Аннотация: Опубликованный в Говард Филлипс Лавкрафт "Шепчущий во тьме" (Феникс, 2023) перевод Попова Д. В. без редакторских правок. С издательством заключен договор неисключительной лицензии. Оригинал произведения см. https://www.hplovecraft.com/writings/texts/fiction/src.aspx
Джентльмены, повторяю, ваши допросы бесполезны. Можете удерживать меня здесь хоть целую вечность, если вам так хочется. Посадите в тюрьму или казните, раз уж вам необходима искупительная жертва для иллюзии, что вы именуете правосудием, но я все равно ничего не смогу добавить к уже сказанному. Я выложил вам с полнейшей откровенностью все, что только в состоянии вспомнить. Ничего не исказил и не утаил, а если что и остается неясным, то лишь по причине нашедшего на мой рассудок морока -- по причине морока и туманного характера навлекших его ужасов.
И снова я вам говорю: мне неизвестно, что произошло с Харли Уорреном, хотя и думаю -- да едва ли не уповаю, -- что он пребывает в безмятежном небытии, если подобное блаженство вообще где-либо достижимо. Все верно, на протяжении пяти лет я приходился Уоррену ближайшим другом и время от времени принимал участие в его ужасающих исследованиях неведомого. При всей ненадежности и размытости своих воспоминаний я не стану оспаривать, что этот ваш свидетель мог видеть, как следует из его показаний, будто мы с Уорреном в половину двенадцатого той кошмарной ночи направлялись по Гейнсвиллской дороге в сторону Большого Кипарисового болота. А то, что при себе у нас имелись электрические фонари, лопаты и интригующая катушка провода с подсоединенными аппаратами, я даже с готовностью подтвержу, поскольку все эти предметы играли роль в той единственной чудовищной сцене, что выжженным клеймом сохранилась в моей памяти, в остальном полностью расстроенной. Что касается дальнейших событий и причины, почему на утро меня обнаружили на краю болота в одиночестве и полубессознательном состоянии, я вынужден настаивать, что знаю лишь то, что уже неоднократно вам повторял. Вы возражаете, что ни на самом болоте, ни рядом с ним нет ничего хоть сколько-то подобного обстановке чудовищного происшествия. Отвечаю: мне известно лишь то, что я видел. Будь то фантастическое видение или же кошмарный сон -- и я истово надеюсь, что то было фантастическое видение или кошмарный сон, -- но это все, что мой рассудок помнит о случившемся в умопомрачающие часы после нашего исчезновения с людских глаз. И почему не вернулся Харли Уоррен, может поведать единственно лишь он сам, или его тень -- или же безымянное "нечто", описать которое я не в силах.
Как я уже говорил, потусторонние исследования Харли Уоррена были мне хорошо известны, и в какой-то степени я даже разделял его интересы. В его обширной библиотеке странных, раритетных изданий на запретные темы я прочел все книги, написанные на освоенных мною языках, однако число их весьма незначительно по сравнению с трудами, язык которых мне непонятен. Большинство из них, полагаю, на арабском, но вот дьяволовдохновенная книга, что и привела к ужасному концу -- книга, которую Уоррен унес в кармане из нашего бренного мира, -- была начертана символами, нигде мне не встречавшимися. Он так никогда и не посвятил меня в ее содержание. Что же до цели наших изысканий -- нужно ли мне снова повторять, что о таковой у меня осталось лишь смутное представление? И это только к лучшему, надо полагать, ибо то были ужасные исследования, которыми я занимался скорее из невольного очарования, нежели следуя искреннему влечению. Уоррен постоянно навязывал мне свою волю, и порой я страшился его. Помню, как в ночь перед кошмарными событиями меня привело в содрогание выражение его лица, когда он с таким исступлением разглагольствовал о своей теории, "почему некоторые трупы абсолютно не поддаются гниению, но сохраняют в местах погребения естественную упругость и полноту на протяжении тысячи лет". Но теперь-то я совершенно его не боюсь, потому что, насколько могу догадываться, он познал ужасы за пределами моего понимания. Теперь я боюсь за него.
