Он наслаждался незначительностью своих слов и говорил так, как будто цедил их вязкость. И как бы неохотно. И как бы не хозяйке, а виньетке своей тарелки. Мадам же, напротив - ворковала, вспыхивая румянцем ярким каждый раз, как только он блуждающий свой взор над нею поднимал.
И вдруг... она проговорила нечто знакомое. Не содержанием - интонацией. Пропела как.
О, нет! Нет, милая, второго раза со мною не случится! Подумал и поморщился.
Поблагодарил за завтрак вежливо, но сухо. Поклонившись, вышел, пальто на плечи бросив. Пройдусь. Ему ответили поспешно в спину, он не слушал. Какое-то волнительное толкало желание его...
ндре решительно направился к лавке напротив - еще вчера ее приметил вывеску, из экипажа выходя. Приказчик довольно быстро для него нашел мелованной бумаги пачку, перья, тушь. И про бювар спросил, не нужно ль? Нет, спасибо. Сверток забрав, Андре вернулся в дом и сразу же к себе подняться поспешил, пока не вышла в холл с расспросами хозяйка.
Все на столе сложил, погладил пальцами бумагу, улыбаясь. Как только во флакон он обмакнул перо, слова стеклись на лист легко и быстро. Все с ним произошедшее во прошлом годе подобно жажде не давало насытиться строфам, а год описанный в письме и не заметил, как пролетели несколько часов, и за окном уж вечер глотает свет. Тогда поймал вдруг на стене он краем глаза отчетливо картину: тень его, сгорбившись над столом, лизала сладострастно лист. Мелькнула мысль, а тень ведь ведает побольше, чем он сам и о его таланте, и о том. А ловко как записано - как будто ею - тенью - с инверсией, как и не с ним случилось!
Поставив точку, довольно потянулся, хрустнув позвонками. Спина болела, не слушались колени. Устал. Решил пред ужином пройтись. Почти бежал до берега реки, а возвращался медленно, как нехотя совсем. Не глядя, ужин проглотил. Вдруг поперхнулся, запивая морсом, раскашлялся. Она молчала странно. Он что-то промычал, мол извините, и быстрей к себе.
Читал. Опять читал и плакал. Вспомнил, как за стихи жена три года называла гением его, потом какой-то приехал откуда-то на чай и все сместилось. И он так долго не писал. И вот. Aditus dies. Вдруг понял, как ненавидит написанное обильно в слог - свое дитя. За созданный шедевр спонтанно. За то, что этот смог, не тот. Лист первый скомканным отправился в огонь, за ним другой. И день уж улетал в закат, багровым крылья распластав. Когда последний лист в камине догорел, сдавило болью грудь. Наружу! Воздуха! ..прошу... Хотел он было открыть окно, но не успел - обмяк и пал. В остановившемся зрачке его закат еще пылал. Все. Точка.
олли вышла замуж рано. Очень. Была несмелою. Мужа своего ненавидела и боялась, но терпела. И пила втихую. Когда он заболел, день каждый ждала его смерти, а она все не приходила, долгие двадцать лет. Невыносимых, уж поверьте.
И вот вдова она, спустилась-таки милость божья. Еще не очень старая, беспокойная живость в душе. Городок маленький - не на ком глаз покормить, и вдруг: во как вышло! Такая удача - странствующий поэт! Взглянуть бы в щелочку, что он там пишет?
Хлопнула дверь - постоялец отправился за ограду, а Долли к нему наверх, в мансарду.
Стопка листов на столе, бумага странная, желтоватая. Написано без помарок, ровно, чем-то очень черным - словно углем. Читала сначала быстро, стоя - торопилась назад. Потом упала в кресло - ноги не держали. А в окне готовился закат... Как кровью окропили небесную скатерть.
Не из ада ль повеял ветер? Как? Как мог узнать мальчишка? Медиум? Долли слышала что-то о них - высасывают ум и мысли.
Страх рос и заполнял собою весь этаж и все во вне пространства адом. И траурно лежала между ней и рукописью тень, что де до точности детали все. Про яд и про подушку, когда отрава не подействовала, чтоб...
Что хочет он, этот юнец? Шантаж?
Ну, нет, она же жизнь вот только замесила новой глиною сырой... И вот!
Нет! Не пройдет! Случился первый, будет и второй!

аудио версия
видео версия +