Помнящий Иван Иванович : другие произведения.

Вторая попытка часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Попадание из 2020 в 1964 год. Но - нормальное попадание, живое, без придуманных жупелов.

  ВТОРАЯ ПОПЫТКА
  
  
  
  Рождение чт 14.05.64
  
  Славка помнил, что он - Славка, но как-то нетвердо. И чем дальше - тем больше начинал в этом сомневаться. Странное окостенение прошло, шея уже кое-как ворочалась, и он не без удивления обозревал вроде бы свои, но совершенно чужие, большие руки с непонятным шрамом и ноги в военных штанах (как их? галифе?) заправленных в не первой свежести сапоги. В солдаты записался?!
  
  Нет, это таки не он. Не Вячеслав Григорьевич Кутузов, толстяк предпенсионного возраста, а некто совсем другой - молодой и не похожий ни в чем. Переселение душ? (Может я помер?) Ну а чем еще можно это объяснить?
  
  Славка (или не Славка?) всмотрелся в мокрый от моросящего дождя постамент памятника рядом со скамейкой. Изображение было мутным, переливалось от капель, но Вячеслава Григорьевича там не было точно. Был какой-то дылда с узким лицом, оттопыренным ухом и, кажется, наголо бритый. "Лошадиная какая-то рожа", - с грустью подумал Славка, начиная понемногу наводить резкость на окружающее.
  
  Вокзал. Кусты. Скамейка. Памятник. Попробуем поднять голову - кому? Ага, всесоюзному старосте. Знакомо. Калинин? То есть Тверь? Но почему вокруг всё запущено, грязно, не так, как он это помнит? Паровоз. С вагонами! Поезд!!! Я что, вернулся в прошлое???
  
  Продвинутый Вячеслав Григорьевич много читал про "попаданцев", и - что греха таить - сам временами мечтал вернуться в советское прошлое, где всё было просто и ясно, но... Так?
  
  Славка потряс головой. О! Он уже может трясти головой. Это хорошо. Оцепенение кажется уже почти прошло. Надо попробовать встать. Встал, придерживаясь за скамейку, сделал пару шагов... Это хорошо. И что Тверь (тьфу, - Калинин) - это тоже хорошо. Почти родной город.
  
  Собственно, а почему родной? Родной ли? Вообще - где я и почему? Мистификация? Галлюцинация? Или всё взаправду?
  
  Внезапно страшно захотелось выпить. Или пожрать. Или хотя бы закурить. Славка открыл стоящий у ног чемодан, смутно предполагая, что это наверно таки его чемодан, не чужой. Одежда. Письма. Дембельский альбом. О! Дембель? Больше ничего. А в карманах? Бумажки, семечки. Помятая пачка "Севера"...
  
  Документы! В клеенчатом мешочке. Помнится, бабушка тоже так их хранила. Паспорт. Сергеев Вячеслав Ильич, 1942 года рождения... Эва как... Ну ладно хоть Вячеслав. Тёзка. Родился. Прописан. Выписан. Томская область, пгт... и не выговоришь. Военник. Уволен со срочной службы в запас по приказу от... 1964 года...
  
  Шестьдесят четвертого. Дембельский альбом. Сапоги. Значит сейчас 1964 год???
  
  -- Что документы мочим, гражданин? - хмуро раздалось над ухом. - Предъявим, кстати.
  
  Мрачный сержант был толст и сух - явно сидел где-то под крышей, а сейчас зачем-то вылез под дождь. И наверно поэтому был недоволен.
  
  -- Тут пассажиры говорят - сидит человек, долго сидит, не шевелится. То ли пьяный, то ли поплохело. Пили? - сержант принюхался, но оказался явно разочарован. - Шли бы хоть под крышу.
  
  -- Да я... прикемарил малость, - выдавил Славка. (Господи, что за голос???)
  
  -- В гости приехали? Или работать? Или еще что? - сержант продолжал лениво изучать документы.
  
  -- Работать... И учиться... (Нет, ну это не голос, это какой-то скрежет.)
  
  -- Ну так идите работайте. Или учитесь. - сержант невесело хохотнул и отдал документы. - Что на вокзале-то сидеть?
  
  На вокзале. Да. На вокзале. Я наверно приехал откуда-то. Должен быть билет. Так. Вот. Из Томска до Москвы, из Москвы до Калинина. Да. 14 мая 1964 года. Свеженькие.
  
  Славка сложил документы в мешочек, сунул за пазуху, и, прихватив чемодан, двинулся за сержантом в сторону здания вокзала. В кармане он нашел какие-то монеты, бумажки, - надо бы что-то кинуть в брюхо, которое давно уже требовало к себе внимания.
  
  Вообще, ощущения были довольно странными. Будто Славку совершенно голого, и полностью отформатированного, вплоть до содержимого желудка, взяли - и бросили куда-то на необитаемый, совершенно неизвестный остров. Вроде бы и не необитаемый, и вполне известный - в Твери Славка прожил львиную долю своей жизни, - но всё равно какой-то... не такой. И даже не такой, каким он помнил Калинин со времён своего детства. Или просто взгляд был другим, детским?
  
  А зал ожидания был все таким же. Нет, конечно другим, и люди другие, и людей больше. Но и буфет был на своем "вечном" месте, и газетные ларьки именно там, где он их помнил. Разве что борьбой с курением и алкоголизмом здесь еще не пахло: мужики безбоязненно принимали по "стописят", многие курили, правда ближе к дверям.
  
  "Стописят" Славка не стал. Взял пару каких-то пирожков, не интересуясь начинкой, и, подумав, что не лишне было бы просветиться насчет того, что делается вокруг, направился за газетой.
  
  -- Все разобрали. Есть только "Правда" вчерашняя. Будете брать?
  
  -- Буду, - вздохнул Славка. (А вот это уже знакомо.)
  
  "Трудящиеся отмечают 19-летие Победы ударным трудом", "Авиакатастрофа в США", "Никита Сергеевич Хрущев уверен, что..." - Так. Никита еще у власти. Когда ж его скинули? Вроде осенью? И - да, это не мистификация. Это похоже на правду. Что ж делать-то?
  
  -- Газеты читаем? Правильно! - рядом опять возник толстый сержант, уже изрядно подобревший, и, судя по всему, от "стописят" не отказавшийся. - Жильем не интересуетесь на первое время?
  
  Жильем? Да! Надо ж где-то жить. Я ж как бы нездешний. Это хорошо. Это нужно. Это правильно.
  
  -- А что, есть варианты? - Славка уже начал было привыкать к своему новому голосу.
  
  -- Да сестра у меня квартирантов ищет. - понизил голос сержант. - И недорого. Могу адресок дать и объяснить, как проехать.
  
  Славка чуть было не брякнул, что, мол, "сам найдет, объяснять не надо", но успел сдержаться и, изображая благодарность, выслушал, как добраться до улицы Орджоникидзе, где вообще-то он прожил много лет. Но - в той жизни.
  
  Этот термин как-то вдруг родился и Славки в голове, и застрял накрепко. "В той жизни." Да, в той, в другой. Где был Вячеслав Григорьевич, смотрел 200 программ цифрового телевидения, шарился по интернету, разогревал полуфабрикаты в микроволновке, и ездил в Москву на "Сапсане", а не на паровозе. (Кстати, любопытно, - а электрички уже пустили? Или дизель еще ходит?)
  