Еще раз повторяю, не ждите от меня внятного описания наших намерений в ту ночь. С уверенностью могу лишь сказать, что они имели непосредственное отношение к книге, которую Уоррен взял с собой -- к той самой древней книге, написанной непостижимыми символами, что месяцем ранее он получил из Индии, -- но, клянусь, я не имею ни малейшего понятия, что же именно мы рассчитывали найти. Ваш свидетель утверждает, будто видел нас в половину двенадцатого на Гейнсвиллской дороге, направляющимися к Большому Кипарисовому болоту. Наверняка так оно и было, хотя ясных воспоминаний об этом у меня не сохранилось. В душе у меня выжжен образ лишь одного места, а время тогда было точно далеко за полночь, поскольку старая луна висела в затуманенном небе уже высоко.
Все произошло на древнем кладбище -- столь древнем, что меня пробрало дрожью от многочисленных примет довременных лет. Располагалось оно в сырой глубокой низине, пышно заросшей густой травой, мхом да диковинными ползучими сорняками и насыщенной неотчетливой вонью, которую мое праздное воображение абсурдно отнесло на счет гниющего камня. Кругом царило запустение и ветхость, и меня изводило наваждение, будто мы с Уорреном -- первые за целые века живые существа, посягнувшие на здешнюю убийственную тишину. Из-за кромки долины сквозь зловонные испарения, словно бы источающиеся из никому не ведомых катакомб, проглядывала тусклая старая луна, и в ее бледных мерцающих лучах я различил отвратительную вереницу древнейших могильных плит, погребальных урн, кенотафов и фасадов мавзолеев -- всех до одного осыпающихся, поросших мхом, испещренных подтеками и частично скрытых тучным буйством нездоровой растительности. Первое мое четкое осознание собственного присутствия в этом омерзительном некрополе связано с нашей с Уорреном остановкой перед некой полуразрушенной усыпальницей, когда мы положили на землю какие-то вещи, что вроде бы принесли с собой. Только тогда я и обнаружил, что снаряжен электрическим фонарем и двумя лопатами, в то время как у моего спутника имелся такой же фонарь и переносное телефонное оборудование. Не обмолвившись ни единым словом -- поскольку место и задача, похоже, нам были известны, -- мы тут же взялись за лопаты и принялись счищать траву, бурьян и нанесенную землю с плоского архаичного могильника. Обнажив всю поверхность, составленную из трех гигантских гранитных плит, мы отошли на некоторое расстояние, дабы обозреть кладбищенский пейзаж, и при этом Уоррен вроде как что-то вычислял в уме. Затем он вернулся к усыпальнице и, используя в качестве рычага лопату, попытался поддеть плиту, ближайшую к груде камней, что осталась от некогда возвышавшегося памятника. У него ничего не получалось, и тогда он жестом подозвал меня на помощь. Совместными усилиями мы в конце концов расшатали камень, и затем подняли его и запрокинули набок.
На месте удаленной плиты возник чернеющий проем, из которого хлынул поток столь тошнотворных миазматических газов, что мы в ужасе отпрянули. По прошествии некоторого времени, однако, мы вновь приблизились к яме и на этот раз сочли испарения вполне терпимыми. Фонари высветили верхние ступеньки каменной лестницы, сочащейся непостижимой мерзостной сукровицей земных недр и заключенной в сырые, покрытые селитровой коркой стены. И вот здесь моя память впервые воспроизводит устное общение -- адресованную мне пространную речь Уоррена его обычным бархатным тенором, на котором совершенно не сказалось устрашающее окружение:
-- Сожалею, что вынужден попросить тебя остаться на поверхности, -- говорил он, -- но было бы сущим преступлением позволить спуститься туда человеку со столь слабыми нервами, как у тебя. Ты и представить себе не можешь, даже после всего прочитанного и услышанного от меня, что мне предстоит увидеть и совершить. Это дьявольская работа, Картер, и я очень сомневаюсь, что без железной воли ее можно выдержать и затем вернуться живым и в здравом уме. Ни в коем случае не хочу оскорблять тебя, и, ей-богу, я был бы только рад твоей компании, однако ответственность до некоторой степени лежит на мне, и я ни за что не потащу комок нервов вроде тебя вниз, к весьма вероятной смерти или безумию. Поверь мне, тебе даже не вообразить, с чем именно я буду иметь дело! Но я обещаю держать тебя по телефону в курсе каждого своего шага -- как видишь, провода у меня хватит до центра земли и обратно!
