Был июль. Солнце медленно ползло к закату. Больше недели шли дожди, и теперь, когда удлинились тени деревьев, луг укрывал белый туман. Пахнут молочно-белые кашки, и запах, смешиваясь с влагой, кажется, обволакивает, пьянит и тащит в высокую траву, чтобы там упасть и взглянуть снизу на огромное синее небо. Тропинка идет вниз между высоких трав и нежных полевых цветов, и снова поднимается вверх. Попадаются лужи, и когда подходишь близко, из-под ног во все стороны скачут маленькие лягушата. Постепенно крепнет хор кузнечиков. Их счастливое стрекотание будто бы аркой встает над головой, и уже начинает казаться, что и на небе они есть. Каждый вечер Коля и Оля шли купаться на озеро. Купание летом - давно укоренившаяся привычка и даже, можно сказать, ритуал. Коля жить не может без купания, а Оля - человек настроения. Иногда она радостно спешит, чтоб поскорее окунуться в чистую прозрачную воду, плавает и ныряет с большим удовольствием; потом, стоя в воде, наблюдает за стайками мальков, за роскошными жирными пиявками, ждущими у берега, к кому бы присосаться, за водяными пауками, снующими по воде с чувством превосходства над остальными обитателями озера. Но иногда Оле бывает скучно, оттого что каждый день приходится проходить один и тот же путь, а для ее натуры, ищущей перемен и новых впечатлений, это было в тягость. Но побеждал всегда методичный Коля, иногда проявлявший настойчивость, а иногда выманивавший Олю из дому рассказами о ласке, или выдре, или о выводке мышат или утят, которые иногда и впрямь появлялись на озере. Вот и сегодня после дневной жары эта парочка снова появилась на заветной тропинке. Они шли, взявшись за руки, хотя им было уже за сорок. Они всегда ходили, взявшись за руки, хотя часто спорили или ссорились по мелочам, но веские доводы Коли, который всегда считал, что он прав, перевешивали в споре - Оля быстро сдавалась, и наступал мир. Искупавшись в озере и обсохнув, вдоволь наглядевшись на уток и залетевшего в эти края зяблика в огненном оперении и с голубой шляпкой на голове, Коля не успокоился таким коротким на его взгляд общением с природой и потащил Олю побродить по лугу. Оля не сопротивлялась. Сегодня они оба чувствовали, что глядят на мир одинаково, и им хотелось побыть подольше вдали от городского шума и оплетших земной шар электромагнитных волн, которые иногда все же добивали и сюда, тревожа звуками рингтонов. Вообще-то Коля и Оля были очень похожи. И даже внешне. Ну не носами и глазами, а чем-то неуловимым в выражении лица и анатомическом строении душ. Дорога - вернее две параллельно бегущие тропинки, образовавшиеся от колес иногда проезжавших здесь машин - шла через луг к реке. Река была недалеко, с крутым берегом, в котором гнездились ласточки, поднимавшие страшный шум, когда опускалось атмосферное давление, и в воздухе было полным-полно еды. Оля погрузилась в свои воспоминания о цветах, которые растут на лужайке у реки и за которыми они наблюдали прошлым летом. Это необычные цветы, они стремительно открываются на заходе солнца, чем конечно же привели Олю в восторг. Она машинально отвечала на Колины вопросы, чем вскоре вывела его из себя. Не успели они повздорить, как вдруг Коля вскрикнул: Смотри, смотри! В траве сидела птичка. Маленькая невзрачная птичка. Увидев приближающихся людей, она попыталась взлететь, но тут же приземлилась, испуганно глядя по сторонам. У нее что-то с крылом, - сказал Коля, - и надо ее спасать, иначе ее тут съедят хищники. Оля побледнела. Она никогда не держала птиц, не знала, что с ними делать, но мысль, что птичку могут съесть хищники, ее сильно взволновала. Через несколько минут Коля, порядочно вывалявшись в траве, держал в руках крошечное тельце с вывихнутым крылом. А еще через час птичка сидела в клетке на жердочке в доме у Коли и Оли, отказываясь пить, есть и общаться. На следующее утро, едва проснувшись, Оля побежала к клетке. Она понятия не имела, что это за птица и чем ее кормить, но поискав в интернете, через короткое время уже знала, что имеет дело с овсянкой, которая ест зернышки, и что у нее есть все шансы выжить. Оля сразу придумала историю своей птички, представила ее летавшей на лугу, и ей так захотелось, чтобы она выжила, снова смогла летать на свободе, что на глаза у нее навернулись слезы. Первые два дня птица то билась о стенки клетки, то равнодушно сидела тихо, будто потеряв смысл всей ее короткой жизни. И самое страшное - она не издавала ни звука. Было так жаль ее, жаль, что она сидит сама, в этой клетке, что Оле представилось, что они с Колей - мучители и палачи. Но выпустить ее значило предать ее смерти, и Оля очень страдала. Как только кто-то подходил к клетке, птичка начинала отчаянно биться о стенки, и приходилось сразу же отходить, чтобы