Положенцев Владимир Николаевич : другие произведения.

Империи в огне

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Апрель 1917. Из Швейцарии в Россию через Германию проезжает большая группа большевиков во главе с Лениным. Уинстон Черчилль скажет: немцы ввезли Ленина в Россию в пломбированном вагоне, как чумную бациллу. Доказать, что "переброска" была организована германской разведкой, крайне заинтересовано командование Добровольческой армии ВСЮР, чтобы скомпрометировав красных, привлечь в свои ряды как можно больше людей. В Германию, для поиска компромата на Ленина, посылается капитан Александр Верховцев, знакомый с начальником военной разведки рейха полковником Вальтером Николаи. Именно Николаи курировал переброску большевиков и других революционеров-экстремистов, как назвал их генерал Людендорф, в Россию "делать очередную революцию". Однако в компромате на Ленина заинтересованы не только белые... Так был ли Ленин "германским шпионом", брал ли на "переезд" немецкие деньги? Финансировали ли МИД и разведка Германии Октябрьское восстание большевиков? Обо всем этом в книге "Империи в огне".
  Часть I. Огненный поезд
  
  Март 1917, Кёнигсберг, Восточная Пруссия
  
  -Вы понимаете, что провалили операцию, на которую Его императорское высочество, в столь трудный час для рейха, выделил огромные деньги?
  Заместитель начальника германского Полевого генерального штаба и главнокомандующий войсками рейха Эрих Людендорф подошел к окну с высокой белоснежной занавеской, пыхнул на нее дымком сигареты в мундштуке в виде золотой змейки. За окном, в заливе Фришес хафф виднелись паруса яхт, похожие за мутью стекла, на белые перышки. Несмотря на войну в Кёнигсберге проходила королевская регата. Так распорядился император Вильгельм II, чтобы нация не чувствовала уныние из-за неудач на фронте. Прежняя размеренная жизнь якобы продолжается. Такая же парусная регата, только более представительная, проходила в июле 1914 года в Кильской бухте. Император управлял яхтой "Метеор". Когда Вильгельм, не победивший в регате, но счастливый, причалил к пирсу, к нему подскочил генерал фон Бюлов и, задыхаясь, сообщил об убийстве сербским террористом в Сараево наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда, и его жены герцогини Софии Гогенберг. "Царь Николай объявил мобилизацию", - расслышал Людендорф, подтягивающий неподалеку канаты на своей старенькой французской яхте, которую из-за поломки мачты не удалось спустить на воду. "Черт бы побрал, этих русских, даром, что все их цари нашей крови, вечно лезут на рожон, - хмуро сказал Вильгельм. Его великолепное настроение вмиг улетучилось. - Надо вызвать русского посла и заявить о недопустимости подобного шага. Иначе и Германия вынуждена будет объявить мобилизацию, а это неминуемая война. Сто лет назад русские чуть не потеряли империю из-за тупого упрямства Александра I. И снова... На этот раз Русскому царству точно придет конец".
  Людендорф обернулся на стоявшего у стола с огромной китайской фарфоровой вазой, вытянувшегося по струнке начальника разведки отдела "III B" полковника Вальтера Николаи. Он хорошо относился к нему. Вальтер в считанные месяцы после начала войны сумел создать крепкую спецслужбу, агенты которой находились в Англии, Франции и окружении русского царя. Среди них были придворные фрейлины, светские дамы, театральные актеры и революционеры всех мастей. Однако у генерала было плохое настроение - утром император вновь напомнил ему разгром под Верденом, а тут русские всех поставили в тупик.
  -Никто не ожидал, что они без нашего участия низложат своего царя Николая, - попытался оправдаться Николаи.
  -Значит, ваша разведка дрянь, раз без вашего участия! И вы тоже дрянь! - вспылил Людендорф. Рука его задрожала, из мундштука выпала недокуренная сигарета, попала на сапог в серебряной шпоре. Он откинул окурок мыском, затоптал каблуком. Генерал-квартирмейстер часто стал выходить из себя после того, как пост начальника Генштаба занял генерал-фельдмаршал Гинденбург. На эту должность, вместо генерала Фалькенхайна, он метил сам, но Вильгельм почему-то распорядился иначе. Людендорф как истинный солдат, преданный императору, попытался замять в душе обиду, но она иногда в виде несдержанности к подчиненным, вырывалась наружу. В данном случае, она была вполне понятна. Именно Людендорф в качестве заместителя начальника 2-ой армии курировал военную разведку Пруссии, которую возглавлял Вальтер Николаи. Они вместе предложили императору план вывода России из войны с помощью революции, создали целую сеть агентов из русских радикальных революционеров в России и в Европе, где те скрывались. Все уже почти было готово и тут на тебе - русские, будь они трижды неладны, в феврале сами устроили революцию и заставили отречься от престола царя Николая. Но, как сообщали агенты в России, Временное правительство, не собирается выходить из войны, а это значит, что Германия продолжит истекать кровью. Конечно, генерал понимал, что в этом не вина Николаи, но сдержать он себя не мог.
  - Ваше место в борделе Данцига, в качестве распорядителя, а не в разведке! Сто чертей со сковородками, этим русским...
  Идею вывести Россию из войны, организовав там революцию, как-то подсказал социалист и авантюрист Израиль Гельфанд, он же Александр Парвус, обокравший в свое время писателя Максима Горького. В качестве литагента писателя он проводил спектакли Горьковской пьесы "На дне" в Германии. Но все деньги, которые частично должны были поступить в кассу РСДРП - 180 тысяч золотых марок, осели в кармане Гельфанда. В Первую русскую революцию 1905 года Парвус-Гельфанд был председателем исполкома Петроградского Совета, потом был посажен в Петропавловскую крепость. Однако и там он чувствовал себя неплохо - заказывал у лучших портных костюмы, ему привозили на выбор шелковые галстуки. По дороге в Туруханскую ссылку сбежал за границу, осел в Константинополе. Именно здесь он предложил немецкому послу Вангенгейму за 5 миллионов марок устроить в России революцию. "Только разделив Россию на части, можно быть уверенным, что она не будет представлять опасность для Германии, - убеждал Парвус посла. - А расчленить империю сможет только революция". Посол передал предложение Парвуса Людендорфу, тот Вильгельму. Но во дворце к идее отнеслись прохладно. Тогда Парвус добился личной встречи с начальником разведки Николаи и передал ему свой "Меморандум доктора Гельфанда". Он показался Николи интересным. В нем основная ставка делалась на большевиков, как на самых радикальных революционеров. Меморандум рассмотрели в правительстве и кайзер лично распорядился выделить на "русскую операцию" 2 млн. марок. Финансирование крайних российских партий пошло через "Deutsche bank" и "Disconto-Gesellschaft", а также подставную торговую фирму в Копенгагене. И тут, как снег на голову, Февральская революция в России без всякого участия немецких денег.
  -Нас обошла разведка Англии! - закричал как на параде Людендорф. - Это британцы устроили революцию в России!
  -Англичане не заинтересованы в выходе России из войны, как союзнице, а революция неминуемо приведет к развалу русской армии, - возразил Николаи. - Наверняка голову поднимут украинские, кавказские и азиатские националисты, потребуют создания своих национальных войсковых частей, что станет началом развала Восточного и Юго-восточного фронтов. Ничего не потеряно, господин генерал. Россия - прогнившее лоскутное одеяло. Теперь большевики, в соответствии с учением их идола Маркса, попробуют перевести войну империалистическую, как они говорят, в гражданскую. Социал-демократы в их лице и прочих революционных экстремистов, не только выведут Россию из войны, но и развалят ее как империю. Нужно продолжать финансирование русских непримиримых партий.
  -Германия потратила уже более 60 миллионов марок, хотя тоже в сложном материальном положении!
  -Мы не можем теперь останавливаться. Тогда это будет расценено как слабость рейха.
  -Что вы конкретно предлагаете?
  -Нужно собрать всех русских революционеров, осевших теперь во множестве в Европе и отправить их на паровозе из Швейцарии в Россию. Ну, имеется в виду не прямо в Россию, это невозможно, а до шведского парома.
  -Через воюющую с Россией Германию? Их же у себя объявят нашими шпионами.
  - Они повиснут у нас на крючке, потому как не откажутся. Уже не отказались. Я осмелился, господин генерал, не все сразу докладывать вам, зная вашу занятость. Чтобы на родине их не отвергли, как наших агентов, мы проведем переезд через Комитет по возвращению русских эмигрантов на родину. Фридрих Платтен, это швейцарец из социал-демократов, уже обращался ко мне. В тексте договора об условиях проезда русских эмигрантов через Германию, он намерен вставить пункт, гласящий, что проезд дается на основе обмена на германских или австрийских военнопленных или интернированных в России. Но вы же понимаете, что этот пункт не имеет никакого смысла, так как большевики в русских Советах сейчас никто. С какой стати кто-то будет их менять на наших военнопленных.
  - Хитро. Опять заметна рука Парвуса. Он, вероятно, надоумил Платтена.
  На это замечание Вальтер ничего не сказал, лишь слегка пожал плечами, мол, в данном случае, это не имеет значения.
  - Ставку вы, как я понимаю, делаете на предводителя большевиков Ленина, - не спросил, утвердительно сказал генерал.
  -Главным образом. Платтен для конспирации называет его Дядей. Я знаком с Лениным. Как я понял, он в своей беспринципности не остановится ни перед чем. В начале века он основал свою революционную газетёнку "Искра", которую печатал у нас в Лейпциге, а эпиграфом к ней взял строчки их поэта Одоевского: "Из искры возгорится пламя". Красиво. Мы запустим в Россию целый огненный поезд, Feuer Zug, отчего она вспыхнет гигантским пожаром. Ленин, кстати, уже встречался по поводу переезда с нашим послом в Берне фон Ромбергом. Его представил послу некто Пауль Леви, левый социал-демократ. Они еще раз обговорили пункт в договоре про германских военнопленных. И все же, на мой взгляд, главная разрушительная сила, не в Ленине, в Троцком. Он же Лейба Бронштейн. Сейчас в Америке.
  - Feuer Zug, - повторил Людендорф. - Это кто такой?
  -Соратник Парвуса, считающий его своим учителем. Потом они рассорились. Троцкий даже написал статью "Некролог живому другу". Ленин - голова, Троцкий - руки. Сокрушительной силы парочка.
  -Не сомневаюсь, что поезд из Швейцарии - идея Парвуса. Он обещал революцию в России еще в декабре 1916 года. Надо бы посадить этих русских революционеров на большой крепкий крючок, чтоб не соскочили. Одного проезда через воюющую с Россией страну мало. Может, всучить этому Ленину несколько миллионов марок и взять с него расписку.
  -Не возьмет, даже встречаться по этому поводу не будет. Осторожен, как лис, заметающий хвостом следы.
  -Хорошо, сегодня же я сообщу в МИДе барону фон Мальцану и канцлеру Бетман-Голвегу о небезвозмездной, подчеркиваю, небезвозмездной помощи большевикам и остальным русским экстремистским партиям в отправке их в Россию. Ее необходимо, непременно расчленить, чтобы восточные славяне бродили дикими племенами как до Рюрика. Когда можно будет провести операцию "Feuer Zug"?
  -Со швейцарскими властями предварительная договоренность есть. Думаю, 9-10 апреля. На станции Готтмадинген в поезд сяду и я. А из Цюриха их будут сопровождать мои агенты капитан фон Планец и лейтенант фон Буринг. Лучше сразу доложить об этом Его высочеству.
  Людендорф поморщился. Все знали, что теперь он к Вильгельму не вхож и генерал расценил слова Вальтера как насмешку. Он высоко вскинул подбородок:
  - Вы свободны, господин полковник.
  
  Февраль 1918, Ростов на Дону, трактир "Шмат"
  
  В трактире "Шмат", что у канала Казачий ерик, было полно народу, не продохнуть. Здесь полюбили проводить время офицеры, вернувшиеся с фронта, но не примкнувшие ни к красным, ни к белым, ни к монархистам, ни к анархистам, ни к одной из других партий, расплодившихся как клопы в старом диване, после разгона большевиками Учредительного собрания.
  Сегодня в "Шмате" было что обсудить. Добровольческая армия генералов Алексеева - Деникина - Корнилова, сколоченная на скорую руку, отправилась в поход на Екатеринодар.
  - Чем они собираются воевать! - горячился чахоточного вида студент с серым, грязным шарфом на тонкой желтой шее. С его потертой шинели в стакан с пивом сыпалась пыль. - Ни пушек, ни снарядов, ни ружей в достаточном количестве. Одеты как нищие ободранцы.
  -На себя погляди, - лениво оборвал его пожилой военный с седыми, гусарскими усами. - Пороху не нюхал, а судит героев.
  -А сами-то, почему не присоединились к "героям"? - ухмыльнулся студент.
  -Я? Хм. Что я...
  -Вот именно, вы не самоубийца, что вполне понятно. И все офицеры, сидящие здесь, не самоубийцы и понимают, что большевики раздавят Добровольческую армию, как таракана.
  -Генералы хотят продемонстрировать союзникам свою силу, чтобы содрать с них побольше денег, - сказал мужик, похожий на разорившегося купца. Он был в драных валенках, но из "лунной" жилетки торчал большой серебряный хронометр. - Содрать и сбежать за границу. Знаем.
  -Чего ты знаешь, скотина! - С лавки подскочил и замахнулся на купца бутылкой молодой военный без погон. - Большевики - сатаны, христопродавцы окаянные, они баб общими делают. Давить их, давить...
  -Вот беги и дави, - спокойно посоветовал купец. - И бутылку-то опусти, в морду дам.
  Военный, видимо, корнет или подпоручик, опустился за стол, обхватил голову руками.
  -Я, пожалуй, застрелюсь, - сказал он еле слышно.
  -Только не здесь, аппетит испортишь, ха-ха. - Купец смачно принялся обсасывать хвост вяленого леща.
  -Застрелюсь, - мрачно повторил молодой офицер, - а сначала...
  Он вновь вскочил с места, на этот раз в его руке блеснул револьвер.
  -Не дури, Миша! - крикнул сидевший рядом с ним человек в клетчатом пиджаке. - Он тоже поднялся, перехватил руку приятеля, стал ее выкручивать.
  Раздался выстрел. Пуля угодила в массивную бронзовую люстру на закопченном потолке, отлетела к окошку. Звякнуло стекло. Вторая разбила стакан с хлебным вином на столике у стены в дальнем углу, за которым сидел офицер в расстегнутой до середины груди гимнастерке. Он стряхнул с "беззвездных" капитанских погон двумя пальцами капли вина, поморщился, тяжело вздохнул. Положил начищенные до блеска сапоги на край стола, за которым находился один, прикурил от австрийской зажигалки папиросу "Дукат".
  Мишу скрутили несколько человек, отняли у него, наконец, револьвер, поволокли к выходу. У дверей он истерично крикнул "Я все равно застрелюсь!"
  -Капитан Верховцев? - услышал офицер за спиной и нетрезво запрокинул голову назад. - Позволите присесть?
  Не дожидаясь разрешения, рядом опустился мужчина средних лет в длинном, кремовом пальто. Тонкие усики, карие, слегка миндалевидные глаза, прямой аристократичный нос на ровном, бледном лице со шрамом над верхней правой бровью.
  -Предположим. Что вам угодно, гражданин? - устало спросил офицер.
  -Вы ведь воевали в Русском экспедиционном корпусе во Франции, в 3-ей особой пехотной бригаде, защищали Шампань-Ардены, под Веденом были ранены и отправлены на излечение сначала в Лион, потом в Швейцарию. Так?
  -Предположим. А вам что за дело, кто вы вообще такой?
  -Ах, извините, не представился. Сотрудник контрразведки Добровольческой армии генерала Алексеева, штабс-капитан Павел Павлович Клейст.
  -Из немцев?
  -Родственники еще при Алексее Михайловиче в Москве осели.
  -Что же вы, Клейст, здесь обретаетесь, когда добровольцы в поход отправились?
  -Имею к вам очень важное поручение нашей контрразведки.
  -Я не собираюсь больше воевать. К тому же, как вы знаете, я был ранен.
  -И все же позвольте задать вам еще несколько вопросов? Эй, мальчик, - позвал Клейст полового. - Принеси, голубчик, казенки и что-нибудь закусить. На двоих.
  Мальчик побежал выполнять заказ, а Верховцев одобрительно усмехнулся, прикурил очередную папиросу. Ног со стола по-прежнему не убирал.
  -Вы возвращались в Россию на поезде через воюющую Германию с группой русских революционеров-эмигрантов, - не спросил, констатировал контрразведчик.
  -Предположим, - повторил, видимо, свое любимое слово - "паразит" капитан. - И что из того?
  -Кто вам помог попасть на тот поезд?
  Половой оказался расторопным, в тот же миг на столе, который он протер белым фартуком, появился двойной штоф казенки, миски с грибами, маринованной рыбой.
  Капитан отмахнулся от мальчика, собиравшегося наполнить фужеры, налил себе и штабс-капитану сам, выпил. Наконец, ответил:
  -Мне помог определиться на поезд Михаил Исаакович Шефтель, кадет, соратник Милюкова, заседавший в последней Госдуме, пока их не разогнали. Он тоже лечился в швейцарской клинике, кажется, от ревматизма. Рассказал о планирующейся поездке в Россию по линии Комитета возвращения русских эмигрантов и обмена их на военнопленных. Предложил присоединиться мне. Я согласился.
  
