Море, окрашенное закатом в цвет старого золота, отсвечивало в мозаиках атриума, где гости, словно пестрые птицы в клетке, толпились вокруг столов, уставленных яствами. Рабы в белых туниках с пурпурными поясами разносили устрицы в винном соусе, фаршированных трюфелями дроздов и груши, залитые медом с лепестками роз. Солнце садилось за Капри, окрашивая мраморные колонны в цвет запекшейся крови, а я наблюдал, как египетские танцовщицы извиваются в танце.
Сегодня я выдавал замуж моих двоюродных внучек-сестер Гая.
Юлия Ливилла, моя милая хохотунья, была уже на третьем кубке неразбавленного фалернского. Она звонко хохотала, обнимая своего мужа - **Марка Виниция**. Этот выскочка из всадников с лицом Аполлона и умом мраморного садового фавна ловил каждое ее слово, будто боялся пропустить приказ.
- *"Он влюблен, как пес в свою хозяйку"*, - процедил Гай, отхлебывая вино.
Ливилла успела пролить соус на платье, но её это мало волновало. Она веселилась и радовалась жизни. Друзилла же, облаченная в гиматий цвета лунной пыли, напротив, неприкаянно бродила по залу, словно скорбная сонная нимфа. Церемония была ей явно не в радость. Ее муж **Луций Кассий Лонгин** - эта мрачная тень сената - не сводил с нее глаз, но в его взгляде читалась не страсть, а... бдительность. Он жевал фиги, будто каждую ягоду взвешивал на весах Фемиды. Пальцы Лонгина сжимали кубок так, будто это был меч, а не сосуд для вина.
- *"Идеальные пары, дед?"* - **Гай** прислонился к колонне, наблюдая, как танцовщицы из Александрии кружат в сикоморовых дымках. Их босые ступни скользили по мозаике с изображением Орфея, укрощающего зверей, а браслеты на лодыжках звенели в такт флейтам.
- *"Виниций слишком влюблен для интриг, а Лонгин слишком осторожен для ошибок"*, - ответил я, следя за Тиберием Гемеллом. Мой предположительный внук сидел в тени, пряча худые пальцы в складках тоги. Его бородка, подстриженная с педантичностью грамматика, и слишком правильные черты лица вызывали тихую ярость. *"Ни капли крови Друза... Семейства Кассиев выродок"*, - мелькнула мысль.
Шум пира заглушил мои слова, и Гай придвинулся ко мне поближе.
Рабы разносили устриц, фаршированных дроздов, груши в медовом соусе. В триклинии рядом с мужем возлежала Агриппина - бледная, как статуя; на лице смесь презрения, отчаяния и ярости. Пальцы сжали персик так, что тот брызнул во все стороны. Ее муж, Гней Домиций, уже успел обозвать виночерпия "выродком" и пнуть поваренка. Под глазом Агриппины наливался плохо замазанный "фонарь".
"Похоже, она просто "счастлива" в браке", - подумал я.
Гней Домиций Агенобарб, краснорожий и краснобородый, уже успел пролить мульсум на тогу понтифика, а на законное возмущение обозвал его "тупым отродьем".
- *"Боги! Надеюсь, он подавится рыбной костью"*, - пробормотал я, ловя взгляд Лонгина. Сенатор следил за танцовщицами, но его глаза, холодные как клинок, метались между Гаем и Друзиллой.
#### **2. Падение в пропасть**
Боги не услышали. Вместо этого Домиций устроил мерзкий спектакль. Пир набирал силу, когда Домиций вскочил, опрокинув стол с серебряными блюдами.
- *"Ты дышишь мне в затылок, мразь?!"* - его рев перекрыл даже барабаны.
Раб-кондитер, подававший фаршированных смокв, уронил поднос. Инжиры покатились по мрамору, оставляя кровавые следы. Домиций схватил юношу за шиворот и потащил к парапету террасы, будто тащил мешок с отбросами.