  Славка чавкал сапогами по весенней вокзальной грязи, и начинал всё глубже и глубже осознавать произошедшее.
  
  А жена? А дети? А внуки? - Нет беспокоиться за них нечего, но - а они? Наверно же беспокоятся? Как я там? Я там исчез? Или и вправду умер? Или я там же, как и был, а это просто параллельный мир? И вообще - это ж получается, что я их больше никогда и не увижу?
  
  Это был удар. Не для Славки конечно, но - для Вячеслава Григорьевича. Не сказать, что его семейная жизнь была пронизана любовью и заботой, ему вообще казалось, что всё это - привычка и не более, но от понимания того, что этого больше не будет, - вообще, никогда, - защемило где-то внутри. Это надо пережить. Пережить, переварить и принять. Наверное, теперь уже именно Славке, а не Вячеславу Григорьевичу. Потому что Вячеслава Григорьевича уже нет. Есть Славка. Славка Сергеев. Дембель. Долговязый пацан с мерзким голосом. И это тоже надо принять.
  
  
  Дом
  
  Танька - сестра толстого сержанта - оказалась совсем не толстой, вроде братца, а - так, в меру пухленькой и вполне даже привлекательной. Да и возрастом вполне симпатичной - где-то около тридцати. Муж у нее был, да сплыл, куда именно - осталось непонятным, детьми не обзавелась - по той же, неизвестной причине, так что в довольно большом доме жила она одна. Сберегая одну комнату для набегов братца-сержанта, периодически прячущегося от стервы-жены, и сдавая другую эпизодическим квартирантам, которых, правда, было не густо.
  
  В доме, несмотря на его размеры, тоже было не густо. По словам сестренки "воровать братец не умел", а сама она работала простой медсестрой, что давало дохода немного, а времени для преумножения хозяйства, оставляло и еще меньше. Поэтому и сам дом имел вид довольно обшарпанный, что снаружи, что внутри, а участок вообще вызывал печаль. Особенно сейчас, в мае, когда принято всё чистить, мусор жечь, а деревья белить. Деревья побелены не были, и довольно серо, хоть и в брызгах молодых листьев, возвышались над неубранной прошлогодней листвой и прочим хозяйским и бесхозным хламом.
  
  Всю эту информацию Славка впитал во время "праздничного" обеда, устроенного явно обрадованной наличием нового квартиранта хозяйкой прямо на улице, под пристроенным к дому хлипким навесом, именуемым ею то "летней кухней, то "летней верандой". Чувствовалось, что разницы между этими понятиями она особо не видит. Обед, правда, показался Славке и вправду если не праздничным, то близко к этому: тушеная картошка с каким-то мясом, и множество домашних солений, который Вячеслав Григорьевич весьма жаловал, да и Славка, кажется, тоже вполне одобрял.
  
  От "стопочки" он отказался, что вызвало еще большее умиление хозяйки, наелся от пуза, и не мог дождаться минуты, когда, наконец Танька убежит, как давно уже обещала, к подруге, а он останется наедине с собой, со своими мыслями, и со своими пожитками, - надо же наконец понять, кто такой Славка, что он, откуда, и что вообще делать с ним, в его шкуре Вячеславу Григорьевичу.
  
  Но - не довелось. Хоть Танька, стуча стоптанными каблуками, и убежала в морось, но, едва добравшись до дивана в теперь уже временно "своей" комнате, Славка вульгарно уснул. Не высыпался ли он до этого, или это потрясения сыграли свою роль, но - сел и отключился. Наглухо. Что ж, сон лечит...
  
  Проснулся он уже к вечеру. Интересное состояние: если днем он ощущал себя примерно наполовину Славкой, а наполовину Вячеславом Григорьевичем, то теперь Славка стал заметно брать верх. Может быть, сработала давно выработанная привычка из "той жизни": сначала думать, "что делать", и лишь потом, если будет время, разбираться "кто виноват". Вот и сейчас мысли о прошлом, о семье, о детях, вроде бы столь сильно тревожившие несколько часов назад, стали будто бы уходить куда-то в глубины сознания, уступая место вопросам деловым и в чем-то прагматичным.
  
  Славка вновь, теперь уже без спешки, открыл чемодан, и начал выкладывать на стол вещи. Одежда - понятно. Дембельский альбом - подождет, потом посмотрим. Бритва - станок, это хорошо, а то опасной никогда не пользовался, а электрических наверно еще и нет. Ложка, кружка - наверно еще с армии, тоже пригодятся. Кеды - тоже не лишне, можно дома ходить. Письма...
  
  Из писем, которые были только от мамы, Славка узнал, что в пгт с непроизносимым названием он прожил всю свою жизнь, что в школе учился плохо, а после неё год до армии "лоботрясничал", что есть у него намного старшая сестра, которая замужем, работает "на Северах" и регулярно "шлёт деньги", что маму его зовут Тамарой Николаевной, и что работает она на фабрике, причем даже небольшим начальником, и что отец его умер много лет назад. Писем от невесты, или вообще от какой-либо девушки Славка не обнаружил. Из чего сделал вывод, что таковой и не было. И слава богу, а то страдать начнет, или, упаси господи, ещё и искать, - а он её и признать-то не сможет. В общем, дома (дома? уже "дома"?) всё нормально, и беспокоиться на эту тему не стоит. Надо только время от времени писать письма. Обратный адрес есть. А почерк... Узнать бы свой прежний почерк... Или почерк может и измениться? Ладно, разберемся.
  
  Теперь - документы. Из клеенчатого мешочка. Пора изучить их повнимательнее. Паспорт - ну, понятно. Выписался, все в порядке. Теперь надо прописываться, а то с этим вроде бы сейчас строго. Военник. Специальность - телефонист. Прекрасно. Знать бы как синусоида в провод вписывается, - какой уж тут телефонист? Номер в/ч - ничего не говорит. Хоть где я служил-то? Комсомольский билет - ну да, а как же! Профсоюзный. Тоже понятно. Свидетельство о рождении, аттестат. Ну хоть 10 классов закончил - это я молодец. А больше ничего. Ну понятно, раз лоботрясничал.
  
  Деньги! О! Это важно. Пять четвертных и аккредитив на 550 рублей. Интересно, это я в армии заработал или мать дала? Наверно всё-таки мать, в армии вроде бы какие-то копейки платили. Почти 700 рублей, если и по карманам сосчитать. Это прекрасно. Это вроде бы штук пять месячных зарплат по тем деньгам. Или уже по "этим"? Ну, в общем, хватит, главное - не растранжирить. Завтра же прописаться у Таньки, завести сберкнижку, положить туда деньги, и искать работу. Только вот какую работу?
  
  Вячеслав Григорьевич мог водить машину (но у Славки прав не обнаружилось), настраивать компьютеры (которых еще лет 30 не будет), ну и малость писать, ибо перебивался он одно время и работой в пресс-службах. Старое, советское его образование давно забылось, да и документов тому, ясное дело, не было. Ну, а с телефонами, в которых вроде бы должен быть специалистом Славка, он дела не имел вообще никогда, разве что как вульгарный пользователь. Печальная перспектива. Никто и ничто. Пустота. Хреново, когда ничего не умеешь делать руками.
  