  9 апреля 1917 года, Цюрих, железнодорожный вокзал. 15.00.
  
  Перед пыхтящим в ожидании стартового сигнала поездом, царит сильное оживление. На перроне, у вагона с русскими революционерами, суетятся возбужденные люди, некоторые обнимаются, целуются, поют Марсельезу.
  - Александр Данилович, голубчик, ну где же вы ходите?
  К высокому блондину с голубыми глазами, маленькими усиками и офицерской выправкой подкатился грузный человек в черном пальто, сером котелке, пышными бакенбардами. На его возмущенном и в то же время радостном лице сверкало золотое пенсне.
  -Стол в купе уже накрыт, я вот за курочкой копченой в местную ресторацию слетал. Очень уважаю швейцарских курочек, ха-ха. - Он приятельски приобнял офицера. - Отправляет кайзер русских в Россию как лучших друзей. Правда, церберов своих из разведки для наблюдения приставил: Фон Планеца и фон Буринга. Последний шпарит по-русски, как мы с вами. Да идемте же, идемте, господин Верховцев.
  На привокзальной площади появилась толпа с плакатами "Предатели", "Шпионы", "Гады", карикатурами в виде страшных физиономий с крестами и звездами на лбах, стала выкрикивать оскорбления в адрес отъезжающих. Кто-то даже запулил в вагон соленым огурцом.
  -Будьте вы прокляты, сволочи! - кричала толпа из сотни человек.
  -Что б вы, сдохли по дороге! - надрывалась благовидная девушка в синем платье, с алым бантом на спине, изящным зонтиком в руках.
  Вперед толпы вышла старуха в черном с головы до пят, плюнула в сторону вагона с эмигрантами:
  -Черти окаянные, нехристи, виселица вас на родине ждет.
  -Идемте же, Александр Данилович, - поторопил Шефтель. - От этих провокаторов можно всего ожидать. Еще бомбу бросят.
  Эмигранты высунулись из окон "посольского" вагона, что-то кричали в ответ, кто-то тоже плевался в сторону толпы, потом запели Интернационал.
  -Кто эта чересчур активная дама, напоминающая сову? - спросил Верховцев, кивнув на женщину средних лет в белой соломенной шляпке, контрастирующей с ее загорелым лицом. Она громче всех отвечала из вагона на негодующие вопли оппонентов на немецком и французском.
  -О, вы по-военному прямолинейны и точны. Это феминистка Арманд, выступает за свободу от брака. Сама, как поговаривают, сожительствует с Дедом, с Лениным. Пикантность ситуации в том, что едет в одном купе и с ним, и его женой Наденькой Крупской. Ха-ха. Но нам в соседний вагон. В "посольском" только приближенные к вождю, ха-ха. Они Деда называют своим вождем.
  -А где же он сам?
  -Желаете взглянуть? Не знаю, увидите ли его до Швеции. Будет сидеть в своей норке и носа не высунет.
  -Не жалуете вы...Деда.
  -Как и всех левых социал-демократов. А большевиков-радикалов, тем более. Ими хорошо ворота ломать, а потом сразу снова в клетку.
  -Какие ворота?
  -Любые. Они, как теперь говорят, отмороженные. Ежели вовремя не остановить, натворят такого, что не расхлебаешь. Их теоретик Маркс призывал к революционному террору и Ленин впитал его призывы. Терроризм против своего же народа. Представляете? Этот бы вагончик да отправить теперь прямым ходом в Сибирь, а лучше на Луну, ха-ха.
  -А ругаете тех, кто пришел их осудить.
  -Они такие же, без царя в голове, только у них, в отличие от этих, нет плана, как растащить Россию на части. И смелости нет, чтобы вернуться. А устроить бучу или еще чего похлеще, это, пожалуйста. Только наша партия Конституционных демократов, в ряды которой вливаются теперь и прогрессисты, и октябристы и даже правые монархисты...
  -Михаил Исаакович, мы опоздаем.
  -Извините, дорогой Александр Данилович, понесло. Но я в дороге вам и вашим товарищам по оружию еще прочту лекцию о пользе кадетства.
  Капитан фон Планец помог подняться грузному Шефтелю на подножку вагона, укоризненно покачал головой:
  -Ich bitte Sie, den Zug nicht ohne meine Erlaubnis zu verlassen, mеin Herr.
  -Мы спросили разрешения у уважаемого герра Буринга. Он позволил отлучиться за прессой и вот, курочкой. - Шефтель показал промасленный сверток. - Копченые куры здесь изумительны. К тому же мы еще в нейтральной Швейцарии, а не Германии.
  Фон Буринг кивнул, сказал по-русски:
  -Пройдите, господа, в свое купе, битте.
  При входе в вагон столкнулись с важным господином с мясистым, лоснящимся лицом и густой шевелюрой, зачесанной назад.
  Шефтель почтительно снял котелок, Верховцев посторонился, пропуская "мясистого" к выходу.
  -Фриц Платен, - кивнул на него Михаил Исаакович. - Это он, как сам утверждает, пробил через германский МИД поездку революционеров, ну и раненных офицеров типа вас, в Россию. На самом деле, это операция германской контрразведки во главе с неким полковником Николаи. Мы наверняка с ним встретимся на границе.
  -Русские офицеры, я так понимаю, в поезде для отвода глаз.
  -Верно понимаете. Мы познакомились с Фрицем на Циммервальдской конференции, где большевики предложили империалистическую войну превратить в гражданскую. Я был наблюдателем от кадетов. Потом столкнулись с ним в Берне. Он и предложил мне собрать группу раненных русских офицеров, желающих вернуться в Россию. Я не отказался, дело ведь благородное. Ленин и его банда как основной гарнир, вы, офицеры, как вкусовая приправа, ха-ха.
  В вагоне находилось еще несколько десятков офицеров. Большинство в опрятных мундирах, но без погон. Кто-то перебинтованный. Многие курили в открытые окна, мрачно глядели на беснующуюся возле вагонов толпу. Огрызок огурца влетел в окно, разбился о стенку, забрызгав одного из офицеров тухлой мякотью.
  -Скоты, - выругался он, стряхивая с себя огуречное крошево.
  -Это еще как посмотреть, кто скоты, - ответил стоявший рядом с ним молодой, но совершенно седой, с маленьким носом, словно северный писец, военный.
  -А вас, поручик, никто не заставлял соглашаться на эту поездку за немецкие деньги.
  -А вы, ротмистр, видно, с превеликим удовольствием согласились, когда узнали, что кайзер оплатил вам билет из собственного кармана.
  -Что?! Вы, штабной недописок, смеете мне, герою Верден...
  -Видел я, как вы драпали под Верденом!
  -Что?! - Высокий и жилистый, с орденом на груди ротмистр, схватил "песца" за горло, начал душить огромными лапами.
  К ним подскочил пожилой военный с мощными бакенбардами и усами, схватил обоих за плечи:
  -Полноте, господа, уймитесь! Что о нас подумают! Не позорьте Россию, черт возьми.
  -Мы ее позорим, возвращаясь в немецком вагоне, - ответил запыхавшийся, всклокоченный поручик, оторвавшись от ротмистра.
  -Во-первых, этот вагон еще швейцарский. В немецкий мы пересядем в Баден-Вюртемберге. Во-вторых, мы возвращаемся, потому что не можем оставить родину в трудный час. Она нуждается в нас теперь как никогда. В конце-концов, мы едем по линии Комитета по возвращению эмигрантов и обмену пленными.
  -Так же рассуждают те, в соседнем вагоне. Вы что, не понимаете, полковник, истинной цели Германии? Они завозят в Россию этих революционеров, как испанку. А мы лишь ширма!
  Верховцева передернуло от того, что поручик почти в точности повторил то, о чем они говорили минуту назад с Шефтелем. Все всё прекрасно понимают, но никто от услуг немцев не отказывается, в том числе и он. Капитан знал ротмистра, в июле 1916 они вместе оказались на Западном фронте под Шампанью. Его ранили, а 2-ую бригаду под командованием генерал-майора Дитерихса отправили на Салоникский фронт. Значит, и ротмистр до Греции не доехал. Как его...?
  Долго напрягать память капитану не пришлось. Ротмистр его заметил, широко, открыто заулыбался, будто только что не дрался с поручиком. Протиснулся сквозь толпу офицеров, ударил по-дружески Верховцева по плечу:
  -Сашка!
  Капитан поморщился от боли, рана еще давала о себе знать.
  -Извини, друг! У самого спина не зажила. А я тут с штабным писарем отношения выясняю, когда боевые друзья рядом. Помнишь, как мы немчуру в блиндаже их же огнеметом пожгли. Их капрал выскочил, а на нем портки горят. Мы их шнапсом тушили, ха-ха. Забыл что ли, это же я, ротмистр Федор Шеншин, меня еще в бригаде Лириком прозвали, потому как у поэта Фета изначально тоже была такая фамилия.
  Точно, Лирик, - вспомнил прозвище ротмистра капитан и тоже, наконец, улыбнулся.
  -Ты в каком купе?
  За Верховцева ответил Шефтель. Ему очень не понравилась сцена с дракой и он холодно глядел на ротмистра.
  -Пятое и вам пока желательно пройти в свое, господин ротмистр.
  -Это кто? - Шеншин вскинул глаза на кадета.
  -Это тот, Федор, кто нас устроил с тобой в этот поезд, - ответил капитан.
  -Ладно, - нехотя согласился тот, - еще пообщаемся.
  В пятом купе уже действительно был накрыт стол. Там сидели трое господ в темных костюмах, белоснежных сорочках и одинаковых зеленых галстуках. Всех троих Шефтель вежливо, с почтением представил: Кирилл Кириллович Черносвитов, Яков Платонович Барсуков, Петр Сергеевич Гольдский. Первые двое - активные члены партии кадетов, Гольдский - недавно примкнувший к ним прогрессист.
  Шефтель положил на стол сверток с курицей, потер в предвкушении руки:
  -Ну что ж, господа, приступим? До немецкой границы у нас есть время расслабиться, что уже активно делают в соседнем вагоне.
  Эти слова однопартийцы Михаила Исааковича расценили как сигнал к действию. На столе появились две бутылки французского коньяка, бутылка шнапса. Гольдский выудил из саквояжа пузатую бутылку шампанского " Вдова Клико". Пробка от него тут же ударилась в потолок, вылетела в окно, в сторону протестующих на перроне патриотов.
  Раздался свисток служащего перрона. Минутная стрелка переместилась на одно деление. 15 часов 10 минут. Условный "Feuer Zug" двинулся в свой исторический путь.
  
  Февраль 1918, Ростов на Дону, трактир "Шмат"
  
  -Что же было дальше? - спросил Клейст капитана, закуривая папиросу. В грибах ему попался песок, застрявший в зубах, и он попытался достать его, ничуть не смущаясь, сначала пальцем, потом спичкой. - Вы видели Ленина? Вероятно, даже общались с ним.
  -Видел мельком в Заснице, где пересаживались на пароход "Королева Виктория". Такой, вполне приятный с виду, но чересчур подвижный мужчина, словно у него постоянно что-то чешется. В котелке, рыжий, с бородкой, в окружении двух дам Крупской и Арманд. Шефтель сказал, что это его жены.
  Штабс-капитан ухмыльнулся, видно, он был хорошо осведомлен о семейных отношениях Ленина.
  -На корабле он залез в каюту и не выходил до самого Треллеборга, - продолжал Верховцев. - Затем был поезд до Хапаранды. Там я пересел в финский состав, хотел повидать полковника Фридена - моего друга, его по ранению еще раньше отправили домой, ему под Верденом оторвало ногу. А Ленин, я слышал, доехал до Петрограда, где ему большевики и рабочие устроили пышную встречу.
  -Да, да, пышную, но неоднозначную. Кроме рабочих и солдат, пришли балтийские матросы со своими морскими знаменами во главе с бывшим мичманом Максимовым. Балтийцы донесли Ленина на руках до броневика. Он завернул зажигательную речь. Сказал, что войну империалистическую надо непременно обратить в гражданскую. В Германии, например, это сделают теоретики марксизма, спартаковцы Карл Либкнехт и Роза Люксембург. После этих слов стали раздаваться крики, что Ленин немецкий шпион и его надо повесить как предателя и агента кайзера. "Навалять бы ему за такие слова... вона, гражданскую войну ему подавай, брат на бората.... А почему немчура его через Германию пропустила?!"
  Это кричали трудовики и кадеты. Да и с меньшевиками, которые приветствовали Ленина от имени Петроградского Совета, у него не срослось. Вождь большевиков демонстративно поворачивался к их лидеру Чхеидзе спиной. Словом, после того как он выдал свою пораженческую речь, большевики его скоренько увезли на французском авто. А тот мичман Максимов на следующий день, когда подтвердилось, что Ленин ехал через рейх в германском посольском вагоне, арендованном на деньги кайзера, заявил: "Если б мы это знали раньше, то вместо криков "Ура!", мы бы ему сказали - вон отсюда, возвращайтесь в ту страну, через которую вы к нам ехали.
  -Забавно, - хмуро сказал на изложенные Клейстом подробности Верховцев. Наконец, убрал ноги со стола, налил себе водки, выпил. - Что же вы от меня хотите?
  -Как вы пересекли границу в немецком Готтмандингене?
  -Очень просто, - пожал плечами Александр. - Нас, офицеров, пересадили в германский поезд, потом к нему пристегнули "посольский" вагон из швейцарского состава. Никому не позволяли выходить на станции. На двери вагона с революционерами, как мне сказал Шефтель, повесили накидные замки. Открывали иногда только одну дверь, чтобы заносить воду и продукты.
  - Говорят, вагон был опломбирован.
  -Опломбирован? Для чего? Впрочем, не знаю, я лично пломб не видел.
  -В пути вас по-прежнему сопровождали фон Планец и фон Буринг? Платтен меня не интересует.
  -Да. Но вас наверняка больше интересует полковник кайзеровской военной разведки Вальтер Николаи.
  -Совершенно верно, Александр Данилович. Именно он нас и интересует.
  
