Сердце внезапно сжалось под действием пресса ностальгии по тому, что никогда раньше не нравилось, оно отдавало мыслями, запахами мерзости. Много идей завывая, плавало, в воздухе. Тогда хотелось расширить свободное пространство, заполнить пустоту тягучим чувством.
Воздух там пахнет бездной, мистикой, темнотой и свободой, к которой я стремлюсь и никогда не достигаю в силу скверного чувства приличия.
Она может зайти в любой момент и посмотреть мне в глаза, она высматривала в них смущение, и по нему судила какова я. Степень стыда определяла степень свободы. Ее механические действия выдавали сверхчувственные намерения, она искусно испытывает меня, пробует на вкус как молодое вино, а потом резко выплевывает. Время не позднее, но темно, кругом царит чувство незавершенности необходимого, но одновременно что подобное абсолютно беспочвенно. Сколько угодно свободного времени, делай со мной все, только пусть это тебе нравиться, ее глаза до сих пор в качестве плотного образа парят рядом, я знаю, она за дверью. Иногда, кажется, будто именно она хочет меня прогнать, у меня есть возможности, и много, глупость, со мной я не дам им сбыться, отдам тебе их все, пусть я стану слабым персонажем нелепой оргии, в которой хочу оказаться, но буду непременно теряться.
Сильные игры поглощают весь мой азарт, я пропадаю, я думаю о вкусе, языке, слюне, губах, в коих нет нежности, все эти составляющие исследуют бесстрастно мое физическое существо, но вдруг они теряют контроль над собой как исследователем и наслаждаются процессом. А я все чувствую, мысленно продолжаю контролировать каждое движение своих мускулов, продолжаю разлагающий анализ. Думаешь, я не в состоянии испытать истинные ощущения, не правда, вижу ее глаза, вот она входит и смотрит на мои еще влажные и покрасневшие от усилий губы, всматривается в растерянный взгляд, тебе все равно, привычно или точнее легко именно так, пусть все знают что ты хочешь.
Сколько мне лет, что значит эта фраза? Она теперь не знает как со мной говорить, пристально уставилась на следы на шее, глаза смеются, а голос серьезный. Слова плывут, теряются, она не замечает, она продолжает смотреть. Ты тоже смотришь на меня, растягиваешь лицо в улыбке, но безуспешно, уже скучно, я ухожу тебе скучно, я прихожу тоже, мне самой уже давно скучно, тебя единственно привлекает детальное изучение моей физической сущности.
Где был мой свитер, я его не в состоянии искать, он лежал на кресле, теперь нет, я не могу искать, она избила меня взглядами, пускай она ищет или ты. На улице темно и очень холодно, сейчас погода хороший предлог для неподвижности, для тебя можно было и бегать по морозу, потому что, тогда самым важным чувством к тебе была ненависть, воспоминания приходят редко, всегда задевая самые болевые точки моей души.
Атмосфера тебя - разрушительна. Свет открывает тайны моего лица, цвет глаз, синева кожи, припухлость щек, потерянный взгляд. Я существо, боящееся собственного облика и возможностей своего тела.
Зачем быть здесь, видеть увядание настроений, маленькое сожаление.
Тянутся всей силой, и встречать стену, говорить с ней и боятся ее реакций.
Вещь меняет вид и плохо восстанавливает прежний облик.
Пропади, исчезни, так как, будто не было, не оставив ран внутри и воспоминаний снаружи, не было и нет, никогда не будет. Если станет увиденным останется незамеченным, неважным. Забери себя у меня. Необходимо окончательно закончить игру, выйти неважно кем: победителем или проигравшим, нужно избежать ее воздействия, выйти оттуда, где все имеет не подобающее ему название, прекратить теряться в собственных мыслях, и тем более словах.
Теперь я ей нужна, она жалеет о чужих ошибках, но исправить их не в ее силах, тот, кто их совершил не испытывает необходимости в этом.
Боль души зеркала от невозможности отражения реального, а необходимости отражать ничто. Пусто.
Счастье воздуха, оно в нем, оно нападает во время дыхания, всякий кто сделал вдох здесь, был охвачен беспричинным для него счастьем, оно длится либо очень мало, либо так долго, что этот кто-то умирает от переполнения души.
Дыши им, совершай рискованное действие, но пойми его, тех, у кого оно есть, эйфория вероятностей долгое время не покинет, каждый малейший шаг и его результат заставит ощутить полное довольство.
Хочу и могу, желаний нет, страшно от такого.
