Сто сорок лет прошло со дня смерти Александра Герцена, близится двухсотлетний юбилей со дня рождения выдающегося русского революционного философа, писателя и публициста, поставившего многочисленные вопросы перед русским обществом, ответа на которые нет и сегодня. Надо отдать должное Ленину, который откликнулся в столетний юбилей Герцена статьей "Памяти Герцена", и где дал ему должную оценку: "он сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени" (В.И. Ленин, Памяти Герцена, М., Политиздат, 1980). Как и чем отвечает его родная Москва в канун юбилейных дней на вопросы, заданные земляком полтораста лет тому назад?
Для начала об улице, которую в 1920-м году переименовали в его честь к полувековому юбилею. Здесь рядом, на Сивцевом Вражке, Герцен жил, по ней ходил на лекции физико-математического отделения Московского университета, гулял с Огаревым. В сегодняшнем справочнике можно лишь прочитать, что "в 1994 году улице возвращено историческое название". Видимо, очень уж церковь постаралась, так как название свое "историческое" улица получила только после очередного переименования ее в Никитскую, по женскому монастырю, кельи, собор и колокольня которого и выходили на нее.
Но московским властям "нового разлива" милее оказались воспоминания их родителей об уничтоженном в 1933 году монастыре, нежели память о русских молодых революционерах-демократах, собиравшихся в доме Огарева (Большая Никитская, 23/16). В этом кружке университетских юношей, вызревала философия Александра Ивановича Герцена, его отношение к бесконечным спорам славянофилов и западников, его понимание роли и места России в будущем мире.
Не пытаясь дать оценку творчеству Герцена, или проанализировать развитие его философских взглядов, хочу вместе с читателем "перелистать" некоторые страницы его статей, публикаций и других произведений. До чего же многое из этих мыслей созвучно нашему времени, а иногда позволяет увидеть то, что ему было понятно полтораста лет тому назад.
Начну с тех томов, которые давно стоят на моей книжной полке, и которые я перечитываю последние двадцать лет. Это, вообще говоря, мои любимые книги, разрозненные тома из 30-ти томного собрания сочинений издательства Академии наук СССР 1956 года. Это собрание прекрасно было издано, на хорошей, чуть желтоватой бумаге, каждый том в вишневом коленкоровом переплете, ценой в 15 рублей за книгу, как значилось на переплетной крышке. Подписаться на такое собрание сочинений в свое время для моей мамы было и накладно и немыслимо, даже разместить тридцатитомник в нашей комнатке в 13 кв. метров, на улице Интернациональной в Минске, было негде. Покупал я эти книги значительно позже, уже после денежной реформы 1961 года, получив "от работы" свою первую двухкомнатную квартиру в "хрущевке", в Тбилиси. Рыскал в книжных развалах или букинистических магазинах и собирал свою домашнюю библиотеку. В одном из томов, купленных по случаю, в У11 томе, внутри, на заднем форзаце, можно найти и следы "понижения статуса" произведений Герцена (Герцен был не моден, а подчас и неугоден), три фиолетовые печати с новыми ценами. На последней, в чернильной рамке со словом "Уценено", пером от руки вставлено " __руб. __25 коп". Это уже было под силу мне, младшему научному сотруднику с окладом в 98 рублей. Впрочем, так как даты на этих печатях не имеется, кроме штампа 1961 года,- "Цена с 1 января 1961 г. 1 руб. 50 коп.",- то может быть, оклад у меня уже был порядка 135 рублей, когда чуть позже я стал "инженером 11 категории" по ставкам "Средмаша" в том же академическом институте.
Вспоминая Александра Герцена, можно ограничиться одним седьмым томом, настолько в нем сконцентрированы его мысли о России, пожалуй, все выдержки я и приведу из этой книги - из тома У11 ( Герцен А.И. собр.соч. том У11, М.1956). И, конечно, полистаю его "Былое и думы", бессмертная книга, в моей коллекции, к сожалению, только старенькое ее издание (Изд-во,"Детская литература" 1972 года), которое мне дорого воспоминаниями.
