Я проснулся довольно поздно, в одиннадцатом часу утра. Отец к этому времени уже успел вернуться с рыбалки, он вытаскивал из рюкзака мешок с только что пойманной, еще живой рыбой. Увидев меня, он только усмехнулся. Он повернулся ко мне спиной и продолжил разбирать рюкзак.
Я посмотрел на письменный стол, учебники были разбросаны. Тетрадки скомканы... "И что это отец сидит в моей комнате" - подумал я. Под столом валялась крышка от пивной бутылки. Понемногу я вспоминал вчерашний вечер. У меня не так много друзей, но отдохнули мы славно.
- Ну, смотри, сколько я поймал, - сказал отец, тоже рассматривая стол, он держал в руке полный мешок с рыбой, - килограмм пятнадцать, - заметил он.
Это ты с утра столько наловил - спросил я чуть зевая и протирая глаза.
- Ну да, ты бы тоже сходил со мной, нелегко наверное целыми днями валяться на диване! - усмехнулся отец.
- Нелегко...
- А это что на столе твоем... все разбросано? - как-то слишком внезапно он переменил тему.
- А, это стихи...
- Какие стихи?
- А, это! - будто очнувшись произнес я, - это учебники, тетрадки... в портфеле все перемешалось, вот я и вытащил вчера, чтобы поправить
- А портфель где?
- Портфель... он или под столом, или ... может быть я забыл его у товарищей, - я еще плохо соображал после вчерашнего вечера. Я ушел ничего не сказав родителям. Отец улыбаясь рассматривал мою комнату. "Сейчас ругать будет!" - подумал я.
- Да, ну вы славно отдохнули, - он заметил пивную крышку (должно быть она выпала из кармана), - ну ладно...а стихи? - вдруг полюбопытствовал он.
- Какие стихи? - я совсем запутался.
- Ты говорил, стихи какие-то.
- А, это вот - я вдруг, порывшись среди учебников, вытащил блокнот.
Отец внимательно оглядел блокнот. "У меня был совсем другой" - подумал он. Он пролистал страницы, посчитав количество стихов. "У меня было больше" -невольно подумалось ему.
- Ну что ты, совсем поэт... настоящий, - деловито заметил он, - да ты совсем как и я...поэт!
- Ты тоже писал стихи? - спросил я, внезапно трезвея.
- Да, в твоем возрасте, или около того...
- А сейчас пишешь?
- Нет, давно уж не пишу...
- А о чем ты писал?
- Да вот как и ты... да чепуха все это - будто бы очнувшись заключил он.
- Почему чепуха...
- Я тебе говорю, чушь!
- Для тебя чушь, а для меня...
- Нет, - да! - перебил меня он,- я все это знаю, не надо размышлений - чушь и все.
- Я отношусь к этому серьезно - уверенно произнес я - мне нравится писать стихи, я не могу их не писать, я отношусь к этому гораздо серьезней, чем ты думаешь.
- Ты думаешь, они принесут тебе какую-нибудь пользу? - он улыбнулся - проснись, они никому не нужны, романтик мой юный, они тебя не прокормят.
- Прокормят, всякий труд может прокормить человека...
Где ты прочел это! Любой поэт - лентяй. Кто писал о труде постоянно - Есенин, Маяковский, Горький... но, подумай, они бы принесли гораздо больше пользы, если б работали сами... работали, как простые люди, простые работяги.
- А ты знаешь, какую жизнь они прожили! - с негодованием вскричал я.
- Жили бы лучше, если б поэтами себя не возомнили...
- Ты что, мне запрещаешь писать стихи? - я говорил довольно серьезно и, воспользовавшись его молчанием, я продолжил: - поэт способен поднять дух народных масс, поэт способен сделать жизнь прекрасной.
-Ну где этого ты начитался - отложив рыбу в сторону и присев на стул, произнес он, - вот я вижу, ты поэт... пишешь красиво, не спорю, много я тут не понял конечно... но глубоко или, ну совсем нормально...Я прочитал, мне понравилось... и вот сейчас для меня с неба придет кусок хлеба, да?
