Поварич Полина Петровна : другие произведения.

Воспоминания о солнце

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ну... Типа... штука...


   ВОСПОМИНАНИЯ О СОЛНЦЕ.
  

* *

*

   ...Мальчик был добрым и красивым. Он был счастлив. Все его любили и не завидовали его счастью. Просто у него был очень светлый и очень прямой взгляд. Он-то и делал мальчика красивым. Стоило только мальчику посмотреть на какую-нибудь девочку, как она тут же в него влюблялась. Учителя за один взгляд ставили ему высшие отметки. Поэтому мальчик любил себя и свою жизнь. А больше всего любил свой взгляд. Он ухаживал за ним и берёг: каждое утро мыл ледяной водой, а потом сушил на ветерке и солнышке. От этого взгляд становился прохладным как вода, лёгким как ветер, и солнечным. А потом, наточив взгляд о край зеркала, мальчик отправлялся в школу. Её он тоже любил. И уроки. Все, кроме рисования. Рисовать он не умел, несмотря на свой замечательный взгляд. Зато он любил физику, химию и математику.
   Однажды был урок физики. Учитель показывал опыт. На столе стояла маленькая лампочка. И светилась. Ярко, но всё-таки не так ярко, как взгляд мальчика. А мальчик внимательно смотрел на неё своим прямым-прямым взглядом. И вдруг от лампочки отделился кусочек света и подлетел к мальчику. Это была звезда. Совсем маленькая и тусклая. Она села мальчику на кончик носа. И ему пришлось скосить свой прямой-прямой взгляд.
   - Хочешь, я помогу тебе найти? - спросила звезда.
   - Я ничего не ищу, - ответил мальчик.
   - Ищешь, - сказала звезда.- Меня. Ты меня найдёшь, но не сейчас.
   И мальчик понял, что он на самом деле ищет.
   - Да,- сказал мальчик.
   - Хорошо,- сказала звезда.- Ты отдашь мне свой взгляд и свою любовь, и своё счастье. А я помогу тебе найти дорогу. Когда ты её пройдёшь, ты найдёшь меня.
   Звезда чуть-чуть, совсем легонько, укусила его за нос. Она сразу стала яркой, голубой и колючей. А мальчик почувствовал, что его взгляд помутнел. И остался на кончике носа. Звезда вернулась в лампочку. Этого никто не видел. И ещё несколько дней никто не замечал, что мальчик изменился.
   А потом все увидели. И сразу перестали его любить. Он остался один. Без своего взгляда, без счастья и без любви. Только мальчику было всё равно. Ему лишь иногда становилось обидно, что все пропускают его мимо себя и отгораживаются от его нового взгляда. Это ранило его. Но раны тут же заживали. Ведь у него было время только на то, чтобы искать. Он искал свою звезду, и долго не мог понять, по какому пути ему двигаться. А совета спросить было не у кого.
   Но однажды он понял. Это случилось осенним днём. Он шёл мимо старого гаража, который раскрашивали его одноклассники. Он подошёл посмотреть. Одноклассники спрятались в траве: они тоже боялись его нового взгляда. А баллоны с краской оставили у гаража. Мальчик заметил их. И почему-то ему очень захотелось провести линию. Он взял один баллон и провёл. А потом - вторую. И третью. Когда он отошёл от гаражной стены, одноклассники выглянули из травы и почти застыли: такой красоты они не видели никогда. Перед ними из тёмного неба сияла одна ярко- голубая колючая звезда. А мальчик узнал, что звезда дала ему то, чего у него никогда не было. Он стал рисовать.
   Почему- то ему так захотелось спать, что он пошёл домой и уснул. А с собой в сон взял баллоны с краской. Во сне он оказался в чём-то тёмном- тёмном. И тогда он взял баллон и нарисовал в воздухе дерево. Возле него - траву. А потом стал рисовать дорогу. Он знал, что эта дорога приведёт его к звезде.
   Но мальчику было страшно. Страх окружал его со всех сторон, заползал в душу, убивал надежду. И тогда мальчик нарисовал себе меч. Такой острый, что он мог разрезать воздух. Этим мечом мальчик разрубал страх. Страху было больно, и он исчезал. А его боль наполняла мальчика.
   Когда боли становилось слишком много, мальчик просыпался. Это бывало ночью. И всегда осенью. Мальчик выходил из дома. Он катился по тёмным осенним улицам и расплёскивал свою боль. Боль выжигала дыры в асфальте, в стенах домов. Дыры эти потом ничем нельзя было уничтожить. Они были наполнены болью, и больше в них ничего не помещалось.
   К утру мальчик возвращался домой и опять засыпал. И во сне рисовал дорогу. В конце которой надеялся найти свою звезду.
   Так прошло много времени. Год, два или десять. А мальчик всё так же оставался мальчиком. Одиноким. Без своего взгляда, без своей любви и своего счастья. Он начал понимать, что устал разрубать страх.
   А однажды краска в баллоне закончилась. И мальчик остался без неё. На недорисованной дороге. Он не знал, что делать. И поэтому проснулся. И увидел, что возле зажженной настольной лампы светится его звезда. Но она была тусклая. Ещё более тусклая, чем в день их встречи.
   - Я нашёл? - спросил мальчик.
   - Нашёл,- ответила звезда. - Теперь ты должен раздуть меня. Как огонь.
   Мальчик очень аккуратно взял звезду в руки и легонько подул. В тот же миг он почувствовал, что к нему вернулся его старый, но все такой же прямой и светящийся взгляд, и его любовь, и его счастье. И исчезла его боль и его страх. Звезда... вспыхнула два раза... И больше он никогда ничего не искал. Мальчик подул слишком сильно.
  

* *

   *
   Это было полуутром-полуднем. Когда солнце еще не здесь, но уже не там, и на душе немножко прохладно. Я шла по затененной кусочком дома улице, которая заканчивалась большим солнечным пятном. И вот из этого-то пятна навстречу мне появился звезда. Появился, потому что был мужского пола. Хотя, если бы не двухметровая накачанная фигура, его вполне можно было бы принять за тринадцатилетнюю девочку. Да, я думаю, многие тринадцатилетние девочки и мечтали о таком ровном красивом лице с ярко-ярко-ярко голубыми глазами. А звезда, потому что это ровное лицо сияло с глянцевых журнальных обложек и больших плакатов. Но для меня он не был звездой. Он был обычным знакомым. Мы никогда не звонили друг другу, но всегда здоровались, когда встречались на улице. Он был странным звездой и иногда появлялся на улице. Почему-то только из солнечных пятен.
   - Привет!- сказал звезда и улыбнулся
   Улыбка у него была обычно-звездная: из лавчонки на окраине Голливуда. Она стоила шесть пенсов.
   - Привет! - ответила я. - Почему у всех у вас - звезд улыбки за шесть пенсов из одной и той же лавчонки? Своими уже разучились улыбаться?
   - Нет. Просто свои устают, а этим ничего не делается. Они же искусственные. И тринадцатилетним девочкам нравятся. Настоящие - не для них. И стоят они дешево. Правда, не шесть пенсов,- сейчас подороже,-двадцать пять. Но оптовым покупателям - скидки, - сказал он.
   - А что, их много нужно?- спросила я.
   - Да, они же одноразовые,- ответил он.
   - А...- сказала я, - а можешь своей настоящей улыбнуться?
   - Ладно, - вздохнул он, - но только один раз и только для тебя. Не рассказывай тринадцатилетним девчонкам, хорошо!
   - Хорошо! - Согласилась я.
   И он улыбнулся. У меня захватило дыхание и от сияния я чуть не ослепла. Такая уникальная была у него улыбка.
   - Но это же лучше всех твоих шестипенсовых улыбочек вместе взятых! -Выдохнула я.
   - Не все так думают, - сказал он, - к тому же, если все время носить свою улыбку, она устанет: потускнеет и изотрется. Да и тринадцатилетним девчонкам нравятся купленные. Они деньги тратят, чтобы на эти улыбки посмотреть.
   На его лице опять появилась шестипенсовая.
   - Хочешь, я подарю тебе на память одну? Поиграешь с ней, наденешь. Может, понравится, - сказал он.
   - Давай...- согласилась я.
   - Он протянул мне улыбку. Я сунула ее в карман. "Может и вправду пригодится..." - подумала я.
   - Ладно, пока! - сказала я.
   - Пока! - ответил он.
   Я пошла в нужную сторону, а к нему тут же подбежала толпа тринадцатилетних девочек и стала рвать на части его стремление всем оставить по автографу. Я оглянулась.
   - Кстати,- крикнул он вслед,- они не шестипенсовые! Они стоят 25!- И, устав от тринадцатилетних девочек, шагнул в серую тень от дома. Он всегда появлялся из солнечных пятен и исчезал в серых тенях.
   Я достала из кармана улыбку. "Двадцать пять? Может быть?"- подумала я. А потом вспомнила его улыбку, смяла подаренную мне подделку и выбросила в уличную мусорку. Я знала, да и звезда знал тоже, что она как была, так и осталась шестипенсовой. И будет такой всегда.
  

* *

*

   Cмех. Глаза. Чьи-то. Может, твои. Я не знаю. Ничего. Я уже не здесь. Я нигде. Но меня видно. Музыка закончилась. И опять началась. Свет. Он слепит глаза. Рана на обоях. Удар в уши. Мозгов нет. Они улетели на юг. Чистить перышки. Вернутся и будут каркать. Они не найдут меня. Я - тень. Тени. Потухший луч. Штора уходит в небо. Глаза режет синяя полоса. Сетка. А может, прутья. Где-то вдалеке есть. Нет, нету. Ничего. Нигде. Никак. Точка. Замедленный пульс. Последний звук уносит последний свет. Больше этого не будет. Надо спать. Сон - жизнь. Наизнанку.
  

* *

*

   Я проснулась от холода. По подоконнику ползали желтые бабочки. Они ловили солнечные лучи и ели их. И становились еще желтее. А мне от этого было холодно. Я встала и подошла к подоконнику.
   - Как можно есть солнечные лучи? - спросила я у бабочек, - они же невкусные.
   Бабочки посмотрели на меня большими желтыми глазами. В них было отражение съеденных солнечных лучей.
   - Пора лететь, - сказала одна бабочка.
   Я села к ней на спину, и по бокам стали подниматься желтые крылья. Мы полетели. Весь мир был в желтых бабочках. Они паслись стадами на подоконниках. Мы летели к солнцу...Там лучи бывали вкуснее. Но до солнца было далеко, и бабочки полетели не туда. Им не хотелось вкусных лучей. Им вообще мало чего хотелось. Я пересела с желтой бабочки на облако. Оно было белое, но еще холодное. Рано утром облака еще не успевают нагреться. Вокруг был мир из желтых бабочек. Я взяла в руки чью-то мечту и кинула в самое большое стадо бабочек. Они любили, когда в них кидались мечтами.
   Потом я снова села на желтую бабочку и вместе с ее стадом полетела обратно. Я хотела спать. Бабочки соткали из остатков солнечных лучей одеяло и накрыли меня. Они не хотели, чтобы мне было холодно и пообещали вернуть съеденные солнечные лучи.
   Я заснула. Желтые бабочки исчезли. Я знала, что завтра они от съеденных солнечных лучей превратятся в зеленых слонов.
  

