Аннотация: Историческое фэнтези, в котором автор предлагает альтернативный вариант легенды о призвании варягов.
Князь Сокол
Пролог
Бескрайние, продуваемые ветрами пустоши Ютландии, непроходимые и глухие леса Швеции, бесчисленные острова, фьорды и рифы Норвегии, холодные и долгие зимние ночи, непахотные земли - все это Скандинавия. Там рождались сильные люди с неистребимой мечтой о власти и величии, которая толкала их на великие завоевания, повергавшие в прах города и царства.
Беспокойные и воинственные скандинавы на протяжении почти тысячелетия терзали своих соседей. Еще до Рождества Христова тевтоны и алеманы покинули Ютландию, чтобы покорить Рим. Потом готы, лангобарды и бургунды не давали покоя римским императорам.
Вождь франков Карл, снискавший прозвище Великий, первым из германских государей надел пурпурную тогу после того, как папа возложил на него императорскую корону. Покрытый кровью саксов, он вмешался в распрю двух славянских племен - лютичей и бодричей. Бодричи, которые были во вражде с саксами, вошли в союз с Карлом, сражаясь с ним бок о бок. В благодарность союзникам за помощь франки обратили свое оружие против лютичей. На помощь бодричам пришли сербы, охотно помогавшие франкам покорять своих единоплеменников. Так лютичи вынуждены были признать себя данниками Карла...
После смерти Карла Франкская империя распалась, терзаемая междоусобными войнами, развязанными Карловыми сыновьями...
* * *
Много конунгов1 сменилось с тех пор в Скандинавии. И настали времена Хальвдана Черного, сына Гудреда Охотника, сына Хальвдана Щедрого на золото и скупого на еду, сына Эйстейна Грома, сына Олава Дровосека, норвежского конунга.
Хальвдан Черный был бесстрашным воином. В восемнадцать лет от роду он стал конунгом Агдира, королевства своего деда. Честолюбие и решительность толкнули его на завоевание соседних земель.
А в Швеции в ту пору у ярла2 Гауталанда3 воспитывался Рорик из рода Скильвингов, конунгов Восточного Пути - "из Варяг в Греки".
Отец Рорика, Арнвид Незаконнорожденный, был убит в Гардарике4 людьми, посланными шведским конунгом Эйриком. Отцом Арнвида был Скильвир Древний Старик, сын конунга Хальвдана Старого и Альвиг Мудрой, дочери конунга из Альдейгьюборга5. Хальвдан Старый, знаменитейший из конунгов, был великим воином и ходил в походы далеко в Восточные страны. Там он убил в единобортсве конунга по имени Сигтрюгг и взял в жены Альвиг Мудрую. У них родилось много славных сыновей. Одним из них и был Скильвир, потомки которого звались Скильвингами. Этот род поселился в Восточных Странах - в Гардарике...
* * *
Серая унылая пустошь бескрайнего неба сливалась с таким же серым и унылым морем. Седые волны с ревом обрушивались на камни, принося с собой бурые водоросли, разбитые раковины и мелкую гальку, а иногда янтарь.
Рорик едва успевал подбирать его; ловко отбегал подальше от падающей водяной стены, но тысячи холодных мелких брызг все равно настигали его, кусая за лицо и руки. Ему самому эти застывшие кусочки смолы были вовсе не нужны: он, как обычно, отдаст их свой сестре, она-то уж найдет, что с ними делать. Но сама игра с волнами забавляла его.
Где-то вдалеке прокричала чайка, камнем бросившись в воду за добычей. Но рыбешка оказалась быстрее, и раздосадованная птаха уселась на прибрежный валун. В воздухе витал запах выброшенных на песчаный берег моллюсков и гниющих водорослей.
На горизонте показались черные точки. Радостно затрепетало сердце в груди: "Возвращаются! Возвращаются!" Рорик со всех ног бросился в Березовый двор7. Стремглав вбежал в открытые ворота, сбил с ног Снеульва и налетел на Гудрун, жену ярла Стурлы. Она как раз отчитывала во дворе рабынь, которые перебирали ягоды, грибы и коренья для сушки на зиму. Гудрун ухватила Рорика за шиворот:
-- Эй, малец, куда мчишься? Неужто за тобой гонится сам Фенрир8?
Рорик с трудом перевел дух:
-- Они возвращаются!
Гудрун отпустила мальчишку и заулыбалась:
-- Да знаем мы уже! Лейв их давно заприметил.
Едва она успела ответить Рорику, как с дозорной вышки слез Лейв, херсир9 сторожевого отряда, который викинги всегда оставляли в усадьбе, уходя в поход. Не поверив на слово молодому воину, стоявшему на вышке, решил лично убедиться, не ошиблись ли его зоркие глаза.
Вскоре во фьорд вошло множество длинных кораблей10. Изящные драконьи головы были прикрыты мешковиной, чтоб ненароком не напугать оставшихся людей в усадьбе. Народ не спеша, стягивался на каменистый берег. Вездесущая детвора сновала туда-сюда, путаясь под ногами у взрослых и выкрикивая приветствия. Среди раскиданных прибрежных валунов толпились и бедные крестьяне, и богатые бонды, хромые и больные, и даже рабы. Без малого весь одаль11 вышел встречать славных вояк, вернувшихся из похода. Корабль ярла Стурлы причалил первым к ладейным мосткам. С борта сбросили причальные канаты, которые рабы тут же закрепили за деревянные столбики, а длинные весла разом замерли. Остальные драккары важно и неторопливо рассекали барашки, разгулявшиеся на седой поверхности фьорда.
Толпа ликовала. Прихорошившаяся Гудрун в шелковом заморском платке, как подобает замужней, крутила головой, выглядывая мужа. Наконец, с борта бросили сходни. Первым появился улыбающийся ярл Стурла: за время похода он еще более загорел и обветрился в морских бурях. Его величавая громоздкая фигура заметно выделялась среди крепких витязей. Гудрун бросилась ему на шею, радостно визжа, но тут же осеклась: не подобает ярловой жене так вести себя на людях. На одной руке Стурлы повис Снеульв, на другой Рорик.
Внезапно люди расступились, и навстречу воинам вышла Хильдигунн, единственная дочь Стурлы.
Девушка не была особенно хороша собой, но все же ее черты пленили своеобразной северной красотой. Она была невысока ростом и неширока в кости. Таинственная задумчивость неизменно озаряла ее лик. Никто не мог сказать, что мужи не заглядывались на нее. Вот только побаивались ее колдовских способностей - а вдруг чары какие наложит? Простой люд вообще сторонился ее, называя чудной, потому как всегда была она сама по себе, к тому же, постоянно наведывалась к местной колдунье. Более всего она любила бродить по окрестностям, собирая разные травы и коренья. Она умело бросала руны, и ее предсказания никогда не лгали. Хильдигунн шел уже шестнадцатый год, и Гудрун подыскивала ей жениха...
Стурла протянул руки к девушке:
-- А вот и ты, дочка!
Она подавила улыбку и тут же застенчиво потупила взгляд.
Усадьба вмиг наполнилась мужчинами, их запахами, голосами. Девки визжали, отскакивая от шлепков по мягкому месту.
До вечера ярл делил добычу между воинами. Никто не остался обделенным. Женщины в то время готовили в Березовом дворе еду для праздничного пиршества.
Ближе к ночи и дружинники, и соседские богатые бонды начали собираться в усадьбе Стурлы - "на пиво". Перед тем по обычаю люди Стурлы обильно обагрили кровью жертвенные камни капища в березовой роще.