  Впрочем, почему ничего? Во-первых, можно таки получить права. Только надо узнать, как это сейчас делается. Во-вторых, а то, что делал по дому? Электрика там всякая, мелкий ремонт, сантехника? Даже ведь подрабатывал сантехником в 90-е. Вспомнить что ли? Да там вроде бы и квартиру служебную дают. А - дают ли сейчас?
  
  В хозяйской комнате гнусно заорал будильник. Славка не сразу понял, что старому, механическому будильнику, заведенному на полседьмого, все равно когда звонить - утром или вечером. Чертыхаясь, он побрел его выключать и случайно заметил то, что до этого как-то ускользнуло от его внимания - керосиновые лампы. Их было штук шесть на полке в коридоре, и ещё штуки три в самой комнате. Нет, запах керосина Славка ощутил сразу - тут вся улица была им пропитана, да и керосинки успел оценить еще на "летней веранде", но вот лампы... Однако, нет - с потолка свисают электрические лампочки, у хозяйки - абажур, на стенах проводка, даже выключатели почти привычные.
  
  А проводка-то явно новая, - Славка потрогал витые провода. Они даже не успели запылиться.
  
  -- Любуетесь? - Танька как-то неслышно образовалась в дверях, и не скрывая гордости смотрела, как Славка "гладит" рукой проводку. - Вот только вчера, только вчера нам свет провели, а сегодня как раз и вы. Повезло. А со светом так хорошо, так хорошо! - не переставая тарахтеть, хозяйка щелкнула выключателем.
  
  Хорошо-то хорошо, - подумал Славка, - а лампочка-то дохлая, ватт 20 наверно всего:
  
  -- Настольную лампу надо купить.
  
  -- Все купим, теперь все купим, и Витька-брат поможет. И торшер надо, и радиолу. А то у нас только точка на кухне, ну ничего интересного.
  
  -- А что в радиоле интересного? Уж тогда телевизор надо.
  
  -- Ой, телевизор... Дорогие они. Мы к соседям смотреть ходим иногда. И вы ходите, они всех пускают. У нас тут пока в округе только один телевизор, они летом его даже в окно по вечерам выставляют, если тепло.
  
  Приехали. Ну вот. И телевизора нет. Сколько они в середине 60-х? Рублей наверно 300-400? Половина сбережений. Нет, обойдемся. Да, в общем-то, и что там смотреть, особенно сейчас? Две программы в день?
  
  Танька уже хлопотала в "кухне" - закутке рядом с печью, со столом, уставленным какими-то керосинками, керогазами, примусами и прочими малознакомыми Славке атрибутами, впрочем - вполне понятного функционала.
  
  -- Давайте чаю попьем. Сами-то небось и не догадались согреть? И вот еще. Вы кушать-то где собираетесь? Могу и я готовить. Тогда к пятерке за постой еще червончик накиньте. Но всё тогда с меня. Ну - или пятерочку, но продукты пополам покупаем. Устроит? И вообще, вы надолго?
  
  -- Наверно надолго, - вздохнул Славка. - А насчет еды... Да, давайте червончик. Так проще будет.
  
  
  Утро пт 15.05.64
  
  Славка спал долго и крепко. Наверно он всегда спал долго и крепко, но Вячеслава Григорьевича это несколько удивило, - он-то и вообще маялся со сном, а на новом месте - так и тем более. Но всё же Славка вытеснял его всё больше и больше. Вот и вечером, он уснул далеко не сразу, - то ли ждал, что пухлястенькая (как она сама себя называла) хозяйка почтит его своим вниманием, то ли даже намереваясь почтить её вниманием самому. Но - как-то задремалось, заспалось. Хотя, даже падая в сон, Славка слышал скрипы за стенкой, - видно Танька тоже не спала. И, может быть, тоже ждала?
  
  Рано утром она убежала на работу, Славка слышал гнусный ор будильника, вроде бы слышал и хлопок входной двери. Когда он проснулся, в доме уже никого не было. Зажигать примус, как советовала хозяйка, Славка не рискнул. И почти час ждал, пока чайник согреется на керосинке - хоть немного ему знакомой. В результате, когда он взглянул на часы, выходя из дома, те показывали без малого одиннадцать.
  
  Впрочем, выйти с первого раза Славке тоже не удалось. На пороге он буквально столкнулся с почтальоном - мужчиной средних лет без руки и без глаза.
  
  -- А ты кто Таньке будешь? Жених или квартирант?
  
  -- Квартирант.
  
  -- А, ну ладно. Передай ей. - почтальон сунул в руки Славке пару газет и какое-то казенное письмо. -- А то смотри, - женись, она девка хорошая...
  
  Почтальон развернулся и пошагал дальше по улице. Славка хотел было спросить, где это его так, но слова застряли в горле: он понял, где. Это же 1964 год! Всего 19 лет с тех пор, как кончилась война. Этот мужик средних лет - ветеран. Тот ветеран, который еще не называется так, и которому там, в "той жизни" будет под сотню! А сейчас они именно такие - "средних лет". Без рук, без ног, с орденами на груди и с осколками в теле. Их много, и они еще все помнят. Они там были. Они знают, чего стоило всё то, что сегодня вокруг.
  
  Это тоже был удар. Вячеславу Григорьевичу как-то не приходилось задумываться об этом, а детские воспоминания обошли эту тему стороной - что взять с ребенка? А тут вон оно - ветераны, которые еще не ветераны. И Славка почувствовал себя... нет, не ущербным, но каким-то второсортным, что ли, по сравнению с этими людьми. Слишком "мирным", слишком мало знающим и еще меньше понимающим. И еще больше захотелось скинуть с себя эту военную форму, которой, казалось, он был просто недостоин. Одеться в обычное, в штатское, в цивильное, даже внешне превратиться в "штафирку", кем он и ощущал себя на самом деле.
  
  Нет, носить, точнее донашивать военную форму "на гражданке" сейчас считалось делом вполне нормальным, естественным - Славка еще вчера, трясясь в автобусе, видел немало таких людей. И вроде бы даже решил последовать их примеру, хотя бы чтобы не тратить зря деньги. Впрочем, он тогда еще не знал ни про четвертные в мешочке, ни про аккредитив. - Да, надо одеться.
  
  Славка запер дверь, сунул ключ под порог, как и просила Танька, и тронулся уже знакомой дорогой к автобусной остановке. Вот с транспортом у него пока проблемы. Город-то он (точнее Вячеслав Григорьевич) помнит, а все маршруты менялись столько раз, что сейчас и не разобраться. Трамвай сюда еще не ходит, хотя вроде бы уже пути ведут. Троллейбусов нет вообще. Автобусы, автобусы, - а он в своем детстве, помнится, их не любил и почти на них не ездил.
  
  Сам город, конечно, выглядел тоже предельно непривычно, но к этому Славка был уже готов. Вот - приближаются к танькиному дому новостройки. Виднеются сразу четыре... нет - пять "коробок" с возвышающимися над ними кранами. Вот уже явно выселенные дома, - значит стройка скоро развернется и тут. Впрочем, до Таньки это дойдет не скоро. "Лет через пять, не раньше" - как сказал ей брат, "а уж он-то знает".
  