* *

*

  
   Он родился в небе. Точнее, не родился: появился из капелек невыпавшей росы. Его соткал ветер, пролетавший мимо по каким-то своим ветряным делам. И с тех пор Он жил в облаках. Он редко с кем-то разговаривал. Только иногда птицы, нечаянно поднявшиеся слишком высоко, перекидывались с ним парочкой слов и, влюбившись в Его душу, просвечивающуюся сквозь прозрачное тело, оставляли ему на память перышки, которые Он хранил в волосах.
   Итак, Его редко замечали. Зато Его зрение было лучше, чем у орла, и Он все видел, глядя через щелку в облаках на землю и на людей. Некоторые Ему нравились, некоторые - не очень. Но на них Он просто не обращал внимания. Зато иногда Его взгляд попадал на такие лица, от которых Его душа начинала светиться. А внизу считали, что это солнце сверкает через тучи. И тогда Он брал облака и лепил портреты этих самых-самых-самых. Они получались у Него белые, пушистые и похожие. Такие похожие, что часто души тех, с кого они был слеплены, по ошибке залетали в них. И долго не могли понять, почему так бело и пушисто внутри. А их хозяева ходили внизу и смотрели бесцветными обездушенными глазами на небо и искали там свои души. Некоторые до сих пор ходят, пытаясь найти в переменчивых облаках свое отражение. А Он окружал себя этими белыми и пушистыми портретами из облаков и рассматривал их. Поэтому (от этого) становились серыми и тяжелыми и падали вниз дождем. Он наблюдал за их падением и отдавал каждому капельку своей светящейся души. И получалась радуга. А однажды Он отдал последнюю светящуюся капельку. В этот миг мимо пролетел ветер и разбил пустую оболочку. Она вспыхнула в последний раз. И выпала росой.
  

* *

*

  
   Где-то наверху в темном небе сияет солнце. Оно резко отличается от остальных ламп своим сине-салатовым цветом. Если стараться приподняться, небо придавит обратно. Оно такое. Оно не любит всяких там. Оно давно в них разочаровалось. Только проблема в том, что солнце наверху, а небо - внизу. Между ними мало общего. Только то, что они далеко. Эти странные зеленые глаза. Они так смотрят. Они везде. И непонятно, где их нет. Может быть, солнце их не замечает. Со всеми случается... Нить теряется в тишине. Между этими странными зелеными глазами очень сложно подняться. О совсем невозможно взлететь. Ну и что. Солнцу без разницы. А небу - тем более. Может быть, эти странные зеленые глаза когда-нибудь закроются. Тогда станет легче.
  

* *

*

   Она просыпалась рано-рано утром. И всегда в портовых городах. Она выходила на пустые, но уже светлые улицы в тот час, когда корабли прилетали из морского дыхания. Она шла по улицам и ловила тонкую преддневную тишину. И сама становилась тонкой. Такой тонкой, что увидеть сбоку ее было нельзя, а мысли отпечатывались на ее тонких руках, как на листе бумаги. Да и сама она в те секунды была похожа на лист. Только не бумажный, а кленовый: тонко-малиновый и тихо-светлый.
   Она приходила на пристань, подходила к самой кромке лазурно-соленой воды, а потом взбегала на гребень волны и умывалась подсушенной ветром пеной. Умывшись, она хватала за хвост пролетавший бриз и поднималась на нем высоко-высоко в небо. Там она ловила солнце и возвращалась вместе с ним на пристань. Солнце она засыпала жасминовыми лепестками и заваривала чай. Она любила чай только из утреннего солнца: дневное слишком пыльное, он наполнено криками грузчиков, перьями чаек и прощальными взглядами. Вечернее - почти иссохшее, очень душное, и чай из него похож больше на ржавую воду. А ночное солнце не придает чаю вкусного светящегося оттенка.
   Она пила на пристани солнечный чай, засыпанный жасминовыми лепестками, и тихо беседовала с чьим-то случайно зашедшим к ней счастьем, а счастье читало мысли, отпечатанные на ее руках. Она пила чай целое утро, а мимо проплывали года, столетия, тысячелетия. Когда начинался день, чье-то счастье вспоминало, что оно спешит, и убегало по следу кораблей. А она улыбалась, допивала последний глоток чая из солнца, засыпанного жасминовыми лепестками, и уходила с пристани: в этот час было слишком душно, а люди не понимали солнечного чая.
   Корабли печально смотрели ей вслед, шелестя парусами. Они помнили, что когда они прилетят в следующий раз, ее уже не будет. Ведь корабли прилетали обычно днем. По утрам они бывали в портовых городах очень редко. Слишком редко, чтобы увидеть ее.
   Она уходила с пристани и исчезала в чьем-то торопливом дыхании. Она могла быть только по утрам. И ей было безразлично, что каждый раз в начале дня ей придется исчезнуть в чужом дыхании. Потому что она знала, что утром опять проснется в портовом городе и будет пить чай из солнца, засыпанного жасминовыми лепестками.
  

* *

*

   - Привет!
   - До свидания.
   - Пора лететь.
   - У времени нет сторон. Оно - рассеявшийся свет.
   - Где ты?
   - Не падай. Падать глупо.
   - Под странным деревом.
   - Ты не моя чайка.
   - Ты ничего не знаешь.
   - Твои слезы - просто морские брызги.
   - Почему солнце не хочет нашей песни?
   - Душно. Я уже задыхаюсь. Но надо лететь.
   - А я люблю.
   - Любить глупо.
   - Тебе не душно?
   - Оно не умеет петь.
   - Надо. Почисти мои перышки слезами.
   ...
   - Но я - не чайка.
   - Знаю.
   - Жаль падать.
   - Далеко. А ты?
   - Лети. Мы встретимся по ту сторону времени.
   - Я уже лечу.
   - Пока.
   - Здравствуй!
  

* *

*

  
   Девочка красиво жила. Потому что любая вещь, к которой она прикасалась, становилась красивой. И сама девочка была красивой. Такой маленькой-маленькой и очень-очень-очень красивой. И одинокой. Почему-то к ней никто никогда не подходил ближе, чем на пять метров. Но когда девочку видели на улице случайные прохожие, то уже не могли ее забыть. А девочка с каждым их взглядом становилась более красивой. И более одинокой. Красотой она платила за одиночество, хотя и не любила эту красоту. Но девочку никто не спрашивал. И не предлагал выбора. Девочка не любила не только красоту. Она не любила вообще ничего. Вернее, почти ничего. У нее все-таки была одна небольшая страсть: девочка любила растворяться в дожде. Но только в крупном. Когда тяжелые толстые капли начинали стартовать со взлетных площадок на тучах, девочка выбегала на улицу и подставляла им свое красивое одинокое лицо. Сначала растворялось тело девочки, а потом ее душа. Она была совсем не похожа на тело. Она была большая и совсем не красивая. И не одинокая. Но умела хорошо прятаться в девочке. А у девочки было мало любви. Но очень много страха. Она боялась всего. Но больше всего она боялась лунного света. Не луны, а именно ее света. Он жег ее. Просто он любил ее и хотел забрать ее одиночество. А девочка не могла полюбить лунный свет. Ей не нравилось его целовать. Поэтому она пряталась под одеялом, когда календарь говорил ей, что будет луна, и никогда не выходила по ночам. Но однажды лунный свет добрался до нее. Он тонким ручейком затек под одеяло и несильно обжег девочку.
   - Я не буду больше тебя преследовать, - прошептал лунный свет.-Твой страх - это мои слезы. Я не люблю плакать. Я надеялся, что ты меня полюбишь. Но ты любишь только растворяться в дожде. Я думаю, ты будешь с ним счастлива. Он не станет отбирать твое одиночество.
   - Прости, - сказала девочка, пытаясь спрятать подальше страх. Она ведь не хотела обижать лунный свет. - Ты бы никогда не стал моим солнцем. Ты слишком близко к луне.
   Забыв о том, что может обжечься, она погладила лунный свет. И поцеловала его. Так нежно, как только могла. Она не хотела его ранить. Лунный свет бесконечно грустно улыбнулся. И ушел.
   Может быть, я могла бы полюбить тебя, - прошептала девочка. Впервые в жизни ей захотелось плакать. Плакала она и раньше часто. Но не потому, что хотела. Просто от нее этого ожидали. Она старалась делать то, что от нее ожидали.
   Лунный свет не услышал ее слов. Да и не мог. Он слишком хотел забыть девочку и потому не слышал.
   А на следующий день пошел дождь. Он был сильнее, чем обычно, и капли были самые тяжелые. Одна из них могла бы раздавить целую любовь. Девочка устало выбежала из дома и подставила дождю свое лицо. Дождь был рад. Он улыбнулся бесконечно радостно. Лунный свет ему все рассказал и научил наполнять улыбки бесконечностью. Девочка нехотя улыбнулась ему в ответ. И растворилась. Она навсегда сохранила свое одиночество.
  

* *

*

  
   Он опоздал к дождю. И дождь ушел, не дождавшись. И забыл о нем. А он сидел и плакал. Он не любил опаздывать. Тем более к дождю. Дождь был его единственным собеседником. Хотя они никогда не разговаривали. И вот теперь он сидел и плакал. Он надеялся выплакать свою глупость. А глупость не хотела уходить. Ведь дождь тоже ушел, а она не любила дождь. Глупость была маленькая и серая, и ее хотелось щелкнуть по маленькому серому носу. Глупость пряталась за его мечтами. А мечты улыбались. Они всегда были рады, когда он опаздывал к дождю. Хотя он не опаздывал к дождю никогда. А он сидел и плакал. Ему были безразличны мечты. Он давно уже все вымечтал. И забыл о своих мечтах. Так же как дождь забыл о нем. Дождь всегда о чем-то забывал. Особенно о том, о чем никогда не помнил. Его дождь не помнил. Никогда. А он сидел и плакал. Его слезы превратились в дождь.
  

* *

*

   Я в очередной раз потеряла дорогу, заболтавшись с пылью. Пыль всегда умела отвлекать меня от дороги. Но был день. Трава была все еще почти зеленой. А солнце еще не потеряло надежу увидеть собственный свет. Я схватила за хвост один солнечный луч. Мне было так хорошо на нем. Только холодно. Очень холодно. Солнце, оно ведь холодное. Оно только притворяется теплым. Я летела на луче. Я вообще часто летаю. Хоть и не умею. И искала свою дорогу. Она спряталась в траве, обмотавшись вокруг чьего-то дерева. Я сняла свою дорогу с дерева и распрямила ее. Я стряхнула с нее прошлогодний смех. Он был совсем сухим, рассыпался и смешался с пылью. Тогда моя дорога улыбнулась мне: ей нравилось, когда с нее стряхивали прошлогодний сухой смех. И скользнула в траву. Ей было там красиво. Я улыбнулась в ответ и запрыгнула на свою дорогу. И она повезла меня. Куда? Я не знала. Но мне было светло - салатово. А это всегда означало что-то. Ничего не означает только серость. Хотя нет. Серость означает самое себя. Впереди меня никто не ждал. Но там был выход из неба. Я надеялась, что он не успеет исчезнуть.
  