Пиво и брага лились рекой. Рабы внесли освежеванную тушу бычка и, нанизав ее на вертел, начали вращать над огнем под оживленный гомон толпы, время от времени поливая бока жиром. Покои наполнились дымом и гарью. Хильдигунн вместе с другими дочерями гостей подавала пиво. Раскрасневшаяся Гудрун восседала на своем почетном месте рядом с ярлом и вела мудрые речи с гостями. Учтивая беседа плавно перетекла в хвалебные речи о недавнем походе в Бьярмланд12. Захмелевший Стурла перекрикивал шум:
-- Что в Бьярмланде? Да земель пахотных нет у них. Они добывают пушнину: белки, куницы, соболя... Ну, охотятся, рыбу ловят, конечно... Золото? Да и это у них есть: и золото, и серебро... Нет, денег они не знают. Обычно они все меняют. Но мы то в этот раз ничего не меняли, - Стурла засмеялся, -- они-то думали, что мы приехали торговать!
В эту ночь Стурла пил довольно много. Но никто никогда не видел его вусмерть пьяным. Ни разу не приходилось волочить его до кровати. С Торгейром - берсерком, верным другом, прошедшим с ярлом не один поход, они пили наравне. Он не происходил из высокого рода, но слыл отчаянным рубакой, и только самые старые рабы помнили тот день, когда он стал домочадцем ярла.
После очередного рога Торгейр поднялся со своего места и направился к двери.
-- Куда ты, Торгейр? - окликнул его ярл.
-- Пойду на двор, Стурла-ярл, надо бы проветриться.
Когда Торгейр осторожно обогнул на своем пути два препятствия - один чан с брагой, а другой с пивом - кто-то из хирдманнов13 крикнул вдогонку:
-- Остерегайся чана, чтобы не приключилась с тобой та же беда, что и с Фьельниром-конунгом!
Раздался дружный хохот - шутка пришлась по нраву, ибо все помнили древнее предание о конунге Фьельнире, сыне Ингви - Фрейра, который часто бывал в Хлейдре у своего друга, конунга Фроди. Одна из таких поездок в Зеландию стала для Фьельнира последней. Там был устроен большой пир с множеством гостей. У Фроди в кладовой стоял чан высотой в несколько локтей, скрепленный большими бревнами. А над этим чаном располагался чердак с дырой, через которую заливали брагу из-под самой крыши. Вечером Фьельнира вместе с его людьми оставили переночевать на чердаке. А ночью он, сонный и совершенно пьяный, вылез на галерею по нужде. Возвращаясь к собственной постели, он проходил вдоль той галереи, но ошибся дверью, оступился, свалился в чан с брагой, где и утонул...
Детей удалось отправить спать только далеко за полночь. Переполненные событиями, мальчики долго не могли заснуть. Но, даже погружаясь ненадолго в сон, они просыпались от пьяных отголосков викингского веселья.
Дружинники осушили чан с брагой, запивая все это пивом, опрокинув далеко не по паре рогов. От хмельного большинство из них, где упали, там и заснули, и только некоторым повезло добраться до лавок. Правда, не без помощи товарищей...
* * *
Гудрун и Стурла, в конце концов, уединились в своей половине. Стурла уже в кровати, кутаясь в меховые одеяла, а его жена, тем временем, расчесывала свои светлые волосы перед серебряным зеркалом.
-- Давай скорее, - торопил ее муж, - без тебя тут холодно.
Очаг давал достаточно света, но мало тепла.
Гудрун усмехнулась:
-- Да я уже!.. Ну, наконец ты дома.
Она бесшумно проскользнула в постель и устроилась у него на плече. В свете огня ее волосы отливали золотом - и Стурла невольно залюбовался своей женой. Воспоминания об их первой встрече сами собой нахлынули на него, и он еще крепче прижал к себе жену, которая восприняла его движение как знак и тут же обвила его рукой.
Гудрун удивилась, что сегодня Стурла решил разделить с ней ложе. В последние годы они редко бывали вместе. Обычно Стурла привозил из походов молоденьких рабынь, но в этот раз пленников они не брали. Вначале она пыталась возмущаться и придиралась то к одной, то к другой. Но Стурла не обращал внимания. Однажды после очередной бурной ссоры ярл вообще перенес свою постель в другую половину дома. Она видела, что муж охладел к ней, но что могла поделать стареющая отчаявшаяся женщина?
Со временем безнадежность переросла в злобу, которую Гудрун вымещала на рабынях. Но вчера муж подарил ей серебряную брошь с разноцветными камешками. Только разве эта безделушка заменит мужнину ласку? К тому же, она-то точно знала, что, отняв украшение у какой-то женщины, он все равно поимел его хозяйку.
Потом они лежали без сна. Близость с мужем опять не принесла радости: он был холоден и предсказуем.
Первым заговорил Стурла:
-- На будущей неделе я начну сбор вейцлы18.
-- Мальчиков возьмешь с собой?
-- Да, надо бы им взрослеть. А будущей весной пойдем на Эйсюслу. Им пора привыкать к походной жизни.
Гудрун вздохнула:
-- Дом викинга ладья, а жизнь - поход... Что тревожит тебя в последние дни, муж мой Стурла?
-- Чувствую, Эйсюсла будет последним моим ратным делом. Стар я уже стал.
-- Что ты?! - льстила ему Гудрун. - Да ты любого из своих дружинников одолеешь: хоть на мечах, хоть на топорах, а хоть бы и в кулачном бою! А с молодухами развлекаться? Нет тебе равных.
-- Мальчики подрастают, они меня заменят, - Стурла сделал вид, что не заметил колкость жены. - Пора мне становится мирным одальменном19. Буду теперь только торговать. Да и Эйрик - конунг уппсальский20 слишком увеличил свою долю.
-- Ну, уж, если мы заговорили о детях... Стурла, меня тревожит Хильдигунн.
-- А что с ней? - зевнул ярл.
-- В ее почти шестнадцать зим, на нее и поглядеть-то боятся. Все стороной обходят. А она девка ладная. Это все из-за того, что она таскается с Фриггерд, дочкой Уны.
-- Колдуньи, что ли? - ярл опять зевнул.
-- А ты разве бывал у нее? - насторожилась Гудрун.
-- Да кто ж у нее не бывал! Ладно, надо поискать ей мужа в чужих землях, а то в девках так и засидится. А теперь давай спать.
Стурла развернулся к ней спиной, и громко захрапел.
* * *
В начале следующего месяца, который в Скандинавии зовется гор, все ожидали снега, но ночью лишь прихватывал морозец, и промерзшая земля потрескивала под ногами. Редкие лужицы были разрисованы замысловатыми узорами. А днем солнышко растапливало хрупкий лед, и земля снова превращалась в раскисшую хлябь.
В один из дней погода неожиданно ухудшилась, и небо затянуло серыми тучами. Порывы ветра гнули деревья, выворачивая наиболее слабые кустики прямо с корнями. Громадные волны с неистовством разбивались о берег, поливая деревянную пристань яростными потоками воды и грозясь унести ее в пучину вместе с загодя вытащенными кораблями и лодками. Животные в хлеву забеспокоились. Даже кошка, любимица Гудрун, норовила спрятаться в теплое укрытие, не говоря уже о лохматых здоровых собаках ярла. Они жались к огню и жалобно поскуливали. Этих псов привезли ему старшие сыновья из Ирландии. Тамошние жители охотились с ними на волков.