  Снова проснулся Вячеслав Григорьевич, на этот раз ностальгирующий. Славка вроде бы поставил себе маленькую, быструю, вполне простую задачу: купить рубашку, куртку, брюки и ботинки. И всё. Но Вячеславу Григорьевичу вдруг захотелось просто пройтись по местам своего детства, - по тем улицам, тем дворам, где он бывал, жил в эти или почти в эти годы. В Калинин он переехал в 1969, но до этого его каждый год привозили сюда к бабушке... К бабушке...
  
  А ведь она еще жива! Она здесь! Зайти, увидеть? - Об этом он как-то не подумал. Вновь всплыло сомнение, - что это за мир? Параллельный или всё тот же? Есть ли в этом мире маленький, четырехлетний Вячеслав Григорьевич и все его родные? Так ли с ними всё, как было у него? Что будет, если он с ними встретится? - Вспомнился сразу и "Эффект бабочки", - не наломать бы дров...
  
  Нет уж. Не надо. А может и вообще уехать из этого города? Чтобы никак не пересекаться. Впрочем - запас времени есть, еще целых пять лет... Славка вышел на остановку раньше запланированного, чтобы даже не видеть того дома, где Вячеслав Григорьевич провел свое детство. Впрочем, оно и лучше. А не пройтись ли мне по Кооперативному, да по Урицкого? Не посмотреть ли, как оно было?
  
  Насколько помнил Вячеслав Григорьевич, главной перестройкой (в хорошем смысле) советских времен в городе было превращение узенького и убогого Кооперативного переулка в главную магистраль города - Тверской проспект. После чего прежняя главная магистраль - улица Урицкого - сначала лишилась трамваев, а затем и транспорта вообще, превратившись в этакий местный "Арбат". Вячеслав Григорьевич часто вспоминал об этом в "той жизни", приводя такую стройку в пример того, что можно было сделать при социализме, и чего никогда не сделать в "новые времена".
  
  Вот и он, Кооперативный переулок. Ага. Именно переулок. Заставленная убогими ларьками площадка перед магазином "Динамо", поповский дом рядом с не действующим, разумеется, храмом. В доме, помнится, были овощной и парфюмерный магазины. Из парфюмерного разило так, что можно было ощутить на улице. Ну ка, проверим.
  
  И правда, разит. Но тогда вроде бы разило больше. Или просто детский нос более чувствительный? Идем дальше. Огромная площадь перед Универмагом. С лавочками и фонтаном. Потом ее снесут, а Универмаг превратится в Детский мир. Длинный желтый одноэтажный барак на месте будущей городской библиотеки. Халупы на окружающих улочках - их еще долго не снесут. А вот и те здания, что скоро будут стоять прямо на проспекте - сейчас они еще закрыты старыми домами и домиками, которым осталось лет 6-8, не больше. А вот и школа. Прямо на берегу Тьмаки. И дальше, вдоль берега, уже просто тропинка. И никто еще не знает, что скоро русло реки сдвинут, здесь проложат прямой, как стрела, проспект, а всех этих лачуг со сваливающимися к реке огородами, просто не будет. И керосинки той тоже не будет. И много чего еще...
  
  Внезапно Славка понял, что знает много больше того, что знают окружающие. И что это знание может ему неслабо помочь где-то в будущем, если, конечно, доживет, и если всё будет идти так, как шло раньше. А ну-ка, поднапрягись, Вячеслав Григорьевич, вспоминай! Когда вклады обнулили? в 89-м? А дефолт когда был? В 98-м? А когда наши португальцам продули 1:7? А Брежнев когда умер? В 82-м? - Надо всё срочно записать! Пока не забыл! Где-то тут была почта...
  
  На почте тетрадки не оказалось. Были только бланки квитанций, телеграмм, да молодая симпатичная сотрудница, по виду - чуть ли не сразу после школы. И ни одного посетителя! В небольшой комнате старого деревянного дома царил запах сургуча, на столе валялись перьевые школьные ручки, а на чернильнице восседали две мухи. Телеграмму что ли дать матери, что доехал и устроился? Тьфу, - Славкиной матери. Ну да, матери. Зато в телеграмме и почерка не видно будет.
  
  Хорошо, что адрес запомнил. (Или это славкина память проснулась?) Он взял бланк и начал кое-как царапать пером: "Приехал устроился нормально. Пиши Калинин, главпочтамт до востребования. Слава." Он чуть было не написал "Тверь", вовремя остановил себя, и на всякий случай спросил у сотрудницы: "А главпочтамт - это где?"
  
  -- На Советской площади. Старое такое здание, с часами. А вы из армии?
  
  -- Из армии, - буркнул Славка, подавляя в себе желание тут же закрутить с этой сотрудницей. Что-то молодые гены, да наверное еще и после армейской "голодовки", явно начинали переть наружу. А Вячеславу Григорьевичу это почему-то нравилось не сильно. Поэтому он, наперекор генам, продолжать беседу не стал, расплатился какой-то мелочью и чуть ли не выпрыгнул наружу.
  
  Шоппинг
  
  Улица Урицкого, на этот момент главная улица города. Вот она. Магазины, грохочущие по середине улицы трамваи, редкие машины, и довольно много людей. "Много" - ухмыльнулся про себя Вячеслав Григорьевич. Разве это много? Вот в той жизни было много. А сейчас... Все ж на работе. Здесь, на Урицкого, - да, побольше. Наверно и время отпусков наступило.
  
  Одеты люди были кто как. Не в том смысле, что плохо, а в том, что совершенно по-разному. Кто-то с претензией на моду и даже на лоск, а кто-то обыкновенно, буквально что под руку попадется. А вон одна дама средних лет нырнула в булочную наверно как была дома - в халате и тапочках. Чувствовалось, что внешности здесь уделяется отнюдь не первостепенное внимание. Причем и мужчинами и женщинами. Ну разве что молодые девчонки, как всегда, стараются "причепуриться". Откуда кстати это выражение? Вроде бы из какого-то кино. Которое, может быть, еще и не вышло.
  
  Эх, вспомнить бы, что сейчас за времена. Что вышло, а что нет, что будет и когда, - интернет бы сюда, погуглить... За этими мыслями Славка и не заметил, как вышел к Волге. Зелень, зелень, кругом зелень. Широкие тротуары, цветы, на реке, несмотря не самую теплую погоду, десятки лодок. Впрочем, сегодня же пятница. Почти выходной. Или не почти? А на пятидневку уже перешли или нет? - Ну вот, опять...
  
  Взгляд Славки упал на вывеску с надписью "Парикмахерская". Надо бы в магазине бритвы посмотреть - электрическую бы. Или прямо сейчас побриться? Вроде еще бреют в парикмахерских, не боятся всяких СПИДов...
  
  Парикмахерская, как и почта, была пуста. Кажется, с кем-то работали в дамском зале, а работники мужского, два почтенных старичка, играли в углу в шашки. Появление посетителя их скорее раздосадовало.
  
  "Что желаете?" - один из шашистов накинул на Славку отнюдь не идеальную простыню. А тот, впервые за эти сутки, сумел наконец рассмотреть себя в зеркало, а не в мокрую мраморную доску. На него смотрело молодое, но какое-то пожеванное лицо, с какими-то то ли шрамиками, то ли точками на левой щеке. Не лошадиное - слава богу, в общем даже терпимое. Ухо левое оттопырено - это портит. Пострижен не наголо, а ежиком - это он уже понял осязательно. Маленькая родинка под носом. Или просто прилипло что-то?
  
