Полукард Инна Юрьевна : другие произведения.

Князь Сокол. Отрывки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Историческое фэнтези, в котором автор предлагает альтернативный вариант легенды о призвании варягов.


Князь Сокол

Пролог

  
   Бескрайние, продуваемые ветрами пустоши Ютландии, непроходимые и глухие леса Швеции, бесчисленные острова, фьорды и рифы Норвегии, холодные и долгие зимние ночи, непахотные земли - все это Скандинавия. Там рождались сильные люди с неистребимой мечтой о власти и величии, которая толкала их на великие завоевания, повергавшие в прах города и царства.
   Беспокойные и воинственные скандинавы на протяжении почти тысячелетия терзали своих соседей. Еще до Рождества Христова тевтоны и алеманы покинули Ютландию, чтобы покорить Рим. Потом готы, лангобарды и бургунды не давали покоя римским императорам.
   Вождь франков Карл, снискавший прозвище Великий, первым из германских государей надел пурпурную тогу после того, как папа возложил на него императорскую корону. Покрытый кровью саксов, он вмешался в распрю двух славянских племен - лютичей и бодричей. Бодричи, которые были во вражде с саксами, вошли в союз с Карлом, сражаясь с ним бок о бок. В благодарность союзникам за помощь франки обратили свое оружие против лютичей. На помощь бодричам пришли сербы, охотно помогавшие франкам покорять своих единоплеменников. Так лютичи вынуждены были признать себя данниками Карла...
   После смерти Карла Франкская империя распалась, терзаемая междоусобными войнами, развязанными Карловыми сыновьями...
  

* * *

  
   Много конунгов1 сменилось с тех пор в Скандинавии. И настали времена Хальвдана Черного, сына Гудреда Охотника, сына Хальвдана Щедрого на золото и скупого на еду, сына Эйстейна Грома, сына Олава Дровосека, норвежского конунга.
   Хальвдан Черный был бесстрашным воином. В восемнадцать лет от роду он стал конунгом Агдира, королевства своего деда. Честолюбие и решительность толкнули его на завоевание соседних земель.
   А в Швеции в ту пору у ярла2 Гауталанда3 воспитывался Рорик из рода Скильвингов, конунгов Восточного Пути - "из Варяг в Греки".
   Отец Рорика, Арнвид Незаконнорожденный, был убит в Гардарике4 людьми, посланными шведским конунгом Эйриком. Отцом Арнвида был Скильвир Древний Старик, сын конунга Хальвдана Старого и Альвиг Мудрой, дочери конунга из Альдейгьюборга5. Хальвдан Старый, знаменитейший из конунгов, был великим воином и ходил в походы далеко в Восточные страны. Там он убил в единобортсве конунга по имени Сигтрюгг и взял в жены Альвиг Мудрую. У них родилось много славных сыновей. Одним из них и был Скильвир, потомки которого звались Скильвингами. Этот род поселился в Восточных Странах - в Гардарике...
  

* * *

  
   Серая унылая пустошь бескрайнего неба сливалась с таким же серым и унылым морем. Седые волны с ревом обрушивались на камни, принося с собой бурые водоросли, разбитые раковины и мелкую гальку, а иногда янтарь.
   Рорик едва успевал подбирать его; ловко отбегал подальше от падающей водяной стены, но тысячи холодных мелких брызг все равно настигали его, кусая за лицо и руки. Ему самому эти застывшие кусочки смолы были вовсе не нужны: он, как обычно, отдаст их свой сестре, она-то уж найдет, что с ними делать. Но сама игра с волнами забавляла его.
   Где-то вдалеке прокричала чайка, камнем бросившись в воду за добычей. Но рыбешка оказалась быстрее, и раздосадованная птаха уселась на прибрежный валун. В воздухе витал запах выброшенных на песчаный берег моллюсков и гниющих водорослей.
   На горизонте показались черные точки. Радостно затрепетало сердце в груди: "Возвращаются! Возвращаются!" Рорик со всех ног бросился в Березовый двор7. Стремглав вбежал в открытые ворота, сбил с ног Снеульва и налетел на Гудрун, жену ярла Стурлы. Она как раз отчитывала во дворе рабынь, которые перебирали ягоды, грибы и коренья для сушки на зиму. Гудрун ухватила Рорика за шиворот:
   -- Эй, малец, куда мчишься? Неужто за тобой гонится сам Фенрир8?
   Рорик с трудом перевел дух:
   -- Они возвращаются!
   Гудрун отпустила мальчишку и заулыбалась:
   -- Да знаем мы уже! Лейв их давно заприметил.
   Едва она успела ответить Рорику, как с дозорной вышки слез Лейв, херсир9 сторожевого отряда, который викинги всегда оставляли в усадьбе, уходя в поход. Не поверив на слово молодому воину, стоявшему на вышке, решил лично убедиться, не ошиблись ли его зоркие глаза.
   Вскоре во фьорд вошло множество длинных кораблей10. Изящные драконьи головы были прикрыты мешковиной, чтоб ненароком не напугать оставшихся людей в усадьбе. Народ не спеша, стягивался на каменистый берег. Вездесущая детвора сновала туда-сюда, путаясь под ногами у взрослых и выкрикивая приветствия. Среди раскиданных прибрежных валунов толпились и бедные крестьяне, и богатые бонды, хромые и больные, и даже рабы. Без малого весь одаль11 вышел встречать славных вояк, вернувшихся из похода. Корабль ярла Стурлы причалил первым к ладейным мосткам. С борта сбросили причальные канаты, которые рабы тут же закрепили за деревянные столбики, а длинные весла разом замерли. Остальные драккары важно и неторопливо рассекали барашки, разгулявшиеся на седой поверхности фьорда.
   Толпа ликовала. Прихорошившаяся Гудрун в шелковом заморском платке, как подобает замужней, крутила головой, выглядывая мужа. Наконец, с борта бросили сходни. Первым появился улыбающийся ярл Стурла: за время похода он еще более загорел и обветрился в морских бурях. Его величавая громоздкая фигура заметно выделялась среди крепких витязей. Гудрун бросилась ему на шею, радостно визжа, но тут же осеклась: не подобает ярловой жене так вести себя на людях. На одной руке Стурлы повис Снеульв, на другой Рорик.
   Внезапно люди расступились, и навстречу воинам вышла Хильдигунн, единственная дочь Стурлы.
   Девушка не была особенно хороша собой, но все же ее черты пленили своеобразной северной красотой. Она была невысока ростом и неширока в кости. Таинственная задумчивость неизменно озаряла ее лик. Никто не мог сказать, что мужи не заглядывались на нее. Вот только побаивались ее колдовских способностей - а вдруг чары какие наложит? Простой люд вообще сторонился ее, называя чудной, потому как всегда была она сама по себе, к тому же, постоянно наведывалась к местной колдунье. Более всего она любила бродить по окрестностям, собирая разные травы и коренья. Она умело бросала руны, и ее предсказания никогда не лгали. Хильдигунн шел уже шестнадцатый год, и Гудрун подыскивала ей жениха...
   Стурла протянул руки к девушке:
   -- А вот и ты, дочка!
   Она подавила улыбку и тут же застенчиво потупила взгляд.
   Усадьба вмиг наполнилась мужчинами, их запахами, голосами. Девки визжали, отскакивая от шлепков по мягкому месту.
   До вечера ярл делил добычу между воинами. Никто не остался обделенным. Женщины в то время готовили в Березовом дворе еду для праздничного пиршества.
   Ближе к ночи и дружинники, и соседские богатые бонды начали собираться в усадьбе Стурлы - "на пиво". Перед тем по обычаю люди Стурлы обильно обагрили кровью жертвенные камни капища в березовой роще.
   Пиво и брага лились рекой. Рабы внесли освежеванную тушу бычка и, нанизав ее на вертел, начали вращать над огнем под оживленный гомон толпы, время от времени поливая бока жиром. Покои наполнились дымом и гарью. Хильдигунн вместе с другими дочерями гостей подавала пиво. Раскрасневшаяся Гудрун восседала на своем почетном месте рядом с ярлом и вела мудрые речи с гостями. Учтивая беседа плавно перетекла в хвалебные речи о недавнем походе в Бьярмланд12. Захмелевший Стурла перекрикивал шум:
   -- Что в Бьярмланде? Да земель пахотных нет у них. Они добывают пушнину: белки, куницы, соболя... Ну, охотятся, рыбу ловят, конечно... Золото? Да и это у них есть: и золото, и серебро... Нет, денег они не знают. Обычно они все меняют. Но мы то в этот раз ничего не меняли, - Стурла засмеялся, -- они-то думали, что мы приехали торговать!
   В эту ночь Стурла пил довольно много. Но никто никогда не видел его вусмерть пьяным. Ни разу не приходилось волочить его до кровати. С Торгейром - берсерком, верным другом, прошедшим с ярлом не один поход, они пили наравне. Он не происходил из высокого рода, но слыл отчаянным рубакой, и только самые старые рабы помнили тот день, когда он стал домочадцем ярла.
   После очередного рога Торгейр поднялся со своего места и направился к двери.
   -- Куда ты, Торгейр? - окликнул его ярл.
   -- Пойду на двор, Стурла-ярл, надо бы проветриться.
   Когда Торгейр осторожно обогнул на своем пути два препятствия - один чан с брагой, а другой с пивом - кто-то из хирдманнов13 крикнул вдогонку:
   -- Остерегайся чана, чтобы не приключилась с тобой та же беда, что и с Фьельниром-конунгом!
   Раздался дружный хохот - шутка пришлась по нраву, ибо все помнили древнее предание о конунге Фьельнире, сыне Ингви - Фрейра, который часто бывал в Хлейдре у своего друга, конунга Фроди. Одна из таких поездок в Зеландию стала для Фьельнира последней. Там был устроен большой пир с множеством гостей. У Фроди в кладовой стоял чан высотой в несколько локтей, скрепленный большими бревнами. А над этим чаном располагался чердак с дырой, через которую заливали брагу из-под самой крыши. Вечером Фьельнира вместе с его людьми оставили переночевать на чердаке. А ночью он, сонный и совершенно пьяный, вылез на галерею по нужде. Возвращаясь к собственной постели, он проходил вдоль той галереи, но ошибся дверью, оступился, свалился в чан с брагой, где и утонул...
   Детей удалось отправить спать только далеко за полночь. Переполненные событиями, мальчики долго не могли заснуть. Но, даже погружаясь ненадолго в сон, они просыпались от пьяных отголосков викингского веселья.
   Дружинники осушили чан с брагой, запивая все это пивом, опрокинув далеко не по паре рогов. От хмельного большинство из них, где упали, там и заснули, и только некоторым повезло добраться до лавок. Правда, не без помощи товарищей...
  

* * *

  
   Гудрун и Стурла, в конце концов, уединились в своей половине. Стурла уже в кровати, кутаясь в меховые одеяла, а его жена, тем временем, расчесывала свои светлые волосы перед серебряным зеркалом.
   -- Давай скорее, - торопил ее муж, - без тебя тут холодно.
   Очаг давал достаточно света, но мало тепла.
   Гудрун усмехнулась:
   -- Да я уже!.. Ну, наконец ты дома.
   Она бесшумно проскользнула в постель и устроилась у него на плече. В свете огня ее волосы отливали золотом - и Стурла невольно залюбовался своей женой. Воспоминания об их первой встрече сами собой нахлынули на него, и он еще крепче прижал к себе жену, которая восприняла его движение как знак и тут же обвила его рукой.
   Гудрун удивилась, что сегодня Стурла решил разделить с ней ложе. В последние годы они редко бывали вместе. Обычно Стурла привозил из походов молоденьких рабынь, но в этот раз пленников они не брали. Вначале она пыталась возмущаться и придиралась то к одной, то к другой. Но Стурла не обращал внимания. Однажды после очередной бурной ссоры ярл вообще перенес свою постель в другую половину дома. Она видела, что муж охладел к ней, но что могла поделать стареющая отчаявшаяся женщина?
   Со временем безнадежность переросла в злобу, которую Гудрун вымещала на рабынях. Но вчера муж подарил ей серебряную брошь с разноцветными камешками. Только разве эта безделушка заменит мужнину ласку? К тому же, она-то точно знала, что, отняв украшение у какой-то женщины, он все равно поимел его хозяйку.
   Потом они лежали без сна. Близость с мужем опять не принесла радости: он был холоден и предсказуем.
   Первым заговорил Стурла:
   -- На будущей неделе я начну сбор вейцлы18.
   -- Мальчиков возьмешь с собой?
   -- Да, надо бы им взрослеть. А будущей весной пойдем на Эйсюслу. Им пора привыкать к походной жизни.
   Гудрун вздохнула:
   -- Дом викинга ладья, а жизнь - поход... Что тревожит тебя в последние дни, муж мой Стурла?
   -- Чувствую, Эйсюсла будет последним моим ратным делом. Стар я уже стал.
   -- Что ты?! - льстила ему Гудрун. - Да ты любого из своих дружинников одолеешь: хоть на мечах, хоть на топорах, а хоть бы и в кулачном бою! А с молодухами развлекаться? Нет тебе равных.
   -- Мальчики подрастают, они меня заменят, - Стурла сделал вид, что не заметил колкость жены. - Пора мне становится мирным одальменном19. Буду теперь только торговать. Да и Эйрик - конунг уппсальский20 слишком увеличил свою долю.
   -- Ну, уж, если мы заговорили о детях... Стурла, меня тревожит Хильдигунн.
   -- А что с ней? - зевнул ярл.
   -- В ее почти шестнадцать зим, на нее и поглядеть-то боятся. Все стороной обходят. А она девка ладная. Это все из-за того, что она таскается с Фриггерд, дочкой Уны.
   -- Колдуньи, что ли? - ярл опять зевнул.
   -- А ты разве бывал у нее? - насторожилась Гудрун.
   -- Да кто ж у нее не бывал! Ладно, надо поискать ей мужа в чужих землях, а то в девках так и засидится. А теперь давай спать.
   Стурла развернулся к ней спиной, и громко захрапел.
  

