Началась обычная производственная рутина, известная многим директорам, с ломкой и ремонтом оборудования (все оборудование было изношенное), с выходом из графика обеспечивающих заводских служб, ожиданием сырья, которое застревало на границе, поиском надежных клиентов, магазинов, хроническим воровством всего, что "плохо лежало", борьбой с крысами и пьянством и т.д.
К середине июня 1995 года вся производственная линия из десяти станков стояла в цеху на втором этаже, и 26-го июня заработал новый, второй цех акционерного общества АДВА +. Рабочих было мало, так что пришлось привлечь родственников. На шприц, из которого непрерывно идут сосиски, я поставил временно своего сына Олега, как прошедшего выучку еще в первом цеху столовой N 8 МГУ, технологом по приемке сырья согласилась поработать одна дальняя родственница, еще пару специалистов удалось найти на стороне. Через пару недель была сформирована первая бригада в составе одного технолога, обвальщика, вязальщицы, "шприц-мастера", как я назвал Олега, техника на "коптильной камере" и двух разнорабочих "на подхвате". А 10 июля я смог пригласил своих партнеров на "праздник первой сосиски", который затянулся за полночь.
Так мы, трое компаньонов, Александр Ворошило, Дмитрий Гельман и я, начали еще один, но более серьезный, этап нашей общей "коммерческой" деятельности на российском необъятном рынке...
Поначалу дело шло хорошо - цех наращивал объемы производства, появлялись новые станки и устройства, всё более сложные, со встроенными микропроцессорами, электронными индикаторами и счётчиками, требовавшими высококвалифицированных специалистов для работы и профилактического досмотра. Я таких находил на оборонных предприятиях, которые распадались и высвобождали на московский рынок труда своих инженеров и техников. Появилась группа главного инженера, возглавляемая бывшим "оборонщиком", Димой Губайдуллиным, с которым стала надёжно работать наша достаточно сложная техника. Число сотрудников предприятия приблизилось к сотне, а прайс-лист фирмы уже не помещался на одном листе и включал полтораста наименований.
Успехи фирмы были должным образом отмечены в Москве, когда мы попали в списки лучших предприятий столицы в 1998 и 1999 году. В "Золотой книге московского предпринимательства" наша фирма заняла место в разделе "Московский предприниматель-98" , когда мы впервые стали победителями общегородского конкурса, и были включены в номинацию "Олимп-Москва". По этому конкурсному разделу нам была присуждена национальная премия "Бизнес-Олимп" в числе фирм, "малого и среднего предпринимательства Московского экономического региона, обладающих значительным потенциалом и наиболее динамично развивающихся в 1998 году"(Постановление Международного Экспертного Совета альманаха "Золотая книга московского предпринимательства. Год 2000-й").
Это формулировка уже что-то значила, не говоря о том, что значительно расширила круг магазинов-клиентов, куда каждое утро пять наших грузовичков-фургонов, "Фольксвагенов", развозили ночную продукцию. Как было приятно увидеть эти фургончики по утрам, пролетающие через ворота предприятия. Как всё казалось безоблачным и радостным. Все немного приободрились, приоделись, стали оформлять загранпаспорта и ездить в турпоездки. Я тоже, после небольшого перерыва и прежних, советских лет участия в загранрейсах, смог свозить семью в Турцию, Испанию, Грецию. Словом, "к-а-к хорошо началось...",- если помнит кто-либо монолог Бывалова из кинофильма "Волга-Волга",- "и как скверно кончилось..."... Ну, кончается почти всё у нас одинаково скверно...По Жванецкому - "школа, университет,
(или консерватория), тюрьма" и т.д. Следует только отметить, что "тюрьма" не является обязательным конечным пунктом карьеры в России, и целый ряд наших высокопоставленных воров благополучно её избегают.
С весны началась очередная перетасовка министерских портфелей, что вызвало настороженность населения и породило многочисленные слухи о "временах, что грядут...". России в это десятилетие желтой прессой уже была сделана прививка "жёлтой прессой" и она спокойно реагировала на всякие нелепости в "верхних эшелонах", гражданам уже было наплевать на бесконечные превращения одних фигур (или фигурантов) в другие. Смысл этих переназначений был неясен, общество ничего не знало, хотя иногда и догадывалось, отчего вдруг происходит рокировка одних и и тех же фигур на ограниченном пространстве власти. Максимальной реакцией граждан был очередной анекдот или иногда достаточно меткое определение нового "назначенца". Что же на самом деле это должно было значить, никому не было ведомо. Как и в советское время, "они", там наверху, что-то затевали, а "мы", все остальные, должны были это одобрять. Впрочем, в годы Ельцина, даже простой советский "одобрямс" потерял свой смысл - властью наверху упивались и творили всё, что "Бог на душу положит", не ожидая снизу одобрения своим действиям. А "наверху" шли и развивались свои, сложные карьерные игры и страна в очередной раз изумленно восклицала: "это-ж надо, вон как его занесло...".
Так вдруг во главе правительства оказался бывший комсомольский вожак, с детской непосредственностью горячо отстаивающий новые идеи новой власти. То что быть беде, стало сразу ясно, не было только понятно с какой стороны её ожидать. "Киндер-сюрприз" на то и был "сюрпризом", чтобы не "могли предугадать"...А Ельцин, как великий Гудини, уже готовил новый фокус, новый поворот событий. Хотя, может быть, и он не очень ясно понимал, что происходит, особенно в финансовой сфере государства. Но одна моя знакомая ведь уже знала о грядущих событиях и, не имея финансового образования (учитель), предприняла некоторые шаги, позволившие ей основательно заработать на гособлигациях при последующем крахе рубля. Следует только добавить, что за год до того "дефолта", вся эта слаженная Ельцинская команда умудрилась получить миллиардный кредит от МБРР"на реорганизацию угольной промышленности", а буквально за несколько дней до "дефолта" (14 августа 1998 года), Россия получила ещё и от МВФ заем в размере 4,8 млрд.долларов, который, как позже прокомментировала газета Нью-Йорк Таймс, " возможно, был использован на другие цели неподобающим образом". Наивные люди всё-таки живут в "свободном мире".
Ох , уж эта Россия, "птица-тройка", куда несётся - никому не известно. Вот еще вчера всё было лучезарно, и на какие-то недомолвки и слухи о финансовом неблагополучии страны раздавалась "должная отповедь", звучали по телевидению гневные слова международников и разных ревнителей-патриотов об "очернителях", "врагах отечества" и прочая дребедень. Даже президент Ельцин включился в отстаивание чести и достоинства России и поклялся по ТВ, что готов "лечь на рельсы", если цены вырастут.
Через пару дней случился "дефолт" (17 августа 1998 года) и цены взвились выше звёзд кремлевских башен, и курс рубля к доллару улетел в космическое пространство, и пропали все,почти все деньги на счетах фирм и сберегательных книжках населения. Банковская системаРоссии после дефолта практически самоликвидировалась, а высокие начальники со всеми своими успокоительными заявлениями на поверку оказались "гробами повапленными". О "рельсах" никто не вспоминал, включая президента и всё его окружение. И ни российских денег, ни валюты, ни долгов, которые надо отдавать какому-нибудь Международному Валютному Фонду. Очень "толково" ответил Ельцин на вопрос, куда ушли деньги, отпущенные на реконструкцию угольной промышленности: - "сам не знаю".