- Зачем так грубо, нет... это вообще любовная лирика
-А... значит прекрасная женщина - он засмеялся.
- А мама?
- Ну ладно, это я тебе как мужик мужику...смеюсь,... ну прости, конечно,... стихи - это хорошо, я может, прочитаю потом как-нибудь, - он говорил как-то очень легко и приятно, я даже улыбался, немного смутившись. Он задумался немного и так же легко продолжал:
- главное - учись и только, ходи на рыбалку... главное уметь что-то делать... вот если хочешь, пример из жизни: Я учился в университете, работая по специальности и, как видишь, зарабатываю немало, на лишние деньги я купил лодку и, как видишь, на рыбалку хожу совсем не зря... ты задумайся...
"И зачем я сказал ему про стихи" - подумал я, - "Это какой-то нелепый спор, он же совсем не переубедил меня, он только испортил мне настроение,... хотя и так его не было" Я крепко зевнул и на этом разговор закончился
- Надо рыбу в холодильник положить, а то совсем с тобой забылся - сказал он уходя и закрыл за собой дверь. Я остался один.
Я лежал на диване и смотрел прямо - в потолок. Я любил это состояние абсолютно расслабленного организма и здравого рассудка. Я заметил на потолке совсем маленькие, еле заметные трещинки. "Когда-то их совсем не было" - подумал я, - "а потом они станут совсем большими, огромными!" и, будто испугавшись этой мысли, я взглянул на стол. "И все-таки, где мой портфель, закинуть бы все это..."
"Погулять что ли..." - подумал я, уже завязывая шнурки, - "будто во сне! Замечательно"
На улице шел дождь, я вышел с открытой головой. Я никогда не боялся простудиться и никогда не болел. Сегодняшний день показался удивительно свежим. Я прошел, наверное, несколько улиц под дождем и оказался совсем в другой части города. Там, за последним зданием будет поле, а дальше лес, а за лесом завод металлургический. Но мне очень хотелось выйти на природу. Только там я могу вздохнуть спокойно. Я никогда не умел ценить природу, я видел ее такою, какой она была, без прикрас. Я постоянно сорил, ломал деревья, рвал цветы и при этом я чувствовал себя в гармонии с природой: когда был на рыбалке, охоте, когда ходил за грибами или просто гулял. Я никогда не ценил природу и она никогда не ценила меня. Приятно было иногда почувствовать ее мертвый холод или... невыносимую жару. Иногда, исцарапав кожу, пробираясь через кусты или падая с деревьев, с которых прежде обломал ветки...я смеялся. А однажды, О! Это было очень замечательно! Я видел лису. Она стояла метрах в десяти, я был безоружен и не знал, что предпринять. Я взглянул ей в глаза, но в них не было страха, она смотрела дико и даже вызывающе. Тогда я схватил палку и побежал на нее. Она в три прыжка могла ускользнуть от меня, но случайно застряла между деревьев. Но я не обрадовался этой легкой добыче, напротив, мне захотелось выпустить ее, но прежде... немного измучить. Я отбросил палку и подошел к ней. Она уже не глядела на меня, она опустила голову и тихо хрипела. Я нажал указательным пальцем ей на нос. "Не уйдешь" - подумал я. Но она вдруг очнулась и чуть не отгрызла мне палец, едва я успел убрать руку. Она глядела не меня снова с тою дикой злобой. Мне захотелось... разбить ей нос, замахнулся,- ударил. Ее голова зашаталась, глаза закрылись, изо рта даже показался язык, но крови не было. Я ударил второй раз - тот же эффект. Тогда я замахнулся сильнее, но на этот раз кулак прошел мимо, она увернулась. Она не только увернулась, но и вцепилась в мой локоть, из руки пошла кровь, она содрала кожу. Тогда я ударил ее левой рукой, и она наконец-то разжала челюсти. Осматривая руку, я чувствовал, как уходит моя злость. Я даже удивился изворотливости дикого зверя. "Я должен вытащить ее" - подумал я. Я немного раздразнил ее, она, громко рыча, широко раскрыла пасть и я вставил ей какое-то полено, ее челюсти были обездвижены. Оставалась просто вытолкнуть ее, что я и сделал... так она и убежала с поленом в зубах....