* * *

  
   В начале следующего месяца, который в Скандинавии зовется гор, все ожидали снега, но ночью лишь прихватывал морозец, и промерзшая земля потрескивала под ногами. Редкие лужицы были разрисованы замысловатыми узорами. А днем солнышко растапливало хрупкий лед, и земля снова превращалась в раскисшую хлябь.
   В один из дней погода неожиданно ухудшилась, и небо затянуло серыми тучами. Порывы ветра гнули деревья, выворачивая наиболее слабые кустики прямо с корнями. Громадные волны с неистовством разбивались о берег, поливая деревянную пристань яростными потоками воды и грозясь унести ее в пучину вместе с загодя вытащенными кораблями и лодками. Животные в хлеву забеспокоились. Даже кошка, любимица Гудрун, норовила спрятаться в теплое укрытие, не говоря уже о лохматых здоровых собаках ярла. Они жались к огню и жалобно поскуливали. Этих псов привезли ему старшие сыновья из Ирландии. Тамошние жители охотились с ними на волков.
   На третий день ветер стих и море улеглось. Небо угрожающе почернело, все живое замерло. И вместо снега по небу промчался рыжебородый Тор на своей колеснице, оповестив Мидгард22 о приближении грозы оглушительными раскатами грома. Во всем своем божественном гневе Тор метал молнии. Первые капли дождя упали на землю.
   ...Странник медленно шел вдоль берега. Он сознательно избегал дорог, опасаясь вооруженных людей. Человек еле передвигал ноги, опираясь на вырезанный из сосновой ветки посох. Впереди стояла серая пелена дождя. Странник останавливался, переводил дух. С досадой смахивал с ресниц воду, кутаясь в лохмотья, прикрывающие его истощенное избитое тело. Некогда дорогой, но превратившийся в лохмотья плащ, все еще был скреплен овальной бронзовой фибулой на левом плече, что выдавало в нем человека не рабского происхождения. Черная борода висела клочьями, такие же черные волосы были спутаны, на бледном лице виднелись синяки и ссадины. И только глаза, живые серые глаза упорно цеплялись за жизнь. Он спотыкался, падал в грязный гравий, поднимался и снова падал. С большим трудом он тащил вязнущие в мокром песке ноги, но усердно продолжал путь.
   В серой мгле замаячили ладейные мостки, а наверх извилисто тянулась наезженная узкая дорога - две повозки на ней не разойдутся. Возле мостков волны трепали утлую лодочку, видимо, забытую кем-то из рыбаков. На берегу стояли корабли, заботливо вытащенные на берег. Похоже было, что их недавно починили, и заново законопатили просмоленной шерстью, поскольку в воздухе витал запах смолы, овечьего стойла и свежей древесины. Чуть дальше на берегу виднелись длинные ряды деревянных сараев, в которые обычно на зиму ставили корабли. Но непогода застала людей врасплох, и ярко раскрашенные тела драккаров сиротливо мокли под проливным дождем.
   Обострившийся за последние голодные дни нюх путника уловил еще один запах. Дым... Дух жилья, такой близкий и родной. Сколько времени он так идет? Кажется, потерял счет дням.
   У него не было никаких вещей, кроме ножа с рукоятью из оленьего рога, которым он дорожил, да еще фибула. Вначале он пытался ловить рыбу острогой, но она отошла от берега незадолго до начала шторма. Странник не ощущал уже голода, но голова его кружилась, а одеревеневшие ноги не слушались. В разодранные сапоги залетали мелкие камешки, и каждый шаг отдавал острой болью. "Я дойду, я выживу", твердил он себе, карабкаясь по скользкой гужевой дороге. Он уже различал очертания усадьбы впереди. Ни единого огонька снаружи - громадный дом тонул в темноте. Господи, осталось совсем чуть-чуть. Он доковылял к громадине ворот, и неистово заколотил по неотесанным бревнам. Спустя некоторое время в проеме маленького смотрового оконца мелькнула коротко стриженая голова23:
   -- Чего тебе надо, бродяга? Пошел отсюда!
   -- Помогите! - с трудом прошептал странник и рухнул наземь без чувств.
   Все остальное было в тумане. Его куда-то несли, чьи-то руки раздевали, промывали и перевязывали раны, поили отвратительным на вкус снадобьем. Лиц он не различал. Только нежные теплые ладони и голос. Глубокий бархатный голос, который заставлял его повиноваться. Потом наступило забытье.
   Он открыл глаза, и золотое сияние ослепило его. Ангел спустился с небес, чтобы спасти его, раба божьего, проводить грешную душу к Господу. Ангел сидел на низенькой скамеечке и вышивал. Странник пошевелился. И снова ангельский голос. Он заставил опять выпить то горькое пойло, и странник подчинился в который раз. Эти руки, руки Ангела, укрыли его меховым одеялом - и снова забытье.
   Странник почувствовал пристальный взгляд на себе. Открыл глаза, ожидая увидеть Ангела, и в ужасе закрыл. На него смотрела морщинистая седовласая старуха. Это была Йодис. Она уловила его движение и улыбнулась беззубым ртом.
   -- Ну что, пришел в себя? - прошамкала бабка.
   -- Где я? - слабым голосом спросил он.
   -- В усадьбе Стурлы, ярла Восточного Гауталанда. С трудом тебя выходили.
   -- Сколько я здесь?
   -- Четвертая ночь уж пошла. А ты как, беглый что ли?
   Странник молчал. Старуха нетерпеливо повторила вопрос:
   -- Ты раб, или как?
   -- Я не раб. Я свободнорожденный. Я благодарен за заботу и приют, но я хотел бы предстать перед ярлом. Я вручаю ему свою судьбу, пусть будет так, как он решит. Разреши спросить? - он не дождался ответа, - а где девушка?
   -- Девушка? - старуха засмеялась, - видать, тебе привиделось, ибо ты чуть не отправился в Хель24.
   -- Я должен был умереть?
   -- Собирался.
   Странник с благоговейным трепетом дотронулся до нательного крестика.
   -- А ты не из наших земель, - продолжала допрос старуха, и веры ты не нашей. Как звать тебя?
   -- Франки называли меня Эдмонд, а даны - Эймунд.
   -- А сам-то ты кто?
   -- Я венд25.
   -- Хорошо, Эймунд-венд. А мое имя Йодис, я мать ярла.
   -- Йодис, я чувствую в себе уже достаточно сил, чтобы встать. Где моя одежда?
   -- Тряпье твое я сожгла.
   Она пододвинула к нему аккуратно сложенную стопку одежды, сверху которой лежала его фибула.
   -- Я хочу одеться.
   Йодис ушла. Эймунд осмотрелся: бревенчатый сруб, бревна заткнуты мхом, щиток на оконце наглухо задвинут. Посередине жилища очаг - единственный источник света. Под стенами стоят простые деревянные лавки. Он неуверенно попробовал встать. Ноги коснулись холодного земляного пола, покрытого соломой. Домотканая шерстяная рубашка, и такие же грубые штаны, пришлись как раз в пору. Обувь похожа на сапоги, только широкие голенища шнуруются до колен. Они чем-то напомнили франкские постолы. Вошла старуха, неся костяной гребень:
   -- Садись, я расчешу твои волосы. Негоже таким косматым предстать перед ярлом.
   Прежде чем выйти во двор, старуха заставила его натянуть сверху меховую безрукавку и подпоясаться широким ремнем. На кожаной полоске красовались медные пластины с изображениями причудливых животных. Похожие рисунки он уже встречал на украшениях язычников-норманнов, нападавших на его родную землю.
   Йодис подхватила его под локоть. Он высвободил руку:
   -- Не надо. Я сам.
   Пошатываясь от слабости, Эймунд вместе со старухой вышел во двор. Недавно выпал снег. Алый солнечный диск клонился к западу. Кровавые блики играли на снежных пятнах и кашице лужиц. Строения в усадьбе казались розовыми. На небе - легкие облачка. Он воздел взор к небу и мысленно поблагодарил Господа за посланный знак...
   Площадка перед длинным домом ярла мощена камнями, между которыми застрял грязный снег. Эймунд ступал осторожно, опасаясь поскользнуться. Мать ярла следовала за ним.
   -- Смелее! - она втолкнула его вовнутрь.
   После яркого солнечного света полумрак ослепил его. Эймунд зажмурился. По всему залу горели огни. Бронзовые светильники нещадно коптили. Язычки пламени кружили в диком танце на наконечниках копий, оставленных у входа, и на железных умбонах щитов, развешанных на стенах. Мужчины, собравшиеся в зале, и женщины, подносившие им пиво, сосредоточенно рассматривали незнакомца.
   Возле северной стены стояло сидение ярла. Его окружали резные столбы с изображениями божеств. Казалось, лики богов ожили и двигались среди мечущего пламени. В позе короля восседал Стурла. Рядом с ярлом - женщина с остатками былой красы. Под ногами у них валялась медвежья шкура.
   Минуя очаг посреди зала, он прямиком направился к ярлу. В зловещей тишине лишь слышно было потрескивание горящих поленьев. Его шаги по земляному полу казались беззвучными. Эймунд преклонил колено перед ярлом и склонил в знак уважения голову, но не сильно. Две собаки у ног ярла насторожились и предупреждающе зарычали.
   -- Встань! - громом раздался голос Стурлы, - я и так знаю, что твоя жизнь в моих руках. Но сначала расскажи мне, кто ты, откуда и что с тобой приключилось.
  -- Я родом из вольного вендского племени. Меня называют Эймунд. Так окрестили меня даны, пока я жил в их земле. Я кузнец, свободнорожденный. Мой дед был кузнецом, мой отец был кузнецом. Он владел небольшой землей. Мы делали лучшие вендские мечи и продавали их от Вистулы26 до Лабы27. Мой народ притесняли саксы, и мы заключили союз с франками, что позволило нам не воевать, а сеять хлеб. Но на наши земли позарился датский конунг Готфрид - это было еще во времена моего отца. Он разорил нашу столицу Рерик и обложил вендские земли данью. Каждый год мы отдавали ему серебро, лучших дев и мужей. И так мы жили много зим. А после смерти короля Карла по прозвищу Великий в землях саксов начал править его сын Людовик. Два раза с тех пор он ходил в наши земли с мечом. Наш король запросил у Людовика мира и послал к нему посольство. Многие славные мужи отправились в саксонские земли. Оказался там и я. Когда вернулся в родные края, деревня моя была разграблена и сожжена саксами, семья убита, а сестру забрали в полон. Ее следы затерялись в датской земле, в Хедебю28.
   Он перевел дух и продолжил:
   - Путь мой лежал в Ютландию. Там я нанялся служить в охране святого человека - христианского священника Ансгара. Вместе с ним я побывал в Бирке, что в свеонских землях. О сестре своей я узнал, что купил ее для утех знатный господин, и увез на остров Готланд29. За время службы я скопил немного денег. Заплатил за место на корабле, который шел на Готланд. От капитана я узнал, что его брат был на корабле, который перевозил рабов на Готланд. Разразилась сильная буря, корабль разбился, и все утонули. Нас постигла та же участь. Многие тогда же пошли ко дну. Слава..., - он осекся, - богам, я смог выплыть. Нас выбросило между каким-то островом и большой землей. Я не знал, где находился. Поскольку я боялся быть пойманным и отправленным в рабство, я пошел по берегу, скрываясь от людей.
   Стурла, все еще пристально рассматривал жертву кораблекрушения, потом что-то мысленно для себя решил:
   -- Что ж, каждому Норны30 сплели свою нить судьбы. Ты не мой пленник, а, значит, и не мой раб. Стало быть, ты гость в моем доме. Живи здесь, сколько хочешь, все равно возвращаться тебе некуда. Авось ты мне как-нибудь пригодишься. Эй, пива гостю!
   Вошла девушка, служанка, неся рог пива. Эймунд искал глазами Ангела, но нет, не она.
   За время пребывания среди норманнов Эймунд был несколько наслышан об их обычаях. Он поднес рог к огню, плеснул немного пива, чтобы боги засвидетельствовали его слова:
   -- Я пью за тебя, Стурла-ярл. За твой род и твой дом. И я не останусь в долгу перед тобой!
   Слуги внесли столы с закусками, воткнули в землю факелы. Стало намного светлее.
   Ярл принял его, но не до конца, и Эймунд это знал. Стурла пытливо расспрашивал его о родине, обычаях, собственных умениях, о жизни в Хедебю.
   -- Так, значит, ты кузнец? И мечи ковал?
   Эймунд кивнул.
   -- А наши мечи сможешь?
   Он утвердительно покачал головой.
   -- А кольчугу?
   Эймунд снова кивнул и потянулся к поясу. Торгейр, находившийся рядом, положил руку на рукоять меча. Но Эймунд отстегнул с пояса нож и протянул ярлу:
   -- У меня нет подарка, достойного тебя, ярл. Я потерял все свое имущество. Но прими от меня этот скромный дар.
   Стурла разглядывал нож, не скрывая удовольствия:
   -- Добрая работа! Сам сделал?
   -- Я всего лишь ученик. Мой отец был великим мастером в своих землях.
   -- Ладно, посмотрим на твое мастерство. Еще пива гостю!
   Эймунд внимательно следил за девушкой, которая принесла ему пиво. Рассудок помутился: вот он, Ангел, которым грезил Эймунд все дни, проведенные в горячке. Гудрун перехватила взгляд гостя.
   -- Моя дочь, - хмурясь, сказал Стурла. - Хильдигунн.
  

* * *

   Ему было четырнадцать тогда, и день отъезда на лов Рорик запомнил на всю жизнь - переполненный радостью, в предвкушении большого настоящего события он носился по дому, путаясь под ногами у взрослых, что вызывало у них раздражение вперемешку с негодованием, а в
   лучшем случае - усмешку.
   Провожать их тогда вышли все. Хильдигунн повесила на шеи Рорика и Снеульва деревянные амулеты с начертанными на них рунами, предназначенные, по ее словам, для успешной охоты и защиты от опасностей.
   И вот, наконец, они двинулись в путь. Рорик едва мог усидеть в седле: так ему не терпелось совершить что-то знаменательное. Молодая черная кобылка нетерпеливо гарцевала под ним. Снеульву достался объезженный гнедой жеребец. Провожая их, Стурла посмеивался над Рориком: дескать, молодость к молодости тянется.
   Несмотря на то, что дети были приучены ездить верхом, за время езды они порядком устали. Едва солнце склонилось к западу, Торгейр дал команду остановиться на ночлег. Он выбрал лесную поляну рядом с узкой речушкой, скованной льдом. Хотя не все охотники сочли поляну уютной: с одной стороны их окружала река, с другой - редкие деревья, переходящие в чащу. Некоторые ловцы советовали разбить лагерь у подножия горного кряжа, который закрывал бы им тыл - так, на всякий случай. Но, жалея детей, берсерк выбрал именно это место - кто-то и рад был с ним поспорить, да бесполезно.
   Мальчишки, спешившись, тут же бросились собирать хворост для костра. Рорик чувствовал себя разбитым: болели ноги, и ломило спину. Сжав зубы, на негнущихся ногах, он помогал Снеульву - негоже показать себя слабаком. Пока один раб расчищал место под кострище, остальные успели наносить дрова. Растопили снег, прогрели землю. Прямо под палатку накидали лапника, чтоб теплее было. Раб по имени Коль занимался приготовлением похлебки из сушеного мяса, взятого с собой в дорогу, а также зерен ячменя и корней моркови. Немного побродив по лесу, он принес каких-то кореньев и приготовил горячий отвар. После ужина охотники, устроившись возле огня, распивали брагу. Отведать хмельного напитка довелось и мальчишкам. Так уж Сигурд решил - согреться необходимо всем. В голове у Рорика зашумело и по телу разлилось приятное тепло. Торгейр, Сигурд, Рорик, Снеульв и семеро охотников мирно сидели у костра. Взрослые травили байки о своих походах и охоте прошлой зимой, а Коль в свою очередь следил за костром. Эйнар, славный воин и охотник, как раз рассказывал о своей схватке с волком один на один, когда Коль сообщил о том, что кончаются дрова.
   -- Сиди, - решил Торгейр, пусть дети идут.
   Сигурд вопросительно глянул на Торгейра: его добродушное лицо выражало полное спокойствие. Он наклонился к Торгейру и что-то шепнул на ухо:
   -- Не бойся!
   -- Мне головой отвечать, - мрачно изрек Сигурд Лиса и почесал стриженную рыжую бороду.
   Как уж мальчишкам не хотелось отходить от теплого огня, но приказ есть приказ. Взяв с собой веревку, они направились в черное нутро леса. Непролазные заросли вскоре кончились и ребята оказались на небольшой полянке с множеством поваленных деревьев.
   Светила полная луна, и блеск ее отражал снег, так что сухие ветки можно собирать и без огня. Они с усердием стаскивали в кучу сушняк, когда услышали рычание. Рорик мгновенно замер и взглянул на Снеульва: тот находился рядом. В нескольких метрах от них стоял великолепный белый волк, поставив передние лапы на поваленный ствол. В лунном свете его ощетинившаяся шерсть сверкала серебром, а оскаленная пасть наводила ужас. На какое-то мгновенье Рорик даже очаровался прекрасным и могучим зверем, но, стряхнув с себя оцепенение, шепнул брату:
   -- Не шевелись! Убежать мы не успеем.
   Несмотря на это рука Снеульва тянулась уже к франкскому скрамасаксу34. Рорик схватил брата за руку:
   -- Тихо!
   Волк повернул голову и уставился на ребят. Его глаза зловеще блеснули в лунном свете. Рорик почувствовал, как дрожит брат. А Снеульв, как завороженный, продолжал смотреть в глаза зверю. Неожиданно волк поднял морду, испустив протяжный вой, устремился в чащу. Рорик перевел дух и затряс Снеульва, который все еще глядел в пустоту. Снеульв очнулся:
   -- Бежим скорее в лагерь!
   -- Неужели ты испугался какой-то зверюги? - Рорик, правда, и сам был до смерти напуган, но не показывал вида. - Давай соберем дрова и пойдем.
   Снеульву пришлось подчиниться. Вернувшись в лагерь, они все еще не могли совладать с собой, и им пришлось рассказать о встрече с волком. Торгейр задумался на минуту, потом сказал:
   -- А ведь это Один35 посылает тебе знак. Твое имя означает "Снежный Волк" и сегодня ты встретился со своим хранителем.
  

* * *

  
   Рорик зачастую размышлял о своем роде, какими были его пращуры, чем прославились. Не выдержал однажды, спросил Стурлу, что ему известно. И ярл поведал все, что знал сам и слышал от других.
   В незапамятные времена Хреггвиг, младший сын одного северного конунга решил попытать счастья в восточных землях, ибо у себя на родине не мог он добыть славы и богатства. Хреггвиг собрал дружину и отправился за море на восток. Восточный край издавна славился своими богатствами. Пересек он море-океан, вошел в озеро Нево: настолько оно было велико и полноводно, будто море. И более всего приглянулся ему мыс во впадении быстрой полноводной реки Альдейгьи36. Там среди холмов, выше порогов, где северные мореходы издавна перегружали корабли по пути "из Варяг в Греки", он и остановился. Глядь, а на правом берегу стоит крепость. Но не такая, как в его земле строят, а белокаменная. Направились к нему послы, мол, кто такой, да откуда. Велели пожаловать в палаты.
   Правил у них старец державный с женой и младенцем на руках. Звали младенца того Буривой, оттого что в ночь, когда разрешилась его мать, разразилась сильная буря. А старейшина поведал, что в далеком Франкланде началась война. Тамошний король подчинил себе многие земли. Какие-то племена приняли владычество короля, а какие нет. Сорвались с насиженных мест, да и ушли в поисках лучшей доли. Вот такие ходоки и явились к Альдейгье всем родом - племенем. Звали их то ли венды, то ли лютичи. А впрочем, кто их знает: славяне - и весь тут сказ.
   Спросил Хреггвиг позволения поселиться на его земле, но не кланялся словенскому правителю - где это видано, что б викинг голову преклонял пред иноземцем, пусть даже конунгом. Отчего ж нет? Вместе сподручней от врагов обороняться. А князь иль старейшина - по прошествии стольких лет не упомнишь, указал на другой берег - ступай, мол, и живи в свое удовольствие.
   Вскоре срубил себе Хреггвиг усадьбу, а вместе со словенами поладил с мелкими окрестными племенами финнов, веси, мери и некоторых карелов, от которых получали отличную пушнину. Тут и подоспело время искать себе жену - не век же бобылем ходить. Собрал дары: драгоценную рухлядь37, кой-какое злато-серебро, и отправился в Гауталанд к конунгу Хледверу сватать его дочь Исгерд. Забрал он ее в свои владения, где вскоре у них родилась дочь Альвиг. Так они и жили: тихо-смирно, дочь подрастала, Хреггвиг понемногу воевал, грабил и торговал.
   Разрослась усадьба в городок: срубили словены свои дома на одном берегу, даже Хреггвигу посоветовали, как лучше дом перестроить, чтоб теплее было и сырости меньше, а северяне на другом расположились. Построили кузню и мастерскую, где изготавливали прикрасы всякие. Стали потихоньку купеческие корабли к ним захаживать: то пушнину купить, то птичье перо, ну и конечно, янтарь - водится он тут в изобилии. Особенно славились их стеклянные ожерелья: в каждой бусинке красовались разноцветные пятнышки-"глазки".
   Успела вырасти Альвиг. Выдал ее замуж Хреггвиг за своего земляка - славного воина Сигтрюгга. Женился и друг ее детских игр и забав Буривой на своей соплеменнице. От того брака появился на свет Гостомысл.
   Жить бы им да не тужить, но пришла беда с севера. Тем временем в Норвегии жил конунг по имени Эйстейн. Прослышал о маленьком восточном королевстве и решил его разграбить. Пришел он с немалым войском на своих драккарах в сопровождении сына Хальвдана. Он атаковал город и поджег стены, но силы были неравны. Хотя конунг Хреггвиг защищался хорошо и мужественно, он не был готов к битве, и кончилось все тем, что пал сам конунг Хреггвиг и большая часть его войска. И когда конунг погиб, предложил Эйстейн мир всем тем, кто там был. Тогда прекратилась битва, и все, оставшиеся в живых, заключили мир; велел тогда конунг своим людям занять город. Потом привели к нему королеву - вдову Хреггвига. Эйстейн-конунг пристально посмотрел на нее и затем сказал:
   -- Вполне понятно, что ты приняла близко к сердцу известие о том, что здесь произошло. Но нет, худа без добра. И хочу я теперь быть твоим мужем вместо него. И это будет неплохая замена, потому что он был стар.
   -- Никаких недостатков не было у него из-за его возраста, -- сказала королева, -- и я боюсь, что едва ли смогу верить тем, кто его убил.
   -- Есть два выхода, -- сказал конунг, -- либо я сделаю тебя своей наложницей, и ты останешься ею так долго, сколько тебе это суждено, либо ты выйдешь за меня замуж и отдашь все государство в мою власть. А я окажу тебе большой почет, и я не боюсь, что ты меня обманешь и захочешь моей смерти.
   Королева сказала:
   -- Мудра старинная поговорка, что тяжело решение, принятое в отчаянии, и выберу я то, по которому стану твоей женой.
   А Хальвдан убил в единоборстве Сигтрюгга, и пришлось Альвиг, как и своей матери выходить замуж за Хальвдана. Родился у них сын Скильвир, который и унаследовал Альдейгьюборг. Сам же Скильвир, живя в Гардарике, имел жену и заключил неполный брак38 со шведской девой благородных кровей. Потому-то и прозвали люди сына их Арнвида Незаконнорожденным.
   А время не стоит на месте. Вырос Буривоев сын славным витязем.
   Сам уж потомок Буривоев своими детьми обзавелся: четверо сыновей и три дочери. Все от разных жен. Вот повезло, думал иной раз Скильвир, никаких наложниц, женись себе сколько угодно и все дети законные.
   Не раз Скильвир, объединившись со славянским правителем, отражал нападения своих же земляков. В этой войне пали двое княжеских сынов, а дочерей своих по обычаю выдал Гостомысл замуж в чужие земли, кроме одной младшенькой Умилы. Приглянулась она Арнвиду Скильвирссону, вот и решили отцы их поженить, да рода свои объединить. Умила с детства была легка на всякие хвори. Не вынесла тяжких родов. Арнвид взял младенца на руки, окрестил Рориком и отправился в путь к дальним родственникам в Гауталанд. Там малыша приняли. Так Рорик обрел приемных родителей: ярла Стурлу и жену его, Гудрун. А Арнвид вернулся в свою вотчину.
   Но вот другая напасть пришла и вновь с севера, на этот раз из шведской Уппсалы. Объявился там Эйрик Эймундсон. Позарился он на восточные земли. Шведский конунг послал корабли с большим войском, его воины бились с людьми Арнвида, и многие пали с обеих сторон в этой битве. Конунг Альдейгьюборга был убит, и с ним погибли почти все его воины. Но и от людей шведского конунга осталось меньше половины. Разорил Эйрик город, превратил в руины альдейгьюборгскую гордость - стеклодельную мастерскую. Сам обложил город данью и вернулся в Уппсалу.
  