Эти слова, произнесенные с поразительной невозмутимостью, так и звучат у меня в ушах, и я прекрасно помню свои бурные возражения. Мне отчаянно хотелось сопровождать своего друга в эту могильную бездну, однако Уоррен был тверд и непреклонен. В какой-то момент он даже пригрозил отменить экспедицию, если я буду продолжать настаивать -- и угроза эта возымела действие, поскольку он единственный обладал ключом к "нечто". Все это запечатлелось в моей памяти, хотя теперь для меня и составляет загадку, что же за "нечто" мы пытались отыскать. Заручившись моим неохотным согласием на свой план, Уоррен поднял катушку провода и подготовил аппараты. По его кивку я взял один из них и уселся на старинное выцветшее надгробие поблизости от только что вскрытого проема. Затем Уоррен пожал мне руку, взвалил на плечо катушку и исчез в этом неописуемом склепе. Какое-то время еще виднелось свечение его фонаря и слышалось шуршание провода, что он прокладывал за собой, но отсвет вскорости резко пропал -- по-видимому, из-за поворота каменной лестницы, -- а звук стих почти так же быстро. Я остался в одиночестве, хотя и связанным с неведомыми недрами посредством магических жил, чья изоляционная оболочка зеленела в пробивающихся лучах старой луны.
В уединенной тишине этого дряхлого и заброшенного города мертвых разум мой порождал леденящие кровь фантазии и иллюзии, и гротескные гробницы и монолиты словно бы обзаводились жуткой личностью, эдаким частичным сознанием. В темных уголках удушаемой сорными травами низины, казалось, таились некие аморфные тени, что вдруг проносились нечестивыми ритуальными процессиями мимо порталов истлевающих склепов в склоне -- тени, что никак не мог отбрасывать проглядывающий бледный лунный серп. Я беспрестанно смотрел в свете электрического фонаря на часы, с лихорадочным беспокойством вслушивался в телефонную трубку, однако на протяжении более четверти часа аппарат безмолвствовал. А затем из него раздалось едва различимое пощелкивание, и я сдавленным голосом позвал своего друга. Вопреки переполняющим меня дурным предчувствиям, я все-таки оказался не готов к словам, что пробились из этого сверхъестественного подземелья с интонацией куда более встревоженной и нетвердой, нежели мне когда-либо доводилось слышать от Харли Уоррена. Тот самый человек, что совсем недавно покинул меня с невероятным спокойствием, теперь отзывался из глубин дрожащим шепотом, пугавшим сильнее самого пронзительного крика:
-- Боже! Если бы ты только видел, что вижу я!
Меня не хватило на ответ. Разом лишившись дара речи, я только и был способен, что ждать. И исступленное шептание раздалось вновь:
-- Картер, это так ужасно... Чудовищно... Невообразимо!
На этот раз голос не подвел меня, и я излил в микрофон поток возбужденных вопросов. Объятый ужасом, я все повторял:
-- Уоррен, что там? Что там?
И снова послышался тенор моего друга, по-прежнему сиплый от страха, однако теперь и явственно исполненный отчаяния:
-- Картер, я не могу сказать! Это нечто совершенно немыслимое... Я просто не смею говорить об этом... Человек не может жить с таким знанием... Боже праведный! Подобное мне и не снилось!
Потом опять воцарилась тишина, нарушаемая лишь моими уже откровенно бессвязными расспросами дрожащим голосом. Наконец, Уоррен отозвался, на этот раз и вовсе в диком ужасе:
-- Картер! Ради всего святого, толкни плиту на место и убирайся отсюда, если можешь! Живо! Бросай вещи и беги прочь -- это твой единственный шанс! Делай как говорю, без всяких объяснений!
Я слышал его, однако только и был способен, что лихорадочно повторять вопросы. Меня окружали гробницы, тьма и тени, а внизу таилась некая угроза за пределами человеческого воображения. Однако мой друг находился в еще большей опасности, и сквозь ужас я ощущал неотчетливое негодование, что он считает меня способным бросить его при таких обстоятельствах. Опять щелчки, пауза и -- жалобный крик Уоррена:
-- Тикай отсюда! Ради бога, опрокинь плиту и тикай отсюда, Картер!
Нечто в мальчишеском словечке моего товарища, со всей очевидностью перепуганного до смерти, придало мне сил. Моментально придя к решению, я прокричал:
-- Уоррен, держись! Я спускаюсь!