Не знаю, отчего же все, что я перечитываю у Герцена, меня волнует сегодня? Ведь не только он один предпринял попытку в свое время сделать нелицеприятный анализ состояния России, были и Чаадаев, и Белинский, и Достоевский, наконец. Может быть, его взгляды были интереснее оттого, что из Лондона и тогда (и теперь) лучше была видна, расползающаяся по двум континентам, неустроенная страна. Может быть, потому что его оценки прошлого так легко можно отнести к настоящему.
Там, в Лондоне, Герцен не был подвержен родственным, служебным или другим обязательствам перед московскими бывшими соратниками, родственниками, знакомыми? То есть был свободен, а значит, смел и раскован. Его слово было откровенным и крайне необходимым для "немой", подцензурной России. И сегодня некоторые его мысли, его оценки прошлого так легко можно отнести к настоящему. Это главное было отмечено все тем же Лениным в той же юбилейной статье: ""Колокол" (1857- 1867) встал горой за освобождение крестьян. Рабье молчание было нарушено, впервые широко и открыто зазвучало вольное русское слово".
Ни Пушкину, ни Некрасову, ни другим, самым значительным представителям российской культуры, не удалось преодолеть "заботу" монаршей цензуры, заглянуть за "железный занавес", опущенный, казалось, навсегда на границах империи. Им не дали возможности в нужное время ознакомиться с устройством другого, европейского мира, сравнить пробуждающийся, рвущийся вперед, европейский мир с российскими реалиями. Может быть, только Радищеву и Чаадаеву удалось ухватить некоторые черты этого затхлого времени остановившейся в своем развитии России. Чем это кончилось для них - известно. Адам Мицкевич, увидел Россию своими глазами, содрогнулся, но ему "повезло" более других: отбыв ссылку, он смог покинуть Россию и стал "европейским кочевником". Да и не волновала его судьба ненавистной ему империи, он печалился о будущем свой родной Польши и Литвы (то есть современной Беларуси).
Герцену удалось больше, истинный русский патриот, смог и уехать из России, и выпускать много лет в Лондоне бесцензурный журнал "Колокол", слова которого стали бояться в Москве и Петербурге, как шарахались от "Голоса Америки" в СССР. И вещал Герцен на весь мир, выступал с предостережениями, которые и сегодня к месту.
К Руси, или России, к Российской империи, а вот уже как-будто и к Российской Федерации, вступившей в ХХ1 век, можно даже сегодня обратиться его словами, что она: "хочет штыками положить конец вопросам, волнующим мир. Это она шумит, грохочет, как море, у дверей цивилизованного мира. Всегда готовая выступить из берегов, всегда трепещущая от жажды завоеваний, словно ей нечего делать у себя, словно угрызения совести и приступы безумия помрачают рассудок ее государей" ( собр.соч. том У11, М.1956, стр. 256).
В извечном стремлении российской власти искать решение внутренних проблем за границами отечества ничего не изменилось с тех времен. Опять готова, вся та же по своей агрессивности, обновленная лишь достижениями науки и техники, "новая" российская доктрина, с которой Россия хочет жить в ХХ1 веке. И как заявил Патрушев, бывший директор ФСБ, "использование ядерного оружия в Военной доктрине оговорено в рамках поддержания статуса России как ядерной державы, способной таким образом предотвратить агрессию потенциального противника, направленную против РФ и ее сторонников" ( Росбалт, 14/10/2009, Главная лента 10:32). Кем "оговорено", где эти "агрессоры" - генштаб не разъясняет, его наше мнение, мнение налогоплательщиков, не интересует. Может быть, "там" они знают еще что-либо, но тщательно от нас скрывают. Сегодня в их распоряжении уже не штыки и даже не танки времен "Пражской весны" 1956 года или российско-грузинской войны 2008 года. Игрушки у военных стали грознее. Герцен, слава Богу, этого не увидел, он не мог даже мысленно себе представить новые военные возможности России по "наведению мирового порядка". Да и методы наведения "порядка" внутри страны не стали мягче.