Посреди поляны стояла лавочка. "Это же я срубил" - вспомнил я. Дерево на ней посерело. Гвозди поржавели, но выглядела она довольно крепкой. Я устал и присел, нужно было отдышаться. Я взглянул в сторону города и невольно улыбнулся.
"В этом доме жила она" - подумал я, увидев одну из самых близких ко мне пятиэтажек. Она, кажется, совсем не любила природу и никогда не выходила в поле. И на реке ей был знаком только пляж. Она не могла ни в чем меня глубоко увлечь, она не могла ничего рассказать... это была какая-то сонная любовь. Не было ничего, но, в сущности, было все!
Внешностью она не очень выделялась среди других. Довольно кривой или причудливо изогнутый носик... но зато у нее были голубые глаза, и кажется, когда улыбалась она была очень красивой, просто прелесть!
Голова моя болела, и я весь намок и, громко хлюпая ботинками, направился домой. Но прежде мен вдруг захотелось зайти к ней. Мне было по пути, я всегда проходил через этот двор, мне он тоже чем-то нравился...
Ее отец - пьяница, мать - воровка; об этом знают все, но, все-таки они честные люди. Я их по-своему люблю. С ними можно о многом поговорить и приятно и приятно отдохнуть вместе, они очень любили свою дочь.
- Ща-а... встану, - прохрипел громкий мужской голос, когда я нажал несколько раз на звонок. Это отец, он был снова пьян. Я обернулся и ушел, даже обрадовавшись, что могу спокойно идти домой.
Иногда мне легко без нее, иногда тяжело. Она умерла, и я ее не забуду. Я не любил ее никогда. Она может быть сломала мне жизнь, хотя и не было ничего, одна лишь влюбленность. Я большой романтик!
Я впервые увидел ее зимой - она шла по парку среди нескольких, шумно разговаривавших между собой человек, еще троих моих знакомых и двух старушек, она шла одна. Я поздоровался с ними, мой приятель поздоровался с ней. Я не мог не заметить ее, я видел тихий, долгий взгляд... Но она будто бы испугалась меня. В ее глазах появилась какая-то тревога. Они вдруг поправила воротник и пошла быстрее.
- Это она - прошептал мой друг, - помнишь, я тебе говорил, что знаю девчонку, которая заражена СПИДом?
- Чего? - не понял я.
- Так вот, это она.
- Да? - я был ужасно удивлен, пораженный поглядел ей вслед,... и она тоже обернулась - откуда ты знаешь... ей еще жить и жить... она ничего формой, да - как-то нелепо улыбнулся и даже выдавил что-то вроде смеха.
- Как ты можешь это говорить - она больна... тебе что, не жалко ее - сказал еще более удивленный друг. Он очень любил пожалеть кого-нибудь, и даже помечтать и каких-то лучших временах... Но он никому не помогал.
- Ты думаешь, она хочет, чтоб кто-нибудь ее пожалел? Кто подарит ей жизнь? Нужно действовать, нужно помочь ей,... но она умрет, это невозможно.
- Да что ты говоришь, ты понимаешь, что это такое - умирает человек, а вдруг ты тоже будешь умирать!
- Дурак ты - я посмотрел ему в глаза, он был очень вспыльчив и слабохарактерен, - ну ладно, не обижайся. Умирать - это считать последние мгновения жизни, а мгновений может быть сколько угодно, ну, впрочем, они бесконечны. Ее жизнь бесконечна
- Да ты философ - он вдруг засмеялся.
Я видел ее еще несколько раз, прежде чем решился заговорить - мне было ужасно любопытно и страшно: она ждала свою смерть.
Сначала она говорила довольно складно, хотя и неохотно. Она, кажется, хотела раза три со мной попрощаться, прежде чем я от нее отстал. Из всего разговора я понял одно - она скоро умрет. Голос был очень необычным и она волновалась.