Однако в ответ на предупреждение мой телефонный собеседник и вовсе сорвался на вопли полнейшего отчаяния:
-- Нет! Ты не понимаешь! Слишком поздно... И виноват лишь я один. Опусти назад плиту и беги! Больше ты уже ничего не сможешь поделать, и никто не сможет!
Его тон снова сменился -- стал гораздо спокойнее, словно от безысходного смирения. Лишь тревога за меня по-прежнему придавала ему звенящую напряженность:
-- Торопись! Пока не стало слишком поздно!
Я пытался не обращать на него внимания, пытался стряхнуть с себя удерживающий на месте паралич и выполнить обещание, броситься вниз на помощь другу. Однако следующий шепот Уоррена так и застал меня скованным абсолютным ужасом:
-- Картер... живее! Бесполезно... Ты должен уходить... Уж лучше один, чем двое... Плита...
Пауза, пощелкивание и снова его слабый голос:
-- Ну вот почти и все... Ты делаешь только хуже... Закрой эту проклятую лестницу и спасайся... Не теряй времени... Ну, бывай, Картер... Больше мы с тобой не увидимся.
А в следующее мгновение шепот Уоррена перерос в крик -- крик, постепенно поднявшийся до визга, исполненного ужасами веков...
-- Да будут прокляты эти адские твари... Легионы... Боже мой! Тикай! Тикай! Тикай!
После этого была лишь тишина. Не знаю, сколько нескончаемых эонов я ошеломленно сидел -- шептал, бормотал, звал, кричал в этот телефон. Снова и снова, на протяжении всех этих эонов, я шептал и бормотал, звал, кричал и орал:
-- Уоррен! Уоррен! Ответь! Ты слушаешь?
А потом для меня настал венец ужаса -- невероятного, немыслимого, едва ли дозволенного к упоминанию. Как я уже рассказал, словно бы целые эоны миновали с тех пор, как Уоррен выкрикнул свое последнее отчаянное предостережение, и теперь лишь мои собственные вопли нарушали омерзительную тишину. Однако спустя некоторое время в трубке вновь раздались щелчки, и я весь обратился в слух. И позвал снова:
-- Уоррен, ты слушаешь?
И услышал в ответ "нечто", после чего мой рассудок и погрузился в морок. Джентльмены, я вовсе не пытаюсь объяснить это "нечто" -- этот голос, -- и даже не отважусь подробно описать его, поскольку первые же слова лишили меня чувств и разверзли в моем сознании пустоту, поглотившую все до того самого момента, когда я пришел в себя в больнице. Скажем так, голос был низким. Глухим. Студенистым. Далеким. Потусторонним. Нечеловеческим. Бесплотным. Что еще сказать? Так закончилось мое приключение, и так заканчивается мое повествование. Я услышал этот голос -- и на этом все. Услышал, когда сидел парализованным на том неизвестном кладбище в низине, среди осыпающихся могильных плит и заваливающихся гробниц, буйной растительности и миазматических испарений. Услышал его изливающимся из глубочайших недр той проклятой вскрытой усыпальницы, пока созерцал танцы аморфных, трупоядных теней под треклятой старой луной. И вот что сказал этот голос:
-- ДУРЕНЬ, УОРРЕН МЕРТВ!
От переводчика
Рассказ "Показания Рэндольфа Картера" (The Statement of Randolph Carter) написан Лавкрафтом в декабре 1919 г. и впервые опубликован в The Vagrant, no. 13 (May 1920); pp. 41-48. Форма повествования по видимости представляет собой расшифровку фонозаписи -- на восковой диск, как можно предположить на основании времени создания рассказа -- или же стенограммы явственно не первых показаний героя произведения, данных на полицейском допросе.
В письме от 27 декабря 1919 г. Рейнхарту Кляйнеру (Rheinhart Kleiner,1892-1949), издателю-любителю, одно время даже занимавшему пост мирового судьи, Лавкрафт сообщает: "Я только что завершил рассказ ужасов под названием "Показания Рэндольфа Картера", основанный на моем настоящем сне..." Сон этот был навеян его профессиональной деятельностью: "Лавкрафт вел в письмах полемику с Лавмэном о рассказах ужасов и в начале декабря получил от него письмо на эту тему. В ту же ночь ему приснился кошмар, в котором он вместе с Лавмэном выполнял ночью некую загадочную миссию." (Л. Спрэг де Камп, Лавкрафт: Биография, Санкт-Петербург, Амфора, 2008; стр. 184)
В чем бы ни заключалась эта литературная полемика, "Показания Рэндольфа Картера" служат наглядным примером лавкрафтовского видения рассказа ужаса, главное в котором отнюдь не продуманность и внятность сюжета, но сама атмосфера страха. И вправду, в ночном кошмаре логика едва ли имеет значение, главное в нем -- ощущения и переживания. Потому цель экспедиции двух оккультистов толком и не объясняется, лишь туманно сводится к "древней книге, написанной непостижимыми символами", и читателю только и остается предположить, что намерения кощунственных исследователей были неким образом связаны с не подверженными гниению тысячелетними трупами, о которых с упоением распространялся второй герой рассказа -- Харли Уоррен.