* * *

   Точно к празднику Зимних Ночей, что отмечается в конце кровавого месяца, подоспели из долгого похода Хрольв и Харальд. Воротились они с богатой добычей и славой, и множеством рабов.
   Как водится, Харальд опять привез себе молодку для утех. Недаром прозвище к нему приклеилось Повеса. В перерывах между походами он только и делал, что предавался пьянству да разгулу. А уж, сколько девок попортил - не счесть.
   Ему минуло всего двадцать три зимы - по сути, не возраст. Но в свои лета он готов был на все ради того, чтобы стать первым. Харальд был убежден, что мир создан нарочно для него. Он использовал всех, кто был рядом: друзей, брата, отца. Сначала использовал, потом бросал. Особенно страдали от него женщины. Была когда-то у него любезная сердцу девушка, но ее родители не дали ни обещания, ни согласия на этот брак. И однажды счел он, что весь бабий род повинен в его несчастье неудавшейся женитьбы.
   Стурла справлялся, что он будет делать с невольницей, когда та ему наскучит. Харальд отмахивался:
   -- Не знаю, не размышлял еще.
   Рабыня сразу поразила всех своей темной кожей, почти черной. Ее настоящее имя выговорить-то никто не мог, потому и прозвали ее Сварти - Черная. Рорик даже посмеивался над ней: его кобыла носила такую же кличку. Девушка немного овладела языком за время пребывания с Харальдом и могла уже изъясняться.
   Лихим был Харальд, опасным врагом! То ли дело Хрольв Увалень. В часы досуга ему лучше было бы поспасть да поесть. Журила его частенько за это Гудрун, дескать, с твоей леностью не стать тебе никогда конунгом. На что Хрольв отвечал, что ему лучше было быть мирным одальменом, надоели войны, устал от походов. А что, он самый старший в семье, глядишь, после смерти отца усадьба к нему перейдет...
   Ну, а как пиршество началось, так стали сразу их донимать расспросами. Где бывали, что видали? Поведали они о своем походе. В условленном месте примкнуло к ним войско из Вестфольда. Они вошли в Луару и при попутном ветре, как на веслах, так и под парусами, направились прямо к Нанту. Жители города сочли их корабли торговыми, потому и не думали защищаться. Тем более, что Нант был окружен крепкими и надежными каменными стенами. Да и ловкий проводник им достался - мятежный граф Ламберт, питавший ненависть к франкскому королю Карлу Лысому за то, что тот отказал ему в Нантском графстве. И в то время, как беззаботное население города воображало себя в безопасности, викинги с флотом пристали к берегу, взобрались по штурмовым лестницам на стены, выбили запертые засовами ворота и прорвались внутрь.
   -- То было как раз в двадцать четвертый день нашего месяца яйцеклада (у них он зовется июнем) - вскоре после нашего Дня Летнего солнцестояния. Они же отмечали день своего святого - какого-то Иоанна Крестителя, - рассказывали то Харальд, то Хрольв поочередно, иногда перебивая друг друга. - В городе собралась тьма народу: почитали своего святого и веселились. Уберечься никто не смог. Женщины и дети, воины, христианские жрецы и простые горожане - все без исключения были изрублены или взяты в плен. Множество людей убежали тогда в церковь, где заперли двери. Они молились, пока мы выламывали церковные врата. Прямо на алтаре мы зарубили очень важного святошу - епископа, что ли, потом подожгли церковь. На исходе дня мы вернулись на суда с богатой добычей и многими пленными. Потом пристали к одному удачному островку на Луаре. Там выстроили себе хижины, перенесли туда добычу и перегнали пленных. Туда же перетащили своих больных и раненных и окружили остров, будто стеною, своими драккарами.
   -- Оттуда же, - прервал брата Хрольв, - мы грабили по всей местности: то пешие, то на лошадях, то на лодках по рекам. Мы собрали много золота, серебра и других богатств. Но тут произошло кое-что непредвиденное. Мы начали делить добычу, и кое-кому почудилось, что Иернсида слишком урезал их долю. Схватились за мечи. Кое-как стычка была улажена, не без потерь, конечно. Мы снова вывели суда в море. Ветер пригнал нас к берегам Галисии, в Серкланд - страну сарацинов. Но мы попали в страшную бурю и потеряли многие корабли, оттого и нападение на Корунью не удалось. Жители этой страны, оказывается, очень воинственный народ. Нам пришлось воротиться во франкские земли. Войдя в устье Гаронны, пошли мы вверх по реке. Разграбили города Базас, Дакас, Бигорр, Байонну, Лескар, Олерон, Лейктур и монастырь Кондом.
   -- Герцог Гасконский Тотил двинулся нам навстречу, чтобы сдержать вторжение, - продолжил Харальд, брызгая слюной. - Мы разбили его наголову и прошли всю Гасконь. Близ города Тарба находилась укрепленная крепость со рвом и высокими мощными стенами, это - жилище графа Бигоррского: мы обратили его в груду пепла. Монастыри Гаскони постигла та же участь. Мы отважились продвинуться вглубь страны. Но не все было так попросту. Для местных жителей все же выпадали случаи к жестокому мщению. В Тарбе, в юго-западном Франкланде, один из отрядов, возвращаясь с богатой добычей, был застигнут врасплох в одной из теснин и изрублен до последнего воина. Бьерн понял, что нам пора сматываться. Он принял решение еще раз наведаться в Серкланд. Мы пересекли пролив между Серкландом и Морналандом50, разграбили Альхесирас и высадились на побережье Морналанда. Местные жители, вышедшие защищать свои владения, обратились в бегство. Они вообще такие смешные: люди с черной кожей. Там все такие, как Сварти. Бьерн со своим неразлучным воспитателем Хэстеном, ну и мы в том числе, неделю развлекались тем, что обменивали полон на местные сокровища. После мы опустошили побережье Мурсии. Оттуда мы прошли на Балеарские острова и направились к берегам южного Франкланда. На сей раз на зиму мы обосновались на острове Камарг в межустье Роны. Летом мы продвинулись вглубь страны, но Один покинул нас. Мы проиграли битву франкам. Лучшее для нас было - идти на восток. Хэстен считает себя величайшим воином. Он подбил Бьерна на то, чтобы овладеть Римом! - здесь он на время замолк и глотнул вина, захваченного в походе.
   -- Я продолжу, - вставил Хрольв, - но до этого мы взяли Париж, ограбили его, сожгли несколько церквей. Для спасения монастырей должны были сделать денежную складчину король, епископы, аббаты, графы и все вельможи, и даже церкви. От нас попросту откупились. "Все государства мира, - говорил Хэстен войску - открытые для нас, должны увидеть нашу славу. Сотни тысяч уже пали от нашего меча. Но всякий воин, достигнув одной цели, стремится к высшей. Если мы подарим римскую корону Бьерну Иернсиде, наша слава разнесется по всему свету". Мы миновали Рону и шли вдоль побережья с сотней судов. И вот мы увидели город. Высокие стены с вежами и великолепные окрестности подали нам мысль, что это и есть славный город Рим. В городе был праздник, но жители, увидев наши драккары, похоже, впервые, заперли ворота. Хэстен понял, что штурмом город не взять. И слушайте, что он придумал! Он отправил послов в город и велел сказать там, что: "Мы - люди с севера, по воле богов покинувшие родину; мы сражались во Франции и покорили ее, - Хрольв встал и прошелся по пиршественному покою, изображая скорбь, - к этому городу мы пристали не с враждебными намерениями, но нас занесло бурей на ваш рейд. Сохраняя мир с жителями, мы желаем только исправить в пристани повреждения, причиненные судам, а в городе закупить то, что нужно. Наш конунг очень болен; притом беспокойная морская жизнь ему надоела; много наслышавшись о христианском боге, он желает креститься и быть похороненным в том городе, где застигнет его смерть", - Хрольв захохотал, вспоминая остроумие Хэстена. - И они поверили. Епископ и граф с радостью восприняли эту весть, освобождающую их от страха нападения. С обеих сторон мы договорились о мире. Граф и епископ предложили стать восприемниками при крещении Хэстена: он получил святое миропомазание, и больной принесен был в город и обратно на корабль, потому что нам все-таки запретили входить в город. На следующую ночь мы громко рыдали на кораблях и в стане. Утром явились в город от нас послы с известием, что Хэстен умер, и что он желал себе погребение в городском монастыре и назначил в дар церкви свой меч, перстни и другие драгоценности. Духовенство с полной готовностью приняло это последнее желание умирающего, нового христианина, да еще с такими богатыми дарами. Хэстена, одетого в броню, положили в гроб со всем его оружием. По обеим сторонам гроба шествовали наши воины. Мы с Харальдом тоже провожали его, так сказать, в последний путь. Впереди несли назначенные церкви дары - перстни и пояс, оправленные в золото и серебро, мечи, секиры и другие драгоценности. Когда похоронная процессия приблизилась к городу, отворились городские ворота, и навстречу нам вышел епископ со всем духовенством, в праздничных одеяниях. В благоговейном молчании, с восковыми свечами, с крестами впереди, процессия продвигалась к церкви. Гроб был поставлен перед хорами, и отпевание совершено со всей торжественностью. Но когда пришло время опускать гроб в могилу, мы все протиснулись вперед и закричали, чтобы не делали этого. Такая выходка изумила духовенство и других христиан. Вообразите себе их лица, когда с гроба слетела крышка, и из него выскочил живой и здоровый Хэстен, схватил свой меч и изрубил епископа на том самом месте, где тот стоял. Тотчас же и мы все обнажили мечи, спрятанные у нас под плащами. Мы убили на месте всех знатных людей, прежде чем они оправились от изумления. Всех остальных - а между ними было много молодых мужчин и женщин - мы взяли в плен. И никто не мог оттуда убежать, потому что мы же заперли церковные двери. Потом наши воины рассеялись по всему городу. А с гавани, через открытые городские ворота, бросились к нам вооруженные толпы наших людей. Стража на стенах и все, сопротивлявшиеся с оружием в руках, были изрублены на месте. Ужас и смятение поселились во всех домах: горожане видели бесполезность любых попыток к защите. Мы заняли все места и стали повелителями города. И вот тогда-то мы открыли свою ошибку, - Хрольв от досады прикусил нижнюю губу, - завоеванный город не был Римом.
   -- Какой же город вы захватили? - послышались вопросы.
   -- Луна. Это была Луна.... Потом мы посетили Пизу и другие города в стране лангобардов51, и дошли даже до Валланда52. С богатой добычей, с множеством пленных, мы возвращались домой, на север. В одну сильную бурю, покровитель моря Ньерд отвернулся от нас,... и мы потеряли мачты, рули, паруса на многих драккарах. И тогда для облегчения судов мы выбросили за борт пленников и товары. Правда, не все и не всех. Вот так мы провели эти годы, - закончил повествование Хрольв.
   В покое воцарилось молчание на пару мгновений. Но вслед за тем все зашумели, засыпая героев Хрольва и Харальда вопросами, требовали подробностей. И пиво лилось рекой во славу Одина и геройских сыновей ярла.

* * *

   В канун Йоля навестил усадьбу старинный боевой товарищ Харальда со своей домашней дружиной. Эдак на праздник середины зимы дом ярла оказался полон гостей.
   В пиршественном зале собрались все домочадцы и знатные ратники усадьбы. Дочери воинов подавали пиво. Люди веселились, славили Фрейра и Фрейю - богов мира мертвых, чар и плодородия. Издревле так повелось, что именно на йольские праздники вельвы54 ездили по пирам и предсказывали будущее. Кому ж неохота познать неизведанное?
   На дворе завывает вьюга, заметает метель пути-дороги. А в пиршественном покое тепло и шумно. Уютно потрескивает священный огонь в очаге, пылают чадящие факелы, воткнутые прямо в земляной пол, пьют и закусывают гости дорогие. Шутят, балагурят. Неожиданно во дворе послышался конский топот, еле уловимый во всеобщем гуле.
   -- Эй, хозяин, встречай гостей!
   Дверь отворилась, и в покои ворвались снежинки. И в белом облаке явилась Уна, а следом за ней и Фриггерд.
   -- А вот и вельва! - крикнул ярл. - Проходи, Уна! Да ты не одна? С дочкой приехала. Пусть отец Тор опекает, а мать Фрейя благословляет.
   -- Благодарю тебя, Стурла-ярл. Мир дому твоему, слава и богатство роду, - Уна скинула меховую накидку и приблизилась к ярлу. - Вот, замена моя выросла. Отныне она пророчествовать будет.
   Рорик ранее уже видал Фриггерд. Обычная девчонка. Но нынче она изменилась. Она превращалась в женщину. Девушка стояла в отблесках пламени. Волосы цвета червонного золота свободно струились по плечам, а изумрудные глаза скрывали глубокую тайну. Рорик силился оторвать от нее взгляд, но стройное девичье тело, белая кожа с разлившимся от мороза румянцем по щекам, пылающие огненные кудри зачаровали его.
   Фриггерд предсказывала. Юная прорицательница брала за руку, желающего узнать свою судьбу. Взор ее затуманивался, становился невидящим. Она будто смотрела сквозь человека, и отдельные не выдерживали, отводили взгляд, а то и попросту уходили, не дождавшись предсказания.
   Рорик сидел на лавке, не желая попасть на глаза вельве. Она обвела взглядом покои, и указала рукой на него:
   -- Ты! Иди сюда.
   -- Не хочу, - он замотал головой.
   -- Струсил?! - язвительно бросила она.
   Воины пытливо с едкой насмешкой во взглядах глядели на ярлова сына - неужто струхнет, пойдет на попятную?
   Она взяла за руку Рорика. Он, было, начал противиться, но воины еще больше подтрунивали над ним.
   -- Твоя судьба, она во многом закрыта от меня, - заговорила Фриггерд. - Я вижу любовь в твоем сердце. Дальняя дорога... Я вижу море, драккар... Палуба качается. Битва! Я вижу битву. Стоны раненых, клинки сверкают, - голос ее крепчал. - Холод, лед, смерть... Человек. Мужчина. Боль...
   Рорик с ужасом отдернул руку:
   -- Это был мой конец?
   -- Нет. Я не знаю. Я не видела твою смерть. Я чувствовала твою боль. Это кричало твое сердце.
   В зале воцарилось безмолвие. Первым подал голос Стурла:
   -- Все, все! Довольно. Если кто-то должен попасть в чертоги Одина - такова его судьба. А теперь надо веселиться!
   Гудрун со своего места следила за юной девой. Неспокойно было на душе ее. Холодные щупальца страха поползли по спине, обхватывая сердце. В мозгу мелькнула смутная догадка...
   Она узнала. Она вспомнила все. Кровь отхлынула от ее лица. Она ощутила, что силы покидают тело. И вместилищем ужаса ее была эта девица. Гудрун по безотчетному побуждению схватилась за край вышитой скатерти.
  

* * *

  
   Это было давно. Пятнадцать, нет, шестнадцать зим минуло с той поры. Точно она не помнила. Стурла ушел в поход. Она осталась на хозяйстве. В тот день ничто не предвещало беды...
   Их черные корабли внезапно появились во фьорде. Они не грабили и не убивали. Перебили только охрану. Гудрун едва успела отослать старших сыновей в лес вместе с рабами.
   Глупое бессмысленное нападение. Он загнал ее в спальню и повалил на ложе. Она узнала его. Когда-то давно он посватался к ней, но на тинге ей приглянулся Стурла. Она бросилась к ногам отца и умолила дать отказ. Тогда он поклялся вернуться и отомстить. Прошло время. Она забыла, а он нет. И вот спустя столько лет он сдержал слово. И Гудрун знала, что он пришел ради мести. Возмездие...
   Она сопротивлялась, царапалась и кусалась, как кошка. Но он ударил ее, и бесчувственную, взял на брачном ложе. Временами сознание возвращалось к ней, и она могла слышать его голос. Но он снова бил ее, и она погружалась в темноту. Она не знала, сколько времени он был с ней. Когда она очнулась, все было кончено. Его корабли ушли из бухты.
   Стурла вернулся в конце лета. Она была уже с животом. Он не сказав ни слова, вывел свои драккары в открытое море. Спустя время Стурла вернулся. Она ни о чем не спрашивала, и он молчал. Но она твердо знала, что обидчик убит.
   Ветреной зимней ночью она родила девочку. Ей показали младенца, но она отвергла малютку и закричала:
   -- В лес! Отнесите ее в лес!
   Младенца по обычаю поднесли Стурле. У повитухи ужас застыл в глазах: возьмет ли он ребенка на руки? Не взял - дитя обречено. Уж если родная мать отвергает чадо свое, то боги не даруют ему жизнь.
   С той поры Стурла редко прикасался к ней, а все больше проводил ночи с рабынями. А Гудрун замыкалась в себе, теряя благоприятное расположение к себе не только своих домочадцев, но и рабов. От редкой близости с мужем родила она еще двоих: Хильдигунн и Снеульва. На этом плодовитость ее иссякла.
   Не верила Гудрун, что ее дитя выжило. Всячески отмахивалась от осознания того, что у знахарки Уны как-то вдруг появилась дочь. Уверяла себя в том, что кто-то еще вынес свое дитя в ту ночь в лес. А в молве таково, обычно, происхождение хороших колдунов и знахарей. И ныне Гудрун привиделись в ней его черты. Ненависть всколыхнулась в ее сердце. Глядела она пустыми, широко открытыми глазами на девушку, в чьих чертах видела только его лицо.
  