* *

*

   - Привет, девочка со вкусом земляники, - сказал невидимый кто-то, который оставил на потолке следы.
   - Ты ведь не здесь, - сказала девочка со вкусом земляники.
   - Правильно, не здесь. Но и не там, - сказал невидимый кто-то. - Без следов я ничего не значу.
   - А если нет потолка?
   - Следы все равно останутся.
   - Я не понимаю, - сказала девочка со вкусом земляники , - зачем что-то
   значить. Все признаки - глупость.
   - Да, если ты что-то значишь, то это еще ничего не значит, - невидимо кивнул невидимый кто-то. - Но как бы ты жила без своего вкуса земляники?
   - Может быть, никак, - сказала девочка со вкусом земляники, - Но признаки делают жизнь узкой. И нет места, чтобы пройти. А мне надоело быть девочкой со вкусом земляники. Это не самый основной мой признак. Один из самых не самых. Но почему-то замечают только его.
   - А какой основной? - спросил невидимый кто-то.
   - А ты не видишь?
   - Нет. Как же я могу видеть. Я же не здесь.
   - И не чувствуешь ?
   - Все мои чувства я отдал следам на потолке.
   - Хорошо, - сказала девочка со вкусом земляники. - Я - девочка с мыслями ветра.
   - Этого не может быть, - сказал невидимый кто-то.
   - Почему?-- спросила девочка со вкусом земляники.
   - Потому что ветер ни с кем не делится своими мыслями,-- ответил невидимый кто-то. - Это - его признак.
   - Я уже говорила. Признаки -- глупость. И ветер всегда отдаёт мне свои мысли. Я - девочка с мыслями ветра.
   - Поделись.
   - Нет. Я их храню. Это сложно. Зато легко. Я становлюсь всё легче и легче. Скоро я совсем потеряю свой вкус земляники. И все поймут, что я - девочка с мыслями ветра.
   - И что ты будешь значить?
   - Не знаю. Я не хочу значить, что бы то ни было. Пусть другие решают.
   Девочка со вкусом земляники встала и сняла с потолка один след.
   - Зачем? - спросил невидимый кто-то.
   - Я им заклею дырку в сердце, - ответила девочка со вкусом земляники.- Я буду всегда с тобой.
   - Хоть я и не здесь?- спросил невидимый кто-то.
   - Но и не там,-- сказала девочка со вкусом земляники.
   - И ты будешь со мной.
   - Тогда ты будешь точно знать, что я -- девочка с мыслями ветра. А сейчас я ухожу.
   - И девочка со вкусом земляники ушла. В джунгли на обоях. Там она проводила много тонких полуминут. Она отдавала деревьям свой вкус земляники. А ветер отдавал ей свои мысли.
   - Невидимый кто-то, который оставил свои следы на потолке, невидимо пожал плечами. И отправился искать новый потолок. Там он хотел оставить свои следы. Ведь это был его основной признак.
  
   * *
   *
   Это была серо-коричневая песня. Она не казалась такой на первый звук. Но была. И напоминала по вкусу бульон. Из чьей-то толстой сине-коричневой мечты. Песня вылетала в безвоздушное пространство. И собиралась в облака. Они летали между звёздами. Из них можно было даже сплести солнце. Только это никому не было нужно. И песня ни о чём не думала и просто вылетала в безвоздушное пространство. Ей нравилось в темноте. Она подходила к сине-коричневому цвету. И в ней были звёзды. А кролик бежал.
  
   * *
   *
   "Если всё время идти по нитке, можно дойти",-- думал он, глядя на размотавшийся клубок. Он уже много прошёл. Но всё время чего-то не хватало. Вот и на этот раз не хватило. Клубок размотался. И нитка закончилась. И его сон завис на половине. Он стоял посреди незнакомого неба. И не знал, что делать дальше. У него не было ещё одного клубка. И даже кусочка нитки. "Как же мне снова включить свой сон?-- думал он,-- Если дальше нет пути, придётся идти обратно. Но так нельзя. Значит, останусь тут. Может, кто-нибудь пройдёт мимо. И у него будет лишняя нитка. Тогда я дойду. Буду ждать". Ему не приходило в голову, что он уже дошёл.
  
   * *
   *
   Она сидела над лужей. Вокруг носились звёзды, игравшие с ветром в прятки. Но она не обращала внимания. Она сидела на коленях над лужей и разговаривала со своим отражением.
   - Почему ты не хочешь сюда? - спросила она у отражения.
   - Я не смогу у вас. Слишком много звёзд, - ответило отражение,- Лучше ты - к нам. Посмотри. Красиво.
   Там, где была она, всегда жила ночь. А там, где её отражение - солнце. Зелёная любовь. Розовые облака. Прозрачное счастье. Там было всё. Её отражение было старше неё. И поэтому выбрало ту сторону лужи, на которой находилось.
   - Ну как? - спросило отражение.
   - Как-то,- ответила она.
   - Но?.. - спросило отражение.
   - Но у меня лучше, - ответила она.
   - Неправда, - сказало отражение.
   У неё было темно. Не было солнца. И зелёной любви. И розовых облаков. И прозрачного счастья. Не было ничего. Только бешеные звёзды играли в прятки. С ветром. И лежала лужа. Но и она уже начала высыхать.
   - Правда, - сказала она.
   - Ты ведь и сама знаешь, что неправда, - сказало отражение. - Ты можешь опоздать. Лужа уже начинает высыхать. Ей надоели наши разговоры. Если она высохнет... Ты никогда не увидишь меня. Звёзды не дадут тебе твоего отражения. Без меня ты - ничто.
   - Ты без меня - тоже, - сказала она.
   - Ты мне не нужна. Отражения - сами по себе. А вы без нас не можете,- сказало отражение. Просто. Без злобы. Без хвастовства. Оно было хорошим отражением. И говорило правду.
   - Неважно, - сказала он.-- Зато я буду. Плохо, но буду. А там, где ты... Это - мир отражений. Ты там - своя. Я буду только отражением тебя. Плохо.
   - Ну, как хочешь, - сказало отражение, - Только... Хотя, ты не поймёшь. Ты всегда умела закрываться.
   И отражение встало. И пошло. По зелёной любви. К розовым облакам. Мимо прозрачного счастья. За руку с солнцем. Это было красиво. Но она не обращала внимания. Она знала, что свет был отражением темноты. Облака - ветра. Любовь - пустоты. Счастье - одиночества. И там не было ни одной звезды. Их отражением было солнце. Всего лишь солнце.
  
   * *
   *
   Каждый вечер он просыпался. И сразу бежал к морю. К своему морю. Он чувствовал, что море почему-то начинает быть не его. На нём замечались следы. Очень редко. Но замечались. Он не знал, чьи. Он старался уговорить своё море не быть ничьим больше. Он не хотел, чтобы море обижали. Он очень за него волновался.
   В тот вечер он тоже побежал к морю. И ещё сильнее почувствовал, что оно дальше от него. На море было особенно много следов.
   - Море, кто был с тобой? - крикнул он, задыхаясь от собственного голоса.
   Море не ответило. Только послало ему с криком чайки поцелуй. Оно было такое. Оно не любило отвечать.
   Тогда он собрал всю свою жизнь в ладонь. И шагнул на море. Глубоко вздохнув. Он пошёл по следам. Он долго шёл. Вдруг следы на море закончились. Он увидел, что они в воздухе. И пошёл по ним. Впереди была чья-то спина. Он размахнулся и бросил в неё своей жизнью. Чья-то тонкая рука поймала его жизнь. Тот, кто был впереди, обернулся. В девушке с длинными-длинными и сине-голубыми волосами он узнал Своё море. Только оно оказалось добрее, красивее и лучше, чем на самом деле. Девушка была тем, чем его море хотело стать. Девушка протянула ему руку. Там была его жизнь. И её тоже. Он взял руку девушки. И они пошли вместе. По воздуху. Они перешли стену, в которую упиралось его море. До них донёсся крик чайки. Это море посылало поцелуй. Прощальный.
  
   * *
   *
   Хорошо быть лужей. В лужу плюют. По ней ездят злыми колёсами. Размазывают по асфальту. Топчут грязными уставшими ботинками. Или обходят далеко. Ругают. А в конце равнодушное солнце лучами разрывает ее и уничтожает. Хорошо быть лужей. Лужа всегда смотрит в небо.
  
   * *
   *
   Ветер запутался в моих волосах. Он был маленький. Добрый и красивый. Такой милый южный ветерок. Его все любили. Он это знал. И радовался. И радовал других. С ним было тепло и совсем не жарко. Он был самая-самая жизнь. Летал и насвистывал модную песенку.
   - Эй, - сказал ветер. - Выпусти меня.
   - Ты улетишь, - сказала я.
   - А ты хочешь, чтобы я остался? - удивился ветер.
   - Хочу, - улыбнулась я.
   - Странно, - сказал ветер. - Но я останусь. Если ты хочешь.
   Тогда я распутала волосы. И освободила ветер. Я думала, что он улетит. Но он не улетел. Он остался. И мне стало тепло.
   - С тобой тепло, - сказала я.
   Ветер вздохнул.
   А мне холодно, - сказал он.
   Почему? - спросила я. - Ведь ты южный.
   Чем больше тепла снаружи, тем холоднее внутри, - сказал ветер.
   Но с тобой не жарко, - попыталась утешить я.
   Потому я ещё и не совсем замёрз, - улыбнулся ветер. Но очень грустно.
   Ты хороший, - сказала я.
   Я знаю, - ответил ветер. И опять стал весёлым. И радостным. Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что ему холодно.
   Я осторожно сняла его со своего плеча. И погладила. Мне стало ещё теплее.
   - Ты всем нужен, - сказала я. - Не замерзай.
   - Не буду,-- сказал ветер и улетел. Он насвистывал модную песенку. Ему было радостно. Но я видела, что ему холодно внутри. А раньше я этого не замечала. Бедный ветер. Все хотели часть его тепла. А ему было всё холоднее и холоднее. Но всё равно он был самый лучший ветер из тех, кого я знала.
  
  
   * *
   *
   Он был нормальным. Совсем. Патологически. Его нормальность была как хроническая болезнь. Он был настолько нормальным, что всё вокруг становилось таким же. Его нормальность была острая. И заразная. К нему боялись подходить. Чтобы не стать таким же нормальным. Его нормальность была почти ненормальной. Но она была абсолютной. Совершенной. Ничего недостающего. Ничего лишнего. Всё предельно НОРМАЛЬНО. Его нормальность была единственным, что отличало его от других.
  
   * *
   *
   Солнце потерялось в чьей-то душе. Стало тучей. Мокрой. Тёмной. Скользкой. Оно забыло, что когда-то было солнцем. Оно не знало свою сущность. Оно перелетало из души в душу. Оставляло там капли дождя. Мокрые. Тёмные. Скользкие. Эти капли жглись. И души становились дырявыми. Сначала на них были маленькие дырочки. Их ещё можно было заштопать луной. Или заклеить счастьем. Или заткнуть любовью. Но их не замечали. И дырочки становились всё больше и больше. Потом вместо душ были одни большие дыры. И солнцу, ставшему тучей, не оставалось места. И оно перебиралось в другие души. Но однажды оно наткнулось на странную душу. Она была такая твёрдая, что в неё нельзя было проникнуть и потеряться. Эта душа была из спрессованного света. Она даже была похожа на него. Солнце, ставшее тучей, столкнулось с душой. И увидело в ней своё бывшее отражение. И захотело опять стать солнцем. Оно расплакалось дождём и сбросило оболочку. Мокрую. Тёмную. Скользкую. И улетело. Оно не заметило, что оставило мокрый тёмный скользкий след. На душе из спрессованного света.
  
   * *
   *
   Тонкие лучики точками пронизывали холодное небо в искрах снежинок. Звёзды переливались маленькими колокольчиками, и в последней предвечерней тишине слышались только их тонкие голоса. Одинокая голубая и немного серая луна улыбалась в темноту. В радостно-холодном воздухе падала прозрачная слеза. Бесконечной тоски по сбывшемуся счастью.
  
   * *
   *
   Она видела осколки неба, которые тонули в луже. Перед её потухшим взглядом красной полосой проплывал чей-то закат. А за ним -- такая же красная, как он, луна. Он была наполнена её неподуманными мыслями. Невспомненными именами. Непрожитыми жизнями. Для неё не было ничего важного и нужного. Она научилась жить в серости. Просто сделала шаг ей навстречу. Она ходила по серому стаду. И оно её не замечало. Она знала, что можно идти против всех. И не приносить себя в жертву. Она не любила бороться за выдуманные идеалы. Она ни о чём не беспокоилась. Она просто отдала себя своей душе. Она не боялась. Она знала, что человек портит душу, а не душа человека. Она была спокойна. Она помнила, что небо обязательно всплывёт.
  
