вышло, что мужчина гораздо моложе, чем показался на первый взгляд. Он мог бы считаться даже красивым, если бы не старый шрам, пересекающий его щеку от виска до самого подбородка. Леся поймала себя на мысли, что беззастенчиво разглядывает незнакомца, и смущённо отвела взгляд. А если бы не отвела, то поняла бы, что этот человек также пристально вглядывается и в её лицо, морща лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.

- Ох и уморила ты меня, с самого детства на этот курган не взбирался, а ты, как я погляжу, смелая?

- Ещё какая смелая! - похвасталась Леся, вспомнив весь проделанный ею нелёгкий путь.

- Но даже самой смелой девице на свете не стоит коротать ночь на кладбище. Каменная баба не очень любит, когда ей долго докучают.

Леся непонимающе уставилась на незнакомца.

- Мать послала отыскать тебя, уж больно беспокоится, что ты попадёшься бусурманам, или ещё какая-то беда приключится, - пояснил он.

- Твоя мать? - захлопала ресницами Леся.

- Ну да, моя мать, - подтвердил незнакомец, - ты с ней ещё сегодня по утру в деревне разговаривала. Так вот, можешь у нас пока переночевать.

- А, - вспомнила утреннюю собеседницу Леся, - так бы сразу и сказал. Я, пожалуй, приму ваше приглашение. Кстати, меня Лесей звать.

- А меня Петром, вот и познакомились.

- Леся, а Леся, - обратился к ней новый знакомый, когда она отвязывала свою кобылку от высушенного тополя, - а я не встречал тебя раньше? Уж больно лицо твоё кажется мне знакомым.

- Вряд ли, - пожала плечами Леся, я не из здешних мест.

- Значит, ты мне снилась. Точно снилась! И ты, и ещё молодая цыганка, эх, жаль, что не запомнил тот сон.

- Вот он! - радостно подпрыгнуло сердце Леси, - знать провидица постаралась, и навеяла нужное видение... А вслух добавила:

- Сны иногда нам сама судьба посылает.

- Это точно, - согласился Пётр.

Одна предполагаемая ночевка у сердобольной тётушки из деревни затянулась ещё на день, затем ещё на один, затем дни и недели замелькали пёстрой чередой, сменяя друг друга, пока не наступило время жатвы.

Добрая хозяйка не жаловалась на гостью, тем более, что и та, в свою очередь, отплатила ей немалым усердием в работе. Благо дело, справляться с хозяйством Леся умела. Готовить, убирать, доить корову, месить тесто, шить и прясть, и даже лепить горшки её научила приёмная матушка.

Никаких особых планов на будущее Леся не строила, время словно замерло в предвестии бури. Жизнь текла своим чередом, но где-то уже сгущались тучи, смутной тревогой отражаясь на лицах людей. А Леся ждала знамения, какого-то знака неба или судьбы, который подскажет, что же делать дальше. Но залитое расплавленным солнцем небо упрямо молчало.

Леся подружилась с Петром. Каждый день она носила ему в поле обед. Сидя под аккуратно связанным снопом, она наблюдала за чёткими и красивыми движениями сильных мужских рук, и втайне мечтала о том, что однажды вот так же будет носить обед в поле своему любимому. Иногда ей виделся уютный дом, утопающий в зелени, со ставнями, разукрашенными диковинными цветами, такой же, как в детстве, только во сто крат лучший. Там они заживут, не зная ни горя, ни бед в любви и согласии до самой глубокой старости...

- Погляди, опять обед принесла. Знать глаз на нашего Петра положила, - усмехнулась на ухо подруге одна из деревенских девушек. Леся отвернулась, делая вид, что не слышит, и воззрилась на широкую спину Петра. Под загорелой кожей перекатывались мускулы, и она прикрыла глаза, стараясь отвлечься от грустных дум.

По селу давно уже шёл шепоток о том, что у них с Петром тайная любовь. Конечно, это было неправдой. А меж тем, людская молва всё больше обрастала домыслами.

- Мир слухами полнится. Не обращай на них внимания, - говаривал Пётр, кладя свою широкую ладонь на Лесино плечо. И Леся благодарно улыбалась в ответ. Чтобы там ни говорили люди, в лице Петра она обрела старшего брата, которого у неё никогда в жизни не было. В минуты отдыха они много разговаривали, глядя на вечерние звёзды или на реку, быстро несущую свои воды в далёкие земли врагов.

В один из таких вечеров Леся без утайки поведала другу всю историю от начала до конца, раскрыв истинные причины, что толкнули её проделать этот долгий опасный путь от западных границ до восточных. Пётр качал головой, но не переубеждал и ни слова не сказал о бессмысленности её надежд.

Сам он поведал Лесе о службе в казачьем стане, о войнах и победах, о боевой славе храбрых воинов, поклявшихся защищать свою землю до последней капли крови. Он говорил, что придёт счастливое время, и племена объединятся, и уже никто не посмеет с мечом переступить Дунай. Сам Пётр дважды бывал в Константинополе, куда его дружина отправилась отбивать невольников. Его соратникам повезло, и большинство узников возвратилось домой с чужбины, хотя не мало друзей полегло под стенами Царь-града. Сам Пётр чуть не лишился ноги, да ещё получил шрам, изувечивший половину лица.

Леся сочувственно провела пальцами по давно зажившему страшному шраму, но Пётр перехватил её руку.

- Не вздумай меня жалеть, - хохотнул он, - женская жалость - позор для воина, и ничто так не красит мужчину, как шрамы, полученные в бою.

Леся согласно кивнула, но с трудом проглотила комок ужаса. А вдруг и её любимому достанутся такие же шрамы. Нет, она не будет думать об этом сейчас. Она будет думать о вере, надежде и о любви, без которых жизнь просто-напросто потеряет смысл.

................................................................................................

Когда она в очередной раз пришла в поле, то не застала там работающих жнецов. Серпы были брошены у недовязанных снопов, вместе с рубахами и нетронутым обедом.

На глаза попался раздвоенный колосок, грустно качающий головками среди васильков, и тревожное предчувствие закралось в душу. По небу быстро бежали облака, собиралась гроза.

Наконец она увидела мелькающие среди колосьев соломенные брыли и услышала приглушенные мужские голоса. Что-то заставило её не объявлять сразу о своём присутствии. Стараясь не шуметь, девушка пробралась до самого края поля, где у обочины пыльной дороги сидели мужчины. Да они бы и не услышали её, громко споря о чём-то. Какая-то весть слишком обеспокоила односельчан, и они, пожалуй, не обратили бы внимания, даже если бы поблизости упало пушечное ядро. Леся прислушалась.

- У страха глаза велики, - говорил один, - они не рискнут напасть, наше войско не за горами, всего то в двух днях ходьбы отсюда.

- Но волчье отродье ещё ближе, - возражал другой.

- И можно ли верить словам мальчишки, - третий с сомнением разглядывал грязного плачущего мальчугана, дрожащим комочком свернувшегося на руках самого старшего из жнецов.

- Они, они сказали... - запинаясь, всхлипывал мальчик, - чтоб вы готовили дань: пятьдесят пудов пшеницы, золото, мясо, птицу. И ещё, ещё они хотят женщин...

- А не подавятся?

- Да пусть они сдохнут, псы!

- Да мы их вилами! Уж нам ли землю-матушку не отстоять? Уж нам ли жен и дочерей не защитить? - хором взорвалось с десяток мужских голосов.

- Если вы не согласитесь, они сожгут всё село, как сожгли наше, - тихо прошептал ребёнок. И шепот этот громом прозвучал во внезапно наступившей тишине.

- Мы не сможем отбиться, - наконец сказал самый старый, - мы хлебопашцы, а не воины. А войско наше может не подоспеть.

- А Пётр? - возразил кто-то из толпы.

- Что Пётр? Он же всего один.

Над полем повисло тяжёлое молчанье. Каждый думал о своей семье, оставшейся в селе. Как знать, может, пока они тут толкуют, в деревню ворвался враг, чтобы грабить и убивать.

- Вот что мы сделаем, - выступил старший из жнецов, - рот пока всем держать на замке, и в селе, Боже упаси, хоть словом обмолвиться о том, что вы здесь услыхали. Женская паника - не лучший помощник в нелёгком деле. Самое главное, пережить эти два дня и дождаться подмоги. А может, псы сыты добычей, и пока не нападут. Мы расставим дозорных в степи, а если всё-таки волки приблизятся, укроем женщин и детей в роще, а сами будем биться, пока не подоспеют наши братья.

От услышанного у Леси захватило дух, руки и ноги стали ватными, так, что она еле успела укрыться за соседним снопом, когда жнецы с опущенными головами стали расходиться по домам. В поле в этот день больше никто не работал.

Наступило воскресенье. С утра, как и должно, все отправились в церковь, а вечером по селу заиграли весёлые гармошки. Жизнь текла своим чередом. Матери гоняли ребятню. Старушки, сидя на завалинке, судачили о погоде да о свадьбах, что обычно играли, когда в полях зацветал вереск. А парочки прятались под заборами, подальше от глаз людских. Народ пел, веселился и гулял. И только Леся всё время ловила натянутость в улыбках, тревогу в дружеском смехе и обречённость в девичьих песнях, что тихо лились над рекой.

Маленького вестника беды в селе так никто и не увидал. Его забрал к себе старейшина и, наверное, не выпускал из дому.

Когда сумерки опустились на землю, нервы Леси натянулись до предела. Не выдержав смятения, она отправилась на поиски Петра. И, в конце концов, обнаружила его дома, сидящим на ступенях крыльца. Пётр спокойно покуривал трубку, что-то напевая под нос.

- Я слышала ваш разговор в поле, - без лишних предисловий заявила она.

Пётр удивлённо изогнул бровь, нюхнул табаку и изрёк:

- Раз уж ты такая шустрая, то послушай, что я тебе скажу, сестрёнка. Псы нападут, можешь не сомневаться... И нападут в тот самый миг, когда мы меньше всего ждём. Неужто старейшина думает, что ханово войско будет сидеть на пригорке да ждать, пока подоспеет наше, чтобы вступить в честный бой? В селе небезопасно, Леся. И всем, у кого имеется в голове хоть капля здравого смысла, лучше уйти отсюда, пока не поздно. Забирай матушку, сестрёнка, и бегите в рощу!

- А как же ты?

- Не гоже воину по кустам прятаться. Я нужен здесь.

На этом месте их разговор оборвался. На сельской колокольне ударили в набат. И этот звон страшным эхом разнёсся по замершей деревне.

- Послушай, что я тебе сказал! Уходи, Леся! - крикнул на прощание Пётр, метнулся в дом и, сорвав со стены отцовскую саблю, стремглав понёсся к церкви, взметая придорожную пыль.

На несколько минут деревня погрузилась в гробовое молчание. Даже щебета птиц не было слышно. Замолкли звуки скрипки, на полуслове оборвался разговор, и песня потонула в остановившихся водах Днепра. Каждый имеющий уши, прислушался и каждый, имеющий глаза, обратил свой встревоженный взор на восток, туда, где в степи багровым заревом запылали сторожевые костры.

А потом вечерний воздух вздрогнул от плача, так что даже ранний месяц испуганно покачнулся над верхушками яблонь. Скоро деревню охватила настоящая паника, и причиной тому было неожиданно напавшее ханово войско.

- Они слишком близко, - заикаясь, говорил запыхавшийся постовой.

- Все в рощу, - громовым голосом командовал с колокольни старейшина, но даже ему не по силам было перекричать этот безумный шум из плача, крика и стенаний.

- Содом и Гоморра, - перекрестился священник, подозрительно разглядывая поржавевший меч в своей вытянутой вперёд тощей руке, так, словно и эта рука, и само оружие принадлежали кому-то другому, но уж никак не ему.

- Помилуй, Господи, меня грешного, - и, кряхтя, побрёл туда, где у амбаров уже собирались вооружённые вилами мужчины.

Леся молча следила за тем, как из одного конца села в другой метались обезумевшие от страха люди. Многие уже покинули деревню, и на запад, в сторону виднеющегося на горизонте леса потянулись длинные вереницы беглецов, они волочили за собой собранное на скорую руку домашнее добро и сонных, ничего не понимающих детей. Тяжёлые тюки замедляли ход.

- Лишняя обуза, - подумала Леся, - лучше бы они взяли только самое необходимое. Ведь это промедление может стоить им жизни.

Она понимала, что ей и самой не мешало бы поторопиться, но какая-то неведомая сила, словно приковала её к месту. Укрывшись за чьим-то развалившимся сараем, она видела, как, схватив под руки упирающуюся женщину, соседки уводили несчастную в сторону леса. То была мать Петра, и от сердца немного отлегло, но не мешало бы подумать о себе.

Очень скоро в деревне не осталось ни души, по крайней мере, так казалось Лесе. Все, кто мог, ушли. Кто-то спрятался. Маленький отряд, вооруженный вилами и косами, притаился где-то между рощей и селом, чтобы в случае чего, преградить дорогу воинам хана. Хотя всё это казалось Лесе бессмысленным. Кровавые картины прошлого снова живо встали у неё перед глазами.

- Мы не воины, - вспомнила она слова, которые сказал своим людям в поле старейшина, - мы не воины, а жаль...

Топот. Топот конских копыт приближался. Она зажмурилась и стала горячо молиться. Мысли путались, и она снова и снова повторяла одни и те же слова. Она просила пресвятую Деву пощадить невинных и укрыть их от меча врага. Она молилась о детях, о женщинах и о мужчинах. Она молилась о том, чтобы по этой земле больше никогда не текла кровь, хотя понимала, что это вряд ли возможно. И всё-таки странное умиротворение разлилось в душе.

- Укажите мне путь, - сказала она, обращаясь, сама не зная к кому.

- Смотри, - шепотом ветра ответили предки, и она открыла глаза.

По сельской дороге ехал небольшой отряд во главе с молодым воином. Волчьи хвосты мерно покачивались на меховых шапках, и уже не оставалось никаких сомнений в том, что в деревню ворвались враги. Молодой воин, видимо, был самым главным. Он отдал приказ своим людям, и те, недовольно проворчав что-то, разъехались по селу.

Взор Леси приковал ещё один мужской силуэт, его было очень сложно разглядеть в сгустившихся сумерках. Этот воин скакал плечом к плечу с волчьим атаманом, так, словно они были родные братья. И превосходство его над остальными явно читалось в тоне и жестах, с которыми обращался к нему главный. Отряд как раз миновал хлев, в котором укрылась Леся.

Лицо воина полностью закрывал шлем, и невозможно было определить ни внешность, ни возраст. И всё же Леся неотрывно следила за ним сквозь маленькую щёлку меж прутьями сарая.

Но минуту спустя ей пришлось прекратить это занятие. Словно почувствовав, что за ним следят, воин обернулся в Лесину сторону. И девушка испуганно отпрянула от стены, затаив дыхание.

Скоро откуда-то послышался душераздирающий женский крик. Знать, псы поганые обнаружили кого-то из прячущихся. Крик стал громче, к нему присоединились другие голоса, и Леся поняла, что далеко не все успели уйти в лес.

Воины ускакали куда-то вперёд, видимо, учуяв запах добычи, и перед Лесиным взором открылся пустой двор. В конце двора стоял покосившийся забор, увитый виноградом. Потом небольшой отрезок открытой местности, за которым в темноте виднелся лес. С этого края села быстрее всего можно было добежать до лесу. И девушка поняла, что это её шанс.

Жалобный писк у самой стены привлёк её внимание. Двое мальчуганов, первому из которых едва ли исполнилось десять, испуганно жались к сараю. Младший плакал, а старший всеми силами пытался утихомирить брата.

- Вот горе-то, - всплеснула руками Леся, - ведь не бросишь их здесь одних, а с ними далеко не убежать. Но ведь не оставлять же их псам на потеху.

Она уже хотела тихо окликнуть детей, но в этот миг во двор въехал враг, тот самый, у которого шлем закрывал лицо. Сердце Леси оборвалось. Воин заметил мальчиков, и она поняла, что уже ничем не сможет им помочь. Она зажала рот рукой, чтоб не выдать себя рыданием, когда воин подъехал к трясущимся от страха детям.