* * *

   -- Что с тобой? - Стурла тронул ее за руку. - Да на тебе лица нет.
   -- Дурно мне, - Гудрун очнулась, жадно хватая ртом воздух.
   -- Тебя напугали предсказания вельвы?
   -- Да! - Гудрун схватилась за подсказку. - Пусть они уйдут.
   -- По древнему обычаю предков они гости в нашем доме. Я не могу выгнать их.
   -- Тогда уйду я!
   И она ушла, проводив Фриггерд недобрым взглядом.

* * *

   Вернувшись с Эланда, Стурла лично проследив за приготовлением похода на Эйсюслу, снова умчался к милой своей, молоденькой наложнице на северный мыс, оставив за старшего в походе свою безмолвную тень - Торгейра-берсерка.
   Вот и настал черед ярлу выполнить свое обещание - отпустил он кузнеца в поход, с легкостью отпустил. Видно было, что хотел ярл коваля своего в бою проверить. А Эймунду, хоть и тяжко было покидать Хильдигунн, но на время из усадьбы исчезнуть надо. Одолела совсем его ярлова жена: то ей одно нужно, то другое - совсем замучила. При муже-то остерегалась, а теперь проходу не дает. Может, за то время другую жертву подыщет? На это и уповал Эймунд. Ведь срамно Хильдигунн в глаза глядеть, и поведать ей ничего нельзя. Не простит, прогонит его от себя - и делу конец. К счастью, Хильдигунн словно пребывала в полусне, ничего не замечала вокруг себя: жила лишь возможностью побыть с ним рядом.
   Отплывали они в рассветных лучах летнего солнца: блестели начищенные шлемы и умбоны щитов, наконечники копий у бедных воителей. И снова Рорик был на одном драккаре с воспитателем своим, Сигурдом Лисой. Только теперь с ним был еще два друга - коваль Эймунд и верный оруженосец Тогерд. А Снеульв попал в цепкие руки Торгейра. Не завидовал ему Рорик - суровый нрав у берсерка.
   Два морских ворона60 сорвались с берега, устремившись вослед за кораблями.
   -- Священные птицы Одина - добрый знак! - сказал кто-то на берегу.
   -- То морские вороны, - ответили ему.
   -- Ворон - он и есть ворон.
   Но лучше бы он молчал: птицы повернули обратно к земле. На сердце у Рорика стало неспокойно - дурное предзнаменование. Но от судьбы не уйдешь. Воин должен смело встретить уготованную ему участь.
   Но вроде бы ничто не пророчило злополучия. Они мирно разошлись с островитянами, и груженные легкой данью, отправились дальше на восток - разжиться добычей у чудских племен61. Попутный ветер весело подгонял суда к заветным берегам. Они вошли в залив, не замедляя ход и вот, уже рукой подать до пологого куска суши, покрытого кустарником и низкими деревьями. Но кое-что привлекло внимание впередсмотрящего.
   -- Впереди суда! - крикнул он.
   -- Сколько? - спросил Рорик.
   -- Количество равное нашему.
   -- Рассмотри получше: чьи они?
   -- Вижу стяг Эйрика-конунга. Да, точно. Его люди.
   Рорик поскреб в затылке: что им здесь нужно? Ведь если б они собирали с чуди дань, так объявили бы об этом на тинге. Но упплендцы были рядом, в пределах видимости, настолько же подлинны, как собственный драккар Рорика. Змееподобные корабли Эйрика неумолимо шли на сближение, выстроившись стройным рядом. На гауталандские суда был подан сигнал построиться линией. Свой же драккар по совету Сигурда Рорик вывел в середину. По обыкновению, как воевали еще деды, суда связали канатами. Посудина под командованием Кнута по прозвищу Лошадиная Голова, хевдинга62 ярла Западного Гауталанда Храни Гаутского, поравнялось с драккаром приемного сына Стурлы.
   С соседней палубы на Рорика смотрело надменное лицо старшего, частично прикрытое броней. Уж верно подметили люди недостаток Кнута - его удлиненная нижняя челюсть и вправду смахивала на конскую морду.
   -- Эй, Рорик, сын Арнвида Незаконнорожденного, что тебе нужно в этих водах? - крикнул он.
   Тем временем, Сигурд положил свою длинную узкую ладонь на плечо юноши, слегка сжимая пальцы.
   -- Убирайся прочь, Лошадиная Голова! Я не намерен отчитываться перед тобой!
   -- Мы - люди Эйрика Ветряная Шляпа, и ты обязан отвечать.
   -- Власть Эйрика-конунга в Уппсале, а здесь не его земли!
   -- Ну, раз ты дерзишь мне, - даже смех Кнута походил на конское ржание, - возможно, мой меч сделает тебя вежливее!
   Сигурд снова легонько сжал плечо Рорика. Но тот разошелся: юношеская горячность распалила его гордость.
   -- Я не премину убить тебя, собаку! - крикнул в ответ Рорик.
   -- Трусливым ртом лепечешь ты!
   -- Это ты трус, Лошадиная Морда!
   По едва уловимому знаку Кнута на борт гауталандского драккара полетели крюки, с помощью которых воины подтягивали корабль. Люди Стурлы рубили канаты на крюках, но упплендцы пошли на сцепку. Завязался бой, которого Сигурду так хотелось избежать. Клин упплендских судов пробил стройный ряд гауталандцев, но ловушка захлопнулась, и они очутились в тесном кольце.
   Два упплендских воина первыми прыгнули на палубу. Рорик скрестил меч с ближайшим из них, второго взял на себя Сигурд. Вскоре вся палуба заполнилась врагами. Рорик краем глаза наблюдал за Эймундом, который яростно отражал атаки противников.
   Последним же покинул свой корабль Кнут. Прорубая путь меж тел, Рорик двигался к Кнуту. Их клинки встретились. Его лицо побледнело, когда он отбил нападение Рорика. Тот снова напал, но лишь царапнул щеку Кнута. Он схватился левой рукой за царапину: по пальцам струилась кровь. Теперь уже настал черед Кнута. Их мечи снова скрестились. Рорик отбил удар, отступив на шаг назад. Он натолкнулся плечом на кузнеца, отбивавшего удар эйрикового воина. Кнут сделал ложный выпад, Рорик отвлекся - и в это время Кнут поразил его в левое плечо. Жгучая боль разлилась по телу. Побледнев, Рорик сжал зубы и вскинул свой меч. Он отбил очередной удар Кнута, но тут услышал хруст - лезвие его меча сломалось пополам.
   -- Твоя смерть пришла за тобой, гаденыш! - закричал Кнут, брызгая слюной.
   -- Только после тебя! - заорал Рорик.
   И тут Эймунд выхватил у Рорика обломок, вложив в руку свой клинок. Рорик успел лягнуть Кнута в живот, тот отвлекся на мгновение, и он вонзил лезвие в горло Кнута, незащищенное бармицей.63
   Внезапно небо над головой почернело, и в свинцовых тучах блеснули молнии.
   -- Боги на нашей стороне! - не своим голосом заорал Рорик. - Вперед! Убивайте поганых псов!.. Один! Один!
   -- Один! - эхом донеслось с гауталандских драккаров. - Тор!
   И, кажется, уже и сам Ньерд встал на защиту воинов Гауталанда, вздымая могучие волны. Пораженные смертью вождя и мгновенной переменой погоды, неприятельские воины стали бросать оружие.
   Эймунд все еще дрался обломком рорикового меча, оттесненный к самому борту. Противник кузнеца был вдвое больше его и сильнее. Эймунд получил удар в лицо и пошатнулся, теряя равновесие. А наверху разыгрывалась небесная битва. Рыжебородый Тор метнул ярую молнию, поразив упплендский корабль. Объятое пламенем судно накренилось, черпая бортом воду. Ньерд гневно швырнул в него громадным валом, опрокинув набок. Мачта не выдержала и с оглушительным треском повалилась на палубу гауталандского драккара, сметая на своем пути викингов. Обломок реи все еще крепившийся к мачте, ударил Эймунда в спину. Он полетел за борт в неистовство волн, и морская пучина сомкнулась над ним.
   Один даровал победу гауталандцам. Над местом сражения кружились два ворона - верные помощники великого бога-Всеотца. Они предвещали удачу. Бой был закончен.
  

* * *

  
   Дажбог64 щедро осыпал лучами землю, разгораясь, все сильнее и сильнее. Стрибожьи65 чада ласково трепали седые волосы старика и золотистые кудри его отрока. Вдоль берега шла утлая лодчонка под парусом. Старый Тихомир отпустил рулевое весло и крикнул сыну сменить его на корме. Любим - единственная отрада на старости лет. Забрали боги всех деточек, что нарожала Ждана, жена его. Все сыновья и дочери их нашли пристанище в высокой могиле. А самый младший, Любим, выжил. Вот и лелеял Тихомир чадо свое ненаглядное.
   -- Чего остановились, батя? - юный Любим развел мускулистые плечи. На гладких щеках играл румянец, а над верхней губой едва пробивался пушок.
   -- Жарко мне, - ответил отец, скидывая меховую безрукавку.
   Они только завели невод на круг, ожидая богатый улов. Дружно напряглись мужские тела: старое, просоленное морем, обветренное жестокими бурями, и молодое, стройное, едва начавшее постигать радости и невзгоды рыбацкой жизни. "Эх", - отец и сын крякали от напряжения, вытаскивая сеть, в которой плескались здоровенные рыбины.
   -- Будем с чем на торг ехать, - радовался Тихомир. - Голодать не придется!
   Неожиданно нечто привлекло зоркие глаза Любима.
   -- Ой, батя, гляди! Там на песке что-то лежит! - воскликнул отрок.
   -- Поди, море зверя какого выбросило иль рыбину.
   -- Да нет же! Что-то большое.
   Тихомир пригляделся, напрягая ослабший с годами взор.
   -- А ну, рули к берегу, - наказал старый рыбак.
   У кромки воды на прибрежной полоске песка лежал человек.
   -- Да он изранен!
   Отец и сын наклонились над телом. Вместо лица кровавое месиво, правый глаз вытек. Весь порублен, посечен. На левой руке плоть едва держалась на кости. В другой руке он все еще сжимал обломок меча. Человек, казалось, был без сознания.
   -- Гляди, батя, знатный воин. Вон у него меч, какой. Работа варяжская. Я похожие видал на торге у купцов северных.
   Любим склонился ниже, рассматривая рукоять и вдруг издал удивленный возглас:
   -- Ой, на рукояти-то знак княжеский. Ох, непростой это варяжский воин!
   Тихомир мельком взглянул на символ, нагнулся к человеку, прощупывая шею.
   -- Чай, помер уже. Ан нет, бьется живчик. Давай, отнесем его в лодку. Верно, успеем спасти жизнь человечью.
   Тихомир приподнял бессознательное тело за плечи, а Любим норовил подхватить ноги. И вдруг человек открыл единственный целый глаз, вскочил на ноги, размахивая остатком меча. Старик насилу перехватил его руку, с силой сжимая запястье. Он застонал от боли и повалился оземь, потеряв сознание.
   -- Ты гляди, лютый какой. Чуть не покалечил! Хоть и окривел, а все ж обороняется. Мы ему помогаем, а он, знай себе, мечом размахивать, - беззлобно бранился Тихомир.
   -- Он, батя, видать нас за врагов принял. Тут ведь недалече бой был. Варяги с варягами ратились. Я на торге слыхал, когда с матерью ездил.
   -- И что им, кровопивцам, в мире не живется? - ворчал Тихомир.
   Они поставили парус и направили лодку в Нево. Как гром среди ясного неба налетели внуки Стрибожьи, надули парус, и суденышко стремительно понеслось по озерной глади к родному берегу.
   -- Доброе дело мы с тобой делаем, Любим. Видишь, как Стрибог помогает?
   На берегу возле избы уже поджидала Ждана. Она издали приметила лодку, и теперь радостно размахивала рукой. Тихомир подвел суденышко к песчаной отмели.
   -- Эй, мать, гляди, кого мы тебе привезли!
   Ждана заглянула в лодку.
   -- Ой, лихо-то, какое, - заголосила старуха. - На что нам мертвяк?
   -- Жив еще. Постели в избе на лавке. Надо бы раны перевязать.
  

* * *

   Под ним простиралась пропасть. На краю стояла она, протягивая к нему руки. Он неумолимо летел в черную бездну. А она отдалялась все дальше и дальше.
   -- Хильдигунн, - что есть сил закричал он. - Хильдигунн!
   Чернота поглощала его. Хильдигунн тянула руку, но пальцы хватали пустоту...
  

* * *

  
   -- Эймунд! - крикнула она.
   Тьма давила на глаза, затрудняя дыхание. Хильдигунн села на постели. Ее крик разрезал тишину полупустого дома. Ярл с женой давно уехал на торг, на Готланд, а Снеульв уже несколько дней пропадал в лесу, забавляясь охотой. В усадьбе оставалась только домашняя охрана и рабы. Со светильником в руках прибежал Рорик. Комната озарилась уютным теплым светом.
   -- Что с тобой?
   -- Он жив!
   -- Кто - он?
   -- Эймунд жив! Ты мне не веришь?
   -- Хильдигунн, мы искали его. Тогерд сам видел, как он, раненый, выпал за борт. Тотчас вода сомкнулась над ним.
   Хильдигунн тяжело дышала.
   -- Мне душно. Выйдем на двор.
   Рорик помог ей встать, накинув на плечи меховое одеяло. Они присели на колоду под чернотой ночного неба, усеянного звездами.
   -- Он жив, Рорик, я знаю. Поверь мне.
   Рорик посмотрел на округлившийся живот сестры.
   -- Вот, значит, кто отец... - задумчиво произнес он. - Я мог бы догадаться.
   Хильдигунн молчала.
   -- Почему ты мне раньше не говорила?
   --Боялась я. Ты ведь не выдашь меня?
   -- Не выдам, - он обнял ее за хрупкие плечи. Ее трясло в ознобе. На лбу выступила испарина. - Тебе надо лечь. У тебя жар.
   -- Нет, погоди, - она схватила брата за руку, - пообещай, что ты найдешь его. Мог ведь кто-то подобрать его в окрестных землях.
   -- Хильдигунн, он был сильно ранен. Он не мог выжить.
   -- Он спас тебе жизнь! Ты должен!
   -- Я постараюсь! Идем, - успокоил он сестру.
   Рорик уложил ее бледную, без кровинки в лице, укутав меховыми одеялами.
   -- Засыпай, - он погладил ее по волосам.
   Она смежила веки, и дыхание ее выровнялось.
   Рорик с восхищением глядел на сестру. Ну и норов!
   От чего-то вспомнился ему тот день, когда они вернулись из похода. Воины спускались по сходням на мостки. Хильдигунн глазами искала Эймунда. Наконец, не утерпела, кинулась к Рорику. А он не мог вымолвить ни слова, словно язык онемел, да уста срослись. Но она и так все разгадала. Ни слова не сказала, лишь посерела, и повалилась наземь без чувств.
   Женщины сказали, что под сердцем у нее теперь дитя. Мать велела высечь ее, чтоб дознаться, кто отец. Но она молчала. Твердила о каком-то воине, пришедшем к ней во сне. Ясное дело, никто ей не верил. Ее пороли до тех пор, пока женщины не сказали, что у нее может случиться выкидыш. С тех пор Хильдигунн отстранилась от всех, и подпускала к себе только Рорика.

* * *

  
   Наряден княжий терем, венчан островерхими кровлями с замысловатыми резными по дереву узорами. А во дворе теремном, скрытый могучими стенами высится древний дуб, выше самой высокой кровли. Посреди ствола, где разошелся он на две кроны, темнеет черная обугленная отметина. Сказывают, дуб этот посадил сам Словен - предок Гостомыслов, поселившийся в здешних землях. А в ночь, когда родился Буривой, отец князя, пометил тот дуб сам Перун79, метнув в него божественной стрелой. Живут в дереве давние духи - хранители рода. Верил старый князь в могучую силу чуров80, стоя подолгу возле дерева, и прося у них помощи.
   Угасает княжеский род, нет у него наследника от корня его. Дочери все давно замуж выданы за заморских князей - поди, выпроси у них продолжателя! Кто ж по здорову иль по добру наследника отдаст? А сыны - соколы ясные, вон в могилах высоких лежат...
   И с Вадимом все точь-в-точь повторяется. Не жильцы мужи в роду его... Чует сердце - не должен Вадим княжить, а хоть и родич, да семени иного. Лихая доля у него: неровен час, покличет Морена81 . А с Вадимовой долей она так и ходит по пятам за ним. Храбрый он воин: в бою за таким кметы пойдут, не щадит живота82 ни своего, ни чужого. Да вот только какой из Вадима князь! То ли дело зять его ныне покойный, Арнвид - варяг: ратник славный был, при том мудр и здравомыслящ.
   Арнвид... Гостомысл погрузился в мысли. Перед глазами поплыло видение: Арнвид с малюткой на руках восходит на корабль. "Да что это я о Рорике вспомнил, словно на ухо нашептывает кто. Чур, меня!" - Гостомысл поежился и запахнул глубже волчий опашень83, творя в воздухе знак огня.
   Он вздрогнул от неожиданности, услышав голос, назвавший его по имени. Он и сам-то позабыл, когда в последний раз называли его истинное имя.
   -- Радослав.
   -- А, это ты Тайнозор, - облегченно вздохнул князь.
   Под сенью дуба стоял седой высохший волхв, почти незаметный в тени ветвей. Он ступил вперед, освещенный лунным светом, отчего его борода засверкала серебром.
   -- Здрав будь, светлый князь!
   -- Здрав будь и ты. Разве звал я тебя?
   -- Ужель позабыл? - усмехнулся ведун. - Позвал бы скоро. Не тревожься князь.
   -- Не тревожусь я, - рассердился Гостомысл оттого, что мирный ход его дум был прерван незваным гостем.
   -- Будет наследник от корня твоего, - произнес волхв и исчез в темноте.