Как мы пережили этот кризис, чудовищное всероссийское бедствие,всеобъемлющее государственное надувательсто, я так и не понял. Были дни, когда уже думалось, что наше предприятие надо закрывать. Платить рабочим в срок было невозможно, не хватало денег на закупку сырья, а расходы на содержание фирмы росли. Выручал первое время вагон-рефрижератор, в котором еще лежали тонн двадцать " с гаком" замороженных свиных полутуш. Но и этого могло хватить лишь на месяц работ, но мы держались, как могли. Новые спонсоры, сменившие в некоторой борьбе старых, несомненно, помогли выстоять и далиещё немного денег, чтобы сохранить свои прежние вложения в наш бизнес.
Прошло несколько месяцев, и как-то незаметно, где-то к Новому году, работа в цеху и продажа продуктов питания стала налаживаться, магазины освоили новые цены и понемногу приучили к этим ценам наших покорных покупателей, а мы, покряхтев, в который раз отремонтировали и перезапустили старое оборудование - на новое, на которое мы копили до "дефолта", денег уже не было, все "загашники" пропали. Оставалось ждать и работать , работать и ждать новых времён.
Я завёл себе за правило участвовать во всех московских выставках, сам входил в контакты с конкурсными комиссиями, экспертами, это давало еще и возможность обращать особое внимание технологов фирмы на качество продукции:сосисок, колбас и других деликатесов, особенно тщательно готовить новые наименования изделий, выставляемых на конкурсы. Продукция "АДВА+" на всех выставках регулярно получала золотые или серебряные медали.Наш рекламный слоган,- беленькая ленточка на изделиях с надписью "Пир Вашему дому", с поваренком в белом колпаке,- уже обретал истинное содержание и не был случайно найденной формулой. С моей, конечно, неравнодушной позиции, форма этого девиза вполне соответствовала содержанию, которое мы в неё закладывали. Мы обрастали связями с сотнями российских и зарубежных компаний, хорошо ориентировались в европейской кухне производителей специй, оболочек, упаковок и других многочисленных аксессуаров, о которых потребитель даже не подозревает, когда откусывает от сосиски или жуёт колбасу. Нас в Москве знали многие предприятия, торговые центры и масса покупателей, и мы налаживали новые связи в России и за рубежом. Прежняя сценическая популярность Александра Ворошило делала свое дело и работала лучше всякой "пиар-компании".
Время шло, на фирму приходила ежедневная корреспонденция, приглашения на всякие "круглые столы" и "форумы", даже как-то "бумага" за подписью президента США. Это было несколько неловко, всё-таки наша деятельность не соответствовала такому уровню, но, понимая, что резиновые факсимиле (в духе ильфовского "Полыхаев - в ответ на наглые...") работают и у чиновников Белого дома, я на приглашение не ответил, а красивую "бумагу" положил в архив, чтобы детям было что показывать. Не часто получаешь письма за подписью президента США.
ПАРИЖ (и немного Германии)
Но вот, среди другой корреспонденции, мне в конце лета 2000 года попало приглашение из Франции принять участие в юбилейной программе Ассоциации содействия промышленности (SPI), основанной по декрету Наполеона в 1801 году. Не ответить на такое, истинно французское по форме приглашение (бумага с вензелями, муар и водяные знаки), где были слова, что Ассоциация "имеет честь довести до Вашего сведения, что руководимая Вами организация и Вы лично выдвинуты на соискание почётной французской награды - Золотой медали SPI", так вот, не ответить на такой пассаж было бы просто невежливо. Это к моему дедушке, Александру Павловичу, когда-то так обращались на службе, правда недолго, революция подоспела. Такого случая пропустить я не мог и, как и полагалось по письму-приглашению, предоставил данные согласно "вышеизложенным критериям номинации". Отбор претендентов, на "Золото SPI" проводился заочно, на основе анализа финансовойотчётности, материалов прессы, данных о победителях в ежегодных конкурсахи международных выставках. К этому времени в копилке предприятия уже было более десятка "золотых" и "серебряных медалей" различных выставок, и я только что получил "Сертификат" за N 9/МР от 19.03.99 года, подтверждающий, что наша фирма является "Лауреатом Национальной премии Бизнес-Олимп за 1999 год".
Письмо-приглашение включало в качестве "критериев" для отбора будущих лауреатов
различные параметры, такие, как "положительная динамика производственно-экономических показателей фирмы, качество производимых ею товаров, стабильность работы, успешная реализация новых проектов и правильная социальная политика" и др.
Серьёзность предложения поучаствовать в такой программе не вызывала сомнений, тем более, что история награждения французских предприятий и их руководителей уходила в
19-ый век, как сообщалось в сопроводительных документах.
Первую "Золотую медаль SPI" получил руководитель строительства Суэцкого канала Фердинанд де Лессеп (1869 год). В истории этой номинации были многие известные представители европейского научно-технического сообщества, среди которых первым иностранцем, получившим медаль, стал в 1873 году Чарльз Уитстоун - изобретатель телеграфа. Безусловно, наша фирма, наш цех, вместе со всей его продукцией, "не тянул", по моим меркам, на это "золото", но запахло Парижем, Францией и я не смог устоять.
Я в Европе побывал к этому времени только в Испании на отдыхе, и в Германии, куда был приглашён владельцем немецкой фирмы, Иоханном Шульте, на открытие его детища - "Учебного центра по подготовке специалистов мясоперерабатывающей промышленности". С Иоханном мы сошлись ещё в Москве и поддерживали дружеские отношения несколько лет. К тому же, его команда помогала в "строительстве "под ключ" мясоперерабатывающих предприятий по стандартам ЕС, поставке технологического оборудования ведущих немецких фирм, проведении индивидуального и группового целевого обучения специалистов", как до сих пор значится в рекламных буклетах.
Новенький Учебный центр, открывавшийся в городке Хагеновен,куда меня пригласили, представлял собой самое современное производство, где можно было пройти ещё и практику работы на оборудовании ведущих европейских фирм, - австрийских, швейцарских и немецких. Центр находился в небольшом городке по дороге из Гамбурга в Шверин, на севере страны, где пейзажи напоминали мне мою Беларусь. По-крайней мере, я там себя почувствовал, как дома, да и хозяин этого предприятия, г-н Шульте,был радушным человеком, не отвечающим стереотипу солидного немецкого предпринимателя. Двухметровый гигант, с постоянной улыбкой на лице, он мог залететь к нам в гостиницу на тысячекубовом "Харлее-Давидсоне", взламывая тишину типично бюргерского городка стреляющими выхлопами из сверкающего многотрубного глушителя. Его Харлей-Давидсон был потрясающим зрелищем, этакий орган на колёсах с сумасшедшим органистом,оседлавшим это стальное животное.