Соскочив с коня, он схватил их в охапку. Леся пыталась зажмуриться, но глаза упрямо не хотели закрываться. А через миг, они и вовсе расширились от удивления, когда этот неизвестный перебросил мальчишек через забор, указав им в сторону леса. А затем, вскочив на коня, унёсся прочь, уводя своих людей подальше с этого места.

- Не уж то и волку ведома жалость? - подумала Леся, выбираясь из сарая. Где-то за её спиной продолжали рыдать женщины. Слышалась сердитая ругань псов и ржание лошадей.

- Я ни чем не смогу им помочь. Мне надо в лес, - сказала сама себе Леся, но, развернувшись в прямо противоположную сторону, устремилась на шум людских голосов, прячась под заборами и стараясь никому не попасться на глаза.

По деревне рыскали волки, грабили дома, хватали и вязали тех, кто попадался под руку, преимущественно это были женщины и молодые девушки, и ещё юнцы, у которых только-только ус начал пробиваться над верхней губой. Таким же был и Лесин любимый, прошлым летом, когда орда дошла почти до самых западных границ... тем самым летом, когда она была такой беззаботно счастливой. Тем летом, когда ещё не знала, что видит его, возможно, в последний раз. На глаза Леси навернулись слёзы. Ведь этих несчастных, наверно, тоже кто-то любит.

Сейчас глупые мальчишки вели себя подчёркнуто развязно, демонстрируя никому не нужное мужество и всё сильнее действуя на нервы захватчикам. Одному Богу было известно, почему те до сих пор не перерезали им глотки. Убитых пока нигде не было, но надолго ли?

Вдруг сердце Леси кольнуло знакомое чувство - помесь страха, презрения и ненависти. Волков оказалось намного больше, чем она думала, увидев сквозь щель сарая небольшой отряд. Волки были повсюду, и в их толпе она разглядела древнего врага.

Волчьи хвосты на вылинявшей шапке. Ржавый арбалет, уж не тот ли, из которого он выпустил стрелу в спину её отца? Костлявые руки с грязными ногтями на длинных пальцах, те самые, которыми он душил её названую сестру... Катруся, Катрусенька, что он сделал с тобой?

В темноте невозможно было разглядеть, но все эти детали живо стали перед глазами. И мерзкая улыбка над гнилыми зубами. Он и сейчас улыбался, плюнув в лицо рыдающей девчонке. Леся отвернулась. Сердце пылало ненавистью. Хотелось прыгнуть на него, вцепиться в шею, и душить, душить, пока эта мерзкая лживая улыбка не исчезнет с лица, выцарапать глаза, вырвать клочья волос...

От ненависти она почти не могла дышать. И в этот миг, затмив ненависть, одна простая мысль пронзила её насквозь. Ведь если здесь её древний враг, значит, где-то неподалёку тот самый отряд, с которым этот шакал дошёл и до её деревни у самых западных границ. Значит, если только их не убили, где-то поблизости могут быть и пленники, те, которых захватили прошлым летом. Всего лишь год прошёл.

Стараясь дышать ровно и мыслить трезво, Леся вгляделась в лица врагов, и некоторых из них узнала. Она видела их ещё тогда, прячась в зарослях лопуха у бегущего по долине ручья. Она видела их в тот день, когда схватили Катрусю. Она думала, что глядела тогда только на сестру, но память запечатлела всё в мельчайших деталях.

Гружённые награбленным добром, ведя за собой невольников, и продолжая грабить по пути, волки не могли слишком быстро пробираться на восток. Возможно, где-то ближе к южным границам к ним присоединялись другие отряды, но как бы там ни было, весь переход занял около года.

Где-то в степи догорали сторожевые костры, волки не потрудились даже их потушить. Где-то там за этими кострами раскинулся волчий лагерь, и где-то там, возможно, её любимые, те, которых она так долго искала, быть может, до них рукой подать.

Леся попыталась прислушаться к собственному сердцу. Что же делать? Как сделать единственно правильный выбор.

- Они близко, - сказало сердце, и эти слова стали решающими в том поступке, который она совершила секунду спустя.

Огородами бежала девушка, такая же русоволосая и невысокая, как сама Леся. Девушка бежала быстро, петляя меж кустов, время от времени она исчезала среди трав, а потом снова появлялась и бежала, бежала, так, словно от этого зависела вся её жизнь. Собственно говоря, так оно и было. За девушкой по пятам гнался всадник на чёрном коне. И сколь бы проворна она ни была, сразу становилось понятно, что долгой эта погоня не будет.

Девушка споткнулась о качан капусты и, не издав ни единого звука, кубарем покатилась в овраг.

- Не шевелись, - Леся мигом подскочила к онемевшей от ужаса беглянке, - и если спасёшься, помолись Пречистой Деве о моей душе грешной.

На этих словах она выскочила из оврага, почти под самым носом у чёрного всадника, и, не оглядываясь, быстро пошла вдоль тропы.

- О ком молиться. Как звать-то тебя? - послышался за спиной приглушенный шепот.

- Молись о рабе божьей Александре, - был ответ.

- Спасибо тебе, - заплакала спасённая девушка, глядя вслед безумной, - до конца жизни тебя в своих молитвах не забуду...

Но Леся уже не слышала этих слов. Она нарочно подпрыгнула, так, чтобы преследующий смог разглядеть в темноте её светлую льняную сорочку. И побежала, стараясь подальше уйти от того места, где оставалась предыдущая жертва страшного всадника. Она бежала, но не слишком быстро, быстрее колотилось её сердце, выпрыгивая из груди.

- А правильно ли я поступила? Не совершила ли ошибки роковой? - обгоняя друг друга, в такт сердцу стучали мысли в висках.

Но вскоре думать о чём-либо было уже слишком поздно - грубые руки оторвали её от земли, а для верности тяжёлый кулак ещё и обрушился на неё сверху. В голове ужасно запекло. Леся почувствовала, как что-то горячее и липкое растеклось по лицу, так и не поняв, что это кровь.

- Ведь стану такой же кривоносой, как и ты, выродок! - всхлипнула Леся, прежде, чем от боли провалиться в багровую темноту.

Мир постепенно приобретал форму. Она открыла глаза и увидела над собой розовое рассветное небо. Кто-то смоченной в утренней росе травой вытирал запёкшуюся кровь с её лица. Она напрягла зрение и увидела печальное лицо односельчанки.

- Бедная ты моя, - послышался знакомый мужской голос. Повернув голову, она поняла, что лежит на коленях Петра.

- Где мы, - прошептала Леся.

- В волчьем стане, - вздохнула женщина.

Леся попыталась встать.

- Поспи немного, - ласково сказал Петр, но ей было не до сна. Мутным взглядом обводя сидящих, она поняла, что ноги Петра закованы в железные кандалы, тяжёлая цепь соединяла его с сидящими вдоль деревянного частокола другими пленниками. У входа дремал вооруженный до зубов охранник.

- Что случилось? Почему ты здесь? - спросила она, глядя в покрытое синяками лицо, - и что с остальными?

Из рассказа Петра она поняла, что с момента, когда в поле её настиг чёрный всадник, прошло почти два дня. На рассвете первого подоспел небольшой казачий отряд, и завязалась бойня. Село удалось отстоять, и лишь немногие, подобно ей, попали в плен. Но он, Пётр, вместе с другими, погнался за отступающими, не зная, что в степи псы устроили засаду, и тоже оказался в плену.

- Говорил я тебе, уходи в лес, - сетовал он, - эх сестрёнка, неужели так трудно было послушаться.

- Трудно, - промолчала Леся в ответ.

Она заметила, как кулаки Петра сжались, да так, что костяшки побелели. Проследив за его взглядом, она увидела старого волка, на котором и места живого не осталось. Всё лицо его, руки и плечи покрывали татуировки. Старик не был похож на воина.

- Колдун, - перекрестилась сидящая рядом с Лесей женщина.

Колдун плевался и ругался, пытаясь дотащить до ближайшего шатра двух упирающихся девушек. В одной из них Леся узнала свою сестру.

- Катруся, - прошептали губы. И из глаз покатились горючие слёзы. Теперь она знала, что не зря проделала весь этот путь, не зря подвергала опасности свою жизнь, не зря рисковала и ещё не раз рискнёт. Катруся была жива. И как бы глупо это не звучало, вместе они смогут выжить, вместе они обязательно найдут выход.

Словно услышав её призыв, Катруся обернулась и вскрикнула. Оцепенев от увиденного, пленница послушно пошла за стариком, не отрывая глаз от сидящей на траве Леси, пока не скрылась за пологом шатра.

- Это невольницы из западных земель, - сказала женщина, - говорят, их псы вот уж год за собой по белу свету волочат.

- Это моя сестра, - сказала Леся.

О том, что жизнь в неволе не мёд, вскоре ей довелось узнать не понаслышке. Вот только она и подумать не могла, что всё будет настолько плохо. С пленными обращались хуже, чем с последними псами. Многие из них вскоре умерли от недоедания и болезней. Многие из тех, кто выжили, тоже мечтали о смерти, как о последнем избавлении. Вскоре её разлучили с Петром. Мужчин и женщин держали отдельно. И хотя она не была закована в кандалы, но находилась под неустанным надзором. А в душу всё чаще закрадывалась безысходность.

Из женщин было выбрано несколько для того, чтоб готовить еду и прислуживать воинам. В основном это были самые слабые и хрупкие, которых не приходилось опасаться. Зная нравы руссов, волки не рискнули снять цепи с более сильных. Не ровен час, доведённая до отчаяния пленница огреет кипятком дерзнувшего тронуть её врага, или заколет спящего его же мечом, отомстив за убитого брата или мужа, и не особенно заботясь о собственной жизни. Терять то им было нечего.

А потому тяжёлые вёдра таскали бледные от усталости и дрожащие от каждого окрика девушки. Те, которых матери с детства лелеяли, берегли, как зеницу ока и прятали по домам. Да, видно, не уберегли.

Среди их числа оказалась и Леся.

Сидя ночами в шатре, они пели тихие грустные песни да плакали над горькой судьбой. Но Лесе было не до слёз. Днём она изучала лагерь, стараясь запомнить каждый угол, каждую прореху в частоколе на случай, если ей удастся бежать. И всё мечтала добраться до Катруси. Увы, такой возможности ей пока не представилось. А пока что она внимательно прислушивалась к речи волков, стараясь разобрать их слова. Следила за постовыми, отыскивая слабинку в характере в то время, как они следили за ней. Так, один из стражей любил выпить, а другой - вздремнуть на посту, третий - потискать невольниц. Но Лесе на ум не приходило, как это можно использовать с выгодой для себя.

Всё чаще и чаще воины возвращались в лагерь с награбленным, но без пленников. Теперь они просто не брали невольников - в лагере не было места.

Немного выучившись языку, Леся узнала, что этот отряд хан передал своему наследнику. Где находился сам наследник - оставалось загадкой. Девушка подозревала, что, скорее всего, этим хановым щенком был тот самый молодой воин, которого она видела во главе небольшого отряда, ворвавшегося в их село. Тогда он, наверное, в очередном походе, продолжает грабить и убивать её соплеменников.

А пока что, в отсутствие хозяина, власть в лагере делили Колдун и Лесин заклятый враг, последнему она старалась не попадаться на глаза.

Все мысли девушки были заняты побегом. Радость от того, что она отыскала сестру, вскоре сменилась печалью. Ведь ей так и не удалось ничего узнать о судьбе любимого. Может, Катруся знает?

В минуты отчаяния она поглядывала на зелёный пузырёк с ядом, кулоном висевший у неё на шее. Яд дала ей Иштар, но Леся не видела ему применения. Разве что руки на себя наложить, но нет, она не сделает этого. Зачем тогда вообще было жить?

Как-то в лагерь прискакал гонец, и псы возликовали от радости. Как оказалось, наследник и его брат возвращались из удачного похода. И значит, пора готовить пир. Лесю передёрнуло от отвращения.

- Волчья радость - наши слёзы, - сказала одна из невольниц, - хоть бы напились быстрей, и не добрались до нас.

Работы действительно прибавилось. Они трудились с рассвета. А на закате Леся в изнеможении упала на свой набитый соломой тюфяк, понимая, что не сможет подняться, даже если от этого будет зависеть её жизнь. Тем не менее, предстояло ещё прислуживать победителям за ужином.

В вечерних сумерках затрубили горны.

- Наследник приехал, наследник приехал, - закричали волки, падая ниц и отбивая поклоны. - Слава наследнику и его брату!

Сквозь створки шатра она увидела въезжающих в открытые ворота всадников. Она не ошиблась. Это был действительно тот самый воин, которого она видела в деревне, весь увешанный золотом с самодовольной улыбкой на устах, а с ним и второй, в шлеме, закрывающем лицо.

- Всё-таки, брат, - равнодушно подумала Леся.

И в этот миг тот, кого считали братом, снял свой шлем, презрительно взирая сверху вниз на обступивших его коня подобострастных псов. Светлые волосы, отливая золотом, рассыпались по плечам.

Леся быстро заморгала, понимая, что если сейчас не заплачет, то, наверное, умрёт. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота.

- Это он, - сказала она вслух. И несколько пленниц удивлённо обернулись.

... Он выжил. Он вырос и стал ещё красивей. Из мальчишки, который её любил, он превратился в мужчину, который её предал... Он предал их всех! Как такое могло случиться? Происходящее не укладывалось в голове.

Окаменев и до крови кусая губы, она смотрела, как он ловко соскочил с коня и, обмениваясь дружескими шутками со своими людьми, пошёл по лагерю. Она видела нежность в его взгляде, обращённом на наследника. И это чувство нельзя было спутать ни с каким другим. О, она слишком хорошо знала эти глаза. Одна из невольниц поднесла вино на бронзовом блюде.

- Поприветствуйте Батыра, лучшего воина хана и моего брата, - провозгласил наследник, поднимая кубок, и волчье войско взорвалось одобрительными криками: "Да здравствует, Батыр!".

- Батыр... Значит, вот как тебя теперь зовут, - снова громко сказала Леся, не особо заботясь о том, что о ней подумают другие.

Наследник и его брат скоро скрылись из виду. Леся проводила их взглядом, и без чувств свалилась у входа в шатёр.

В тот вечер победителям прислуживали другие. А Леся пролежала в горячке несколько дней.

- Он предал, - шептали побелевшие губы, - мама, он предал нас, - сказала она склонившейся над ней девушке.

- Она бредит, - одна из пленниц вытирала лоб больной куском влажной ткани, - думает, что я её мать.

- Бедняжка, - протянула другая, жалостливо глядя на Лесю, - как увидела атамана, так и грохнулась о земь. Знать напугал девчонку до смерти.

- Ох, боюсь не выживет, слишком слаба и вот уж четвёртый день в себя не приходит, - сокрушалась третья.

Но Леся выжила. Вместо неё где-то в душе умерла надежда и вера в любовь. Но об этом не стоило знать остальным. На смену любви пришло чувство долга и решимость во что бы то ни стало выполнить данную однажды клятву. Теперь самой главной в её жизни была Катруся. И она знала, что жизнь свою положит, но добудет сестре свободу.

Когда на пятый день она, пошатываясь, вышла из шатра, наследник и его брат давно покинули лагерь. Оставшиеся толковали, что в скором времени к ним прибудет сам Великий Хан, а ещё о том, что он хочет отобрать лучших невольниц, чтоб отослать их турецкому султану вместе с другими дарами.

Среди пленниц витали мрачные предчувствия, многие из них мысленно прощались с близкими и с надеждой на свободу. Лесю же занимали другие мысли.

- Если Катрусю выберут, ей самой во что бы то ни стало надо оказаться в числе избранных. Что бы ни случилось, они должны быть вместе. За эти недели Леся лишь пару раз да и то мельком видела сестру. Но та, казалось, её не узнавала. Катрусю держали в отдельном шатре вместе с тремя другими девушками. Леся смутно догадывалась, что её считали одной из самых красивых и готовили первой показать хану.