Проникая в песчинки пыли, где нет благотворного воздуха, а если и есть, он все равно слишком сух, чтобы вдыхать его в себя, маленькая щель, душит, нет холода, нет жары, искусственный свет, не настоящая жизнь, не моя и зачем же придумали? Голюцинация счастья, неправда, обман, кто-то говорит о болезнях, она пропадает.
Не одиноко, не вместе.
Далеко от настоящего, несколько механических мероприятий, снова там, нет памяти о тех мечтах, но не бывших и не настоящих, они есть, но не здесь, пока не в голове, а где-то вдали, вокруг.
Другая смотрит, знает мои переходы, знает вид со стороны, следит сначала тайно, снова выждали, теряюсь и испытываю неловкий страх, зная, что снова и снова кто-то наблюдает за моими шагами и страшно от того, что они не знают чистой истины, видя только отдельные куски большой мозаики.
Еще одна, глупа серая, не испытавшая всех возможностей, пытающаяся компенсировать наблюдением, бессмысленное запущение своего я, внешне и внутренне, она не беспокоит, не оказывает влияния вообще.
Тягучая смесь внимания, воображение значимости, наедине с зеркалом, все тает, остается скелет из безысходности.
Прыжки от нейтрального к отрицанию, чуть ближе к нигилизму, никогда не идет в плюс, здесь дверь с надписью - ПОЗИТИВНОСТЬ НЕ ПРОЖИВАЕТ, ПРОСЬБА НЕ УЧАСТВУЮЩИМ НЕ ВХОДИТЬ И НЕ ДЕЛАТЬ ПОПЫТОК ПОСТУЧАТЬ.
Сижу с краю, не шевелясь, молча, безучастно. Принцип неучастия мягок, не имеет ни к кому отношения.
Теряю время, много времени, себя, других, убиваю все живое внутри души, не материальный процесс, он вообще не имеет никакого значения, удобно, комфорт внешне, глубина трагедии бездонна внутри, несоизмерима, внешнее самодовольное нищенство, внутренние поиски выгоды внутри. Середины не найти сразу, средний уровень вообще безжизненно бесцветен.
Здесь есть все атрибуты вымышленного мира величия: грязные столовые, с ползающими мимо тараканами, буфетчица, лапающая грязными руками продукцию гастрономического типа, вульгарные пожилые официантки, готовые перегрызть горло любому посетителю, полная безучастность к происходящему, запахи помещения кишащие кислятиной...
Брезгливость не имеет здесь места, слишком много равнодушия.
Смотришь чужими глазами на все, и становится чуть проще, приобретаешь свое видение и сразу плохо до исступления. Позор всему роду человеческому. Разлитое, и забытое на столе кофе, грязная посуда, слипшиеся салфетки, мухи тронно восседающие не стаканах, обувь сидящих рядом, брюки запачканные слепками всяческой пакости. Вот, вот и она сползет на пол и начнет жить своей собственно, отдельной жизнью, немытые головы сотоварищей, перхоть разъедающая одежду и много, много тупости, скрытой за столь явной пеленой тщеславия.
Незнакомое горе, вероятно, оно и придет, скорее всего и нет, а сейчас больно от того, что его нет, нет глубоких бездонных чувств, пусть и нестерпимой, невероятной безвыходности, зависть к поверженным бедой, не жалость, а страсть, агония, сладостное безумие несчастья...
Никогда не узнаешь, что произойдет, кто скрывается за этими глазами, улыбкой, дружелюбие или голодная ненависть. А улыбка здесь еще хуже, как змея медленно подползает, шурша своей скользкой поверхностью, раскрывает едкую пасть и ... улыбается тебе так, что никогда потом не позабудешь, а яд струится по отточенным зубам, готовым впиться в твою плоть.
Разбить как стекло, как бы хотелось разбить эту гнусную картинку жизни, уничтожить ее серость и долго топтаться на осколках, все больше испытывая это, все больше поддаваясь, хочется оставить все формальности и раствориться там, где я могу сотни раз быть это стекло, вновь и вновь наслаждаясь процессом.
То, что ты говоришь, практически каждый раз меня приводить в чувство омерзения:
Муж и жена, он алкоголик, работающий санитаром в морге, она патологическая шлюха, их дети ночной кошмар психиатра, их жизнь безобразие во всем его проявлении.
А ты заново и заново повторяешь события их жизни:
Он приходит домой и видит ее в постели с ее же подругой не вполне в трезвом виде, ты говоришь у нее сломана нога и она в гипсе, тебе интересно, как это спать с человеком в гипсе, мне нет.
Муж в первые минуты поддается общему настроению и присоединяется, а потом его накрывает идея извращенности происходящего и он начинает лупить обеих, кое как, чем попало. Выставляет эту подругу, и еще долго избивает жену, а еще ты сказал, что у них телефон в каждой комнате, на кухне и даже в туалете, чушь...