Не изменилась с тех времен, не прервалась за десятки поколений, наследуемая (может быть, генетическая), российская патологическая любовь к жестокому подчинению и унижению "нижестоящих" на всех этажах властной "вертикали", ее административных ответвлений. И все так же, к сожалению, справедливы оценки Герцена: "беспорядок, зверство, и разврат русского суда и русской полиции", ярко описываемые в его биографическом романе "Былое и думы" (стр.185). Достаточно было только на этих днях, через полтораста лет после ссылок Герцена, включить телевизор и посмотреть с каким упоением выставляла московская власть в четыре часа ночи, на двадцатиградусный мороз несчастных жителей дачного поселка "Речник", чтобы удостовериться - Герцен в этом определении не ошибся бы и сегодня. А как рушили экскаваторами "неправедно возведенные дома"? Да, лучше бы заселили эти особняки сиротами и бездомными, которых по нашей официальной статистике уже более миллиона. Нет на это средств, все средства уходят на содержание разных многочисленных армий, в частности, полуторамиллионной "армии внутренних войск". Скромные приставы (хотя во времена Герцена иные говорили и по-французски), постовые и урядники, коих находилось в то время по несколько человек в провинциальном городе и всего лишь несколько сот в Москве и Питере, размножились и превратились в армию, расползшуюся в наши дни по всей необъятной России. Прибавьте еще несколько миллионов других войск: "железнодорожные" войска, войска МЧС (войска гражданской обороны), спецподразделения, названия которых не знает даже Государственная Дума РФ, героический ОМОН, грозу старух и пенсионеров, и станет понятно, что денег не хватает и на обычную армию, в которой нуждается каждая страна. При Герцене "секли" только отдельных людей, а сегодня уже "высекли" почти целый город ("Массовое избиение в Благовещенске" - операции устрашения в Благовещенске, Салавате и Чишме (Башкортостан) и прилежащих населенных пунктах, с 10 декабря по 14_декабря 2004_года, ВИКИПЕДИЯ).
Со времен Герцена, выросли масштабы сил подавления, изменились средства, но не цели, и потряхивая новым апокалиптическим оружием, российские политологи снова начинают подготавливать соседние государства к старой идее расширения "сфер влияния". И снова на их пути, как и во времена Герцена, на западном направлении возникает многократно расчлененная Россией, но снова цельная, и не покоренная Польша. А на южных границах полыхает пламя так до конца и не задавленных освободительных движений кавказских народов. Ни чему Россия, российское правительство, начальство разных уровней не могут научиться уже более двухсот лет.
"Польшу можно уничтожить, но не покорить, можно исполнить угрозу Николая оставить на месте Варшавы одно лишь название да груду камней, но сделать ее рабой по образцу мирных балтийских провинций - невозможно" (А.Герцен, том VII, стр.257). К тому же, сегодня с Польшей солидарны и прежние "мирные балтийские провинции", показавшие "зубы" в начале 90-х, успевшие выскочить из последнего вагона, грохочащего по российским неудобьям, поезда последней мировой империи. С ними согласно и голосующее большинство стран Евросоюза. Хотя и в этом новом европейском доме до сих пор не могут избавиться от душка разлагающихся рудиментов "варшавского договора".
Можно заставить Польшу отказаться от системы ПРО, но нельзя полякам доказать целесообразность расстрела в 1940 году 20-ти тысяч польских офицеров в Катыни. Или грузинам объяснить правомерность ввода российской армии в 2008 году на территорию их государства, суверенной республики. Желающие узнать истину легко добывают её сами, cегодня не надо даже слушать "вражьи голоса", как в сталинскую эпоху, все можно найти в Интернете при желании.
"Великолепно подготовленная и проведенная кампания российских информационных операций была попыткой выставить действия Грузии в качестве неспровоцированной агрессии и обвинить Грузию в "геноциде" и военных преступлениях", - говорится в докладе военно-политического эксперта Кейгана, представленном на слушаниях в американском конгрессе. "Было в целом просто поразительно наблюдать "оруэлловскую" кампанию информационных операций, которую вели русские, стараясь убедить мир в том, что 19 тысяч грузинских солдат представляли угрозу самому существованию российской империи", - заявил он в докладе конгрессу США (http://www.rian.ru/osetia_news/20080910/151131100.html).