  Апрель 1917, Готтмадинген, Баден-Вюртемберг, Германия
  
  Новый серо-зеленый "посольский" вагон класса "люкс" ждал отправки в путь на запасном пути вокзала Баден-Вюртемберг . Поезд из Цюриха прибыл на главный путь. Несколько часов ругани и беготни понадобилось вокзальным служащим, чтобы "посольский" вагон, наконец, перегнать на основной путь.
  За маневровыми операциями внимательно следил невысокий господин с крючковатым, тяжелым носом. Он нетерпеливо переминался с мысков на пятки начищенных до блеска черных ботинок, постоянно оглаживал ладонью с длинными аристократичными пальцами ежик темных волос. Его длинное серое пальто подхватывал ветер, словно пытаясь сбросить с перрона, но человек стоял как скала.
  Вагон с революционерами отцепили от швейцарского поезда, но выходить из него не позволили. Окна его были плотно зашторены. Открытой была лишь одна дверь, на подножке которой висели Планец и Буринг.
  -О вопиющей неразберихе на станции должно быть незамедлительно доложено господину Гинденбургу, - сказал им мужчина в сером пальто.
  Планец и Буринг восприняли его слова, как укор в их адрес.
  Они хлопали глазами, не осмеливаясь что-либо возразить. С местными пограничными властями, еще месяц назад было все обговорено: пересадка "русских экстремистов" должна быть произведена без задержки и без посторонних глаз.
  Но чья-то "умная" голова, загнала предназначенный для них "посольский" вагон туда, куда не надо. И теперь паровозу приходилось делать сложные маневры, чтобы собрать состав из шести вагонов так, как и было заранее обговорено. Сразу за паровозом - почтовик, за ним зеленый "посольский" вагон с русскими революционерами, рядом - вагон для их семей, последние два - для раненных русских офицеров.
  -Пограничники, гер полковник, имеют точное и ясное предписание военной разведки, как действовать. Я лично беседовал с герром Шуленбургом, - попытался оправдаться фон Планец.
  Человек в сером пальто, которого назвали полковником, не отреагировал на его слова, он в свою очередь сказал:
  -Надеюсь, сама пересадка в немецкий состав пройдет без сучка и задоринки.
  -Не сомневайтесь, герр полковник, - заверил фон Буринг своего шефа, начальника военной разведки Генерального штаба Вальтера Николаи.
  В это время Шефтель указывал на полковника капитану Верховцеву:
  -Выдающаяся личность. Знаете как его зовут контрразведчики Антанты? Властитель тьмы. Незаметная на первая взгляд личность, командует всей разведкой и контрразведкой кайзеровской Германии. Теперь он негласно руководит переброской русских революционеров в Россию. Знаете как они назвали эту операцию? Feuer Zug, огненный поезд.
  -Это с его подачи вы набрали раненных русских офицеров, в том числе меня в "революционный поезд", - без доли сомнения сказал капитан.
  Михаил Исаакович с любопытством, будто видел капитана впервые, взглянул на него, потом погрозил пальцем, расхохотался:
  -А-а, вы хотите сказать, что я агент кайзеровской разведки, немецкий шпион.
  Верховцев пожал плечами:
  -Ничего я не хочу этим сказать, тем более , как бы там ни было, мы теперь все в одной лодке.
  -Это очень верное замечание. И все же объяснюсь: нет, я не агент "IIIB". Меня на герра Николаи вывел Платтен. Что-то его не видно. А, ладно. Он с Парвусом наверняка имеет какой-то коммерческий интерес от этой переброски, но меня это мало интересует. Моя главная задача - политическая пропаганда и разъяснение идей конституционной демократии.
  -Нынешнее соседство с большевиками, которых дома непременно объявят немецкими шпионами, для вас теперь не лучшее соседство, - заметил Александр.
  -Посмотрим. Вы же не будете возражать, что я, кадет, способствую вашему возвращению? Возвращению на родину героя войны.
  -Нет, разумеется. Спасибо за героя.
  -Я взял с вас за это деньги, поставил вам какие-то условия, возложил на вас обязательства?
  -Ещё раз "нет". Извините, Михаил Исаакович, я не хотел вас задеть.
  -Извинения принимаются, господи капитан. Это наша общая российская привычка - в любом добром отношении к тебе, искать подвох.
  
  Раздался пронзительный гудок паровоза.
  - Wir gehen nacheinander aus und, ohne sich um die Seiten umzusehen, laufen wir blitzschnell in diesen Wagen, - говорил громко, словно в рупор фон Планец.
  -Революционеров в немецкий "посольский" вагон сейчас будут пересаживать, - сказал Шефтель , кивнув на вагон класса "люкс" с четырьмя дверями и ажурными фонарями над ними. - Приказано не оглядываться и перебегать молниеносно.
  -Я хорошо знаю немецкий, - ухмыльнулся Верховцев.
  - Eins, zwei, drei, los, - дал команду фон Буринг.
  Революционеры, как куры выскакивали из швейцарского вагона и, пригибаясь, как показывал Планец, влетали в вагон немецкий. Затем наступила очередь их родственников. Их тоже заставили пригибаться и шевелить ногами как можно шустрее.
  Офицеров так унижаться не заставили. Когда подали их вагоны, им было вежливо предложено занять те же купе по номерам, что и прежде.
  Через полчаса все было готово для начала движения через рейх, сначала курс на Франкфурт.
  Верховцев посмотрел на хронометр: 19 часов 30 минут по Цюриху. Как только тронулись, он залез на верхнюю полку в купе, в котором помимо Шефтеля, ехали прогрессист Гольдский и кадет Барсуков. Однако подремать не удалось. Шефтель, который вышел из купе, вернулся с сияющим лицом, будто проглотил солнце:
  -Герр полковник Вальтер Николаи просят к себе на ужин.
  -Нет желания, - ответил капитан.
  -Бросьте, Александр Данилович, изображать униженного патриота. Если уж и укорять, то только себя. Разве не интересно офицеру русской армии пообщаться с начальником военной разведки страны, воюющей с его родиной? Упускать такой шанс просто грех. Да и вообще...не стоит сейчас конфликтовать с немцами. Вы меня понимаете?
  Купе Вальтера Николаи находилось в почтовом вагоне. Оно представляло собой просторное помещение, где обычно находились охраняющие почту служащие. В дальнем конце вагона за решеткой, где стояли серые мешки с сургучными печатями, сидели на лавках человек десять солдат в ружьями.
  Стол в купе полковника был щедро накрыт: бутылки с шнапсом, русской водкой, шматы мясного сала, овощи, фрукты. Полковник Николаи по-простому резал ножом баварскую кровяную колбасу. В просторном помещении-купе уже сидело несколько русских офицеров, которых до этого Верховцев не видел. С ним и Шефтелем пришли кадет Черносвитов и прогрессист Гольдский.
  Отложив нож, Вальтер кивнул фон Планецу. Тот молниеносно наполнил фужеры кому шнапсом, кому водкой.
  -Благодарю, господа, что откликнулись на мою просьбу и пришли надломить, так сказать, со мной кусок хлеба, - сказал Николаи по-русски, но с крепким прусским акцентом. - Проклятая война разъединила наши великие народы, которые во многом схожи. Как бы это не показалось кому-то странным, я хочу выпить за мир и дружбу. А еще хочу вам пожелать, господа, поскорее разделаться, по прибытии на родину, с той отъявленной сволочью, что едет в соседнем вагоне.
  Фужер застыла в руках Верховцева. Он не смог удержаться:
  -Вы же сами ввозите к нам эту экстремистскую заразу для вполне конкретных целей - развала России и сами же советуете от нее поскорее избавиться. Странно.
  Полковник изобразил что-то наподобие улыбки, приподнял фужер:
  -Prosit.
  -Zum Wohl, - вторил ему Михаил Исаакович и с удовольствием опрокинул в себя рюмку шнапса. Начал искать глазами свою любимую копченую курочку, но не найдя на столе таковой, подцепил вилкой на хлеб большой кусок кровяной колбасы.
  Выпили и остальные. Немного помедлив, осушил фужер с водкой Верховцев.
  -Ничего странного в моих словах нет, господин капитан, - сказал наконец Николаи, удивив Верховцева, что знает его звание. Но тут же подавил удивление - перед ним все же начальник разведки и контрразведки Его императорского высочества и ответственный за перевозку "груза". - Каждый на войне, как истинный солдат, выполняет порученную ему работу, - продолжал полковник. - Я свою сделал так, как посчитал нужным для блага рейха. Они, - он кивнул в сторону "посольского" вагона, - лишь средство достижения моей цели - не развала России, как вы выразились, а лишь вывода ее из войны. Однако у экстремистов другие цели. Люди, которые желают своей родине поражения, а они этого желания и не скрывают, какими бы целями не руководствовались, законченные негодяи и уважения вызывать не могут. Я их презираю. Поэтому и желаю вам, доблестным офицерам Русской армии, представителям разумных русских партий, например кадетам ( он кивнул Шефтелю), уничтожить эту нечисть и создать процветающее государство, которое больше никогда, ни при каких обстоятельствах не скрестит с немцами шпаги.
  Шефтель даже смахнул слезу с глаз:
  -Господин полковник, герр Николаи, у меня нет слов...Как хорошо вы сказали. Я тоже хочу выпить за мир и согласие между нашими народами.
  -И все же как-то чудно получается, - сказал после паузы Верховцев. - Вы желаете вечной дружбы со страной, которую, собираетесь уничтожить. Вы же знаете, что будет с Россией, если начнется гражданская война. А эти...революционеры об этом и мечтают.
  Вальтер ухмыльнулся, велел фон Планецу не зевать и тот моментально наполнил бокалы напитками.
  -Не уничтожить, дать возможность русским людям проверить себя на прочность и избавиться от скверны. Да, да скверны, которая во многом исходит от нас, немцев. Вы, Михаил Исаакович, не сомневаюсь, читали господина Маркса.
  -Еще бы.
  -И для меня "Капитал", господа, стал чуть ли не настольной книгой.
  Полковник кивнул и фон Буринг тут же достал с полки коричневый томик, на котором золотыми буквами было выбито " DasKapital. Kritik der politischen Oekonomie"
  -Вот истинная отрава, господа, которая способна разъесть, как кислота, любое нормальное и особенно ослабленное, государство. Это главное оружие ваших большевиков, которое на родине, в Германии, оказалось, к счастью, невостребованным. Террор по классовому принципу против своего народа, как основа социальной революции. Вот главный постулат Манифеста еврея Маркса.
  -Да, да, Маркс верхом на огненном поезде. Еще не вечер, господин Николаи, - ухмыльнулся Верховцев.
  -Что? Ах, да, это фразеологический оборот, понимаю.
  -Закон бумеранга. Не делай дурного другому и оно к тебе не вернется. Подожжете Россию и вскоре запылает немецкая империя, вот увидите.
  -Если б все было так просто, господин капитан. Prosit.
  Молчавший до этого офицер - серый лицом, с острым, раздвоенным носом и налитыми кровью, словно у быка глазами - вдруг с грохотом поставил на стол свой фужер. На стенах купе повисли ошметки колбасы и сала. Кусочек попал на шрам над его густой белой бровью. Офицер этого, казалось,не заметил.
  -А я отказываюсь пить с вами, полковник, - гордо заявил он. - Я не буду пить за дружбу с этой немецкой свиньей! Вы разве не видите, господа, он позвал нас, чтобы поиздеваться над нами, унизить Россию. Предлагает вечную дружбу и мир, а сам везет к нам полный вагон заразных крыс. Не верю, не верю ни единому его слову! Правильно сказал капитан: бумеранг к вам еще вернется.
  -Полноте, голубчик, Сергей Ильич, - попытался успокоить офицера Шефтель.
  Николаи оставался невозмутимым. Жестом остановил фон Планеца и поднявшихся солдат, понявших что назревает скандал.
  -Что ж, - ответил полковник, наконец. - Я понимаю ваши эмоции, господин полковник Разумовский. - Вероятно, я тоже бы не смог сдержать накопившиеся эмоции в подобной ситуации. Но поверьте, мои слова искренние. Я глубоко убежден, что у наших народов много общего. Вечная тяга к империи, к великому. Нас не устраивают мелочи, нам подавай все и сразу. Великая немецко-русская императрица Екатерина говорила: русский народ есть особенный народ в целом свете. Он отличается избирательным умом, великой силой. Это относится и к немцам, хотя в чем-то мы разные, например, мы более рациональны, а вы более сентиментальны.
  -Это видно невооруженных глазом, - сказал уже более миролюбиво полковник. И тут же виновато добавил: - Извините, господин Николаи, действительно нервы. Ощущаешь себя в компании тех сволочей в "посольском" вагоне каким-то поганцем, словно сам измазался в их скверне.
  - Ich verstehe alles, Herr Rasumovsky, und ich bin nicht w;tend.
  -Ну вот и славно, - обрадовался Шефтель. - Никто ни на кого не сердится. Тихо мирно, дай бог, доедем до Засниц - Хафен.
  -И все же, как славно было бы, пойти сейчас и всех их перестрелять, вместе с выводком, - сказал" полковник Разумовский, сжав кулаки.
  -Wiederhole. Как только приедете в Россию, делайте с ними все, что считаете нужным. Хотя, возможно, вам будет не до них. У вас и без большевиков смуты хватает.
  На этот раз голос подал офицер, гораздо моложе полковника. Верховцев почему-то подумал, что они с ним одного звания, только тот явно штабной. Возможно, адъютант полковника Разумовского. Позже это подтвердилось. Это был штабс-капитан Юрий Афанасьевич Краснов.
  -Нынешняя российская смута тоже дело ваших рук? - спросил он.
  Николаи вдруг весело и звонко рассмеялся, что совсем не соотносилось с его строгим, серьезным лицом. Казалось, он вообще никогда не улыбается. А тут...
  -Именно об этом я недавно имел беседу с генералом Людендорфом. И, признаюсь, получил от него нагоняй. За то, что к нынешнему революционному хаосу в России, мы keine Beziehung, не имеем отношения. Хотя, признаюсь, планы были.
  -Спасибо за откровение, - ухмыльнулся адъютант Разумовского.
  -Пожалуйста, господин Краснов. Мне не понятно, почему спит ваша контрразведка. Хаос в Германии теперь вам так же выгоден, как нам в России.
  -А может и не спит, - сказал кадет Черносвитов.
  - Еще не вечер, как остроумно заметил... - поддержал прогрессист Гольдский и запнулся, глядя на капитана.
  -Александр Данилович, - подсказал Шефтель.
  Петр Сергеевич учтиво кивнул Верховцеву.
  -Вы не исключаете, что наша контрразведка тоже зашлет к вам целую стаю революционных крыс?
  -Не исключаю, - согласился Николаи. - Только если Германия проиграет войну, то никакие пришлые крысы не понадобятся. И без них рейх вспыхнет до небес. Как Россия.
  -Великие империи в огне, - сказал Гольдский со вздохом. - Черт знает что. И вы так спокойно об этом говорите.
  -В отличие от вас, господин Гольдский, я не прогрессист, а objektivist. Мир вообще давно балансирует на грани срыва в доисторическое варварство. Но с другой стороны, он нуждается в очищении, в огненном очищении.
  -И немцы взяли на себя эту миссию, развязав Мировую войну.
  -Позвольте, господин Гольдский, вам заметить, что первой мобилизацию провела Россия. Конфликт в Сараево можно было при желании погасить. А теперь Россия лишь расплачивается за свою несдержанность и поспешность. Царя вы убрали, не исключаю, его ждет очень печальная участь, но это вряд ли поможет сохранить империю в прежнем виде.
  -И вы еще подгрызаете ее своими крысами.
  -Крысы ваши. Повторяю, ваши, господа. К тому же их удобнее передавить, когда они все разом повылезают на свет божий и соберутся вместе.
  -То есть, получается вы нам помогаете, - ухмыльнулся адъютант Разумовского.
  -В какой-то степени "да". Эти провокаторы-экстремисты попытаются устроить очередную смуту и вы сможете прихлопнуть их всех одним махом. У вас ведь еще сильная армия. Она сделает то, что в свое время не смогла сделать ваша полиция.
  -Спасибо! - делано поклонился адъютант.
  -Bitte schon. Но имейте в виду, если большевики у вас возьмут верх, они, как это и обговорено, сделают все, чтобы вывести Россию из войны. И тогда Германия будет диктовать свои условия. А это необходимые ей буферные зоны на востоке и в Прибалтике. Мы потребуем государственной независимости Украины, Финляндии, Польши, Лифляндии, Эстляндии, Курляндии. Националистические малоросские настроения в вашей армии теперь сильны.
  Полковник Разумовский выпил водки. Его глаза вновь налились кровью. Он показал фигу, но не полковнику Николаи, а двери, за которой находился вагон с "экстремистами".
  Шефтель боясь новой вспышки скандала, предложил выпить за красоты земли Баден - Вюртемберг, мелькавших за окном. Все молча осушили свои фужеры.
  