   * *
   *
   - Помнишь солнце?
   - Уже нет. Я начинаю забывать тишину.
   - Я не верю в тишину. И в солнце.
   - А я верю.
   - Как можно верить в то, чего не помнишь?
   - Просто верю. Я знаю.
   - Ты не знаешь. Ничего нет. И верить не во что.
   - Ты есть. Я верю. В тебя.
   - Я не знаю. Может быть, меня нет. Может быть, тебя нет. Солнце и тишина -- сказки. Глупые. Всё пусто.
   - Пустоту можно наполнить.
   - Нечем.
   - Звёздами.
   - Их нет.
   - Я их вижу. Ты их видишь. И мне от этого светло.
   - Свет -- от солнца. Так говорят. А ты не помнишь солнца.
   - Ну и что.
   - Ничего.
   - Подожди.
   - Зачем?
   - Чтобы поверить.
   - Я не смогу. И не захочу. Мне это не надо.
   - ???
   - Не старайся. Я не верю в то, что можно поверить.
   - Можно.
   - Какого цвета вера?
   - Ярко-голубого.
   - Я не люблю ярко-голубой.
   - Почему?
   - Слишком ярко. Так на самом деле не бывает.
   - Ты не слышишь.
   - Я не слышу только тишину. Потому что её нет.
   - Она есть. Она -- лучшие звуки.
   - Не верю.
   - Я ухожу.
   - Куда?
   - За солнцем.
   - Его нет.
   - Я его найду.
   - Не найдёшь.
   - Прощай... Просто прощай. Не верь. Верить глупо.
   - Я верю!
   - Странно.
   - Подожди!
   - Поздно.
   - Я с тобой!
   - Меня нет.
  
   * *
   *
   Мальчик шёл по ночным крышам. Он всегда ходил только по ночным крышам. Он нёс полную горсть слов. Слова были пустые. Их говорила любовь. И они ничего не значили. А мальчик собирал их. Он любил пустые вещи. Он слишком много времени провёл рядом с любовью. И научился любить всякую гадость. И вот он шёл по ночным крышам. И пытался найти зелёное окно. Но его не было. Мальчику было грустно. Все окна ночью становились совсем тёмными. С каждым ненужным окном мальчику становилось всё грустнее и грустнее. Он вытаскивал из горсти пустое слово, сдувал с него осевшую лунную тоску и приклеивал к окнам. Пустые слова оставались на тёмном стекле. А утром начинали блестеть и переливаться. Их снимали с окон. И передавали друг другу. И весь мир постепенно наполнялся пустыми словами. Но это никого не волновало. Ведь они блестели и переливались. И их сказала любовь. А мальчик всё шёл и шёл. Он никогда не останавливался. Он думал, что, если остановится, то упадёт. Он никак не мог найти зелёное окно. "-- Может, я опаздываю? Или оно не успевает?" -- думал очередной ночью мальчик.
   Но однажды что-то случилось. Он не мог понять, что. Он смотрел вокруг. Но везде была одна и та же ночь. А потом он понял, что наступило утро. И высоко в небе (там, где крыш не бывает) он увидел. Окно. Зелёное. В небо. В окне был силуэт. Он не знал, чей. Но он понял, зачем собирал пустые слова, сказанные любовью.
   ... Девочка любила светлячков. Она собирала их. И они летали вокруг её лампы, которую она называла солнцем. И тихо светились. Совсем тусклым зелёным светом. Они не могли пересветить лампу. А девочка всё время собирала светлячков. Она приносила их в свой дом, у которого не было крыши. Потому что так высоко в небе крыш не бывает. Она спорила днём со звёздами. А по ночам ей казалось, что где-то внизу, по одной из крыш, ей кто-то что-то несёт. Но девочка не обращала на это внимания. Её внимание забирали светлячки. Они старались, чтобы она поняла, что лампа - самое глупое. Из всего самого глупого. Девочка боялась понять это. И не выключила лампу. И все время собирала светлячков. Не знала сама, зачем. Но однажды она пришла домой с полной горстью светлячков. Она еще не открыла дверь. Но ей было страшно. Она поняла. Ее лампа погасла. Но все-таки она вошла. И ей стало светлее всех, светлее, чем было с лампой. Ее дом был зеленый, как самая лучшая песня. Светлячки старались. И тогда она в первый раз заметила у себя в доме окно. Девочка подбежала к нему. Ей показалось, что там тепло. Она увидела внизу его. Она поняла, зачем так долго собирала светлячков.
   Мальчик смотрел долго. Он понял, зачем ему слово, сказанное любовью.
   Девочка смотрела на того, кто поднимался к ней. Она видела, как ему тяжело. Она хотела помочь. Но не знала, как. Она ждала. Она увидела, как он оставил на ее окне пустое слово. Она думала, что у него хватит сил. Но, оставив ей слово, он упал. Его подхватил попутный ветер.
   Мальчик проснулся. Он понял, что все как раньше. Он сидел у ног любви. И ловил пустые слова, сказанные ею. Мальчик вспомнил, как его донес ветер. И понял, что больше не вернется. Никуда. Никогда. Где-то за горизонтом он увидел последний след зеленого окна.
   Девочка стояла и смотрела. Ей было грустно. Девочка так хотела дать ему руку. Она знала, что ей больше не нужны будут светлячки. И все остальное. Ей нужен был он. Но его унес ветер. И она знала, что он больше не вернется. Никуда. Никогда. Девочка знала, что она виновата. Она не умела открывать окна.
  
   * *
   *
   В столе её ящика лежала небольшая коробочка. В этой коробочке она хранила имена тех, чьих глаз не помнила. Она высушивала каждое имя, сбрызгивала его тремя капельками ладанового масла, смешанного с персиковым цветом, и складывала в коробочку. Иногда она нанизывала имена на тонкую лунную ниточку и проверяла их. Это бывало по вечерам и весной. Тогда она надевала розовое из своих лиц и находила песенку в тон. У неё было много лиц. Под каждую пору года. Под каждую пору дня. Они все были разные. Её лица висели на верёвочке. Протянутой между окном. Они ловили свет. Она в своих лицах не была похожа. На себя до и на себя после. Она выходила из своей квартиры на самой одинокой улице шумного города. Шла в парк. Там деревья сплетались корнями в воздухе. Цветы росли из воды. А имена на тонкой ниточке тянулись за ней по воздуху. Проветривались. Иногда она встречала тех, чьих глаз не помнила. Проходила мимо. Ведь у неё были их высушенные имена. А они её не узнавали. Они никогда не умели разбираться в её лицах. Всё время их путали. Она и сама иногда не узнавала себя. Она так часто меняла лица, что забыла, которое первое. Самое настоящее. Зато в столе её ящика была коробочка. В ней она хранила имена тех, чьих глаз не помнила.
  
   * *
   *
   Он относился к вещам как к людям. С некоторыми разговаривал. Таких было мало. С некоторыми перезванивался. Таких было много. На некоторых не обращал внимания. Таких было большинство. Он разговаривал по вечерам с чайником. Целовал на ночь лампу. Звонил по праздникам давно знакомому столу. С людьми было так же. Некоторых выкидывал. За ненадобностью. Таких было большинство. На некоторых смотрел, оценивал, иногда переставлял с места на место. Таких было много. Без некоторых не мог обойтись. А то о нём бы плохо подумали. Таких было мало. К людям он относился как к вещам.
  
   * *
   *
   - Знаешь?
   - Не знаю.
   - Помнишь?
   - Не помню.
   - Хочешь, расскажу?
   - Попробуй.
   - Как тогда. Мы были. И они были. Нам было хорошо. Мы не считали дни. Пропускали мимо себя годы. Просто шли.
   - А время?
   - Его не было. Мы его не замечали.
   - Но оно -- всюду?
   - Не всюду. Ты не помнишь. Оно -- конечно.
   - Оно везде.
   - Не везде. Ты сейчас не знаешь. И уже не помнишь. А тогда мы пересыпали в руках минуты. Некоторые падали. Разбивались. Некоторые улетали. На север. За птицами. Минут становилось меньше. С каждым вздохом. Словом. Шагом. Мы не замечали. Ничего. У нас было много минут.
   - Но?
   - Потом их осталось несколько. Каждому -- по одной.
   - И у меня?
   - И у тебя. Мы берегли минуты. Сложили их в коробочку. Носили с собой.
   - Зачем?
   - Мы боялись.
   - Чего?
   - Потерять их. Найти себя. Но они...
   - Что?
   - Ушли. Убежали. Улетели на север. Им было слишком тесно с нами.
   - Им не было нас жалко?
   - Им было всё равно. Мы слишком долго не обращали на них внимания. Они забыли о нас.
   - Почему я не помню?
   - Часы сломались. Солнце спряталось. Время ушло.
   - Мы не пытались его догнать?
   - Оно шло слишком быстро. Не останавливалось. Оно не любило тех, кому не было нужно.
   - Но нам было нужно!
   - Слишком поздно. Оно разбило нас. Как мы разбивали минуты. Мы пытались лететь за своими потерянными минутами. Они были слишком далеко. На севере. Мы навсегда потеряли их. И друг друга. И себя.
   - Но мы встретились.
   - Случайность. Время позволяет случайности.
  
   * *
   *
   В его доме не было стен. Только окна и крыша. И дверь. Он жил по правилам. Всегда входил через дверь. Любил смотреть из окон. Но никогда не выходил через окна. Он скучал по своему дому без стен. Даже когда был в нём. Иногда ему становилось грустно. Он всегда путал грусть с радостью. В самом центре его дома, на полу, лежало озеро. Совсем маленькое. У него не было дна. Когда ему становилось грустно, он ложился перед озером. И смотрел. Из-под воды ему всегда светила луна. Он улыбался луне. Он ведь всегда путал грусть с радостью. Иногда он пытался достать рукой до луны. Но луна была слишком далеко. На другой стороне мира. Если долго плыть, то через озеро можно было попасть туда. Мир был немного плоский. Он всегда боялся плавать. Он не хотел потерять свой дом без стен. Случалось, что луна уставала светить. Тогда она посылала ему воздушный поцелуй. Уплывала. А он выходил через дверь. Обязательно через дверь. Любовался на свой дом без стен. Но без луны ему было неинтересно. А однажды ему стало слишком грустно. И он не смог перепутать грусть с радостью. Тогда он вышел через окно. Один раз. За всю жизнь. Вошёл через другое. Потом он полюбовался своим домом без стен. Улыбнулся. Прыгнул в озеро. Он перестал бояться плавать. А потом он был на другой стороне мира. Немного плоского. У его дома выросли стены.
  
  

* *

*

   Она уронила своё счастье. В лужу. Счастье было очень тяжёлое. И было наполнено слезами. Свинцовыми. Поэтому не разбилось. Но утонуло. Лужа была неглубокая. Мельче самого поверхностного взгляда. Однако её вполне хватало, чтобы утопить чьё-то счастье. Совсем. Навсегда. Она постояла над лужей. Посмотрела. Как на дне перекатывается её счастье. Очень тяжёлое. Очень-очень. Наполненное свинцовыми слезами. Потом уронила в лужу случайно оставшуюся в руке свинцовую слезу. И ушла. Далеко. Ей не нужно было счастье. Никакое. Даже самое тяжёлое. Это счастье она нечаянно получила. Купила в антикварной лавке не пересечении параллелей. Когда-то оно принадлежало кому-то очень плохому. А его все считали хорошим. И подарили ему это счастье к концу предпоследнего дня его восхода. Счастье перекатывалось по дну лужи. И ничего не замечало. Ему было всё равно, кому оно принадлежит.
  
  
  
  

Тетрадка 2.