Наступила ранняя осень. Ночи становились всё холоднее, хотя днём в степи стояла неимоверная жара. И всё же ночевать в шатре было невыносимо. Бледные пленницы жались друг к другу, пытаясь хоть как-то согреться, и с завистью поглядывали на воинов хана, расположившихся у большого костра.

- Спасибо и на том, что хоть крыша над головой есть, - утешали себя девушки, - остальные вон под дождём мокнут, продуваемые всеми ветрами, да ещё и в кандалах.

Леся не чувствовала холода. Её сердце сковал такой лёд, который не смогло бы растопить пламя даже самого большого на свете костра. Этот холод жёг её изнутри днём и ночью, и, стараясь хоть как-то отвлечь себя, она бралась даже за ту работу, о которой её не просили, чем заслужила ненужное ей одобрение татуированного колдуна.

Как-то, поднявшись с утра пораньше, пленница выскользнула из шатра, минуя дремлющего у входа охранника, и пошла по лагерю, собираясь набрать воды из колодца и умыться после бессонной ночи. Лагерь только просыпался, и никто не обращал на неё особого внимания - воины привыкли к невольницам, постоянно прислуживающим им за столом.

Проходя мимо огороженного частоколом участка, где держали закованных в цепи мужчин, она услышала тихие стоны. Охраны нигде не было, и Леся рискнула заглянуть вовнутрь.

- Воды, воды, пожалуйста, - молил в полубреду один из несчастных узников. Глаза Леси округлились от ужаса, когда она увидела незаживающие раны на его исполосованной плетьми спине. Все предыдущие страдания показались ей детскими игрушками по сравнению с тем, что сейчас приходилось лицезреть. Долго не раздумывая, Леся бросилась к колодцу, и, спустя минуту, уже волокла тяжёлое ведро воды.

- Век не забуду, - умирающий открыл глаза для того, чтобы через миг закрыть их навечно. Леся проглотила тяжёлые слёзы и быстро прочитала последнюю молитву, но со всех сторон уже слышались другие голоса, просящие лишь об одном.

- Воды!

- Воды...

- И мне.

- И мне, сестрёнка!

Все они в эту минуту были её братьями, и отцами, и любимыми, и даже детьми. Леся носилась от одного к другому, стараясь никого не пропустить, по пути вытирая грязным рукавом не прекращающие литься слёзы.

Ведро быстро опустело. Она уже хотела бежать за следующим, но в это время грозный окрик пригвоздил её к месту. Закусив губу, Леся обернулась и увидела идущего к ней стража, да не кого-нибудь, а своего древнего врага.

- Ты что себе позволяешь, презренная? - змеиная улыбка коснулась кривых губ, и Леся пожалела о том, что успела выучить язык этого шакала. Казалось, причинять страдания было его излюбленным занятием. И всё же, девушка изо всех сил попыталась изобразить непонимание и для пущей убедительности наивно захлопала ресницами.

- Маленькая дрянь! - звонкая пощёчина чуть не сбила её с ног. Леся пошатнулась, но удержалась, даже не выронив из рук ведра.

Загремели цепи, сжались кулаки, и среди невольников волной покатился возмущённый шепот. Будь они свободны, сейчас бы схватились за мечи, и от старого шакала мокрого места не осталось бы. Ей самой безумно хотелось удушить его цепью, которой были прикованы пленники. Что ж, она могла бы попытаться, тем самым вызвав ненужную ярость на головы бедных страдальцев. Ведь волчье отродье непременно отыграется на ни в чём не повинных людях. Нет, она не станет так рисковать.

Проглотив ненависть, Леся сделала жалостливое лицо, пытаясь изобразить раскаяние, что получалось у неё довольно плохо.

- Понимаете, я хотела напоить вон того пленника, но пока ходила за ведром, он умер, - прошептала Леся на ломаном волчьем языке.

Казалось, эта новость принесла шакалу неимоверное удовольствие.

- Твоё счастье, - расхохотался уродливый старик, больше ты никого не успела напоить?

Леся неистово замотала головой.

- Ну что ж, - в воздухе просвистела ещё одна звонкая оплеуха, - я сохраню тебе жизнь, но сегодня ты будешь наказана за свою дерзость!

На сих словах он поволок её к выходу. Леся молча отсчитывала тумаки, которые старый пёс отвешивал ей по дороге, и прикидывала в уме, скоро ли сойдут синяки. Она и понятия не имела, куда её тащат.

Лагерь наполнился привычными звуками: лязгом оружия, скрипом цепей, руганью и смехом, и шумом степных ветров. Но неожиданно всё замолкло. Сначала Леся не обратила на это особого внимания - уж слишком сильно болели рёбра. И очнулась только тогда, когда обнаружила себя одиноко стоящей посреди моря согнутых спин.

Все воины, молодые и старые пали ниц перед въезжающим в широко открытые ворота всадником. То был исполинского роста мужчина средних лет. Если не считать того, что у него была срезана одна бровь, он был, бесспорно, красив. Так думала Леся первую секунду, пока не взглянула в чёрные, темнее ночи, глаза, и не поняла, что это сам дьявол. В них не было ничего человеческого, только холодная расчётливая жестокость, вскоре сменившаяся похотью, когда он заметил Лесю. Ей было почти семнадцать, но до сих пор никто из мужчин не позволял себе так смотреть на неё. От этого взгляда по спине пополз мерзкий холодок.

- На колени, дрянная девчонка! - услышала она откуда-то снизу. У самых её ног валялся старый шакал, и Леся поняла, что это шипение принадлежит ему.

Но падать на землю и отбивать поклоны было уже слишком поздно. Всадник подъехал к ней и подцепил пальцем за подбородок, заглядывая в лицо. Леся широко открытыми глазами уставилась в глаза самой смерти и подумала, что, видно, пришёл её последний час. От этой мысли на душе почему-то стало удивительно легко. Конец страданий. Значит, скоро она увидит маму, ту самую первую, родную. И Леся улыбнулась собственным мыслям, слишком поздно спохватившись, что эта улыбка действительно может стоить ей жизни.

- Встань, - пробасил всадник, обращаясь к распростёртому на земле старому псу. Тот поднялся, дрожа всем телом и бросая убийственные взгляды на невольницу, вызвавшую гнев господина на его плешивую голову.

- Приведёшь её сегодня ко мне, - распорядился великан.

- Слушаюсь, мой господин! - проскулил пёс, снова падая на земь, и, на этот раз, увлекая за собой остолбеневшую Лесю.

- Встаньте, мои храбрые воины, - крикнул всадник.

- Да здравствует Великий Хан! - раздалось отовсюду.

Для Леси так и осталось загадкой, почему Господин орды въехал в ворота лагеря один. Было ли это его собственной прихотью или на то имелись другие веские причины. Как бы там ни было, он на несколько часов обогнал свою свиту. А ближе к полудню к холму, на котором был разбит лагерь, стали подъезжать обозы, лошади, груженные тяжёлой поклажей, личная охрана, прислуга. Были среди прибывших и женщины, большей частью наложницы да невольницы. Но внимание всех привлекли богато украшенные носилки с высоким шелковым балдахином, которые несли четверо рабов. Из-за шелковой занавеси показалась тонкая женская рука в золотых браслетах. Неизвестная гостья подманила к себе одну из невольниц, отдав приказ приготовить ванну. Как рассказывала потом девушка своим подругам, под балдахином скрывалась женщина неописуемой красоты, явно из волчьего племени, одно лишь странно - у незнакомки были ярко-зелёные глаза, и она хорошо говорила на языке руссов.

По лагерю пошёл слух, что вместе с ханом прибыла его дочь, принцесса орды и родная сестра наследника. Леся попыталась прикинуть, может ли этот визит что-то означать для её дальнейших планов, но ни одна мысль надолго не задерживалась в голове. Сейчас её больше заботила собственная участь. Как же неосторожно она попалась на глаза хану! Впрочем, в том не было её вины. Скорее, это жестокий каприз судьбы. Но, как бы там ни было, её заметили, а это означало, что надо впредь быть дважды осмотрительной в своих поступках.

Ближе к вечеру хан решил поразвлечься и отобрать наложниц для гарема турецкого султана, которому присягнул на верность. Что ж, он готовил достойный подарок своему покровителю - в этот вечер в шатёр привели самых красивых пленниц. Их заводили по одной, и перед тем, как старый шакал потащил к хану Лесю, она успела заметить, как другой страж вывел оттуда её сестру. Лицо Катруси не выражало абсолютно ничего, так, словно происходящее и вовсе её не касалось. Ни отчаяния, ни гнева, ни тени печали или обиды на нелёгкую долю. Только странная бледность разлилась на прежде румяных щеках. От этой бледности да ещё от отрешённого взгляда Лесе стало не по себе. Она окликнула сестру, но та даже не обернулась.

А тем временем, Леся сама уже стояла посреди богато убранного шатра, испуганно озираясь по сторонам.

- Волосы - чистое золото, глаза - цвета неба весеннего, а губы - как сахар, - приторно вещал древний враг, словно тряпичной куклой, вертя ею в разные стороны. - Эта девушка - достойный подарок султану, мой господин.

- Я оставляю её себе! - Рявкнул хан, который, казалось, до этой минуты вообще не проявлял никакого интереса к происходящему. От неожиданности Леся чуть не подпрыгнула до самого потолка. Видимо, такого же страху нагнал этот крик и на старого шакала.

- Как будет угодно Великому Хану, - дрожащим голосом проговорил он.

- Пошёл вон! - ещё раз прикрикнул хан, пинком выталкивая из шатра своего слугу. После чего схватил за руку, стоящую, словно каменный курган в степи, девушку и швырнул её на меховое ложе.

- Раздевайся! - без обиняков заявил хан.

- Нет, - сами собой проговорили Лесины губы. И она удивилась, какая спокойная твёрдость прозвучала в её голосе. Но вместе со словами в голове волчком завертелась и другая мысль:

- Пришёл мой смертный час...

Второй раз за этот день она приготовилась к смерти, но вместо этого хан ухмыльнулся.

- Ты что, со мной играть вздумала, маленькая ведьма?

В руках хана блеснуло остриё ножа. Леся инстинктивно отпрянула в сторону, и великан двинулся за ней, словно охотник за добычей.

- Хочешь играть? Поиграем! - проговорил он почти таким же елейным тоном, как минуту назад старый шакал, только вместо подобострастия в голосе хана Леся прочла явную угрозу. Она как раз прикидывала в уме, сможет ли проскользнуть между приближающимся врагом и тяжёлым сундуком в тонкую щель, открывающуюся в ткани шатра, но в этот миг у самого входа послышались встревоженные голоса.

- Мой господин, прибыл гонец. Дело не терпит отлагательств.

- Да я вас на куски изрублю, - взревел хан, хватая свой боевой топор, - насажу ваши головы на колья, и вороньё выклюет глаза лживому псу, посмевшему потревожить хана!

На сих словах он выскочил из шатра с явным намерением исполнить обещанное.

Тяжело дыша, Леся опустилась на пол, пытаясь преодолеть дрожь, охватившую всё тело. На сей раз, страшная участь её миновала. Но надолго ли? Тихо капали минуты. Минуты превращались в часы ожидания. Она не знала, сколько времени прошло. Но когда луна дошла до середины неба, девушка перестала бояться. И в этот миг в шатёр вошёл угрюмый страж. Не говоря ни слова, он взял её под локоть и отвёл к другим невольницам.

Ещё не веря собственному счастью, Леся принялась озираться и с изумлением увидела своих подруг, испуганно забившихся в самый дальний угол.

- Почему вы здесь? Разве вам не надо прислуживать на пиру?

- Не будет никакого пира, - дрожа от страха, проговорила одна из пленниц.

- Не будет?

- Нет. Наследник мёртв.

Эта весть громом среди ясного неба прокатилась по лагерю, повергла в уныние верных хановых псов и в суеверный ужас невольников. Гонцу она стоила жизни. Господин задушил его на месте, как только тот, запинаясь от волнения, передал страшную новость. Сам же хан вскочил на своего коня и умчался в ночь в сопровождении трёх молчаливых охранников.

Не веря собственным ушам, Леся до самого рассвета прошагала из одного конца шатра в другой, пытаясь успокоить разбегающиеся мысли и действуя на нервы остальным пленницам.

Наступило хмурое осеннее утро. Казалось, жизнь в лагере остановилась. Не было слышно привычных звуков, ни смеха, ни криков, даже птицы перестали петь.

Лесю одолевали противоречивые чувства. С одной стороны она должна была возликовать - единственный сын хана пал в бою, а это значит, что вражеское войско обезглавлено. Но всё равно, она не могла радоваться смерти, как таковой, даже если это была смерть врага.

Смятение закралось в душу, и возросло во сто крат, когда сквозь створки шатра, она увидела въезжающую в лагерь похоронную процессию во главе с ровно сидящим на своём коне ханом. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

- Хан гордится своим сыном, - услышала она шёпот стражников, - наследник достойно сражался, и предки рады будут его принять, - говорил один воин другому.

И у Леси в душе зашевелилось некое подобие жалости к погибшему, по которому никто не пролил ни слезинки.

- Какие странные люди, - думала Леся, глядя, как воины готовят огромный погребальный костёр, - они умеют убивать, но совсем не умеют плакать.

Однако вскоре от её жалости не осталось и следа. Среди тех, кто пришёл проститься с наследником, был и лучший воин хана, именуемый Батыром. Когда-то он носил другое имя, и сердце его было верно другим. Сейчас это не имело значения. Для Леси он стал врагом, таким же волком, как и все остальные, молча стоящие у погребального костра. Если бы над павшим сыном зарыдал отец, Леся, пожалуй, смогла бы отыскать в себе хоть каплю сочувствия. Но, глядя на слёзы того, кого она больше жизни любила, девушка чувствовала лишь глухую тяжёлую злость, тихо поднимающуюся из глубины души.

День клонился к закату. А Леся не знала, куда себя деть. Мудрее всего было, подобно другим невольницам, притаиться в глубине шатра и переждать надвигающуюся бурю. Попадись она под горячую руку кому-нибудь из впавших в отчаяние воинов хана, подобная дерзость могла бы дорого стоить. Но смутная тревога гнала её вон из шатра.

Леся вышла наружу в надежде, что ей удастся увидеть Петра или как-нибудь добраться до Катруси, пользуясь всеобщим смятением. Она прекрасно знала, где держат её сестру. У входа в намёт, где обособленно от других жили прекраснейшие из невольниц, как и прежде, стояло двое стражей. А сейчас появился и третий. Он стоял спиной к Лесе, но одет был иначе, чем остальные. На нём красовался богатый кафтан, обшитый красным атласом и подбитый мехом с высоким воротником, на левом боку в золотой портупее висела сабля. Большую шапку украшали лисьи хвосты.

Леся присела поодаль и, прихватив пустой казан, принялась неистово чистить в него большой подсолнух, изображая занятость. А сама из-за ветвей засохшей облепихи наблюдала за происходящим.

Тем временем, богато одетый воин что-то зашептал на ухо стражу. Наверное, кто-нибудь из знати прибыл, - подумала Леся. А охранник согласно кивнул и шагнул в шатёр.

У девушки перехватило дыхание, когда страж вывел оттуда не кого-то, а саму Катрусю. И она чуть не утратила дар речи, увидев, как слабая улыбка осветила лицо сестры. Пришедший за пленницей воин, обхватил её за плечи и отвёл в сторону. Леся не слышала, о чём они говорят. Видела только, что этот разговор взволновал Катрусю. И она еле удержалась на ногах, схватившись за руку врага.

- Врага! - чуть было не вскрикнула Леся, - О Боже, что творится в этом мире? Её сестра, единственная и любимая, за которой она, Леся, не жалея собственной жизни, бросилась в самое логово волков, водит дружбу с одним из этих проклятых. А может, это не просто дружба?

Ей захотелось встать и убежать, а лучше сразу провалиться под землю. Но в это время один из охранников окликнул стоящих:

- Эй, Батыр! Пора и честь знать! Возвращай невольницу, пока нам не влетело!