  -- Бриться. - Славка не обнаружил в зеркале ничего иного, требующего правки. А вот бритву надо посмотреть, да. С опасной бритвой он управляться даже не пробовал, и откровенно её побаивался, станок конечно пользовал, но - другой станок. Не нынешние, которые со вставными лезвиями. Ну, должны наверно уже выпускать электрические. Какие там они были? "Харьков"? А больше и не помню. Впрочем, какая сейчас разница?
  
  Парикмахер сделал всё быстро и молча, явно стремясь как можно скорее продолжить партию. Славка (или Вячеслав Григорьевич?) не успел даже как следует погрузиться в раздумья и воспоминания. Благоухающий "Шипром", он оказался за дверью, где едва не был сбит стайкой пацанов на велосипедах. Впрочем, не он один. Какая-то бабка, размахивая авоськой, визгливо кричала им вслед: "Почему не в школе? Хулиганы!" - "Мы во вторую смену" - донеслось уже издалека. "Врут поди, - вздохнула бабка, - Совсем распустилась молодёжь".
  
  "Ты ещё "ту" молодёжь не видела" - мелькнуло в голове Вячеслава Григорьевича. Но тут же уступило место Славкиному прагматизму: "Я до магазина доберусь сегодня или нет?". Точнее - до магазинов, тут уж сказал своё слово и Вячеслав Григорьевич, которого тянуло проверить свои детские впечатления об этом, в силу возраста, золотом для него времени.
  
  Колбаса в магазинах таки была. Да. Даже в молочном. И вообще название магазина мало говорило о его ассортименте, скорее лишь отражало главное. В овощном можно было купить селедку, в молочном - колбасу, а в мясном - макароны. Примерно так, как и помнилось. Примерно такими же были и очереди. Небольшие, благо на дворе день, но громкие и склочные. Наверно не только квартирный вопрос испортил людей, но и они, очереди. Если на улице все были доброжелательны и заинтересованы, то в очереди царствовало "Вас здесь не стояло" и "Чаво пихаетесь?". Не хватало разве что "Отлезь, гнида", но наверняка в "часы пик" бывало и это.
  
  Промтоварные магазины Вячеслава Григорьевича тоже не удивили, - ни ассортиментом, ни сервисом. Скорее, он лишь уточнял для себя, что сейчас есть, чего еще (или уже) нет, и что почем. Телевизоры - да, не по карману. От 200 рублей и выше. Патефоны от 30, а вот электрофоны уже вдвое дороже. Ну что ж, электричество пока есть не у всех, - можно считать роскошью. Электробритва - почти 50, причем только одна, неизвестного названия и очевидно популярностью не пользующаяся. "А "Харьков" есть?" - "Нет, они редко бывают, заходите в конце месяца, может будут..."
  
  В Универмаге народа почти не было, но и продавцов тоже. То есть где-то они несомненно присутствовали, Славка их ощущал кожей и даже вроде бы слышал отголоски их разговоров, но дозваться не смог. Поэтому, помня детство и юность Вячеслава Григорьевича, надрываться не стал, выбрал что-то более подходящее для своих планов и понес в примерочную. Продавщица материализовалась тут же: "А вы, собственно, куда?" - "Как куда? Мерять" - "А, ну идите. А что ж не позвали? Мало ли, может вы унести хотите не расплатившись?" Продавщица была будто с иллюстрации журнала "Крокодил": круглая, напудренная, с "бараном" на голове, и вся в золоте. Сразу же вспомнился анекдот про психушку: "Пригласите рубщика мяса из гастронома. - Да какой он рубщик, это у него мания величия. На самом деле он профессор."
  
  К новым своим размерам Славка (Вячеслав Григорьевич?) приспособился не сразу. Шутка ли! В той жизни он был почти колобком, а в этой - откровенной жердью. Так что мерять пришлось несколько раз, но всё же нечто похожее на то, что требовалось, Славка купил. Именно их: брюки, рубашку, какую-то куртку рабочего образца, призванную выступить в роли ветровки, и ботинки на весну-лето. К удивлению, из пяти наличествующих четвертных оказался истрачен только один, да и то не полностью. А Славка-то побаивался, что наличных денег не хватит, а аккредитив еще нужно положить в сберкассу. А чтобы положить, нужна прописка, а прописки еще нет, и будет она не раньше понедельника. Так сказала вчера Танька, унося и пятерку за постой, и червонец за харчи, и паспорт для прописки.
  
  Пакетов в магазине не давали - за их отсутствием в принципе. Ну не дошла еще промышленность до производства пакетов, а торговля - до их бесплатной раздачи. Тащить коробку и свертки в руках было не слишком удобно, поэтому, покурив у входа, Славка счел за благо вернуться и прикупить еще сумку, - вроде пакета, но большую, матерчатую. Даже слишком большую, но других не было, - кроме неё на полках присутствовали или авоськи в дырочку, или сумки клеенчатые, "для магазина", явно дамские, либо портфели и чемоданы. В общем, и тут надо было привыкать.
  
  Славка перекурил еще раз, обозрел свой свежеприобретенный мешок, в который влезло бы и еще столько же, и вернулся в универмаг снова. Тратить так тратить. Хотя в общем тоже вещи нужные: носки, трусы, майка, и даже некое подобие того, что в "той жизни" называлось футболкой. Третий перекур чуть было не сподвиг Славку на покупку еще и парадной рубашки, и парадных брюк, а то и костюма, но Вячеслав Григорьевич, мобилизовав все оставшиеся силы, пресёк это транжирство, и направил Славку в сторону дома. Хотя четвертак так и остался недотраченным.
  
  Впрочем, этим знакомство Славки с советской торговлей все равно не ограничилось. Сгрузив дома покупки, он понял, что зверски проголодался. А Танька на сутках. Она вроде бы обещала, что-то оставить, но где? В холодильнике? - Какой к черту холодильник, если электричество только что провели! Тогда где? В печке? - Нету. На кухне? - Тоже ничего не видно. Где они харчи-то держат?
  
  Вячеслав Григорьевич вспомнил, что на мясокомбинате, который поблизости, была отличная столовая. Почему бы и нет? Славка вышел на улицу и зашагал в нужном направлении. Именно в направлении, потому что не было ни той улицы, которая раньше (точнее в будущем) туда вела, ни тех зданий, что он помнил. Да и вообще, есть ли он, этот мясокомбинат?
  
  Зато был пивной ларек. Собственно, по городу ларьков - винных и пивных - было поистине огромное количество. Вячеслава Григорьевича еще удивило то, что вокруг них не кучкуются какие-то компании, как во времена его юности. Нечто обыденное и спокойное: нет-нет, да подойдет кто-то, выпьет кружку или стаканчик, иногда закусит бутербродом с килькой или с засохшим сыром, - и дальше. То же было и около ларька, оказавшегося поблизости от дома. Никого, только вдали маячит, удаляясь, чья-то спина.
  
  Славка недолго думая сунулся в окошко: "Уважаемый, а на мясокомбинат я правильно иду?" - "На стройку-то? Правильно." - На стройку. Всё ясно. Еще и мясокомбината нет. "А не подскажете, тут столовая какая-нибудь есть поблизости?" - "Нет, поблизости нет. Если только на автобусе ехать. Магазин только есть - вон там, за углом. Приезжий, что ли?" - Продавец, а точнее, как выяснилось, продавщица, - сухонькая тётка с грубым мужским голосом, - вынырнула наконец из тьмы ларька.
  