- **"Ты обосрался от страха?"** - орал он, тряся дрожащего мальчишку. - **"Давай проверим!"**
Толпа ахнула, когда тело исчезло за парапетом. Крик длился и длился. Он оборвался, казалось, лишь через вечность. Удара о скалы я не расслышал в гомоне шокированных гостей. Музыка смолкла. Даже танцовщицы застыли в позах испуганных нимф.
- *"Поздравлю"*, - сказал я, подходя к парапету. Внизу, среди острых камней, багровело пятно, похожее на раздавленный гранат. - *"Ты только что убил лучшего кондитера в Кампании - единственного человека в Империи, умевшего готовить груши в гранатовом соусе"*.
Домиций отряхнул руки, будто стряхивал пыль с перчаток:
- *"Он дышал мне в затылок. Раздражал"*.
Агриппина побледнела ещё сильнее. Она смотрела сквозь толпу невидящим взглядом. Ее пальцы чертили на подушке узор - спираль, закручивающуюся в бесконечность.
Я повернулся к Домицию: *"А если я прикажу тебя бросить следом?"*
Тот дерзко прищурился:
*"Ты не посмеешь, Цезарь. Тебе нужна поддержка моей семьи..."*
С омерзительным звуком ногти Агриппины раздирали ткань подушки.
#### **3. Утро кровавой росы**
Филогей разбудил меня, когда первые лучи солнца ещё цеплялись за волны:
- *"Цезарь... в кипарисовой роще..."*
**Юний Силан** лежал в луже, похожей на растекшийся сок граната. Горло перерезано аккуратно - один горизонтальный надрез от уха до уха. Нож вошел слева. Кровь застыла на траве, словно рассыпанные рубины. Рядом с трупом что-то блестело. На труп упала тень - это подошел Гай.
- *"Хирург или мясник?"* - спросил Гай, подбирая окровавленный серебряный стилус. - *"Хотя откуда тут взяться и тому и другому?"*
Обе стороны стилуса были заточены и остры как бритва. Вот оно - орудие убийства!
Я вспомнил Юлия Цезаря: он умер после 23 колотых ранений, нанесённых стилусами, поскольку в курию, где заседал римский сенат, вход с оружием был воспрещён. Цезарь пытался сопротивляться, проткнув руку одному из нападавших (им оказался Гай Сервилий) своим стилосом, но скончался от большой кровопотери...
Я взял из рук Гая стилус. На рукояти - гравировка "T.G.".
- *"Тиберий Гемелл"*, - прошептал я. Я сам подарил ему этот стилус. Мой "внук" стоял позади, в толпе прибывающих испуганных гостей, бледный, как статуя из каррарского мрамора. Его глаза, слишком круглые для потомка Друза, смотрели в ужасе на меня.
- *"Это... не мое"*, - выдавил он. Его, и так не самое красивое, лицо исказилось ужасом, язык заплетался, а руки дрожали.
Я кивнул, возвращая Гаю стилус "внука"...
"Слишком очевидно", - подумал я.
- **"Кто последним видел сенатора Юния живым?"**
- **"Агриппина"**, - прошептал мне на ухо раб. - *"Они спорили о наследстве Германика. Потом Друзилла подошла... и увела сенатора"*.
"О, как интересно!!!" - промелькнула мысль.
---
#### **4. Цикута**
Триклиний, ещё вчера оглашавшийся смехом и музыкой, теперь напоминал склеп. Воздух был густ от запаха ладана, который рабы щедро сыпали в жаровни, пытаясь перебить сладковатый смрад смерти. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь рамы новомодных стеклянных окон, рисовали на полу полосы, похожие на решетку темницы.
Гости сидели, словно восковые фигуры из дома предков. Ливилла, обычно неугомонная, прижимала к груди кубок с недопитым мульсумом; её пальцы белели от напряжения. Друзилла в своем серебристом гиматии казалась призраком, выплывшим из царства Плутона - взгляд устремлен в пустоту, губы шептали что-то, слышное лишь манам. Даже Домиций молчал, обжигаясь горячим соусом, словно пытался ощупать болью реальность.