- Батыр, - имя острым осколком повисло над головой. И Леся вскочила на ноги в тот самый миг, когда тот, кого называли Батыром, обернулся.

Знакомые синие глаза пронзили её насквозь. В них было горе, вскоре сменившееся гневом, затем заблестели слёзы. И Леся поняла, что не сможет уйти. Она даже не могла сдвинуться с места, а просто стояла, окаменев, и следила за тем, как обратно в шатёр уводили Катрусю. Батыр двинулся к ней.

Почти стемнело. Не говоря ни слова, они стояли и смотрели друг на друга, разделённые колючей веткой засохшего дерева.

- Это всё-таки ты, - наконец произнёс тот, кого наследник считал своим братом, - больше всего на свете я надеялся, что никогда не увижу тебя здесь. Хотя твоя сестра говорила, что ты повсюду мерещишься ей. А я не верил. Она сама себе не верила.

В его голосе не было ни злости, ни нежности. В его голосе не было вообще ничего. В нём была одна пустота. И вокруг тоже. Куда-то делись люди. Птицы, звуки. И Леся поймала себя на мысли, что она и сама исчезает, растворяясь в этой внезапно наступившей тьме.

- Я думал, что никогда тебя не увижу, - прошептали губы напротив, - оно бы и к лучшему, но видит Бог, и дня не прошло, чтобы я не вспоминал о тебе, Леся.

Откуда-то взялась нежность. На один короткий миг всё стало прежним. И голос, и имя и слова, и они. Исчез лагерь, исчезли волки, стражи и невольники, и горе и страх. Было только звёздное небо над головой. И нежность, от которой разрывалась душа.

- Любимая, - его рука потянулась к ней сквозь колючие ветви. Сухие шипы оцарапали кожу, но он не чувствовал боли. И тонкая струйка крови окрасила тяжёлый перстень с изображением полумесяца.

- Любимый, - отозвалось сердце.

- Предатель, - сами собой сказали губы. И развернувшись в обратную сторону, Леся побежала, задыхаясь от подступающих к горлу слёз.

Забившись в самый дальний угол шатра, она не сомкнула глаз всю долгую ночь. Она не думала ни о чём, только перед глазами, словно не прилетевшие сны, кружились полузабытые воспоминания, зелёные поляны, пшеничные поля, журчали ручьи, и слышался голос, зовущий её по имени, такой знакомый, такой родной. Она зажимала ладонями уши, но голос не исчезал. И от этого не куда было деться до самого рассвета, когда она провалилась в тревожный и короткий, похожий на обморок, сон.

Столб искр с треском поднялся в небо, унося с собой душу падшего воина. Колдун, облачённый в невиданное одеяние из перьев и разноцветных лент, трижды ударил в бубен. В степь выпустили боевого коня погибшего царевича. Сквозь дым, разъедавший глаза, она видела Батыра, взявшего под уздцы благородного скакуна.

Где-то далеко, на продуваемом всеми ветрами холме брат наследника зарылся лицом в лошадиную гриву и зарыдал на всю бескрайнюю степь. Больше никто и никогда не посмеет сесть на это совершенное создание, не раз спасавшее жизнь господина. Леся вспомнила свои детские мечты о крылатых лошадях. И сейчас ей казалось, что белоснежный жеребец, набирая скорость, уносится из пожелтевшей степи прямо в розовое закатное небо, туда, где нет ни вражды, ни войны, в небо, которому неведомо горе.

Леся отвернулась, пытаясь смахнуть с ресниц непрошенные слёзы.

- Ты плачешь? - спросила одна из подруг.

- Просто дым.

- Дым, - согласно кивнула та, - все мы прячем сегодня слёзы счастья, но нам не грешно. Ты ещё молода, и не знаешь, какая доля нас сегодня минула. Ещё совсем недавно, когда умирал хан или сын хана, вместе с ними к предкам отправляли жену, слугу, оруженосца и нескольких невольниц, чтобы прислуживать хозяину, так же, как это было на этой умытой слезами земле. Слава нашей заступнице Пречистой Деве, те времена минули. Многие из волков отвернулись от древних Богов, даже хан. Говорят, этого потребовал султан и обернул в свою веру самого владыку орды, и наследника, и кой-кого из знати. Нам неведом их Бог, но сегодня мы могли бы гореть на погребальном костре вместе с царевичем.

- Да все они проклятые язычники, - скрежетнул зубами Пётр, разминая затёкшие ноги, - Служить этому псу ещё и на том свете христианин не станет, уж лучше сразу в пекло!

Леся удивлённо обернулась на голос друга.

- Ты свободен? Как такое могло случиться?

- А ты не рада, сестрёнка? - усмехнулся Пётр.

- Не будь жесток! Конечно, рада!

На самом деле ей хотелось броситься на шею Петру и плакать, плакать от разрывающих душу противоречивых чувств, плакать, пока в глазах не останется слёз, но сил не было.

- Ведь ты давно мне братом стал, - тихо прошептала Леся, и слабая улыбка коснулась губ. Она вспомнила Катрусю и Дару, и ту последнюю ночь в таборе, когда, порезав палец острым ножом, она смешала свою кровь с кровью молодой цыганки. Судьба отняла у неё родных братьев и сестёр, зато щедро наградила назваными.

Голос Петра еле доносился сквозь треск горящих веток и гул ветра. Мысли Леси гуляли где-то далеко.

- Сегодня близ полудня в лагере чуть не стало одним мертвецом больше, - говорил Пётр, - вместе с царевичем и удушенным гонцом на тот свет едва ли не отправился Колдун.

Пётр умолк, бросив настороженный взгляд на отрешённую Лесю. Но удивлённые женские возгласы заставили его продолжать:

- Так вот, как только в лагерь привезли покойника, к нам за частокол сунул свой длинный нос Колдун. Этот старый шайтан вознамерился перерезать горло паре-тройке наших парней, чтоб они как заведено у волков отправились на тот свет за наследником. Будто гонца-бедолаги ему мало.

Ну, первым делом грязный шакал приставил нож к моему горлу...

Охваченные ужасом пленницы даже перестали дышать. Но одна из них всё же решилась спросить:

- А что хан? Небось, это он повелел? Разве может быть что страшнее для отца, чем потеря сына. Слава Богу, в гневе нас не тронул.

- Хан? - пожал плечами Пётр, - Грешно смеяться над чужим горем, но так ему, собаке, и надо. Знали б вы, сколько он русов перебил, и не только мужиков да баб, а даже младенцев в колыбелях. Но речь сейчас не о том. Хан ни с кем не говорит, а всё думы думает. Что до меня, то я не заметил, чтоб он сильно убивался по сыну. Хотя кто их волков разберёт?

Так вот, хан махнул на всё рукой. Оно и понятно. А Колдун с вот таким ножищем, словно волк в курятник, к нам пробрался. И, как сущий волк, зубами своими щёлкает, жертву выбирает. Хотел, гад, нас как свиней порезать. Видать, для своих штук колдовских. Ну, думаю, пора Богу молиться. Может, в последний раз на свет на белый гляжу. Но вдруг, откуда ни возьмись, к нам за частокол залетает вон тот безумный, - Пётр махнул рукой в сторону степи, где в голубоватой дымке всё ещё виднелся стоящий на коленях тёмный мужской силуэт.

Леся прислушалась, а Пётр тем временем продолжал:

- Говорят, что это брат наследника. Имя у него такое заковыристое, каким волки своих детей нарекают. Как бишь его? Батыром зовут? А поглядишь, рус русом. И ничего в его облике волчьего нет. По-нашему речь ведёт, хотя псы перед ним трясутся...

Так вот, этот ханов отпрыск ворвался к нам да и накинулся на Колдуна:

" Ты что, старый, - говорит, - не ведаешь, что брат мой правоверным был? И что он уже в пределах Аллаха, облечённый славою, вместе с ангелами Творца всего сущего прославляет? И что нет нужды ему ни в рабах, ни в невольниках?"

Хотел Колдун на своём настоять. Да этот чудной так тряхнул старого шакала, что из того чуть дух не вылетел. А затем Батыр велел освободить нескольких пленных, мол, мы ему в подмогу нужны. А для чего, пёс его знает? Сказал, позже растолкует. И говорил он с нами не как волк, а как брат. Странные дела на белом свете вершатся. Мне, правда, один из невольников, из тех, что раньше нас здесь сидят, нашептал, что это не волчий сын, а пленный рус с земель западных. И чтоб мы ухо востро держали, ибо он предателем обернулся. Кровь христианскую пускал, и наследнику в вечном братстве поклялся.

Леся не дослушала. Она молча отошла от толпившихся позади воинов невольниц, так, что никто не заметил. Она ничего не слышала, кроме шума ветра, несущего вдоль степи колючее перекатиполе и ничего не видела, кроме огромного орла, тёмной тенью парящего в высоком небе. Она перестала чувствовать боль и сама не поняла, как очутилась за пределами лагеря.

Немного придя в себя, Леся обвела взглядом бескрайнюю степь. На краю высокого каменного валуна сидела женщина.

В голову закралась мысль о бегстве, но пленница быстро отмела её. Бежать было некуда. Кроме того, в лагере оставалась Катруся. И даже если ей самой удастся подальше отойти в степь, рано или поздно её хватятся и поймают, а, поймав, жестоко накажут.

Вздохнув поглубже, девушка направилась в сторону незнакомки, разрываясь между любопытством и осторожностью. Скоро до неё донеслись сдавленные рыдания. Закрыв лицо ладонями, женщина плакала, и парчовая накидка, закрывавшая её с головы до пят, вся промокла от слёз. И тут до Леси дошло, что это и есть та самая тщательно скрываемая от глаз людских царевна, прибывшая в закрытых носилках вместе с ханом. Леся хотела уже повернуть назад, но вдруг незнакомка подняла голову, и в самую душу заглянули большие изумрудные глаза.

Бежать назад не имело смысла. Кроме того, хотя и против воли, девушку тронуло это ни чем неприкрытое, молчаливое горе, которое дочь хана не хотела, а может, не могла ни с кем разделить.

Пленница подошла и присела рядом с плачущей.

- Как тебя зовут?

Леся вздрогнула от неожиданности, когда царевна обратилась к ней на родном наречии, чистом, словно прозрачные ручьи, журчащие по склонам Карпат.

- Леся, - наконец ответила девушка, и царевна, грустно улыбнувшись, склонила на бок голову, проведя рукой по золотистым Лесиным волосам.

- Ты очень похожа на мою мать, - тихо сказала женщина, - на нашу мать, такой, какою она была в твои годы. А Нариман почти не знал её...

Царевна замолкла. Из изумрудных глаз скатились две крупные слезы.

- Ничего, теперь они вместе. И никакие силы, даже жестокая воля моего отца, не смогут их разлучить.

Царевна почти по-детски шмыгнула носом и сказала:

- Прости, я не представилась, меня зовут Велимира.

- Разве ты не дочь хана? - изумилась Леся, забыв и о страхе и о должном почтении, которое должна бы проявить к венценосной особе.

- Этим именем нарекла меня мама. Она была такой же пленницей, как и ты... Как и я, - вздохнув, добавила она. - Отец зовёт меня Майра. Но через месяц я, скорее всего, получу ещё одно новое имя. Меня вознамерились отдать в жёны султану османов, но если бы Нариман остался жив, то защитил бы меня.

- Нариман? Наследник? - уточнила Леся.

- И мой брат, - прошептала та, что называла себя Велимирой. Раскрыв ладонь, она показала Лесе маленький медальон с изображением Божьей Матери, - его последний подарок.

- Но как? - Леся непонимающе посмотрела на Майру, царевну волков с зелёными глазами лесной русалки.

- Он знал, что я христианка и покрывал меня перед отцом. У Наримана было золотое сердце. Он никогда не забывал, что в наших венах течёт ваша кровь, кровь нашей матери. Уж я старалась, чтоб он об этом помнил. В скором времени мой брат должен был стать ханом. Тогда бы он нашёл пути, как прекратить войну. Хотя наши люди только и умеют, что воевать, но эта вечная вражда измотала оба наших народа. О, мы бы ушли на Восток. Там за Волгой наши вольные земли, на которых пасутся большие стада. Мы бы научились возделывать землю и собирать её плоды. Там бы воины забыли о битвах. Нариман прекратил бы войну с народом нашей матери. Он смог бы! Он клялся мне, а теперь его нет... Нет! Наследник пал!

И Майра снова зарыдала. Не зная, как её утешить, Леся задала вопрос.

- Разве у хана не было других наследников?

- Только дочери, - утирая слёзы, отвечала принцесса. - Восемнадцать жён моего отца, которых он взял после матери, рожали одних дочерей. Все знают, что это проклятие старого колдуна, которого отец зарубил, когда тот предрёк ему бесславную гибель. Да не на поле брани, а в собственном шатре. Тот колдун никогда не ошибался и, умирая, проклял отца дочерьми. Поэтому он, как зеницу ока, берёг Наримана.

- А где сейчас твои сёстры?

- Не знаю? - пожала плечами Майра, - кого-то продали в Персию, Сирию, Рим. Кто-то из них прислуживает воинам. А матерям их и того хуже. Отец поклялся, что каждую, родившую дочь, будь то принцесса или простая наложница, он отдаст солдатам для утех. Он никак не может простить своих жен за то, что они не принесли ему желанных сыновей. Хотя, пока был жив Нариман, всё было не так уж плохо, несчастные могли надеяться на избавление, зная о доброте будущего хана. А теперь мне даже страшно думать о том, что завтра со всеми нами будет.

- Но тебя хан любит больше остальных. Тебя встречают везде радушно, носят в золотых носилках, принцессой почитают...

- Лишь потому, что я - дочь женщины, родившей Великому Хану сына и кровная сестра наследника. Впрочем, моя судьба предрешена. Не сегодня-завтра меня отправят в Константинополь. Я повторю судьбу моей матери, став одной из многочисленных жен, я никогда не познаю любви и не прижму к груди родившихся сыновей, не увижу, как они растут.

- А ты не думала бежать? - внезапно вырвалось у Леси. И девушка слишком поздно спохватилась о том, можно ли доверять принцессе подобные мысли. Но та, казалось, не заметила неловкой заминки, продолжая вертеть в дрожащих руках медальон, подаренный братом.

- Бежать? Куда? Ты погляди на моё лицо. Разве русы признают меня своей? Для них я навсегда останусь дочерью волка, разорившего их землю, убившего сыновей и пленившего дочерей.

Лесе нечего было ответить. Она молча глядела в далёкую степь. А несчастная принцесса продолжала шептать в темноту имя погибшего.

- Но разве брат твой не был таким же, как отец? Разве не проливал он кровь твоих единоверцев?

В зелёных глазах вспыхнул огонь. А взгляд, метнувшийся в сторону Леси, был подобен молнии.

- Только в бою! - горячо возразила принцесса. - Только защищаясь. Но сам он никого не убивал и не брал пленных, и, как мог, сдерживал своих людей, хотя не в силах человека превращать волков в кротких овец. Ведь он же был не Бог, а наследник. Сын хана, доблестный воин и будущий повелитель орды. Таким его знали все, и выбор этот сделали за него другие. Он должен был казаться достойным титула Владыки до тех пор, пока отец не передал бы ему знамя и жезл правления. И никому неведомо, как разрывалось его бедное сердце, когда трубили в рог перед очередным походом. О! Никто не знал настоящего Наримана! И никто не понимал моего Наримана! Только его несчастная сестра да верный Батыр!

- Батыр? - эхом на знакомое имя отозвалась Леся и почувствовала, как где-то в груди защемило от боли.