* *

*

   Мой страх--твоя боль.
   Моё солнце--твоя потухшая луна.
   Моё небо-- твоё море.
   Моя печаль-- твоя недожившая грусть.
   Моя жизнь--твоё существование.
   Мой дом--твоя крепость.
   Мои нервы-- твои струны.
   Моя гордость--твоё одиночество.
   Мои слёзы--твоя пустая вода.
   Мои мысли--твой носовой платок.
   Мои мечты-- твои испуганные слова.
   Мои шаги--твоё зелёное что-то.
   Мой взгляд-- твоё желание спрятаться.
   Моя радость--маленькая крупинка твоего счастья.
   Моя проза--твои стихи.
   Моё время-- твоё укрытие.
   Моя глупость--твой вопрос.
   Мой ответ-- твоё нельзя.
   Мой полёт--твои разбившиеся крылья.
   Мои перья--твоя сбритая шерсть.
   Моя душа-- твоя бейсбольная бита.
   Мой сон--твоя жизнь наизнанку.
   Мой свет--твоя дальняя звезда.
   Моё старание--твой лёгкий взмах рукой.
   Мои глаза--твой маяк в темноте.
   Моя ночь--твоё ненаступившее утро.
   Моя зима-- твоя остановившаяся на полпути осень.
   Моё многоточие-- твоя запятая.
   Моя прощальная улыбка--начало твоего дня.
   Нам лучше быть подальше друг от друга.
   Слишком много общего.
  

* *

*

   Взлётная полоса. Разбег. Прыжок. Взмываешь в небо. Крылья не болят. Они--деревянные. Вдох. Выдох. Ещё вдох. Пульс успокаивается. Там, внизу, смотрят. Ты видишь их большие испуганные глаза в стёклах нацеленных на тебя биноклей. Без разницы. Уже всё без разницы. Ты в небе. Оно давит на тебя. Но ты в нём. Ты стараешься не забыть. Вдох. Выдох. Ещё вдох. Взмах. Глоток солнца. Тепло. Только где-то внутри ещё скребётся маленький тусклый страх. Он холодный. Но постепенно становится тёплым. Ему от этого больно. Небо. Оно в тебе. Оно пронизывает сотнями синих иголок. Насквозь. Оно не любит тебя. И не видит. Твои деревянные крылья для него ничего не значат. Может, ты упадёшь. Тебе от этого не легче. Пока за тобой крылья, тебе без разницы. Может. Твою душу пожжёт злое солнце. Тебе от этого не тяжелее. Пока за тобой крылья, тебе без разницы. Крылья-- они такие. Помогают забыть.
  

* *

*

   Она не умела летать. Родилась такой. О-БЕС-КРЫ-ЛЕН-НОЙ. Вся её семья умела. Бабушка, увидев её, тихо вздохнула. Пошевелила своими древними крыльями. И улетела. Больше её не видели. Брат называл её "недокрыленным уродцемом". О том, что у неё должны быть крылья, никто чужой не знал. Только очень присмотревшись, можно было увидеть. Два маленьких холмика на спине. Когда она была в майке. Но майки она не носила. Она носила свою грусть. Серую и длинную. Ниже пяток. Ей шёл серый. Под цвет волос. Она сидела под скамейкой во дворе. И смотрела. Её брат стартовал с крыши их типового дома. Исчезал в вышине. Был виден тонкий светящийся след. Зелёно-салатовый. Её семья вся была цветной. Брат - зелёно-салатовый. Мать - фиолетово-голубая. Отец - жёлто-оранжевый. Бабушка - алая. Постепенно вылиняла в сетло-персиковый. Одна она была серой. Бесцветной. Незаметной. О-БЕС-КРЫ-ЛЕН-НОЙ. Её семья питалась любовью. Любовь срывали с глаз других. Её семью любили все. Они были очень крылатые. Она никогда не пробовала любви. Любовь была слишком тяжёлой для неё. Для её тонкого тела. Серого. Бесцветного. О-БЕС-КРЫ-ЛЕН-НО-ГО. По вечерам она пыталась взлететь. Шагала с крыши их типового дома. И зависала. На полпути. Вниз. Потом ей приходилось долго взбираться на крышу. По водосточной трубе. Её серый след не был заметен в сером воздухе. Она не умела летать. И ходила пешком. Однажды она шла в другую сторону жизни. И споткнулась. Она испугалась. Под её ногами лежали два крыла. Больших. Модных. Серебряных. Она подняла их. И надела. Она стала серебряной. Она стала летать. Она летала быстрее родителей. И выше брата. Но она не могла долететь туда, где была её бабушка. Она не попробовала любви. Она знала, почему. Только она. Её серебряный цвет был всего лишь ярким оттенком серого. А большие модные крылья натирали спину. Они были всего лишь протезами. В душе она навсегда осталась такой. Серой. Бесцветной. О-БЕС-КРЫ-ЛЕН-НОЙ.
  

* *

*

   Он был впечатан в асфальт. Всю жизнь в серых пятнах тротуарных изгибов он находил своё отражение. И посылал ему воздушные поцелуи. Он любил свой асфальт. Летом асфальт грел его своей подсолнцевой жаркостью. Зимой асфальт холодил его кипящие мысли. Весной на асфальт слетали цветы. Их запах он дарил самому себе. И праздновал каждую минуту. Осенью в мокром асфальте он мог увидеть себя. Побриться. Причесаться. Ему нравилось смотреть на чужие ноги. Он любил составлять узоры из отпечатков их каблуков. Он не обращал внимания на людей. Ему нужны были их ноги. Даже не ноги. Обувь на них. По обуви он оценивал, чего стоит человек. Обувь всегда имела особый запах. Запах стоимости того, кто её носил. У него выработался острый нюх. Именно на этот запах. Но случилось что-то. Был долгий-долгий снег. Последний. Майский. Снег закрыл его. И не уходил. Он лежал под снегом. И боялся. Он всегда боялся. Когда сквозь снег до него не могли добраться ноги. Но всё-таки снег ушёл. К началу июня. А он не мог успокоиться. Случилось то, с чем он не хотел встречаться. Он забыл запах обуви. Запах стоимости тех. Кто её носил. Он лежал и тихо плакал в асфальт. Даже если бы он заплакал громко, его никто бы не услышал. Он был слишком близко к асфальту. И вот тогда-то пришёл кто-то с луной в сердце. Шепнул ему заветное слово. Он встал из асфальта. И пошёл за кем-то с луной в сердце. Кто-то с луной в сердце отвёл его в последний взгляд первого асфальта. Больше он не вернулся. От его на его бывшем асфальте осталась только дорожка. Из его невысохших слёз.
  

* *

*

   Он всегда прощался дважды. Никогда три раза. И никогда--пять. Это в нём считали странным. Его полудрузья говорили, что ему лень в третий раз открывать рот. Всё время приходилось отклеивать пластырь. У него рот был заклеен пластырем. Уши забиты ватой. Па глазах-- повязка. Тёмная. Он боялся, что его душа может вылететь. Или высохнуть. Он не хотел сушёную душу. Но прощался дважды он не поэтому. Он долго не мог понять, почему. Его так никто не учил. Там, где он жил, было принято прощаться три раза. Или пять. Самые привилегированные могли прощаться семь. Это считалось немного слишком. У привилегированных были свои привычки. Свои манеры. Он был не из привилегированных. Он просто был. За один его полудень проходили три солнца. Даже их было три. Он смотрел на солнца и думал. Иногда он думал так сильно, что тёмная повязка сползала с глаз. Это не помогало. Не помогало ничто. Пока как-то раз он не разбил банку, в которую на ночь клал душу. Тогда он понял. Когда прощаются семь раз, стараются казаться лучше, чем могут быть. Когда прощаются пять раз, стараются забыть неоконченный разговор. Когда прощаются три раза, не расстаются. И только когда прощаются дважды, остаётся надежда. На могущую случиться радость. Новой встречи. Даже если её не будет. И все это точно знают.
  

* *

*

   Где я? Не знаю. С кем ты? Не помню. Солнце? Кусок разбитого стекла. Железная радость. Стучит в дверь. Гранатомётом. Не достучится. Моя рука. Тянется к свету. Свет слишком холодный. Его так просто не поймаешь. Ходить по заборам. Их больше. Чем людей. Их больше, чем солнца. Оно само - забор. От темноты. Жёлтый лист. Ему нет места в зелёном мире. Слишком старый. Ещё что-то помнит. Надеется склеить солнце. Поздно.
  

* *

*

   Она всегда ходила в одну сторону с ветром. Она не понимала, почему остальные так не делают. Она не понимала, как может не нравиться, когда ветер подталкивает в спину. Она не понимала, как можно не чувствовать, что вокруг - со всех сторон - ветер. Который идёт в ту же сторону. Не оставляет в одиночестве. Она не понимала, как можно спорить с ветром. Идти против него. Она не понимала, как можно считать, что ветер не прав. Она не понимала, как можно не знать, что ветер не просто так. Что у каждого - свой ветер. Она многого не понимала. Но кое-что она всё-таки понимала. Что с ветром нужно ходить в одну сторону. Только со своим ветром. Потому что он один знает, в какую сторону идёт жизнь. Ведёт за ней.
  

* *

*

   Это было странное дерево. Самое странное из всех деревьев. Очень большое. Очень-очень. В сплетениях его ветвей можно было прочитать все. Все-все. Историю. С самого начала. До самого конца. Даже ту, которой никогда не было. Несбывшиеся мечты. Они шелестели. Без ветра. Тысячами листьев. Они были одинакового мокрого серого цвета. Только сбывшиеся мечты разноцветные. Несбывшиеся-- одинаковые. Мокрые. Серые. Только дереву было всё равно. Мокрые серые одинаковые листья были самой маленькой капелькой её дождя листьев.
   Дерево росло. Всё время. В ширину. В высоту было некуда. Дерево скреблось ветками в крышу неба. Запутывало облака в своих гнездах. В гнездах жили его люди. Они давали дереву силу расти. Оно им - все остальное. И самое главное. Ветки для гнезд. Они отрывали ветки у дерева. Сначала дерево не обращало внимания. Потом веток стало мало. Дерево начало просить оставить немного.
   Люди не любили, когда их просили. Они стали рвать еще больше веток. Еще более жестоко. Тогда дерево все поняло. Перестало расти. Дереву стало все равно. Ветки скоро закончились. Люди растащили свои гнезда по разным углам. Срубили дерево. На огромном пне построили город. Потом и он исчез. Никому не был нужен. Все ушло. Растворилось. Распалось. Одинаковые серые и мокрые листья из тех - несбывшихся - летали над миром и искали. Какое-нибудь странное дерево. Очень большое. Очень-очень. Чтобы пристать к нему. Шелестеть. Без ветра.
  

* *

*

   Красная луна. Ползет по скользкой душе. Срывается. Опять ползет. Опять срывается. Опять ползет. Дура.
  

* *

*

   - Расскажи сказку.
   - Мы не приходили.
   - Про нас.
   - Нас нет.
   - Зеленый свет?
   - Солнце не знает о нас.
   - Я -- ромашка.
   - Солнце--само по себе. Ему никто не нужен.
   - Ромашка -- мелкое солнце.
   - Не я.
   - Солнце может быть разным.
   - Не тобой.
   - Может, ты -- оно?
   - Солнце не может быть мелким.
   - Кто?
   - Ты не солнце.
   - Ты тоже?
   - Пропасть. В ней -- ромашки.
   - Мы уйдем.
   - Какая глупость!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
   - Почему?
   - Все равно забудешь...
  

* *

*

   Когда-то жизнь вывернулась наизнанку. Совсем. Ее слишком долго стирали. Отстирывали пятна. А она сама по себе была пятнистая. И вот теперь она висит. Сохнет. Высыхает. Досыхает. Недосохнет. Улетит. За ветром. Выпустит пар. Из отверстий рукавов. У жизни есть рукава. Оторванные.
  

* *

*

   Умирающая планета. Вся серая. Местами - черная. Она еще пытается светиться какими-то огнями. Подавать сигналы в космос. Зря старается. Если ее и заметят, все равно пролетят мимо. Она насквозь пропахла лекарствами. Она одета в белый халат. Как неизлечимый больной. Она заразная. Серостью. К ней боятся подходить врачи. Она еще надеется. Со своими клонированными мозгами. Выращенными в теплице чувствами. Она научилась использовать неон. Сначала может показаться красивой. Она-- свалка для своих отходов. Страшно. Иногда.
  