  Февраль 1918, Ростов на Дону, трактир "Шмат".
  -И что же было дальше? - спросил штабс-капитан Клейст, внимательно слушавший рассказ Верховцева. Он налил себе рюмку, но пить не стал, ожидая ответа.
  -Да, собственно, ничего, - ответил Верховцев после некоторой паузы. - В Заснице, как я уже говорил, мы пересели на паром "Королева Виктория". Посадка проходила так же быстро. Революционеров рассовали по каютам и до самого Треллеборга они из них не вылезали. В Треллеборге я, видел, как Ленина встретил какой-то господин. С черной бородкой клинышком и длинными усами.
  -Яков Ганецкий, он же Якуб Фюрстенберг, кличка Машинист, - пояснил Клейст, - Польский коммунист. Он вместе с Парвусом организовал тайное финансирование Ленина и его банды в поездке через Германию, завуалировав деньги немецкого Генштаба и МИДа под помощь Комитета по возвращению беженцев. Вы тоже воспользовались их услугами.
  -Вы пришли, чтобы сделать мне порицание?
  -Что вы, как можно! Я просто проясняю ситуацию.
  -Мне она совершенно неинтересна.
  Клейст пропустил последнюю реплику капитана мимо ушей, продолжил:
  -Ганецкий один из приближенных соратников Ленина. В 1912 году он устроил ему переезд из Парижа в Австро-Венгрию, где Старик - одна из кличек Ленина, после начала войны, стал активно раздувать ненависть местного правительства к России. Тем не менее, его в Вене арестовали по подозрению в шпионаже и посадили в тюрьму. Ганецкому пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить австро-венгерские власти, что Ленин злейший враг русского правительства. Его отпустили.
  -И для чего вы мне всё это рассказываете, господин штабс-капитан?
  -Для общей информации. Чтобы вам проще было ориентироваться в Швеции - рассаднике большевистской социал-демократии, и в Германии.
  Верховцев собирался выпить, но рюмка застыла в воздухе. На его лице появилось изумление, потом он громко рассмеялся:
  -В трактире, конечно, душновато, но не настолько, чтобы снесло голову. Вам, господин Клейст, вероятно, не стоит больше пить.
  -Спасибо за заботу о моем здоровье, Александр Данилович. Ставка Верховного командования Белого движения юга России крайне заинтересована в неопровержимых доказательствах, которые со всей очевидностью бы доказали, что поездка Ленина через Германию была профинансирована Большим Генеральным штабом и МИДом Германии. А комитет по возвращению беженцев и защите политэмигрантов, лишь ширма, как вы сами выразились. Кроме того, желательно получить документы о переводе денег из МИДа и отдела IIIB на подставные фирмы Парвуса, а оттуда на издание большевистских газет и счета их представителей в разных странах и городах. Нам известно, что несколько таких подставных фирм возглавляли, с подачи Парвуса, Ганецкий и его брат, которые пересылали деньги в Петроград на имя своей сестры - активистки РСДРП(б). Словом, нам нужен крепкий компромат на большевиков и конкретно на Ленина.
  -А-а, понимаю, - ухмыльнулся Верховцев. - Желающих вступить в вашу Добровольческую армию немного, а к большевикам валят толпами. И вы хотите с помощью компромата на красных переломить ситуацию.
  -В целом, верно.
  -Желаю удачи. Вы знаете, я тороплюсь. - Капитан поднялся, махнул рукой половому, чтобы тот принес счет.
  Подбежал мальчик, получив с капитана что полагалось и на чай, с поклоном удалился.
  -Вероятно, последние деньги отдали, - сказал Клейст, кивнув на полового.
  -Не ваша забота.
  -Вы получите 20 тысяч немецких марок, столько же шведских крон. Завтра же отправитесь через Финляндию в Стокгольм.
  Верховцев от неожиданности, опустился обратно на скрипучий стул.
  -В Стокгольме вы найдете своего приятеля Шефтеля Михаила Исааковича, - продолжал штабс-капитан. - Он теперь обитает в отеле "Банк", что недалеко от церкви Святого Николая. Это в Старом городе, недалеко от музея Нобеля. Шефтель познакомит вас с местными социал-демократами и поможет через них перебраться сначала в Данию, потом в Германию. Достаточно было бы и русского заграничного паспорта, но после войны нужны какие-то дополнительные бумаги.
  -И что мне делать в Германии? - Александр смотрел на Клейста как на сумасшедшего.
  - Вам необходимо вновь встретиться с начальником военной разведки Германии Вальтером Николаи и убедить его помочь нам.
  Верховцев закашлялся, то ли от смрадного трактирного дыма, то ли от слов Клейста.
  -Почему вы решили, что Шефтель мне поможет? - спросил Верховцев. В его вопросе штабс-капитан наконец уловил деловой интерес. - Это первый вопрос.
  -Как вам сказать... Михаил Исаакович в свое время вляпался в грязную историю с закупками провизии для Русской армии, когда в начале войны служил в Земгоре- службе по распределению государственных оборонных заказов. Был, кстати, помощником атамана Симона Петлюры. Слышали о таком?
  -Приходилось. Заводила фронтовой малоросской Рады.
  -Да, потом он сделался главой Украинского генерального войскового комитета. Но это неважно. Вместе с Петлюрой, который в свое время тоже занимался снабжением армии в Союзе земств и городов, Шефтель провернул несколько крупных афер. Например, хлеб и мясо у артелей от имени правительства закупались в 5, а то и 10 раз дороже реальной стоимости, а по бумагам цены были обычные. В общем, им грозил трибунал, но Семёна - он на самом деле Семён, а не Симон, имя он поменял на манер борца за независимость Симона Боливара, отмазали масоны, а Шефтель вовремя растворился в мутных водах лихолетья и всплыл уже в качестве депутата Госдумы от партии кадетов. Как депутата его не трогали. А когда Думу Николай распустил, уехал в Швецию. В общем, у нас есть неопровержимые доказательства его нечистоплотности. Если его земгорская страница биографии станет широко известна, это нанесет удар не только по нему, но по партии кадетов, одним из лидеров которой он является.
  Следующий вопрос Клейст попросил не озвучивать, мол и так ясно - с какой стати начальник военной разведки Германии пойдет на встречу русским и расскажет все как на духу? В этом Ставка вовсе не уверена. Однако есть одно "но". Кайзеровский режим испытывает теперь большие трудности. Растет социальная напряженность из-за резкого спада экономики, народ нищает, в некоторых немецких землях, например в Сааре и Нижней Саксонии, голод. Как вы и предупреждали полковника Николаи, бумеранг, который немцы запустили в Россию, возвращается к ним.
  -Пока этого незаметно, - возразил Верховцев. - Насколько мне известно, в Брест-Литовске Германия выворачивает Ленину руки. Наверняка большевики подпишут мир на немецких условиях.
  -Это не спасет кайзеровский рейх от гибели. Союзники и без нас додавят Центральные державы. Дело времени. Да, Германия по заключенному с большевиками миру получит возможность пограбить богатые продовольствием Украину и Бессарабию, но это будет для нее лишь временной отдушиной. К осени Вильгельма скинут и как следствие, вспыхнет социальная революция. Может, произойдет в обратной последовательности. Немецкая империя вспыхнет красным огнем. Это прекрасно понимает Вальтер Николаи.
  -Предположим, понимает. Но какой смысл ему теперь давать нам компромат на большевиков? Немцы ведь сами заварили в России красную кашу.
  -Слово "нам" меня радует. Вы уже не отделяете себя от нашего дела.
  -Не цепляйтесь к словам, штабс-капитан.
  -А смысл ему такой: раз в Германии тоже готовится марксистская революция, сейчас самое время немецкой разведке раскрыть миру карты. Да, мол, разведка и МИД финансировали большевистский переворот в России, но сейчас русская экстремистская волна откатывается в Германию. Левые предатели родины пытаются раскачать и погубить тысячелетний рейх. То есть, компромат на большевиков, если он будет обнародован по всему миру, станет компроматом и на немецких левых социал-демократов, мечтающих разжечь в Германии коммунистическую революцию.
  -Шефтель утверждал, что большевики не брали на переезд через рейх немецких денег.
  -Как там у Маркса: деньги - товар - деньги. Наличных Ленин из рук немцев, возможно, и не брал, но услуга тоже товар, а товар - это деньги. Нам необходимо документальное, письменное свидетельство разведки Германии о том, что переезд русских революционеров был организован кайзеровским Большим Генштабом. Наверняка в архиве сохранились приказы генерала Людендорфа, фельдмаршала Гинденбурга или самого императора Вильгельма. Полковнику Николаи не составит труда их достать. Возможно, их копии, а то и оригиналы находятся в его ведомстве. Поверит ли русский народ этим свидетельствам? Кто-то поверит, кто-то нет, но это неважно. Главное бросить в воду камень, чтобы пошли круги. В любом случае, это нанесет сильнейший удар по большевикам.
  Верховцев молча рассматривал в тусклом свете трактира сивушные разводы на рюмке, будто гадал по ним.
  -Почему именно я должен ехать в Германию? - спросил он.
  -Наконец-то, - обрадовался Клейст, так как по его мнению это означало, что капитан уже согласился. - Во-первых, вы знакомы с полковником Николаи и по вашим же словам, имели с ним проникновенную беседу, в которой он призвал вас как можно скорее разделаться по приезде на родину с революционными экстремистами. Значит, в душе у него есть что-то разумное и человеческое. Во-вторых, у вас были доверительные отношения с Шефтелем и ему с вами будет проще и приятнее иметь дело, нежели с каким-то незнакомцем из нашей контрразведки. В Швеции, кроме Шефтеля, и у нас своего человека в среде зарубежной социал-демократии, нет.
  -Другого агента нет, - с сарказмом уточнил Верховцев. - Шефтель, получается, ваш агент, осевший в Стокгольме. Сами говорили, что он из-за своих проделок у вас на крючке.
  -Нет, агентом его назвать нельзя, так, полу добровольный помощник, тоже не любящий большевиков. Возможности нашей контрразведки невелики. Белое движение только зародилось, оно еще разрозненно и слабо.
  -Зачем же тогда было устраивать поход на Екатеринодар? Большевики разобьют вашу Белую армию на раз два. Их тьма тьмущая. Толпа верит большевистским сказкам про будущую райскую жизнь.
  -Не числом, а умением, как говорил великий полководец. Нужно продемонстрировать свою решительность и силу. Для этого и отправились в поход.
  -Кому продемонстрировать? Россиянам или союзникам, чтобы те, наконец, щедро вложились в помощь белым генералам?
  Вопрос не поставил Клейста в тупик.
  -И тем и другим, - спокойно ответил он. -Только не белым генералам, как вы изволили выразиться, а России.
  Верховцев махнул рукой:
  -Бросьте. Красные предлагают мир народам, заводы рабочим, землю крестьянам. А вы что обещаете? Новое Учредительное собрание. Смешно. Да кому оно нужно это ваше Учредительное собрание? Опять бесконечные свары, интриги, бессмысленное сотрясание воздуха. Людям нужна конкретика.
  -Большевики не дадут людям ни мира, ни заводов, ни земли.
  -Возможно. Только ожидание предстоящего всеобщего счастья греет людям сердца, дает им веру в будущее. А чего им ждать от вас, белых, то есть дворян и буржуев, кроме новых оплеух и зуботычин, что они получали всю жизнь? Нет, человек живет надеждой на лучшее, без этого его существование бессмысленно. Да, воздух свободы и вседозволенности опьянил народ, вскружил ему головы, он не способны трезво смотреть на вещи. Но людям хочется этого опьянения, которое, возможно, закончится тяжелейшим похмельем.
  -Браво, господин капитан. Больной головой всё и закончится для сторонников большевиков, если,конечно, у них еще останется на плечах голова. Впрочем, мы отдалились от темы. Так вы готовы помочь России?
  -Вот как, целой России, а не конкретно контрразведке Добровольческой армии. А документы? Мне что же по своим путешествовать?
  -Это уже деловой разговор. То есть, вы согласны?
  -Согласен, черт возьми. Лучше быть шпионом белых заграницей, нежели пропивать жизнь в ростовских кабаках или совать голову в красную петлю вместе с вашими добровольцами в бессмысленном походе.
  -Завтра ждем вас на Набережной улице ,13, что у Мертвого Донца.
  -13? Я суеверный.
  - В 10.00. Честь имею. Эй, мальчик!
  К Клейсту подскочил половой. Штабс-капитан дал ему монеты, потрепал белые, жесткие вихры, быстрым шагом вышел из трактира "Шмат".
  