![[]](/img/p/prokopchuk_artur_andreewich/msworddoc-7/msworddoc-7-1.png)
Учебный центр "Шульте" в г. Хагенов
В Германии, в той земле (Мекленбург-Померания), не знаю отчего, возникло у меня
ощущение дома моего детства, как в деревне у бабушки Эмили. Здесь был безмятежный покой
и естественная, не нарочитая основательность и даже патриархальность. И появлялось странное ощущение, даже не ощущение, а то, что, наверное, называют "дежа вю". Может быть, именно отсюда и пришли мы, "литвины", в свои земли, из одного озёрного края в другой. Здесь ведь когда-то действительно была прародина некоторых славян. По-крайней мере, даже сегодня беларусу(и поляку) не надо переводить "верхнее-лужицкий" текст, он его прочитает без словаря. Так же как не надо коверкать в русской транскрипции звуки (и буквы) того, сохранившегося до сих пор, древнего языка, так как в беларуском и польском языках эти фонетические осколки древнего славянства живы до сих пор.
Эти места незаметно очаровывали, а великолепный замок в Шверине, стоящий на острове, бывшая резиденция герцогов Мекленбургских, не зря называют "Нойшванштайном Севера".
Одним утром, я встал и подойдя в номере к окну (10-ый этаж), замер от невиданного чуда - через большой луг перед отелем перебегали, в стелющемся низко над землей тумане, олени. Даже не перебегали, а плыли по молочной реке в сторону леса, их ног не было видно,чернели только бока и рога предводителя. До сих пор осталась эта картина в моей памяти. Впечатления от той поездки были отрывочные, но устойчивые, например, в музее Шверина я увидел коллекцию работ Дюрера, известных мне прежде только в репродукциях. И удивительный златоглавый замок на острове, и музей, и самый большой (из путеводителя) готический костёл на Балтике, с башней около ста двадцати метров, где находится "место упокоения русской княжны Елены, дочери ИмператораПавла 1, владетельной герцогини Мекленбург-Шверинской". Эти немногочисленные акценты в поездке произвели на меня большее впечатление, чем весь Гамбург. Может быть, там я излишне увлекся настоящим немецким пивом (а не "немецким", произведенным в Калуге), что привозили нам через дорогу из маленькой пивоварни, или гамбургским рыбным рынком, или величественной, как море, Эльбой, и не увидел город так, как мне его показал бы горожанин-немец.
А какой вечер закатил г-н Шульте по случаю открытия учебного центра! Гулял весь маленький городок Хагенов, во главе с мэрией, приехал и министр промышленности этой земли, все пришли тогда на бесплатное угощение, устроенное в честь открытия Центра. Горожане привели даже своих маленьких детей и школьников, шумели самодеятельные оркестры, площадь перед залом торжества былаполна музыкантами и танцорами. Так что было не до Гамбурга, это была настоящая, не показная, дружелюбная и весёлая Германия, о которой можно долго рассуждать, так и не постигнув её суть. Но именно тогда она мне легла на сердце и память о той поездке осталась надолго.
Но Париж... "Париж, Париж, ты в синеве ночной...", это уводило в мечты далёкого детства, в старые чёрно-белые французские фильмы. Это была давняя мечта о Париже, со времен прочтения "Милого друга" и "Трёх мушкетёров", с поры Ива Монтана, которого довелось увидеть и услышать еще школьником, или Жака Брейля, позднее в Тбилиси. Париж пришёл из старых, французских кинолент с
Жаном Габеном и Жаном Маре, и сотен, если не тысяч, других имён и образов. Но долго был далёк от от меня...
На этот раз Франция была совсем близко, надо было немного поработать с документами и потом ещё немного подождать, и, может быть, дождаться. Такой случай пропустить я не мог и, как и следовало из письма-приглашения, предоставил данные "согласно вышеизложенным критериям номинации". На это ушло несколько дней раздумий и подготовки соответствующих документов. Это не составило для меня особого труда, так как я, в своём недалёком прошлом учёного секретаряинститута и совета по защитам диссертаций, понаторел в разных бумагах-обоснованиях, например,при "выколачивании" денег на договорные работы из госбюджета, тоже "на основе разработанных критериев оценки", как руководитель проектов.
Первичный отбор претендентов на "лауреатство SPI" осуществлялся на основе анализа финансовой отчетности предприятия, материалов прессы, данных о победителях в ежегодных конкурсах и международных выставках, результатов специальных маркетинговых исследований.
Документы я отправил и очень скоро получил положительный ответ с добавлением
программы моего визита в Париж и некоторых деталей, в частности дополнительной информации о смысле этого конкурса, где пояснялось:
"Лауреаты конкурса - это одновременно и организация, и руководитель, которые получают номерную золотую медаль (работы французского скульптора-гравера Тиолье 1804 года, отлитую по специальному заказу на Монетном дворе Франции) и диплом. Руководителю дополнительно вручают персональный нагрудный знак (с изображением первого президента Ассоциации Жана-Антуана Шапталя) и удостоверение".
О Франции, о Париже наивно думать, что можно рассказать что-либо новое, так что ограничусь сжатым изложением процедуры получения медали в старинном здании Ассоциации на площади Сен-Жермен-де-Пре. Особенное впечатление на меня произвёл даже не акт вручения "золотой медали", а место, где проходила торжественная церемония во главе с президентом SPI Бернаром Муссоном - 33-м президентом Ассоциации. Нам предварительно устроили экскурсию по этому зданию, показали отдельный зал, где братья Люмьер провели первую в мире демонстрацию киноаппарата с первым в истории кино фильмом "La Sortie de l'usine Lumiere a Lyon" ("Выход рабочих с фабрики Люмьер в Лионе"). Показали нам зал, где зажглась первая электрическая лампочка и место, где заработал неведомый тогда никому, первый в мире, работающий бензиновый двигатель, и еще многое, что искренно удивило меня, воспитанному на традициях в духе - "Россия- родина слонов". Даже наш старый, любимый Политехнический музей не мог бы похвастаться такой историей.
Итак, господин Муссон в торжественной обстановке вручил мне "Medalie d^Or Laureat n# 0102059", вручил и другим членам нашей делегации, после чего вся команда, человек 15 из стран
СНГ, стала фотографироваться у входа вместе с президентом SPI.
![[]](/img/p/prokopchuk_artur_andreewich/msworddoc-7/msworddoc-7-2.jpg)
![[]](/img/p/prokopchuk_artur_andreewich/msworddoc-7/msworddoc-7-3.jpg)
Я же по старой, школьной привычке ("главное - это вовремя смыться") , не привлекая внимания своих соотечественников, пошёл побродить по Парижу и для начала зашёл в церковь на этой же площади - Сен Жермен де Пре, с именем которой, или точнее с именем её епископа Германа Парижского ("Жермен" по фр.), связана эта площадь. А мне, как старому футбольному болельщику, это название давно было знакомо по клубу ПСЖ ("Пари Сен Жермен").
Историю древнего королевства Меровингов, от которой у меня со школы остался в голове только "Пипин Короткий", на этой площади можно было "пощупать" своими руками. А церковь, самая древняя в Париже, стояла здесь больше тысячи лет, и от неё шли в скученные кварталы старого города узенькие и кривые улочки с брусчатой мостовой, напоминающие мне улицы старого Тбилиси на Майдане.