Только Клавдий Пульхр, этот вечный насмешник с языком острее сирийского кинжала, пытался вернуть пиру живость.
- *"Почему вы все хмуритесь, словно Минос на суде?"* - Он щелкнул пальцами, заставляя рабыню подлить ему меда. - *"Юний Силан? Да он сам напросился! Помните, как он в сенате..."*
Его голос оборвал хрип. Пальцы впились в горло, роняя чашу. Янтарные капли меда растеклись по мрамору, смешиваясь с пеной цвета морской волны, хлынувшей изо рта.
- *"Что с тобой?!"* - воскликнула Ливилла. - *"Опять эти дурацкие шуточки?"* Но смех её замер, когда Пульхр начал извиваться на своем ложе. Его лицо посинело, будто его окунули в индиго. Тело затряслось, ударяясь о подушки, и скатилось на пол, сбивая блюдо с фигами. Стеклянный кубок разлетелся вдребезги, вонзив осколок в ладонь Ливиллы. Она вскрикнула, но все взгляды были прикованы к конвульсиям на полу. Тело Пульхра продолжало выгибаться, пока подбежавшие рабы не прижали его к полу.
- *"Врача!!"* - заорал Гней Домиций, но его голос внезапно сорвался.
Тело выгибалось дугой, ударяясь пятками о мозаику с Орфеем. Тот, казалось, отворачивался от этой пародии на танец. Рабы бросились удерживать Пульхра, но он выскользнул из их рук, как рыба. Последний судорожный вздох - и зрачки закатились, оставив в глазах белую пустоту.
В гробовом молчании я поднялся с ложа и подошел к уже не дёргающемуся Пульхру. Поднял плошку с медом, в которую он макал инжир. Понюхал.
- *"Цикута"*, - сомнений у меня не было ни на гран. - *"С медом - чтобы горечь перебить"*.
Молчание взорвал совершенно неуместный и слегка истерический смех Гая. Он поднял с полу пергамент, выпавший из складок тоги Пульхра.
- *"Посмотри-ка, дед. Список гостей с милыми пометочками"*.
На краю свитка, рядом с именами **Юния Силана** и **Клавдия Пульхра**, алела греческая буква "Ψ", выведенная с каллиграфической точностью. Гай провел пальцем по символу:
- *"Пси? Душа... Или попугай, болтающий лишнее?"* - Он оглядел стол, останавливаясь на Тиберии Гемелле. - *"Говорят, пситтаки умеют повторять слова хозяев. Даже те, что произнесены в спальне..."*
Тиберий задрожал, роняя винную чашу.
- *"Это... не я... Клянусь манами Августа!"* - Его голос сорвался в фальцет.
Я взял пергамент. Бумага пахла миррой и страхом. "Ψ" - как метка палача. Вспомнились старые свитки в библиотеке Августа: в еретических текстах этот символ обозначал "психею" - душу, отлетающую в Аид. Или предупреждение: следующий удар - в самое сердце.
Агриппина резко встала, опрокинув ложе. Ее гиматий зацепился за ножку стола, обнажив синяк на лодыжке - темно-лиловый, в форме пальмового листа.
- *"Довольно!"* - Ее голос звенел, как надтреснутый колокольчик. - *"Мы все знаем, кто здесь мастер по ядам"*.
Все взгляды устремились к Друзилле. Она медленно подняла глаза, и в них вспыхнул огонь, которого я не видел со дня смерти Ливии. - *"Ты права, сестра. Но цикуту в Кампании собирают в полнолуние. А вчера луна была темной, как твоя совесть"*.
Тиберий Гемелл вдруг зашелся кашлем. Из его рукава выпал стилус - точная копия того, что нашли у тела Юния. С гравировкой "T.G.".