не травмировать крохотное создание. Однажды Оле пришло в голову поставить клетку у открытого окна. С улицы доносились шорохи листвы и трав, чириканье воробьев и еще кого-то, название которого в семье не знали, и птичка ... ожила. Она с интересом засуетилась на жердочке, на голове появился хохолок, перья распушились. И она - чирикнула. Коля и Оля сомлели от удовольствия. - Птичечка, моя птичечка, - приговаривала Оля, нежно глядя на оживившуюся птичку. В тот день овсянка стала есть и пить. Оле было страшно стыдно держать ее в клетке, но делать было нечего. Несколько раз, когда птичка начинала волноваться и билась о стенки клетки, ее выпускали. Она пыталась лететь, но быстро приземлялась, слегка оттопырив вывихнутое крыло. В клетку она не хотела, и бегала от Оли по всей квартире. Хозяева не возражали: пусть знает, что ее не неволят, а у нее вынужденное пребывание как бы в больнице. В первый же раз побегав по квартире, птичка нашла стоявшее на полу зеркало, уселась на коробку и начала издавать какие-то странные звуки. Обсудив ситуацию, Коля и Оля решили, что птичка нашла себе подобного в собственном отражении и теперь оживленно общалась. Это похоже было на правду. Теперь каждый раз, когда ее выпускали, чтобы вымыть клетку и налить свежей воды, она спешила к зеркалу, и, казалось, была довольна. В жизни Коли и Оли все переменилось. Оля часами могла сидеть и наблюдать за движениями птички, ее сердце при этом наполнялось невыразимой любовью, радостью, которой не было границ. Так прошло две или три недели. Птичку выпускали все чаще, и она пыталась летать. Однажды она залетела на шкаф, оттуда на книжную полку, и хозяевам стало понятно, что крылышко стало здоровым. Было воскресенье, и чуткое сердце Оли подсказало ей: вот в эту минуту надо выпускать птичку на волю! Коля страдал депрессией после перенесенной несколько лет назад аварии, и сейчас, после стольких мучительных бессонных ночей, ему было в радость наблюдать за птичкой, которая так суетилась в клетке и бойко клевала зернышки. Давай оставим ее еще ненадолго, - сказал он грустно, - да и птичка слаба; как же выпустишь ее, когда она только начала летать и ограничилась двумя перелетами? С тяжелым сердцем Оля согласилась. На следующий день Оля почуяла недоброе: ее душа больше не радовалась как прежде. Ее это удивляло, но объяснений не было. Через четыре дня птички не стало. Две последние ночи она прятала голову под крыло, распушивала перья и хохлилась. Она стала вялой и скучной. А потом утром ее нашел Коля мертвой на дне клетки. Оля горько плакала. Приводились различные возможные причины - Оля и Коля чувствовали себя очень виноватыми. Но жизнь есть жизнь, и делать было нечего. Птичку похоронили, но сердце еще долго жило теплом, которое принесло туда крошечное пернатое существо. Коля и Оля часто вспоминали птичку. Оле непонятно было собственное сердце. Может оно не хотело пережить смерть? А может ее погубило человеческое желание обладать? Прошел год. Летом стали открывать окно, и когда в комнату доносились звуки птичьего чириканья, Оле казалось, что она понимает эту птичью жизнь, раньше ей незнакомую. И вот однажды в воскресенье, гуляя, Оля оказалась с подругой Эллой в старом дворе. - Смотри, смотри, - всплеснула руками Оля и указала на кота, который охотился в траве за каким-то серым животным. Это была птичка. Кот уже было впился зубами в бедную жертву, но подбежали Оля и Элла, и от испуга кот выпустил птицу, отбежал и сел поодаль, выжидающе наблюдая за действиями человеков, отнявших у него ужин. - Это тебе, - весело сказала Элла, пока Оля рассматривала жертву. - У меня кот. Это был поползень - птица серого цвета с дымчато-голубым оттенком, с длинным желтым клювом. Он пытался высвободиться из рук Оли и зацепиться своими крючковатыми пальцами за какую-нибудь опору. Делать было нечего, и пришлось нести птицу домой. По дороге Оля рассуждала, что не зря птица оказалась в траве и стала легкой добычей, что наверно она больна, но домой она ее все же принесла. Поползень не радовал сердца Оли. Оно на минуту загорелось огнем любви, но тут же потухло. Оля утешала себя, что может им с Колей удастся ее выходить, но сердце чуяло смерть. Она успела узнать ощущения, как поползень бегает по одежде, но восторг быстро сменился грустью: птичка упала на пол и не могла подняться несколько минут. На следующий день она умерла. Оля не плакала - она уже переживала это горе год назад. Она долго жаловалась Коле, что лучше бы ей не брать домой больную птицу и лучше бы ее съел кот. Коля очень жалел и ее, и птичку, а потом сказал: - Ты поступила правильно. Ты дала ей шанс. Еще через два дня, ложась спать, Оля вдруг расплакалась. Это выходило из сердца ее маленькое горе - печаль по умершей птичке.