Потом мы встретились снова, как добрые знакомые, она шутила и смеялась. Она нарочно несла всякую чепуху и выбирала дурацкие темы и снова спешила со мной попрощаться. Тогда я решил спросить прямо - "что такое жизнь?" Этот вопрос лишен ответа. Можно написать большой какой-нибудь трехтомный роман на эту тему, можно это почувствовать, но понять - невозможно. Она мне ничего не ответила, только движения ее онемели
- А я думала, ты не знаешь, - прошептала она, и я почувствовал - ее охватило волнение. Я почувствовал - теперь она моя.
- И ты мне не сказала...
- Я думала, тебе ни к чему
- Да это все знают, - прибавил я... и мне вдруг стало жалко ее. Я взял ее под руку и мы сели на лавочку. Разговор был окончен, мы только смотрели, тупо смотрели друг на друга, а стихи я начал писать только месяц назад. Конечно, мы часто гуляли в парке, мы очень много беседовали, ходили куда-то в кино и театр. Но все это забывалось, оставался лишь взгляд, и все тоже я ее люблю и теперь. С родителями она не разговаривала, проживала у бабки, очень приятной маленькой старухи, но часто бывала у них и следила за ними. Она уже не училась, это было ни к чему. Поэтому, попросту говоря, работала у них домохозяйкой безо всякого жалования. Она любила их (разумеется по-своему). Она (по словам отца) опозорила их семью на весь город. Он ей всегда напоминал об этом, она после плакала, а он ее... жалел и утешал. Он не понимал меня, никто меня не понимал, кроме родителей, конечно, (они ничего не знали) "что я нашел в ней". Он мне предлагал стольких соседских девчонок "ты рожден для большего!" или, "пошли прямо щас познакомлю". Я только смущенно улыбался в ответ. А мать (она только считалась воровкой) подарила мне икону и несколько сувениров, таких, как: дедовы часы, и бабушкин алюминиевый перстень и прочее барахло. Фотографии совсем еще юной дочери я попросил сам.
Я не представлял себе жизнь без них, а теперь вообще не хочу ее представлять. Я самоуверен и горд и это мое дело, хочу - рву траву, хочу - плюю в небо.
Романтика!
Отец (мой отец) не понял мои стихи, и я из сам не понимаю. Пишу просто, много пишу "Ты снишься мне" или "я играю для тебя" - вот и весь стих, ну как мне объяснить, что мне снится Она, живая и мертвая и играю я для Нее, живой и мертвой. Пережить любовь - это не значит стать поэтом... "приду и заброшу все стихи"... говорил я себе и снова ложился на диван и снова писал эти стихи. Я устал и теперь, кажется, заболел или просто голова болит, Я снова включил "Калинов мост" и закрыл глаза - "Честное слово" чем-то напоминает мою любовь "Пойдем со мной" вообще отличная песня. Я расслабился и снова лес на свой любимый любыми, я был снова один.
Я проснулся вечером, отец уже вернулся с работы и снова зашел в мою комнату, он был очень взволнован и добр, он снова идти на рыбалку, я отказался, мы продолжили утренний спор.
- "Любовь и голод правит миром и он прав, хочешь, не корми меня" - будет еще один пример еще один пример из жизни - после этого я замолчал.
Он был удивлен моей уверенностью и начал очень мягко, спокойно и даже рассудительно.
Ну, раз написано, что он "великий" или если это вообще, правда, то я не спорю.
не с Шиллером, а со мной и с матерью, которая между прочим, уже давно встала и успела приготовить тебе завтрак...
- Ты просто не понимаешь - перебил я,- стихи может писать каждый, но одни стихи по смыслу гораздо глубже других,- я был уверен, что он не прав, только не знал, как доказать, - ты не знаешь, что такое значит поэт, поэт - это...
- Я знаю, знаю, не надо меня учить,- теперь уже отец поспешно перебил меня, - тебя не легко переубедить... вот я, например, тут прочел у тебя "ты ушла...", ну и так далее. Ведь ты кому-то пишешь стихи?- он посмотрел мне в глаза?
Ну да... - я снова немного смутился,- это ведь ты не знаешь, это... любовь.
- Как раз это я и понял! Скажи, тебе нравится рыбалка?