Тоже и с Польшей, история взаимной неприязни с Россией четыреста лет не дает покоя российскому официозу. А русские историки до сих пор продолжают вспоминать нехорошим словом "польских сидельцев" в Москве и царя Владислава, призванного московскими боярами на царство в Москву в 1610 году (что он был призван самими москвичами, об этом они сразу же забыли). Вот даже праздник "освобождения от поляков в 1613 году" придумали через 400 лет, так называемый, "День народного единства". А как только речь зашла о системе ПРО для Польши, так весь журналистский муравейник зашевелился. Зимние олимпийские игры в Ванкувере немного остудили журналистов и переключили их внимание на перспективы "россов" в Канаде. Даже московская церковь присоединилась к общему хору воспевания будущих побед российской сборной. И опять просчиталась. Впрочем, она, церковь, всегда в выигрыше, так как уже давно идет нога в ногу с российской властью, выступает в качестве оппонента на разных, "круглых" или не очень, телевизионных столах, ведет свою "пиар"-компанию.
С помощью современных телевизионных технологий можно на время убедить российского зрителя первого канала в "подлости поляков" или "вероломстве грузин". Но это будут лишь кислые плоды информационной войны, методы которой разрабатываются известными российскими ведомствами. Почти вся бескрайняя Россия до сих пор удерживается в информационном капкане первого и второго канала ТВ, где и создается главный продукт политической мысли, облеченный в цветастые одежды попкультуры. Появилось и что-то новое - на этих каналах мы стали замечать обязательное, почти ежедневное присутствие иерархов московской церкви. Церковь "подключилась", как сейчас принято говорить у телеведущих.
А что же все-таки говорил Александр Иванович Герцен о роли этой церкви, о религии, о "византийщине", как он называл тот религиозный туман, которым как саваном накрывал Россию Московский православный синклит. Приведу лишь один отрывок о роли церкви в России из его статьи "Московский панславизм и русский европеизм".
"Какой же народ из принявших православие, начиная с IV века и до наших дней, цивилизовала она или эмансипировала? Быть может, это Армения, Грузия или племена Малой Азии...Восточная церковь проникла в Россию в цветущую, светлую киевскую эпоху, при великом князе Владимире. Она привела Россию к печальным и гнусным временам, описанным Григорием Кошихиным, она благословила и утвердила все меры, принятые против свободы народа. Она обучила царей византийскому деспотизму, она предписала народу слепое повиновение..." (А.Герцен, том VII, стр.233).
Я мог бы еще процитировать религиозные откровения "вождей мирового пролетариата", но считаю их высказывания часто неприличными, а иногда и оскорбительными для верующих. Но вот некоторые слова Герцена привести можно и нужно, его прекрасно воспитали, он не допускал непарламентных выражений. Он не только понимал дух православия и смысл "панславистских" притязаний московских славянофилов, он облек в хороший русский язык свои взгляды по этим предметам и показал суть и основу великодержавности, средневековые принципы единоличной власти, замешанной на православии.
Именно сегодня, когда опять страну "науськивают" против Запада, против его "тлетворного влияния", ищут врагов и намекают по любому поводу о "закулисье", надо напомнить предостережения Герцена о необходимости противостояния оголтелым российским патриотам, солидарным с "московскими панславистами" ХIХ века. Надо лишний раз освежить в памяти высказывания Герцена:
"Русская история была историей развития самодержавия и власти, как история Запада является историей развития свободы и прав". И еще - "Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни" (том У11, стр.161). Что-то ощущаю при чтении этих слов, словно вызвал дух Герцена.
Два столетия противостояния "западников" и "славянофилов" дали уродливого гибрида из этих двух "сословий" - "евразийцев". Но, так и не оснастили политическую элиту нового государства, Российской Федерации, аргументами в пользу той, другой или третьей концепции. Да и споры между ними как-то измельчали, не относиться же всерьез к размышлениям некоторых адептов этих лагерей относительно того, какие буквы должны быть заменены в фамилии Ельцин или Герцен, и какого они рода и племени, или какого они вероисповедования. Формула "Евразия" или двуглавый орел на российском стяге не решают главный для России вопрос выбора модели развития.
"Славянофильство, видевшее спасение России в восстановлении византийско-московского режима, не освобождало, а связывало, не двигало вперед, а толкало назад" (там же, стр.234). Поиски "особого пути" за два столетия так и не дали результата. Некоторые исследователи этого вопроса уже в ХХI веке отмечают: "Россия до сих пор не определила свои цивилизационные приоритеты" (Я.Шимек, Беспокойный призрак империи, Логос, N 1 (46), 2005).
