Дверь особняка с такой силой распахнулась, что массивный дуб задрожал, едва не сорвавшись с петель. В проеме, подобно урагану, возник Виктор. Его лицо пылало, глаза сияли, а в каждой руке он сжимал по бутылке шампанского, которым тут же принялся размахивать.
- Шура! Ты не поверишь! - завопил он, - Меня! Меня, Виктора Шатанина, лично губернатор! В майоры произвел! Слушай, я теперь 'чиновник по особым поручениям'! У меня, понимаешь, леттр де кашет!! Я теперь могу... я теперь должен... Блин, я даже не знаю, что я теперь могу, но это что-то офигенное!
Саша стоял в дверях гостиной, опираясь на косяк, с бокалом крови в руке. На его лице застыла смесь радости и легкой тревоги.
-Во-первых: не 'де кашет', а 'дё кашэ', а во-вторых: поставь бутылки, иначе ты их уронишь.
Виктор поставил бутылки прямо себе под ноги, срывая пиджак и швыряя его в сторону вешалки с точностью снайпера. Потом сделал шаг и тут же запнулся о шампанское. Падая головой вперед и задорно хохоча, он схватился за Сашу и предотвратил неминуемую встречу с полом. Его глаза сияли восторгом..
-Шура!!! Я тебя обожаю!!!
- Поздравляю с повышением, майор, - произнес Саша с подчеркнутой серьезностью. - Если я правильно понял, тебя не арестовали, а, напротив, наделили полномочиями. Это уже прогресс. Но прежде чем ты начнешь обмывать новые звездочки, - он бросил взгляд на катящееся ему под ноги шампанское, - может, расскажешь, в чем заключаются эти самые 'особые поручения'? Кроме права носить джинсовый пиджак при исполнении?
- Ах, да! - Виктор схватился за голову. - Шура, там же пиздец! Полторы тысячи человек! Пропали! За три дня! И все это - на совести 'Хундланда'! Гольдбах в ярости, он лично мне поручил это дело! Только мне!
Он начал лихорадочно расхаживать по залу, сбивчиво пересказывая утреннее совещание. Саша слушал, не перебивая, и по мере рассказа его лицо становилось все мрачнее, а внутри всё сжималось. Он смотрел на этого по-детски восторженного, упоенного собою Виктора и видел в нем себя восьмилетней давности - того наивного студента, который тоже верил, что можно победить зло одной лишь храбростью. Тогда это стоило ему всей жизни. Теперь на кону стояла жизнь этого рыжего балабола, который за прошедшие две недели как-то неожиданно успел стать... чем-то большим, чем просто случайным соседом. Страх, острый и холодный, сковал его вампирское сердце. Он боялся не за себя - он боялся очередной потери.
- Виктор, - мягко, но твердо остановил он его, когда тот начал вторично описывать, как начальник полиции заплетал ему хвост. - Ты получил не ключ от города, а билет в самое пекло. Полторы тысячи пропавших - это не статистика. Это система, которая работает как часы. И у нее наверняка есть механизм защиты. Твой энтузиазм похвален, но без плана он тебя погубит в первый же день.
- План? - Виктор остановился. - А я и не думал... Ладно, думал! Я же собирался в 'Хундоскрёб'!
- И что ты скажешь на входе? 'Здрасьте, я майор Шатанин, принёс посылку для вашего мальчика! Получите и распишитесь, а заодно расскажите, куда это вы деваете людей'?
Они расположились в кабинете Саши. Карта Города, несколько юридических кодексов и блокнот легли на стол. Следующие два часа прошли в интенсивном мозговом штурме. Саша, с его аналитическим умом и знанием темных сторон Города, выстраивал логические цепочки. Виктор генерировал безумные, но порой гениальные идеи по их проверке.
- Итак, - подвел итог Саша, - завтра ты идешь в офис Зоополиции не как следователь, а как коллега, ведущий дело о пропаже человека. Твоя легенда: проверяешь версию, что на Лютикова могли поступить анонимные жалобы от зоозащитников. Ты интересуешься процедурами, хочешь наладить взаимодействие. Твоя цель - увидеть их реакцию, оценить обстановку, по возможности - выяснить, куда поступают задержанные. Никаких прямых обвинений. Ты вежлив, немного наивен и очень дотошен.