На третий день ветер стих и море улеглось. Небо угрожающе почернело, все живое замерло. И вместо снега по небу промчался рыжебородый Тор на своей колеснице, оповестив Мидгард22 о приближении грозы оглушительными раскатами грома. Во всем своем божественном гневе Тор метал молнии. Первые капли дождя упали на землю.
...Странник медленно шел вдоль берега. Он сознательно избегал дорог, опасаясь вооруженных людей. Человек еле передвигал ноги, опираясь на вырезанный из сосновой ветки посох. Впереди стояла серая пелена дождя. Странник останавливался, переводил дух. С досадой смахивал с ресниц воду, кутаясь в лохмотья, прикрывающие его истощенное избитое тело. Некогда дорогой, но превратившийся в лохмотья плащ, все еще был скреплен овальной бронзовой фибулой на левом плече, что выдавало в нем человека не рабского происхождения. Черная борода висела клочьями, такие же черные волосы были спутаны, на бледном лице виднелись синяки и ссадины. И только глаза, живые серые глаза упорно цеплялись за жизнь. Он спотыкался, падал в грязный гравий, поднимался и снова падал. С большим трудом он тащил вязнущие в мокром песке ноги, но усердно продолжал путь.
В серой мгле замаячили ладейные мостки, а наверх извилисто тянулась наезженная узкая дорога - две повозки на ней не разойдутся. Возле мостков волны трепали утлую лодочку, видимо, забытую кем-то из рыбаков. На берегу стояли корабли, заботливо вытащенные на берег.Похоже было, что их недавно починили, и заново законопатили просмоленной шерстью, посколькув воздухе витал запах смолы, овечьего стойла и свежей древесины. Чуть дальше на берегу виднелись длинные ряды деревянных сараев, в которые обычно на зиму ставили корабли. Но непогода застала людей врасплох, и ярко раскрашенные тела драккаров сиротливо мокли под проливным дождем.
Обострившийся за последние голодные дни нюх путника уловил еще один запах. Дым... Дух жилья, такой близкий и родной. Сколько времени он так идет? Кажется, потерял счет дням.
У него не было никаких вещей, кроме ножа с рукоятью из оленьего рога, которым он дорожил, да еще фибула. Вначале он пытался ловить рыбу острогой, но она отошла от берега незадолго до начала шторма. Странник не ощущал уже голода, но голова его кружилась, а одеревеневшие ноги не слушались. В разодранные сапоги залетали мелкие камешки, и каждый шаг отдавал острой болью. "Я дойду, я выживу", твердил он себе, карабкаясь по скользкой гужевой дороге. Он уже различал очертания усадьбы впереди. Ни единого огонька снаружи - громадный дом тонул в темноте. Господи, осталось совсем чуть-чуть. Он доковылял к громадине ворот, и неистово заколотил по неотесанным бревнам. Спустя некоторое время в проеме маленького смотрового оконца мелькнула коротко стриженая голова23:
-- Чего тебе надо, бродяга? Пошел отсюда!
-- Помогите! - с трудом прошептал странник и рухнул наземь без чувств.
Все остальное было в тумане. Его куда-то несли, чьи-то руки раздевали, промывали и перевязывали раны, поили отвратительным на вкус снадобьем. Лиц он не различал. Только нежные теплые ладони и голос. Глубокий бархатный голос, который заставлял его повиноваться. Потом наступило забытье.
Он открыл глаза, и золотое сияние ослепило его. Ангел спустился с небес, чтобы спасти его, раба божьего, проводить грешную душу к Господу. Ангел сидел на низенькой скамеечке и вышивал. Странник пошевелился. И снова ангельский голос. Он заставил опять выпить то горькое пойло, и странник подчинился в который раз. Эти руки, руки Ангела, укрыли его меховым одеялом - и снова забытье.
Странник почувствовал пристальный взгляд на себе. Открыл глаза, ожидая увидеть Ангела, и в ужасе закрыл. На него смотрела морщинистая седовласая старуха. Это была Йодис. Она уловила его движение и улыбнулась беззубым ртом.
-- Ну что, пришел в себя? - прошамкала бабка.
-- Где я? - слабым голосом спросил он.
-- В усадьбе Стурлы, ярла Восточного Гауталанда. С трудом тебя выходили.
-- Сколько я здесь?
-- Четвертая ночь уж пошла. А ты как, беглый что ли?
-- Я не раб. Я свободнорожденный. Я благодарен за заботу и приют, но я хотел бы предстать перед ярлом. Я вручаю ему свою судьбу, пусть будет так, как он решит. Разреши спросить? - он не дождался ответа, - а где девушка?
-- Девушка? - старуха засмеялась, - видать, тебе привиделось, ибо ты чуть не отправился в Хель24.
-- Я должен был умереть?
-- Собирался.
Странник с благоговейным трепетом дотронулся до нательного крестика.
-- А ты не из наших земель, - продолжала допрос старуха, и веры ты не нашей. Как звать тебя?
-- Франки называли меня Эдмонд, а даны - Эймунд.
-- А сам-то ты кто?
-- Я венд25.
-- Хорошо, Эймунд-венд. А мое имя Йодис, я мать ярла.
-- Йодис, я чувствую в себе уже достаточно сил, чтобы встать. Где моя одежда?
-- Тряпье твое я сожгла.
Она пододвинула к нему аккуратно сложенную стопку одежды, сверху которой лежала его фибула.
-- Я хочу одеться.
Йодис ушла. Эймунд осмотрелся: бревенчатый сруб, бревна заткнуты мхом, щиток на оконце наглухо задвинут. Посередине жилища очаг - единственный источник света. Под стенами стоят простые деревянные лавки. Он неуверенно попробовал встать. Ноги коснулись холодного земляного пола, покрытого соломой. Домотканая шерстяная рубашка, и такие же грубые штаны, пришлись как раз в пору. Обувь похожа на сапоги, только широкие голенища шнуруются до колен. Они чем-то напомнили франкские постолы. Вошла старуха, неся костяной гребень:
-- Садись, я расчешу твои волосы. Негоже таким косматым предстать перед ярлом.
Прежде чем выйти во двор, старуха заставила его натянуть сверху меховую безрукавку и подпоясаться широким ремнем. На кожаной полоске красовались медные пластины с изображениями причудливых животных. Похожие рисунки он уже встречал на украшениях язычников-норманнов, нападавших на его родную землю.
Йодис подхватила его под локоть. Он высвободил руку:
-- Не надо. Я сам.
Пошатываясь от слабости, Эймунд вместе со старухой вышел во двор. Недавно выпал снег. Алый солнечный диск клонился к западу. Кровавые блики играли на снежных пятнах и кашице лужиц. Строения в усадьбе казались розовыми. На небе - легкие облачка. Он воздел взор к небу и мысленно поблагодарил Господа за посланный знак...
Площадка перед длинным домом ярла мощена камнями, между которыми застрял грязный снег. Эймунд ступал осторожно, опасаясь поскользнуться. Мать ярла следовала за ним.
-- Смелее! - она втолкнула его вовнутрь.
После яркого солнечного света полумрак ослепил его. Эймунд зажмурился. По всему залу горели огни. Бронзовые светильники нещадно коптили. Язычки пламени кружили в диком танце на наконечниках копий, оставленных у входа, и на железных умбонах щитов, развешанных на стенах. Мужчины, собравшиеся в зале, и женщины, подносившие им пиво, сосредоточенно рассматривали незнакомца.