Герцен, в целом относившийся с симпатией к славянофилам , не полемизировал с ними , он лишь задавал вопрос: - "что они делали?". И сам отвечал: "они проповедовали покорность - эту первую из добродетелей в глазах греческой церкви, эту основу московского царизма. Они проповедовали презрение к Западу, который один мог осветить омут русской жизни" (А.Герцен, т.VII, стр.244).
Эта покорность, независимо от того, врожденная она или благоприобретенная под давлением неумолимых обстоятельств, то бишь, идей, окантованных религиозными предрассудками и зажатых тисками силовых структур, вызывала главное беспокойство Герцена. "Если Россия способна примириться с существующим порядком вещей, то нет у нее впереди будущего, на которое мы возлагаем надежды. Если она и дальше будет следовать петербургскому курсу или вернется к московской традиции, то у нее не окажется иного пути, как ринуться на Европу, подобно орде, полуварварской, полуразвращенной, опустошить цивилизованные страны и погибнуть среди всеобщего разрушения".
Отличительная от "славянофильской", да и от "западной", точка зрения, совпадающая с воззрениями другого русского демократа, Белинского, так же увлекала Герцена, вызывала у него "живую симпатию ко всему, что волновало современного человека, безграничную любовь к свободе мысли и такую же сильную ненависть ко всему, что ей препятствует: к власти, насилию или вере" (там же, стр. 239).
В России веками закладывалась в массовое народное сознание обязательная любовь к власти, находящейся непосредственно рядом с Богом. В сокровищнице народной мудрости, в сборнике "Пословицы и поговорки русского народа", собранных трудами Даля, можно обнаружить несколько страниц, более трехсот сентенций, в разделах "Царь", "Закон", "Начальство - приказ - послушание", "Строгость - кротость" ("Пословицы русского народа", сборник О.Даля, ГИХЛ, М.,1957) .
Коллективная, "общенародная мудрость" столетиями вдалбливала в головы отдельных россиян, что "нельзя быть земле русской без государя". На что, правда, у части народа находилась и антитеза - "до царя далеко, до бога высоко".
Возврат в ХХI столетии к административным реформам ХVII и ХIХ столетий, новое губернаторство в современной Российской Федерации дает те же старые плоды. Герцен дал точную формулу для этой власти: "Власть губернаторов растет в прямом отношении от Петербурга" (т.У11, стр.185). В этой формуле надо лишь Петербург поменять на Москву. А в головах русского чиновничества высоких рангов остается до сих пор главный "руководящий довод" по пословице времен Ивана Грозного: "Никому не подвластен, кроме Христа, сына божия".
По словам Герцена "власть готова простить воровство и взятки, убийства и разбой, чем наглость человеческого достоинства и дерзость независимой речи" (А.Герцен, Былое и думы, стр.233). Как сегодня пресекается "дерзость независимой речи", известно всей стране. Профессия журналиста в наши дни может быть приравнена по своей опасности к работе минёра.
Советскими начальственными юристами к убийцам и взяточникам, разбойникам и ворам относились с нескрываемой симпатией и "изобрели" особый термин - "социально близкие". Советская власть "делала ставку на сволочь", по откровенному заявлению В.И.Ленина. Во все времена советских концлагерей, уголовники в них любовно именовались "социально-близким элементом". Другими словами, в течение всего своего существования, власти упорно насаждали мысль, что уголовники - "свои в доску", что они именно и есть тот "элемент", на который может опереться начальство ("Градъ Китежъ", 1996, 1(17), под заголовком "Единственный ответ"; "Наша Страна", 11 мая 1996 г.).
Перекочевали в наше время многие средневековые установления, немного подкрашенные партийными идеологами применительно к "текущему моменту", растворив понятие "царь" в более широком образе вождей, в формуле: "народ и партия - едины".
Герцен пытался найти новые формы отношения власти и народа в старых формах "общинной организации", в "естественном коммунизме" русского крестьянства. К чему привели эти построения "коммунизма в отдельно взятой деревне" известно. А его слова: "Правительство, распавшееся с народом во имя цивилизации, не замедлило отречься от образования во имя самодержавия. Оно отреклось от цивилизации, как скоро сквозь ее стремления стал проглядывать трехцветный призрак либерализма",- не потеряли сегодня актуальности (А.Герцен, т.У11, стр.324). От всего наработанного западной цивилизацией "в сухом остатке" нам досталась лишь техногенная цивилизация в облике "Газпрома", что хорошо укладывается на канву всяких "модернизаций" российского государства.