Париж показался мне давно знакомым, как будто я не раз бродил здесь прежде, и где не надо было спрашивать у прохожих, "как пройти...". Впрочем, если бы я и спросил, то скорее всего натолкнулся бы на приезжего, причём чаще всего на чернокожего, или отдавая дань новомодной политкорректности, скажу - на "афро...". Далее по вкусу - здесь "афро" были всех мастей: из Индии и Африки, Малой Азии и Океании, и они задавали тон во всех оживленных местах города,галдели и приставали к туристам на площадях и перекрёстках. Даже в Версале, куда нас гостеприимные хозяева отвезли на экскурсию, первыми, кого мы увидели, сойдя со ступенек экскурсионного автобуса на площади перед дворцом, были негритянские продавцы и продавщицы каких-то немыслимых, цветных безделушек из ракушек, тряпочек, стекла и металла. Это немного испортило мне первое посещение Версаля и не раз нарушало впечатление от прогулок по городу. Впрочем, откровенно говоря, Версаль после моего любимого Петергофа, не произвёл на меня ожидаемого впечатления.
Многое осталось в памяти ярким воспоминанием, как феерический вечер в Лидо, с
феноменально красивыми дивами "топлесс", со всех континентов, и сверкающий ночной Париж, открывающийся с палубы прогулочного катера на маршруте от Национальной библиотеки до
статуи Свободы, с которой я здоровался каждое утро, помахивая ей рукой из окна своего номера в отеле Nikko de Paris. Вид из моего двухкомнатного "люкса" открывался на запад и мои "дети", Ия с мужем, как художники, оценили багровые тона закатного вечера над Парижем, приехав в те дни ко мне из Швейцарии, где они гостили у своих друзей. И ещё из окна были видны обе набережные, а напротив, через Сену, белело современное здание "Радиофранс". Вот только Эйфелева башня была не видна, так как находилась с другой стороны отеля, но до неё было рукой подать и я парураз, пешком, прогулялся я до этой главной достопримечательности Парижа, на которой к"миллениуму" установили вращающийся, зеленоватый лазерный луч, и он, как гиперболоидинженера Гарина, шарил через ночное небо по всем кварталам города.
О парижской кухне распространяться не буду - о ней надо говорить или всё (что сам увидел и попробовал), или ничего. Официальные приёмы были на высоте своих шеф-поваров, а разнообразие и изысканность блюд вызывали уважение к Франции. Такая страна, становилосьясно, будет жить вечно, несмотря на любые катаклизмы. Даже в пригороде, в Барбизоне, городке художников, в старомодной харчевне, нам закатили такой обед, что было неловко уходить, непожав руку поварам.
Всё в той поездке было тщательно продумано приглашающей стороной, почти всё, не учли наши французские друзья лишь менталитет нашей "группы из СНГ". Точнее, чем в"Википедии" не скажешь, что это такое и как проявляется. ("Менталитет - образ мышления, мировосприятие, духовная настроенность, присущие группе, весьма сложное, многогранное проявление психической деятельности социальных индивидов, специфическое соотношение между рациональным и эмоциональным в совершении их действий, между стремлениями к инновациям и сохранению культурного потенциала прошлого... и т.д.). Там гораздо больше определений и даются дополнительные черты этой характеристики "группового представления мира вокруг себя и себя в нём". Привёл эту выдержку, чтобы хоть как-то для себя определить, понять реакцию нашей группы на ночной Париж, на набережные Сены, залитые огнями, на белоснежные скатерти столиков "на двоих", расставленных на корме, где укрылся рояль и пианистка плела свою мелодию из старых знакомых аккордов песен Ива Монтана и Джо Доссена. Ночная прогулка по Сене, прощальный изысканный ужин, с омарами, шампанским и каким-то неведомым мне сыром...
Так вот "о менталитете",или "о специфическом соотношении между рациональным и эмоциональным..." Не обошлось без "капли дёгтя", и, в конечном счёте, как и все прелести Парижи, так же запомнилась коробящая меня неловкость, вызванная пьяными песнями моих соотечественников ("культурный потенциал прошлого") во время той ночной прогулки по Сене, когда они, сдвинув столы, все вместе затянули: "чёрный ворон, что ты вьёшься". Они забивали приглушённые аккорды импровизации на рояле, которую исполняла тоненькая, одетая в простое чёрное платье, немолодая пианистка, а их нестройные, если не сказать дикие, голоса вызывали диссонанс со звуками прекрасного ночного города. Апофеозом этой "самодеятельности" была
почти обязательная во всех советских застольях - "ты ж мене пидманула...".
Сияющие набережные Сены проплывали под какофонию из аккордов рояля, и рёва моих "односельчан", не требующего усилителей...
И с этого места моих воспоминаний та моя поездка по Сене со своими согражданами,- как пишут строкой в "Евроньюс",- "No comment" ("Без комментариев").
НАЧАЛО КОНЦА (2001-2003 годы)
Наше дело развивалось настолько успешно, что стало вызывать пока еще неясные, но ощутимые и нарастающие подозрения. Так не бывает, чтобы у кого-либо дела шли хорошо и это не стало причиной ярого натиска окружения. Особенно в Москве и во всей нашей стране, где в головы так долго вбивалась идея всеобщего усеченного равенства, а до формулы братства советская страна так и не дошла, как и молча опустила из этой формулы слово "свобода" . Не успелиСоветы доползти до свободы, а Россия до равенства всех перед законом так и не дошла...
У меня, как и у других моих компаньонов, не было иллюзий на этот счёт, так что мы вели себя осторожно и старались предусмотреть возможные проявления "советского бюрократического сволочизма". Единственное, чего нельзя было предугадать - откуда придет следующая беда, чума или моровая язва, и будет ли она "при погонах" или в цивильном. Вроде бы всё отлажено, создан бесконфликтный коллектив, ну бывали мелкие неприятности с персоналом, но в пределах правил, люди-то оставались те же, что и при "советах". Персонал ворует, проносит копчёности между ног, или, если металлические сетки на окнах прохудятся, выбрасывает со второго этажа цеха, на улицу, кольца колбасы, которые кто-то из "подельников" подбирает, или засовывает днём в вентиляционные каналы, чтобы в ночную смену забрать домой. Так сказать советская "утруска и усушка". Вон ещё и наш вождь когда-то устанавливал нормы воровства на заводах и фабриках, так что и здесь ничего не изменилось. Крестьянство только он уж очень не любил и не мог ему простить даже "три колоска", а оно стало в наши дни перебегать в фермерство. И мы,памятуя заветы нашего "вождя и учителя", смотрели сквозь пальцы на "маленькие шалости" рабочих. С травмами тоже долго обходилось, не считая одного пальца, засунутого, куда не надо
одним недотёпой. Или рабочего, оставленного в ночную смену и заснувшего на снегу, по дороге к проходной, после пьянки. Хорошо, заводская охрана, что обходила территорию, увидела ноги, торчащие из сугроба...
Все, кто приходил "от начальства" разных ведомств и уровней, были распределены по дням недели и получали свою "мзду". И всё равно кому-то не хватило.