Столько глупостей и зачем, я пишу что-то новое, ты узнаешь себя в моих записях и еще долго не будешь со мной разговаривать, как обычно, и происходит ерунда, мне на тебя наплевать не просто, а по-настоящему наплевать.
Я так долго ждала, я это получила, вес подарка оказался полным несоответствием моим силам. Смотрю на тебя и слышу твои мысли такие простые, незатейливые, почему я всего лишь та оболочка, тебе нужна только она, ты не хочешь то, что я хочу отдать, но у меня есть подарок.
Сколько я не обещала самой себе прекратить обман, я продолжаю обман, ты один из тех, кто верит этой лжи.
Я живу тем, что ем души, откусываю и долго пережевываю, пытаясь выдавить, как можно больше сока.
Съем тебя, не упирайся, пойми, я по- другому не могу.
Тебе нравиться звать себя другим, я тебе это позволяю, а сама гадко ухмыляюсь в душе. Кто ты есть?
Кусок мяса, прогорклого, кислого МЯСА.
Повременная оплата по счету!
Кто-то разбил то стекло! А я хотела разбить совсем другое.
Я возьму горсть твоих сухих волос и заставлю тебя их съесть.
Иногда я не верю, что я это я! Я, кто это, я? Подхожу к ручью и смотрю на отражение, текущее и тихое. Ужасаюсь своему уродству, как же люди с такой неуемной силой тянутся ко мне. У меня же огромные, острые зубы, с них всегда стекает чья-то кровь. Яркие фиолетовые глаза с алыми радужками продолжают свой устрашающе изучающий взгляд на меня, и холод пробегает по жилам.
Корпус три. Ты там, я точно знаю.
Зарежу тебя макетным ножом для резки бумаги, тонкой линией по горлу, аккуратно и красиво.
Мы сиамские близнецы, тебя не станет и миру откроется мое уродство, с тобой уйдет моя приятная искусственная оболочка. Произойдет что-то вроде сжижения газов, я оледенею, потом легкая маска вспорхнет и выльется.
Я буду в одиночестве танцевать под мазурку Скрябина.
Через пять минут ты увидишь Дамоклов меч, им буду я, он легко сорвется на тебя с конского волоса, станет вершить судьбу.
Кормление плотью само себя оправдывает целым рядом преимуществ. Этим я себя объясняла свое поведение. Крошечный рот тянется и взывает. Не остается сил, сдаюсь.
Керамические прутья не ярком абажуре в твоем кабинете заставляют меня опуститься и скорбеть.
Ты талисман, магический квадрат, только я сейчас перепутаю все цифры в тебе, станешь осмысленно запутанным и бесполезным, простые клеточки с простыми цифрами.
Сцена было столь комичной, я чуть не заплакала от смеха. Традиционных угроз не было, но и не было просьб о пощаде.
Быстро и незаметно я открыла дверь туда, куда не следовало.
Я подошла к нему сзади и провела острым лезвием по горлу, но промахнулась основательно, я полоснула по горлу себя. Все вокруг внезапно исказилось и расплылось, затем вернулось.
В гробовой тишине я услышала и свой и его голос. На его лице кожа стала совершать волновые движения и сползла с него. На этом месте я увидела свое отражение, уродливое, гадкое и совершенно ничего не выражающее, разве что бескрайнее равнодушие. И тут мне стало его жутко жаль, словно это мой ребенок, родной и беззащитный, непонятый злыми людьми, укушенный свирепым зверем, под названием общество, которое и заставило его тоже есть мясо, живое еще мясо.
Во мне булькает гнилая кровь, стучит в грудь и хочет вырваться. Но стыдно выпускать из себя жабий напиток. Тошнота одолевает все сильнее. Уже порывы рвоты и я испускаю на волю черную, липкую смесь.
Мои зеркала были пусты, мой лицо было кощунством для них и они предпочли его не отражать.
Стоило попасть в свои собственные больной сети фантазии. Я там была хороша, как самый свежий весенний цветок, тонкая, трепетная, яркая. Люди таяли толпами в погоне за мной.
Со мной рядом мои друзья, они увидели истину меня, гадина смотрела на них скромно и тихо, пятилась к обрыву, будто исполняя заранее их пожелания.
Стремление обманывать.
Стремление быть красотой.
Стремление быть...
Но...
Каждый норовит испугаться!
Нет моей вины в составе моего рациона, именно вы привили мне его. Вы думаете поначалу было вкусно давиться вашей жесткой кожей, жилистым мясом и долго пытаться проглотить эти противные волосы? Но вы все же заставляли.