  -- Приезжий.
  
  -- Жильё не нужно? А то у меня невестка...
  
  -- Нет, не нужно уже, - оборвал Славка. - Вот ищу, где пожрать можно.
  
  -- Ну в магазине можно купить. Или готовить лень? Ну давай тогда у меня бутербродов купи - я тебе посвежее настрогаю. Или горяченького хочешь?
  
  Горяченького Славка хотел, хоть и не так, чтоб очень. Но бутербродиками тоже сыт не будешь, потому пришлось идти в магазин, оказавшийся на деле обыкновенным сельмагом, торгующим всем - от патефонов до мыла, и от тканей до хлеба. Тушенки, на которую в глубине души рассчитывал Славка, в нем естественно не оказалось - он даже не стал спрашивать, бросив беглый взгляд на полки. Взял три банки рыбных консервов, кусок сыра, кусок колбасы, пару бутылок минералки, да буханку хлеба, оказавшуюся еще теплой. Потом вздохнул, и купил бутылку коньяка.
  
  
  Танька сб 16.05.64
  
  Коньяк Славка выпил только утром, вместе с Танькой, вернувшейся с дежурства вполне бодрой и веселой. ("Приключений не было - поспать немного удалось.") Она его и разбудила, узрев на столе поллитру: "Ну вот, а говорил не пьёшь!" - Впрочем, сказано это было со смехом, а не с разочарованием.
  
  -- Не пью. - буркнул Славка. - Но вроде как отметить всё же положено.
  
  -- А что позавчера не стал?
  
  -- Устал с дороги.
  
  -- Ну-ну... - Танька убежала в кухню, дав возможность постояльцу привести себя в порядок.
  
  Ночью Славке снились какие-то странные сны. То ли Славкины, то ли Вячеслава Григорьевича. Какая-то война, - но не Великая Отечественная, это точно. Что-то где-то взрывается, падает самолет. И при этом - родители. Родители именно Вячеслава Григорьевича, а не Славки, - в каком-то незнакомом доме с обрушившимися стенами...
  
  А ведь Танька старше родителей! - вдруг пришло на ум Вячеславу Григорьевичу. Да, так и есть. Она родилась где-то в начале тридцатых, а они в конце. Опа! Так это, получается, я своим родителям почти ровесник?! Было бы интересно узнать о Славкином, - именно Славкином - детстве. Как и где он жил тогда, в сороковых-пятидесятых. Хотя бы чтобы не ткнуться в грязь лицом в каком-нибудь разговоре. Но эти воспоминания отсутствовали напрочь. А Вячеслав Григорьевич, к стыду своему, не мог вспомнить почти ничего из того, что рассказывали его родители об этих годах. А больше-то было и некому, - бабки с дедами к моменту его хотя бы относительного взросления почти все перемерли, осталась только баба Маня. Которая тоже протянула недолго, да и рассказывала мало и неохотно. Да уж. Сейчас лучше меньше говорить и больше слушать.
  
  Впрочем, слушать ему в этот день пришлось и так немало, а говорить почти не пришлось. После второй рюмки разговорилась Танька. Так получилось, что этот день, 16 мая, оказался для неё непростым - 11 лет со дня смерти отца. Выпили за упокой, вспомнил Славка некстати одноглазого и однорукого почтальона - и пошел длинный, иногда сумбурный, рассказ про Таньку, танькино детство, про жизнь вообще, и конечно же про войну.
  
  -- Это дядя Слава, твой тёзка. Хороший мужик, только контуженный, бывает у него. Всю войну прошёл без единого ранения, а это всё - в последний день, 9 мая, в Праге. Вот уж повезло так повезло. Два года, говорят, по госпиталям мотался.
  
  У нас тут много таких, - раненых, калеченых. Вон через дом дядя Коля - у него наоборот: в первом же бою, еще летом 41-го, ногу оторвало. Даже выстрелить ни разу не успел. Но - хорошо еще, что только ногу, больше ни царапины. Врачи удивлялись, как так получилось... А сколько погибло...
  
  Мы-то с Витькой маленькие были. Он еще и в детсад кажется не ходил. И мама, как чувствовала, отправила на всё лето к бабушке, под Весьегонск. Это верст двести на север. А тут и война. Мама нас решила там и оставить - пересидеть. В деревне - оно спокойнее, чем в городе. Кому мы там нужны. Да и кто знал, что немец так далеко зайдет? Но вот так мы там всю войну и прожили. Нас даже не бомбили ни разу.
  
  Мама работала операционной сестрой у профессора, - и его, и её с ней сразу, как война началась, в Москву перевели, в какой-то важный госпиталь. Вот она там всю войну и проработала. И на фронт два раза с санитарными поездами выезжала. Два ордена у нее, и медалей несколько
  
  И отца мобилизовали почти сразу. В июле уже был на фронте. Повезло ему, очень повезло - можно так сказать: полвойны по госпиталям, а ранения не такие, чтобы очень. Руку вот правда чуть не отрезали, - это уже последнее ранение, под новый 45-й год. Так что вернулся он уже осенью, комиссованный, но почти здоровый, только рука плохо слушалась. Но слушалась.
  
  Это он дом-то отстроил. Прежний был поменьше, но, слава богу, в войну почти не пострадал. Так, по мелочи. Кто в городе оставался, те говорят, что в этих домах немцы стояли, штаб что ли у них тут был. Наверно потому и не тронули. Боев-то в городе почти не было, - обстрелы да бомбежки. Сначала, как рассказывают, наши просто ушли, а потом немцы так же. Но бомбежками побило много. У нас тут в округе наверно половина домов были в развалинах, а каких-то и просто не было. Но и хозяева вернулись не все. Вот из того, что от их домов осталось, остальные свои и восстанавливали. А то и строились Папа вот пристроечку сделал, - еще одну комнату. И чердак в комнату превратил. Всё для нас с Витькой старался, - думал, все мы тут, с семьями, жить будем.
  
  А сам не дожил. Его смерть Сталина сильно подкосила. Он его святым человеком считал. А как Сталин умер, тут у него и начала рука совсем отниматься. Не хотел в госпиталь ложиться, но всё равно положили. Думали ненадолго, а он через день там и умер. Говорят, нерв какой-то... Но хоть не дожил до того, как Сталина грязью поливать начали...
  
  Мама тоже сюда вернулась после войны, чуть раньше отца. Работала в больнице. А потом, в 54-м, у нас мединститут открыли. Вот её все и начали туда пихать, - мол получи высшее образование. А куда ей? Уже за сорок, опыт громадный, ордена, медали, заслуги, - такие сестры уже на вес золота. Нет - поддалась, поступила. Готовилась ночами, после такой-то напряженной работы. А первая же сессия началась - инфаркт. От перенапряжения наверно. Не спасли. Вот так мы вдвоем с Витькой и остались. Бабушка под Весьегонском еще раньше умерла, а дядьки-тетки кто погиб, а кто без вести пропал. Про одного только слушок был, что в плену был, но - только слушок. Точно никто ничего не знает.
  