Его прообразом, пускай и весьма символическим, и послужил более чем реальный друг Лавкрафта Сэмюэль Лавмэн (Samuel E. Loveman, 1887-1976), поэт, писатель и драматург (интересно, что схожая история связывает Лавмэна и с другим лавкрафтовским произведением -- стихотворением в прозе "Ньярлатхотеп", написанным почти через год, в начале ноября 1920 г., и опубликованным в The United Amateur, vol. 20, 2 (Nov. 1920), pp. 19-21). В своем более позднем рассказе "Через врата серебряного ключа" (Through the Gates of the Silver Key), написанном с октябрь 1932 г. по апрель 1933 в соавторстве с беллетристом и бывшим военным Эдгаром Хоффманом Прайсом (Edgar Hoffmann Price, 1898-1988) и впервые опубликованном в Weird Tales, vol. 24, no. 1 (July 1934); pp. 60-85, Лавкрафт приводит некоторые подробности об Уоррене: "Он [Рэндольф Картер] был тесно связан с Харли Уорреном, мистиком из Южной Каролины, чьи исследования первичного языка наакаль гималайских жрецов привели к столь ужасающей развязке." Каковы бы ни были лингвистические заслуги южанина, в "Показаниях" он предстает личностью скорее зловещей.
Кстати, "Через врата серебряного ключа" проливает и свет на "непостижимые символы" из книги, сгинувшей с Уорреном в подземелье: "Память подсказывает мне, что эти символы на пергаменте -- обратите внимание, как значки словно бы свисают с горизонтальных черт над словами -- больше всего похожи на письмена в книге, которой некогда обладал бедняга Харли Уоррен." Что ж, для далеких от лингвистики людей индийское письмо деванагари и впрямь состоит из "непостижимых символов". Откуда в Индии было известно о зловещей гробнице во Флориде -- а именно там в действительности и располагается Большое Кипарисовое болото, часть которого ныне входит в состав одноименного национального заказника, -- вопрос не столько истории, сколько мистики.
Непосредственно же рассказчик, Рэндольф Картер, впоследствии появляется в нескольких других произведениях Лавкрафта -- в одних в качестве главного героя (например, в цитировавшемся выше "Через врата серебряного ключа"), в других лишь упоминается -- и общепризнанно служит альтер эго самого писателя. Впрочем, в "Показаниях Рэндольфа Картера" на первое, понятное дело, пока еще ничто не указывает, а о втором только и можно догадаться, что исходя из сновиденческой основы рассказа. Действительно, будущее Картера так и остается под вопросом, ведь ввиду невнятности -- а следовательно, и сомнительности -- данных им показаний вероятность того, что его "посадят в тюрьму или казнят" за убийство Харли Уоррена, представляется, увы, довольно высокой. Как личность же он практически и не раскрывается, и о нем только и известно, что он сущий "комок нервов", человек весьма впечатлительный и поддающийся влиянию других, однако способный и к проявлению храбрости -- в общем, на момент создания рассказа это был типичнейший лавкрафтовский персонаж, связанный с автором лишь повествованием от первого лица. Скорее всего, на то время Лавкрафт и не задумывался о возвращении к этому герою, но впоследствии в цикле произведений о Картере "Показания" хронологически сместятся на второе место -- первое отойдет повести "Сновиденческие поиски Кадафа Неведомого" (The Dream-Quest of Unknown Kadath), написанной осенью 1926 - 22 января 1927 и впервые опубликованной лишь посмертно в Beyond the Wall of Sleep, Sauk City, WI: Arkham House, 1943, 76-134 (см. An H. P. Lovecraft Encyclopedia, by S. T. Joshi and David E. Schultz, Westport, CT: Greenwood Press, 2001; p. 245).