Шум нарастал, как штормовая волна. Гай поднял стилус, любуясь им, будто это трофей.
- *"Два удара - две жертвы. Но третья буква "Ψ" ещё не помечена..."*
---
Филогей застыл в проеме, словно тень, застигнутая рассветом. На его подносе лежал свиток, перевязанный черной лентой с печатью претория - орел, впившийся когтями в воск. Но не это привлекло мое внимание. В уголке пергамента алел отпечаток пальца, словно кто-то окунул палец в рану и приложил к бумаге. Завитки и борозды - не стилизация, а подлинный след плоти.
- *"От Макрона?"* - спросил я, но раб лишь глубже склонил голову. Его пальцы сжали поднос так, что ногти побелели.
Гай выхватил свиток прежде, чем я успел протянуть руку. Он разорвал печать зубами, словно дикий зверь, разрывающий горло жертве. Папирус распахнулся, обнажив корявые строки, выведенные дрожащей рукой:
**"Ψ не дремлет. Третья жертва избрана. Смотри, как души падают в Тартар. Ворон ждет."**
Ни имени, ни печати. Лишь внизу - та же проклятая "Ψ", пронзенная стилусом. Чернила стекали вниз, образуя кляксу, похожую на птицу с распахнутыми крыльями.
- *"Ворон..."* - прошептала Друзилла, сжимая амулет на шее. Ее серебряный кулон - птица с глазами из граната - дрожал, как живая. - *"Он прилетает, когда кровь предает кровь"*.
Гай захохотал, швыряя свиток на стол. Он приземлился рядом с опрокинутой чашей Пульхра, и чернильная "Ψ" поползла по пергаменту, смешиваясь с медом и пеной.
- *"Кто-то возомнил себя Немезидой!"* - Калигула обвел взглядом гостей, и его улыбка стала шире. - *"Дед, кажется, твои маны прислали нам развлечение!"*
Я молча поднял свиток. Бумага пахла миррой и страхом. "Ψ" - как метка на лбу осужденного. В кляксе-"воро́не" угадывался профиль с лавровым венком. Мой профиль.
- *"Третья жертва..."* - пробормотал я, но тут Тиберий Гемелл закашлялся, выронив стилус. Тот упал прямо на кровавый отпечаток. Завитки идеально совпали.
- *"Какое совпадение!"* - проревел Домиций, швыряя в "внука" косточкой. - *"Может, и Юния ты прирезал, выродок?"*
Толпа загудела. Агриппина вскинула голову, и в её глазах мелькнуло что-то хищное - торжество? Предвкушение? Она потянулась к свитку, но я сжал пергамент в кулаке.
Пока рабы уносили тело Пульхра, я разглядывал стилус Гемелла. Тот самый, с гравировкой "T.G." - мой подарок в день его совершеннолетия. Слишком очевидная улика. Слишком... глупая для настоящего заговора.
- *"Кто-то хочет, чтобы я поверил в эту комедию"*, - снова и снова думал я, наблюдая, как Гай шепчется с Ливиллой. Ее натянутый, деланный смех звенел, как разбитый кубок.
Гемелл стоял на коленях, дрожа. Его пальцы чертили по мрамору узор, напоминающий петлю.
- *"Уведи его"*, - кивнул я преторианцу. - *"И найди мне писца. Того, кто путает "ню" с "пси""*.
За окном каркнул ворон. Его крик, словно ржавый гвоздь, вонзился в тишину триклиния. Гемелла уже увели, но след его стилуса - эта кровавая печать "T.G." - всё ещё чернел на мраморе. Я сжал свиток с "Ψ" в кулаке, чувствуя, как пергамент мнётся, словно живая кожа.
- *"Игра началась"*, - подумал я, глядя, как Гай подбирает с пола косточку от финика и швыряет её в догорающий очаг.
#### **5. Домиций**
Он ввалился в комнату, пахнущий вином, потом и чем-то горелым. На шее - засос, в волосах - хвоя и рыбья чешуя.