Возле северной стены стояло сидение ярла. Его окружали резные столбы с изображениями божеств. Казалось, лики богов ожили и двигались среди мечущего пламени. В позе короля восседал Стурла. Рядом с ярлом - женщина с остатками былой красы. Под ногами у них валялась медвежья шкура.
Минуя очаг посреди зала, он прямиком направился к ярлу. В зловещей тишине лишь слышно было потрескивание горящих поленьев. Его шаги по земляному полу казались беззвучными. Эймунд преклонил колено перед ярлом и склонил в знак уважения голову, но не сильно. Две собаки у ног ярла насторожились и предупреждающе зарычали.
-- Встань! - громом раздался голос Стурлы, - я и так знаю, что твоя жизнь в моих руках. Но сначала расскажи мне, кто ты, откуда и что с тобой приключилось.
--
Я родом из вольного вендского племени. Меня называют Эймунд. Так окрестили меня даны, пока я жил в их земле. Я кузнец, свободнорожденный. Мой дед был кузнецом, мой отец был кузнецом. Он владел небольшой землей. Мы делали лучшие вендские мечи и продавали их от Вистулы26 до Лабы27. Мой народ притесняли саксы, и мы заключили союз с франками, что позволило нам не воевать, а сеять хлеб. Но на наши земли позарился датский конунг Готфрид - это было еще во времена моего отца. Он разорил нашу столицу Рерик и обложил вендские земли данью. Каждый год мы отдавали ему серебро, лучших дев и мужей. И так мы жили много зим. А после смерти короля Карла по прозвищу Великий в землях саксов начал править его сын Людовик. Два раза с тех пор он ходил в наши земли с мечом. Наш король запросил у Людовика мира и послал к нему посольство. Многие славные мужи отправились в саксонские земли. Оказался там и я. Когда вернулся в родные края, деревня моя была разграблена и сожжена саксами, семья убита, а сестру забрали в полон. Ее следы затерялись в датской земле, в Хедебю28.
Он перевел дух и продолжил:
- Путь мой лежал в Ютландию. Там я нанялся служить в охране святого человека - христианского священника Ансгара. Вместе с ним я побывал в Бирке, что в свеонских землях. О сестре своей я узнал, что купил ее для утех знатный господин, и увез на остров Готланд29. За время службы я скопил немного денег. Заплатил за место на корабле, который шел на Готланд. От капитана я узнал, что его брат был на корабле, который перевозил рабов на Готланд. Разразилась сильная буря, корабль разбился, и все утонули. Нас постигла та же участь. Многие тогда же пошли ко дну. Слава..., - он осекся, - богам, я смог выплыть. Нас выбросило между каким-то островом и большой землей. Я не знал, где находился. Поскольку я боялся быть пойманным и отправленным в рабство, я пошел по берегу, скрываясь от людей.
Стурла, все еще пристально рассматривал жертву кораблекрушения, потом что-то мысленно для себя решил:
-- Что ж, каждому Норны30 сплели свою нить судьбы. Ты не мой пленник, а, значит, и не мой раб. Стало быть, ты гость в моем доме. Живи здесь, сколько хочешь, все равно возвращаться тебе некуда. Авось ты мне как-нибудь пригодишься. Эй, пива гостю!
Вошла девушка, служанка, неся рог пива. Эймунд искал глазами Ангела, но нет, не она.
За время пребывания среди норманнов Эймунд был несколько наслышан об их обычаях. Он поднес рог к огню, плеснул немного пива, чтобы боги засвидетельствовали его слова:
-- Я пью за тебя, Стурла-ярл. За твой род и твой дом. И я не останусь в долгу перед тобой!
Слуги внесли столы с закусками, воткнули в землю факелы. Стало намного светлее.
Ярл принял его, но не до конца, и Эймунд это знал. Стурла пытливо расспрашивал его о родине, обычаях, собственных умениях, о жизни в Хедебю.
-- Так, значит, ты кузнец? И мечи ковал?
Эймунд кивнул.
-- А наши мечи сможешь?
Он утвердительно покачал головой.
-- А кольчугу?
Эймунд снова кивнул и потянулся к поясу. Торгейр, находившийся рядом, положил руку на рукоять меча. Но Эймунд отстегнул с пояса нож и протянул ярлу:
-- У меня нет подарка, достойного тебя, ярл. Я потерял все свое имущество. Но прими от меня этот скромный дар.
Стурла разглядывал нож, не скрывая удовольствия:
-- Добрая работа! Сам сделал?
-- Я всего лишь ученик. Мой отец был великим мастером в своих землях.
-- Ладно, посмотрим на твоемастерство. Еще пива гостю!
Эймунд внимательно следил за девушкой, которая принесла ему пиво. Рассудок помутился: вот он, Ангел, которым грезил Эймунд все дни, проведенные в горячке. Гудрун перехватила взгляд гостя.
-- Моя дочь, - хмурясь, сказал Стурла. - Хильдигунн.
* * *
Ему было четырнадцать тогда, и день отъезда на лов Рорик запомнил на всю жизнь - переполненный радостью, в предвкушении большого настоящего события он носился по дому, путаясь под ногами у взрослых, что вызывало у них раздражение вперемешку с негодованием, а в
лучшем случае - усмешку.
Провожать их тогда вышли все. Хильдигунн повесила на шеи Рорика и Снеульва деревянные амулеты с начертанными на них рунами, предназначенные, по ее словам, для успешной охоты и защиты от опасностей.
И вот, наконец, они двинулись в путь. Рорик едва мог усидеть в седле: так ему не терпелось совершить что-то знаменательное. Молодая черная кобылка нетерпеливо гарцевала под ним. Снеульву достался объезженный гнедой жеребец. Провожая их, Стурла посмеивался над Рориком: дескать, молодость к молодости тянется.
Несмотря на то, что дети были приучены ездить верхом, за время езды они порядком устали. Едва солнце склонилось к западу, Торгейр дал команду остановиться на ночлег. Он выбрал лесную поляну рядом с узкой речушкой, скованной льдом. Хотя не все охотники сочли поляну уютной: с одной стороны их окружала река, с другой - редкие деревья, переходящие в чащу. Некоторые ловцы советовали разбить лагерь у подножия горного кряжа, который закрывал бы им тыл - так, на всякий случай. Но, жалея детей, берсерк выбрал именно это место - кто-то и рад был с ним поспорить, да бесполезно.
Мальчишки, спешившись, тут же бросились собирать хворост для костра. Рорик чувствовал себя разбитым: болели ноги, и ломило спину. Сжав зубы, на негнущихся ногах, он помогал Снеульву - негоже показать себя слабаком. Пока один раб расчищал место под кострище, остальные успели наносить дрова. Растопили снег, прогрели землю. Прямо под палатку накидали лапника, чтоб теплее было. Раб по имени Коль занимался приготовлением похлебки из сушеного мяса, взятого с собой в дорогу, а также зерен ячменя и корней моркови. Немного побродив по лесу, он принес каких-то кореньев и приготовил горячий отвар. После ужина охотники, устроившись возле огня, распивали брагу. Отведать хмельного напитка довелось и мальчишкам. Так уж Сигурд решил - согреться необходимо всем. В голове у Рорика зашумело и по телу разлилось приятное тепло. Торгейр, Сигурд, Рорик, Снеульв и семеро охотников мирно сидели у костра. Взрослые травили байки о своих походах и охоте прошлой зимой, а Коль в свою очередь следил за костром. Эйнар, славный воин и охотник, как раз рассказывал о своей схватке с волком один на один, когда Коль сообщил о том, что кончаются дрова.
