Пожелтели глаза, заржавели фанфарные трубы,
Средь погибших цветов зеленеют остатки травы,
Как шептали любовь зимним ветром сожженные губы,
Как шарахалась мысль в переулках больной головы.

И пронзительный крик безнадежности, смешанной с болью,
Средь ночной тишины вырывался из птичьих глубин,
И таинственный лик, только словно изъеденный молью,
Вновь смотрел на меня из ночных, затаенных витрин.

Утешая мой стыд несравненною музыкой Баха,
Помогая взойти на скрипучий, гнилой эшафот
Моя совесть ждала, опираясь душою о плаху
И рыдала мечта, закрывая ладонями рот.

Как хотелось из раны сердечной чуть-чуть приоткрытой,
Капать нежной росой, обращаясь к себе лишь: О сир!
Как хотелось уйти, окруженным таинственной свитой,
В небывалый, раскрашенный детским фломастером мир.

Как хотелось летать, проносясь сквозь узоры из веток
Утопающих в зелени сказочных, райских садов,
И гоняться с сачком из цветных, перламутровых сеток
За оравой галдящих, кружащихся белых слонов.