- Батыр - названый брат моего Наримана, - пояснила принцесса, а значит, и мой брат. Никто не знает его настоящего имени, а то, что он сейчас носит, получил в бою. Помнится, весь прошлый год смерть по пятам ходила за бедным Нариманом. И вот теперь настигла. Тем летом он чуть не утонул в Дунае, когда молодая невольница бросилась с обрыва в реку. Он кинулся за ней, а сам-то плавать толком не умеет. Хорошо, что один из пленных пришёл на подмогу и чудом вытащил обоих. Тогда в благодарность Нариман взял его своим оруженосцем, а позже, когда парень доказал свою верность в бою, нарёк Батыром. Сама не знаю как, но брат мой открыл сердце неизвестному врагу, который должен был бы его ненавидеть, а волею судьбы стал другом. Да нет, не другом - братом. Ты видела друзей Наримана молча стоящими у костра, но только брат может так убиваться по брату, - принцесса указала рукой в степь, где всё ещё, как неприкаянный, бродил Батыр, - и я счастлива, что в миг, когда мой Нариман в последний раз взглянул на небо, с ним рядом был по-настоящему близкий друг... Вот только я не знаю, что теперь будет с Батыром. Отец считает его преданным слугой, но я не думаю, что друг Наримана способен предать своих братьев и свой народ. Его сердце навеки останется верным брату, но не хану волков.

Посторонний шум заставил прервать беседу, и девушки испуганно обернулись. Со стороны лагеря к ним с немыслимой скоростью приближался небольшой отряд во главе со старым шакалом.

- О, моя Госпожа! - льстиво воскликнул слуга, сгибаясь в глубоком поклоне, Вы живы? А мы так волновались! Эта мерзавка не причинила Вам зла?

- Эта милая девушка развлекла меня беседой, - промолвила принцесса, брезгливо отодвигаясь в сторону от грязного старика.

- Вас призывает отец. Прошу Вас, пойдёмте, не будем гневить Великого Хана.

Велимира в последний раз обернулась, чтоб поглядеть на юную пленницу, напомнившую ей горячо любимую мать. А в сердце Леси навсегда запечатлелись блестящие от слёз изумрудные глаза принцессы Майры, её несломленная гордость. И этот разговор в сумеречной степи, снова перевернувший что-то в душе, размывший границы между добром и злом, любовью и ненавистью, истиной и ложью, подобно вечерним сумеркам, соединяющим день и ночь в одной необъяснимой палитре таинственных красок.

Больше они не встретились. На следующий день Велимиру отправили в Стамбул, и неумолимый отец сопровождал её до самого моря, где посадил на корабль, снабдив богатым приданым, служанками да невольницами. А Леся вернулась в лагерь, чтоб доиграть свой последний аккорд в сложной драме капризной судьбы.

......................................................................................................

Плач и рыдания не стихали в шатре до самой глубокой ночи. Уехал хан, уехал Батыр, а вместе с ними в неизвестность увезли и нескольких пленниц из Лесиного села. Среди оставшихся были сёстры и подруги невольниц, предназначавшихся в дар Османскому султану.

Разделяя всеобщее горе, Леся всё же благословляла небеса за то, что злая участь миновала Катрусю. Пока что миновала.

Дни тянулись бесконечно долго. Но в середине осени в лагерь прискакал гонец. Леся не обратила на это особого внимания, жизнь её проходила без перемен. Она как раз помешивала похлёбку в огромном котле, подумывая, не влить ли туда яду, полученного от цыганской провидицы. Конечно, подобное могло бы стоить ей жизни, но с другой стороны она уже начала сомневаться, не случилось ли ошибки в словах безумной Иштар. Пока что она никому не успела помочь, даже самой себе. Любимый потерян для неё навсегда. Остаётся Катруся, хотя будущее сокрыто серым туманом безнадёжности. Всё, что случилось, представлялось Лесе сплошной чередой неудач. Разве могут цыганские боги рассчитывать на помощь горемычной пленницы, которая даже не вольна над своей судьбой.

От этих мыслей её отвлёк взволнованный голос одной из подруг по несчастью.

- Я только что подслушала разговор гонца с Колдуном, - скороговоркой тараторила запыхавшаяся девушка, - меня отослали прислуживать им за столом, а глупым псам и невдомёк, что я понимаю, о чём они толкуют. Я нарочно встала поближе, притворившись, будто поправляю миски, а потом ещё и вернулась, сославшись на то, что в мехах закончилось вино. Ну не разумница ли я?

- Хорош хвалится, разумница! - оборвала прибежавшую старшая из невольниц, - лучше поведай скорее, зачем гонец прибыл?

- А гонец прибыл затем, чтоб передать глупым псам волю хана. Говорят, Старый лис надумал снова жениться, чтоб восстановить своё семя и получить наследника. Да только невеста не из волчьего племени, а из русов. Толкуют, мол, над ханом проклятие висит, а какое, никому не ведомо. Вот и приглядел он себе среди нас девицу, как две капли воды похожую на ту, что родила ему когда-то наследника. И теперь, презрев законы крови, что у них у волков испокон веков существуют, женится он на бедной невольнице, а союз этот сам Владыка Царь-града благословил.

Догадываясь о том, на кого пал выбор хана, Леся проглотила комок ужаса. Ох, не в добрый час попалась она на глаза Владыке орды. А пока остальные пленницы всё гадали да раздумывали, кто ж она такая, эта невеста ханова, девушка незаметно ускользнула, намериваясь найти Петра и испросить совета у своего брата названого. Она то не знала ещё, что Петра вместе с парой других парней под видом прислуги забрал с собою Батыр.

- А вот и наша птичка, - Леся вздрогнула и обернулась на визгливый женский голос. Недалеко от неё, уперев руки в боки, стояла укутанная в шелка волчица. Хотя у неё были такие же, как у славянок, светлые глаза и не слишком тёмное лицо, Леся сразу поняла, что перед нею - хищница Юдифь, дикая и жестокая, несмотря на то, что в венах её текла такая же, как у Леси, кровь.

Юдифь была тринадцатой женой Великого Хана, тринадцатой по счёту и единственной, оставшейся в живых после того, как Властелин Орды сменил её на новую. Оставалось только гадать, как ей удалось выжить при непомерной жестокости хана... Но говаривали, что причиной тому была её великая преданность, а так же хитрость и расчётливый ум.

Когда муж перестал призывать её к себе в шатёр, Юдифь сумела убедить хана в собственной необходимости и незаменимости. Юдифь проявила себя, как великолепный стратег и опасный враг для соперниц. Впрочем, хана не особо заботило последнее. Он полностью доверял Юдифи, когда дело касалось женщин.

Хотя у волчьего Господина не было гарема, как у султана османов, всё же имелись многочисленные наложницы и, время от времени, появлялись новые жены, имён которых он не помнил никогда... Главенствовала над всеми этими несчастными Юдифь. Она сама подбирала женщин, занималась их воспитанием и внешним обликом, и сама же следила за тем, чтоб ни одна из них надолго не задерживалась возле хана, подчас проявляя небывалую жестокость. Говорили так же и о том, что на руках её кровь не рождённых младенцев. Да мало ли о чём толковали. Сейчас это уже казалось не важным. Юдифь неотвратимо приближалась, да не одна, а с вооруженными до зубов стражниками.

- Попалась, птичка, - елейным голосом протянула она, облизывая пухлые губы, и указала тонким пальцем на застывшую у колодца Лесю.

Леся и опомниться не успела, как двое дюжих волков схватили её под руки белые и утащили в другой шатёр, в коем она доселе не бывала. В шатре, извиваясь, кричала женщина, которую куда-то уводили другие стражи. Женщина была вся в дорогих браслетах, в янтарях и жемчугах, да только под глазами у неё были круги такие, словно она семь ночей к ряду спать не ложилась. Бросив на Лесю испепеляющий взгляд, она разразилась небывалым проклятием на волчьем наречии. Лесе не трудно было догадаться, что оно адресовано ей. В руках блеснуло лезвие ножа, угрожающе направленное Лесе в грудь. Но вскоре безумную выволокли из шатра, и наступила долгожданная тишина. Леся осталась совсем одна. Вот только выйти наружу она не могла у самого входа застыло несколько стражей.

Вскоре появились служанки. Они не были ни из руссов, ни из волков, и с удивлением разглядывая их тёмные лица, Леся призадумалась, уж не вырвал ли хан им языки, потому как на все расспросы они только молча пожимали плечами.

Служанки выкупали Лесю в золотой бадье, натёрли её кожу душистым маслом и нарядили в невиданное одеяние из шёлка и парчи. После чего, всё так же не говоря ни слова, бесшумно покинули шатёр. И хотя Леся порой просто таки захлёбывалась от ужаса, ей приятно было ощущать себя чистой, и она с брезгливостью переступила через гору грязного тряпья, бывшего некогда её платьем.

- Попалась, птичка, - сказала сама себе девушка, обречённо разглядывая золотую клетку - свой новый шатёр.

Конечно, вместо соломенного тюфяка в углу возвышалось меховое ложе с целым ворохом атласных подушек. И Леся невольно поёжилась, представляя, что совсем недавно здесь спала её предшественница. У входа, как и прежде, стояли стражи.

- Попалась, птичка, - всхлипнула Леся, и, кажется, твоя песенка спета.

Тем не менее, угнетённое расположение духа очень скоро покинуло её, вместо того, чтоб предаваться унынию, пленница стала размышлять над своим нынешним положением в поисках новых лазеек и ходов к желанной свободе.

Больше всего на свете она желала поговорить с Петром, но его вот уж второй месяц не было в стане. Она старалась избегать мыслей о Батыре, неясность и неизвестность приводили в отчаяние. Конечно, разговор с Майрой, сестрой наследника, пролил свет на некоторые обстоятельства, приведшие к тому, что Лесин любимый присягнул на верность волку. И всё же он продолжал грабить и убивать её соплеменников. Многие из несчастных, находящихся сегодня за частоколом, были взяты в плен Батыром. Этого Леся не могла ни понять, ни простить.

К концу второго дня Лесю охватила паника. Её не выпускали из шатра чаще одного раза в сутки, да и то под строгим конвоем. Утром третьего в её новое жилище вошла Юдифь:

- Радуйся, Леи-сян, твой господин скоро прибудет в стан. Боги благословили тебя, ибо Великий хан избрал тебя в жёны. Ты родишь ему нового наследника и преумножишь славу королевской крови.

От этих слов Лесю бросило в жар. Она с отвращением поморщилась, услышав своё имя, произнесённое на волчий манер.

- Да я скорее умру, чем рожу сына хану, - хотелось завопить, что есть мочи. Конечно, эти слова не предназначались для ушей хановой змеи.

- Вижу, эта радостная весть повергла тебя в дрожь, дитя, - улыбнулась Юдифь, - ты должна научиться скрывать своё счастье, иначе можно поплатиться. Вокруг много завистниц, которые мечтали бы оказаться на твоём месте. Вот хотя бы бедняжка Замира.

Юдифь говорила о предыдущей жене хана, и Леся подумала, что если эта женщина произнесёт ещё хотя бы слово, то она накинется на неё и задушит на месте.

Тем временем, Юдифь продолжала рассказывать о её великолепной участи, о том, что Леся должна делать, чтобы угодить хану. Девушка безмолвно вглядывалась в пространство перед собой, ненавидя тот день, когда появилась на свет. Юдифь приходила каждый день, и с каждым новым приходом чаша терпения пленницы переполнялась, а отчаяние возрастало.

Однажды в полдень затрубили в горны. Из-за толстых створок шатра до Леси донеслись возгласы: "Да здравствует, хан!". И бедная невольница, зарывшись в подушки, зарыдала над горькой долей. Вскоре снаружи послышались тихие шаги. Девушка вскочила, быстро утёрла слёзы и попыталась принять невозмутимый вид, думая, что это снова идёт Юдифь.

У входа послышались знакомые голоса, и через миг в шатёр вошёл Пётр. От неожиданности Леся чуть не вскрикнула, а потом, заливаясь слезами, бросилась на шею другу.

- Тебя впустили? Но как такое возможно? - всхлипнула несчастная.

- Батыр постарался, - выдохнул Пётр, размыкая объятья Леси и ставя её перед собой, пытаясь разглядеть получше, - брат наследника действительно нашего племени. Он не тот, за кого себя выдаёт, и в этом наше счастье.

Леся хотела объяснить, что осведомлена гораздо лучше, чем думает Пётр, но тот не позволил ей вымолвить ни слова.

- Я рассказал ему, что в стане томится моя сестра. И хотя не в его власти освободить тебя, но он дал мне специальную бумагу да ещё перстень наследника. И вот я здесь, никто из стражи не посмел остановить меня, но я и представить не мог, что всё настолько плохо, сестрёнка. Мы знали, что хан присмотрел себе новую жену, но я не думал, что это будешь ты.

Батыр задержался в пути и пребудет только через три дня, а послезавтра хан замышляет устроить свадебный пир.

Сердце Леси оборвалось. Куда-то делись и слёзы, и слова. Тем временем, Пётр зашептал ей в самое ухо:

- У нас мало времени - я не успею всего тебе рассказать, и не успею поговорить с Батыром прежде, чем ты достанешься хану.

Наследник с названым братом готовили переворот, но смерть царевича разрушила все надежды. В то время, пока мы сопровождали принцессу Майру до самых Греческих Ворот, Батыр поделился с нами своими замыслами и заручился нашей поддержкой... Но теперь всё это потеряло смысл. Я много опытнее его и в силу того, что сегодня время против нас, решения принимаю сам.

У нас не остаётся выбора, Леся. Ты должна убить хана. Это может быть только женщина, на которую пал его выбор. Никто из нас не подобрался к нему настолько близко, чтобы усыпить его бдительность. Это надо сделать ночью после свадебного пира, когда псы захмелеют и уснут, и хан призовёт тебя в свой шатёр. Тогда их легче будет одолеть. Помнишь, ты говорила, что разбираешься в травах? Скажи, какие тебе нужны для приготовления яда. А если не сможешь, я раздобуду тебе кинжал... Дальше, если будет угодно святым Небесам, мы с парнями завершим начатое тобою, освободим всех, кого удастся, и ещё глотнём вольного ветра. Не думай больше ни о чём, я позабочусь о твоей сестре и о нашем отступлении. Мы разработали план, но без твоей помощи нам не дано его свершить. Помоги, сестрёнка. Убив хана, ты откроешь для всех нас путь к свободе...

Говорящий и не заметил в начале, как Леся медленно попятилась назад. Но, прочитав ужас в расширенных синих глазах девушки, Пётр пожалел о сказанном. Он знал, что она ещё слишком молода, чтобы убивать. Пусть даже речь идёт о смерти врага. Он помнил, что и сам трясся от страха перед первым боем. Что уж говорить об этой маленькой хрупкой девчонке.

Увы, он не мог позволить себе ни жалости, ни простого человеческого сочувствия. От его твёрдости зависели жизни многих, от её злости - смерть одного.

- Ты должна убить хана, - с нажимом произнёс Пётр, и хорошенько встряхнул одеревеневшую Лесю, - или ты хочешь делить с ним ложе? Родить ему наследника, который, как и отец, будет убивать русов? Он вернётся в наши деревни и убьёт тех, кого ещё не успели вырезать волки... Он вернётся и сожжёт дома твоих друзей и родных, которые любили тебя и оплакивали твою гибель. И это будет твой сын, Леся, кровь от крови твоей. Он будет жесток, и ты не сможешь согреть его душу. Ты не прижмёшь его к груди и не дашь ему имени. Потому что как только он огласит своим криком этот мир, тебя бросят на потеху волкам, и их грубые, грязные руки разорвут твоё тело! И ты умрёшь, понимая, что приумножила зло на этой земле. И принесла скорбь многим. Ты умрёшь, и всё из-за того, что однажды проявила слабость и не смогла поднять руку на волчье отродье, погубившее тех, кого ты любила.

Леся слушала слова Петра и не слышала их. Перед её внутренним взором возникло бледное лицо цыганской провидицы, и совсем иные слова загремели в голове. Смысл сказанного когда-то давно, в затерянном в лесной глуши убежище колдуньи, постепенно проникал в затуманенное сознание. И Леся поняла, что всё, случившееся с нею, было заранее предрешено силами, стоящими неизмеримо выше её собственной воли. Её вели к этому долгие месяцы, и она не сможет свернуть с дороги или сделать шаг назад.

- Вспомни о своей сестре, - тихо добавил Пётр, - она здесь, в этом стане. Я говорил с твоей Катериной, она помнит и любит тебя, а ты можешь дать ей свободу.