* *

*

   - Хочешь, полетаем?
   -Хочу.
   -Лети.
   - Не могу.
   -Почему?
   -Из-за неба. Оно... Оно такое...
   - Никакое?
   - Тяжелое. Слишком. Мои крылья не выдержат. Сломаются.
   - Они сильные.
   - Слабые. Боятся.
   - Если без крыльев?
   - Не люблю падать.
   - Попробуй.
   - Вряд ли.
   - Что ты слышишь?
   - Стук стекла о железо.
   - Прости. Это шелестят мои крылья.
   - Они еще с тобой?
   - Выдерживают небо.
   - Повезло.
   - Прости.
   - За что?
   - Я умею летать.
   - Я тоже умею.
   - Нет.
   - Мы же летали вместе!
   - Ты падаешь. Всегда падаешь. Даже когда летишь.
   - Почему?
   - Слишком боишься. Твои крылья сильнее, чем ты знаешь.
   - Почему ты так думаешь?
   - Видно. По твоему выражению лица.
   - Я не разговариваю с крыльями.
   - ОНИ не разговаривают с тобой. Вокруг тебя-- ты. Исключительно.
   - А ты?
   - Одно из бесконечных отражений тебя.
   - Я боюсь.
   - Боишься.
   - Что мне делать?
   - Перестать мыть руки собственными слезами. Закрыть крыльями страх. Они выдержат небо. Не мешай им.
   - И?
   - Лети. Не падай.
  

* *

*

   Красота была маленькая. Совсем незаметная. Потому ее и не замечали. А она сидела у серой стены. Серого дома. На серой улице. Мимо проходили, пробегали и проезжали серые. Красота сидела и переливалась. Разными цветами. А ее все никак не замечали. Серыми взглядами смотрели мимо. От каждого пропущенного взгляда красоте становилось труднее. Переливаться. Ей приходилось становиться больше. Потом она совсем выросла. Но уже не переливалась. И не была красотой. Стала серостью. Побежала. Вслед за толпой. Никто ничего не заметил. Мир уменьшился на одну красоту. Увеличился на одну серость. А какая разница?..
  

* *

*

   Одинаковая любовь. Одинаковое счастье. Одинаковые индивидуальности. Одинаковые гении. Одинаково хорошие. Одинаково плохие. Одинаково устаревшие. Одинаково новые. Одинаково разные. Одинаково выжимают из себя по каплям неодинаковость. Тычут ею в лица другим. Одинаковым. Интересно, еще могут быть чем-то не таким?
  

* *

*

   Сегодня опять разговаривала с твоим портретом на стене. А вчера ведь выкинула его в мусорку. Что поделать? Он всегда со мной. Он мне рассказал. Как ты живёшь. Он знает. С ним так интересно. Он всегда может поддержать разговор. Вот и сегодня. С самого утра на бэкграунде играли в веселую жизнь. Мне тоже хотелось. А я разговорилась с ним. Забыла. Обо всем. Не жалею. Он - хороший. Ты - не очень. Вот бы все были похожи на свои портреты.
  

* *

*

   Он внимательно наблюдал потолок. В его серых ночных изгибах он пытался найти остатки своего позавчерашнего сна. Что-то было не так. Он долго думал. Понял. На потолке лежала тонкая белая полоска. Лунного света. "Почему белая?" - думал он. Потолок был синим. Под цвет его позавчерашнего сна. Он протянул руку к потолку. Снял полоску. В его руке был лунный меч. Без рукоятки. Только клинок. Длинный. Тонкий. Белый. Он встал с синей кровати. Подошел к синему окну. Вышел через синюю форточку. Пошел по звездам. Звезды были прохладные. Несильно покалывали его босые ноги. Он не заметил. А его синяя пижама начала тихо светиться. Он шёл по прохладным звездам. Нес в руке лунный меч. Длинный. Тонкий. Белый. Он не боялся оступиться. Не боялся пустоты. В пустоте его никто не ждал. Он боялся только когда его ждали. Сейчас он постарался начать забывать. Он не хотел находить остатки своего позавчерашнего сна. Они ему были не нужны. Только тем, кто его ждал. Он посылал их в толстых конвертах. На Рождество. И по выходным. Теперь он уходил. По звездам. Он знал. Что лунный меч разрубил. Его позавчерашний сон. Ему было хорошо. Больше не надо было быть синим. Жить с синими. Дышать синим. Видеть синие сны. Его пижама светилась. Была все менее синей. Стала блекло- салатовой. Он сам начал светиться. Он не чувствовал. Но знал. Он становился блекло- салатовым. Как самые лучшие звезды. Он был лучше лучших звезд. Он был отблеском предпоследнего лунного света. В его руке был лунный меч. Длинный. Тонкий. Белый. Теперь его никто не ждал.
  

* *

*

   Она боялась птичьего крика. Слышала его каждый день. И боялась. Ее сердце наполнялось скользкой серой массой. Масса переливалась через край сердца. Напоминала большую серую лапу. Которая душила самую последнюю каплю солнца в ее глазах. Она затыкала уши ватой. Ее глаза снова начинали светиться. Солнцем. Она смотрела на птиц. Она любила их.
   В ее доме было много птиц. Они прилетали из солнца. Приносили ей часть. Она наполняла солнцем свои глаза. Но птичий крик пугал её. Больше всего. Он не давал ей прохода. Душил своей серостью. Мешал дышать. Она просила птиц петь. Они пели. Тогда она доставала вату из ушей. Слушала. Улыбалась. Иногда в пении проскальзывал крик. Ей становилось страшно. Но она справлялась. Давила страх. Ватой в ушах.
   Однажды в пении птиц она услышала крик. Совсем тихий. Почти незаметный. Но она заметила. И поняла. Этого крика она ждала. В нем был весь ее страх. Всех предыдущих криков. Этот страх нельзя было задавить. Он затопил ее. Скользкой серой массой. Она стала серой. Превратилась в птицу. Полетела к солнцу. Она хотела отогреться. Она пообещала себе. Что никогда не будет кричать. Только петь.
  

* *

*

   Он завис между пропастью и бесконечностью. И ни туда, ни сюда. Ни вверх, ни вниз. Он висел и смотрел вокруг. Ничего не видел. Свет - внизу. Темнота - вверху. Он хотел добраться до чего-то. Он помнил. Что долго падал. А потом завис. Не мог решить, что ему надо. Он любил свет. Жил в темноте. И в том, и в другом был чужим. Он не принадлежал. Ему не было места. Вот он и завис. Где-то на грани. Его светлая часть попала в темноту. Темная - в свет. Он пытался выбраться. Потом перестал. Ему надоело. Он был посередине. До него там никто не оставался.
  

* *

*

   Я, как обычно, сидела на лампе. Играла с лучами света. Заплетала их в косички. Поливала водой из лейки. Рисовала на них узоры. Тут появилось это нечто. Это нечто ползло по потолку. Подбиралось все ближе ко мне. Я искоса смотрела на это нечто. Так было модно. Смотреть искоса. Это нечто натыкалось на мой взгляд. Обзывало его нехорошими словами. Ползло дальше. От этого нечто на потолке оставался след. Белый такой. На сером потолке. Это нечто не замечало. Насколько это было видно по его очертаниям. Это нечто злилось. Вокруг было много лучиков света. Лампа старалась. Лучики были красивые и аккуратные. Ровные. Это нечто пыталось поломать их. У него не получалось. Лампа работала хорошо. Я сидела на лампе. Ждала. Когда это нечто доползет. Я не хотела ему протягивать руку. Это нечто собралось с силами. И доползло. Тогда я его разглядела. Это нечто оказалось солнцем. Просило. Чтобы лампу выключили. Хотело посветить.
  

* *

*

   Бежать. Дальше. Дальше. По облакам. Вверх и вверх. Не оглядываться. Отдать бегу все мысли. Чувства. Слова. Недосказанные. Недопонятые. Недодуманные. Просто. Не обращать внимания. Ни на что. Не ждать. Ничего. Бежать. Чтобы все вышло. По капле. Потом капли выпадут дождем. Облака не смогут их держать. Какая разница? Когда внутри пустота, ее уже нет. Так хорошо. Светло. Нанизать себя на свет. Тепло. С каждой стороны. Хочется оставить. Забыть. Отдать все бегу. В нем - смысл. Он - хороший. Он - есть. А все остальное... Глупость и видимость. Главное, чтобы рядом - никого.
  

* *

*

   Пыльное небо смотрело на меня своими глазами. А я била ногами в потолок. С потолка сыпалась побелка. Она падала на пыльное небо. Пыльное небо смотрело. И не понимало. А я хотела достучаться. До потолка. Потолок не слышал. Только сыпал побелку. Думал о своем. Конечно, надо было взять тряпку. Мокрую. Помыть небо. Отстать от потолка. Слишком уж душно. Но потолок не отвечал. А небо не понимало. Они очень хорошо подходили друг другу. Быть лишним грустно. В конце- концов потолок открылся.
  

* *

*

   В ее голове росли деревья. Таких нигде не было. Только в ее голове. Они перешептывались ее листьями. Тянулись к небу ее мечтами. Переплетались ветвями ее надежд. Корнями ее страхов. Ловили птицами солнце. Они помогали ей. Иногда, в самой громкой тишине, ей становилось не так, как обычно. Хотелось бежать. Было щемяще. Тогда ее душа сжималась в маленький холодный комок. Тогда с деревьев падали листья. Улетали из ее глаз. Ее зелеными слезами.
  

* *

*

   У него на коленях лежала его сбывшаяся мечта. Он удивленно смотрел. На нее. Она была маленькая. Некрасивая. Совсем обычная. Он бы не заметил. Если бы наступил на неё на улице. Нечаянно. А ведь она должна была быть большой. Широкой. Высокой. До самого неба. И разноцветной. Или одного цвета. Но очень стильного. А она оказалась вот какая. Он разглядывал. Ее. "И что мне с ней делать?" - думал он. До этого у него не было сбывшихся мечт. Он не знал. Он погладил свою сбывшуюся мечту. Она не ответила. Только тихонько пошевелила усами. Они росли из неё. И ловили его сигналы. Он вздохнул. Потом встал. Взял свою сбывшуюся мечту. Размахнулся. И кинул. Далеко-далеко. Зачем она ему была нужна?
  

* *

*

   Он шел по теням листьев. Выше. Это была его лестница. Он проснулся утром. Хотя обычно просыпался в обед. На четверть позже. Он удивился. И понял. Ему был необходим запах неба. Жизненно необходим. Он никогда не терял запаха. А вот сегодня потерял. И пошел. За запахом. Неба. И он шел. Тени листьев поддерживали его. В его руке была бутылочка. Обычно он туда складывал сны. Засушенные. Сегодня он их вытряхнул. Вымыл бутылочку росой. И пошел. Скоро он был там. Возле неба. Небо пыталось улыбнуться ему. Отдавало свой запах. Тонкий. Легкий. Немного облачный. Он аккуратно наполнил бутылочку. И понес ее. Домой. К себе. Он забыл. Что запах неба не любит росы. Даже её следа. На стеклянных стенках. Слишком часто они были рядом. В гостях у солнца.
  
  
  

* *

*

   Привет! Узнаешь? Не узнаёшь? Как же так? Неужели не помнишь? Ведь это я! Твоя проблема! Сколько раз мы были вместе, а ты... Вот так всегда. Проблемы уходят. О них забывают. Думаешь, приятно? Проблемам же тоже сложно... Тебе бы на мое место! Хотя, знаешь... Да нет, не знаешь. А ты, может быть, тоже чья-то проблема...
  