Мы когда-то, в советское время, лишь усмехались про себя, услышав в очередной раз об "единстве народа и партии". Это заклинание ежедневно лезло в глаза с транспарантов на улицах, повторялось в речах партийных глашатаев или доносилось из долдонящих на каждом углу уличных громкоговорителей. Нам так настойчиво 70 лет навязывали эту формулу (по проверенной геббельсовской методике) партийные вожди, что она засела в мозгу, перешла в подсознание и, по-видимому, продолжает жить уже в других, новых поколениях, передаваясь генетически. Иначе, как можно объяснить, почему две третьи недавно опрошенного населения ( может быть, и больше - эту цифру все подгоняли под "текущий момент"), абсолютное большинство российского населения, охваченного всякими "левадоцентрами", продолжает печалиться по своему вождю, с которым они были "едины" и которого они же, так неосмотрительно, вынесли в свое время из мавзолея. Формула оказалась живучей и передается эстафетой все дальше...И слова почти те же и названия : "Единая Россия", единая, неделимая... Словом, "старший брат" со своими неприкаянными детьми.
И еще одна формула,- "православие-самодержавие-народность",- была воскрешена новыми "славянофилами", которые на изломе государства СССР, старались ответить на вопросы - "Запад" или "Восток". Но и тогда, в конце 80-х, их раскрепощенный после семидесятилетней цензуры "русский, патриотический восторг" не пошел дальше внешних проявлений своей этнической принадлежности. Появились какие-то новые "евразийцы", но от всего этого лично у меня остались лишь воспоминания от немногих заседаний в редакции газеты "Советская Россия", куда я попадал по случаю. Вот тогда я своими очами увидел, описанные еще Герценом, "панталоны, опущенные в сапоги и рубашки с кривым воротом". Надо добавить, что в 1988 году сапоги у членов редакции и некоторых приглашенных были все те же "смазные", "в гармошку", а рубахи сшиты из черного сатина. Впечатление было тягостное, время как-будто остановилось...
До сих пор не удается разобраться нашим историкам, политологам и литераторам в вопросах взаимоотношения власти и народа, показать разобщенность этих двух блоков, составляющих государство, объяснить принципы их взаимосвязи. Объяснить, наконец, что в существующей модели современной России нет главного, или, как говорят кибернетики, отсутствует обратная связь между этими основными блоками, а значит и не может быть, принципиально, устойчивости системы. Нет и выработанных "входов" для управления параметрами этого конгломерата. Именно, размытого и плохо структурированного конгломерата, случайного, механического скопления плохо подогнанных друг к другу частей, а не работающего слаженно мотора. А национальное достоинство Россия находит, главным образом, все в тех же географических измерениях империи, в ее бескрайних и бездорожных пространствах, в многочисленности народов, от которых, правда, осталось за два десятка лет лишь половина, в ее недрах, так до сих пор до конца не изведанных, да в русской бесшабашности, граничащей с бездумностью.
Советская идеология со своими отдаленными целями "светлого будущего" не выдержала проверки временем, но замены ей до сих пор не имеется и приходится прибегать к старому испытанному средству - религии. Православие, московская церковь, на наших глазах восстанавливает способы управления растерянной толпой. Оно "тихой сапой" проникает в школу, в армию, на телевидение, вот и в Думе уже отбивают поклоны. Это-то после 70-ти лет официального гонения на нее. Сомнительное средство. Обветшалыми ризами православия власть пытается прикрыть все тот же дырявый зипун народного обнищания.
Немного подновленная монархическая модель, так называемая "вертикаль", всего лишь шампур, на который можно нанизать все, что угодно. "Фиговым листком" суверенной демократии новые политологи стыдливо прикрывают деспотическое, по сути, устройство власти. Так что же - новый деспотизм или старый социализм? А у Герцена?..
"При всей своей восприимчивости не оказали ли славяне везде полнейшую неспособность к развитию современного европейского государственного чина, постоянно впадая или в отчаяннейший деспотизм, или в безвыходное неустройство"...