Сначала меня стали выдергивать с работы в ОБХСС, впрочем этот отдел уже назывался как-то по другому. Это, как правило, был итог очередной реформы, которая в России на переименовании и выдаче новой формы заканчивается. Вон уже для простой службы ГАИ букв русского алфавита не хватает, да и выговорить новую "абракадабру" не все могут. Что от меня тогда хотели те r>несколько майоров и полковников, я так и не понял, очень они вели себя загадочно. Через какое-то время отдел, где со мной "вели беседу", реформировали и майоры исчезли вместе с полковниками. Тем не менее, это заняло примерно пару месяцев хождений к ним на "собеседования".
Вскоре началась новая эпопея - прокуратура. Это продлилось примерно полгода, но прокурор, точнее прокурорша, оказалась довольно милой и образованной дамой, хотя так и не "раскололась", не сообщила причину вызовов по доносу, ответные действия на какую-то "бумагу, текст которой был очень туманен и не содержал каких-либо фамилий. В конйе концов, мне пришлось что-то подписать, чтобы отделаться от этой службы. На мой вопрос - "откуда этот донос", дама предложила мне внимательно изучить своё окружение, а за "отсутствием состава преступления", дело было закрыто. Ясно было одно - под нас, или под меня лично, начали "копать". Кто и почему - представить было трудно. А тут еще возникли и старые "знакомые по университету". Установить принадлежность этих "смотрящих" к конкретной группировке было трудно, так как их старое "руководство", судя по прессе, исчезло навсегда, а новое уже регистрировалось депутатами в Думу. Поскольку размерыэтих новых поборов были невелики, проще было согласиться, чем отыскивать способы и людей для "рабочих" контактов с ними "на стрелках". Приходили они не чаще одного раза в месяц, свободно проникали на "режимную территорию", но вели себя приличней сотрудников районных отделений МВД.
Получение всяких свидетельств,грамот, дипломов и медалей, подтверждающих , что дело налажено правильно (Золотые медали с международных выставок, Дипломы , занесение в "Золотую книгу отечественного предпринимательства" и т.п.) , по какой-то необъяснимой причине расхолодило меня, может, потому, что работа стала превращаться в рутину, или как-то, по ощущениям, вокруг становилось гаже. Нас признали в широком мире, но других "достижений", кроме увеличения прибыльности фабрики, я не мог усмотреть, а эта сторона меня мало интересовала. Занялся третьим этажом здания, где всё еще находилось кафе вьетнамского рынка "Красная река", и после нескольких месяцев усилий и обедов с "хозяином" рынка, выдавил их, что не составило очень большого труда, так как они находились у нас на птичьих правах, и не хотели оформлять отношения так, как этого требовало новое время. Установил ещё один вагон-рефрижератор с другой стороны здания, так что можно было хранить тонн пятьдесят замороженного мяса. Продолжил игры с Министерством труда и занятости, которое находилось в бесконечной реформенной лихорадке, так что приходилось ездить к его чиновникам в разные районы Москвы. Впрочем, два года хождения (только сейчас сообразил, что ушло на это два года!) все таки дали свой результат - мне сначала посулили, а потом и выделили полтораста тысяч долларов для закупки самого дорогого в производстве колбас агрегата - вакуумного куттера. Я это воспринял, как должное, так как с самого начала не сомневался в положительном результате своих похождений по всем этажам этого министерства, и воспринимал не иначе как "знамение", не зная как ещё по-другому объяснить одно невероятное совпадение. Занимаясь
этими делами, я попал к чиновникам, расположившимся в одном из старых зданий бывшего Министерства рыбного хозяйства СССР, причем именно на том этаже и даже в том же кабинете, где меня десять лет тому назад финансировали другие чиновники, по другому многомиллионному проекту (АССОИКИ), космической системы Минрыбхоза, в "бозе почившей" с началом перестройки... Как тут не поверить в мистическое совпадение..."Чудны дела твои, господи...".
Я и деньги получил, и куттер у Шульте в Германии купил, и даже установил эту многотонную махину на первом этаже здания, предварительно разрушив стену, так как иначе куттер не проходил ни в один из проёмов. Но всё чаще стало приходить ощущение того, что моя деятельность теряет смысл, более того, у меня появилась мысль, что я стал составной частью какого-то коллективного спектакля, где всё "как бы", а не в действительности, что меня окружает виртуальный мир, что это "обман", что вокруг марионетки, а не живые люди, и что это благополучие мнимое. Кроме такого внешнего восприятия реальности, как спектакля, у меня появилось и подозрение в обмане, или ощущение его, которое исходило из бухгалтерии. Там никогда нельзя было получить истинных данных о финансовом состоянии фирмы, так как половина всех возможных расчётов с внешним миром происходило по каким-то записям в школьных тетрадях и накапливалось в съёмной памяти, на случай внешних проверок. Проверить "проводки" мог только финансовый директор фирмы, что стало вызывать не только мои подозрения, но и подозрения других моих компаньонов. И вот раз, вернувшись на работу после деловой встречи, застал я своих ближайших подчинённых, а были это в основном женщины, в какой-то растерянности и тревоге. Порасспросив их, что тут происходило без меня, я пришёл к выводу, что дело приобретает серьёзный оборот, и , повидимому,"лавочку" придётся закрывать, так как возник серьёзный конфликт у моих "подельников". Причём вынесли они этот конфликт на всеобщее обозрение, выясняя отношения в коридоре. Это встреча в присутствии других сотрудников произошла в духе стычек в советских коммунальных квартирах. И конечно, как обычно и водится, главным вопросом было - "где деньги". А уж если "паны деруться", то... Словом, после беседы с компаньонами стало ясно, что наша команда, наша фирма начала распадаться. Надо было срочно оформлять наше здание в собственность - это было бы самым весомым вкладом в уставной капитал фирмы и давало возможность, в случае продажи здания, возместить затраты всех компаньонов и сгладить их разногласия.
На этом пути пришлось столкнуться и с "рейдерами", уже набравшими силу при захвате промышленных территорий и зданий в Москве. Рейдеры требовали "отступного", впрочем не не очень большую сумму, наше трехэтажное здание столовой их не особенно интересовало, "какие-то 2000 кв.метров" были не их масштабом, аппетит у них разгорелся на 42 000 кв.метров корпусов и территорию всего завода (ЗТО).
Началась долговременная работа по подготовке соответствующих бумаг с нудными разговорами и контактами с чиновниками Министерства имущественных отношений, Земельным комитетом и самими "рейдерами".
"Босс" рейдерской команды был классическим "мафиози" со всеми атрибутами, подсмотренными в американских фильмах, даже офис его занимал отдельный, перестроенный встиле "хай-тек", старинный особняк. Он не особенно на нас наседал и ограничился парой сотен тысяч долларов наличными, которые надо было вручить ему "без свидетелей". Найти сразу же необходимую сумму было трудно, но меня, в частности, выручил один из моих компаньонов. Какие у "босса" рейдеров были резоны при подписании этой сделки, мне неведомо, но все необходимые документы для завершения "покупки-продажи" он подписал, не ставя дополнительных условий, и даже не пересчитал принесенные в портфеле "баксы".