* *

*

   Солнце крутилось вокруг своей оси. Оно чувствовало себя глупым. Холодным. Мокрым. Очень противным. И все вокруг было противным. Солнце плевалось. Огнем. На все подряд. Не попадало. У него было плоховато с глазомером. Все было противное. Не менее противное, чем солнце. Темное. Гадкое. Скользкое. Солнце хотело заснуть. Не могло. Из принципа. Оно так злилось. Хотело грызть все вокруг. Все вокруг смотрело на солнце. И не понимало. У всего вокруг было солнце. А у солнца не было.
  

* *

*

   Он поставил душу на сигнализацию. Ушел в себя. Его душе был необходим ремонт. Капитальный. Она была маленькая. 2*2 метра. Но сколько всего... Забита до отказа. Ему это надоело. Забитая душа, даже маленькая,-тяжелая ноша. Он решил ее очистить. Сигнализация была ему необходима. Чтобы никто не мешал. Не лез. Не нес свое. Ему было достаточно его. Которое он старательно очищал. Он выкидывал все. Плохое. Очень плохое. Совсем плохое. Хорошее тоже. Оно протухло. И состарилось. Напоминало позапрошлогоднюю кору деревьев. Оно ему не было нужно. Совсем. Никак. Ни на секунду. Он гнался за новым. Все время новым. Все новее и новее. Он надеялся. Что сигнализация сработает.
  

* *

*

   Девочка примеряла крылья бабочки. В который раз. Никак не могла найти подходящие. Одни были велики. Другие--натирали лопатки. Третьи--не подходили по цвету. К ее пепельно-салатовым волосам. Эти были как раз те. В самый раз. Не жали. Не сползали. И цвет их был пепельно-салатовым. Совсем как волосы. Она улыбнулась. Впервые за свое тысячелетнее утро. Взлетела. Девочка летела к солнцу. Солнце всегда говорила. Те ли крылья. Обычно девочка боялась. Но не сегодня. Она была слишком уверена. В своих крыльях. Пепельно-салатовых волосах. Мыслях воздуха. Эти крылья она соткала сама. Из ниток росы. Которые каким-то образом оказались на её подоконнике. Потом отдала их бабочке. Бабочка поносила их. Сделала своими. И вернула девочке. И вот девочка летела. Весело. Радостно. Уверенно. Девочка подлетела к солнцу. Солнце улыбнулось. Потом нахмурилось. Сожгло крылья. Девочка летела вниз. Читала на потухших облаках послание солнца. Главное -- любить свои крылья бабочки. Нитки росы подкинул кто-то. Кто её любил. Больше крыльев всех бабочек. Девочка ненавидела. Когда ее любили.
  

* *

*

   Мальчик в очередной раз не дожил чужой жизни. Он застрял. Не на полдороги. Где-то ближе к двум пятым. То ли от начала. То ли от конца. Он лежал на еловой ветке. Изучал небо. Руны облаков. Он никогда не знал о рунах. Не умел их читать. Не старался. Эти чужие жизни надоели.
   Мальчику давно были известны исходы. Все. От и до. Мальчик любил известное. И всегда бросал его. Не на полдороги. Где-то ближе к двум пятым. И никогда не размышлял. Это было глупо. Он так считал. И был вполне прав. Небо не говорило. Не тот день.
   Мальчик лежал. Еловая ветка начала уставать. От его мыслей. Вернее, их отсутствия. Ветка покалывала небо. Хотела, чтобы руны облаков сдулись. Исчезли. Мальчик тоже хотел. Только другого. Сам не знал, чего. Может, ничего. Но ничего очень сложно достать. Почти невозможно.
   Мальчик сбросил с еловой ветки чужую недожитую жизнь. Следил, как она медленно падает. Впитывает руны облаков. Запинается на вопросах. Спотыкается о точки. Мальчик встал с ветки. Попрощался. Он упирался в небо ногами. Оно всегда было там. Внизу. Ловило недожитые чужие жизни. Дышало тишиной. Плело руны облаков. Оживало по ночам. Оно было не на полпути. Где-то ближе к двум пятым.
  

* *

*

   Он заплетал в косы свои сны. Косы получались разноцветные. Но в каждом цвете был оттенок серого. Даже в самом розовом. Даже в самом зелёном. Косы перешёптывались между собой. Обрывками недоувиденных во сне фраз. Его сны всегда разговаривали. Умными вещами. Он не любил свои сны. Они давали ему уверенность в себе. Радость. И даже немного любви. Он хотел увидеть солнце.
  

* *

*

   - Почему?
   - Просто так.
   - Кто сказал?
   - Пятый день.
   - Он узнал?
   - Не узнал.
   - Но?
   - Он слышал себя.
   - День чего?
   - Твоих снов.
   - Я не сплю.
   - Видишь сны.
   - Сны мои?
   - Обо мне.
   - Ну а ты?
   - Я -- твой сон.
   - Мы когда-то встречались?
   - Пока еще нет.
   - Мы уйдем?
   - Не оставим следов на стене.
   - Солнце есть?
   - Где-то -- да.
   - А с тобой?
   - Может быть.
   - Ты не знаешь?
   - Зачем? Без него хорошо. Ну а с ним...
   - Только свет...
  

* *

*

   Я оказалась посреди карты. Нарисованной засушенными облаками. На кленовом листе. Вокруг было много зеленого. Лист еще не успел понять. Что наступила зима. Ловил солнце. "Ты собираешься лететь?" - подумала я. "Может быть. Как-нибудь, " - подумал лист. "А зачем?" - удивленно подумала я. "За лучом, -подумал в ответ лист. - Я к нему прилип." Мы полетели. Засушенные облака шелестели. Рассыпали по небу семена. Из них должны были вырасти новые облака. Я шла по карте. Кленовый лист ловил снежинки. Которые не успели прилипнуть к лучу. Ему было все равно.
  

* *

*

   Где-то солнце. Ты--там же. Я--здесь. Все еще жду. Дышу тишину. Обижаюсь на звезды. Коллекционирую слезы. Свои. Чужие. Они высыхают. Храню их в маленьких коробочках. Иногда достаю. Рассматриваю. Оцениваю. Они не меняются. Я их по-разному оцениваю. Когда-нибудь я их отправлю тебе. Голубиной почтой. Ты любишь голубей. Они -- тебя. Они будут рады. Только побаиваются солнца. Страх легко убить. Просто не знают, как. А он не понимает. Получился таким. Непонятливым. Ты поймешь. Может быть. Как-нибудь. Ты с солнцем. Смотришь. Молчишь. Светишься. Планируешь мысли. По конвейерной системе. Пока. Пока.
  
  
  

* *

*

   Она никогда не забывала о солнце. Она наливала в нефритовые чашки сны. Они дымились над чашками. Одну чашку она брала себе. Другую отдавала собеседнику. Никогда не забывала положить на дно ветку папоротника. Посреди беседы она засыпала. Брала за руку собеседника. Уводила в выпитые сны. Они бродили по снам. Продолжали разговор. Пока ветка папоротника лежала на дне нефритовой чашки. Она бродила по чьим-то научным кошмарам. Превращала их в дым. Объясняла собеседнику. Собеседник часто не понимал. Он почти всегда бывал оттуда, где кошмары -- изначально дым. Поэтому они не проникают в сны. Вытекают через камин. На улицы. Превращаются в облака. Она всегда это знала. Ничего не могла сделать. Там, откуда бывал ее собеседник, не появлялись нефритовые чашки. Папоротник не рос вообще. Она старалась. Отдать все научные кошмары собеседнику. Ненаучные тоже. Отправить почтой по несуществующим адресам. Чтобы не вернулись. Превратились в дым. У нее редко получалось. Потом она просыпалась. Смотрела на водопад. Из него выплывали сны. Мыла нефритовые чашки. Прощалась с собеседником. Возвращала на место ветку папоротника. Уходила к солнцу. Она никогда не забывала о солнце. А однажды кто-то просто вытащил ветку папоротника из нефритовой чашки.
  
  

Третья тетрадка.

* *

*

   У него было три души. По одной на каждый день недели. Первую он купил на распродаже. По дешевке. Она была немодная. Но, чуть переделанная, вполне соответствовала. Вторую он сшил сам. Из обрывков писем. Тощих снов. Потерянных взглядов. Третья была самая лучшая. Качественная. Красивая. Дизайнерская. Ему подходила. Только была слишком уж стереотипная. По вечерам он натягивал на себя души. Одну за другой. Все три. Сначала -- с распродажи. Потом -- ту, которую сшил сам. Вдруг украдут? На неё -- дизайнерскую. Для красоты. Для стиля. Ходить без души было не стильно. С тремя сразу - наоборот. Чем больше, тем стильнее. Он хотел быть стильным.
   Он выходил на улицу. Ловил за хвост птицу. Летел. Над городом. Улицами. Домами. Смотрел на пролетавших мимо. Его души развевались по ветру. Хотели стать ветром. Он не давал. Ему были нужны души. Он хорошо к ним относился. Каждый день чистил. Гладил. Даже разрешал разговаривать с ветром. Иногда. А однажды ему не удалось словить птицу за хвост. Он огляделся. Посмотрел на свое отражение в луже. Его душа -- верхняя, дизайнерская,-- истрепалась. Стала дырявая. Нестильная. Вышла из моды. Одно осталось. Ее стереотипность. Он вздохнул. Стянул с себя души. Одну за другой. Все три. Отпустил лететь. Они полетели. С ветром. Чтобы научиться им быть. Помахали ему. Своими дырами. Скрылись в вышине. За углом облака. Он постоял. Посмотрел. Пошел домой. В кладовке у него хранились антикварные души.
  

* *

*

   В ее руках было небо. Совсем маленький его кусочек. Карманный. Она любила карманное небо. Вот только когда шел дождь, карман становился мокрым. Но сейчас была ночь. Она пересчитывала звезды. Перебирала их в руках. Раскладывала в разном порядке. Звезды обжигали пальцы. Несильно. Совсем чуть-чуть. Ожоги светились. Потом она нашла луну. Луна все время улыбалась. Она была глупая. И улыбка у нее была глупая. Круглая такая. Белая. Беззубая. Вместо зубов -- кратеры. Луна считала себя красавицей. Не знала, что глупая. Она -- знала. Но луна все равно была. На ее небе. Среди звезд. Иногда она позволяла своему небу облака. Реже - птиц. Еще реже - самолеты. Никогда -- солнце. Солнце было фонариком.
  

* *

*

   - Привет, мальчик с запахом моря, - прошептала в самое ухо подушка.
   Мальчик с запахом моря удивился. Подушка давно не разговаривала с ним.
   - Привет, - прошептал мальчик с запахом моря.
   - Ты думаешь, меня нет? - прошептала подушка.
   - Да, - прошептал мальчик с запахом моря, - ты молчала.
   - Я разучилась говорить, - прошептала подушка.
   - ? - прошептал мальчик с запахом моря.
   - Я украла часть твоего сна, и теперь умею. - прошептала подушка. Зачем ты завернулся в обои?
   - Моим волосам было холодно, - прошептал мальчик с запахом моря.
   - Обои греют только дыхание, - ответила подушка.
   - Я ошибся. - прошептал мальчик с запахом моря. - Как ......
   - Истоптали меня. - прошептала подушка. - Ушами. Не очень-то приятно, знаешь ли.
   - Не знаю. - прошептала мальчик с запахом моря. - Меня не топчут. Я скользкий.
   Мальчик с запахом моря взял подушку. Вылез из камышей. Попрощался с криком чайки. Побрел по отмели. Подальше от рассыпавшихся следов.
  
  

* *

*

   Он предлагал свою жизнь. Всем. Каждому. За полцены. Жизнь была красивая. Блестящая. Чистая. Почти новая. Ее никто не покупал. Она не была нужна. Никому. Даже ему самому. Все любили экслюзив. Его жизнь была массового производства. Такую давали каждому. Каждый пытался ее продать. За полцены.
  