-- Сиди, - решил Торгейр, пусть дети идут.
Сигурд вопросительно глянул на Торгейра: его добродушное лицо выражало полное спокойствие. Он наклонился к Торгейру и что-то шепнул на ухо:
-- Не бойся!
-- Мне головой отвечать, - мрачно изрек Сигурд Лиса и почесал стриженную рыжую бороду.
Как уж мальчишкам не хотелось отходить от теплого огня, но приказ есть приказ. Взяв с собой веревку, они направились в черное нутро леса. Непролазные заросли вскоре кончились и ребята оказались на небольшой полянке с множеством поваленных деревьев.
Светила полная луна, и блеск ее отражал снег, так что сухие ветки можно собирать и без огня. Они с усердием стаскивали в кучу сушняк, когда услышали рычание. Рорик мгновенно замер и взглянул на Снеульва: тот находился рядом. В нескольких метрах от них стоял великолепный белый волк, поставив передние лапы на поваленный ствол. В лунном свете его ощетинившаяся шерсть сверкала серебром, а оскаленная пасть наводила ужас. На какое-то мгновенье Рорик даже очаровался прекрасным и могучим зверем, но, стряхнув с себя оцепенение, шепнул брату:
-- Не шевелись! Убежать мы не успеем.
Несмотря на это рука Снеульва тянулась уже к франкскому скрамасаксу34. Рорик схватил брата за руку:
-- Тихо!
Волк повернул голову и уставился на ребят. Его глаза зловеще блеснули в лунном свете. Рорик почувствовал, как дрожит брат. А Снеульв, как завороженный, продолжал смотреть в глаза зверю. Неожиданно волк поднял морду, испустив протяжный вой, устремился в чащу. Рорик перевел дух и затряс Снеульва, который все еще глядел в пустоту. Снеульв очнулся:
-- Бежим скорее в лагерь!
-- Неужели ты испугался какой-то зверюги? - Рорик, правда, и сам был до смерти напуган, но не показывал вида. - Давай соберем дрова и пойдем.
Снеульву пришлось подчиниться. Вернувшись в лагерь, они все еще не могли совладать с собой, и им пришлось рассказать о встрече с волком. Торгейр задумался на минуту, потом сказал:
-- А ведь это Один35 посылает тебе знак. Твое имя означает "Снежный Волк" и сегодня ты встретился со своим хранителем.
* * *
Рорик зачастую размышлял о своем роде, какими были его пращуры, чем прославились. Не выдержал однажды, спросил Стурлу, что ему известно. И ярл поведал все, что знал сам и слышал от других.
В незапамятные времена Хреггвиг, младший сын одного северного конунга решил попытать счастья в восточных землях, ибо у себя на родине не мог он добыть славы и богатства. Хреггвиг собрал дружину и отправился за море на восток. Восточный край издавна славился своими богатствами. Пересек он море-океан, вошел в озеро Нево: настолько оно было велико и полноводно, будто море. И более всего приглянулся ему мыс во впадении быстрой полноводной реки Альдейгьи36. Там среди холмов, выше порогов, где северные мореходы издавна перегружали корабли по пути "из Варяг в Греки", он и остановился. Глядь, а на правом берегу стоит крепость. Но не такая, как в его земле строят, а белокаменная. Направились к нему послы, мол, кто такой, да откуда. Велели пожаловать в палаты.
Правил у них старец державный с женой и младенцем на руках. Звали младенца того Буривой, оттого что в ночь, когда разрешилась его мать, разразилась сильная буря. А старейшина поведал, что в далеком Франкланде началась война. Тамошний король подчинил себе многие земли. Какие-то племена приняли владычество короля, а какие нет. Сорвались с насиженных мест, да и ушли в поисках лучшей доли. Вот такие ходоки и явились к Альдейгье всем родом - племенем. Звали их то ли венды, то ли лютичи. А впрочем, кто их знает: славяне - и весь тут сказ.
Спросил Хреггвиг позволения поселиться на его земле, но не кланялся словенскому правителю - где это видано, что б викинг голову преклонял пред иноземцем, пусть даже конунгом. Отчего ж нет? Вместе сподручней от врагов обороняться. А князь иль старейшина - по прошествии стольких лет не упомнишь, указал на другой берег - ступай, мол, и живи в свое удовольствие.
Вскоре срубил себе Хреггвиг усадьбу, а вместе со словенами поладил с мелкими окрестными племенами финнов, веси, мери и некоторых карелов, от которых получали отличную пушнину. Тут и подоспело время искать себе жену - не век же бобылем ходить. Собрал дары: драгоценную рухлядь37, кой-какое злато-серебро, и отправился в Гауталанд к конунгу Хледверу сватать его дочь Исгерд. Забрал он ее в свои владения, где вскоре у них родилась дочь Альвиг. Так они и жили: тихо-смирно, дочь подрастала, Хреггвиг понемногу воевал, грабил и торговал.
Разрослась усадьба в городок: срубили словены свои дома на одном берегу, даже Хреггвигу посоветовали, как лучше дом перестроить, чтоб теплее было и сырости меньше, а северяне на другом расположились. Построили кузню и мастерскую, где изготавливали прикрасы всякие. Стали потихоньку купеческие корабли к ним захаживать: то пушнину купить, то птичье перо, ну и конечно, янтарь - водится он тут в изобилии. Особенно славились их стеклянные ожерелья: в каждой бусинке красовались разноцветные пятнышки-"глазки".
Успела вырасти Альвиг. Выдал ее замуж Хреггвиг за своего земляка - славного воина Сигтрюгга. Женился и друг ее детских игр и забав Буривой на своей соплеменнице. От того брака появился на свет Гостомысл.
Жить бы им да не тужить, но пришла беда с севера. Тем временем в Норвегии жил конунг по имени Эйстейн. Прослышал о маленьком восточном королевстве и решил его разграбить. Пришел он с немалым войском на своих драккарах в сопровождении сына Хальвдана. Он атаковал город и поджег стены, но силы были неравны. Хотя конунг Хреггвиг защищался хорошо и мужественно, он не был готов к битве, и кончилось все тем, что пал сам конунг Хреггвиг и большая часть его войска. И когда конунг погиб, предложил Эйстейн мир всем тем, кто там был. Тогда прекратилась битва, и все, оставшиеся в живых, заключили мир; велел тогда конунг своим людям занять город. Потом привели к нему королеву - вдову Хреггвига. Эйстейн-конунг пристально посмотрел на нее и затем сказал:
-- Вполне понятно, что ты приняла близко к сердцу известие о том, что здесь произошло. Но нет, худа без добра. И хочу я теперь быть твоим мужем вместо него. И это будет неплохая замена, потому что он был стар.
-- Никаких недостатков не было у него из-за его возраста, -- сказала королева, -- и я боюсь, что едва ли смогу верить тем, кто его убил.
-- Есть два выхода, -- сказал конунг, -- либо я сделаю тебя своей наложницей, и ты останешься ею так долго, сколько тебе это суждено, либо ты выйдешь за меня замуж и отдашь все государство в мою власть. А я окажу тебе большой почет, и я не боюсь, что ты меня обманешь и захочешь моей смерти.
Королева сказала:
-- Мудра старинная поговорка, что тяжело решение, принятое в отчаянии, и выберу я то, по которому стану твоей женой.