- Да.
- А охота?
- Ну, не знаю...
- Что, вообще не нравится?
- Да нет... нравится немного.
- Значит, ты все-таки больше похож на меня, чем на Шиллера. Тебе, конечно, трудно об этом говорить, сложно объяснить, но ты еще слишком юн.
- Я все равно знаю, что я прав, - я резко прервал его. Мне показалось, что он к чему-то клонит, к чему-то нелепому и просто неприятному, - я не могу об этом больше говорить.
- Нет, ты послушай меня, - продолжал он с легким раздражением, - когда-то давно, наверное, в твои годы, я тоже был очень сильно влюблен. Ты только представь, я невысок ростом, был непривлекателен и умом особенно не выделялся среди других,... а она стройная, красивая, первая отличница в классе... еще и спортом занималась. Я все смотрел на нее и не верил в свою любовь. Как я такой неприметный и тихий мог полюбить ее, лучшую из всех, что видел.... И все в классе, кажется, были в нее влюблены.
А она все чему-то радовалась и смеялась.... Потом, наверное, раскаивалась долго и плакала, - все они плачут потом, когда проходит любовь.... ну это не важно. Какие я стихи ей писал, все о ней и о природе, - отец задумался - вот, например, "Блестящие на солнце волны и..." ну, дальше не помню... ну, все равно...
"Отец был гораздо большим и глупым романтиком, чем я. "Красиво..." - говорил он - "да вот, она не любит природу..." - подумал я.
- Не любит природу - перебил я, услышав свой собственный бред, - это интересно...
- Да, не любила она природу...я ведь был так влюблен, все о ней, да о природе, да ладно... А ведь красиво, да! Она говорит: "Поэт - это хорошо, да мне не нравится, я тоже стихи иногда пишу, и все пишут..." Я отвечаю: "Ведь я люблю тебя". А она отвернулась и шепчет "Ты тоже мне нравишься..." И разговор наш прервала.
Не понял я ее, да и теперь не понимаю (и понять не хочу).
Да вот только пошел я с горя на рыбалку. Закинул я удочку, а сам лег, смотрю на небо, такое синее и безоблачное и земля сухая и теплая... а ветер такой свежий, точно морской (ты ведь знаешь какой он, был недавно на море) но почему-то мне так неприятно было... хотя не к чему это говорить (А ведь умею говорить-то!). смотрю я на спиннинг, а он в воде уже лежит, думаю ерши не могли так сильно тянуть... поздно я спохватился, за спиннинг взялся и ничего не чувствую, досадно мен стало. Думаю, раньше надо было, а теперь уж точно ерши все поели. И мотаю катушку, что есть сил, со всею рыбацкою злостью. Подтаскиваю, значит, к себе все ближе и ближе... вдруг чувствую...удар! Да такой сильный... как будто зацеп (да я только я знаю, что это не зацеп). Волнение меня охватило; леска, слава богу, крепкая, - выдержит.
Крупную тащу, как камень, да только все в сторону уводит, с трудом удерживаю...
Наверное всю сноровку рыбацкую применил я, пока тащил его: и спускал немного леску и вновь наматывал (катушка старая была, не современная), чтоб измучить.
Чувствую, чем ближе к берегу, - тем сильнее упирается и вдруг уже вижу на поверхности волны пошли... Как-то жутко мне стало, что же там выйдет из воды (раньше больше чем с ладонь не вытаскивал) И вот... выходит хребет, вижу (как сейчас помню!) черный и широкий (не пойму, что за рыба). Хватаю за жабры (она еще в воде была) и выбегаю с ней на берег, смотрю, а это... окунь, таких, знаешь, с берега не поймаешь - глубинная рыба. А знаешь, на что взяла?
- На ерша того, которого так ругал, - нехотя ответил я, но прозвучало это все же довольно бодро, и мой отец также увлеченно продолжил.
- Признаюсь, я ожидал вытащить гораздо более крупную рыбу (да ты знаешь, как это в твои годы, всегда хочется выловить что-нибудь огромное, такой, чтобы неизмеримой величины). Прейдя домой, я даже не показал никому своего окуня, молча положил его в холодильник и все. Сам лег на диван (вот как ты) и думаю, напишу сейчас немного стихов, от души всей...
