Сегодня, 11 лет назад, Серёжа появился на свет. Это - банальное и незаметное для всего человечества, и очень важное и яркое для одного человека - событие, традиционно завершилось уборкой и мытьем посуды, после ухода гостей. Сегодня, как и в прошлые именины, за накрытым столом дребезжала столовыми приборами и неутомимыми языками суетливая компания из представительниц женского пола. Сегодня, на празднике, не присутствовали мужчины и сверстники, среди фальстафов в юбках, как и во все остальные будничные дни в жизни именинника. Серёжа уже свыкся с своим положением зверька-одиночки и разводил своё тихое житье своеобразными радостями.
Мать Серёжи кинула десертные вилки в раковину и попросила их помыть. Серёжа, с привычным ему, невозмутимым спокойствием, открыл кран и поднёс руки с приборами под воду - и содрогнулся. Вилки со звоном ударились об металлическую поверхность и теперь уже - содрогнулась мать. Она бросилась к сыну, порывисто закрыла воду и вцепившись в детские руки, воскликнула:
- Обжегся?! - волнение, на ее лице, сменилось страхом. - Что это такое? Что с твоими руками?!
Серёжа высвободил руки от женской хватки и спрятал их в карманы брюк. А его мать, устало согнувшись в плечах, опустилась на стул:
- Когда я принесла домой глюкометр, измерила тебе первый раз сахар, стремительно стал иссякать запас одноразовых игл. Теперь я вынуждена прятать их. - она долгим укором смотрела на сына. Сейчас она вспоминала, как он всегда с волнением ожидал эту спецпроцедуру, с наигранной незаинтересованностью крутился рядом и в конце протягивал руку... Однажды она ему решительно отказала и определила лимит: одно измерение в месяц. Тогда он стал томиться, наблюдая за ней...
Серёжа дернулся к двери, мать сорвалась к нему и впилась в его предплечья:
- Зачем ты это делаешь? - закричала она, трясся его. - Это ненормально! Так можно занести инфекцию, навредить себе. Ты же просто себя уже калечишь!..
Серёжа двинул в сторону плечом, желая освободиться и сверля своими жесткими прозрачно-серыми глазами, ответил:
- Пусти меня. Праздник удался и всё - благодаря тебе. - он дернул другим плечом и вырвавшись из рук матери, покинул кухню.
Оставшись снова один, Серёжа откинулся в кресле и вертя перед собой растопыренными пальцами - рассматривал их: затекшие подушечки были истыканы кровяными точечными ранками, в большей степени, на мизинце, среднем и безымянном пальцах. Он облизнул кончик безымянного, поднёс к брови и начал им водить против роста волос, увеличивая нажим. Лёгкая щекотка переходящая в нежный саднящий зуд вызвала прилив горячей волны во всём теле, дыхание приостановилось, приятное движение пошло по сердцу - вниз...
Раскатившейся звон разбившейся посуды - остановил волнение радости, неприятная тяжесть овладела телом и Серёжа с досадой покатил своё кресло к аквариуму. Пёстрая ёмкость с водой с её немыми обитателями - были ещё одним источником Сережиной радости. Его напряженные, подвижные глазные яблоки почти соприкасались с куском стекла, за которым разыгрывалась драма примитивной жизни - где он был сопереживающим наблюдателем. В ярко-зеленых, склизких водорослях таились обречённые жертвы. Они были беспомощны и невинны, как и их ничтожные, прозрачные тельца - жалко и бессильно утверждающие о своём существовании. Тёмные, выпуклые головки новорожденных существ, с чёрными крапинками зрачков, жались у поверхности воды или в отчаянном побеге от хищника - исчезали, один за другим, в разверзшейся бездне-пасти. Маленькая вспышка жизни возвращалась к месту своего Начала и Изгнания. Серёжа никогда не относился к аквариумным рыбкам, как к своим друзьям. Разворачивающийся перед глазами порочный замкнутый круг он считал естественной необходимостью; его и ихтис-каннибалов связывала одна общая миссия - трапезников на пиршестве жизни и смерти, где каждый - по-своему - получает порцию пикантной закуски.
- Тебя никогда не дозовешься... - внезапно глухой, бесцветный голос раздался сверху и Серёжа лбом сотряс воду в аквариуме.