А Хальвдан убил в единоборстве Сигтрюгга, и пришлось Альвиг, как и своей матери выходить замуж за Хальвдана. Родился у них сын Скильвир, который и унаследовал Альдейгьюборг. Сам же Скильвир, живя в Гардарике, имел жену и заключил неполный брак38 со шведской девой благородных кровей. Потому-то и прозвали люди сына их Арнвида Незаконнорожденным.
А время не стоит на месте. Вырос Буривоев сын славным витязем.
Сам уж потомок Буривоев своими детьми обзавелся: четверо сыновей и три дочери. Все от разных жен. Вот повезло, думал иной раз Скильвир, никаких наложниц, женись себе сколько угодно и все дети законные.
Не раз Скильвир, объединившись со славянским правителем, отражал нападения своих же земляков. В этой войне пали двое княжеских сынов, а дочерей своих по обычаю выдал Гостомысл замуж в чужие земли, кроме одной младшенькой Умилы. Приглянулась она Арнвиду Скильвирссону, вот и решили отцы их поженить, да рода свои объединить. Умила с детства была легка на всякие хвори. Не вынесла тяжких родов. Арнвид взял младенца на руки, окрестил Рориком и отправился в путь к дальним родственникам в Гауталанд. Там малыша приняли. Так Рорик обрел приемных родителей: ярла Стурлу и жену его, Гудрун. А Арнвид вернулся в свою вотчину.
Но вот другая напасть пришла и вновь с севера, на этот раз из шведской Уппсалы. Объявился там Эйрик Эймундсон. Позарился он на восточные земли. Шведский конунг послал корабли с большим войском, его воины бились с людьми Арнвида, и многие пали с обеих сторон в этой битве. Конунг Альдейгьюборга был убит, и с ним погибли почти все его воины. Но и от людей шведского конунга осталось меньше половины. Разорил Эйрик город, превратил в руины альдейгьюборгскую гордость - стеклодельную мастерскую. Сам обложил город данью и вернулся в Уппсалу.
* * *
Точно к празднику Зимних Ночей, что отмечается в конце кровавого месяца, подоспели из долгого похода Хрольв и Харальд. Воротились они с богатой добычей и славой, и множеством рабов.
Как водится, Харальд опять привез себе молодку для утех. Недаром прозвище к нему приклеилось Повеса. В перерывах между походами он только и делал, что предавался пьянству да разгулу. А уж, сколько девок попортил - не счесть.
Ему минуло всего двадцать три зимы - по сути, не возраст. Но в свои лета он готов был на все ради того, чтобы стать первым. Харальд был убежден, что мир создан нарочно для него. Он использовал всех, кто был рядом: друзей, брата, отца. Сначала использовал, потом бросал. Особенно страдали от него женщины. Была когда-то у него любезная сердцу девушка, но ее родители не дали ни обещания, ни согласия на этот брак. И однажды счел он, что весь бабий род повинен в его несчастье неудавшейся женитьбы.
Стурла справлялся, что он будет делать с невольницей, когда та ему наскучит. Харальд отмахивался:
-- Не знаю, не размышлял еще.
Рабыня сразу поразила всех своей темной кожей, почти черной. Ее настоящее имя выговорить-то никто не мог, потому и прозвали ее Сварти - Черная. Рорик даже посмеивался над ней: его кобыла носила такую же кличку. Девушка немного овладела языком за время пребывания с Харальдом и могла уже изъясняться.
Лихим был Харальд, опасным врагом! То ли дело Хрольв Увалень. В часы досуга ему лучше было бы поспасть да поесть. Журила его частенько за это Гудрун, дескать, с твоей леностью не стать тебе никогда конунгом. На что Хрольв отвечал, что ему лучше было быть мирным одальменом, надоели войны, устал от походов. А что, он самый старший в семье, глядишь, после смерти отца усадьба к нему перейдет...
Ну, а как пиршество началось, так стали сразу их донимать расспросами. Где бывали, что видали? Поведали они о своем походе. В условленном месте примкнуло к ним войско из Вестфольда. Они вошли в Луару и при попутном ветре, как на веслах, так и под парусами, направились прямо к Нанту. Жители города сочли их корабли торговыми, потому и не думали защищаться. Тем более, что Нант был окружен крепкими и надежными каменными стенами. Да и ловкий проводник им достался - мятежный граф Ламберт, питавший ненависть к франкскому королю Карлу Лысому за то, что тот отказал ему в Нантском графстве. И в то время, как беззаботное население города воображало себя в безопасности, викинги с флотом пристали к берегу, взобрались по штурмовым лестницам на стены, выбили запертые засовами ворота и прорвались внутрь.
-- То было как раз в двадцать четвертый день нашего месяца яйцеклада (у них он зовется июнем) - вскоре после нашего Дня Летнего солнцестояния. Они же отмечали день своего святого - какого-то Иоанна Крестителя, - рассказывали то Харальд, то Хрольв поочередно, иногда перебивая друг друга. - В городе собралась тьма народу: почитали своего святого и веселились. Уберечься никто не смог. Женщины и дети, воины, христианские жрецы и простые горожане - все без исключения были изрублены или взяты в плен. Множество людей убежали тогда в церковь, где заперли двери. Они молились, пока мы выламывали церковные врата. Прямо на алтаре мы зарубили очень важного святошу - епископа, что ли, потом подожгли церковь. На исходе дня мы вернулись на суда с богатой добычей и многими пленными. Потом пристали к одному удачному островку на Луаре. Там выстроили себе хижины, перенесли туда добычу и перегнали пленных. Туда же перетащили своих больных и раненных и окружили остров, будто стеною, своими драккарами.
-- Оттуда же, - прервал брата Хрольв, - мы грабили по всей местности: то пешие, то на лошадях, то на лодках по рекам. Мы собрали много золота, серебра и других богатств. Но тут произошло кое-что непредвиденное. Мы начали делить добычу, и кое-кому почудилось, что Иернсида слишком урезал их долю. Схватились за мечи. Кое-как стычка была улажена, не без потерь, конечно. Мы снова вывели суда в море. Ветер пригнал нас к берегам Галисии, в Серкланд - страну сарацинов. Но мы попали в страшную бурю и потеряли многие корабли, оттого и нападение на Корунью не удалось. Жители этой страны, оказывается, очень воинственный народ. Нам пришлось воротиться во франкские земли. Войдя в устье Гаронны, пошли мы вверх по реке. Разграбили города Базас, Дакас, Бигорр, Байонну, Лескар, Олерон, Лейктур и монастырь Кондом.