* *

*

   Зачерпывать лужу банками, растворять в грязи память, выжать облако на голову, оторвать у солнца перья, сжечь ночь, разбить стену и броситься головой вниз, туда, где летают и редко падают, споткнуться о позапрошлогодний смех, сломать пластинку и разбросать обломки по ветру, поделиться с ним, заварить чай из еловых веток, допить луну до дна, до самого дна, никогда не летать, состричь крылья и сбрить рожки, они незаметные под волосами, но есть и никуда не исчезают, утонуть в песне, раствориться в пене, стать игрой - такой немного странноватой, будущей и немного прошлой, забиться под ковер, рисовать портрет на одеяле, пить кефир под органную музыку, найти себя на месте на обоях, чертить траекторию полета мухи, коллекционировать песчинки, не ходить в театр, разодрать экран - белую ткань со следами мух, забить уши ватой, плавать вверх по течению, засушить воду и повесить на стенку, любоваться картиной. А потом сжечь ее, сжечь навсегда, чтобы в пепле не осталось следов, надеть шапку меховую, чтобы никто не видел, потерять очки и перестать обращать на себя внимание, сбиться со счета и не начинить сначала, забить на то, чего не помнишь, никогда не знать наизусть выученное, быть в чьих-то мечтах, но не в "настоящей" жизни, расколоть надвое сон и подарить половинку соседу, который давно переехал, играть, дышать чужими местами, проливать на разлив слезы... В общем, все как у людей.
  

* *

*

   Она любила разговаривать со своей тенью. Садилась на корточки. Проводила пальцем по асфальту. Начинала разговор. Ее тень не была похожей на нее. У тени были рожки. Маленькие. Но заметные. Ее тень была белой. Белое пятно. На темном асфальте. Иногда она брала хлебные крошки. Насыпала на тень. Только на тень. Кормила голубей. Голуби клевали крошки. По тени. Тени было больно. Она изгибалась на асфальте. Никуда не могла уйти. Тень была приклеена к ней. Кричала на нее. Просила. Умоляла. Она слушала. Смотрела. Улыбалась. Голуби улетали. Белое пятно на асфальте плакало. Она - смеялась. И никто не подозревал, что тень плачет. Движения-то одинаковые. А потом у нее закончились крошки. Голуби перестали прилетать. Тогда тень рассмеялась. За все то время. Сняла рожки. Ушла. Не зная куда. Одинокое белое пятно. На темном асфальте. Она осталась без тени. В зеркале она увидела на себе рожки. Маленькие. Но заметные.
  
  
  
  

* *

*

   Если бы лампы умели говорить... Они бы рассказали... Как это... Все время вниз головой. Светиться. Не тогда, когда хочется. Когда хочет кто-то. Другой. Который не знает. Не понимает. Никогда не светился. Как это... Когда откручивают. Не спрашивают. Не обращают внимания. Заменяют лампочку. А если новая - дура? Все время качает права? Считает, что это она ­ - главная. Это же она - в сети! Лампы не умеют говорить. Чтобы на них обратили внимание, им надо упасть. Непременно кому-то на голову. Не получится... Лампочки крепко прибивают.
  

* *

*

   Вдоль лета. По взлетной полосе. 40/60. Подожди - подожди - подожди. Неба так много. Скоро оно начнет переливаться через край. Через две минуты, полторы, одну. 30, 20, 10, 5 секунд. Три, две, одна... Вот. Начинается. Лови его! Не забудь. Спрячь подальше. Оно давит - давит - давит. Хочет, чтобы все были синими. Самыми синими. Лето мчится . Ускоряясь на поворотах. У него нет тормозов. Протяни руку. Чувствуешь? Ты уже там.
  
  

* *

*

   Она свернулась клубочком на чьей-то раскрытой ладони. Открыла один глаз. Наблюдала. Вокруг плавали рыбы. Большие. Желто-оранжевые. Толстые. Вместо глаз - зеркала. В них она видела себя. Разную. Но всегда грустную. С радостью в руках. Она разглядывала свои руки. Радости в них не было. Только кусок солнца. Тот самый. Последний. Который все ищут. Не знают, что носят его в сердце. Сердце оставляют в тумбочке. Чтобы не мешало. Оно такое, вечно лезет не в свое дело. Она знала свой последний кусок солнца. Наизусть. Она хотела слезть с чьей-то раскрытой ладони. Лень. Она свернулась клубочком. Она не хотела, чтобы ладонь закрывалась. И надеялась на это. Кусок солнца пытался быть радостью. В глазах рыб. Больших. Желто-оранжевых. Толстых.
  

* *

*

   А потом начали появляться они... Написанные впопыхах, на обрывках облаков, разбросанные по комнате. Я находила их даже в чашке с жасминовым чаем. C последним глотком я допивала его и читала...Читала, читала, читала....Твои буквы... Еле различимые. Так ярок они сияли. В них было вложено все твое солнце. И даже кусочек моего. Тот, который я оставила у тебя в волосах. Чтобы в зеркале тебе всегда встречалась я .
   Иногда они были под столом. Висели на нитке паутинки. Покачивались из стороны в сторону. Ждали. Часто они были в таких углах моей круглой стеклянной комнаты, что приходилось их долго искать. Слишком долго. Зачем было посылать их туда? Я так долго искала. Не тебе было задумываться об этом. Они появлялись. Натыкались друг на друга. Сталкивались. Разбивались. Твой почерк... Неровный. Сбивчивый. Все время разный. Я бы узнала его даже по ту сторону неба. Даже если бы меня не было. Твой свет пробивался ко мне каждое утро... Не было только тебя. Зато они... они...они были...Написанные на обрывках облаков...
  

* *

*

   Он любил прятать свои глаза. Любил прятаться от чужих глаз. Они любили перекидывать на него часть своей тяжести. Тяжесть любила перекидываться. Ей бывало тяжело. Тоже. Очки любили прятать глаза. Еще толстые стекла. Они любили отражать солнце. И иногда небо. Небо любило смотреть на себя в лужах. Они любили, когда по ним ходили. Топили в них ботинки. Ботинки любили топиться в лужах. Не любили шнурки. Они душили ботинки. Ботинки любили простор. Шнурки любили веревки. Сохнуть на них. Рядом с просроченными снами. Сны любили опаздывать. Они выбирали свои головы. Бродили в них до утра. Утро любило наступать после вечера. Не пропускать вперед ночь. Ночь любила топтаться на пороге. Плеваться звездами. Звезды любили падать. Мимо подставленных ладоней. Ладони любили первый дождь. Послеобеденный. Полурадужный. Он любил показаться снегом. Снег любил оставаться в тучах. Тучи любили друг друга. Еще любили смотреть сверху на него. Вот только его самого не любили. Его никто не любил. Так было .....
  

* *

*

   Это имя... Каждый день... Его пишут. По буквам. На потолке. На твоем отражении. Иногда на свету. Лучами. Никто не запоминает. Оно такое. Слишком простое. Одна буква. А в ней - все остальное. Это имя...Оно может помочь... Иногда... Не хочет... Ждет, когда запомнят... Не дождется... Все хотят ... Знать его. Не узнают. Это имя...Только твое отражение знакомо с ним... Ему не нужно. Ладно... Все равно не пройдет...

* *

*

   " Все равно все когда-нибудь забудете" - говорила третья строчка " Закона о желтых пауках". " Светлые нити превратятся в полуденную пыль". " Лошадь никогда не станет страусом. Даже если отрастит крылья." В этой старой большой библиотеке, запыленной многими миллионами получитательских душ, был только он. Самый толстый. Самый справедливый. Самый читаемый. Самый цитируемый. Тот, которого никогда никто не видел. "Закон о желтых пуках". Такой разный. Для каждого -- свой. "Небо -- часть чьего-то железа". "Не называй радость до последнего ветра." Страницы с отметкой маленьких лапок. Хрустящие и солнечные. В хорошую погоду. Все знают разное. Об одном и том же. Он смотрит. Молчит. Напоминает не о себе. Не дает всплыть. "Закон о желтых пауках." "У меня -- вот такой."
  

* *

*

   Под его тонкой человеческой пленкой пряталось что-то. Плескалось во взглядах. Иногда было заметно в зеркале. Он не знал, что. Не пытался разобраться. Редко его уши становились чуть-чуть острыми. Руки светились. Легко-зелено. В прозрачной темноте. Одной со всех сторон. Голубоватая тонкость. Под ней - тайна. Какая? Если он появлялся, то только с ней. Не давал шанса другим. На каждый вздох - всплеск. На каждый звук - луч. Ноли. Один за другим. Все - в нём. В руках. Глазах. Видна только плёнка. Тонкая. Человеческая. Он - нет. Хорошо спрятался. Кто найдет? Откроет? Поймет? Не забудет? Никто? Он не ждет. Не надеется. Не нравится. Не любит. Ему не нужно. Вполне хватает своей тайны. Протянуть светящуюся руку.
  
  

* *

*

   Пробитые насквозь мысли. Простроченные пулеметной. В самое сердце. Через сквозные дыры выливается смысл. Весь. По капле. Пустые слова. Разложенные по признакам. Молчат. Думают. Их думают. Они.... Они не значат. Так легко. Просто. Спокойно. Nothing else matters. At all. Важно? Ошибаешься. Если все придумать по-другому, ... Зачем пробивать мысли? Они ловят пулеметные осколки.
  

* *

*

   Растворенный в прошлогоднем небе. Забывший память на подоконнике. Он никогда не плакал по понедельникам. Он никогда не летал в темноту. Боялся встретить себя. Он летал в тишину. Никогда не плакал по понедельникам. Только по средам. В обед. Над тарелкой с супом. Там плавали его будущие сны. Уже совсем без крыльев. А он плакал. Ему так нравилось. Слезы застревали. В полете. В чужих волосах. Начинали петь. Он не мог их слушать. Забивал уши собственным криком. Перекидывал. С руки на руку. Обычные осколки.
  

* *

*

   Зависнуть. Побыть так секунду. А потом... Обрушиться всей тяжестью своих мыслей. На осколки твоего облака.
  

* *

*

  
   Он никогда не летал. Только по праздникам. Выходным. За чашкой сероватого кофе. Разбавленного ацетоном. Он никогда не летал. В середине ночи он просыпался. Лежал. Голова - под одеялом. Слушал шаги на кухне. Это ходили его сны. Те, недосмотренные. Сны шаркали шлепанцами по потрескавшимся половицам. Улыбались беззубыми мыслями. Недосматривались и уходили. Утром он вытирал их. Тряпкой. Из нее когда-то были сделаны крылья. Его. Он никогда не летал. Вешал тряпку на балкон. С тряпки радугой стекали капли. Летели по ветру. Расплескивали остатки снов. Он никогда не летал. Только по праздникам. Он старался. Чтобы праздник был каждый день.
  
  

* *

*

  
   Она любила телефонные номера. " По каждому номеру можно рассказать о том, чей он " - говорила она. Смотрела на телефон. Она не любила телефоны. Презирала их. Убивала автоответчики. На рассвете. Изредка - по вечерам. Определители считала предателями. Она любила только телефонные номера. Когда она знакомилась с кем-то, сразу могла сказать. Какой у того номер. Она видела - в жестах ресниц. В движении мыслей по глазам. Номера делали людей. Она узнавала номера. Звонила по ним. Разговаривала с ними. Она не любила людей. Она любила телефонные номера.
  

* *

*

  
   Ненавижу солнце. Его все слишком любят. Оно слишком довольно собой. Оно слишком нужно. Глупость. В каждом луче. Пошлость от начала и до. Солнце, солнце, солнце! Везде оно! Все живут им, дышат им, пьют его по капле. Без него никак. А может... Его просто нет?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   38
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"