* * *

  
   Наступила пора спаривания баранов, и все работники были при деле. Между тем, настал срок у Хильдигунн разрешиться от бремени. По первым признакам скорых родов Стурла велел накрывать столы. Пока женщины помогали его дочери, он пил в пиршественном покое, восхваляя богов. Стурла был бледен, не отошел еще от потери своей любимой. Хоть и выходили женщины, сообщая, что все в порядке, он заметно тревожился.
   Хильдигунн лежала, распластавшись на простынях. И вроде бы, первые схватки прошли, и стало легче, но дитя, стремясь явиться на свет, причиняло невыносимую боль.
   -- Тужься, - говорили ей женщины, - тужься изо всех сил. Кричи, если хочешь кричать.
   И она было открыла рот для последнего крика, победного шага, и из уст ее вырвалась виса. И запела она из всех своих сил:
   Дорог огонь Эгира,
Но им не купить почета.
Придет расточитель гривен,
И станет вершителем битвы.
   Поет, о ясень оружья,
Кровь Арнвида-Грои.
Придет расточитель гривен,
Получит волшебную силу.
   И раздался крик ее ребенка.
   -- Мальчик, - оживились женщины.
   -- Мальчик! - закричали в пиршественном покое, и хирдманны от радости забили мечами о щиты.
   Розового, пухлого младенца, уже обмытого и завернутого в пеленку, поднесли Хильдигунн к груди.
   -- Хельгу, - прошептала она. - Имя твое Хельгу.
   По обычаю малыша положили перед старшим мужчиной в роду.
   -- Она сказала Хельгу, - передали ему женщины.
   И Стурла окропил внука водой из чаши, принимая в свой род:
   -- Я нарекаю тебя именем Хельгу.
  

* * *

  
   Близилась русальная неделя88, а ладожский князь становился все более сумрачным. Он хорошо знал, что едва минует Купала, и заморские кровопийцы явятся за данью. Но в этот раз он решил вместо драгоценной рухляди, великого бисера, злата и серебра подать им остро оточенный меч. Огнищане давно точили секиры, а гридни с Вадимовыми отроками начищали брони. В кузнях вовсю кипела работа.
   Накануне побывал он в Холмграде, сговорился со старейшинами Меревского конца да Людина, а те посольства по своим родам отослали: на восток, на юг и на север. Глядишь, снарядят те воинов, да разом выгонят варягов за море.
   Дивен град новый: с незапамятных времен живет ладно там и меря с чудью, и словены, и кривичи - каждый в своем конце-поселке. Словенская деревенька знатная, всем хороша: на правом берегу Волхова, на высокой горе, неприступном холме, раскинулся посад. В давние времена выбрался Словен с родом своим. Долго скитался он и, наконец, поселился на реке, звавшейся в те времена Мутной, рядом с Ильменем, на своем Словенском Холме. Так оно и пошло - городок на Холме, Холмгородок, Холмград...
   Младший из сынов Словена, не мог притязать на большое наследство. Оттого и отправился он с людьми своими на восток, где и срубил град над рекою, нарекши его именем Словенск. Княжил в нем три лета, и умер. А сын его, Избор, подрос, и занял место отца. И в свою честь нарек град Изборском. Лихая доля постигла и Избора - укусила его змея ядовитая, и в три дня отправился он к дедам89.
   Послы вернулись с добрыми вестями и заверениями, что сразу после Купалы прибудут дружины всех племен. Своих-то гридней у Гостомысла две сотни. Вои его преданные, испытанные во многих сечах. Почти все они его однолетки. Едва минуло юному княжичу тринадцать лет, как отец набрал ему дружину. Вместе они обучались военному делу, ходили на лов, и в свой первый поход. Ныне ж многие его дружинники - обеленные сединой.
   У Вадима своих отроков90 еще десятка три, огнищан наберется сотни четыре. А меря и кривичи точного числа не назвали. Встревожен был этим словенский князь...
   Поначалу варяги приходили беспечно - малым числом. Но недовольство на Нево росло, охватывая всю племенную знать соседствующих народов. Словене давно точили ножи, выжидая удобного случая для отмщения. Кажись, время настало.
  

* * *

  
   Прохладный ветер трепал седые пряди, играл белоснежной бородой, и теребил молочно-белую рубаху старого князя. На черном небе выплыл величавый шафранный шар полной луны, и зажегшиеся первые звезды, казались бледными в ее свете. А ветер крепчал...
   Гостомысл стоял на забороле96, задумчиво глядя вниз, на посад. Во многих домах уже затушили свет - Любша спала. Только издали доносились отголоски звонкого девичьего смеха. Беззаботная молодежь гуляла, а хоть и близилась сеча.
   Древняя Любша... Предки его пришли сюда с запада в поисках лучшей доли. Закрутилась, завертелась стройка. Росли не по дням, а по часам, как грибы после теплого летнего дождика, деревянные домишки. По камешку возводилась белая летящая ввысь, словно лебедушка, крепость. В ту пору Нева еще не прорвалась к Варяжскому морю97, и озеро омывало подножье холма, где удобно расположились ладейные мостки. Но потом река пробила дорогу к морю, и озеро отошло от Любши. Самому Гостомыслу бы в пору перебраться поближе к воде, но покидать владения пращуров ему не хотелось.
   Предки его ни с кем не воевали, и сумели договориться с весью и мерей, издавна промышлявшей в этих местах на рыбу лудогу. Местные рыбари перед выходом в озеро старательно приносили жертвы озерному богу. Они звали его Волхов, и говаривали, что живет он как в озере, так и в реке. А то не просто чудище было. Народ сказывал, что первым пришел в эти земли к берегам Ильменя еще задолго до Буривоя старейшина Словен вместе с родом своим. И был у него сын по прозванию Волхов, лютый чародей и разбойник. И промышлял он по всей реке, звавшейся в ту пору Мутной. А еще сказывали, понижая голос до шепота, что оборачивался он водяным змием, залегал в реке, и пожирал людей, не подчинявшихся ему.
   В тот день рыбаки, как обычно вышли на озеро. Они весело перекрикивались между собой, радуясь богатому улову. Но как-то вдруг вода покрылась рябью и засверкала от прыгающих косяков рыб. На поверхности змеилось темно-серое тело, поблескивая в ярких лучах солнца. И вот уже отчетливо видна была голова змия и изогнутые витки его туловища. Невероятно длинное чудовище стремительно и легко погрузилось в воду, взорвав сноп брызг. Оно вынырнуло с другой стороны лодки и взмахом хвоста опрокинуло ее. Рыбаки гребли к берегу, побросав в великом страхе и неводы, и улов.
   -- Беда! - кричали они на бегу. - Беда! Подводный бог - змий забрал нашего брата! Беда!
   Седовласые старцы - волхвы после недолгого совета изрекли:
   -- Сие чудище некто иное, как сам Велес98. Отныне каждый, отправляющийся на промысел либо в путешествие по воде, должен принести ему жертву. А ежели Велес по своему желанию затребует себе отдельную жертву, путем жребия будет выбрана девица и отдана ему в жены.
   И так было всегда: Велеса-змия умилостивили, и никто более не роптал на свою долю. Люба божа - божья избранница: любожа - любша - незаметно для себя окрестил народ омут, где топили Велесовых невест. А со временем и поселение переняло на себя это название.
   Князь перевел взгляд на другой берег Волхова, где чуть поодаль, на Варяжской стороне, горели огни. Он вспомнил свою дочь... день ее свадьбы. Она жила с мужем на том берегу, пока не родился Рорик...
   Нежданно река внизу зашумела. Чада стрибожьи гнали волну из озера. И река пошла вспять, устремившись к своему истоку. В призрачном свете луны вздымались сивые буруны в черной воде. Князю почудилось, что это последний день бытия всего живого в миру, хоть и зрел он то ужасающее зрелище не раз.
   -- Велес требует жертву! - закричали внизу, и мигом огнище пробудилось, наполняясь гомоном встревоженных голосов.
   А Гостомысл стоял, не шевелясь, будто зачарованный, не в силах оторвать взор от разбушевавшейся реки.
   А потом на посаде истошно завопила баба и смолкла. Стало быть, жребий пал на деву из неимущей семьи: нет у родителей ее "глазок", за которые они могли бы спасти свое дитя от участи Велесовой невесты. А могла бы откупиться великим бисером - отправить его в подводное государство вместо дочки своей.
   Послышался хор девических голосов, становившийся все тише и тише. Князь знал, что будет далее. Волхвы выбрали жертву - невинную деву. Так делали всегда: девы садились в кружок, а волхв раскручивал конское ребро, приговаривая: "Люба, люба, люба, - и ребро замирало на избраннице, - Люба Божа!"
   Ее опоили зельем, убрали в свадебный наряд и повели к страшному жениху - Велесу. Она уйдет навсегда в его подводные чертоги.
   Толпа двигалась по берегу Волхова в сторону Морева ручья99, туда, где за владениями мертвых, стоит капище Велеса. Ее вели к Любшиному омуту, где с давних пор топили дев, избранных по жребию в нареченные владыке нижнего мира. Одурманенная любжей100 невеста не боится - она сама шагнет в объятия к суженому.
   Старому князю привиделось, что на миг мелькнула в черной воде девичья головка, и вновь погрузилась. Вдалеке от крепости омут - никак не мог он увидеть обряд.
   Утром, возбужденный слуга его Меньшак, вовсю размахивая руками, лепетал, что на посаде только и толков, что о ночной жертве. Обезумевшая от горя мать полночи металась по берегу, а на заре упала в ноги рыбарям с мольбами вытащить ее дочь.
   -- Ее выловили? - безучастно спросил старый князь.
   -- Что ты, княже! - изумился Меньшак. - На моей памяти Велес ни разу жертву не отвергал.
  

* * *

  
   Лют давно разумел, что ему стоило бы разобраться в самом себе: в чьих богов он верит, кого почитает? Его помотало судьбой, он бывал в разных землях и видел много капищ: он жил в ютландском102 Хедебю и свеонской103 Бирке. Он помнил своих богов - венеды их называли иначе. Но он уяснил для себя, что неважно, как их зовут - их сущность одна. Тот, кого здесь величают Велес, а в Швеции - Ньерд, отказался принять его в свое королевство. Он тонул под берегами Эланда, и словно неведомая сила выбросила его на берег. И теперь, спустя время все повторилось - он снова тонул, и еще раз ему была подарена жизнь. Стать, погибель его затаилась не в воде. Но где? Меч, копье, стрела, огонь?..
   Он стал христианином, потому что поверил, что бог принесет ему облегчение. Но Иисус оставался к нему безучастным. И он решился: пошел к капищу и принес Перуну жертву. И Лют сказал красивому величественному идолу: если он в предстоящем бою будет жив и невредим, то он принесет Громовержцу еще большую жертву.
   Что жизнь его? Не стоит ничего. Но не мог он позволить себе умереть, пока не увидит свою любовь. И если бы не море, разделявшее их, он давно бы покинул славянские земли. Он шагал бы пешком, пока не дошел. Но у Люта не было чем уплатить за место на корабле. Что ж, нанявшись в княжескую дружину, заплатить он сможет. Но сможет ли покинуть князя? В его дружину легко войти, а выйти из нее можно только в ирий. Или в Валгаллу...
   Он не ощущал себя в Ладоге сторонним. Но он тосковал по своей кузне. Часто во сне он видел своего отца, размахивающего молотом. Его отец, будучи лучшим умельцем от Лабы до Вистулы, мог бы не трудиться в кузне, но призвание брало свое. И Лют был рожден кузнецом. Но он был также и воином. Однако руки его горели огнем без тяжелой работы с крицей104.
   И в одно прекрасное время он не вытерпел - пошел прямо к Гостомыслу. Выпросил у старого князя обломок Рорикового меча - вещь близкую ему и родную. Ведь то была его работа. Князь отдал ему сломанный клинок.
   Поначалу, когда он пришел в кузню починить меч, мужики посмеялись над ним - возьми-ка, попробуй ковальский хлеб! Он снял шейную гривну с княжьим знаком, отмечавшую его принадлежность, серебряные браслеты с запястий, и обнажил спину, покрытую глубокими боевыми шрамами. И мужики выдохнули: "Ох!"
   Он схватил молот и с исступлением заколотил по наковальне, выправляя клинок. Теперь он знал - меч не сломается. Он и в тот раз не должен был подвести. Лют всегда на совесть исполнял свою работу. Но этот клинок словно заворожили - его изделия ни в жизнь не ломались.
   Лют вложил в молот весь свой гнев, что накопился у него за долгое время. Он с раздувшимися мышцами от напряжения колотил и колотил по огнедышащей, но мягкой крице. И этот клинок будет достоин самого великого князя, самого великого конунга - его побратима! И имя клинку - НЕПОБЕДИМЫЙ.
   Он нашел женщину, старуху из дальних краев, которая жила одна в уединенной хижине вдалеке в лесу. Она знала руны. Он не знал ее имени, но заплатил ей серебряной монетой. То была древняя Ведьма, изгнанная откуда-то с далеких западных краев, когда там забыли старых богов и поверили в нового. Обычная человеческая жизнь не бывает столь долгой, а дряхлая костлявая старуха была все еще жива. Толковали, что она перенеслась по воздуху, и делает это каждый раз, когда ей надо преодолеть большие расстояния. Когда у людей пропадали дети, обвиняли Ведьму, но ни один смертный не осмелился выступить против нее. К ней обращались только в крайней нужде, и люди приносили ей еду и питье взамен на чародейство, которое она для них делала. И никто никогда не знал ее имени. Все так и величали ее - Ведьма.
   Он передал ей меч, и она велела ему приходить на следующий день. Когда он гнал скакуна во весь опор, - вдруг почему-то вспомнилась песня105, услышанная в Гауталанде:
  
   Руны победы,
   коль ты к ней стремишься, -
   вырежи их
   на меча рукояти
   и дважды пометь именем Тюра!106
  
   Она вырезала на рукояти руны победы. Она смеялась и пела, отдавая ему клинок, и ветер в вершинах деревьев вторил ее дикому хохоту:
   -- Отныне Непобедимый заклят. Владеющий им не будет ранен никаким железом.
   А напоследок сказала:
   -- Запомни - никаким железом.
   Он вручил меч старому князю, и тот замуровал его в стене - столь грозное оружие не должно попасть в руки никому другому. О тайнике знали только двое живущих - Гостомысл и Лют.
  

* * *

   Гудрун поманила к себе молодого раба. Он жил недавно в их доме, еще не успев смириться со своей участью, и жажда воли сквозила в каждом его движении.
   -- Тебе свобода дороже всего, не так ли? - спросила она с лукавой улыбкой.
   Он дерзко взглянул на нее.
   -- Послужишь мне, и я щедро награжу тебя. Воля - достойное вознаграждение?
   -- Что надо сделать?
   Она протянула ему охотничий нож с длинным блестящим лезвием, и рука ее в то мгновение дрогнула, а под ложечкой омерзительно засосало. Она откинула прочь свои мысли: никогда еще она не оступалась от задуманного. И ныне, как никогда она была тверда в своем решении. Что ей до той девки? Сердце ее ласкало сладкое чувство близкой мести. Уничтожить ненавистное семя! Извести раз и навсегда! Боги несправедливы или у них свой собственный замысел, в котором люди - лишь фигуры на доске для игры в тавлеи109. Все обернулось против нее самой. Стурла убил обидчика, а она понесла во чреве своем его семя. Оно теперь жило рядом в виде потаскушки, окрутившей ее приемного сына Рорика.
   -- Ночью я оставлю заднюю калитку отворенной. Выйдешь так, чтоб тебя никто не заметил. Пойдешь к дому старой колдуньи. Ты должен убить ее дочь.
   -- Старуху тоже?
   -- Только девчонку.
   -- Боязно вредить колдунье, - засомневался раб.
   -- Ее гнев не настигнет тебя. К тому времени ты будешь уже далеко. Ты вернешься сюда и принесешь мне прядь ее волос, тогда я буду знать, что дело сделано. Потом ты уйдешь до рассвета. Пойдешь через лес. В западной бухте тебя будет ждать лодка с припасами и серебром. Уберешься отсюда как можно дальше.
   -- Но за мной вышлют погоню, и если поймают - убьют.
   -- Тогда живи, раб, своей паскудной жизнью!
   Она развернулась, чтобы уйти.
   -- Нет, постой, госпожа! Я согласен. Мне нечего терять.
   Ночь опустилась быстро, укрыв своими черными крыльями землю. Во дворе тихо шмыгнула тень. Проскользнула сквозь незапертую калитку и быстрым бегом помчалась прочь от усадьбы.
   Раб запыхался и замедлил шаг, чтобы отдышаться и обдумать убийство Фриггерд. Самое сложное - вытащить ее во двор. На что ему смерть ни в чем неповинное старухи? Хотя девчонка тоже ни при чем, но уговор есть уговор, а свобода для него ценнее жизни, как своей, так и чужой.
   Раб забрался во двор крохотной хижинки с дерновой крышей, поросшей травой. Лачуга была пристроена к старому ясеню с толстым стволом, отчего она казалась скрытой под его густой кроной. Что-то подсказывало ему обождать, и он затаился в тени поленицы.
   Тяжелый воздух был напоен грозой, готовой в любой миг обрушиться на Мидгард. Полная луна временами выплывала из-за мрачных оборванных туч, таивших в себе неведомую угрозу, и поливала рассеянным серебристым светом округу.
   Неожиданно дверь скрипнула, и раб напряг зрение. Во дворе явилась дева. В серебряном свете луны она выглядела загадочным призраком с огненными волосами и белой кожей. Ее тончайшая сорочка излучала таинственный блеск, не скрывая соблазнительные изгибы стройного тела. Она проплыла, плавно ступая, словно по воздуху вблизи от него, так что он почувствовал ее дыхание, и не заметила его. "Хороша! - подумал раб, - Такую жаль убивать". Внутри него вспыхнуло желание и он было подумал поначалу взять ее, а уж потом убить.
   Раб крался за ней в темноте, и с ужасом понял, что она направляется к холмам эльфов. Ну, уж нет! Сейчас или никогда. Он прыгнул на нее, пытаясь развернуть лицом к себе: ударить в спину он не мог.
   В вышине грозный Тор грохнул своим молотом, и раскатистое эхо прокатилось по лесу. За спиной слышался шум: то надвигался сплошной стеной ливень. В черном небе замелькали змейки голубых молний.
   Она пришла в себя, и крик ее слился со звуками дождя и замер в верхушках деревьев. Он схватил ее за волосы, повалив наземь.
   -- Кто ты? - она задыхалась от тяжести навалившегося тела. - О, я знаю тебя. Я видела тебя в усадьбе.
   Он ударил ее по лицу:
   -- Замолчи.
   -- Отпусти, - она тщетно пыталась вывернуться из его цепких лап.
   -- Такую кралю? Ни за что! Тебе недолго осталось терпеть меня, - в темноте блеснул нож, и он тяжело засопел, раздирая подол ее сорочки. - Замолчи! Не сбивай!
   И вдруг она запела странную песню из одного имени. Она пела все громче и громче. Одно только имя и оно наводило ужас.
   Он ударил, и лезвие легко вошло в мягкую плоть. Девичье тело дернулось. И в тот миг в воздухе послышалось шипение, и голубая молния прорезала кромешную тьму, ослепив на миг раба. Сделалось вдруг светло как днем, и раб в трепете застыл на месте - плавно перекатываясь по верхушкам деревьев, спускаясь все ниже и ниже, к нему плыл пылающий огненный шар. Он пал ниц, закрыв голову руками, в безумном страхе, моля покровителя небесного огня о пощаде.
   Когда все стихло, он огляделся - чуть поодаль полыхало одинокое дерево. В руках его была лишь разорванная рубашка, запятнанная кровью. Раб в ужасе оставил нож на мокрой траве и бросился наутек...
   Гудрун в условленное время вышла к амбару. Гроза только лишь закончилась, и из-за черной лохматой тучи выплыла янтарная луна. Капельки воды блестели изумрудами в ее свете.
   Раб еще не вернулся, что было ей на руку. Она подтащила приставную лестницу к тыну, и затаилась в тени. В лунной дорожке мелькнула неясная тень, и тихие шаги замерли рядом с ней.
   -- Сделал?
   -- Кажется, да. Я ударил ее ножом, но она исчезла, - голос раба дрожал от страха, - она растворилась в воздухе, и все.
   Гудрун схватилась за голову:
   -- Дурак! Ну и дурак!
   -- Я ухожу, как мы условились.
   Он развернулся и бесшумно скользнул в темноту.
   И тут Гудрун пронзительно заверещала:
   -- Вор! Держи вора! На помощь!
   Раб рванулся к лестнице, предусмотрительно поставленной возле тына. Он уже взобрался наверх, и перекинул ногу за остро отточенное бревно, когда на шум выскочил Торгейр, а за ним вывалились Рориковы хирдманны вместе с ним самим.
   Торгейр увидел очертания человека на тыне, и, не раздумывая, метнул топор. Человек свалился на землю. К телу метнулась Гудрун, но Рорик и Торгейр опередили ее.
   -- Э, да это ж наш раб, - присвистнул Торгейр.
   -- Я стал убийцей, - слабеющим голосом прошептал человек, - а нынче поплатился своей головой. - Он перевел мутнеющий взгляд на Гудрун. - А ты... Ты выиграла. Но отныне... я свободен, - и он испустил дух.
   Рорик взглянул на Гудрун:
   -- О чем он говорил? И что ты, мать, делала одна ночью во дворе?
   Она пожала плечами:
   -- Ты слушаешь болтовню жалкого раба? Я вышла во двор по нужде, и увидел вора. Я думала, что он вор. А оказался беглец.
   -- Знаешь больше, нежели говоришь! - Рорик стиснул зубы.
   -- Не смей изъясняться со мной в таком тоне! - взвизгнула Гудрун.
   Шум во дворе разбудил ярла, и он, зевая с босыми ногами и всклокоченными волосами, вышел из дома. Торгейр вкратце рассказал ему о происшедшем. Стурла гневно глянул на жену:
   -- Что пытался сказать раб?
   -- И ты туда же?! - она презрительно сплюнула на землю. - Я иду спать.
  