-- Герцог Гасконский Тотил двинулся нам навстречу, чтобы сдержать вторжение, - продолжил Харальд, брызгая слюной. - Мы разбили его наголову и прошли всю Гасконь. Близ города Тарба находилась укрепленная крепость со рвом и высокими мощными стенами, это - жилище графа Бигоррского: мы обратили его в груду пепла. Монастыри Гаскони постигла та же участь. Мы отважились продвинуться вглубь страны. Но не все было так попросту. Для местных жителей все же выпадали случаи к жестокому мщению. В Тарбе, в юго-западном Франкланде, один из отрядов, возвращаясь с богатой добычей, был застигнут врасплох в одной из теснин и изрублен до последнего воина. Бьерн понял, что нам пора сматываться. Он принял решение еще раз наведаться в Серкланд. Мы пересекли пролив между Серкландом и Морналандом50, разграбили Альхесирас и высадились на побережье Морналанда. Местные жители, вышедшие защищать свои владения, обратились в бегство. Они вообще такие смешные: люди с черной кожей. Там все такие, как Сварти. Бьерн со своим неразлучным воспитателем Хэстеном, ну и мы в том числе, неделю развлекались тем, что обменивали полон на местные сокровища. После мы опустошили побережье Мурсии. Оттуда мы прошли на Балеарские острова и направились к берегам южного Франкланда. На сей раз на зиму мы обосновались на острове Камарг в межустье Роны. Летом мы продвинулись вглубь страны, но Один покинул нас. Мы проиграли битву франкам. Лучшее для нас было - идти на восток. Хэстен считает себя величайшим воином. Он подбил Бьерна на то, чтобы овладеть Римом! - здесь он на время замолк и глотнул вина, захваченного в походе.
-- Я продолжу, - вставил Хрольв, - но до этого мы взяли Париж, ограбили его, сожгли несколько церквей. Для спасения монастырей должны были сделать денежную складчину король, епископы, аббаты, графы и все вельможи, и даже церкви. От нас попросту откупились. "Все государства мира, - говорил Хэстен войску - открытые для нас, должны увидеть нашу славу. Сотни тысяч уже пали от нашего меча. Но всякий воин, достигнув одной цели, стремится к высшей. Если мы подарим римскую корону Бьерну Иернсиде, наша слава разнесется по всему свету". Мы миновали Рону и шли вдоль побережья с сотней судов. И вот мы увидели город. Высокие стены с вежами и великолепные окрестности подали нам мысль, что это и есть славный город Рим. В городе был праздник, но жители, увидев наши драккары, похоже, впервые, заперли ворота. Хэстен понял, что штурмом город не взять. И слушайте, что он придумал! Он отправил послов в город и велел сказать там, что: "Мы - люди с севера, по воле богов покинувшие родину; мы сражались во Франции и покорили ее, - Хрольв встал и прошелся по пиршественному покою, изображая скорбь, - к этому городу мы пристали не с враждебными намерениями, но нас занесло бурей на ваш рейд. Сохраняя мир с жителями, мы желаем только исправить в пристани повреждения, причиненные судам, а в городе закупить то, что нужно. Наш конунг очень болен; притом беспокойная морская жизнь ему надоела; много наслышавшись о христианском боге, он желает креститься и быть похороненным в том городе, где застигнет его смерть", - Хрольв захохотал, вспоминая остроумие Хэстена. - И они поверили. Епископ и граф с радостью восприняли эту весть, освобождающую их от страха нападения. С обеих сторон мы договорились о мире. Граф и епископ предложили стать восприемниками при крещении Хэстена: он получил святое миропомазание, и больной принесен был в город и обратно на корабль, потому что нам все-таки запретили входить в город. На следующую ночь мы громко рыдали на кораблях и в стане. Утром явились в город от нас послы с известием, что Хэстен умер, и что он желал себе погребение в городском монастыре и назначил в дар церкви свой меч, перстни и другие драгоценности. Духовенство с полной готовностью приняло это последнее желание умирающего, нового христианина, да еще с такими богатыми дарами. Хэстена, одетого в броню, положили в гроб со всем его оружием. По обеим сторонам гроба шествовали наши воины. Мы с Харальдом тоже провожали его, так сказать, в последний путь. Впереди несли назначенные церкви дары - перстни и пояс, оправленные в золото и серебро, мечи, секиры и другие драгоценности. Когда похоронная процессия приблизилась к городу, отворились городские ворота, и навстречу нам вышел епископ со всем духовенством, в праздничных одеяниях. В благоговейном молчании, с восковыми свечами, с крестами впереди, процессия продвигалась к церкви. Гроб был поставлен перед хорами, и отпевание совершено со всей торжественностью. Но когда пришло время опускать гроб в могилу, мы все протиснулись вперед и закричали, чтобы не делали этого. Такая выходка изумила духовенство и других христиан. Вообразите себе их лица, когда с гроба слетела крышка, и из него выскочил живой и здоровый Хэстен, схватил свой меч и изрубил епископа на том самом месте, где тот стоял. Тотчас же и мы все обнажили мечи, спрятанные у нас под плащами. Мы убили на месте всех знатных людей, прежде чем они оправились от изумления. Всех остальных - а между ними было много молодых мужчин и женщин - мы взяли в плен. И никто не мог оттуда убежать, потому что мы же заперли церковные двери. Потом наши воины рассеялись по всему городу. А с гавани, через открытые городские ворота, бросились к нам вооруженные толпы наших людей. Стража на стенах и все, сопротивлявшиеся с оружием в руках, были изрублены на месте. Ужас и смятение поселились во всех домах: горожане видели бесполезность любых попыток к защите. Мы заняли все места и стали повелителями города. И вот тогда-то мы открыли свою ошибку, - Хрольв от досады прикусил нижнюю губу, - завоеванный город не был Римом.
-- Какой же город вы захватили? - послышались вопросы.
-- Луна. Это была Луна.... Потом мы посетили Пизу и другие города в стране лангобардов51, и дошли даже до Валланда52. С богатой добычей, с множеством пленных, мы возвращались домой, на север. В одну сильную бурю, покровитель моря Ньерд отвернулся от нас,... и мы потеряли мачты, рули, паруса на многих драккарах. И тогда для облегчения судов мы выбросили за борт пленников и товары. Правда, не все и не всех. Вот так мы провели эти годы, - закончил повествование Хрольв.
В покое воцарилось молчание на пару мгновений. Но вслед за тем все зашумели, засыпая героев Хрольва и Харальда вопросами, требовали подробностей. И пиво лилось рекой во славу Одина и геройских сыновей ярла.
* * *
В канун Йоля навестил усадьбу старинный боевой товарищ Харальда со своей домашней дружиной. Эдак на праздник середины зимы дом ярла оказался полон гостей.
В пиршественном зале собрались все домочадцы и знатные ратники усадьбы. Дочери воинов подавали пиво. Люди веселились, славили Фрейра и Фрейю - богов мира мертвых, чар и плодородия. Издревле так повелось, что именно на йольские праздники вельвы54 ездили по пирам и предсказывали будущее. Кому ж неохота познать неизведанное?
На дворе завывает вьюга, заметает метель пути-дороги. А в пиршественном покое тепло и шумно. Уютно потрескивает священный огонь в очаге, пылают чадящие факелы, воткнутые прямо в земляной пол, пьют и закусывают гости дорогие. Шутят, балагурят. Неожиданно во дворе послышался конский топот, еле уловимый во всеобщем гуле.
-- Эй, хозяин, встречай гостей!
Дверь отворилась, и в покои ворвались снежинки. И в белом облаке явилась Уна, а следом за ней и Фриггерд.
-- А вот и вельва! - крикнул ярл. - Проходи, Уна! Да ты не одна? С дочкой приехала. Пусть отец Тор опекает, а мать Фрейя благословляет.
-- Благодарю тебя, Стурла-ярл. Мир дому твоему, слава и богатство роду, - Уна скинула меховую накидку и приблизилась к ярлу. - Вот, замена моя выросла. Отныне она пророчествовать будет.
Рорик ранее уже видал Фриггерд. Обычная девчонка. Но нынче она изменилась. Она превращалась в женщину. Девушка стояла в отблесках пламени. Волосы цвета червонного золота свободно струились по плечам, а изумрудные глаза скрывали глубокую тайну. Рорик силился оторвать от нее взгляд, но стройное девичье тело, белая кожа с разлившимся от мороза румянцем по щекам, пылающие огненные кудри зачаровали его.