  На утро по указанному адресу Александра ждал какой-то хмурый мужик в синем крестьянском зипуне о шести металлических пуговицах, пыльном ямщицком котелке. В глаза не смотрел, вытирал длинный красный нос жилистым кулаком, выдал бумаги: паспортную книжку на имя старшего инспектора 5-ой Самарской гимназии, барона Андрея Васильевича Будберга и мандат, на ту же фамилию - помощника заместителя Председателя Петроградского Совета Григория Евсеевича Зиновьева. Пояснил бесцветным голосом:
  - Ваш род, господин барон, исходит от Теодрика Будберга из Вестфалии. Леонард - Густав Будберг был пожалован Калом XI в баронское достоинство. Под Нарвой он был взят в плен и остался в России. Вы потомок генерал-лейтенанта русской императорской армии Карла Васильевича Будберга и Андрея Яковлевича Будберга бывшего военного губернатора Санкт-Петербурга и министра иностранных дел Российской империи в начале 19 века. Реальные Будберги теперь, в основном, живут во Франции, вы вряд ли с ними пересечетесь. Тем не менее, вот.
  "Крестьянин" протянул Верховцеву серебряный медальон, в овале которого было изображение какого-то надменного монарха:
  -Это Карл XI. Фамильная реликвия. Отпрыски Будбергов жили и в Швеции, и в Ливонии и Курляндии, у каждого есть своя семейная реликвия. По этим штучкам друг друга и принимают.
  -А если в Швеции объявится настоящий Андрей Будберг? - спросил капитан, с интересом рассматривая медальон.
  - Не объявится. Когда Андрею было 3 года он пропал без вести во время наводнения в Санкт-Петербурге. Скажите, что чудом спаслись, попали в государственный приют, объяснить кто вы тогда не могли. Позже узнали свою родословную по медальону, но родственников искать не торопились, считали, что они вас предали, перестав искать во время наводнения. Но это "пожарная" легенда, она скорее всего, вам не пригодится.
  Теперь Верховцев с интересом посмотрел на "крестьянина", который даже не представился. И не подумаешь, что этот мужик в мятом зипуне, излагающий сложную, явно до мелочей продуманную "семейную легенду" Будбергов, сотрудник белой контрразведки. Неплохо еще сыскари работают, надо же.
  -А мандат? - спросил капитан.
  -Настоящий, не волнуйтесь. Он вам поможет на севере. Но в Петрограде им лучше не светить. Вы помощник самого Зиновьева по снабжению города продовольствием и одеждой. Почему Будберг? Так естественнее, среди большевиков теперь много немцев, поляков, прибалтов и евреев. Были в Харькове - пока туда из Ростова свободно ходили поезда - собирали для голодного Петрограда хлеб, овес, пшено, гречку с крестьянских общин. В Орле выполняли дополнительное задание от Совнаркома: договаривались на местных текстильных фабриках о пошиве форменной одежды для Красной армии. В середине января комиссары выпустили декрет о создании РККА - Рабоче-крестьянской Красной армии. Теперь возвращаетесь в Петроград. В мандате все ваши маршруты указаны.
  Верховцев повертел перед глазами бумажку с большими буквами "Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов" , с двумя печатями, звездами и витиеватой подписью тов. Зиновьева. Не удержался, чтобы в изумлении не воскликнуть:
  -Надо же! И подпись настоящая?
  -Разумеется. Теперь дальше. В Финляндии сейчас тоже гражданская война. Красные, которых поддерживает РСФСР бьются с шюцкором, это аналог нашей Белой гвардии, добровольцы. Генерал Маннергейм создает свою армию, собирается разоружить русские части в Финляндии. У них там своя война. Границы с Россией, как таковой, пока нет, то есть до Хельсинки или Лахти добраться из финского Выборга не проблема. Оттуда ходят поезда до Стокгольма. Но лучше воспользоваться паромом из Турку, быстрее. Но это уж смотрите по обстоятельствам. Русских беженцев и эмигрантов пропускают беспрепятственно. В Стокгольме вы знаете что делать. Напомню, Шефтеля найдете в отеле "Банк".
  Капитан кивнул, а "крестьянин" не сказав больше ни слова, коснулся двумя пальцами полей пыльного котелка, направился к двери.
  -А марки с кронами? - крикнул ему вслед Верховцев.
  Странный агент контрразведки вернулся, буркнул "извините", протянул черный бархатный кисет:
  -Здесь 200 рублей золотыми червонцами. Остальное получите в Стокгольме у Шефтеля.
  -А если он..., - начал фразу капитан и не закончил, так как агент снова коснулся двумя перстами края своей шляпы и удалился.
  
  Февраль 1918, Финляндия, Лахти
  В финском Лахти вокзал кипел, как котел. Кого тут только не было: и мешочники, и крестьяне на телегах, явно русские, солдаты, офицеры без погон, представительные, хорошо одетые граждане - из коммерсантов, или из бывших чиновников, бородатые купцы. А также цыгане и даже китайцы.
  Приличную одежду - черное, почти до пят пальто с большими накладными карманами, серую "банкирскую" шляпу, синюю в звездочках жилетку, лакированные остроносые ботинки с желтыми обкладами и, конечно, белоснежную рубашку с ярко - зеленым галстуком Александр Данилович или теперь по документам Андрей Васильевич Будберг, купил в финском Выборге. Там еще вовсю торговали магазинчики и лавки. Финские, шведские, русские купцы в ожидании полного хаоса гражданской войны, распродавали товар по бросовым ценам. Весь шикарный наряд Верховцеву обошелся в 15 золотых рублей. Купец Янсон магазинчика "Товары для настоящих господ" вручил ему "для солидности" бесплатно темно-вишневую трость с резной, в виде морды тигра, ручкой, как торговец уверял из "древнего слона". Капитан принял трость. А почему бы и нет? Он ведь теперь должен выглядеть очень прилично.
  Поезд из Выборга прибыл в Лахти в пятницу утром, дальше оставалось ждать паровоза до Турку. Все же Верховцев решил воспользоваться паромом. Но никакой информации о поездах не было. Поговаривали, что красные взорвали железнодорожные пути и на севере, и на западе, где и находился порт Турку. Белые шуцкоры якобы оттеснили их к озерам Нясиярви и Весиярви, где теперь и добивают. Однако точной информации ни от кого получить было невозможно.
  К удивлению Верховцева у вокзала он увидел двух русских жандармов в прежней форме, которые вальяжно, как в старые спокойные времена, прохаживались вдоль площади. И они на вопрос капитана - когда будет транспорт, лишь развели руками. Один из них, с тяжелыми, видно от больных почек, мешками под глазами, сказал: "Кто ж знает? Все летит под откос. Петр Великий купил Шведскую Лифляндию за 2 миллиона ефимок, Екатерина Великая приобрела Курляндию за 500 тысяч червонцев. Теперь всё отдали бесплатно. Вместе с нами, с русскими. Скоро здесь будут господствовать либо немцы, либо красные финны. Одна надежда на барона Маннергейма, может, он наведет порядок. А что, придется стать финном".
  Другой жандарм, тощий и высокий, как карандаш, поддержал: " Чухонцами и станем, эх". И вдруг спросил, подозрительно глядя на Верховцева: "А документики у вас имеются?"
  Капитан протянул паспортную книжку. Оба жандарма уткнули в паспорт носы, зашмыгали ими, покряхтели.
  -О-о, го-осподин барон, - почтительно протянул "почечник". - Очень приятно-с...
  "Карандаш", видимо, менее впечатлительный, спросил:
  -А заграничного паспорта что, нету?
  Верховцев развел руками:
  -Только с фронта, воевал в Иностранном французском легионе. Был ранен, выездной паспорт остался в Вердене. Теперь спасаюсь от большевиков.
  -Да, от большевиков одна беда, - кивнул высокий. - Они и тут уже немало натворили, но, думаю, недолго им осталось. Прижмут их наши. А вы что же, теперь в Швецию или как большинство, сразу в Америку?
  -Господа, - немного подумав ответил капитан, - я приложу все усилия, чтобы Россия освободилась от красной чумы. И это всё, что я могу вам теперь сказать.
  -Ну дай вам бог.
  Жандармы козырнули, почтительно поклонились и важно продолжили путь по привокзальной площади. Верховцев убрал паспортную книжку во внутренний карман пальто, под подкладкой которого находился мандат Петросовета. Пока он ему не понадобился. Несколько дней назад мандат его чуть не погубил.
  