  Ну а дальше что? Я к тому времени уже училище медицинское закончила - хотела быть как мама. Она умерла, - я как в пустоте повисла. Да и Витька в армию ушел на срочную. Ну и вышла замуж за старого друга, еще школьного. Он давно уже за мной ходил. Прожили меньше полгода - нет, не получается у нас ничего. Слишком разные. Он от злости на Север уехал, то ли зарабатывать, то ли просто себя показать. А потом сообщили, что погиб. Заснул где-то по пьяному делу, да его чем-то и переехало. Так что и женой толком не была, а уже вдова.
  
  Витька долго держался. Два раза чуть не женился - и девчонки неплохие были - да что-то себя останавливал. Погулять наверно хотел. А тут окрутила его одна. Уж не знаю, откуда и взялась-то, не местная. Из-под Москвы откуда-то вроде. Фифа такая. Чисто городская: в доме без удобств жить она не может, на земле работать не любит... Так Витька и живет у нее. А там в двух комнатах еще и мамаша её, тоже мегера. Жалко его. Сколько раз от неё сбегал, а разводиться не хочет. Говорит, что любит. А я так думаю, что просто боится биографию себе испортить, - будут потом на парткомах разбирать, еще где-то... Так-то он хочет в институт поступить милицейский, даже документы уже подавал, да эта фифа как раз и появилась. Тьфу...
  
  -- Налей! - резко оборвала себя Танька и подвинула рюмку. - Что-то растеклась я. Нельзя так. Всё о прошлом и о прошлом. А надо жить! Надо жить сейчас! Ведь хорошо сейчас у нас? Хорошо! Всё хорошо! - и расхохоталась громким, наигранным смехом.
  
  -- Замуж бы вышла, - что женихов мало? - у Славки после выпитого опять попёрли наружу гены.
  
  -- Да женихов хватает. - Танька залпом хлопнула рюмку. - Клинья бьют, записки пишут. Только когда всё? Работа, работа, работа. Это сейчас повезло, что хоть выспаться удалось. А обычно... Придешь - и рухнешь. Какие тут женихи? Разве что вот ты предложишь. - Она опять хохотнула.
  
  -- Может и предложу. - Славка заводился всё больше.
  
  -- Да ладно. Я старше тебя лет на семь. Куда тут... - Танька встала из-за стола. - Хотя...
  
  ...И пошла в свою комнату. Славка, с трудом себя контролируя, да в общем-то уже почти и не контролируя, двинулся за ней. Хозяйка стояла у кровати, - то ли поправляя что-то, то ли... разбирая её? Всё, что мог сейчас сделать ничего не соображавший Славка, это облапать её - грубо и не слишком умело. Танька застыла, будто к чему-то прислушиваясь, или что-то для себя решая, и... резко вывернулась.
  
  -- Так, дорогой мой. Тут я хозяйка и я решаю. Запомни это. - Она двинулась к выходу из комнаты, но на пороге задержалась.
  
  -- К тому же я старше! - и вышла, вильнув соблазнительной задницей.
  
  Славке показалось, или она подмигнула?
  
  
  Витька вс 17.05.64
  
  И ничего не произошло. Ни Танька не пришла ночью к Славке, ни он не решился пойти к ней. Несмотря на то, что была выпита и эта бутылка коньяка, и почти выпита вторая. Вечер так и прошел - в разговорах и в воспоминаниях. Славка даже малость протрезвел под конец, когда Вячеслав Григорьевич выдал, не подумав, что-то такое, чего Славка знать никак не мог и не должен был. Что-то то ли про Берию, которого уже не было, то ли про Брежнева, которого еще не было. В общем - что-то выдал. Хорошо, что Танька была очень прилично "под газом", и наверняка ничего не поняла. И уж точно не запомнила.
  
  Всё, хватит. Две-три рюмки - не больше. Иначе так проколюсь - и будут со мной или в дурке беседовать или в КГБ, - чертыхался Славка, пытаясь разобраться с купленными вчера брюками. Брюки-то были впору, но одного он явно не учёл, - ремня. Без него они совсем не хотели держаться на его тощем заду, а брезентовый ремешок от армейских штанов смотрелся с ними точно, как на корове седло. В итоге Славка плюнул и оделся по-прежнему, по-армейски. Только в кедах.
  
  Куда-то идти он сегодня не планировал, - воскресенье. Да, это пока единственный выходной на неделе, это он вчера выяснил. На пятидневку пока не переходили, и разговоров об этом не слышно. Зато воскресенье - выходной для всех. Вообще. И для магазинов тоже. Вот он - ненавязчивый советский сервис. Для Таньки конечно воскресенье могло бы быть и рабочим, но сегодня выходной и для нее, зато завтра она выйдет уже не на сутки, а на двое, - попросил кто-то поменяться дежурствами.
  
  Славка вышел на крыльцо и потянулся. Хорошо! Еще и солнце выглянуло - ну совсем весна! Вячеслав Григорьевич правда удивлялся: почти литр на двоих оприходовали, а похмелья нет. Что это? Молодой Славкин организм, или просто коньяк нормальный, без всякой дряни? В "той жизни" после такой дозы "того" коньяка он бы полдня вылеживался и давно бы искал опохмелиться, а тут...
  
  -- Здорово, квартирант, - рядом возник почтальон-тёзка. - Передай хозяйке.
  
  Он сунул Славке газету и потопал дальше. Опа! Воскресенье, а почту-то разносят! Впрочем, чему удивляться? Вячеслав Григорьевич и правда помнил, что насаждение сервиса "навязчивого", в пику советскому "ненавязчивому", с того и начиналось в перестройку, - именно с того, что по выходным перестали разносить почту. А потом перестали и выпускать воскресные газеты.
  
  На улице было пустынно. Что ж, люди отсыпаются. На часах еще не было и десяти, откуда-то доносились смутно знакомые позывные утренней радиопрограммы (как её? "с добрым утром", что ли?), где-то невдалеке за домами прогрохотал поезд. Славка разнеженно озирал окрестности и строил планы. Вот там неплохо бы мангальчик соорудить. Барахло это все выкинуть и соорудить. "Летнюю кухню" сделать летней кухней, - навес поправить, стол нормальный сделать, лампочку протянуть. Сортир если не в дом перенести, то хотя бы утеплить на зиму...
  
  Славка даже сам удивился: откуда это всё? Или это его дом? Или он собирается жить здесь всю жизнь? С Танькой? - Во, куда понесло...
  
  -- Да, дел тут невпроворот, - послышалось сзади. Славка даже испугался, что думал обо всём вслух. - Что рассматриваешь? Дома-то у тебя небось покультурнее. Или в квартире там живешь? - Это был Витька. Без формы, зато весь увешанный авоськами и кульками. - Принимай давай. Танька-то дома? А я пока кое-куда тут сбегаю.
  
  Витька появился быстро и с бутылкой. Того же самого коньяка. Танька, - кстати, тоже без каких-либо признаков помятости, - уже собирала на стол.
  
  -- Сестра, ты что? На улице весна, а ты в доме сидеть собираешься? Погода-то какая! Тащи всё на улицу!
  
  Пока Танька таскала тарелки и искала третью табуретку, Витька, уперев руки в бока, и от того окончательно уподобившись колобку, размечтался:
  
  -- А что? Хорошо же! Красиво! Хоть и неухоженно. Но это мы исправим. Вот отпуск возьму - и исправим. Поможешь, солдатик? - он подмигнул. - А сюда вот мангальчик надо бы поставить.
  