- *"Где ты был прошлой ночью?"* - спросил я.
- *"Трахал рабыню. Спросите у неё - у неё на ляжках синяки в форме моих пальцев!"* - он хрипло рассмеялся, но пальцы сжимали кулаки так, что ногти впились в ладони.
Гай вошел без стука, бросив на стол нож для фруктов:
- *"Рабыня говорит, ты появился в её каморке на рассвете. Весь в пепле. И провонявший костром"*.
Домиций дернулся, будто его хлестнули плетью:
- *"Так это... я костёр жёг! Рыбу жарил! Мне всегда с перепою рыбы жареной хочется..."*
*Врёт*, - подумал я. *Но зачем?*
- *"Какой рыбе нужен костёр в кипарисовой роще? Там же скалы"*, - вставил Гай, улыбаясь.
Домиций побледнел. Я вспомнил его отца - того же краснолицего быка, но хоть тот врал убедительно.
- *"Какой... какой... Вот этой!"* - Домиций запустил пятерню в свою огненную нечесаную гриву, и на стол мне посыпалась рыбья чешуя. - *"Говорю же: с перепою всегда рыбы хочется..."*
---
#### **6. Агриппина.**
Комната дышала противоречиями, как сама её хозяйка. На столе из ливанского кедра - разбитый стеклянный флакон с духами, словно брошенный в порыве ярости. Запах нарда смешивался с чем-то кислым, и эта ужасная смесь пропитала всё вокруг. Покои напоминали разорённое гнездо. Шёлковые подушки были разбросаны по полу, словно их швырнули в припадке ярости. В углу, под фреской с Орфеем, теряющим Эвридику, стоял ларец из чёрного дерева - его сломанная крышка висела на одной петле (преторианцы постарались). Внутри, среди амулетов для зачатия (золотая колыбель, коралловые руки, крошечная луна), мы нашли:
1. **Письма Юния Силана**, перевязанные алой лентой. Пергамент первого свитка был теплым, будто только что вынут из-под туники писца. Строчки прыгали, как испуганные зайцы:
*"Домиций встречался с вольноотпущенником Кассия у гробницы Августа. Говорили о кораблях с зерном для Галлии... и о том, что Цезарь должен умереть до зимнего солнцестояния"*.
- *"Покойники не пишут писем"*, - процедил Гай, тыча пальцем во вчерашнюю дату. - *"Это написано после того, как Юния нашли с перерезанным горлом"*.
2. **Карту Капри** - тонкий пергамент, испещрённый пометками на греческом. У кипарисовой рощи - кровавый крестик, а рядом корявым почерком выведено: *"Ψ закончит начатое"*.
- *"Кто-то знал, где бросить тело"*, - провёл я пальцем по крестику. - *"Или хочет, чтобы мы так подумали"*.
3. **Пузырёк из синего стекла** с остатками белого порошка. На донышке - выгравированный трезубец.
- *"Цикута"*, - я открыл пробку, и горький противный запах ударил в ноздри. - *"Но зачем класть яд среди амулетов? Чтобы его нашли?"*
Гай поднял амулет в виде змеи, пожирающей хвост:
- *"Кто-то смеётся над нами, дед. Змея - символ вечности, а яд - кончины. И всё это в одном ларце. К тому же трезубец - фамильная метка Кассиев"*.
Агриппина ворвалась в комнату, сбив преторианца с ног. Её гиматий был перекошен, открывая синяк на плече. Лицо обезображено злобой и решимостью.
Глядя на синяк, я, наконец, понял: муж её бьёт!
- *"Ты убила их"*, - начал я без прелюдий, положив перед ней последнее письмо Юния. Пергамент пахнул ладаном и страхом. (В этой комнате всё чем-то пахнет!)
Агриппина не села. Её пальцы сжали край стола, оставляя следы на пыли.