- Понял, - кивнул Виктор, его взгляд горел. Впервые за долгое время он чувствовал не хаотичную энергию, а сосредоточенную силу. Он смотрел на Сашу - этого невозмутимого, вечно ироничного вампира, который за несколько дней стал его якорем, его помощником и... другом. Переполнявшие его эмоции - восторг, благодарность, обретенное братство - требовали выхода. Впервые за последние годы самоизгнания кто-то был с ним не из страха, не по долгу преданности его родителю, и не потому что видел выгоду. Этот кто-то делил с ним не только кров, но и мысли, опасности, цели.
Это чувство было таким новым и таким хрупким, что Виктор инстинктивно потянулся к нему самым простым и человеческим жестом, каким знал.
Не думая, на чистом адреналине, он вскочил, обнял Сашу за плечи и звонко чмокнул его в щеку.
В гостиной воцарилась мертвая тишина. Саша застыл с идеально круглыми глазами, его вампирская бледность на мгновение сменилась легким румянцем изумления. Виктор отпрянул, как от раскаленной дверцы печки. Его собственное лицо пылало, а сердце колотилось где-то в горле с такой силой, что стало трудно дышать. Это была не та адреналиновая дрожь перед дракой, а нечто совершенно иное - уязвимость. Он обнажил что-то настоящее, и теперь ему хотелось либо провалиться сквозь землю, либо закричать что-то максимально идиотское, чтобы вернуть привычную дистанцию.
- Э-э... - он откашлялся, отчаянно пытаясь вернуть себе браваду. - Это... это чтоб кровь разогналась! А то ты у нас холодный, как... как... ну, в общем. Или я тебя смутил, вампирюга? Хочешь, еще разок, для симметрии? И он, вытянув губы трубочкой и зажмурив глаза, комично потянулся к нему.
Саша медленно поднял руку и прикрыл ладонью щеку, словно стараясь сохранить ощущение тепла, расцветшего на ней. Другой он мягко, но решительно отпихнул Шатанина.
- Один 'разок', как ты выражаешься, уже поставил под сомнение мою восьмилетнюю репутацию затворника. Второй может иметь непредсказуемые последствия для городского бюджета. Предлагаю ограничиться рукопожатием. Или, на худой конец, совместным распитием... крови. Моей, разумеется.
Они посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись - нервно, с облегчением, сбрасывая напряжение. Но что-то между ними изменилось. Стало прочнее.
Тем временем на Черном Бульваре царила идиллия. Июльская ночь была теплой и бархатистой. В уличных кафе звенели бокалы, смеялись парочки, гуляющие наслаждались ароматом ночных фиалок и цветущих магнолий. На эстраде играл джазовый оркестр, а в липовых аллеях заливался соловей. Разноцветные гирлянды, словно россыпи самоцветов, оплетали деревья, отражаясь в гладкой поверхности асфальта после недавнего полива. Воздух был напоен ощущением безмятежного счастья.
Идиллию нарушил стук копыт. Размеренный, звонкий, полный неземного достоинства. Из тенистой аллеи на главную пешеходную артерию выдвинулся всадник.
Конь был роскошным арабским скакуном ослепительно-белой масти. Его шерсть отливала на свету гирлянд, словно чистейший жемчуг. Шея была изогнута с горделивой грацией, тонкие, сухие ноги ступали по асфальту с балетной точностью. Но больше всего поражали его глаза. Они были черными, как уголь, и в их глубине пульсировал странный, не отражающий, а поглощающий свет блеск, словно это были две крошечные черные дыры.
На коне сидел высокий мужчина в белом, слегка помятом расстегнутом врачебном халате. Его лицо скрывала стандартная медицинская маска, а на голове была низко надвинута белая бейсболка. На ней, вышитая золотыми нитями, сияла огромная, причудливой формы корона. За его спиной, в простом, но прочном чехле, висели лук и колчан со стрелами.