Словом, не прошло и года "хождений" по присутственным местам,министерствам и департаментам, и на поклон к "боссу", и я получил все необходимые документы, подтверждающие наше (фирмы) право не владение зданием, где были цеха и офисы руководства. То есть и мой отдельный кабинет, и бухгалтерия, и комнаты технологов и два производственных этажа и пустой третий этаж, откуда уже съехали вьетнамцы и приблудившаяся от старой дирекции ЗТОпекарня. Повезло мне ещё и в том, что за несколько лет до этих событий, не думая о возможной продаже здания, я затеял оформление земельного участка, на котором стояла наша трехэтажная фабрика, рефрижераторные вагоны и
наш автопарк. Документы от "Земельного комитета", в папке красного цвета, я уже к этому времени получил. Как в воду глядел, без них я бы и не смог завершить эту многоходовую акцию, закончившуюся получением долгожданного "Свидетельства" на право владения.
Так сказать, первый акт драмы был благополучно завершён. Оставалось найти покупателя на это здание, что не сулило ничего хорошего, так как конъюнктура московского рынка в это время не была благоприятной. А мне предстояло аккуратно завершить процесс закрытия производства, рассчитаться с долгами фирмы, распродать все оборудование, от автомобилей,изрядно изъезженных, до красавца вакуумного куттера, и нового вакуумного массажёра, которые не проработали и года.
Вот в это время меня все мои компаньоны и бросили, причём сделали это, по-моему, с нескрываемым удовольствием. Разбежались кто куда, до часа "Х", когда какой-либо из предполагаемых клиентов- покупателей не принесёт деньги "на блюде с голубой каёмочкой". А до тех пор я столкнулся со всеми "прелестями" московского рынка недвижимости: с мнимыми покупателями и кредиторами, с торгом за каждую единицу оборудования, с кражей остатков денег менеджерами в магазинах-клиентах, некоторые из которых, воспользовавшись нашей ситуацией, так и не вернули долгов. О порядочности и чести в этой ситуации говорить не приходится. Пришлось отдуваться за прошлые дела и время от времени вступать в контакты с горилообразными представителями мясных компаний-поставщиков, с которыми надо было рассчитаться за поставки сырья в кредит. Все эти "поставщики" были под разными, известными и не очень, "крышами". Иногда приходили "полковники" и мягкими голосами предупреждали о "возможных последствиях". Так и прошел последний год существования нашей почти все десять лет, очень успешной фирмы...
Распад фирмы совпал и с растущим государственным давлением на весь частный сектор, особенно на "малые предприятия". Фразы о помощи малому и среднему бизнесу с высоких трибун оказались очередным блефом. Всеобщий обман возрастал с каждым днём, и слова и дела властей расходились в разные стороны и, как в пространстве Лобачевского, уже более не пересекались.
Ушёл с поста президента Ельцин, но надо отдать ему должное, ушел прилично, со слезой и телевизионным обращением "к народу", со словами покаяния. Мы ещё не знали, как далеко зашло его окружение в разворовывании бюджета государства. Миллионные "транши" из банков западного мира исчезали, растворялись в оффшорном пространстве за пределами России. Всегда делающий ударение в своих речах на демократические принципы, именно Ельцин умудрился проигнорировать выборы и привести в Кремль никому доселе не известного, странного человека, который в интервью отводил свой взор от собеседников. Вскоре запахло старым, крепким, кондовым, советским запахом эпохи, возврата к которой мы и не чаяли. На посту главы государства оказался выходец из Лубянки. Это было, как я понимал, началом конца. Очень быстро к нему на самый верх всплыли, затаившиеся до времени, сослуживцы по "органам", выпускники минской школы КГБ. Чекистская команда вместе со своим передовым отрядом, олигархическим окружением, входила во вкус, училась жить так, чтобы было "не хуже, чем у людей". Потребности чиновничества, равно как и депутатов Государственной думы, возрастали с каждым годом в геометрической прогрессии. Страна вступала в новое время под завывание ревнителей "советского", под "вставание с колен", со старым, немного траченным молью,знаменем "вождя прогрессивного человечества" и старым гимном, подновлённым тем же Михалковым старшим, и под ежедневные тусовки "рублёвского полусвета",лезущего в глаза со всех каналов телевидения.... С телевизионных экранов не сходили "специалисты по юмору", веселящие до упаду "вставшее с колен" большинство. Низкопробная программа Евгения Петросяна выходила каждый вечер. Может быть, это население и правдавстало с колен, потому теперь и танцует ночами до упаду. Но кто и когда его поставил в такое неудобное положение?
Меня же больше беспокоили очень тревожные сведения из Грузии. Там , как становилось всё понятнее, заканчивались последние дни старого, проникнутого большевистским сознанием, советского мира, в котором по-прежнему находились мои дети и внуки. Разлагающаяся, по прежнему советская власть, с одним из последних её представителей, Эдуардом Шеварднадзе, не могла, как мне казалось, уйти просто так, без сопротивления - "умирающий верблюд лягается особенно больно". Вот это и ызывало опасения, так как инциденты в Тбилиси, связанные с фигурой Шеварднадзе, учащались и достигли такой формы, как покушение на него во время проезда по набережной в свою резиденцию в Крцаниси . Расстрелянный из гранатомёта президентский "Мерседес" можно было увидеть в телевизионной хронике по московским каналам. Сам Шеварднадзе чудом уцелел и собирался в конце срока своего президентства выйти на пенсию, однако его стали поторапливать события.
Осенью 2003 года я прилетел в Тбилиси к своим детям и внукам. На этот раз мой маршрут был несколько необычный - я побывал в Крыму, в Феодосии, где не был ни разу и давно мечтал увидеть
оригиналы картин Айвазовского, как оказалось, в его собственном доме-галерее (Гайвазовского). Посетил в Коктебеле разрушающийся дом Волошина, оставивший во мне сложное, смешанное чувство сострадания к оставшимся домочадцам и печали по ушедшему времени, и самолётом из Симферополя, через Киев вылетел в Тбилиси. Мои дети, наконец-то, в этом году достроили свой дом в Харпухи, в старом районе города, вблизи серных бань, и окончательно переехали туда из "хрущёвки" Дигомского массива, когда-то нового района города, пришедшего после десятилетия "войн и революций" в полный упадок.
Новый дом был, по-английски, встроен в пяти-подъездный комплекс, у каждого был свой вход, в каждом подъезде шли наверх лестницы на четыре этажа жилых помещений, вниз с первого этажа вёл крутой спуск в громадный подвал, предназначенный для керамической мастерской Отара. Была ещё и полуоткрытая мансарда на пятом этаже, откуда открывался исключительный вид на старый город - на крепостные стены Нарикала, Метехский замок, с прилепившимися к обрывистым скалам над Курой домиками с разноцветными балкончиками, строящийся, почти напротив дома, на другом берегу Куры, кафедральный собор Грузинской православной церкви - "Цминда Самеба" ("собор "Пресвятой Троицы"), и новую гостиницу на Авлабаре - "Шератон Метехи палас" - самую большую пятизвёздочную гостиницу в Грузии.