За его спиной стояла мать. Она некоторое время бесшумно наблюдала за ним: на фоне электрического освещения пылали тонкие капилляры на детских ушах, а за ними, поодаль, пылала огненно-оранжевой чешуей золотая рыбка и с тупой неразборчивостью заглатывала бесцветных рыбьих мальков.
Серёжа выпрямился в кресле, затылок его и плечи были в напряжённой неподвижности. Его мать опустилась на диван и закрыла лицо ладонями:
- Что я сделала не так? Что упустила? Чего тебе не хватает?!
Серёжа взглянул на настенные часы и ответил:
- Я желаю, в своё одиннадцатилетие, лечь спать и без твоих истерик, время одиннадцать.
- Недавно, когда всплыл брюхом тот меченосец, ты сам чуть в истерику не впал. А сколько уже их прошло через этот проклятый аквариум... - Серёжина мама уставилась на сына. - Думаешь, я не догадываюсь - зачем ты их разводишь? - решительно поднявшись, она напрягла дрожащие губы и отчеканила твёрдым голосом. - Если ты не прекратишь так себя вести, я отведу тебя к врачу.
Серёжа метнул взгляд на мать и она прочла в сверкнувших, огненной прорезью, глазах: 'измена'. Незваные жалость и раскаяние захватили её сердце: она была уступчива, как бы долго не сопротивлялась и не упрямилась. Этим слабым качеством, однажды, и воспользовался отец Серёжи. И ещё ей была свойственна врождённая доброта мягкого, компромиссного человека - этим уже пользовался её сын, Серёжа. Теперь она снова мысленно обнимала сына и искала в уме оправдания его странностям: пора отрочества, гормональный всплеск, любопытство, одиночество... Она готова была без устали искать выгораживающие его причины, пока одно жестокое воспоминание не предстало в памяти... Серёжа уже пошёл в школу... Летом на даче он с упоением возился в земле, между грядками. Игра сына была мрачной и беспощадной. Из подвернувшихся щепок и камней он воздвигал кладбище: с оградами, памятниками. Присутствовал даже катафалк из пластмассовой игрушечной машинки, на которой юный могильщик подвозил бездыханных насекомых к месту захоронения. Неподалёку возвышался продолговатый, красный кирпич - это был помост для умерщвления пойманных букашек.
- Серёжа, я боюсь потерять тебя. - слезами наполнились глаза матери.
- Я не иголка. - буркнул он и встал с кресла.
Мать преградила дорогу к выходу и с горячностью предложила:
- Давай договоримся сейчас. - она решилась на подкуп дорогого ей существа, не имея больше в запасе вариантов спасения. - Что я должна тебе купить, сделать, чтобы ты изменился и прекратил свои игры?!
Серёжа почувствовал горящую надежду в матери и сам проникся этим чувством:
- Купи мне билет на самолёт.
- На самолёт? Куда ты собрался лететь? Я могу взять отпуск и мы полетим вместе...
Уголки детского рта дрогнули - Серёжа с усилием подавил улыбку:
- Я не собираюсь садиться на него и лететь. Я просто хочу опоздать на самолёт. Я буду очень желать подняться по трапу и взмыть в небо, но не сдвинусь с места... - Сережа отвернулся и выпустил на волю усмешку.
- Не понимаю, что тебе это даст? Какая дурацкая фантазия. - растерянно проговорила мама и ощутила облегчение, ведь запросом не было животное - живое существо.
- Это доставит мне радость.
- Какая ещё радость может случиться, если ты умышленно опоздаешь на рейс?
Ответ она получила - уловив краем глаза движение рук внизу: Сережа нервно теребил ногтем большого - кровящийся кончик безымянного пальца. Холодом по спине выплеснулся ужас и мама Серёжи поспешно вышла из комнаты.
Уже у себя в комнате, она достала с полки книгу, вытащила из нее закладку - фотокарточку и долго глядела в неё. С черно-белой фотографии на нее взирал мужчина с тонкой усмешкой и - холодными, жесткими глазами Серёжи - утверждал: 'люди не меняются'. Да, согласилась она, люди наверное не меняются, иначе бы её сегодня окружали две пары родных глаз - и без холодного металлического блеска, как у Сережи. Серёжина мама скомкала бумажный портрет и упала лицом в подушку.