По мере того как всадник продвигался по бульвару, жизнерадостная атмосфера стала меняться. Словно кто-то начал поворачивать ручку невидимого регулятора громкости. Смех стихал, музыка становилась приглушённее и фальшивее, гирлянды начинали мерцать, а потом и вовсе гаснуть. Соловей в липах внезапно умолк. Улыбки с лиц прохожих сползали, сменяясь недоумением и легким беспокойством.
Было что-то неестественное в самой позе этого человека в мятом докторском халате - абсолютная, нечеловеческая расслабленность, будто он не ехал по городу, а плыл по течению невидимой реки. И в том, как затихала жизнь вокруг него, чувствовалась не злая воля, а скорее... неизбежный природный закон. Как увядание цветка с приходом осени. Как тишина после бури.
А потом послышалось первое чихание. За ним - кашель. Кто-то начал сморкаться. Девушка, только что смеявшаяся, потерла слезящиеся глаза. По бульвару, словно чумной ветер, прокатилась волна внезапного, ничем не объяснимого недомогания. Ощущение праздника испарилось, его сменила тревожная, душная тяжесть.
Люди начинали чувствовать себя плохо не сразу - сначала это было лишь легкое першение в горле, потом странная тяжесть в веках, потом внезапный озноб, хотя ночь была теплой. Симптомы нарастали волной, расходясь от всадника кругами, будто он был камнем, брошенным в озеро человеческого здоровья. И так же волнообразно они и отступали, когда конь удалялся.
К всаднику, чья фигура казалась эпицентром этой тихой катастрофы, подошли двое. Офицеры Зоополиции в своих темно-зеленых мундирах.
- Гражданин, - произнес один из них своим безэмоциональным голосом. - Предъявите документы, удостоверяющие ваше право на управление данным транспортным средством.
Белый конь фыркнул, повернул голову и, оскалив зубы, попытался укусить полицейского за рукав. Тот даже не дрогнул.
- Спокойно, Завоеватель, - сказал всадник, и его голос прозвучал из-под маски бархатистым баритоном, полным скрытой насмешки. Он похлопал коня по шее, и тот, недовольно тряхнув гривой, отступил.
Всадник достал из кармана халата сложенный лист пергамента и протянул его полицейскому. Тот развернул его. Документ был составлен на неизвестном языке и скреплен печатью из черного воска.
- Согласно Статье 7, пункту 4 'Закона о содержании и выгуле домашних и вьючных животных на территории Муниципального образования 'Центр Города', - заявил второй офицер, - вам необходимо предоставить действующее ветеринарное свидетельство Ф-1, подтверждающее здоровье животного, отсутствие заразных заболеваний и наличие всех необходимых прививок.
Всадник тихо рассмеялся. Его смех был мягким, но от него по спине находящихся на бульваре побежали мурашки. Но зоополицейских, похоже, и это не коснулось.
- Мой конь, уверяю вас, абсолютно здоров. Он не является переносчиком ничего, кроме... э... здорового образа жизни. Поверьте мне, я врач.
- Нам необходима официальная бумага, заверенная лицензированной городской ветеринарной службой, - был железный ответ. - Вы что, новенький тут?
- Только сегодня прибыл, - парировал всадник. - И, кстати, надолго. Я - новый главный врач центральной городской клинической больницы. Доктор... Мор моя фамилия.. Эрих Витальевич.
- Гражданин Мор, вам придется оформить все необходимые документы в течение двадцати четырех часов, - отчеканил первый полицейский. - В противном случае на вас будет наложено административное взыскание по Статье 19.3. А сейчас пройдите с нами. Мы сопроводим вас до ближайшего пункта ветеринарного осмотра 'Друг животных', где вам выдадут направление на срочное обследование и вакцинацию.
Белый конь по кличке Завоеватель, недобро сверкнув своими черными, бездонными глазами, фыркнул, но повиновался легкому похлопыванию руки и медленно тронулся вслед за зоополицейскими. Доктор Мор, спешившийся и идущий рядом, с интересом расспрашивал их:
- А давно ли в городе такие... строгие нововведения? Очень разумно. Профилактика - царица медицины.