Но, вместе с тем у него же: "одна вещь узнана нами и не искоренится из сознания грядущих поколений, это - то, что разумное и свободное развитие русского народного быта совпадает с стремлением западного социализма....( (Былое и думы, стр. 450-452) Совпадает ли только? И зря он тогда свалил в одну кучу всех славян. Вот ведь Польша идет все дальше и дальше на Запад, и Чехия со Словакией, и Словения...
Исторические параллели изгибов и хода развития Российского государства тогда и теперь, совпадения в мелочах или схожести профилей некоторых лиц, до сих пор не перестают удивлять при чтении Герцена, его размышления о трагической судьбе участников послепетровских реформ, интригах вокруг императорского престола. И здесь же заметка о судьбах некоторых особ:
"По глубочайшей иронии судьбы, лишь одна личность: то был начальник тайной канцелярии Бестужев,- этот почтенный сановник сохранил свое место, наперекор всем переворотам, и имел возможность допрашивать, пытать и казнить всех своих друзей, всех благодетелей и всех своих врагов" ( А.Герцен, т.VII, стр.177 и стр. 426 в "комментариях").
Думаю, что насчет "иронии судьбы" Герцен несколько ошибся. Этот аппарат, "тайная канцелярия", дожил до нашего времени не "по иронии судьбы", и благополучно работает с точностью швейцарских часов. Именно он и показал самую большую живучесть при смене любых формаций. И методы и средства остаются в работе этих " рыцарей плаща и кинжала" те же, с "николаевских времен" до наших дней, на всем постсоветском пространстве. И несмотря на видимый развал советской империи, это подполье продолжает сотрудничать со всеми своими коллегами из "ближнего и дальнего зарубежья". И главная цель у них остается все та же - сохранение "советского статус кво", "единого пространства", борьба с "вредным направлением мыслей", как сообщил, например, жителям Брестской области (республика Беларусь) начальник управления КГБ полковник Дядьков: "Са шкодным кiрункам думак у шыроким сэнсе слова у нас змагаюцца ўсе без выключэння аператыўныя падраздзялення..." ( "С вредным направлением мыслей в широком смысле слова у нас борются все без исключения оперативные подразделения" (бел.яз. цитируется по беларуской газете "Наша Нiва", N 45(643) от 2.12.2009).
Недаром именно в Минске была, по-моему, единственная высшая школа КГБ в СССР, через которую прошли многие деятели современной России.
А что же все-таки остается после книг Герцена? Что в "сухом остатке"? Только надежда на перемены? Нет, что-то большее...
"Мы спасли честь имени русского, - писал он Тургеневу, - и за это пострадали от рабского большинства". Журнал "Колокол" действительно восстанавливал не очень привлекательный облик деспотического государства. Так же честь всей страны Советов, тогдашнего СССР, была спасена после вторжения в 1968 году Советской армии, советских танков в Прагу, шестеркой молодых людей, вышедших на Красную площадь. Все они были тогда арестованы и отбывали разные сроки заключения. Одна из этой группы, Наталья Горбаневская, вышла к тому же на площадь с грудным ребенком.
Честь была спасена, но, как пелось в той арии из "Севильского цирюльника" - "чести много, да денег мало". И даже когда и деньги появляются, как в пору баснословного роста цен на нефть, потратить их разумно тоталитарное государство не может, и не умеет. У него другие задачи и предпочтения. Другие взгляды и у новой русской интеллигенции.
Л.Н.Толстой 12 октября 1905 года записывает в своем дневнике, что читает "С того берега" Герцена, и прибавляет: "Наша интеллигенция так опустилась, что уже не в силах понять его".
До сих пор, ностальгия по прошлому империи, российской, равно как и советской, проходит лейтмотивом через многие высказывания лидеров российской философской и политической мысли. Они мало отличаются от славянофилов времен Герцена, с их поисками "особого пути", от тех, которые "превозносили прошлое, а от него, напротив, нужно было избавиться ради будущего, отныне ставшего общим для Востока и Запада" (А,И.Герцен, собр.соч. том VII, стр.244).
Герцен предвосхитил идею "глобализации" мира, общность развития всего человечества, неизбежность совместного действия всех народов, национальностей, стран и их правительств для развития личных свобод, личности, Человека...