Дрожащая детская рука коснулась обожжённых степными ветрами губ Петра.

- Не надо больше слов, - еле слышно прошептала Леся, - я сделаю то, о чём ты просишь. Я убью хана.

К следующему вечеру поглядеть на невесту пришёл сам Владыка Орды. Стараясь выказать расположение, которого не было и в помине, Леся смиренно опускала глаза, слабо улыбалась и не проронила ни звука, когда хан с самодовольным оскалом вздумал ощупать прелести своей будущей двадцатой жены. Впрочем, он не мог овладеть нею до бракосочетания, этого не позволяла его новая вера и привезённый из Константинополя мулла. Ведь хан желал, чтоб его наследника признавали османы.

По требованию Юдифи девушка вымыла ноги господина своими волосами в серебряном тазу, и когда хан расслабился и разомлел на шелковом покрывале, Леся робко попросила разрешения выйти из шатра и глотнуть свежего воздуха. В ответ послышалось нечто, похожее на одобрительную отрыжку, после чего хан моментально захрапел, оглушая громовыми раскатами перепуганных охранников.

Скрыв омерзение, Леся выскользнула из шатра и устремилась в степь, не обращая внимания на охающую Юдифь, исполняющую при ней роль стражницы.

Пока Юдифь сетовала на холод и, на чём свет стоит, кляла неблагодарную невольницу, которая возомнила себя царицей и, забыв о её, Юдифи, доброте, заставляет мёрзнуть на ветру, Леся громко восхищалась красотами южной ночи. Кружилась и смеялась среди пожелтевших трав. И, отбежав подальше в степь, искала в бледном лунном свете ядовитые цветы и коренья, необходимые для приготовления смертельного отвара.

Девушка силилась вспомнить рецепты, которые когда-то, настороженно грозя пальцем, поведала ей Бабушка Рута, но на ум всё время приходили только целебные снадобья. Однако, как следует погрузившись в глубины собственной памяти, Леся, наконец, нашла то, что искала.

Следовало торопиться. Спустя час, Леся, стараясь не дышать, обмахивалась небольшим букетом, которому суждено было превратиться в смертельное оружие, которое она направит против Владыки Орды.

Пузырёк с ядом, данный провидицей Иштар, всё ещё болтался у неё на шее. Но содержимое его было непригодным. Слишком насыщенный зелёный цвет был причиной того, что эту отраву невозможно было влить ни в один напиток, без риска быть уличённой в злодеянии. Она не сможет заставить хана выпить подозрительную жидкость. При всей своей алчности и похотливости предводитель волков был чрезвычайно подозрителен, иначе он не смог бы так долго продержать в руках посох правления.

Теперь ей предстояло приготовить своё собственное зелье на основе полученного от цыганки. С утра не выспавшаяся Леся потребовала себе котёл с водой и развела небольшой костёр прямо посреди шатра, ссылаясь на то, что ей необходимо выкупаться в отваре из благовонных трав, дабы стать ещё желанней дл Великого Хана. Как ни странно, никто не посмел ей перечить.

В обед пришла служанка, и Леся трясущимися руками спрятала в потаённом уголке листья и пузырёк с изумрудным ядом. Хан намеревался показать мать будущего наследника своим псам. Лесю вывели на широкую поляну, где уже собралось изрядное число людей, среди волчьих кое-где мелькали испуганные лица невольников.

- На колени! - рявкнул старый шакал, который до этого момента жался поближе к хану. Хан упивался собственным превосходством. Лесю швырнули на землю, и если до этого момента девушка ещё сомневалась в принятом решении по поводу участи супруга, то теперь от её сомнений не осталось и следа.

- Сегодня, мои храбрые воины, ваш хан исполнит волю богов, о которой ему поведал его слуга и ваш жрец, - хан сделал нарочитую паузу, а колдун, беззубо улыбаясь, выступил вперёд, - Сегодня Великий хан снизойдёт до брака с презренной рабыней, ибо от этого союза родится Великий сын, который прославит вас, мои волки. Укроет славой ваши знамёна, наполнит золотом сундуки и обагрит кровью врагов ваши сабли. Он будет ещё отважней, чем полёгший на бранном поле мой первый сын. В венах нового царевича будет течь королевская кровь и, смешиваясь с кровью презренной невольницы, она сделает его неуязвимым. Не смущайтесь, дети мои, кровь врагов, текущая в жилах моего сына поможет ему проникать в их мысли, постигать их планы и как в открытой книге читать все страхи в их сердцах. Враг, которого понимаешь, наполовину побеждён. И пусть трепещут русы, да свершится возмездие!

На сих словах хан рванул к себе перепуганную Лесю, срывая с неё одежду. Леся задохнулась от ужаса. Но кто-то сильный в тот же миг бросился ей на помощь. Обернувшись, она увидела перекошенное от злости лицо Петра, который, стиснув зубы, пытался защитить её от руки врага.

Хан прорычал проклятие, и вскоре двое стражей уже тащили мятежника с явным намерением зарубить его заткнутыми за пояса топориками.

- Заверши начатое, - прошептали у самого Лесиного лица окровавленные губы Петра.

- Мой господин, - упав на колени, взмолилась Леся, - это мой брат и он не знал ваших законов. Прояви милосердие, прости глупца и пощади его жизнь, прошу не ради себя, но заклинаю именем твоего будущего наследника!

- Ты не смеешь просить ни о чём, безумная, - схватив Лесю за волосы, хан хорошенько тряхнул её, да так, что из глаз градом покатились слёзы, - но сегодня я не позволю никому испортить праздник. Закуйте его в кандалы и отведите к другим рабам! Я разберусь с ним позже!

Утирая слёзы, девушка заставила себя улыбнуться хану. Если она желает исполнить задуманное, то должна изо всех сил стараться выглядеть покорной.

После полудня в волчьем стане снова затрубили в рог. В лагерь с небольшим отрядом въехал Батыр.

- Ты как раз успел на пир, мой мальчик, - приветствовал его хан, - Сегодня я покажу тебе свою новую жену. Я приказал ей прислуживать нам за трапезой, и ты сможешь, как следует, разглядеть её.

Весь день Леся держалась мужественно, стараясь ни коим образом не проявлять истинных чувств. Но, перешагнув порог огромного шатра, где хан собрался трапезничать, она чуть не расплескала содержимое глиняного горшка с горячей снедью. В горле застрял комок. Глаза обожгли слёзы. По правую руку от хана сидел Батыр.

- А вот и она, ну, что скажешь? - гоготнул хан в сторону гостя и затолкал за щёку жирный кусок мяса.

Батыр ничего не сказал. Потемневшие глаза насквозь пронзили невесту Владыки Орды, рука потянулась к сабле и яростно сжала её рукоять. С лица схлынула краска, в миг превратив лучшего воина хана в бледную тень его самого.

- Ну-ну, мой мальчик, - похлопал его по плечу хан, - вижу, за эти месяцы ты превратился в настоящего волка, так что даже самый лакомый кусок с моего стола вызывает у тебя праведную ярость, - хан кивнул в сторону стоящей у порога девушки.

- А ведь когда-то ты сказал бы, что она одной с тобою крови и назвал бы её сестрой. Но не переживай, Батыр, эта девка русов, хоть и с горячим нравом, но покориться мне нынешней ночью и родит нового наследника, такого же, каким был твой брат. Открою тебе секрет, что мать царевича была вылитой копией этой невольницы. Да и тебе, мой верный пёс, не мешало бы подыскать кого-нибудь. Ведь ты уже доказал свою преданность в боях, а потому я подарю тебе невольницу, чтоб ты мог поразвлечься этой ночью.

Батыр всё так же молчал.

А Леся отвела взгляд, пытаясь совладать с собой.

- Бараньи мозги, как вы и хотели, мой господин, - сладко протянула она, ставя пышущее паром блюдо перед сидящими и стараясь не смотреть вовнутрь горшка.

Пожалуй, она слишком перестаралась, наклоняясь перед ханом, потому как в тот самый миг, когда глиняный горшок коснулся парчовой скатерти, разостланной на земляном полу, хан схватил её за руку и рывком усадил к себе на колени.

- Это блюдо пахнет лучше того, что ты поставила передо мной, - шершавый палец оцарапал нежную кожу шеи. Хан пошевелил широкими ноздрями, вдыхая аромат её волос. Леся боялась шелохнуться. Глаза Батыра налились кровью.

- Вы сможете отведать его сегодня ночью, если снизойдёте в своей величайшей милости к вашей недостойной рабыне, мой господин, - улыбнулась Леся и бросила из-под прикрытых ресниц на хана самый сладострастный взгляд, на какой только была способна.

Батыр поперхнулся и зашёлся в иступлённом приступе кашля, больше похожем на переходящий в истерику смех.

- Смотри, к чему привела твоя дерзость, - хан отшвырнул Лесю на пол и задумчиво воззрился на задыхающегося гостя, - тебе не нравятся женщины? Ты прав, Батыр. Им не место за нашим столом. Пошла вон, глупая гусыня!

И отвесив звонкий шлепок, хан пнул свою будущую жену в сторону выхода:

- Надеюсь, ты не разочаруешь меня ночью.

- Я постараюсь, мой господин.

Оказавшись на улице, она попыталась вздохнуть по глубже, но холодный воздух комком застрял в её горле, и Леся поняла, что не может дышать. Её стошнило в двух шагах от шатра хана, и просто чудо, что по близости не оказалось никого из стражи. Она задыхалась от слёз и от отвращения к самой себе и этому мерзкому ублюдку с жирными губами, и ещё к Батыру, молчаливо наблюдающему за происходящим, и к своей глупой любви. Нет, она не умела ненавидеть. Отдав своё сердце однажды синеглазому мальчику на васильковом поле, она не смогла забрать его обратно, не смотря на предательство, на боль потерь и вражду, на непонимание и пролитую кровь невинных, не смотря на то, кем он стал теперь. Она любила его даже сейчас, в двух шагах от неизвестности, а может, смерти.

Дрожь охватила всё тело от кончиков пальцев до кончиков ресниц. Холод и медленно ползущее к западному горизонту солнце. Жизнь замирает на дне души и умирает вместе с пожелтевшим цветком, опустившим свою головку под порывами ледяного ветра. Слышен неясный шёпот, а потом из перевёрнутого неба доносятся чьи-то голоса.

- Мила, - шепчут они смутно знакомое имя, - Мила! Мила!

Мила - это я. Осознание данной простой истины, как гром среди ясного неба, обрушилось на меня где-то между каменным валуном, на котором тоскливо сидела русоволосая Леся и уроком по географии. Красные губы учительницы по слогам произносили моё имя, тонкий палец водил по надписи в классном журнале. Я могла читать по губам, но не слышала звуков. Её слова разбивались о невидимую стену. В моих ушах уныло завывал ветер степей.

- Ми-ла, - произнесли алые губы, и я увидела призрачную цыганку из безвременья, и дым, поднимающийся из большого котла, и сотни мерцающих свечей, - Ты слышишь, Мила, - улыбнулись губы Иштар, - ты здесь, чтобы вспомнить о нас, но не чтобы забыть себя.

... А потом снова была жёлтая степь. Потускневшие глаза Леси впивались в мерцающую даль, моля утешения у безмолвных небес, а может, то были мои глаза.

.......................................................................................................

Кровавое солнце догорело на горизонте. Конечно, добрый художник или мечтательный поэт назвал бы его золотисто-рубиновым, но мои мрачные предчувствия не оставляли сил увидеть красоту. Когда на землю опустились сумерки, зелье было готово. Наливая прозрачную жидкость в маленький пузырёк, Леся нервно отдёрнула руку.

- Ничего, завтрашний рассвет рассеет ужас предстоящей ночи, - сказала она себе, - О Господи, прости мою грешную душу!

Сосуд с ядом мгновенно скрылся в складках её длинного одеяния. Как раз вовремя. Спустя секунду, кто-то отодвинул полог шатра.

- Хозяин ждёт, - робкая служанка нервно переминалась с ноги на ногу у входа, - вы готовы, моя госпожа?

Леся коротко кивнула и вышла вслед за нею в морозную ночь. О нет, она не была готова. Сердце учащённо билось, и чем ближе они подходили к месту, где должна была происходить церемония, ей всё больше казалось, что ещё чуть-чуть - и оно вовсе выскочит из груди.

- Разбудите меня, - взмолилась я, вглядываясь в потемневшее глухое небо.

Пульс стучал где-то в горле. Голова отяжелела. Вскоре девушка совсем перестала воспринимать происходящее.

- Я не смогу этого сделать.

- Уже сделала, - прозвучал где-то в глубине души далёкий голос.

У главного шатра пылали костры. Хан восседал на сгорбленных спинах боящихся шелохнуться невольников. Вернее он восседал на волчьих шкурах, под которыми кое-где виднелись искажённые болью лица людей. Презрительно смерив с ног до головы подошедшую невесту, он отвернулся к слуге, протянувшему ему серебряный кальян и затянулся дымом.

Вскоре появился человек в тюрбане. Хан подал кому-то знак. Из толпы воинов выскочил наш заклятый враг и, прихрамывая, подбежав к окаменевшей Лесе, швырнул её под ноги Хану. Не чувствуя боли, она всё же попыталась подняться и отряхнуть прилипшую к золотистому шёлку пыль.

- На колени! - прошипел в самое ухо Шакал, обдав её своим зловонным дыханием.

Заунывный звон гонга эхом прокатился по холодной степи, и человек в тюрбане быстро затараторил что-то на непонятным языке. Лесе было всё равно. Ничего не видя, она скользила взглядом по самодовольным лицам воинов. Ещё бы, им было чему радоваться, беря новую жену, хан обычно отдавал им для утех предыдущую, что было большой роскошью для изголодавшихся по женскому телу мужчин. Обычно, несчастная не доживала до рассвета. Не удивительно, что бедняжка кидалась на соперницу с ножом. Что касается пленных девушек - они были ценным товаром, и в Константинополе за одну такую можно было выручить целый табун прекрасных лошадей. А потому тем, кто посягал на невольниц, обычно отрубали палец...

- О Боже! Откуда я это знаю! - где-то высоко встрепенулась моя душа, - Ведь мне всего пятнадцать...и...то, что может случиться ночью с Лесей, ни в коем случае не должно произойти со мной!

Видимо, та же мысль посетила и стоящую на коленях невесту, потому что лицо её под прозрачным покрывалом исказилось от отвращения.

- Никогда его мерзкие лапы не дотронутся до меня! - прошептала она себе, стараясь прогнать подступивший к горлу страх! Никогда!

И в этот же миг бритоголовое войско взорвалось одним безумным и радостным воплем, приветствуя своего Господина и его новую, двадцатую жену.

К полуночи свадьба достигла своего апогея. Сквозь десятки пляшущих тел, она пыталась отыскать того единственного, чьё имя навсегда выжигал в её сердце этот венчально-погребальный костёр. И, наконец, смогла разглядеть в темноте его бледное искаженное мукой лицо. Синие глаза мрачно сверлили темноту. Но когда их взгляды пересеклись над вздымающимися в ночное небо языками пламени, они заблестели от слёз.

- Я знаю, что ты ненавидишь меня сейчас, но я никогда не предавала тебя, моя любовь навсегда останется с тобой, чтобы ни случилось. И ты увидишь, ещё до рассвета нас уже не будет в этом волчьем стане. Когда наступит новый день, я снова буду с тобой.

Невысказанные слова так и повисли в дрожащем от мороза воздухе.

- Отведите её в мой шатёр! - приказал Хан, и в тот же миг чьи-то грубые руки оторвали её от земли.

- Пошла! Чего стоишь! Не слышишь, что велено?!!!

Леся в последний раз обернулась, чтоб бросить прощальный взгляд на тающий в багровой тьме любимый образ. Но его уже не было на прежнем месте. Непрошенные слёзы застилали глаза.

- Мне не страшно, мне не страшно! - бормотала она по дороге к шатру, - ну же, собери свою волю в кулак!

Мягкое тепло сотен мигающих свечей успокаивало. Наконец ей удалось сбросить оковы ужаса. Глубоко вздохнув, она заставила себя посмотреть на шикарное ложе, устланное мехами.