Но как удивилась моя мать, когда увидела такого здоровенного окуня. Она сама библиотекарем работала и немного разбиралась в рыбе. Взвешивает его и видит, что уж очень тяжел для окуня. Пошла в местное рыбхозяйство и говорит: вот, сын поймал. Ну и там видят, что окунь довольно непривычных для себя размеров. Взвешивают: 2840 г. Открывают какой-то журнал и читают: в каком-то году, рыбак (имени тоже не помню) поймал на берегу реки нашей окуня весом в 2 кг. 740 г. Этот окунь считается самым крупным во всей области и одним из самых крупных в стране и во всем мире. И фотография там была. Мужик стоит и обеими руками держит перед собой окуня.
Подумать только, на сто грамм тяжелее... всего лишь на сто грамм...
Про меня в газете писали, очень много писали (я тебе показывал) и в пример всей школе меня ставили. А главное, она меня видела, как мне медаль вручили "почетный рыбак области" и многое другое, и как интервью у меня брали и статьи обо мне читала... и вдруг, ты знаешь, такой доброй ко мне стала, улыбалась все так мило... но только искренности я не увидел (просто не хотел увидеть) и любовь, как будто болезнь была, помучила и прошла...
А потом не прошло и года, как я твою маму встретил... полюбились мы друг другу и стихов не был, никаких там "Великих людей" вроде твоего Шиллера. И ты тоже не заметишь, как встретишь свою настоящую любовь...
- Но ведь я уже встретил - невольно вырвалось у меня. Меня уже откровенно раздражало его легкомыслие...
- Ты что моего рассказа не понял?
- Ты это уже рассказывал, кажется, года два назад... да и вообще - не очень-то похоже на поучительную историю, - теперь уже я улыбался, едва сдерживая смех и слезы - я рад за тебя, очень...
- Да ты совсем не понял меня, - отец внезапно повысил тон своего и без того громкого голоса - я тебе говорю, что важнее тебе будет, что тебе пригодится в жизни... эти стихи, они никому не нужны, таких поэтов, как ты у нас на Руси полно было всегда...
- Это рыбаков полно, а поэтов мало... поэт - это нечто более высокое... каждый стих - будто отражение души...
- Может быть тебе еще духовной пищи хочется? - отец раздраженно рассмеялся.
- Ты не понимаешь... - я почувствовал, что он снова сбил меня столку.
- Нет, это ты не понимаешь... - совсем невольно произнес он и наконец замолчал.
Этот разговор ни чем ни кончится. Я уже знал это заранее, но было неприятно. Да и вообще, я просто разозлил своего отца. Мне даже захотелось пойти на рыбалку... или просто сказать об этом ему. Но отец думал иначе.
- Понимаешь, мне кажется, что ты уже пытаешься учить меня, как надо жить - строго произнес он - Я прожил уже полжизни и знаю, что такое хорошо и что такое плохо. Я вправе тебя учить, а ты меня учить не можешь. Если я говорю - не пиши стихи, значит, ты не должен писать стихи. У тебя экзамены скоро, ты готовишься?
- Приготовлюсь еще - тихо сказал я.
- Ну вот и готовься, а стихи - всегда успеются, ты еще в школе учишься - он даже не пытался успокоиться, он просто кричал, пытаясь как можно сильнее показать свое влияние (и, действительно, оно было, деньги в дом он приносил немалые)
Он ушел на работу, громко хлопнув за собою дверью и больше никогда не говорил со мною об этом. Нередко, правда, я слышал, как он высказывал свои "правильные" мысли матери. Иногда я даже останавливался у окна, чтоб послушать его подольше. Он обычно очень убедительно и резко ругал меня. Оказалось даже, что я лентяй и просто боюсь настоящей работы... Но мама все не спорила с ним, хотя и во многом была согласна, ей было жалко меня, никому не нужного поэта... Она однажды сказала мне просто и прямо: "не зли отца, брось стихи и ходи на рыбалку".