  Февраль 1918, Николаевская железная дорога
  
  На одной из станций, недалеко от Петрограда, в вагон ворвалась толпа пьяных матросов. Они громко, вызывающе гоготали. Из их разговоров Верховцеву, томившемуся в вагонной духоте и смраде на верхней полке, стало ясно, что это кронштадтцы. Вагон наполнился дымом от их папирос и самокруток.
  Когда поезд тронулся они, вроде бы, примолкли, а потом завязалась словесная перепалка с солдатами, ехавшими в первых отсеках вагона. "Мы Зимний брали! Временщиков скинули", - услышал Верховцев громкий, надрывающийся голос одного из солдат. "Зимний они брали, - ха-ха, - рассмеялся какой-то матрос, - двух теток в галифе победили, ха-ха. Мы, балтийцы, в Феврале уже офицериков на их же кортики ставили. Я с августа с "Авроры" не вылезал". "Ага, вы и загнали Аврору в Неву, чтобы временщиков защищать. Это уже потом с пьяных глаз пальнули в белый свет. А теперь кичитесь, что якобы сигнал к штурму дали. И без вас бы обошлись".
  Капитан понял, что подобного оскорбления пьяные матросы солдатам не спустят. И не ошибся. Началась драка. Пассажиры: бабы, дети, мешочники завопили.
  Спрыгнув с полки, Верховцев решил поглядеть на "поле боя". Напротив его отсека появился матрос в бескозырке с вытаращенными, налитыми кровью, как у быка глазами и маузером в руке. Одну ленточку матрос держал в распухших губах. Он несколько раз выстрелил в потолок. Пассажиры закричали пуще прежнего, а балтиец стал водить стволом из стороны в сторону, словно подыскивая жертву. Дуло остановилось на капитане.
  Боевой офицер Верховцев, бывавший в разных передрягах, среагировал моментально. Выбил у матроса маузер особым приемом, заломил ему до треска в суставах руку, повали на вонючий пол вагона. Спереди раздались винтовочные выстрелы. Это уже палили солдаты.
  Неизвестно чем бы все закончилось, если поезд не остановился на очередном полустанке и в вагон не влетел латышский патруль. Свара продолжалась еще какое-то время, но латышских стрелков было много и вскоре всех матросов и нескольких солдат вывели из вагона. Командир патруля вежливо предложил выйти и Верховцеву.
  На этом вежливое обхождение закончилось. Всех драчунов, а их среди матросов оказалось человек пятнадцать, пятерых солдат и Верховцева, препроводили в подвал торговой лавки купца Крестовского "Хлеб, мука, сахар, пряности". Подвал был глубокий, просторный. От муки и хлеба, сахара и пряностей там ничего не осталось. На полу валялись пустые пыльные мешки, да по углам были рассыпаны зерна овса, что не успели доесть мыши.
  Через некоторое время в подвал вошел командир латышского отряда в кожаной танкистской куртке, что стало модно у большевистских начальников, фиолетовых, словно снятых с циркача галифе, подбитых изнутри серыми кожаными вставками. Он говорил важно, с сильным прибалтийским акцентом:
  - Обстоятельства в р-республика сложные, ник-кому не позволено нарушать пор-рядок.
  -Ты кто такой, красавец? - развязно крикнул один из матросов.
  -Из-звините, не представился. Я есть пр-редставитель местного коммунистического рабоче-крестьянского и солдатского Совета Улдис Эйхманс.
  -А мы что, черенки хреновы? Братцы, да что же это такое! Среди большевиков теперь одни инородцы: лифляндцы, эстонцы, малороссы, даже корейцы и китайцы. А мы, русские, те кто делал революцию, должны слушать эту надменную индюшачью тварь!
  Балтиец приподнялся - это его заломил в вагоне Верховцев - но латыш кивнул и в дверях появились трое его подчиненных с красными повязками на рукавах.
  -Я б-бы не советовал в-вам б-буянить, я б-бы советовал вам сидеть тихо. Вы все б-будете подвергнуты революционному наказанию за свой п-проступок.
  Верховцев поднялся, протяну мандат Петросовета:
  -Я выполняю особое задание председателя Петроградского Совета товарища Зиновьева, - сказал он как можно увереннее.
  Эйхманс внимательно несколько раз прочитал мандат. Кивнул.
  -Вы еврей? - спросил он.
  -Как и товарищ Зиновьев. А что?
  -Ага, - единственное, что сказал на это латыш. Поманил Верховцева пальцем, чтобы тот подошел ближе. Когда капитан приблизился, натужно улыбаясь, сказал:
  -В-вам повезло. Я лично знаком с т-товарищем Зиновьевым. Идем, с-сейчас я ему буду звонить и разговаривать о вас.
  На Верховцева словно вылили ушат ледяной воды. Вот так незадача. Шпион Верховцев-Будберг сломал себе шею на первом же препятствии. Было бы смешно, если бы не было смертельно грустно. Капитан почувствовал сладковато-приторный запах могилы.
  Вместе с Эйхмансом он вошел в его кабинет, находившийся в бывшем жандармском управлении, рядом с лавкой купца Крестовского. Не выпуская мандата Петросовета из рук, латыш принялся накручивать ручку телефонного аппарата. Сердце Верховцева готово было выскочить наружу. Единственный выход прямо сейчас сигануть в окно, а там как получится. Шансов мало, но хоть что-то.
  Однако прыгать капитану не пришлось. Эйхманс выругался по-латышски, нервно вернул трубку на рычаг:
  -Оп-пять нет связи. Это б-безобразие. Буду жаловаться наркому. Я готов вам поверить, но обстоятельства выше нас, всё и всех нужно п-проверять. Ид-дите в подвал, как дозвонюсь до т-товарища Зиновьева, за вами пришлю.
  У капитана сложилось ощущение, что подчиненные Эйхманса способны слышать своего командира даже сквозь стены. Тут же появился солдат, хотя Улдис говорил тихо, перехватил ружье штыком вперед, велел Верховцеву "п-перебирать пятками". Солдат рассмеялся этому выражению, видно, оно отсутствовало в его родном языке, а в русском ему очень нравилось.
  Да, с юмором у прибалтов туго, отметил про себя капитан, заложил руки за спину и вышел из кабинета. В коридоре, где было широкое и как ни странно довольно чистое окно, он увидел внизу, на углу управления телегу с пулеметом. Возле нее сидели вкруг латышские стрелки, курили. В поезде невозможно было понять, сколько их всего, теперь же одним опытным взглядом Верховцев определил, что их несколько десятков. Еще конвоир и двое возле входа в "жандармское управление", плюс Эйхманс. Итого, где-то 30 с половиной. Вряд ли на этом полустанке была острая необходимость держать большую гвардию. Хоть Эйхманс и говорил, что он представитель местного рабочего-крестьянского Совета, но скорее всего это показное выпячивание своей закомплексованной личности. Просто направили сюда взвод латышей охранять железнодорожный разъезд. С другой стороны, Эйхманс знает Зиновьева. А почему бы и нет? Эти красные тараканы давно уже в одной банке шарохаются. Рано или поздно перегрызут друг друга.
  С этим мыслями Верховцев переступил порог купеческого подвала. За ним сразу же с грохотом захлопнулась дверь. Все "узники" молча уставились на него. А в голове капитана параллельно с мыслями о "тараканах", заварился молниеносный, как на фронте, отчаянный план. Если его не исполнить прямо сейчас, то противник непременно возьмет верх.
  -Эйхманс сказал, что нас всех, скорее всего, расстреляют.
  -Как так? - солдаты подскочили с сырого пола.
  Один из них запутался в полах шинели, упал, захныкал. Он был совсем еще молод:
  - Я не хочу умирать.
  -Это за что же нас расстреливать? - спросил матрос, паливший из маузера в вагоне. - За обычный мордобой? Они что, совсем там...? Нас, героев революции, кронштадтцев в расход?
  -Вас как зовут? - Верховцев подошел к балтийцу, внимательно посмотрел на него.
  -Михаил. Михаил Евграфович Банкин. Боцман, я типа вожака у братвы. Они меня Банкой прозвали. Правда, братва?
  Матросы как-то вразнобой, неуверенно ответили "правда".
  -Раньше надо было думать, Михаил Евграфович, и желательно головой. Эйхманс говорит, что получил инструкцию из ВЧК самым жестким и решительным образом пресекать все беспорядки. Применять при этом самые суровые меры воздействия, вплоть до расстрела, невзирая на масштаб личности и ее заслуги перед революцией.
  -Но это же... неосмотрительно, - ввернул явно несвойственное ему слово боцман.
  -А вы устроили пальбу в поезде осмотрительно? Еще неизвестно кого вы там ранили, а может и убили.
  -Я же в потолок! - крикнул стрелявший из маузера матрос.
  -Теперь из-за вас всем нам будет потолок. Ладно. Вот что, Миша, Михаил Евграфович, живо соберите все мешки в подвале и сложите их в одну кучу у двери. Зажигалка или что подобное у кого есть?
  Поднялся пожилой крупный балтиец в заляпанном вином и еще чем-то кителе. Расправил на лбу копну упругих волос:
  -Как матросу без огнива? Есть. Токмо не Мишка боцман, а я боцман, настоящий, а он выскочка, самозванец. Бог с ним. Что задумал, офицер?
  -С чего вы взяли, что я офицер? - удивился Верховцев, подтаскивая к двери пыльные мешки. Их набралось не менее дюжины.
  -Жизнь большую прожил, манеры господские не скроешь. Меня Яшкой Трубкой кличут. Трубка - это фамилия, она же и прозвище.
  -Вот что, Яша, мы сейчас пожар в подвале устроим. Понятно?
  Трубка хитро прищурился, кивнул:
  -Дай-ка, сам подпалю.
  Он чиркнул самодельной зажигалкой из гильзы и трубки с колесиком. Пламя тут же забило мощной струей из самоделки, которую он приложил к мешкам.
  Как только мешки загорелись, капитан затоптал их ногой. Подвал тут же наполнился едким, тяжелым дымом. Он повалил в щели двери, так как тяга шла из узкого решетчатого окна под потолком. В окно не пролезла бы и кошка, сделано оно было, видно, лишь для вентиляции, чтобы товары не прели в подполе.
  Матросы и хныкающий солдат без разъяснений Верховцева и Трубки, кинулись к двери, начали барабанить, кричать:
  -Пожар! Не дайте христианским душам пропасть!
  Послышался лязг засова, дверь отворилась.
  -Kas ;eit notiek? - И уже по-русски. - Мать моя...
  Больше латыш ничего сказать не успел. Его схватил за горло Трубка, а Банкин треснул по голове огромным кулаком так, что раздался треск черепа. Матрос "с маузером" схватил ружье, побежал вверх по лестнице. Остальных "узников" уговаривать тоже не пришлось. У входа Банкин привычным жестов всадил штык сначала в одного латышского стрелка, потом в другого. Они и ойкнуть не успели.
  -В лес надо уходить! - крикнул Банка.
  -Какой лес, Михаил Евграфович, зимой? - осадил его Верховцев. Если полностью с латышами не разделаемся, далеко не уйдем. Эйхманс рядом, в жандармском управлении.
  Все ломанулись к дому, на который указал капитан. Матросы и солдаты бежали споро, озорно и отчаянно, словно шли на штурм очередного Зимнего дворца.
  Но не успели добежать до управления, как из-за угла латыши выкатили телегу с пулеметом. Раздалась очередь, которая скосила несколько матросов. Обежали жандармерию сзади, разбили окна, пробрались внутрь. Вместе с Верховцевым был Банка. У кабинета Эйхманса раздались выстрелы. Это он палил из нагана. Михаилу задело плечо, но он в горячке этого вроде бы не заметил.
  Латыш оказался проворным. Понимая, что с матросами ему одному на этаже не справиться, он саданул стулом в окно, выпрыгнул со второго этажа. Банка выстрелил ему вслед, но не попал. На этаж поднялись остальные матросы и двое солдат. Молодой боец тоже раздобыл ружье и считал в нем патроны.
  А внизу к управлению подтянулось не меньше тридцати латышей. Во всяком случае, столько насчитал капитан у соседних домов и покосившихся сараев. У церкви с зеленой маковкой, что была метрах в пятидесяти от управления, копошились еще несколько стрелков.
  На столе командира латышей лежал мандат Верховцева. Александр сложил его вчетверо, сунул в карман галифе. Проверил телефон - он по-прежнему не работал.
  -Мы в ловушке, - констатировал устало, но без доли страха Трубка.
  -Не дрейф, боцман, - Банка хлопнул его по плечу. - Балтика нигде не пропадет. Кронштадт не сдается.
  -Ты за своим плечом следи, вона кровища, а меня успокаивать не надо. Ежели помирать, то покажем этим чухонцам что такое русский матрос.
  Трубка взял у молодого солдата винтовку, передернул затвор, выбил в окне стекло, выстрелил наотмашь. Тут же по окну ударили из пулемета, со стен и потолка полетела известка. Боцман еще раз выстрелил в ответ, потом кинул ружье на пол за ненадобностью - кончились патроны.
  -Ну вот, бросай якорь на вечную стоянку. Идем на дно.
  На этот раз Банка спорить не стал, и так всем было ясно, что теперь латыши их перестреляют как воробьев.
  Пулемет затих, видно, стрелки перезаряжали ленту. Верховцев выглянул в окно и от удивления даже закашлялся. Со стороны церкви к площади, где располагалось жандармское управление, двигалась довольно приличная толпа мужиков. У кого в руках были дубины, у кого топоры. Не успели латыши оглянуться, как мужики обрушились на них яростной лавиной. Снизу раздались их крики.
  -Что, что там? - К окну подскочили оба боцмана.
  А увидев происходящее, дуэтом присвистнули.
  -Царица небесная нам помощь прислала! - воскликнул ликующий Банка.
  -За твои грехи ей бы тебе черта с рогами прислать, - проворчал Трубка. - И мне заодно.
  Моряки прильнули к окнам, а там внизу мужики уже добивали красных латышских стрелков, не устоявших перед внезапным нападением. Беспощадно, жестоко. Латыши даже ни разу не выстрелили. Теперь освободители махали балтийцам руками. Самый крупный из мужиков, в офицерской полевой шинели без погон и суконном шлеме с опущенными "ушами", крикнул:
  -Эй, братва! Живы, что ль там? Давай сюда, комиссаров больше нет.
  Все высыпали из бывшего жандармского управления. На площади кто где валялись тела латышских стрелков, мужики не оставили никого в живых.
  Трубка важно, с чувством достоинства подошел к "крупному", определив в нем главного, пожал руку:
  -Спасибо, братишка. Без вас бы ушли на дно.
  -Меня Артемом зовут, - ответил "крупный". - Артем Петров. Я ведь тоже морская душа, канонир, только черноморский. С самим адмиралом Колчаком на линкоре "Императрица Мария" ходил. Линкор враги взорвали. И все же побили мы тогда турок, любо-дорого. Если б не большевики со своим октябрьским переворотом, мы бы Константинополь через неделю взяли. Верно говорю. А вот эти твари, - он подпихнул сапогом труп латыша с раздробленной головой, - всю обедню нам испортили.
  -Как же вы поняли, что нам требуется помощь? - спросил Верховцев.
  -Да бабы наши, что в поезде с вами ехали, рассказали. Крыли вас, на чем свет стоит, братишки, что вы там бузу устроили, да еще пальбу открыли и что вас патруль латышский арестовал. Мы на этих пришлых давно зуб имеем, они тут все окрестные деревни пограбили, девок перепортили. Особенно их главный отличался, как его...
  -Эйхманс, - подсказал капитан.
  -Ну да, он. Редкостная гнида.
  -Где он, кстати? - спросил Верховцев.
  Все принялись искать командира отряда латышских стрелков среди убитых, но не нашли.
  -Неужто удрал? - Артем сокрушенно покачал головой. - Ладно, еще встретимся.
  -Вам, мужики, теперь тоже нужно уходить, - сказал Верховцев. - Большевики наверняка карательный отряд пришлют, спуска вам не будет.
  -Погоди, братишка, - встрял Банка. - Как-то ты про большевиков неуважительно. Есть, конечно, среди них...
  Его перебил Трубка, слегка подпихнул плечом:
  -Да хватит уже, Миша, в прятки играть. Понятно уже кто такие эти большевики, даром, что мы, анархисты, им помогали переворот устроить. Да еще немало нашего брата сдуру к ним в их большевистскую партию записалось. Сегодня они нас не расстреляли, завтра точно дострелят, ежели будем по-прежнему их терпеть. А вам, мужики, действительно бежать нужно, пока не поздно.
  -На Дон подадимся к Корнилову или Краснову, - ответил Артем. - Другого выхода нет. В Ростове, поди, теперь все к белым записались.
  Верховцев мысленно ухмыльнулся, вспомнив набитые офицерами до отказа ростовские кабаки, где и сам бы до сих пор сидел, если б не неожиданное предложение штабс-капитана Клейста. Теперь Александр четко осознал, почему так быстро согласился на предложение контрразведчика: спился бы к лету окончательно. В Добровольческую армию вряд ли бы пошел, не хотелось снова преть в окопах, как и тысячам других гуляющих в донских кабаках офицерам.
  - Алексеев с Корниловым и Деникиным армию в поход на Екатеринодар повели, - сказал Верховцев.
  -И как? - заинтересованно спросил Артем.
  Капитан пожал плечами:
  -Кто ж знает, здесь вестей о том не слышно.
  Он ожидал вопроса - а почему он сам здесь, а не в походе с генералом Корниловым? Но Петров этого вопроса не задал.
  Эйхманса попытались разыскать по домам, прилегающим к станции, но тщетно. След командира латышских стрелков бесследно простыл.
  Моряки нашли на запасных путях перевернутую дрезину, поставили ее на рельсы. На ней хватило места всем. Доехали до станции Шушары. Здесь балтийцы разделились на две группы - одна во главе с Трубкой двинулась на Стрельну, другая с Банкой в Кронштадт.
  Банка на прощание обнял Верховцева:
  -Спасибо, офицер, если б не твоя смекалка, уже б с архангелами беседовали. Или с чертями, что вернее, ха-ха. Свидимся, долг платежом красен. А к большевикам все же приглядимся еще немного, Трубка как всегда торопится с выводами, а там... ежели не понравится их власть, всем им головы поотрываем. Балтиец шторма не боится.
  Трубка подпихнул Банку:
  -Ладно, отрывальщик голов, свою-то чудом сохранил. Как плечо? Вижу, что царапина. Ну, прощай, офицер, даже не знаю, как тебя зовут, - обратился боцман к Верховцеву.
  -Андрей Васильевич, - ответил капитан. Его настоящее имя теперь не должен знать никто.
  -Прощай, Андрей Васильевич, удачи тебе в твоих делах, насколько понимаю, нелегких. Иначе ты бы не приехал сюда из Ростова, когда генерал Корнилов начал свой первый поход.
  С Финского вокзала поезда не ходили. Верховцев добрался за сутки до Выборга на перекладных. Там ему повезло. Не успел как следует приодеться, зашить мандат Петросовета в подкладку, как подали поезд до Лахти.
  Теперь он ожидал состава до Турку, чтобы на пароме переправиться в Стокгольм.
  