* * *

  
   Старый князь вовсе занемог - в сырую весну он застудился и Тайнозор усердно чародействовал над ним изо дня в день. Но хвороба, отягощенная полученной раной, повредившей что-то в груди, отсчитывала Гостомыслу последние дни. Князь задыхался. Его бил озноб, а горло будто сжимала железная хватка, перекрывая доступ свежего воздуха. Бледный и изможденный, он уже совсем не вставал. А волхв с каждым днем хмурился все больше и больше.
   Князь умирал. Иной раз ему являлись его усопшие родичи, и он подолгу размышлял о скором конце. Однако его тяготило то, что он все еще не объявил свою волю. Он не разумел, отчего медлил. Но сделать это надлежало в ближайшее время.
   Он повернул голову и встретился взглядом со своим слугой, чья извечная плутоватая ухмылка сменилась ныне обеспокоенностью.
   -- Покличь Люта.
   Кажется, прошло немного времени, когда явился Лют. Гостомысл верил ему: особое доверие его Лют заслужил после сечи с варягами и с тех пор сделался одним из первых в окружении князя.
   -- Я умираю, - голос князя был тихим и Лют вынужден был склониться у ложа. - Варяги вернутся. Они не простят обиды. А ты... Ты жил средь варягов, ты знаешь их обычаи. Тебе надлежит отправиться туда,... когда я умру, ты пригласишь моего внука. Здесь его земля.
   Гостомысл попытался подняться, и Лют поддержал его.
   -- Я должен встать.... Эй, Меньшак, вели созывать народ. А теперь пусть принесут мне хмельного. Лучшего ромейского вина из моих клетей.
   Князю поднесли золоченую чару, наполненную до краев темным ароматным вином из южных заморских земель. Он пил медленно, смакуя каждый глоток, словно осужденный на смерть вкушал божественный напиток в последний раз.
   В детинце собрался народ, сообщая о своем присутствии разноголосым шумом.
   Опираясь на Люта с одной стороны и Меньшака с другой, тяжелой поступью князь вышел на галерею. Седовласые белобородые старцы, почтенные жены, безусые юнцы, юные девы и суровые мужи смешались воедино - в однородную безликую толпу.
   -- Народ мой! - начал князь тихим голосом. - Я видел вещий сон. - По толпе прокатилось легкое волнение. - Из чрева дочери моей Умилы выросло древо, которое корнями своими питало наш народ...
   По мере того, как говорил Гостомысл, голос его крепчал, и снова был он похож на привычного властного правителя.
   -- Я совещался с волхвами.... И они увидели в моем сне... наследника. Это внук мой... Он живет... за морем. И моя последняя воля - позвать его...
   Толпа заволновалась, и вперед выступил старец от племени весь:
   -- Отчего, княже, внук твой? Отчего не Вадим? Мы все его неплохо знаем, и мы не были бы против него.
   -- Разве слово мое - не закон? - выкрикнул Гостомысл.
   -- У нас есть право... - загалдели старцы от других племен. - Древнее право, по которому мы выбирали себе князя на время войны! Мы хотим жребий! Пусть жребий покажет, кто будет князем после тебя!
   Гостомысл вздрогнул, но тут же взял себя в руки:
   -- Пусть будет жребий...
   Гадали в ту же ночь на крови черной курицы. Алая струйка крови разделилась надвое: одна замерла блестящей густой каплей, а другая потекла в сторону, что определили для юного княжича - внука Гостомыслова. Волхвы переглянулись - жребий пал на одного - далекого чужеземца.
   И едва на небе забрезжил рассвет, старый князь отошел в мир иной.
   Он исполнил свой долг...
  

* * *

  
   По смерти князя на Ильмене и в Ладоге начались раздоры - восстал род на род и град на град. При жизни Гостомысл княжил справедливо и хозяйствовал ладно. Не раз случалось ему, объезжая селения во время полюдья114, выслушивать жалобы старейшин: дескать, мы испокон веков в этом лесу кабанов загоняли, а рыбу ловили вон в том озере, или окаянные Барановичи со своего займища на наши луга овец гоняют, а Дубцы в нашем леске тенета ставят - рассуди, княже-свет. И всех князь судил по справедливости: кого карал, кого оправдывал, а кого и замирял.
   Вот уж кому было не до управленческих дел, так это Вадиму. Поначалу смерды являлись к небу с жалобами, он недовольно морщил нос и перепоручал разбирательства воеводе Чаславу или боярам, а сам вскакивал на коня и мчался со своими отроками на лов. Когда обиженные мужики хватались за секиры, княжич Вадим на первых порах отправлял своих отроков унимать кровавые свары да наказывать виновных. Но потом и к этому утратил охоту: все недосуг было - куда лучше носиться на разгоряченных конях, загоняя дичь!
   А после Вадим и вовсе утомился от княжения, и отбыл в Холмград, где власть тайно давно уже захватил его родич. Тот же в глубине души искал всякие возможности избавиться от своего нерадивого сродника. В новом городе любили поворчать: только Вадим явится, так и сразу девки брюхаты. А откупных сколько заплачено - не счесть!
   Против посмертной воли вуя своего, Гостомысла, в открытую не выступал, правда, не стеснялся выказать пренебрежение к далекому иноземному родичу. А на торжищах вовсю гомонил народ: дескать, наряда у нас нет, не хотим без князя жить.
  

* * *

  
   Одинокий корабль отчалил от берега. Всего лишь несколько человек вышли их проводить. Их уменьшающиеся фигурки размахивали руками в сером утреннем тумане.
   Стояла безветренная погода, и струг шел по водной глади на веслах. К тому времени сменилась команда гребцов. От натуги они сбросили рубахи, и их нагие спины блестели от скатывающегося пота. Позже, поймав легкий ветерок, ладья уже под парусом пошла быстрее. Она вышла из Нево, и Ратибор уже пристроился к кормчему, выпросив у него рулевое весло. Ладья устремлялась навстречу неизведанному, мерно покачиваясь в легких волнах.
   Стоило им войти в Варяжское море, как поднялся попутный ветер, и один из гребцов отметил, что это добрый знак.
   Так плыли они много дней, не встречая на пути своем препятствий, и обходя жилые берега.
   Дажбог лениво прятал розовый бочок за окоемом, рассеяно роняя последние лучи. На море легли сумерки. Впереди показалась темная полоса земли. Гостей здесь не ждали, потому и не зажигали береговых огней. Память Люта не подвела, и он точно направил ладью к мосткам, чьи очертания виднелись в сумеречном свете.
   -- Нас здесь не ждут, - за спиной раздался голос Ратибора.
   Он стоял, подбоченясь, с тревожным румянцем, разлившимся по молодому лицу.
   -- Я в этом не уверен, - коротко бросил Лют.
   Ладья осторожно с помощью весел подходила к незнакомому берегу. Несколько человек прыгнули за борт и поплыли к мосткам, чтоб оттуда принять причальные канаты и закрепить корабль.
   Ладно взмахнули весла в последний раз и от натуги скрипнули закрепляемые канаты. Славяне сбросили сходни, и по одному спускались на пристань.
   -- Эй, вы кто такие? - окликнули их сверху.
   На извилистой песчаной дороге стояло несколько вооруженных молодчиков, нацелив на ладожан долгие копья. Лют тщетно вглядывался в незнакомые лица.
   Он прочистил горло, и поправил парчовую шапку с околышем из куньего меха, что выдавало в нем знатного русина, и громко ответил:
   -- Мы пришли с миром. Мы посольство из Альдейгьюборга. У нас важное дело к приемному сыну ярла.
   -- Ожидайте здесь, - сказал самый главный на вид воин, - мы доложим о вас. И не вздумайте чудить - вы под прицелом лучников.
   Двое удалились и вскоре вернулись.
   -- Добро пожаловать в усадьбу Стурлы-ярла. Но гребцы останутся на корабле. Им пришлют пива и закуски.
   Лют с трепетом в сердце глядел на знакомые линии длинного дома, и нос его с волнением ловил привычные запахи. Здесь почти ничего не изменилось.
   В пиршественном покое все также горели огни. И дым поднимался к закопченному потолку. Язычки пламени плясали на наконечниках копий, оставленных у входа. Отблески огня кружились в своем неповторимом буйном танце на металлических умбонах щитов, развешанных по стенам, на которых добавились восточные ковры и франкские гобелены, висевшие вперемешку со шкурами. Посреди зала горели костры, а над ними дымились котлы.
   Грузный, выбеленный временем Стурла все также восседал на своем сидении в окружении резных столбов с ликами божеств.
   Лют поклонился ярлу:
   -- Мир дому твоему. Пусть отец Тор оберегает. Мы прибыли с миром. Мы проделали долгий путь через море из Альдейгьюборга. У нас важное дело к твоему приемному сыну Рорику.
   -- Вот как, - усмехнулся ярл. - Всему свое время. Сначала пива гостям.
   Стурла пристально вглядывался в лицо Люта, но не узнавал его, что тому было на руку.
   Девушки внесли рога полные свежего пенящегося пива. Люту подали его рог, и на миг ему показалось, что перед ним Хильдигунн, как тогда несколько зим назад, когда его выходили в усадьбе.
   -- Что, нравится? - хмыкнул Стурла, и не дал ему ответить, - она твоя на эту ночь.
   Рабыня залилась краской и поспешила удалиться.
   -- Благодарю тебя за щедрость, Стурла-ярл - отозвался Лют.
   Зал понемногу стали заполнять домочадцы ярла в ожидании пира. Явилась нарядно убранная Гудрун, мельком взглянув на гостей, и лишь на мгновенье задержала взгляд на Люте. Рядом со Стурлой возвышался громадина Торгейр Медведь - безмолвная тень своего покровителя. Здесь же был старший сын ярла Хрольв Увалень с молоденькой пухленькой женой, и Снеульв Последыш. Вскоре в покой ворвался сам Рорик в сопровождении ватаги молодых озорных хирдманнов.
   Окрепший Рорик, раздавшийся в плечах, с лицом молодого викинга, полным отваги и решимости, сосредоточенно разглядывал посла словен со своего конца стола, который он делил с личными дружинниками.
   Чуть позже вошла Хильдигунн, и свет померк для Люта. Она заняла свое место среди женщин.
   А Люта никто не узнавал...
   Первый кубок Одина пили за прошлые победы и владычество ярла, после были кубки Ньерда и Фрейра - за урожайный год и мир на земле. Пили поминальный кубок за павших родичей и друзей, а потом стали пить просто так. И каждый раз турий рог ходил по кругу, начиная от ярла. Лют знал, что по северному обычаю дела нынче обсуждаться не будут, пир - до утра. Как известно, хмель шумит - разум молчит. А завтра, может быть, завтра...

* * *

  
   Похмелье было тяжелым. С гудящей головой и отвратительным привкусом во рту Лют дополз до чана, и ему удалось зачерпнуть немного пива. Большими глотками он осушил ковш, и в голове немного прояснилось.
   В покое на лавках, а то и просто на полу валялись викинги вперемешку со словенами, а в воздухе витал запах перебродившего пива и людского пота. Большая лохматая собака стащила со стола баранью ногу и, рыча от наслаждения грызла ее под столом. Она не обращала внимания на Люта, продолжая с упоением обгладывать добычу.
   Пошатываясь от шума в голове, Лют доковылял до поленицы и присел в тенечке, прикрыв глаза. Кто-то настойчиво теребил его за рукав рубахи. Малец лет трех-четырех от роду протянул ему деревянный ковшик с прохладной водой. Лют с благодарностью принял ковш, и большой глоток слегка освежил горящий рот.
   -- Тебя как звать? - спросил Лют.
   -- Хельгу, - серьезно ответил ребенок. - Ты приехал, чтобы жениться на моей маме?
   -- А кто твоя мама?
   -- Хильдигунн Колдунья.
   Лют поперхнулся и выронил ковш, облив себя водой.
   -- А где же твой отец? - наконец, спросил он у малого.
   -- Я его никогда не видел.
   -- Сколько же тебе лет? - продолжал расспрос Лют, сердце которого от волнения едва не выскакивало из груди.
   Малыш начал сосредоточенно загибать пальчики и остановился на трех, не решаясь согнуть четвертый.
   -- Иди сюда, - он посадил карапуза на колени и прижал к себе.
   Он почувствовал, как из его единственного глаза скатилась слеза. "Все сходится, - думал он, - мать не замужем, возраст ребенка подходит. Это мой сын. У меня есть сын!"
   -- Хельгу, - послышался обеспокоенный крик, - Хельгу, куда же ты запропастился? Ах, вот ты где! - из-за угла вышла Хильдигунн. - Приветствую тебя, рус!
   Она задержала свой взгляд на его лице, с усилием пытаясь отвести его. Замешкалась в нерешительности на какой-то миг, а малыш уже соскочил с колен и бросился наутек. Она краснела и бледнела, словно подыскивая нужные слова, которые никак не шли на ум.
   -- Хильдигунн, - Лют не хотел ее отпускать. - Почему ты так глядишь на меня?
   -- Мне почудилось на миг, что я..., - она запнулась, - я вдруг почувствовала, что знаю тебя.
   -- Тебе только почудилось?
   -- Да, да, - она закивала головой, - ты мне напоминаешь человека, которого я когда-то знала. Он жил в нашей усадьбе.
   -- Что с ним случилось?
   -- Он погиб, погиб в бою, - глаза ее застлали слезы. - Что о том тужить, чего нельзя воротить? - она утерла краешком рукава щеки, и медленно побрела прочь.
   -- Хильдигунн, постой! - он бросился за ней.
   -- А вот и ты, рус! Иссушила молодца чужая девичья краса? - раздался рядом насмешливый голос.
   Уперши руки в бока, путь ему преградил Рорик:
   -- Что-то худо ты выглядишь.
   -- Мутит меня, как водяной под мельницей, - просто ответил Лют.
   -- Идем, идем, - Рорик по-свойски похлопал его по плечу. - Я знаю, как тебе помочь.
   Они вошли в другой длинный дом, ненамного больший, чем тот, в котором жил ярл. В пустом пиршественном покое было тихо и прохладно. На столе их ожидало пиво и холодно мясо.
   Рорик жестом указал на скамью. Они выпили и перекусили.
   -- Эй, Тогерд, пусть принесут еще пива.
   Молодой раб вышел из зала, вскоре вернулся, и замер у двери.
   -- Я не люблю условностей, - произнес Рорик, и предлагаю поговорить в открытую наедине.
   -- Мы обещаем отдать тебе Альдейгьюборг, если ты сумеешь защитить нас от людей конунга Эйрика.
   -- Каждому кораблю нужны гребцы, - ответил Рорик.
   Лют усмехнулся:
   -- Когда человеку, у которого убили отца, заплатят виру, у него будут деньги нанять множество гребцов.
   Ярость разлилась по лицу Рорика. Он подскочил к Люту и сшиб его с лавки. Лют перекатился через бок, успев выхватить меч. Вскочил на ноги и приставил клинок к горлу Рорика:
   -- Так ты принимаешь гостей, мальчишка? Что мне стоит убить тебя?
   -- Тебе живым отсюда не уйти, - буркнул Рорик.
   -- Меня этим не напугать, - ответил Лют, убирая меч в ножны. - Люди шведского конунга - гораздо более опасная и славная добыча. А моя смерть только обесчестит тебя.
   И Лют покинул покой, отодвинув раба у двери, пытавшегося преградить ему дорогу.
  