  Славка подозрительно покосился.
  
  -- Не-не, ты не думай. Я знаю, где взять, и даже почти готовый. Только дырок насверлить. Представляешь, сестренка, тут кинули меня по одному делу на свалку. А там... В общем, мужик один пытался драгметаллы толкать, в слитках самодельных. Его взяли конечно, - откуда, мол. И что оказалось: он просто на свалке - нашей, городской, открытой - собирал всякие приборы, которые туда выбрасывают, и выплавлял золото, серебро, вроде даже платину. Представляешь? Там драгметаллы, а они их выбрасывают! Вроде бы мужика надо сажать, а вроде бы не его, а их. Он-то что? Брал, что никому не нужно, что всё равно уже выбросили. А посадят таки его...
  
  Витька вздохнул.
  
  -- Ну, в общем, там, на свалке, всё есть. И алюминий, и нержавейка, - всё. И никому не нужно. Машину надо, да время найти. Мы вон с солдатиком наберем там, и привезём. И мангал сделаем, и много еще на что хватит. Да, солдатик?
  
  Славка печально кивнул. Что-то уж больно этот колобок интересуется им и его судьбой. Сейчас, глядишь, стопку вмажет и женить его на Таньке начнет. Нет, в койку с ней Славка был готов хоть сейчас. Но вот жениться... Да на ком угодно жениться - всё равно рано. Он ещё только три дня, как в этом мире...
  
  Но женить Витька не стал. Первые рюмки подействовали на него ровно так же, как и на сестру. Опять пошли разговоры о войне, о прошлом, о детстве. Правда, Витька прошёлся и по Танькиному мужу, и по некоторым её ухажёрам, что заставляло хозяйку краснеть, возмущённо морщить нос, но в любом случае всё равно хихикать. В общем, кое-что новое Славка всё равно узнал. А когда коньяк был уже почти допит, тарелки опустели, а Танька пошла к соседям за самоваром, Витька перешёл к главному.
  
  -- Ты что делать-то намереваешься, солдатик? Там, на вокзале, ты вроде не в себе был, ничего толком сказать не мог. Случилось что? И что дальше про себя думаешь?
  
  -- Да нет, не случилось, - промямлил Славка (ну не рассказывать же обо всём) -- Просто сам пока не знаю. Вот приехал. Теперь надо на работу устраиваться, по-любому. Жить-то на что-то надо. А там посмотрим...
  
  -- Ну это понятно. Работы завались, устроишься без проблем. Прописку-то тебе Танька сделает? - Ну вот. Что мужику надо? Работа - то есть зарплата - раз. Жилье - два. Да в общем и всё. Остальное - дело наживное. Учиться собираешься? Специальность есть какая-нибудь приличная?
  
  Славка уклончиво пожал плечами.
  
  -- Ну, твое дело. А у меня есть для тебя работа. Такая, что со всех сторон тебя устроит. И квалификации - что важно - почти не требует. Да и мне польза.
  
  -- В менты что ли звать будешь? - усмехнулась Танька, водружая на стол самовар.
  
  -- Не-не-не. Какие у нас деньги, какое жилье? Сама ж знаешь. Тут видишь какое дело. Стройка большая идет. И сюда уже подбирается. И открывают новые жилконторы. У меня теща в этой системе работает, она в курсе всего.
  
  -- Походатайствует, что ли? - Танька презрительно сморщила нос.
  
  -- Да там и ходатайствовать не нужно, - людей-то и так нет, а тут и совсем нет. Не знают, откуда брать, - хоть алкашей с улицы. А уж чтоб молодой, да непьющий, - Витька покосился на бутылку, - ну или почти непьющий, так с руками оторвут. И - что самое важное - квартиру дают сразу! Так что и отсюда сможешь съехать.
  
  Как-то не очень радостно, видимо, отреагировала славкина физиономия на последние слова. Во всяком случае Витька загоготал в голос:
  
  -- О! Таньк, ты посмотри! Не хочет он съезжать! Понравилась ты ему видать. Ну ладно, съезжать не обязательно, но квартиру дадут. А там как сам знаешь.
  
  -- Что за работа-то хоть? - выдавил из себя мало что понявший Славка.
  
  -- Ты что, не понял? В жилконтору. Ну не дворником наверно, - слесарем, сантехником, электриком, - ну в чем ты хоть немного разбираешься? Остальному по ходу научишься. И смотри - он начал загибать пальцы - квартира, да в новостройке, - сразу. Это раз. Служебная, совсем твоей станет только через сколько-то лет, - это я точно не помню, узнаю - скажу. Зарплата хорошая. Ну не ниже средней - это два. Премии, прогрессивки. И от благодарных жильцов - рублики-полтиннички. Мне мужик один рассказывал, - этих рубликов чуть ли не больше зарплаты набегает!
  
  -- Чему ты ребенка учишь? - донеслось из-за самовара.
  
  -- Ребенка? Где ты тут ребенка видишь? Вон какой детина, - мужик! Ему ж жить надо, строить... Как там? Построить дом, посадить дерево, вырастить сына? Ну дерево он может хоть прямо сейчас, прямо тут посадить, с сыном и ты ему поможешь если что (из-за самовара донеслись возмущенные звуки), а дом он строить на что будет?
  
  -- Ээээ... - Славка не знал, что и сказать. В принципе мысль про сантехнику или что-то вроде этого к нему уже приходила, но всё же это было как-то неожиданно. - Ну а тебе-то какой интерес? Ты про пользу говорил что-то...
  
  -- А вот об этом - потом. - Витька как-то сухо, по деловому, оборвал разговор, будто поставив жирную точку. -- Кстати, сестренка, а меня тут переводят, к вам поближе.
  
  -- Правда? На повышение, или наоборот - натворил чего?
  
  -- Можно сказать, что на повышение. Но повышение будет тогда, когда будет образование. Так что, - Витька развел руками, - придется мне таки в институт. И прямо сейчас, в этом году. Иначе не видать мне ни повышений, ни звёзд. Это, сейчас, считай как аванс...
  
  -- А мымра-то твоя даст тебе учиться? - Теперь уже руки в боки упёрла Танька. - Ты ж, помнится, один раз уже документы подавал. И что?
  
  -- Цыть. Хватит тебе уже. Даст, даст. И не мымра, а Алка. Перестань ты хоть при постороннем человеке.
  
  -- Зато ты не посторонний. Сколько раз ты от неё уже сюда убегал? Напомнить? - хозяйка ушла в дом, громко хлопнув дверью.
  
  -- Да ладно тебе. Убегал, но возвращался же? Да и давно уж не убегал. - Витька закурил и придвинулся к Славке. - Что, небось уже и тебе нажаловалась? Это она зря. Ревнует просто. Мы ж с ней всю жизнь вдвоем, а тут какая-то другая женщина. Она б к любой так же ревновала. А Алка - она блокадница, понимаешь? Всё детство - там. Её потом вывезли по Дороге жизни, лечили долго. Отсюда и нервы. И руки плохо до сих пор работают - отморозила. Так что все не так плохо, как Танька считает. - Витька задумался и сплюнул. - Хотя конечно могло бы и лучше.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"