И вот они свернули за угол, скрывшись из виду. И произошло нечто удивительное. Словно по мановению волшебной палочки, на бульваре снова зазвучала громкая и веселая музыка. Гирлянды вспыхнули с прежней силой. Соловей в липах снова завел свою трель. Смех и оживленные разговоры вернулись к людям, которые мгновенно перестали чихать, кашлять и сморкаться. Слезы из глаз исчезли, слабость как рукой сняло. Летняя ночь, с ее радостью и безмятежностью, вернулась на Черный Бульвар, будто странного визита белого всадника и его прекрасного коня никогда и не было.
На бульваре воцарилась прежняя безмятежность, но что-то важное изменилось. В город проникла новая сила - не грубая и крикливая, какой была когда-то местная мафия, не беспощадная и кровавая, каким был когда-то Снег, а холодная и неумолимая, как сама природа. И первыми, кто встал у нее на пути, оказались бездушные автоматы в зеленой форме, за которыми стояла таинственная и очень странная сила, пытающаяся подчинить себе мегаполис. Война за Город только что перешла на новый, куда более опасный уровень, и жители даже не подозревали, что им скоро придется столкнуться не только с человеческим злом..
---------
Утро было ясным и солнечным. Бордовый 'Бьюик' с ревом подкатил к подножию 'Хундоскрёба', бросив вызов своим винтажным видом стерильности окружающего пространства. Виктор, в своем единственном относительно приличном пиджаке и с волосами, собранными в небрежный, но уже привычный хвост (утром он минут десять старательно пытался повторить вчерашний 'урок' Виктора Ерофеича), уже собирался выйти, когда от служебного подъезда плавно отошел длинный черный лимузин с тонированными стеклами.
Огромный 'Линкольн' медленно проплыл мимо. И в этот момент солнце удачно упало под угол, на мгновение уменьшив тонировку на пассажирском окне. Виктор успел разглядеть сонное, кукольное лицо молодой женщины. На ее руках сидела крошечная черная собачка, на шее которой сверкнул ослепительно-холодный голубой огонь - те самые бриллианты с ошейника, о которых с изумлением рассказывал Гольдбах. 'Люси Брод...', - мелькнуло у него в голове. Взгляд Виктора метнулся на заднее сиденье, пытаясь разглядеть, кого же сопровождает секретарша, но там была лишь смутная, неясная тень. Лимузин набрал скорость и скрылся в потоке машин.
'Ну что ж, начнем', - проворчал Виктор и направился ко входу. Подойдя к гигантским стеклянным дверям, Виктор на секунду остановился. От здания веяло не просто холодом кондиционированного воздуха, а чем-то более глубоким - безразличной, тотальной тишиной, будто это был не небоскрёб, а улей, где пчёлы разучились жужжать.... Такие вещи Шатанин умел с легкостью улавливать с самого детства. По спине пробежали мурашки. 'Шура был прав. Это не офис, это крепость', - мелькнуло у него в голове, прежде чем он толкнул стеклянную дверь.
Внутри 'Хундоскрёб' был еще более подавляющим, чем снаружи. Гигантский атриум уходил ввысь на десятки этажей. Воздух был прохладен и стерилен, пахло озоном и дорогими духами и пластиком. Его встретила служба безопасности. Процедура оформления пропуска заняла десять минут. Его сфотографировали, проверили удостоверение (новенькое майорское вызвало у охранника едва заметно приподнятую бровь), пропустили через рамки. Пропуск был одноразовым, с чипом, ограничивающим доступ только до этажа Зоополиции. Виктор с интересом вертел головой во все стороны - ведь прошлый раз он так и не успел ничего разглядеть. Кое-что важное он приметил сразу же: камеры, камеры, камеры... Чувство, что за ним наблюдают сразу десятки глаз, не покидало его ни на секунду. Пока охранник оформлял пропуск, Виктор бросил взгляд на монитор его стойки. На экране мелькнула карта города с десятками мигающих красных меток - вероятно, текущие задержания. Он попытался запомнить локацию одной из них, но карту мгновенно сменило стандартная заставка. 'Интересно, что это за красные точки? - подумал Виктор, - Задержанные на мониторе охранника показаны быть не могут.. это не логично. Тогда что это? Может, это дежурные патрули?? И если это так - то не до фига ли в городе патрулей????!!'