- *"Зачем? Чтобы развлечься?"* - голос её звенел, как лезвие, проведённое по стеклу.
Я перелистнул страницу, где почерк Юния превратился в пауков, спешащих к полям:
- *"Он пишет, что видел, как Домиций встречался с вольноотпущенником Кассия у гробницы Августа. В ночь перед календами"*.
- *"Мой муж - пьяный дурак, но не предатель"*, - она не моргнула. - *"Ищите того, кому выгодно сжигать мосты. Того, кто шепчет змеиные слова Гаю"*.
*Слишком быстро ответила*, - подумал я. *Словно репетировала.*
- *"Почему цикута была в твоём ларце? Среди амулетов для зачатия?"*
Её ресницы дрогнули. Впервые.
- *"Вы поверите любой лжи, если она удобна, Цезарь. Как тогда с моей матерью"*.
За дверью послышались шаги. Гай, прислонившись к косяку, жевал виноград, но нервы его были натянуты, как тетива на луке. Он прислушивался к происходящему за дверью. Шаги затихли, потом стали быстро удаляться. Гай рванул за дверь и через минуту втащил в покои перепуганную рабыню Друзиллы. Та икала от страха и таращила глаза.
- *"Эта германка ни слова не знает по-латыни. Как шпионка она бесполезна. Пусть пока посидит тут"*, - он с силой пихнул её в ближайшее кресло. Германка что-то испуганно залопотала.
Внук опёрся о дверь и снова стал поглощать виноград.
Я не выдержал: - *"Почему ты всё время жрёшь?"*
- *"Боюсь, что не успею наесться, как отравят!"* - он заржал.
*"Зачем она упомянула Гая?"* - лихорадочно размышлял я. - *"Хочет столкнуть меня с внуком?"*
- *"Значит, убийца - твой муж?"*
- *"Ложь!"* - её голос звенел, как разбитая чаша. - *"Это Лонгин! Он подбросил это, пока вы допрашивали Гемелла! Он знал, что Пульхр видел его с киликийскими пиратами!"*
Я развернул перед ней письмо:
- *"Печать Юния настоящая. Объясните, как она попала на письмо, написанное *после* его смерти?"*
Она застыла. В её глазах мелькнуло понимание - *её подставили вдвойне*.
Гай, прислонившись к косяку, молча жевал виноград, но взгляд его был остер, как жертвенный нож жреца.
Агриппина в изнеможении опустилась на свою кровать.
- *"Ты ищешь козла отпущения, Цезарь, как тогда с моей матерью! Но я не она! Я..."*
- *"Ты слишком много говоришь!"* - перебил я. - *"Цикута в твоём ларце. Письма с угрозами. Печать мёртвого Юния... Что ещё нужно сенату для приговора?"*
Она замерла. В её взгляде вспыхнуло нечто, заставившее меня вспомнить Ливию - тот же холодный огонь.
- *"Спросите у Друзиллы, кто брал мёд из кладовой в ночь смерти Пульхра. И почему её рабыня сначала исчезла, а потом появилась в моей комнате!"*
Агриппина ткнула пальцем в германку в кресле, о которой мы все успели забыть.
---
#### **7. Друзилла.**
Она вошла в венке, прижимая к груди большой букет полевых цветов, будто он мог защитить её от правды. Лонгин следовал за ней, как тень.
- *"Твоя рабыня брала мёд на кухне"*, - я указал на германку, бросил на стол пузырёк с остатками цикуты. - *"Для чего?"*
- *"Я... я велела ей добавить мёд в вино Пульхра... для сладости..."* - её голос дрожал, но глаза были сухи.
- *"И цикуту?"* - Гай подался вперёд, поймав её взгляд.
- *"Нет!"* - она вцепилась в руку Лонгина. - *"Я не знала! Клянусь..."*
Лонгин положил руку ей на плечо:
- *"Мы все пешки, Цезарь. Кто-то водит нашими руками"*.