  28 февраля 1918, Финляндия, Лахти - Турку
  
  Капитан купил билет в вагон "люкс" за 16 рублей. Поезд, состоящий из пяти вагонов, был заполнен не полностью. Мешочников и солдат в него не пускали, да и желающих среди них особенно не было, все стремились или в Хельсинки, либо на север в Ваасу. Говорили, что на севере Карл Маннергейм навел порядок железной рукой и собирается разоружать русскую армию. Зачем разоружать? Воинские части с их солдатскими Советами вносили раздрай в финское государство, которое уже почти два месяца, с согласия Ленина, было независимым. А социал-демократы, опиравшиеся на Красную гвардию, готовили захват власти. Тоже не без помощи Ленина.
  -Вот такой Ленин двуликий Янус, - говорил Верховцеву в купе, обитом зеленым бархатом, интеллигентный, с тонкими, несколько капризными чертами лица, мужчина лет 50. Он представился профессором философии и логики Императорского Московского университета Антоном Алексеевичем Барсуковым. - Большевики непременно победят и как пить дать погубят не только Россию, но и все окружающие страны, на которые распространят свое влияние.
  Профессор так интенсивно начал мешать чай в стакане, что чуть его не опрокинул. Несколько брызг попали на шикарный шерстяной пиджак Верховцева. Капитан его снял. Повесил на деревянную стойку - вешалку, какие он видел когда-то в домах портных. В купе было сильно натоплено, а за окном медленно ползущего поезда, разгулялась февральская вьюга, гудящая в крыше вагона.
  -Почему вы так уверены в победе большевиков, профессор, ведь им противостоят не менее крепкие силы? - спросил Верховцев.
  -Где противостоят, в России? - Философ вскинул густые брови. - Ах, бросьте. Горстка энтузиастов, примкнувших к генералам да казаки. Но сколько бы этих энтузиастов ни было...
  -Добровольцев, - поправил капитан.
  -Пусть так. Сколько бы их ни было, им не победить черную, вскипевшую массу, почувствовавшую вкус крови. Это сейчас толпа кричит о свободе. На самом деле, она ей не нужна, нет. Русскому человеку нужен царь и помещик. Он их объявил врагами и прогнал, но в них подсознательно крайне нуждается. И большевики, в силу своей теории классовой борьбы и диктатуры пролетариата, то есть диктатуры своей партии, вернут им помещиков и царя в своем лице, но в новом качестве. Их вожди и партийные бонзы станут новыми угнетателями. И толпа возликует, вознося им хвалу до небес. А они, этих якобы счастливых людишек, будут считать своими рабами, хотя станут прикрываться человеколюбивыми, гуманными лозунгами. Их псевдогосударство рано или поздно рассыплется, оставив после себя горы трупов и руины. Разрушит его сам народ. Но до этого русскому человеку должно будет пройти долгий, мучительный, я бы даже сказал, "христовый"" путь.
  -Мрачная картина, - ухмыльнулся Верховцев. - Что же, и у Финляндии такая перспектива?
  -Нет и еще раз нет! - горячо воскликнул профессор. - Это все же Лифляндия, Курляндия, которые долгое время были под шведами, Ливонией. Народ здесь хоть и тоже темный, но не до такой степени, как в России. Да, красные и здесь подняли голову, развязали гражданскую войну, готовятся взять Хельсинки, но большевизм в Финляндии скоро будет задушен на корню. И сделают это... русские люди.
  -Вы противоречите себе, Антон Алексеевич.
  -Ничуть. Власть захватывает не толпа, она только инструмент, а элита. Кто царя заставил отречься, разве безграмотный крестьянин? Нет, это сделали дворяне, белая кость. Теперь концентрация русской интеллигенции в Финляндии, в силу разных причин, огромна. Тот же генерал Карл Густав Маннергейм. Он шведского происхождения, но последние цари у нас тоже были немцами. Генерал успешно бил германцев, разобьет и большевиков. Русские офицеры и многие солдаты подсознательно понимают, что этот остров, свободный от красной чумы, им предписано отстоять самим провидением. И они это сделают, не сомневайтесь.
  Верховцев пожал плечами, попросил проводника принести французского коньяка и шоколада. Просьба была выполнена незамедлительно, но когда проводник разливал Мартель по рюмкам, поезд и без того еле тащившийся сквозь пургу, дернулся, заскрежетал колесами и замер.
  Вскоре в вагон вошли человек пять: кто в офицерских шинелях, кто в кавалерийских бекешах, перетянутых широкими ремнями. На всех были одинаковые овечьи папахи с красной матерчатой полосой поперек. У некоторых и на рукавах были красные повязки. Все с винтовками. У первого вошедшего человека, который интенсивно отряхивал с себя снег, за кожаный военный ремень был засунут револьвер.
  -Граждане! Я комиссар Красной гвардии Лютениц, - обратился он к пассажирам на русском языке без акцента. - Наша финская Красная гвардия ведет отчаянную борьбу с так называемым охранным корпусом, шюцкором, а по сути, с белой сволочью, которая собирается установить в Финляндии прежние порядки. На севере подняли головы монархисты во главе с Маннергеймом. Словом, нужна ваша помощь.
  Оратор просунул голову в полуоткрытое купе Верховцева, втянул ноздрями терпкий запах шоколадной плитки.
  -Вы тут в уюте и тепле коньячки распиваете, а мы на морозе, голодные и холодные бьемся за вашу свободу.
  -Хотите выпить? - по-простому предложил профессор.
  В купе заглянула еще одна голова.
  - H;n ottaa Kusta, - сказал военный по-фински.
  -Ничуть я не издеваюсь, - ответил спокойно философов. - Предлагаю из самых добрых побуждений.
  -Он сейчас перестанет издеваться, Юнас, - сказал Лютениц и с размаху ударил профессора в челюсть. Тот ударился головой о фонарь на стенке, застонал, из уголка рта потянулась красная дорожка.
  Верховцев машинально дернулся, но перед его носом оказалось дуло револьвера.
  -Давайте не будем портить друг другу настроение.- Лютениц двумя пальцами взвел курок нагана. - Революция нуждается не в вашем коньяке, а в средствах. Понятно?
  И снова комиссар объявил на весь вагон:
  - Грабить, граждане, мы вас не собираемся, только соберем добровольные пожертвования. Подчеркиваю - добровольные.
  - Несогласных будем застрелить, - уточнил Юнас. - Как в ВЧК в Петрограде. Имеем опыт-т.
  -Погоди, Юнас. Каждый выкладывает половину от того, что у него имеется, - продолжал комиссар. - Буду лично проверять. Тот, кто обманет, будет наказан. Как в ВЧК, ха-ха... Ну, Юнас, здорово там тебя... Ну же, граждане, половина это очень гуманно и справедливо.
  Комиссар Лютениц пошел по вагону собирать дань.
  Верховцев уже потратил в общей сложности около 40 червонцев. Оставалось еще прилично, но отдавать деньги красным налетчикам, а по сути, бандитам, "на борьбу с белой сволочью", не хотелось. К тому же, не было уверенности в том, что они заберут только половину.
  -Как вы? - обратился он к профессору, промокая ему рот носовым платком.
  -Ничего, спасибо. Я сам.
  Опять появилась голова Юнаса, обещавшая "несогласных застрелить, как в ВЧК":
  -Ну же, выворачивай свой карман и сундук, - обратился он к профессору. - Э-э, кажется, я где-то тебя видел...
  -Сейчас будет тебе сундук, - пообещал финну философ. И еле слышно:- Еще никто и никогда не бил меня по лицу.
  На его щеках появилась слеза. Капитан понял, что плачет Барсуков не от боли, от обиды. Тихие слезы перешли в всхлипывания:
  -Никто, никогда...
  -Давай, не надо плакать, как он не хочет расставаться с презренным металлом... Ха-ха, - заржал финн.
  Антон Алексеевич достал из-под полки объемный кожаный саквояж, расстегнул дрожащими руками медные круглые застежки.
  В следующую секунду Верховцев обомлел. Вытянулось лицо и у Юнаса. В руках профессора появился маленький американский браунинг, который за его размеры и калибр 6,35 называют "дамским".
  Выстрел прозвучал, как хлопок в ладоши. Юнас открыл насколько возможно рот, глаза его стали вываливаться из орбит. Финн медленно завалился в купе к ногам профессора.
  Верховцев похолодел. Это уж точно конец. Всего чего угодно он мог ожидать от скромного с виду философа, но такого...
  -Вам, профессор, в психическую больницу надо, - выдавил он, наконец. - Как говорил мой знакомый моряк - бросай якорь, идем на дно. Что же вы натворили-то, Антон Алексеевич?
  -Он ударил меня по лицу...
  -Так не Юнас же, а Лютениц! Эх, а с виду приличный человек. Дайте-ка.
  Капитан с трудом разжал пальцы философа, забрал браунинг.
  -Что там, Юнас? - раздался из коридора голос комиссара. - Кто-то не захотел расстаться со своим золотом? Ты же знаешь, после контузии не выношу стрельбы, ножом тихо, быстро и надежно.
  В проеме двери вырос Лютениц. Из-за жары в вагоне от нагретой "буржуйки" на его лбу выступили капли пота.
  Капитан натренированной рукой выхватил из-за пояса комиссара револьвер, два раза выстрелил ему в грудь. Лютениц рухнул на тело Юнаса. Профессор брезгливо одернул ногу, на которую легла голова красного бандита.
  Выскочив в коридор, Верховцев в момент определил, где остальные "гвардейцы". Один у дальнего купе, рядом с натопленной до предела печки, видно, отогревался. Двое других обчищали пассажиров с противоположной стороны, через два отсека от них.
  С левой руки, из браунинга, капитан выстрелом в затылок уложил "замерзшего" гвардейца, остальные получили по две револьверные пули. В этот раз в вагоне никто из пассажиров не завизжал - перегорели страхом. Верховцев припал к окну.
  Сквозь пелену снега было трудно что-либо разглядеть. И все же удалось увидеть, что остальные красногвардейцы, вместо того, чтобы ворваться в вагон и жестоко отомстить за своих товарищей, громко о чем-то кричат, указывают в сторону леса на холме. Затем они резко вскочили в седла, помчались прочь.
  Буквально через минуту перед окнами появились другие всадники, не менее полусотни. Одеты, как и красные, но на некоторых были офицерские фуражки, застегнутые лямками через подбородок.
  В вагон, отряхиваясь плетками, вошли двое. Первый - низенький, с типично кривоногими для кавалериста ногами, постоянно чихал и стучал по дверям купе кулаком, идя вдоль коридора:
  -Вам повезло, граждане, мы спасли вас от красных бандитов. Угроза миновала, вы скоро продолжите свой путь.
  Второй - высокий, холеный, похожий на гусара офицер, снял заледеневшую фуражку, прислонил через нее руки к горячей буржуйке:
  -Славно тут у вас, тепло, только трупов много. Кто это такой храбрый среди вас оказался?
  Верховцев сразу его узнал. Удивился? Скорее, нет. Это в мирное время гора с горой не сходится, а на войне, когда всё в броуновском движении - милости просим, мы вас не ждали, и вы нас тоже, но военных дорог не выбирают, они выбирают нас, если перефразировать писателя О, Генри.
  -Душа моя, Лирик, ты ли это? - искренне обрадовался Верховцев, не надеясь уже на спасение.
  Ротмистр Шеншин обернулся и тут же расплылся в широченной улыбке:
  -Ба, да сегодня день веселых встреч. Сашка, Верховцев! Как я рад! А мы сначала вот с красным отрядом невзначай встренулись. Это красная банда Лютиница. Думали подловить его под Куусанкоски, а он вон в лесах Хя-ямеэнкоски разбойничает. Вот ведь язык, свой сломаешь вместе с зубами. Это ты что ль их покрошил? Сразу видно руку героя. А помнишь, как мы колбасников под Шампанью в блиндаже их же огнеметом пожгли? А? Ха-ха.
  Ротмистр, которому этот фронтовой эпизод, видно, не давал покоя, полез обниматься, обмусолив капитану не только щеки, но и уши. Верховцев не сопротивлялся - ради спасения, пришедшего в лице Шеншина, можно и потерпеть.
  -Вон он твой бандит Лютениц, - кивнул капитан на тело красногвардейца, освободившись, наконец, от ротмистра.
  Тот поддел тело сапогом, повернул мыском закаменевшее уже лицо.
  -Точно он, гад. Они, красные, как Хельсинки взяли, так и пошли гулять бандами по всему югу. И сюда добрались.
  -Хельсинки взяли?
  -Да, на днях. Хорошо, что ты в Лахти подался.
  -А ты-то теперь кто? - спросил Верховцев.
  -Командир отряда гражданской стражи, шюцкора. Слышал о таком?
  -Приходилось.
  -Я тогда, весной 1917 в Финляндии остался, не поехал в Петроград. Россия пропала, я это еще тогда... ну в том вагоне" понял. Немцы страшную наркотическую отраву в виде коммунизма в Россию запустили, а наш человек любит верить сказкам. Впрочем, это, кажется, ты сам говорил, но мудрые слова повторять не грех. Финляндия еще не потеряна, у нее другой эпос. Понимаешь меня? Но шюцкор тоже временная организация. Вся сила в армии генерала Маннергейма. Говорят, у него уже 70 тысяч под ружьем, полно наших русских офицеров и солдат. Я тоже к нему с отрядом подамся. Давай со мной, а Сашка? Красных под орех разделаем. Или у тебя другие планы?
  -Другие, - ответил Верховцев.
  -Ладно, не буду расспрашивать, раз не хочешь. А вижу ведь, что не хочешь. Эй, подпоручик Корчной, - обратился он к кривоногому коротышке. - Дай соратникам команду, чтобы убрали из вагона трупы, а то Сашке неудобно с дохляками будет ехать. Ха-ха! Куда, в Турку, а там на паром? Ах, да, прости, обещал не спрашивать.
  Подпоручик отдал распоряжение и солдаты быстро выволокли на мороз трупы убитых красногвардейцев. Лютеница перекинули через седло, видно, собирались вести для отчета командованию.
  Выполнив поручение, подпоручик обратился к пассажирам:
  -Граждане, поставьте при случае за нас свечку. Но прежде чем вы продолжите свой путь, хотел бы напомнить, что Белая гвардия в нашем лице, ведет непримиримую, героическую борьбу с большевизмом. У нас, готовых биться с коммунистами до последней капли крови, многого не хватает - теплого обмундирования, продуктов, боеприпасов. Поэтому не сочтите за дерзость, но пожертвуйте на нашу армию, а значит, на свободу Финляндии кто сколько может.
  -Я, кажется, от кого-то это уже слышал, - ухмыльнулся капитан.
  -Сашка, - ротмистр ухватил капитана за плечи, - все мы теперь: и белые и красные в одном замкнутом пространстве, если хочешь, в одной банке. Как тарантулы. И кто кого сожрет, будет зависеть только от одного - у кого окажется больше сил. А где их взять? Правильно, сила и духовная, и материальная у народа. Любая война - преступление. И побеждает не тот, кто благороднее, а тот, кто вовремя добыл себе пищу. История нас оправдает.
  Подпоручик подошел к Верховцеву, исподлобья на него взглянул.
  -Топай, Корчной, дальше, это мой друг, - сказал ему ротмистр.
  -Нет, почему же? - Капитан остановил подпоручика, державшего в руках дерюжный мешок, в который пассажиры ссыпали деньги, которые не успели отнять красные. Кто-то даже жертвовал кольца и сережки. - Я тоже хочу сделать пожертвование Белой армии, на свободу Финляндии.
  -Брось, Сашка, тебе самому деньги пригодятся.
  Но Верховцев достал свой портфель с верхней полки, вынул из кожаного кошелька тридцать золотых рублей, бросил в мешок подпоручику.
  -Антон Алексеевич, - обратился капитан к застывшему, словно восковая фигура, профессору. - А вы не хотите материально помочь Белой армии?
  Философ очнулся:
  -А, что? Ах, да.
  Он расстегнул свой саквояж, достал пухлую пачку купюр. Среди них были и рубли, и английские фунты стерлингов.
  Ротмистр присвистнул, подпоручик облизал обветренные губы.
  Профессор бросил всю пачку в мешок, который Корчной сразу захлопнул.
  -Сколько ж там? - спросил Лирик.
  -Много, - ответил за философа капитан. - Профессор сейчас не в себе и неприлично господам офицерам пользоваться его состоянием. Мешок открой.
  -Что? - не понял подпоручик.
  -Мешок, говорю, открой.
  Корчной нехотя выполнил просьбу. Верховцев засунул руку в черную дыру, нащупал пачку, вынул. Теперь он выдел, что в ней не меньше десятка тысяч крупными купюрами в разной валюте. Отсчитал двести рублей и сто фунтов, положил обратно в мешок, остальное вернул в саквояж философа.
  -Вопросы есть?
  Подпоручик взглянул на ротмистра Шеншина. Тот пожал плечами, улыбнулся:
  -Вопросов нет.
   Выпили коньку, что удивительным образом не опрокинулся на столике, закусили шоколадкой.
  -В общем, если надумаешь к Маннергейму, жду тебя на севере в Ваасе. - Лирик облизал измазанные шоколадом губы, потом по-простому вытер их рукавом. - Еще повоюем. Ну, бывай, Сашка.
  Как только шюцкоры ускакали, тронулся и поезд. Откуда-то вылез проводник с красными, выпученными как у рака глазами. Сел возле "буржуйки" и курил не переставая папиросы несколько часов к ряду.
  До Турку к позднему вечеру того же дня добрались уже без происшествий. В отеле "Kakola", что в версте от порта Артур, Верховцев снял просторный номер для себя и профессора. Отель посоветовал Барсуков, сказал, что однажды уже останавливался в нем. Капитан влил в философа за ужином бутылку испанского портвейна "Ruby", уложил спать и сам рухнул на кровать с мягкой периной и двумя большими подушками.
  
  Март 1918, Финляндия, Турку, отель "Kakola".
  
  Профессор спал так тихо, что капитану показалось, что он умер. Даже поднес ладонь к его носу. Барсуков тут же открыл глаза. Из него вырвалось что-то наподобие стона, видно, вспомнил "приключения" в поезде. Сел на кровати, приветственно кивнул капитану.
  -Сейчас кофе принесут, я заказал, одевайтесь, - поторопил Верховцев.
  Философ нехотя сполз с постели, потянулся.
  -Как хорошо, что мы теперь в Турку, - сказал он.
  -Да, замечательно, - подтвердил капитан. - Паром в 8 вечера, утром будем в Стокгольме. Я уже попросил портье заказать нам два места в каюте 1-го класса.
  -И когда вы только успели, Андрей Васильевич? А я, признаться, расслабился.
  -Понятно. Не каждый день приходится людей убивать.
  Эти слова прозвучали с явной поддевкой. Но к удивлению капитана, философ даже не поморщился на эту "шпильку".
  -Иногда и заяц превращается во льва, - ответил Барсуков. И тут же сделал выпад: А почему тот ротмистр называл вас Сашкой Верховцевым? Вы же барон Будберг.
  Капитан ухмыльнулся, нервно дернул головой - профессор не так прост, как хочет казаться. Подошел к окну, из которого открывались изумительные виды на острова в устье реки Аурайоки, впадающей в Архипелаговое море. Почти вся площадь порта была усыпана белыми парусами и трубами малых судов, будто теперь Турку стал главными морскими воротами мира.
  Верховцев вдруг резко повернулся к профессору:
  -Но ведь и вы, уважаемый философ, вовсе не Антон Алексеевич Барсуков, а?
  Постучали в дверь. Мальчик вкатил в просторный номер тележку, покрытую белоснежной салфеткой. Верховцев указал ему на круглый столик у выпуклого, трехгранного окна, зашторенного наполовину полупрозрачными кремовыми занавесками. Половой молча поставил на столик кофейник, источающий крепкий аромат кофе, вазу с булочками, плошки сметаны, масла, тарелочку с нарезкой традиционной финской салями. Собирался разлить кофе по маленьким чашечкам, но капитан жестом его остановил, дал 50 эре. Когда дверь за половым закрылась, он сам разлил кофе, принялся намазывать хлеб маслом. Жестом пригласил к столику профессора. Укутавшись в халат, тот сел напротив.
  -Вы правы, я не Барсуков, я Аркадий Николаевич Визнер, - сказал философ совершенно спокойно. - Действующий член Российской академии наук, профессор философского отделения историко-филологического факультета Императорского университета. Это правда. Барсуков был моим коллегой с факультета естествознания, членом Русского географического общества. Он умер от испанки, жил один, и похоронить-то толком некому было. Вот я и взял его выездной паспорт. Ему-то более он без надобности.
  -К чему такая конспирация? - спросил Александр, накладывая поверх хлеба с маслом тоненькие кружки салями. - А, понимаю. Вы где-то украли деньги и решили на всякий случай подстраховаться. Вон их сколько у вас.
  -Ничего я не крал. Слышите? - профессор повысил голос.
  -Слышу, не кричите, кушайте сметанку, наисвежайшая.
  -После того, как в Москве, с приходом большевиков, начались стычки и погромы, МГУ закрыли. Мой друг Барсуков собирался летом ехать в экспедицию на Камчатку, изучать вулканы. Деньги собирали всем миром. Давали банкиры, купцы - родичи студентов. Война же, понимаете, от правительства ничего не дождешься, да еще от Временного. Но никто не думал, что начнется гражданская бойня. А когда полыхнуло, стало не до экспедиции, студенты и преподаватели разбежались. Барсуков скоропостижно скончался. Деньги он хранил в университетском сейфе.
  -И вы их просто взяли.
  -Ну да, не большевикам же оставлять.
  -Логично. И куда же теперь держит курс экспедиция в вашем единственном лице?
  -В Стокгольме живет мой старый приятель. К нему. Пережду, когда закончится война, а потом отправлюсь к двоюродной сестре Марии и к племянникам - Юрочке и Коленьке, им по 8 лет, близнецы - в Ментону, это на юге Франции. Своих детей бог не дал. Анюта, моя жена, умерла во время родов. И ребенок не выжил.
  На лице профессора появилась гримаса страдания. Верховцев решил, что ученый сейчас заплачет. Но тот плакать не стал, с аппетитом взялся за сметану, потом за колбасу и вскоре на столике кроме кофе ничего не осталось.
  -Печально, - констатировал капитан. - И все же, где мог вас видеть Юнас, живот которому вы продырявили, не моргнув глазом?
  -Обознался. У меня вполне заурядное лицо. Таких много.
  -Возможно. Ну, а я воевал во Франции в иностранном легионе. У всех нас были не свои фамилии. Почему? Не знаю, так решила контрразведка. Вот и помнит меня ротмистр Шеншин, как Сашку Верховцева.
  -Все просто. - Профессор сделал большой глоток кофе, покачал головой. - Отменный напиток делают в этом отеле.
  -Откуда у вас, Аркадий Николаевич, пистолетик?
  -В сейфе Барсукова лежал, вместе с деньгами.
  -Все просто. И все же нервы вам надо лечить, если б не Лирик, мы бы с вами в другом месте беседовали.
  -На небесах.
  -Именно.
  -Приеду в Ментону, займусь здоровьем,- пообещал профессор, смакуя остатки ароматного кофе.
  В дверь постучали. Верховцев разрешил войти. Снова тот же мальчик. Протянул философу листок с наклеенными лентами:
  - Lenn;tin.
  Получив еще полкроны, мальчик удалился, а профессор подошел к окну.
  -Тетя телеграфом поздравляет с юбилеем, - сказал он, отчего-то сильно помрачнев.
  Верховцев взял у него лист.
  -Откуда ваша тетя знает, где вы находитесь?
  -Я писал ей из Москвы, что в Турку остановлюсь именно в этом отеле.
  -Что ж, поздравляю. У вас юбилей сегодня?
  -Был неделю назад, тетушка как всегда всё перепутала.
  -Вы из-за этого так расстроились?
  Профессор не ответил. Сказал, что разболелась голова и до самого отъезда в порт, пролежал с закрытыми глазами на диване.
  