![[]](/img/p/prokopchuk_artur_andreewich/msworddoc-7/georgia2005mai057.jpg)
"Цминда Самеба"
Кроме того, мои дети задумали строительство ещё одного, загородного дома в Дигоми, пригороде столицы, где Отар, по случаю, приобрёл за бесценок участок земли на распродававшихся, бывших опытных землях Института виноградарства и виноделия. Хотелось им помочь и принять во всех этих делахучастие. Дигоми для меня было особым местом - здесь я впервые, как "молодой специалист", получил квартиру, отсюда ежедневно ездил в свою лабораторию "волоконно-оптических систем", в Институт кибернетики, здесь же рядом, в Институте виноградарства, я на три года погрузился в мир вин и коньяков - в 70-е годы я работал там "по совместительству", налаживая современные методы анализа "органических жидкостей", то есть коньячных спиртов. Словом, я через тридцать лет возвращался к "истокам", к своей молодости, своим воспоминаниям, поближе к никогда не затихающей Куре. Лучшего места Отар не мог выбрать для нового поприща, для строительства "родового гнезда". Пусть хоть в Тбилиси, но возродятся мечты моей мамы, бабушки о том давнем прошлом, о садах в которых они выросли, о собственных домах, утраченных с приходом новой и жестокой власти...
Переезд моих детей из Дигоми в Харпухи занял два года, новый дом заселялся по этажам, но к моему приезду уже можно было жить на всех его четырёх этажах. Дом двух художников-профессионалов обретал своё неповторимое лицо, и становился похожим на художественную выставку. Из запасников в подвале старой "хрущевки", из разбросанных по разным домам папок, со стеллажей в мастерских, где Ия и Отар работали, привозились работы, на которые ушло больше двух десятков лет, и это великолепие, наконец, можно было увидеть на стенах, в нишах, в многочисленных уголках просторных комнат, на всех этажах дома. А в громадном подвале, из двух просторных комнат по 50 кв.метров, создавалась мастерская для Отара, для его керамических работ, и уже стояла печь для обжига и гончарный круг. Сюда же стали свозить отовсюду старые работы, материалы,инструменты и станки, здесь было где развернуться.
Осенним вечером 2003 года, мы сидели на кухне, на втором этаже нового дома. Пока нас было "только" пятеро - Ия, Отар, я и мои внуки, Георгий и Ираклий, который отзывался только на грузинский вариант имени - "Эрекле" или французский - Эрколь. В тёмном, напомнившем мне военное время, Тбилиси было мрачно, ходить вечером по кривым улочкам старого города стало опасно, неровен час ногу сломаешь, а то еще и нарвёшься на неприятности. В городе стали появляться многочисленные воры и бандиты. С заходом солнца жизнь замирала. А у нас сияли на разных этажах лампы со старинными стеклянными абажурами, найденными Отаром в развалах городских толкучек. Районный электромонтер "за мзду" подключил наш дом к какому-топодземному кабелю, о котором соседи говорили, что он "шеварднадзевский" и ведет в загородный дом президента, в Крцаниси. Никакого учёта электричества не велось, деньги давались "на лапу" приходящему инспектору, в домах, кто мог, на зиму устанавливал дизельные электрогенераторы и газовые нагревательные радиаторы.
Посиделки вечерами на кухне-столовой, разговоры о дальнейшей жизни, привели нас к самой старой и бесконечной, исконно грузинской теме - к вину. Мы все почти одновременно пришли к мысли, что наконец-то можно и нужно завести собственное вино - в этом доме было много помещений-пока пустовали обе громадные комнаты подвала, а рядом, через стену, находился недостроенный, соседский, пятиэтажный блок, от которого у Отара были ключи, как у доверенного лица, организатора и "надсмотрщика" за рабочими при возведении этого "минигородка" архитекторови художников. К тому же появилась земля в Дигоми, а значит и возможность завести там свой собственный виноградник, приобретённой земли там было достаточно для сада, для собственного виноградника, соток на 15-20-ть. Старая мечта с 70-х годов о собственном вине, о винограднике, о другой жизни, приобретала реальные очертания. Господь простёр свою длань над нами и надо было не упускать этот счастливый момент. Очень всё складывалось удачно, и мы решили, для начала, не откладывая в долгий ящик, закупить пару сот килограммов винограда и освоить старые технологии изготовления грузинских вин пока здесь, в Харпухи.
Закупили, поездив по окраинным рынкам города, винограда разного сорта около тонны, был он тогда не дорог. Привезли разнокалиберные дубовые бочки, стеклянные, тридцатилитровые бутыли из зеленоватого стекла, шланги, воронки, настольную машинку для отжима виноградного сока, и, в одобренный всеми домочадцами день, согласно "лунного календаря", приступили к "священнодействию".
Торжественная закладка нашего первого вина состоялась 4 октября 2003 года. Мы завели "чёрную книгу" (такая была у неё обложка) и стали ежедневно заносить с первой страницы, как в свидетельство о рождении, и другие аттестаты, все данные о нашем "первенце": температуру, содержание сахара, фазы луны и события во внешнем мире, которые назревали. Вино мы заложили для брожения по старинному классическому способу - на мезге, не фильтруя и не отбрасывая "гребни", и через несколько дней оно начало "оживать", а потом так забродило, что стало переливаться через края бочек. Через две недели затихло брожение первых бочек винногокупажа из "саперави" и "шавчохи" (грузинские эндемики, сорта винограда). И поспело в другой бочке вино из необыкновенно уродившегося в том году, "ркацители" из Карданахи, с розовеющими ягодами, и коричнево-красными шапочками (рожками). Такой ркацители мы раньше не видели, то есть, наконец-то, он точно соответствовал своему древнему, историческому названию в грузинском языке - ркацители, что означает "красные рожки". Раньше я не понимал, почему зеленоватый виноград и янтарное вино из него имеет такое странное название. Вино "ркацители" в конце брожения приобрёло благородный тёмнорозовый тон, мы же не знали, что это предвестник событий, что наше вино пророчит "розовую революцию"...
Я пробыл в Тбилиси ещё пару недель, дождался, когда сусло достигло степени сладчайшего "маджари", а потом окончательно перестало бродить, подождал ещё пару дней до полного окончания процесса первого брожения и появления своего облика у нового вина, ещё неясного, но уже обещающего будущие радости застолья. На третьей неделе мы "сняли" вино с мезги, перелили из дубовых бочек и поставили на дозревание в стеклянных бутылях. Трудно было удержаться и мы стали пробовать понемногу, чтобы понять этот загадочный, древнейший процесс рождения "элексира жизни".
При полном городском затемнении, во мраке, поглотившем крутые подъёмы кварталов Харпухи, в самом конце октября, у нас состоялась первая общесемейная дегустация молодого вина - урожая 1993 года, "пир во время чумы", свой собственный праздник "божоле", в подвале стало жить своей особенной жизнью наше первое вино.