- *"Пешки не прячут яд среди амулетов"*, - я поднял пузырёк. - *"И не подделывают письма мёртвых"*.
Друзилла вдруг засмеялась. Звук был ледяным, как зимний ветер.
- *"Вы ищете правду? Спросите у Гая, что он делал в саду, когда убивали Юния!"*
Гай замер. В его глазах мелькнуло нечто, заставившее меня вспомнить маленького мальчика, пойманного на краже персиков.
Тишина повисла, как туман над Тибром. Но замер он лишь на мгновение. Его лицо исказила гримаса ярости, и он резко шагнул к Друзилле, сжимая в руке виноградную гроздь так, что сок стекал по пальцам.
- *"В саду?"* - его голос зазвучал неестественно тихо. - *"Я собирал фиги для деда. Или ты хочешь сказать, что видела, как я режу глотку Юнию?"*
Друзилла отпрянула, но Лонгин выдвинулся вперёд, прикрыв её собой. Его пальцы сжали рукоять кинжала под гиматием.
- *"Довольно!"* - я ударил кулаком по столу. - *"Филогей, приведи писца. Того, что путает "ню" и "пси""*.
Раб-либрарий вошёл, дрожа. Его пальцы были испачканы чернилами, а на шее краснела свежая царапина.
- *"Кто заставил тебя подделать письма?"* - спросил я, показывая ему список гостей с ошибочным "Ψ".
- *"Человек... в маске..."* - раб задыхался. - *"Но на руке у него было кольцо... с трезубцем"*.
Все взгляды устремились к Лонгину. Тот медленно поднял руку, демонстрируя перстень с фамильным гербом Кассиев - *мечом*, а не трезубцем.
- *"Глупец"*, - усмехнулся он. - *"Трезубец - символ моего дома. Но не Кассиев, а их *союзников* - Ливиев. Спросите у Агриппины, кому выгодно стравить нас"*.
Агриппина вскочила с кровати:
- *"Ты... ты сам подстроил всё!"*
*Всё стало ясно.*
- *"Лонгин. Ты использовал трезубец, чтобы свалить вину на Ливиев. А цикуту подбросил через рабыню Друзиллы"*, - я бросил на стол пузырёк. - *"Но зачем?"*
Он рассмеялся, разворачивая свиток с картой Капри:
- *"Чтобы вы поверили в заговор Ливиев. А я тем временем..."*
Гай внезапно рванулся вперёд и сорвал с его руки перстень. Под фамильным мечом скрывалась вторая печать - *трезубец*.
- *"Двойное дно"*, - прошипел Гай. - *"Ты служишь и Кассиям, и Ливиям. Но кто твой настоящий господин?"*
Лонгин выхватил кинжал, но преторианцы уже скрутили его. Друзилла зарыдала, упав на колени.
- *"Изгнание"*, - произнёс я. - *"Для Лонгина. Агриппину - под домашний арест"*.
Гай поднял стилус Гемелла с пола:
- *"А этот? Он-то здесь при чём?"*
- *"Невинная пешка"*, - ответил я. - *"Как и мы все"*.
Рабыня-германка вдруг заговорила на ломаной латыни:
- *"Доминус... Лонгин дал мне кольцо. Сказал: "Отнеси Агриппине""*.
Она протянула перстень с трезубцем. Внутри - гравировка: *"Ψ ждёт"*.
---
**P.S.**
Ночью я нашёл Гая в саду. Он сидел под кипарисом, швыряя камешки в пруд.
- *"Ты знал"*, - сказал я. - *"Про Лонгина"*.
- *"Догадывался"*, - он усмехнулся. - *"Но если бы я рассказал, ты бы не поверил. Пришлось сыграть в дурака... Одного только не пойму: зачем Лонгину понадобилось столкновение кланов Кассиев и Ливиев, где он мог бы манипулировать обеими сторонами?"*
*Ложь - как вино. Иногда её надо выдержать, чтобы раскрылся вкус правды.*