Офис Службы зоозащиты городской полиции располагался на двадцать восьмом этаже. Это был один большой open-space, разделенный на рабочие кубы прозрачными стеклянными перегородками. Повсюду - мониторы, на которых беззвучно сменялись карты города, потоки данных и, что было самым странным и откровенно жутким, живые видео с камер наблюдения в парках, на улицах, у подъездов жилых домов.
'Да они же следят за всем городом!' - подумал Шатанин.
Сотрудники в зеленой форме сидели с идеально прямой спиной. Ни разговоров, ни смеха, ни чашек с кофе. Только тихий шелест бумаг, щелканье клавиатур и монотонные голоса, отдающие распоряжения через гарнитуры. Все находившиеся в офисе были похожи на детали одного гигантского, безупречно работающего механизма.
Виктор медленно прошёлся между рядами рабочих столов, стараясь запомнить детали. На одном из мониторов он увидел список с номерами протоколов - в графе 'Статус' у всех значилось 'Перемещён в ЦАиС'. 'Центр адаптации и содержания', - мысленно расшифровал он. Никаких фамилий, только цифры. Эти люди уже перестали быть людьми - они стали учётными единицами в безупречной системе.
К нему подошел один из таких 'винтиков' - молодой человек с пустым взглядом и стандартной, словно приклеенной улыбкой.
- Чем могу быть полезен, гражданин?
Виктор представился и, следуя плану Саши, изобразил озабоченность.
- Веду дело о пропаже человека. Дрессировщик львов Лютиков. Одна из версий - возможные жалобы на жестокое обращение с животными. Не поступало ли к вам чего-либо на него?
Офицер повернулся к своему терминалу. Его пальцы бесшумно пролетели по клавиатуре.
- Нет, товарищ майор. В нашей базе данных гражданин Лютиков Аркадий не числится. Ни в качестве лица, подававшего жалобу, ни в качестве лица, в отношении которого проводились процессуальные действия.
- А куда вы вообще задержанных определяете? - поинтересовался Виктор как бы между прочим. - В городских КПЗ их нет.
- После задержания граждане доставляются в наш Центр адаптации и содержания, - последовал выверенный, как под копирку, ответ. - Там проводится первичная обработка данных, составляются протоколы, и далее материалы передаются в уполномоченные судебные инстанции.
- И где находится этот ваш Центр? - Виктор сделал вид, что ищет блокнот. - Для отчетности.
Офицер улыбнулся еще шире, но его глаза остались пустыми.
- Информация о местонахождении режимных объектов Службы является закрытой в соответствии с параграфом 14-Б Устава о коммерческой тайне корпорации 'Хундланд' и регламентом безопасности. Для получения доступа требуется специальное ходатайство через администрацию губернатора.
Диалог зашел в тупик. Все дальнейшие попытки Виктора что-то выведать разбивались о стену вежливых, но непреодолимых корпоративных правил. Ему вежливо вручили брошюру 'Ваши права и обязанности в сфере защиты животных' и дали понять, что аудиенция окончена.
Войдя в лифт, Виктор с силой сжал брошюру в кулаке. Провал. Полный и абсолютный. Но странным образом где-то в глубине души шевельнулось что-то похожее на удовлетворение. Его гипотеза подтвердилась - система была монолитной, и её ядро было тщательно скрыто. Значит, он двигался в правильном направлении. Теперь нужно было найти способ обойти эту идеально отполированную, но абсолютно глухую стену, а не пробивать её лбом..
Выйдя из здания, Виктор подошел к своей машине, уже представляя, как будет рассказывать Саше о провале. О том, как он будет рассказывать о нем Гольдбаху, Шатанин даже думать не хотел..
И в этот самый момент к подъезду вновь подкатил тот самый черный лимузин. Он остановился, и задняя дверь начала открываться.
И в этот самый момент в виски Виктора вонзилась адская, но уже знакомая боль. На этот раз это был не просто удар, а настоящий взрыв. Бело-голубая молния раскалила его череп надвое, в ушах поднялся оглушительный вой, зрение поплыло. Он увидел, как его собственные пальцы, сжимающие ключи, побелели. Это была та самая боль, что свалила его в фойе, но теперь - сокрушительной, невыносимой силы. Виктор почувствовал, что ноги подгибаются, и понял, что сейчас снова потеряет сознание.