- Я смогу, - решительно сказала Леся, убирая с лица прозрачную вуаль. Серебристые волосы заструились по плечам. Подойдя к медному тазу, наполненному водой, она пристально вгляделась в своё отражение.

Роса рассветная,

Солнышко красное,

Сделай лицо моё

Светлым и ясным.

Золото пшеничное, зрелые колосья.

Вы сияньем осветите бедной Леси косы.

Несколько пшеничных зёрен скатились с ладони и упали на медное дно. Лесе вспомнились родные поля, на которых они с Дарой когда-то собирали налитые солнцем колоски.

... Пусть губы станут лепестками розы,

В глазах пусть отразятся небеса,

С ресниц пусть навсегда исчезнут слёзы,

Войди в меня, цветущая Весна!

Бледные розовые лепестки тихо легли на воду.

Песнь соловьиная, нежная, славная,

Сделай меня самой желанною.

Вся сладость - во мне, ведь я - твоя страсть,

В мои, хан, мечтаешь объятья упасть...

На последних словах, девушка скептически сморщила носик, но всё же достала из-под полы подобранный волосок, выпавший утром из бороды её жестокого господина и, осторожно поднеся его к свече, подожгла. Пепел стряхнула в воду. И, зажмурившись, плеснула этой водой себе в лицо.

- Селена, дай света, дай цвета, Деметра!

Дай силы, Диана! Дай мужества, Дана,

Дай нежности, Лада, дай радости, Рада,

Войдите в меня четыре стихии...

- скороговоркой прошептала она, -

...Молись обо мне, Пресвятая Мария...

Последней строчки в заклинании не было, и всё же она от всего сердца произнесла эту последнюю, самую короткую в своей жизни молитву.

Шорох у входа заставил обернуться. На пороге, сжимая в кулаке рукоять меча, стоял он. Не тот, кого в этот час ждала она, но тот, кого всегда ждало её сердце.

Один застывший миг они молча смотрели друг на друга - закованный в броню лучший воин орды, жестокий и беспощадный, не по годам повзрослевший мальчишка и двадцатая жена великого хана, волшебная лесная колдунья с холодным и мстительным сердцем пленницы, маленькая девочка, брошенная под ноги волку.

- Уходи, - прошептала она, хотя сердце молило об обратном.

- Я скорее убью тебя, чем отдам ему.

С улицы послышались чьи-то тяжёлые шаги.

- Уходи, - взмолилась Леся, - Богом прошу! Если сейчас не уйдёшь, нам уже никогда не быть вместе!

Он недоверчиво взглянул на неё.

- И не смотри на меня так. Я не предавала тебя. Найди Петра, он расскажет тебе наш план.

Шаги. Всё ближе и ближе.

Долю секунды сомнение дрожало на кончике его блестящей сабли.

- Клянусь тебе, хан не тронет меня, - девушка и сама поразилась, с какой уверенностью в звенящей тишине прозвучали её слова.

Сомнение рассыпалось в прах. Судорожно глотнув, он в два шага преодолел разделявшее их пространство и сжал в объятьях задыхающуюся от непролитых слёз Лесю.

- Моя маленькая, моя смелая, моя безумная девочка, - прошептал он ей в макушку, - я буду рядом, и если ты позовёшь. Я в миг приду и перережу глотку этой твари.

- Спасибо, - его слова прогнали на миг тревогу и теплом согрели сердце.

А спустя миг она снова была одна посреди большого пустого шатра.

- Как всегда на страже безопасности, а Батыр? - гоготнул где-то рядом подвыпивший хан. И Лесю передёрнуло от этого холодного чужого имени, так не подходившего только что покинувшему шатёр человеку... А хан тем временем продолжал веселиться:

- Не бойся, верный пёс, моей жизни ничто не угрожает! Не уж-то Великий хан не справится с одной маленькой ведьмой? И не таких укрощал, особенно когда при мне мой хлыст!!!

Свистящий звук разрезал ночную тишину, заглушая гул далёкой пляски. Лесю бросило в холодный пот. Тот, кого называли Батыром, ответил что-то невразумительное, но в голосе послышались стальные нотки. А через миг в шатёр ввалился пьяный хан.

Видимо, незамысловатое колдовство подействовало. Какое-то время он молча глядел на стоящую посреди шатра девушку так, словно видел её впервые. Шальная мысль закралась в сердце Леси. А вдруг это пьяное чудовище свалится и уснёт? Тогда всё будет намного проще. Может, и вовсе не придётся никого убивать?

Но следующие слова её законного супруга напрочь разбили хрупкую мечту.

- А ты хороша, - еле ворочая языком, протянул хан. Что-то сверкнуло у его пояса и остриё кинжала завертелось у самого Лесиного подбородка, - такая нежная шея... так бы и сжал её... но отложим наше веселье до утра.

Леся проглотила панический комок.

- Дда... Завтра нам будет весело, о краса моих очей, - его голос срывался на хрип, а Лесе ужасно хотелось зажать пальцами нос. Интересно, что за дряни он наглотался?

- Моей жене не пристало иметь одну служанку, завтра я пришлю тебе ещё двух, а хочешь, трёх? Что скажешь, Лей-сан? Вот только сначала придётся посадить на кол двух-трёх твоих соплеменников, - в похотливом взгляде маленьких заплывших глаз мелькнуло что-то хищное, - уж больно расхрабрились, особенно этот, хромой!

Ужас железными тисками сдавил сердце, когда девушка поняла, кого он имеет в виду. В этот же миг остриё ножа разрезало золотые тесёмки, и верхнее платье скользнуло к ногам, обнажив грудь.

- Какое унижение, - подумала я, - заберите меня отсюда!

Но Леся не думала об унижении, все её мысли сосредоточились на том, как спрятать от хана заветный пузырёк. Ведь ещё один подобный манёвр с ножом - и он непременно разобьётся. И уж тогда ей точно не жить.

- В постель, сучка! - Хан сорвал с себя цветастый халат.

Недавняя похоть в мутных глазах сменилась внезапной яростью.

- Леся, соберись! - стучало в висках. Но, оцепенев от ужаса, она даже не могла сдвинуться с места.

- Ты слышала мой приказ!!! - рявкнул Хан.

Ещё чуть-чуть - и в ход пойдёт плеть, - поняла девушка. Выбора не было. Приходилось действовать наугад. Приклеив на губы елейную улыбку, Леся слащаво произнесла:

- Слушаюсь, мой господин.

Покачивая бёдрами, она прошествовала через весь шатёр и, оказавшись у маленького резного столика, наполнила вином тяжёлый кубок.

- Мой повелитель, - томно изрекла она, - не откажите выпить вместе со мной за пусть не долгие, но сладкие ночи, которые мне, презренной рабе, выпало разделить вместе с грозным и могучим ханом Белой орды. Величайшим воином всех времён и народов...

Последнюю фразу подсказала ей я. И по мере того, как Леся заливалась соловьём, единственная бровь хана всё выше и выше уползала на лоб.

Протянув бокал мужу, Леся обернулась, чтобы наполнить второй, и осторожно вылила в него содержимое пузырька.

- Ты что там делаешь, женщина? - грозно прозвучало за спиной.

- Разбавляю вино водой, мой господин, ибо женщине не пристало пить настолько крепкий напиток, - быстро соврала Леся.

- Я тебе покажу, что значит крепкий! - Хан схватил в охапку ничего не подозревающую девушку и, явно промазав мимо цели, запечатлел на её лице нечто смутно напоминающее поцелуй.

Задохнувшись от спиртных паров и еле сдерживая рвотный рефлекс, Леся всё же заставила себя улыбнуться, украдкой бросая встревоженный взгляд на расплескавшийся кубок с вином.

- У меня на родине, - загадочно проговорила она, - жених и невеста пьют из одного кубка, тем самым соединяя души и тела. Но тот, кто выпьет первым, становится главой семьи.

- Давай сюда, - выкрикнул Хан, на полуфразе вырывая у неё из рук кубок, и одним глотком осушил содержимое, - у меня на родине женщина и рта не смеет открыть без позволения мужа, а если посмеет, ей отрезают язык!

Запнувшись на полуслове, Хан рухнул на землю, всё ещё удивлённо изогнув вверх свою единственную бровь. Затем он хрипел и плевался кровью, пытаясь дотянуться скрюченной рукой до забившейся в дальний угол девушки. Глаза закатились, изо рта хлынула чёрная пена. Изрыгая проклятия и сотрясаясь в конвульсиях, хан никак не хотел умирать. И обезумевшей от ужаса Лесе пришлось накрыть его атласным покрывалом, чтоб не видеть страшной кончины. Спустя пару минут она приподняла окровавленный край. Хан испустил дух.

- Это за маму, и за отца, и за братьев, и за мой дом, и за мою сожженную землю, и загубленные тобою души, и за несчастную сестру Дары, и...

Она не договорила, подавившись собственным всхлипом. Старательно разжигаемое чувство свершенной мести никак не разгоралось. Вместо него на плечи навалилась усталость и совсем ненужная растерянность. Глядя на распростёртое на полу тело, она почти жалела этого глупого и жестокого тирана, так и не ставшего её мужем.

- Ты убил моих близких, - сказала она, - я ненавижу тебя!

Но ненависти не было. Вместо этого в голове стучали слова:

- Я убила человека!

Я убила...

Так просто...

Взяла и отравила собственного мужа в лучших традициях жанра, - попыталась приободрить я откуда-то сверху дрожащую в сыром углу Лесю, но это не помогло. Спустя мгновенье острое чувство страха согнало меня из безопасной высоты в это трясущееся хрупкое тело.

- Я убила... - звучало в голове. И осознание случившегося кипятком обожгло душу, в миг развеяв ощущение нереальности... Я убила... так просто.

Происходящее больше не казалось нелепым сном. Это было на самом деле. Здесь и сейчас. Вместе с лежащим на полу остывающим телом врага и мною, зажатой в углу в теле беззвучно рыдающей белокурой девушки.

Не знаю, сколько времени я просидела вот так на холодном земляном полу. Но вскоре в шатре посветлело. Через несколько часов наступит такой долгожданный рассвет. Лагерь проснётся. И только Богу известно, что готовит нам грядущий день. Пора завершить начатое. Ведь не могу же я, поддавшись собственной слабости, погубить тех, кто этой ночью поверил в меня.

Осторожно переступив через Хана, стараясь не глядеть ему в лицо, подобрала с пола кинжал, которым он ещё недавно играл у моего горла. Это воспоминание уберегло от раскаяния, когда я в последний раз окинула взглядом шатёр. Собрав всё имеющееся внутри оружие и накинув на плечи то, что первым попалось под руку, вышла в безлунную предрассветную тьму.

Где-то завыл пёс. От этого протяжного воя в венах стыла кровь, но стараясь не поддаваться панике, я на ощупь стала пробираться к тому месту, где держали связанных пленных.

- Лесю, це ти? - шепотом спросил Пётр.

- Лесенька! Что он тебе сделал! - чья-то ладонь вовремя подавила слабый Катрусин вскрик.

Дрожащими руками я стала перерезать верёвки, которыми был связан Пётр.

Моих сил хватило только на то, чтоб освободить его одного, после чего нож глухо свалился на землю, застряв в песке.

- Скоро всё закончится, - сказал освобождённый, развязывая остальных. Мне б его уверенность...

- Лошади на привязи у восточного поста, - именуемый Батыром отпустил, наконец, обмякшую Катрусю, - действовать начнёте, только по моей команде и только, когда все доберутся до холма.

- Не учи учёного, мальчик, - Пётр вытащил нож из песка и хорошо отработанным движением крутанул его вокруг запястья, - небось сами не лыком шитые, пять лет на Сечи провёл и не такое видал. Мрачная улыбка осветила его покрытое шрамами лицо.

- Это Ханов нож?

Я утвердительно кивнула.

- Хороший нож, а когда напьётся крови этих псов, станет ещё лучше. Не вечно ж ему честных христиан резать.

- А где сам хан?

- Отошёл к предкам, - несколько пар глаз с изумлением и примесью суеверного страха уставились на меня. Я постаралась отвернуться.

- Боже, что ты натворила! - перекрестилась одна из невольниц. Когда его найдут, перебьют нас всех.

- Туда ему, собаке, и дорога! - успокоил чуть не до смерти перепуганную девушку Пётр, - всё, хватит воздух словесами сотрясать, пора дело делать.

По двое, по трое, пригибаясь к земле они пробирались к холму, вздрагивая от каждого шороха, когда какой-нибудь спящий всхрапывал или переворачивался на бок... Самое трудное было миновать догорающий костёр, у которого покатом лежало пьяное ханово войско. Но вскоре и это препятствие было преодолено. Батыр ещё раньше ушёл вперёд, чтобы сменить на восточном посту стража, а если придётся, отправить вслед за господином.

С того момента, как я выбралась из шатра, мы с ним не перекинулись и парой слов. Но лицо его с каждой минутой становилось всё мрачней, и мне даже казалось, что он старается не глядеть в мою сторону. Почему? Этого понять мне было не дано.

Мы уже были у самого холма. Постовой, которого сменил Батыр, благополучно ушёл почивать, не задав не единого вопроса. Честно говоря, меня удивляла беспечность захватчиков. Разве можно оставлять лагерь на страже всего лишь двух дозорных, один из которых, к тому же, не так давно и сам был в шкуре невольника. Неужели хан думал, что за те обещанные им несметные сокровища, рус и вправду станет торговать жизнью своих братьев. А может, наш дальнозоркий владыка делал ставку на молодость парня, собираясь со временем перекроить его на манер турецких янычар, сделав бездумной и бездушной боевой машиной.

Как бы там ни было, хан жестоко ошибся, хотя вряд ли уже узнает о том. Думаю, самоуверенность наших врагов можно было объяснить ещё и тем, что на этой земле волки мнили себя хищниками, и уж никак не могли предположить, что загнанная в угол жертва сама нападёт.

Нежданный вопль разорвал предрассветную тишину. Беглецы испуганно переглянулись. Взгляды метались между светлеющими небесами и хановым шатром, откуда доносился душераздирающий крик. Медлить более было нельзя, соблюдать конспирацию - не имело смысла. Всё равно через минуту другую исчезновение пленников будет замечено.

- Ой, что будет! - всхлипнула Катруся, но сильные руки Петра, усадили её на спину гнедого жеребца, отправив коня галопом. Я в оцепенении глядела вслед Катрусе, уносящейся в далёкую заснеженную степь. Она бросила на меня прощальный взгляд.

- Вот теперь точно в последний раз, - мелькнула не весть откуда взявшаяся мысль. Не в силах сдвинуться с места, я ловила её ускользающий силуэт, каштановые волосы развевались на ветру, вспыхивая рыжими искрами в лучах восходящего солнца.

- Прощай, - беззвучно прошептали губы Леси. Но было не грустно. Какая-то спокойная радость овладела сердцем, - я вернула тебе долг, мама, - улыбнулась она, и обернулась навстречу разворачивающемуся вокруг неё аду.

Большинство пленников уже скрылось за горизонтом, лишь горстка отчаянных пыталась отбиться от подступающего врага. Пётр отвязывал оставшихся коней, и парни в изодранной в клочья окровавленной одежде угоняли их подальше от лагеря, чтоб обезумевшие волки не догнали беглецов.

Вскоре на белый снег упали первые капли крови. А ещё минуту спустя земля представляла собою одно сплошное кровавое месиво. Протрезвевшие и озверевшие воины хана рубили всех наповал. Хотя большинство из них уже было мертво, подобно своему господину. Не менее яростно отбивались и чуть не падающие от изнеможения бывшие пленники, и сил им придавало лишь то, что терять больше было нечего. Разве что жизнь. А её, единственную, они не собирались отдавать задаром.

В чаду дымного багрового рассвета среди криков и стонов умирающих, я услышала своё имя, и этот голос разбил сковавший меня лёд. Я попыталась разглядеть зовущего, и в этот миг что-то горячее и острое обожгло меня изнутри. В немом удивлении, как давеча хан, я смотрела на кровь, окрасившую мои ладони. Казалось, она была повсюду. Красная пелена застилала глаза, солёный привкус крови был даже во рту.