* * *

  
   Рорик весь остаток дня ходил мрачнее тучи, раздумывая как ему поступить. Наконец, он обратился к Стурле и попросил у него помощи, чтобы отомстить за отца.
   -- Ты отправляешься в Уппсалу? - усмехнулся ярл.
   -- Нет, - ответил Рорик, - я хочу стать конунгом в землях Восточного Пути, принадлежащих мне по праву. Это будет достойной местью за отца, поскольку Эйрик больше всего на свете желает собирать дань с тех земель.
   -- Лучше я дам тебе кнорр, груженый товаром.
   -- Дай мне воинов, ярл! - горячо воскликнул Рорик. - За это я подарю дань с города кому-нибудь из твоих сынов.
   -- Ты вырос добрым воином, и я доволен тобой, - произнес ярл. - Оставайся здесь и у тебя всего будет в достатке.
   -- Нет! - крикнул Рорик. - Волки не питаются жареным мясом. Они любят свежую горячую кровь, убитой ими добычи!
   Стурла нахмурился, не ожидая подобной дерзости:
   -- Ты безрассуден! А я не хочу ссориться с Эйриком-конунгом.
   -- Ты хорошо знал моего отца. Когда он был жив, он всегда был готов прийти на помощь и отразить любое нападение. Теперь же конунг доберется до тебя, как добрался до него. Он и так имеет на тебя зуб за то, что ты смотришь в сторону Харальда, конунга норвежцев. А у Эйрика хорошие советники, и они советуют ему убивать врагов поодиночке!
   Стурла пришел в ярость, он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев:
   -- Ты, щенок, прожил восемнадцать зим, но едва ли проживешь еще столько же. Я велю зарубить Сигурда Лису, а еще лучше вырезать ему кровавого орла на спине, поскольку он не научил тебя учтивости в разговоре со старшими, и тем более, правителями!
   -- Я не ниже тебя родом, Стурла-ярл, и ты знаешь это.
   Рорик ушел, хлопнув дверь так, что со стены свалилось несколько щитов.
   Стурла метал молнии. Он ходил взад-вперед по пиршественному покою, неожиданно остановился и с яростью набросился на ближайшую скамью, которая не выдержала удара его ноги и с треском разлетелась в разные стороны.
   -- Что он о себе возомнил?! - кричал ярл.
   Гудрун, слывшая временами мудрой женщиной, обождала, пока буйство его утихнет, и тогда сказала:
   -- Он гневается не меньше тебя, но даже в гневе люди иногда говорят правильные вещи. Поразмысли об этом.
   Стурла поступил, как умный правитель, не выказывая своего гнева, и никого не карая. Однако он все же проучил Рорика, но лишь тем, что пересадил его за своим столом на менее почетное место.
   Он думал несколько дней и, наконец, принял окончательное решение. Он пригласил к себе Снеульва и предложил ему взять часть его дружины, пять кораблей и отправиться с Рориком в Гардарики для славных дел и добычи.
   -- Ха, - обрадовался Снеульв, - я давно хотел узнать обычаи других людей и совершить что-нибудь значительное. Я с удовольствием отправлюсь в Альдейгьюборг.
   -- Но, - предупредил его Стурла, - все должно быть совершено как бы против моей воли, чтобы Эйрик не стал моим врагом.
   Ярл достал из большого кованого сундука старинный тяжелый меч и начертал на нем руны победы.
   -- Этот клинок достался мне в бою. Передай его Рорику, поскольку сам я еще зол на него. Да, чуть не забыл, - добавил Стурла напоследок, - заберите с собой Хильдигунн с ребенком - с глаз моих долой. Может, она хоть там найдет себе мужа.
   В том же году Рорик, Сигурд, Снеульв, Лют и Хильдигунн отплыли на восток. Они вышли в море тайно под покровом ночи, а когда наутро недосчитались кораблей, всем все стало ясно. И не было в Гауталанде человека, который не отозвался бы злыми словами о Снеульве за его непочтительность к отцу. Особенно красочно распинались, когда к ним наведывались люди Эйрика.
  

* * *

  
   На лодке Рюрик с Лютом и сестрой переправился на другой берег. За ним следовала его дружина. Он вошел в Варяжскую улицу, и воины, вышедшие встречать его как победителя, били мечами о щиты в знак приветствия. Он шел к капищу Одина, дабы принести ему великую жертву за дарованную победу. Его сопровождал гул многоликой толпы и грохот ударяемых мечей о щиты.
   И едва камни капища обагрились жертвенной кровью, толпа смолкла. Ему поднесли вопреки всем канонам кубок Браги125 - большой турий рог. Теперь он законный наследник, и сейчас он вступит в свои права. Рорик обернулся и столкнулся с тысячами пар глаз: карих, серых, лазоревых, смарагдовых - и все они ждали его слова. Скандинавы смешались со словенами, и на радостях обнимались друг с другом, будто братья родные.
   Рорик высоко поднял рог:
   -- Я клянусь пред ликом Одина защищать этот город до последней капли крови своей, не щадя живота своего!
   Толпа одобрительно загудела.
   -- Я клянусь именем Бога Повешенных, что этот город станет твердыней словенской земли. Я отстрою его заново и расширю владения от Плескавы126 до Белоозера. Я повелеваю рубить новый город вместо сожженного!
   И Рорик залпом осушил рог.
   Толпа ликовала: воины снова заколотили мечами о щиты. Лют, находившийся неподалеку, во всем невообразимом грохоте и пестроте орущей, визжащей и торжествующей оравы разглядел седые белоснежные локоны Тайнозора. Лицо волхва светилось спокойствием и умиротворением.
   Пир гудел до утра, и Рорик не гнушался пить из одного рога, как с простыми воями, так и со знатными людьми. Самый богатый купец из варягов, выбранный самими горожанами за старшего, отдал ему свой дом по законам гостеприимства.
   И закипела вскоре работа полным ходом: тюкали молотки, визжали острые пилы. На пепелище войны рождался новый городок. Рорик наотрез отказался выстраивать сызнова Любшанскую крепость - дескать, что погорело, то быльем поросло. На месте длинного дома его отца он повелел выстроить хоромы не хуже, чем были белокаменные палаты у деда его. Но строили наспех. Из дерева возвели Рорику палаты - не шибко большие, там бы заставе обитать - но мощные. А словены строились на своей стороне.
   Велел Рорик в пограничных лесах навалить новые засеки, а уже имеющиеся укрепить. Там же, где протянулись засечные линии, не велено было рубить заповедные леса под страхом смертной казни. Позади засек проложили новые дороги, а где требовалось, устроили сторожевые острожки.
   Однако Рорик никак не мог уяснить, отчего местные кличут его все больше Рюриком. Лют Кривой пояснил, что у местных язык по другому устроен, оттого-то и не могут они выговорить имя его.
   -- Пусть будет Рюрик, - недоуменно пожал он плечами.
   Так и повелось, что со словенской стороны бежали к нему люди со своими невзгодами:
   -- Рассуди, княже Рюрик, чья правда?
   И судил, и карал, и замирял...
  

* * *

   В тот год едва зима встретилась с весной, Снеульв по наущению брата отправился на Белое озеро рубить городок на весьском кордоне для защиты древних волоков. "Кто ж зимой воюет, или того хуже, строится?" - дивился народ. Но горячая кровь Снеульва не терпела отсрочки.
   Они медленно продвигались в весьских пределах. Кони вязли в раскисшем снегу и воины сами в особо непроходимых местах настилали гати. Дул холодный промозглый ветер, но теплая княжья шуба от него не спасала. Снеульв глубже нахлобучил кунью шапку, вскинул руку, приставив ее козырьком ко лбу - вон уже вьется дымок.
   Но в этих краях непрошеных княжьих гостей не ждали. И Снеульв пошел огнем и мечом, занимая деревеньки и займища - проучить непокорных. Дошел он тогда до реки Киснемы, где по собственному разумению между двух поселков, раскинувшихся по обоим берегам, велел рубить укрепленную крепость.
   Строились наспех из отсыревшего за зиму леса. Весной же, когда припекло солнце, постройки растрескались, и прохладный ветер нещадно задувал в щели, которые на скорую руку затыкались высушенным болотным мхом.
  

* * *

  
   Тогда же стали до Ладоги доходить вести, что Вадим подбивает окрестных князей принять его сторону, и совместным походом разгромить князя-находника. "Что за дива такие? - изумлялся Рюрик. - Вместе ходили на соседние племена, а ныне..."
   Отправил он гонцов к Снеульву в Белоозеро - дескать, подсоби, братец, дань поровну поделим. Снеульв не заставил себя долго ждать: в кратчайшие сроки явился со своим разношерстным войском из варяг, веси и чуди.
   Трубили поход, и великая дружина выступила на Холмград. Сошлись в поле под жаркими лучами румяного Дажбога. Как черная туча налетала варяжская конница, но Вадимовы вои не дрогнули, не отступили, и бились до самого заката. В единоборстве Рюрик сразил Вадима. Тот был храбрецом и дрался как дивий зверь, но боги встают на сторону победителя. И даже волвх Тайнозор, никогда не покидавший свою хижину в лесу, а ныне увязавшийся за князем Рюриком, вылез из своего убежища и уверял, что собственными глазами видел, как сам Перун разверз небеса и метал свои грозные стрелы в ополченцев.
   Жители поселков укрылись за крепкими стенами. И Рюрик окружил всю местность своей дружиной будто лесом. Он никого не выпускал за ворота, и спустя дни Холмград, а за ним и два иных селения пошли на замирение. Поверженные жители намерены были признать власть нового князя, но при назначенных условиях. Они предложили Рюрику остаться, но поселиться поодаль от поселков. Ему отдали луга на содержание коней и скота, установили жалованье от общего числа полюдья, но при этом право собирать подати со своих земель оставили за собой.
   Рюрик же выбрал при истоке Волхова из Ильменя мыс среди заливаемой весной поймы. Там же и срубил себе дубовую крепость с высоким и светлым теремом, дружинной избой, кузней, пекарней и прочими мастерскими. А возле самой воды, на Волхове, понастроил амбары да пристань.
   На будущий год он отослал Люта Кривого в Ладогу и отдал ее ему в управление, а к себе в Новеград, как было уже у всех на слуху, забрал Забаву с полуторагодовалым сыном Полатой.
   Многие же обиженные бояре бежали тогда из Новеграда в Киев, разнося с собой весть - не бывать нам рабами, довольно зла всяческого натерпелись мы от Рюрика. Тот же их не преследовал и с миром отпускал восвояси. "Что за прок догонять беглецов? - говаривал он. - Сколько волка не корми, он-то, шельма, все равно в лес глядит!"
   Потом же двинулся на Изборск и Плескаву - в ратных делах минуло почти два года.
  

* * *

   После Родительского дня153 с Белоозера пришла весть - Снеульву требуется подмога, весь с чудью взялась за оружие.
   Рюрик спешно выступил с дружиной - как не помочь брату? Но не подоспела сила новгородская, опоздал князь с подмогой.
   Поле брани было сплошь усеяно телами павших воинов. В той битве не было победителей и проигравших - то была кровавая сеча, где оба войска потеряли своих предводителей. Воины из здешних, состоявших на службе у Снеульва, отказались обращать оружие против своих же. Снеульв остался с горсткой верных людей. Но силы были неравны. Эх, подоспей Рюрик ко времени...
   Когда князь Рюрик пришел к Белоозеру, он нещадно покарал бунтарей, и уцелевшие безропотно отдались на милость князя.
   Рюрик искал среди мертвых своего брата, шаг за шагом обходя поле битвы. И кто-то сказал тогда, что видел чуть в стороне поединок между Тойво и Снеульвом. И на окраине лесочка Рюрик наткнулся на Тойво, и отвел взгляд от его мертвых широко распахнутых глаз.
   В небесах кружили черные вороны...
  

* * *

  
   ... Снеульв лежал на траве, уставившись в тяжелое сумрачное небо голубыми бездонными глазами. По скудной жухлой траве растекалась лужица алой крови, бившей из пронзенной груди. Наконечник копья глубоко застрял в груди, пробив кольчугу, а обломанное древко закрывало небесную даль. Он попытался вдохнуть глоток воздуха, и из раны его выплеснулась свежая струйка крови.
   Он ждал, но не помощи людей. Он знал, что конец его близок - от такой раны не оправиться. И умирая, дожидался ту, что проведет его в небесный Асгард154.... Деву, что будет с ним в Валгалле, когда он предстанет перед Всеотцом155....
   Снеульв решил более не думать - так было легче умирать. Когда ж, наконец, он увидит Асгард, а в нем всех его славных родичей? Стало быть, жалкие враки - все эти видения, когда ты еще здесь, в Мидгарде, а они кличут тебя оттуда, из Асгарда? Он прикрыл глаза, но вдруг ощутил чье-то присутствие. На поляне чуть поодаль из-за деревьев глядел на него белоснежный волк. И далекое видение снежного зверя, встреченного много лет назад на охоте, проплыло перед глазами.
   -- Ну, давай же, ускорь мой конец, - с ненавистью прошептал он, но закашлялся, и невыносимая боль сдавила грудь.
   Он не желал встречаться взглядом с черными равнодушными зрачками волка, и прикрыл свои веки, погружаясь в небытие. Но в явь вернуло его прохладное прикосновение, казавшееся приятным. С великим трудом он приоткрыл тяжелые веки. На него смотрела дева с белоснежными волосами, и ее серебристые доспехи бросали отблески в тусклых лучах солнца. На плечи ее было наброшено корзно из меха белого волка. Дева, прекрасней всех на свете, образ из его сновидений. Он никогда никому не обмолвился даже полусловом о своих грезах, где неизменно была она. Он считал ее дивным вымыслом своих отроческих мечтаний. Но ныне она казалась ему настоящей, такой же, как и сам он, и в самом деле держала его руку.
   -- Кто ты? - слабеющим голосом спросил он. - Валькирия155?
   -- Я всегда была рядом с тобой, - заговорила она, и звон многих хрустальных колокольчиков окрасил глухую пугающую тишину, обволакивающую разум. - Помнишь, мы встречались в лесу возле озера Веттер? Я была в твоих снах. Не бойся. Дай мне руку, и я проведу тебя в чертоги Одина.
   Снеульв увидел, как сизое марево заволокло лужайку, и в нем засверкал радужный мост.
   -- Я вижу Бифрест156, - прошептал Снеульв.
   -- Ступай смелее, - ответила она.
   Они вдвоем ступили на мост, держась за руки.
   -- Я вижу предков своих всех до единого, они призывают меня занять свое место в Валгалле...
   ... На поляну въехали трое всадников. Они спешились и бросились к телу Снеульва. Сигурд склонился над ним и дотронулся до его шеи.
   -- Мой брат жив? - Рюрик был мрачен.
   Сигурд покачал головой:
   -- Мертв. Он умер счастливым. Умер с улыбкой на устах.
   Его погребли тут же на Белом озере, насыпав над ним высокий песчаный курган. Рюрик тайком утирал слезу: они не всегда ладили с братом, но их дружба крепла с годами и, взрослея, они стали лучше понимать друг друга. А ныне лежит его мертвое тело под слоем песка, и никогда не услышит он, Рюрик, задорный смех брата, и не опустится более на его плечо рука друга. Нет больше Снеульва.... Вспомнят ли потомки, глядя на этот курган, кто похоронен в нем?..
   Пируй, милый брат, в Валгалле, пируй до скончания веков!..
  

* * *

  
   Накануне братовой свадьбы приехал Лют с женою и повзрослевшим Олегом. Поджидали невесту не сегодня, так завтра, но заморские корабли запаздывали. Хильдигунн бросала руны и долго читала священные знаки - не подведет ли колдунью ее ворожба? И знаки дали ответ - завтра.
   День догорал и Рюрик укоризненно поглядывал на сестру: дескать, ошиблась ворожея...
   Но тут вдали показались цветные паруса.
   -- Гости заморские! - понеслось среди дозорных.
   Поджидая невесту, Рюрик выслал сторожевые струги в море, как раз туда, где в него вливается Нева - сопроводить гостей, а то нынче разбойники совсем страх потеряли, грабят мирные суда. От торгового пути задумал Рюрик отвадить их уже после свадьбы. Драккары важно шествовали под прикрытием стругов, рассекая белесые буруны. Струги, расступившись, дали дорогу гостям. Замерли весла возле мостков, полетели вниз причальные канаты, тут же были подхвачены на лету и закреплены за кольца.
   Первым соскочил Стурла:
   -- Ну, кнез, встречай нареченную!
   -- Отец!
   Они крепко обнялись после долгой разлуки.
   -- А что мать не пожаловала? - холодно спросил Рюрик, ища ее глазами.
   -- Занемогла она, - вздыхая, объяснял ярл.
   ... Он увидел Эвинду и обомлел. Высокая статная, медные волосы заплетены в тяжелую тугую косу - она во всем походила на Фриггерд. Но глаза... Ее глаза были другими: два чистых глубоких сапфира вместо блестящих плутовских смарагдов.
   Она в нерешительности застыла на сходнях, оглядывая толпу. И Рюрик изящно преклонил перед ней голову в знак уважения, и протянул ей руку. Она улыбнулась и в ответ ему склонила голову, приняла протянутую руку и с легкостью и грацией лани спорхнула на пристань. Толпа гудела от ликования. Рюрик, не сводя с нее глаз, так и повел ее в терем. А жены недоуменно переглядываясь, остались стоять на ладейных мостках.
   На пир она явилась в темно-зеленом платье на римский манер, отороченном на подоле, рукавах и горловине жемчугом, и все выдохнули: "Ах!". Ее сопровождали родственницы, прибывшие с ней на свадьбу из Норвегии. Но Рюрик никого не замечал, кроме нее, и усадил ее рядом с собой, от чего жены его позеленели от злости. Как же нелепо смотрелись они в своих ромейских шелках и парче по сравнению с ее изысканной простотой!
   Эвинда с трудом изъяснялась по-словенски, и Рюрика умиляли ее милые ошибки.
   -- Мне не говорить, кнез, что ты иметь много жен, - сказала она.
   -- Тебе многого не рассказывали обо мне и об этой земле, - улыбнулся Рюрик.
   Она обеспокоено глянула на него, не понимая, чем вызвано его веселье.
   Рюрик намеренно отослал толмача157, понуждая ее, таким образом, быстрее постигать премудрости словенской речи.
   Когда же началось застолье обеспокоенный Стурла, наконец, спросил у Рюрика:
   -- Где Снеульв?
   -- Нет больше Снеульва, - Рюрик опустил глаза, боясь сказать страшную правду отцу. - В Валгалле он.
   На лице у Стурлы появилась улыбка, в которой читалось презрение к смерти, как и подобает воину, и грусть.
   -- Как он умер?
   -- В бою. Не подоспел я с помощью...
   -- Не к добру я отпустил вас, не к добру! - не то горестно вскрикнул, не то простонал ярл.
   Кроме Стурлы, все начали веселеть от хмельного. Он осушал кубок за кубком, пока голова его не затуманилась. Стурла знал, что от приговора Норн не уйдешь, но он не мог смириться с тем, что сам он, старый вояка, чье место как раз в чертогах Одина, еще топчет землю, а сын его опередил.
   Как водится, мед-пиво лилось рекой до той поры, пока на небе не потухли последние звезды.
   А спустя пару дней состоялась свадьба Рюрика и Эвинды, столь пышная, каких свет не видал.
  