Вполне удовлетворённый первым опытом виноделия, 1 ноября я улетел в Москву, а уже на следующий день в Тбилиси начались события, вошедшие в новейшую историю под названием "розовая революция". К Новому Году я снова полетел в Тбилиси, но уже с Ириной, так как мы все вместе решили продолжить дегустацию наших вин, свести все праздники в один : и новоселье, и наш главный "праздник вина", и Новый год, и наши дни рождения - мой и моего внука, и,
наконец, поднять бокалы "розового ркацители" за благополучное и бескровное изгнание клана Шеварднадзе, за "розовую революцию".
Беспокоили тревожные сообщения о вдруг наступивших холодах, очень низкой температуре в нашем импровизированном "марани", (винный подвал, груз.яз), что нас заботило больше городских событий, в которых мы ничего не могли толком понять, и уж, конечно, никак не могли повлиять на их ход. С холодами Отар справился, он нашел выход - закрыл бочки и бутыли одеялами и поставил в марани нагреватель, доведя температуру помещения до требуемых 10-12 градусов тепла. Но мне не терпелось - надо было самому поскорее увидеть все тонкости процесса образования вина, и детали городской жизни после "революции роз".
Итак, с небольшим перерывом, мы снова сидели за круглым столом, уже вшестером, в кухне-столовой, в которой могла поместиться вся моя московская, трёхкомнатная квартира. Над громадным столом горела висячая старинная лампа, скорее лампада, со стеклянным ажурным зеленоватым колпаком, на котором просвечивался рельеф из фиалок. В полумраке мерцали синие, рельефные мазки на стенах, выполненные Отаром. Отар знал толк в дизайне, и никому в доме не давал прикоснуться к интерьеру нового дома. К этому времени он уже несколько лет возглавлял приёмную комиссию Тбилисской Академии Художеств и очень ревностно относился к любым отклонениям от своей концепции дома-художественной галереи.
![[]](/img/p/prokopchuk_artur_andreewich/msworddoc-7/georgia2005mai020.jpg)
Молодое вино дозревало в подвале, будило воображение и память возвращала меня к истокам - моим родителям, родственникам и Минску. Если бы они могли всех нас видеть сегодня, в этом новом прекрасном доме, могли бы посидеть с нами в окружении своих потомков, которым, хотелось тогда думать, не придеться пережить ещё одну войну, ссылки, лагеря и прочие изобретения "самого передового строя"...
Затопили камин, приглушенный свет ламп чуть отсвечивал на многочисленных керамических изделиях Отара, каминный отсвет блуждал по стенам, где стали появляться и работы нового поколения...Дом погрузился в тишину и покой...Хоть бы это продолжилось подольше...
![[]](/img/p/prokopchuk_artur_andreewich/msworddoc-7/georgia2005mai048.jpg)
Грузинский дом без вина не стоит. Марани - это фундамент, краеугольный камень благополучия грузинского семейства. Так, по крайней мере, было раньше. В советское время, особенно во времена Шеварднадзе, стали исчезать милые любому искреннему сердцу, традиционные тбилисские застолья, где больше пели, чем пили, и больше пили, чем ели. Власть выдавливала из городского обиходаостатки старой, устоявшейся городской жизни, уничтожала последние следы частных предприятий, переживших в форме различных полулегальных "подвалов" и "цехов" даже советское лихолетье. Исчезали "хинкальные" и "хашные", были закрыты все винные подвальчики, где осенью можно было продегустировать молодое "саперави" или "кахетис гвино", так когда-то понравившееся Пушкину и Дюма. А Шеварднадзе, вдобавок, закрыл сотни городских "торне"(старинные печи для выпечки хлеба,груз.яз.), которые веками поставляли на стол горожанина свежий, горячий хлеб ("картули пури" и "лаваш").
Мне кажется, что даже если бы выборы в октябре-ноябре 2003 года в парламент Грузии и не были сфальсифицированы, что стало официальным предлогом "переворота", то из-за одного "картули пури" можно было бы свергнуть Шеварднадзе. Оставить Тбилиси без горячего хлеба, который в городе пекли более тысячи лет - это никому не могло бы даром пройти?
В старом районе города - Харпухи, стояла необычная для Тбилиси вечерняя тишина, жизнь как-будто остановилась, ночной сумрак заставлял жителей рано ложиться спать, и только в нашем доме, у подножья отвесного хребта, укрывшего от холодов городской ботанический сад, горели огни.
Наш новый дом должен был стать оплотом сохранения традиций, накопленных столетиями грузинской семьёй, бастионом сопротивления советской всеобщей "уравниловке", очагом просвещения, возрождения старых технологий и поиска новых форм в различных сферах прикладных искусств. Всё этому способствовало - все семейные мастера, творцы нового, уже и мой старший, мой первый внук, Георгий, закончил отделение живописи Академии Художеств и блестяще защитил диплом, представил цикл работ на библейские сюжеты.
Тбилиси всё ещё переживал недавние народные потрясения. Только что прошли парламентские выборы, когда оппозиция призвала своих сторонников к акциям гражданского неповиновения. Они настояли, чтобы власти признали выборы несостоявшимися, вот тогда-то мы впервые услышали имя Михаила Саакашвили. Эдуард Шеварднадзе был вынужден уйти в отставку 23 ноября 2003 года, когда оппозиция ворвалась в здание парламента с розами в руках - это был символ нового времени в Грузии и самой "розовой революции". Шеварднадзе и всю его просоветскую камарилью народ просто "вычистил" из Дома правительства, пришло другое время, с ним другие люди, и начались новые испытания для молодой республики.
![[]](/img/p/prokopchuk_artur_andreewich/msworddoc-7/tsepi042.jpg)
Нам, нашей семье, было немного легче других тбилисцев - у моих детей была основательная крыша над головой, а в подвале набирало силу молодое вино. Но заработков не было, деньги исчезли, а надо было кормиться, наступал новый год, где всё было неясно и тревожило нас.
31 декабря, в последний день бурного, насыщенного необычайными событиями 2003-го года, мы встали из-за стола, спустились по крутой Телетской улице из Харпухи и вышли к серным баням.
![[]](/img/p/prokopchuk_artur_andreewich/msworddoc-7/georgia2005nikosbirthday013.jpg)
А оттуда, по Леселидзе, продираясь через толпы ликующих горожан, пошли от Майдана до начала проспекта Руставели. Такого я прежде никогда не видел, весь Тбилиси вышел на улицы, и к ночи уже нельзя было протолкаться по проспекту на всём его протяжении, от начала до конца, от площади Свободы до памятника Руставели. Город пел, играл, танцевал, как это могут только в Грузии, где музыка и песня вырываются сами из немного разгорячённых вином душ и сердец. Откуда-то появились фейерверки, беспорядочно салютовали с балконов старых домов жильцы, оставшиеся дома, а на улицах собирались импровизированные оркестры и народные хоры.
<
Такого счастливого Нового года, как 2004-ый, давно не было у нас...Что же ожидалось впереди?...
|
![[]](/img/p/prokopchuk_artur_andreewich/msworddoc-7/downtown_minsk_after_wwii.jpg)
![[]](/img/p/prokopchuk_artur_andreewich/msworddoc-7/0000002.jpg)