Фриггерд предсказывала. Юная прорицательница брала за руку, желающего узнать свою судьбу. Взор ее затуманивался, становился невидящим. Она будто смотрела сквозь человека, и отдельные не выдерживали, отводили взгляд, а то и попросту уходили, не дождавшись предсказания.
Рорик сидел на лавке, не желая попасть на глаза вельве. Она обвела взглядом покои, и указала рукой на него:
-- Ты! Иди сюда.
-- Не хочу, - он замотал головой.
-- Струсил?! - язвительно бросила она.
Воины пытливо с едкой насмешкой во взглядах глядели на ярлова сына - неужто струхнет, пойдет на попятную?
Она взяла за руку Рорика. Он, было, начал противиться, но воины еще больше подтрунивали над ним.
-- Твоя судьба, она во многом закрыта от меня, - заговорила Фриггерд. - Я вижу любовь в твоем сердце. Дальняя дорога... Я вижу море, драккар... Палуба качается. Битва! Я вижу битву. Стоны раненых, клинки сверкают, - голос ее крепчал. - Холод, лед, смерть... Человек. Мужчина. Боль...
Рорик с ужасом отдернул руку:
-- Это был мой конец?
-- Нет. Я не знаю. Я не видела твою смерть. Я чувствовала твою боль. Это кричало твое сердце.
В зале воцарилось безмолвие. Первым подал голос Стурла:
-- Все, все! Довольно. Если кто-то должен попасть в чертоги Одина - такова его судьба. А теперь надо веселиться!
Гудрун со своего места следила за юной девой. Неспокойно было на душе ее. Холодные щупальца страха поползли по спине, обхватывая сердце. В мозгу мелькнула смутная догадка...
Она узнала. Она вспомнила все. Кровь отхлынула от ее лица. Она ощутила, что силы покидают тело. И вместилищем ужаса ее была эта девица. Гудрун по безотчетному побуждению схватилась за край вышитой скатерти.
* * *
Это было давно. Пятнадцать, нет, шестнадцать зим минуло с той поры. Точно она не помнила. Стурла ушел в поход. Она осталась на хозяйстве. В тот день ничто не предвещало беды...
Их черные корабли внезапно появились во фьорде. Они не грабили и не убивали. Перебили только охрану. Гудрун едва успела отослать старших сыновей в лес вместе с рабами.
Глупое бессмысленное нападение. Он загнал ее в спальню и повалил на ложе. Она узнала его. Когда-то давно он посватался к ней, но на тинге ей приглянулся Стурла. Она бросилась к ногам отца и умолила дать отказ. Тогда он поклялся вернуться и отомстить. Прошло время. Она забыла, а он нет. И вот спустя столько лет он сдержал слово. И Гудрун знала, что он пришел ради мести. Возмездие...
Она сопротивлялась, царапалась и кусалась, как кошка. Но он ударил ее, и бесчувственную, взял на брачном ложе. Временами сознание возвращалось к ней, и она могла слышать его голос. Но он снова бил ее, и она погружалась в темноту. Она не знала, сколько времени он был с ней. Когда она очнулась, все было кончено. Его корабли ушли из бухты.
Стурла вернулся в конце лета. Она была уже с животом. Он не сказав ни слова, вывел свои драккары в открытое море. Спустя время Стурла вернулся. Она ни о чем не спрашивала, и он молчал. Но она твердо знала, что обидчик убит.
Ветреной зимней ночью она родила девочку. Ей показали младенца, но она отвергла малютку и закричала:
-- В лес! Отнесите ее в лес!
Младенца по обычаю поднесли Стурле. У повитухи ужас застыл в глазах: возьмет ли он ребенка на руки? Не взял - дитя обречено. Уж если родная мать отвергает чадо свое, то боги не даруют ему жизнь.
С той поры Стурла редко прикасался к ней, а все больше проводил ночи с рабынями. А Гудрун замыкалась в себе, теряя благоприятное расположение к себе не только своих домочадцев, но и рабов. От редкой близости с мужем родила она еще двоих: Хильдигунн и Снеульва. На этом плодовитость ее иссякла.
Не верила Гудрун, что ее дитя выжило. Всячески отмахивалась от осознания того, что у знахарки Уны как-то вдруг появилась дочь. Уверяла себя в том, что кто-то еще вынес свое дитя в ту ночь в лес. А в молве таково, обычно, происхождение хороших колдунов и знахарей. И ныне Гудрун привиделись в ней его черты. Ненависть всколыхнулась в ее сердце. Глядела она пустыми, широко открытыми глазами на девушку, в чьих чертах видела только его лицо.
* * *
-- Что с тобой? - Стурла тронул ее за руку. - Да на тебе лица нет.
-- Да! - Гудрун схватилась за подсказку. - Пусть они уйдут.
-- По древнему обычаю предков они гости в нашем доме. Я не могу выгнать их.
-- Тогда уйду я!
И она ушла, проводив Фриггерд недобрым взглядом.
* * *
Вернувшись с Эланда, Стурла лично проследив за приготовлением похода на Эйсюслу, снова умчался к милой своей, молоденькой наложнице на северный мыс, оставив за старшего в походе свою безмолвную тень - Торгейра-берсерка.
Вот и настал черед ярлу выполнить свое обещание - отпустил он кузнеца в поход, с легкостью отпустил. Видно было, что хотел ярл коваля своего в бою проверить. А Эймунду, хоть и тяжко было покидать Хильдигунн, но на время из усадьбы исчезнуть надо. Одолела совсем его ярлова жена: то ей одно нужно, то другое - совсем замучила. При муже-то остерегалась, а теперь проходу не дает. Может, за то время другую жертву подыщет? На это и уповал Эймунд. Ведь срамно Хильдигунн в глаза глядеть, и поведать ей ничего нельзя. Не простит, прогонит его от себя - и делу конец. К счастью, Хильдигунн словно пребывала в полусне, ничего не замечала вокруг себя: жила лишь возможностью побыть с ним рядом.
Отплывали они в рассветных лучах летнего солнца: блестели начищенные шлемы и умбоны щитов, наконечники копий у бедных воителей. И снова Рорик был на одном драккаре с воспитателем своим, Сигурдом Лисой. Только теперь с ним был еще два друга - коваль Эймунд и верный оруженосец Тогерд. А Снеульв попал в цепкие руки Торгейра. Не завидовал ему Рорик - суровый нрав у берсерка.
Два морских ворона60 сорвались с берега, устремившись вослед за кораблями.
-- Священные птицы Одина - добрый знак! - сказал кто-то на берегу.
-- То морские вороны, - ответили ему.
-- Ворон - он и есть ворон.
Но лучше бы он молчал: птицы повернули обратно к земле. На сердце у Рорика стало неспокойно - дурное предзнаменование. Но от судьбы не уйдешь. Воин должен смело встретить уготованную ему участь.
Но вроде бы ничто не пророчило злополучия. Они мирно разошлись с островитянами, и груженные легкой данью, отправились дальше на восток - разжиться добычей у чудских племен61. Попутный ветер весело подгонял суда к заветным берегам. Они вошли в залив, не замедляя ход и вот, уже рукой подать до пологого куска суши, покрытого кустарником и низкими деревьями. Но кое-что привлекло внимание впередсмотрящего.