* * *

  
   Эвинда приехала из Норвегии скромной и стеснительной, и в течение первых месяцев она все еще страшилась ночами оставаться с мужем наедине. Он же терпеливо сносил всю ее робость и неумелость, а она каждый раз от его прикосновений заливалась густой краской. Она не была такой дерзкой и страстной как Фриггерд, не было в ней заботливости Забавы, безумной порочности Яры и ложной стыдливости Богумилы. Да на что они ему все теперь - помутилась вода с песком158!.. Ныне есть только одна она - его самая любимая жена.
   Менее полугода, как Эвинда живет в Хольмграде, и уже окрестили ее Ефандою. А сама она на ту пору сносно заговорила по-славянски. Женщины, приехавшие с ней, быстро покинули ее: одни вернулись на родину, а другие вышли замуж за здешних бояр. И Рюрик для своей жены был единственным, кто мог о ней позаботиться, и кому она могла довериться. Да и подругами она так и не обзавелась - жены Рюриковы особо ее не жаловали.

* * *

  
   В тот час жены его тщетно искали у Ефанды признаки беременности, должные давно проявиться. Они засыпали ее едкими насмешками, но та как-то умела их злобные речи оборачивать в шутку. Она открыто не враждовала, но твердо знала - чтоб оставаться любимой женой, ей нужно родить дитя. От того-то часто ее можно было увидеть одну на капище, подолгу молящую богов о даре.
   Забава же не упускала случая, чтоб не упрекнуть Рюрика - дескать, супружеские обязанности надо выполнять не только с одной женой. Непорядок это. А он упорно делил ложе лишь с одной Ефандой. Тогда же все жены задумали избавиться от чужеземки. Наперебой твердили они Рюрику:
   -- Где наследник?
   -- Будет, - отвечал он.
   -- Она - пустоцвет, - настаивали жены. - А по закону ты можешь с ней развестись.
   -- Подожду еще, - сумрачно откликался Рюрик.
   -- Тебе любая из нас может сына родить. Разведись с ней.
   -- Нет!
   А Забава не стерпела, ввернула словцо:
   -- Есть у тебя наследник. Полата растет.
   -- Он незаконнорожденный, - еще больше мрачнел князь. - Где такое слыхано, чтоб побочный сын, стал законным правителем?
   Забава лишь губы от злости и обиды кусала - а что поделать? Будущее сына в княжих руках. Захочет - примет, не захочет - прочь удалит. Боязливо было ей от удела наложницы. Эх, вернуться бы снова к дедушке! Как была отроковицей, грезила о соколе ясном. И вот он, сокол. Только не жена она ему. Любая дева мечтает выйти замуж, стать полноправной хозяйкой, родить кучу ребятишек. Так и сама она предавалась своим девическим мечтам. И вдруг в один день, в тот самый, когда она повстречала князя Рюрика, все перевернулось с ног на голову. Судьба-судьбинушка, от чего ж ты такая мудреная?..
  

* * *

  
   Столы со снедью не убирали с вечера прошлого дня, и многие Рюриковы гридни уже спозаранку были под изрядным хмельком.
   И едва Дажбог озарил спящий мир нежным розовым светом, женщины, помогавшие Ефанде, засуетились:
   -- Началось!
   Сверху из светлицы доносились стоны княгини, и воины заглушали крики бравыми здравицами и пожеланиями. Рюрик, усердно тая смятение, расхаживал взад-вперед по гриднице, осушая кубок за кубком, и не чувствуя хмель.
   Затем все стихло, и сияющая Хильдигунн вынесла младенца тревожащемуся отцу. Князь взял на руки обливающееся слезами дитя, обмакнул пальцы в купели и брызнул на него водой. Ребенок заверещал не своим голосом. Он высоко поднял сына, к самому небу, и притихшие дружинники внимали каждому слову своего князя.
   -- Я нарекаю тебя именем Ингвар!
   Гридни заколотили мечами о щиты, выкрикивая:
   -- Ингвар! Ингвар!
   И в детинце тут же подхватили: Ингвар - Ингар, и понеслось, покатилось эхом по огнищу: Игор - Игорь.
   Ефанда лежала на простынях бледная и измученная долгими родами, но лицо ее светилось от счастья. Левой рукой она бережно обнимала посапывающего и закрывшего от удовольствия глазки Игоря. Тот сладко чмокал крохотным ротиком, приложенный к наполненной молоком материнской груди.
   -- Я исполнила свое обещание, любимый, - тихонько, чтоб не потревожить малыша, прошептала княгиня.
   -- А я исполняю свое: дарю тебе град с Ижорою.
  

* * *

  
   Минула весна, за ней лето. Оно в свой черед сменилось осенью и зимой. Так пролетело полтора года. Соседи пока не тревожили Рюриковы владения, и он, наслаждаясь мирной жизнью, проводил дни с младшим сыном и любимой женой, отвлекаясь на шумные ловы да пиры с потехами. Он не вспоминал более ни о пророчестве Ведьмы, ни о скором конце.
   Но в один из дней сокол, увиденный им в сновидении, лишил его покоя. Как истинный воин, он презирал смерть - он твердо верил, что займет свое место в Валгалле. Однако как мало он успел сделать в жизни! Нечто важное он не свершил!
  

* * *

  
   Вечером Рюрик собрал всех своих домочадцев и гридней в пиршественном покое. Блики огня дрожали, прорываясь сквозь дым чадящих светильников. Они кружились в неистовой пляске на умбонах щитов, рукоятях мечей и наконечников копий, двигали тени резных столбов княжьего престола, спинок скамей, отполированных до блеска за долгие годы, и оживали в дуновении ветра, прорывавшегося сквозь щели в ставнях. Он шумел в верхушках деревьев, ухал и завывал в дымоходе. Мужчины, собравшиеся в покое, были безмолвны и хмуры, равно как и женщины, подносившие им лучшее вино, извлеченное из кладовых по велению князя.
   Брови-крылья Рюрика сдвинулись к переносице, а глаза блестели.
   -- Родичи мои! Други мои! Корела начала войну, - голос князя наполнялся силой. - Завтра мы выступаем. Может так статься, то будет моей последней сечей. Может так статься, что я не вернусь. Олег, - он обратил взор к юному княжичу, - я помню свое обещание и слово мое твердо. Ты уже стал хевдингом. Ты будешь моим наместником, и возьмешь Игоря на воспитание. Завтра ты отправишься с Полатой и подсобишь ему утвердиться в Белоозере, Ростове и Муроме.
   -- Нет, княже, - горячо воскликнул Олег. - Я иду с тобой.
   -- Я тоже иду с тобой, отец, - запротестовал Полата, которому едва минуло пятнадцать.
   Улыбка раздвинула пшеничную бороду Рюрика, но он непреклонно качнул головой.
   -- Моей дружины довольно, чтоб покорить корелу. К тому же у меня есть мой Непобедимый, - он с любовью провел по рукояти верного меча. - Ты, Лют Кривой, и ты, Хильдигунн Колдунья, поможете Олегу по мере надобности.
   Рюрик умолк, погрузившись в свои думы, но, спохватившись, тряхнул головой.
   -- Други мои! - он повернул голову в сторону личной дружины. - Братья мои! Все ли помнят клятву двенадцати? Все ли со мной?
   -- Все с тобой, кнез! - раздался нестройный хор голосов.
   -- Ивар, - он призывал их по одному.
   -- С тобой, кнез!
   -- Кетил...
   -- С тобой, кнез!
   -- Хродгар...
   -- С тобой, кнез!
   -- Ульв...
   -- С тобой.
  

* * *

  
   ...Почти двадцать зим назад с ним остались люди, которых он посчитал верными, и готовые отправиться за ним хоть на край света. В то морозное утро их было двенадцать на капище. Все они, включая самого Рюрика, обагрили своей кровью жертвенные камни. И вонзив клинки в промерзшую землю, каждый из них присягал на верность, и каждый из них поклялся отправиться за ним в Валгаллу. Давший однажды клятву двенадцати должен будет сложить голову вместе со своим вождем...
   -- С тобой до самой смерти...
   -- Хакон, - обращался он к каждому в отдельности.
   -- Торольв...
   -- С тобой!
   -- Торгрим...
   -- С тобой!
   -- Скули...
   -- С тобой!
   -- Бьерн...
   -- С тобой!
  

* * *

  
   -- Олав...
   -- С тобой!
   -- Эйнар...
   -- С тобой, кнез!
   -- Асмунд...
   -- С тобой, кнез!
   Он их всех оглядел, одного за другим. Все они здесь, все двенадцать. И если так угодно богам, все они вместе отправятся пировать в чертоги к Всеотцу.
   -- А теперь пусть рабы принесут еще вина. Выпьем, чтобы поднять наш боевой дух! - весело воскликнул Рюрик.
   На рассвете в детинце стоял переполох. Еще заспанные конюхи седлали лошадей для дальнего похода, невольники закрепляли брони за седла. А иные сновали без дела, путаясь под ногами у воинов, и получая тычки.
   Ефанда на руках с полуторагодовалым Игорем обливалась слезами, словно малое дитя. Сынишка поначалу не плакал, но, глядя на рыдающую мать, и сам разразился ревом.
   Княгиня уцепилась за стремя лошади с воплями и мольбами:
   -- Не ходи!
   Князь покачал головой.
   -- Тогда возьми меня с собой!
   Он снова качнул головой - нет.
   Дружина, извилистым змием растянувшись по посаду, выезжала за ворота. Князь намеренно не оборачивался, чтоб не глядеть на проливающую слезы жену. На сердце у него было немыслимо тяжко.
   В поле дружина разделилась надвое: меньшая часть с Олегом направилась на северо-восток, а большая с Рюриком - на север.
   Рюрик пустил коня шагом, давая ему роздых. Над головой в низком осеннем небе кружился одинокий сокол.
   ...Князь выставил вперед руку, и птах сел на нее. Темные немигающие бусинки птичьих глаз встретились взглядом с холодными серыми глазами князя.
   -- Кто послал тебя, ререг? - князь приблизил руку к своему лицу, прищурив веки.
   Сокол издал пронзительный крик, взмахнул крыльями и взмыл в далекую небесную даль, будто и не было его вовсе.
   ...Рюрик вздрогнул от неожиданности. Он задремал, убаюканный мерной поступью коня. Снова сон повторился. Он видел его не единожды - всегда одно и тоже видение. Судьба посылала ему знак о скором конце, и Рюрик был готов.
  

* * *

  
   Два войска: дружина Рюрика и корелы, сошлись в решающей битве. В оба конца посыпался град стрел. Рюрик выставил как заслон копейщиков, и они, сомкнувшись тесным кольцом, задержали натиск. В тот день впопыхах кольчуги он не надел, и ныне прикрывался щитом. Пронзенные копьями, падали многие вражьи воины, и Рюрик чуял близость победы.
   Последний удар - конница сокрушит корелу. Он повел всадников на врага.
   -- Вперед! - заорал князь Рюрик. - Вперед!
   Размахивая мечом, он приподнялся в седле, отведя в боевой горячке в сторону щит. Судьба обманулась, дает отсрочку - сегодня его день.
   В воздухе блеснуло белое оперенье корельской стрелы. Острая боль разорвала внутренности. Рюрик, зажав рукой наконечник, упал с коня.
   То был костяной наконечник...
  

* * *

   Олег придвинулся ближе к огню, кутаясь в меховое корзно. Он то и дело поглядывал на небо, словно нашептывал, кто ему - взгляни да взгляни. И он глядел, поджидая появление первых звезд. В черной пустоши небосвода среди бледных точек показался молочный рожок молодого месяца. Олег поглядел на него долгим пристальным взглядом, но отвлекся на Полату, который, поворошив угли, тронул его за локоть.
   -- Что высматриваешь, Олег?
   -- Сам не знаю, - отмахнулся он от родича.
   -- Врешь ты все, - пробурчал Полата. - Все ты знаешь.
   -- Теперь знаю, - сквозь зубы выдавил Олег, сжимая кулаки.
   На тоненьком кончике серебристого серпа висела яркая звездочка.
   -- Да что с тобой? - возмутился Полата. - Как с цепи сорвался!
   -- Великий человек умер, - Олег незаметно тер мокрые глаза рукавом. - Рюрик...
  

* * *

  
   Князь лежал в палатке, зажимая рукой окровавленную тряпицу. Он умирал...
   Костяной наконечник стрелы застрял в животе: его боялись поворошить, дабы не ускорять конец князя.
   Костяной наконечник...
   Он помнил пророчество Ведьмы: его не могли ранить никаким железом. Но какой-то ничтожный корельский воин выстрелил в него из лука. Стрела глубоко засела в кишках.
   Нестерпимо хотелось пить.
   -- Ивар, - ослабевшим голосом окликнул он своего свейна. - Воды...
   Ивар смочил ему губы.
   -- Холодно... - простонал Рюрик. - Больно... Я не чувствую ног...
   -- Я мигом, - свейн выскочил из палатки за добавочными одеялами.
   Князь остался один.
   Легкое дуновение ветерка колыхнуло занавеску и обдало прохладой бескровное лицо. Собака, лежавшая возле его ног, и до того поскуливавшая, дружелюбно завиляла хвостом.
   -- Кто здесь? - Рюрик с трудом повернул голову, пытаясь оглядеться.
   -- Рюрик...
   Он знал этот голос, нежный и мелодичный. Он мог принадлежать только одной женщине - его рыжеволосой зеленоглазой красавице. Его мертвой возлюбленной...
   -- Рюрик...
   Она сидела на его ложе. Рука ее, казавшейся теплой и живой, легла на его мокрый лоб, покрытый испариной.
   -- Ты жива? Ты Фриггерд?
   Она улыбнулась.
   -- Тсс. Молчи, - она приложила палец к его губам. - Тебе нельзя говорить.
   -- Мне недолго осталось. Теперь все равно.
   Она улыбалась, гладя его по волосам.
   -- Ты так прекрасна.
   -- Ты тоже, - по щеке ее скатилась хрустальная слеза.
   -- Ты плачешь?.. Не надо, не плачь. Я люблю тебя. И всегда любил...
   -- Я тоже всегда любила тебя.
   -- Отныне мы всегда будем вместе. Подай мне Непобедимого. Я хочу умереть с мечом в руке...
   -- Да. Твой час пробил. Но я хочу дать тебе еще немного времени.
   -- Мне больно... Холодно... Ускорь мой конец...
   Она подала ему меч, вложив в ослабевшую руку.
   -- Возьми меня за руку. Проводи в Валгаллу. Ты - моя Валькирия.
   Она взяла его руку, наклонилась к нему, нежно целуя его лоб, глаза, губы.
   -- Я вижу отца... Брата... Учителя... Многих друзей. Я иду к вам, - с трудом шевеля губами, шептал князь.
   Непобедимый погрузился в плоть...
   ...Ивар, словно почуяв неладное, вбежал в палатку. Мертвый князь сжимал в руках окровавленный меч. Ивар закрыл его пустые серо-голубые глаза. И вышел вон.
   -- Кто подал князю меч? - в бешенстве метался Ивар.
   Но стражи клялись, что к князю никто не входил.
  

* * *

  
   ... Его похоронили на месте битвы, на северном берегу реки Луги, временно засыпав тело камнями. И с ним остались двенадцать верных ему воинов-стражей. Остались до весны, чтоб уйти вместе с ним в чертоги Одина.
   Княгиня, узнав о смерти любимого мужа, поручила Игоря мамкам, и тронулась в путь.
   Она, недвижимая, пролежала всю ночь и весь день на могиле, моля забрать ее к себе. Никто не смел тревожить ее.
   Она объявила, что уйдет вместе с князем. И осталось на зиму в построенной для нее хижине возле могилы.
   Всю зиму пока ждали родичей из Швеции, каменотес неустанно трудился, вырезая гальдрастаф165 князя Рюрика на могильном камне.
   Когда растаял снег, из Гауталанда прибыли старшие братья Рюрика и родня его жены. Тело его перенесли на южный берег Луги, уложили в долбленный из единого дерева гроб, покрытый сусальным золотом, и вложили в руки Непобедимый. В шестидесяти верстах от Новеграда и в шестидесяти саженях от реки из каменных плит сложили погребальную камеру, в которую внесли золотую домовину с телом князя и сорок бочонков серебряных монет. Был умерщвлен его любимый конь. Его оставили в могиле с золотым седлом. И верный пес отправился вслед за хозяином. Сопровождали князя в чертоги богов двенадцать верных воинов и жена. Их тела покоятся рядом с Рюриком.
   Замуровав могилу, над ней насыпали огромный курган из камней и земли.
   Олег в неутешном горе бросился на могилу великого князя и долго лежал на ней в беспамятстве. Могила шумит, говорил он.
   ... В недрах земли нарастал гул.
   Прислушайтесь к земле, почувствуйте ее дрожь. Отныне гора будет вечно шуметь, и потомки не предадут забвению курган светлого князя Рюрика. Шум-гора станет местом славы легендарного правителя...
   Прощай, княже, мы встретимся позже...
   Прощай, кнез...
   Прощай, конунг...
  
  
  
   26
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"