Падая, я увидела тень моего заклятого врага. Шакал хана приветливо улыбнулся мне, обнажив ряд гнилых зубов. И потянулся к колчану за следующей стрелой.

Мутнеющим взглядом я попыталась проследить, кто станет его следующей жертвой. Ужас понимания сковал гаснущий разум. Смерть задрожала на кончике стрелы, направленной в сердце лучшего воина хана, лучшего парня на селе, самого лучшего и единственного на свете, моего...

- Мама, отец, братья, - перед глазами пронеслась та далёкая окровавленная полуденная степь, оборвавшая детство Леси.

- Это не повторится! Этого просто не может быть!

Я не чувствовала боли, а может, Леся не чувствовала. Откуда и силы взялись. Мир предстал, как в замедленной съёмке. Один застывший миг, когда она бросилась наперерез летящей стреле, поймав её в себя. Над головой просвистел боевой топор, запущенный Батыром. Топор мгновенно достиг цели, и, выпустив свой лук, Шакал сполз на груду тел, с перекошенным от ужаса лицом, вернее тем, что от него осталось.

Мне было всё равно. Не больно и не страшно, только очень горячо внутри. Обломок стрелы одиноко торчал из груди, и я старалась не смотреть на него. Мир становился всё краснее. И тут до меня дошло, что я умираю. Жизнь, такая короткая и яркая пронеслась перед глазами. И я пожалела, что прожила её слишком бессмысленно. А ведь всё могло быть иначе...

- Не бессмысленно, - улыбнулся Ангел, опускаясь рядом со мной, - может, весь смысл твоей жизни, как раз и заключался в том, чтоб поймать эту единственную стрелу, посланную не тебе, но тому, кого ты любишь.

Я смотрела на Ангела, на его сверкающие радужные крылья, нежный сияющий лик и на душе светлело. Мягкое тепло разлилось в груди, и сердце наполнилось счастьем. Мир больше не был кроваво-красным. Откуда-то сверху падали тёплые капли дождя. Я посмотрела вверх и увидела синее небо, синее-синее, как глаза моего любимого. Собственно, это и были его глаза, из них катились слёзы:

- Что ты наделала... - беззвучно прошептали его губы.

- Спасла тебе жизнь, - Почему-то говорить становилось тяжело. Мой синеглазый мальчик зарыдал, как дитя, пряча лицо на моей окровавленной груди.

- Надо бежать, ты ей ничем уже не поможешь! - послышался где-то рядом голос Петра.

- Я не оставлю её одну, - зло прозвучал ответ.

Я попыталась сфокусировать взгляд.

- Когда попадёшь на небо, помолись о наших грешных душах, девочка.

По исполосованной шрамами щеке Петра скатилась скупая мужская слеза.

- Уходи, - прохрипела я, - а то попадёшь туда, раньше меня.

Мир постепенно угасал. Но мне не было страшно, я чувствовала тёплую ладонь Ангела, державшего меня за правую руку. За левую тоже кто-то держался мёртвой хваткой, не желая отпускать.

Я с трудом распахнула ресницы. Синие глаза совсем посветлели от слёз. Капельки дрожали даже на покрытой трёхдневной щетиной щеке.

- Не смей умирать.

- Не упрекай меня в том, что от человека не зависит, - вспомнились мне слова бабушки Руты, - не мы распоряжаемся рассветами и закатами, не мы приказываем светить солнцу и не в наших силах повернуть время вспять.

- Не смей умирать! - он сорвался на крик, - и прекрати умничать! Мне не нужно твоих подачек! Мне не нужно ни жизни, ни любви, если не будет тебя!

Он вскочил на бьющего копытами боевого коня хана. Конь фыркал и пускал из раздувающихся ноздрей пар. Потом была бешенная скачка, свист ветра в ушах и окровавленная степь где-то за спиной.

Я уже не видела его лица, только чувствовала сильные горячие руки, сжимающие слабое тело. И гулкие удары сердца, где-то далеко. Его сердце бьётся, и значит, всё хорошо.

- У тебя не осталось времени, - шепнул мне на ухо Ангел, и я поняла, что это конец.

Я снова увидела покрытое морщинами лицо бабушки Руты.

Любовь - самая большая тайна на этой земле, и самая большая сила, способная свернуть горы, преодолеть расстояния, время и даже смерть, помни об этом, что бы ни приготовила тебе судьба, - бабушка Рута заглянула в синие глаза русоволосой девочки, - ... даже смерть, - эхом пронеслось в голове.

Отыскав в кромешной темноте сжатую в кулак руку, я шепнула ему последнее утешение.

- Я люблю тебя...

Он остановил коня. Холод быстро сковывал тело.

- Не умирай, пожалуйста, - я вспомнила маленького синеглазого мальчика, каким он был когда-то давно на весёлых ромашковых полянах.

- Это не надолго, - пообещала я. - Моя любовь сильнее смерти. Однажды мы снова встретимся и снова будем вместе.

- А если ты не узнаешь меня?

- Я узнаю тебя из тысячи. В любом обличье, под любою маской. Я вернусь к тебе знойным летним днём или падающими каплями осеннего дождя. А может, приду по белому снегу или упаду с неба звездой, но ты всё равно узнаешь меня.

Мы оба понимали, что это лишь игра на размытой границе, отделяющей жизнь от смерти, и всё же она успокаивала умолкающее сердце.

- Клянёшься? - донёсся до меня его далёкий голос.

- Клянусь, - ответила я, и это было моё последнее слово.

Где-то внизу оставалась снежная сверкающая степь, над которой сияло холодное зимнее солнце. И белый конь почти сливался с этим снегом, и белый мальчик, сидящий на коне, скоро исчез из виду.

.......................................................................................

Она сидела и задумчиво разглядывала сизое облако, затянувшее половину неба. Тонкие пальцы сжимали край деревянной трубки, белые кольца дыма вылетали сквозь открытые створки шатра, растворяясь в грозовом небе.

Я смотрела на неё, и все вопросы, которые когда-либо будоражили моё сознание, казались бессмысленными. Был только настоящий момент, первая капля дождя, задрожавшая на зелёном стебле ромашки и красный цыганский платок, и это бездонное небо, опрокинутое над зелёным лугом в странном мире, потерянном на перекрёстке времён.

- Ты существуешь? - спросила я, поднимаясь с колен. Котёл остыл, свечи погасли, внутрь шатра рвался свежий ветер реальности.

- Ты меня видишь, разве этого мало? - улыбнулась она.

- А где-то, кроме моих снов? - добавила я.

- Я жила в памяти многих людей, и их детей, и потомков их детей...

Раскат грома разорвал свинцовую тучу, и она пролилась обильным дождём. Я вышла наружу и вдохнула запах травы.

- Зачем ты заставила меня увидеть?

- Я не заставляла. Я лишь позвала тебя, но ответить на мой зов или пройти мимо - решать тебе. Ты сама отыскала меня в бесконечной череде веков. Перешагнув порог моего шатра, ты сделала свой выбор. Ты, а не я. Я - лишь тень твоей души, проводник между прошлым и будущим. Знаешь, в Великой Книге написано "всему своё время". Пришло время познания, иначе ты не стояла бы здесь. Слова клятвы данной когда-то Батыру, жгут твоё сердце и они будут жечь тебя, даже если ты забудешь о них, они будут жечь тебя до тех пор, пока ты не исполнишь обещанное.

Но не он один, с другими ты связана иными силами - кровью, любовью, ненавистью. Пришло время встретить старых друзей и посмотреть в глаза древним врагам, пришло время развязать узлы вражды и исполнить то, ради чего ты пришла в этот мир.

Я так и не поняла, кого в тот миг видела перед собой Иштар - меня или загубленную душу Леси, и к кому из нас двоих были обращены её слова.

- Ради чего? - всё же спросила я.

- Ответы в тебе.

Она была права. Я знала ответы задолго до того, как однажды утром устремилась вслед за крылатой мечтой, постучавшей в моё окно. Я пришла в этот мир, чтобы научиться отличать добро от зла, чтобы научиться любить. И в конце времён, вернувшись к Создателю, узнать, что он по прежнему любит меня и ему не стыдно за своё творение. А ещё, чтобы отыскать тех, кому пообещала встречу, не смотря на смерть, не смотря на время и не смотря на зло, даже если пообещала не я.

" Любовь сильнее смерти", - так говорили любившие меня и любимые мной.

Неожиданная мысль обрушилась на меня сверху вместе с сотнями летящих с неба острых капель.

- Что было с ними, после того, как не стало меня?

- Зачем тебе? - пожала плечами цыганка.

- Я хочу знать.

-Ну что ж, право твоё.

- Катруся вместе с Петром благополучно вернулась к матери. Испросив родительское благословение, они поженились и счастливо прожили несколько лет, у них родилось семеро сыновей, но свою единственную дочь они нарекли Александрой.

Я улыбнулась, представив себе развитие событий, свидетелем которых мне не суждено было стать.

- В ночь, когда ты покинула цыганский табор, слегла старая Рута. Дара до самого конца находилась при ней, но в тот миг, когда ты закрыла глаза, в последний раз взглянув в заснеженое небо волчьей степи, оборвалось и её жизнь.

- А как же Дара?

- Однажды Дара и Батыр встретились. Они плакали, вспоминая тебя. Её непростая судьба была полна удивительных событий, два из которых она унесла с собой за пределы жизни земной. Одно из них - дружба с тобой.

- А другое?

- Всему своё время. Возможно, однажды она поведает тебе и о втором.

Вторым была любовь. Я знала это, не смотря на молчаливую улыбку Иштар. Откуда? "Ветер нашептал" - так сказала бы Дара, моя милая Дара, которая помнила обо мне после того, как я оставила стан и даже после того, как я ушла с земли. Может и сейчас, затерянная между бегущих облаков и пыльных асфальтных дорог нового мира она всё ещё помнит обо мне.

На краю земли, там, где зелёное поле перетекало в дымно-сиреневую даль весенних небес, размытый дождями мужской силуэт расправил исполинские крылья. Я вздрогнула, понимая, что ещё миг, и он улетит далеко от меня в открывшийся между тяжёлых лиловых туч осколок ясного неба, и я никогда, уже никогда его не увижу! Это конец.

- Это начало, - раздался за моей спиной затихающий смех.

Но я не слушала её. Я не слышала больше ничего, кроме оглушительного стука собственного сердца и раскатов грома над головой. Я мчалась к Нему по мокрой траве и боялась моргнуть, чтоб не потерять из виду. Я хотела окликнуть Его по имени, но поняла, что забыла его. В голове крутилось какое-то слово, но это не было имя "Батыр".

Он взмахнул огромными крыльями и завис над землёй. Я, задыхаясь, смотрела в такое родное и одновременно незнакомое лицо моего Ангела.

- Почему ты уходишь?

- Так надо, - ласково улыбнулся он. Лучик солнца запутался в мокрых прядях светлых волос.

- Я так не хочу!

Словно повинуясь скрытому приказу, он опустился ниже, коснувшись носками кончиков травы. И я захлебнулась от счастья.

- Чего же ты хочешь?

Я обвела взглядом ромашковый луг и далёкие синие горы, и разноцветные цыганские шатры детскими игрушками разбросанные на горизонте. Здесь было то, что я любила - запах трав и щебет птиц, и музыка весенних гроз, и свобода ветра, утренние и вечерние звёзды. Но здесь не было тех, кого я любила - мамы, папы, Серёжки. Зато был Он.

- Я хочу остаться здесь, - выдохнула я, - с тобой.

- Ты не можешь, - его рука сорвала маленький цветок с белыми лепестками и сжала его, а через миг на раскрытой ладони искрилась горсть сверкающего снега. Снег таял под тонкими нитями дождя и скоро совсем исчез. - Мы не можем остаться здесь, - добавил он.

- Но почему?

- Это мир твоих грёз, в которых я - лишь воспоминание, да и то не твоё, только тень, смутно похожая на того, кого ты любишь на самом деле. Ты должна вернуться домой.

- Я люблю тебя, - сказала я, чувствуя, как дождевые капли на моих губах почему-то становятся солёными. Я хочу остаться.

Он покачал головой и посмотрел на меня так, как смотрят взрослые на несмышлёных детей.

- Ты просто хочешь любви, как все мы. Но, оставшись здесь, ты исчезнешь в настоящем мире, в котором тебя любят и ждут. Ты принесёшь много горя людям, которые этого не заслужили. И это не тот путь, который ты выбрала для себя. Ты сильнее, чем думаешь. Имей смелость вернуться, чтоб сделать свои мечты реальностью. Не беги от жизни. В ней много боли и грусти, но несоизмеримо больше красоты. Только не повторяй чужих ошибок, особенно тех, что когда-то совершили мы.

Не закончив фразы, он подошёл ко мне и крепко обнял, так что я даже засомневалась в нереальности этого мира. От него исходило тепло, согревая меня сквозь промокшую ткань ночной сорочки. И в этот миг я поняла, что бесконечно счастлива сейчас, когда время, кажется, остановилось, и что буду несчастнее всех на свете, когда он отпустит меня и унесётся в далёкое небо навстречу дождю.

- Я не смогу без тебя, - сказала Леся во мне

- Не сможешь, - согласно кивнул он, - и не надо. Я не затем отращивал крылья, рискуя вечностью, учился цыганской магии, рвался к тебе сквозь время и пространство, сомнения и страх, оставлял тебе знаки на всех дорогах земли, чтобы, вспомнив на миг, ты снова забыла меня навсегда...

Хитрая улыбка мелькнула в глубине сине-зелёных глаз:

- Ты помнишь нашу любимую детскую игру?

- Прятки, - перед глазами пронеслись зелёные лесные поляны с зарослями можжевельника и резными листьями папоротника. В них можно было утонуть с головой. Но мы всегда находили друг друга.

- Так будет и теперь, - эхом на эти мысли отозвался он, - ты найдёшь меня и узнаешь в мире людей, ты найдёшь меня под любой маской и под любым именем. Ты обещала. И это будет не сложно, родная, ведь я тоже буду искать тебя. Однажды все игры завершатся. Тогда наступит наше Настоящее. Наступит раньше, чем закончится Вечность.

Я молчала.

- Я знаю, ты любишь сказки, но от них мало толку, если они не начнут жить...

Мне было страшно сделать этот шаг, но он, стоящий сейчас передо мной под серебряным ливнем ирреального неба, он, чьё сердце билось в такт с моим совсем близко, был нужен мне по-настоящему и в настоящем, а не в радужном мире снов, отражений и теней прошлого.

Вздохнув поглубже, я сделала тот единственный шаг, который должна была сделать - я отступила назад, разомкнув объятья, и скользнув ладонью по блестящему от дождя крылу, отпустила его, в последний раз прошептав

- Прощай.

Он укоризненно покачал головой и смахнул солёные капли с моей щеки.

- До свидания, любимая!

Луч солнца пробился сквозь тучи, зажигая золотые искры на кончиках длинных ресниц.

- До свидания, любимая! - и Белый Ангел взмыл вверх, стрелой пронзив грозовые облака. Он растворился в солнечном диске.

- До свидания, любимый, - улыбнулась я ему вслед.

Шёл слепой дождь и солнечные лучи, преломляясь в мириадах бриллиантовых капель рождали радугу. Радуга разноцветным коромыслом зависла над зелёным миром. Слёзы неба превращались в красоту, и я плакала и смеялась вместе с ним.

Они всегда ходят вместе - грусть и радость, счастье близости и горечь утрат, боль и мудрость. И где-то высоко над всем этим стоит Любовь, без которой всё остальное теряет смысл. Все метания, старания, страдания. Без Неё, Единственной, и люди - всего лишь тени.

И пусть я не знаю, кто я теперь, во мне словно слились две души, но

я всё равно буду искать тебя, мой Ангел, и однажды найду, иначе и быть не может. Так суждено. Так решено не нами. Ведь теперь, и мне не страшно это сказать, теперь

Я УМЕЮ ЛЮБИТЬ.