Инстинкт самосохранения сработал быстрее мысли. Почти ослепнув от боли, рванул дверцу 'Бьюика', ввалился на сиденье, с силой повернул ключ. Двигатель взревел. Он вдавил педаль газа в пол, и машина рванула с места, чуть не задев бампером выходящего из БМВ человека. Вслед понеслись трехэтажные матюки..
Виктор мчался по улицам, не разбирая дороги, страстно желая лишь одного - уехать как можно дальше.. И случилось невероятное - с каждым кварталом, остающимся позади, невыносимая боль начала ослабевать. Сначала она превратилась в оглушительный гул, потом - в назойливый звон, а через три квартала, когда 'Хундоскрёб' скрылся из виду, исчезла совсем.
Виктор съехал на обочину, заглушил двигатель и опустил голову на руль, судорожно дыша. Тело дрожало от перенапряжения. Теперь у него не было сомнений. Боль была не от места. Она была от существа. От того, кто находился в том лимузине. И этот кто-то, кем бы он ни был, был из руководства 'Хундланд'.
----
После утомительной и излишне долгой утренней планерки, проведённой новым главным врачом, в лифте Центральной городской клинической больницы столкнулись две неразлучные сплетницы - заведующая неврологическим отделением Клавдия Петровна и заведующая терапевтическим отделением Римма Аркадьевна.
Клавдия Петровна, женщина в теле, с пышной, подозрительно чёрной для её лет причёской и вечно недовольным выражением лица, нажала кнопку своего этажа. Римма Аркадьевна, худая, как щепка, с колючим взглядом и птичьими чертами лица, ехала выше.
Едва двери лифта с шипением закрылись, Клавдия Петровна, пуская слюну по поводу нового начальства, тут же набросилась на подругу:
- Ну и как тебе наш новый главный, Римочка? А? Я в обмороке! Настоящий красавец-мужчина! Высокий, статный, фигура... А какой голос - бархатный, просто в уши льётся!
Римма Аркадьевна фыркнула, поправляя на носу очки в строгой оправе.
- Красавец? Клавдия, у тебя, прости, уже глаукома начинается? Ты в его глаза-то смотрела? Как у мёртвого окуня! Белесые, пустые... И смотрит тяжёлым таким, пронизывающим взглядом. Меня аж передёрнуло, когда он на меня посмотрел. И в носу засвербело. Как будто не на человека смотрит, а на... на интересный клинический случай.
- Да брось ты! - отмахнулась Клавдия Петровна, мечтательно закатывая глаза. - Это у него такой профессиональный прищур! Мне нравится. Интересно, он женат? Кольца на пальце я не заметила...
- Да на хрена он тебе сдался, гусыня ты глупая! - Римма Аркадьевна всплеснула худыми руками. - Ты же ему в матери годишься! И фамилия у него... Мор. Мор! Слышишь? Еврей он, наверное..
Клавдия Петровна возмущённо надула губы, на которых уже успела нанести перед зеркалом свежий слой алой помады.
- Да ну тебя в болото! Какой еврей носит имя Эрих?! Это ж чистокровный немец! Эрих Мор! Звучит солидно, по-европейски. У них там, в Германии, все такие - сдержанные, с холодным взглядом и железной рукой. Руководить так руководить!
В этот момент лифт с приятным звонком остановился на её этаже. Двери открылись.
- Иди, обход проводи, озабоченная! - бросила на прощание Римма Аркадьевна, пока её подруга, фыркая от обиды, выплывала в коридор.
Двери закрылись, и лифт потащил Римму Аркадьевну наверх, к чужим терапевтическим хворям. Клавдия Петровна же, выйдя, тут же на ходу достала телефон, чтобы поделиться с кем-нибудь из медсестёр своей блестящей догадкой о немецких корнях нового главврача. Больничная жизнь, несмотря на появление таинственного руководителя, продолжала идти своим чередом - чередом вечных сплетен, мелких интриг и священной веры в то, что все интересы окружающих сводятся к обсуждению личной жизни начальства за чашкой чая в ординаторской.