  Март 1918, Турку - Стокгольм, паром "Королева Виктория"
  
  Паром "Королева Виктория" был хорошо знаком Верховцеву. Именно на нем он весной 1917 переправлялся из Засница в Швецию. Только теперь у него была каюта не 3-го класса, как в прошлый раз, а первого. За нее, по 60 рублей за каждого, вызвался заплатить профессор. Капитал возражать не стал.
  Настроение философа так и не улучшилось. Мрачнее тучи он сидел и на ужине в уютном ресторанчике, украшенном всевозможными портретами - живописными и фотографическими - королевы Великобритании Виктории. Официанты принесли устриц, белого вина, соленого твердого сыра Херргорд с зеленым мятным соусом, грютту - отварную говядину с капустой, фасолью и горохом, острых колбасок из свинины. Это все заказал капитан, любивший вкусно поесть. Профессор же к еде почти не притронулся. Выпив вина, спросил:
  -А немецкие подводные лодки не могут на нас напасть?
  -В этом море вряд ли, Швеция ведь нейтральная страна. Что-то вы всё о мрачном? Может, водки?
  Профессор не ответил. Верховцев перехватил его взгляд, который был направлен на двух господ в углу в черных одинаковых костюмах. Круглые котелки они держали на одном стуле рядом. Капитану показалось, что одному из них Визнер слегка кивнул.
  -Вы их знаете?
  Философ стушевался:
  -Кажется, видел на юридическом факультете. Возможно, обознался. Нынешнее время стирает лица.
  -Философское замечание. Так, может, водки?
  -Пойду, подышу на палубу, голова разболелась.
  Положив нагрудную салфетку на свой стул, а не на тарелку - то есть он еще вернется, профессор вышел из ресторана. Через некоторое время капитан увидел, что вышли и те двое в черных костюмах. Появилось нехорошее предчувствие, но Александр его подавил. Заказал еще шведской водки и с удовольствием опрокинул сразу несколько рюмок.
  Минут через пятнадцать к нему скорой походкой подошел распорядитель ресторана:
  -Din kamrat kastade sig i havet.
  -Я не понимаю по-шведски, - ответил Верховцев.
  -Он-н г-говорит, что ваш т-товарищ-ч прыгнул морэ, - перевел какой-то финн за соседним столиком с плоским, желтым лицом.
  -Какой товарищ, какое море? - не понял капитан.
  Распорядитель, к которому присоединились два человека в морской форме, кивнул на место, где сидел профессор.
  - Han hoppade.
  -Он-н прыгнул, - перевел финн.
  Верховцев вскочил из-за стола, моряки скорым шагом пошли вперед. На палубе, напротив трубы, крашеной в цвета шведского королевства, лежали пальто философа и его шляпа. Моряк с золотым колечком в ухе, похожий на пирата, поднял пальто, вынул из кармана записку.
  В ней было всего несколько слов: "Я устал. Прощайте". "Пират" довольно сносно говорил по-русски, вероятно, тоже был финном:
  -Он закричал: прыгаю, и я услышал "а-а!". Подбежал, а тут вот. И записка в кармане. Я трогать не стал, позвал капитана.
  Верховцев взглянул на другого моряка - маленького, круглого как мячик человека, с золотыми нашивками на рукавах, в большой белой фуражке с замысловатой кокардой. В прошлый раз "Викторией" командовал другой капитан.
  Александр подошел к борту, где неподалеку, свесившись насколько возможно, вглядывались в черные ночные воды двое мужчин из ресторана. Капитан тоже поглядел, нагнувшись, на пенные отблески в свете выглянувшей луны, обратился к Верховцеву:
  -A;r han en sl;kting till er?
  Александр догадался, о чем вопрос без перевода:
  -Просто попутчик.
  Финн перевел капитану. Тот по-бабьи всплеснул руками, покатился в сторону кормы. За ним, подхватив вещи профессора, двинулся другой моряк. Пассажиров на палубе в этот час не было. Ушли и двое в черных костюмах, о чем-то оживленно переговариваясь.
  Верховцев расплатился в ресторане, взял недопитую бутылку шведской водки, вернулся в каюту. У кровати профессора стоял его саквояж. Верховцев его открыл. Пачки денег внутри не было.
  
  Март 1918, Швеция, Стокгольм
  
  По прибытии в порт Стокгольма Фрихамнен, Верховцева опрашивал полицейский чиновник с пышными белыми усами, рыжими бакенбардами, тяжелой одышкой по фамилии Ёнссон. Он хорошо владел немецким, поэтому проблем с изъяснением не было. Ёнссон спросил, насколько хорошо барон знал прыгнувшего за борт господина Барсукова - он вертел в руках его выездной паспорт. "Барон" ответил, что познакомились они в поезде из Лахти, ехали в одном купе. Их пытались ограбить красные, но профессор оказал им отчаянное сопротивление.
  -Нас спасли вовремя подоспевшие белые офицеры. Это нас если не сдружило, то в какой-то мере сблизило. Мы и на паром взяли билеты в одну каюту. Что профессора принудило покончить с собой, для меня загадка. Он не выглядел готовым к самоубийству.
  -Вероятно, в его душе висела черная туча, - вздохнул швед. - Все мы состоим из мрачных облаков, через которые только иногда пробиваются солнечные лучи. Бедный господин Барсукофф.
  -Очень поэтично.
  -У вас настоящий берлинский акцент, господин барон, - отметил, пристально вглядываясь в капитана, полицейский.
  -Спасибо. У вас, господин Ёнссон, чистое баварское произношение, вы шипите на конечных гласных как гусь, - парировал Верховцев.
  Швед сделал удивленные глаза, потом рассмеялся, заколыхавшись своим грузным телом, словно студень.
  -Вы в Швецию по делам?
  -Какие могут быть теперь дела у русских за границей, господин Ёнссон? Как и многие спасаюсь от смуты.
  -Думаете, остаться в Швеции?
  -После окончания войны поеду к сестре и племянникам на Лазурный берег, в Ментону.
  -Великолепное место, там уже много русских.
  Полицейский вернул Верховцеву паспортную книжку, что-то сказал своим двум помощникам. Те взяли саквояж "бедного господина Барсукова", вместе попытались выйти из каюты, но застряли. Ёнссон на них рявкнул и они, наконец, по одному выскочили в коридор.
  Ёнссон приложил два пальца к высокой фетровой шляпе:
  -Добро пожаловать в шведское королевство, господин барон.
  Как ни странно, полицейский не забрал у Верховцева предсмертную записку профессора. Александр ее развернул, разгладил на коленке. "Я устал. Прощайте".
  "Кому записка, ему? Только за что его мне "прощать"? Или вообще, белому свету? Философа явно смутили в ресторане те двое, что потом топтались на палубе", - размышлял Верховцев.
  Капитан внимательно вглядывался в три слова в записке. Что-то явно не так. Почерк твердый, буквы ровные. Значит, написана была написана заранее, а не спонтанно, под действием сиюминутных эмоций. Получается, тех двоих в черном профессор увидел раньше, чем в ресторане. И он их определенно знал. Они явно вывели его из себя. Но кто они такие, что до смерти напугали философа и он сиганул за борт? И деньги пропали.
  "Может, "черные господа" тоже из университета и они знали, что Визнер украл деньги из сейфа Барсукова? Случайно встретились на борту, начали шантажировать, мол, если не отдаст часть или даже всё, то они его сдадут шведским властям, как вора. Тоже ерунда - надо больно шведам разбираться в русских делах, да и как те докажут, что профессор деньги украл? Нет, скорее всего, они пригрозили профессора убить, если он не раскошелится. Деньги философ им отдал, когда "вышел на палубу подышать" и решил, что без средств ему жизнь больше не в радость. Вот и прыгнул в море. Стоп. Записка, написанная заранее, ломает всю эту версию. А деньги в саквояже профессора, точно были перед уходом в ресторан".
  Верховцев видел их краем глаза, когда Визнер копался в саквояже. Капитан подумал, надо бы посоветовать философу, отнести деньги на хранение в корабельный сейф, сумма ведь немаленькая. Однако подумал, что отлучатся они из каюты ненадолго, утром уже будут в Стокгольме, поэтому так ничего и не сказал Визнеру. Часть же своих червонцев Верховцев еще в отеле обменял на кроны и теперь носил во внутреннем кармане костюма.
  Стокгольм дышал обычной мартовской погодой - с туманом, неожиданными снежными зарядами и промозглой сыростью, накатывающей то теплыми, то ледяными волнами. Отель "Банк", находившийся, как и говорил контрразведчик Клейст, недалеко от церкви Святого Николая, не было видно даже с сотни саженей. Возле дверей отеля два швейцарав черно-белых ливреях, "плавали" в клочьях тумана, словно сказочные персонажи из скандинавского эпоса.
  Но в отель Верховцев не вошел. Он созерцал его из "сканиевского" автобуса, шедшего по маршруту от порта до ратуши. Как только он сошел с парома, направился сначала в туалетную комнату, затем в зал ожидания и заметил, что за ним по пятам следует один из тех мужчин в черном. Теперь "топтун" был в сером плаще и синей приплюснутой шляпе, но капитан сразу его узнал по утиному носу и тяжелому, словно чугунному раздвоенному подбородку. Так и окрестил его для себя - Чугун.
  Верховцев видел, что Чугун следует за его автобусом на такси Рено. Возле Хагапаркена в Сольне, что напротив кладбища, капитана вышел. Направился медленной походкой в королевский парк. Но парк оказался закрытым для посещения из-за каких-то работ по его благоустройству. Обернулся. Чуть поодаль от остановки на обочине стояло Рено.
  Тогда пошел на кладбище. На ровной как стрела, ухоженной аллее, увидел высокий склеп с зеленой крышей. Вокруг не было ни души. Вошел в склеп, посреди которого находилось гранитное, потрескавшееся надгробие. Через некоторое время увидел, что по алле скорым шагом идет Чугун. Возле склепа он остановился, поводил носом, словно принюхиваясь, осторожно вошел внутрь. Почти тут же каменная ваза с завядшими цветами, разлетелась о его голову.
  Схватив "топтуна" за воротник, Верховцев притянул его к себе.
  -Ты кто, зачем за мной следишь, почему профессор прыгнул за борт?
  Даже на один вопрос Чугун не мог ответить. Его бесцветные глаза впали внутрь глазниц и блестели неподвижными бельмами. Удар оказался сокрушительным.
  Перестарался, - вздохнул капитан, привыкший бить на фронте наверняка. Похлопал по щекам Чугуна:
  -Эй, живой?
  Тот еле слышно застонал, чему Верховцев обрадовался. Сейчас этот тип выложит ему все. Но вдруг рядом раздались голоса. В окошко он увидел, что по аллее прямо к склепу направляется группа девочек-подростков в светло-синих галстуках, повязанных под воротниками одинаковых серых пальто. В руках у них были грабли, вилы и лопаты. Скауты,- догадался Александр, - видимо, пришли наводить порядок на кладбище. Принесла их нелегкая. И так здесь чисто как в музее.
  Времени на раздумья не было. Он запустил руку за пазуху Чугуна, где оказался... точно такой же браунинг 6,35, какой был у профессора (пистолета он тоже не нашел в саквояже Визнера).
  -Вы что, в одной оружейной лавке отоваривались? Или это игрушка философа?
  В ответ раздалось нечленораздельное мычание. Добить? На это боевому капитану хватило бы несколько секунд, но передумал. Не следует обрывать нить, которая еще никуда не привела. Чертовы скауты.
  Верховцев выбрался из склепа через заднюю узкую дверку, еле в нее протиснувшись, незаметно, дабы возле входа росли густые, низкорослые голубые сосны, выбрался на параллельную аллею.
  Неподалеку от входа все еще стояло Рено, явно поджидая Чугуна. Александр ввалился в авто. На него удивленно взглянул шофер в кожаном шлеме и широких очках на лбу.
  -Ваш клиент решил здесь задержаться, - сказал он по-немецки. - Место себе присматривает.
  Шофер помотал головой, мол, не понимает. Верховцев протянул ему три кроны, громко сказал: "Отель Банк".
  - Nej, Jag v;ntar p; en passagerare.
  Капитан понял слово "пассажир" и протянул еще несколько крон. Шофер в сердцах хлопнул по рулю, что-то начал лопотать себе под нос, завел двигатель.
  Через 20 минут Рено остановилось возле входа в отель "Банк", где швейцары по-прежнему утопали в тумане с залива.
  Всю дорогу Верховцев сжимал в кармане браунинг, отобранный у Чугуна, и думал о том, что его фраза про "оружейную лавку", вырвалась неслучайно. Что-то вырисовывалось у него в голове, но что именно, он не понимал. Надеялся, что в отеле "Банк" многое прояснится. И он не ошибся.
  На вопрос, в каком номере проживает господин Шефтель, вежливый, но строгий портье потребовал паспорт. Он объяснил господину барону по-немецки требование паспорта тем, что Швеция нейтральная страна и все же кругом война, поэтому нужно быть предельно внимательными и острожными. Всюду шпионы. Чьи шпионы, портье не уточнил.
  Вернув с почтением "herr Baron" документ, он сообщил: Михаил Исаакович Шефтель остановился в 328 четырехместном номере "люкс", что к нему приехал товарищ и теперь они обедают в ресторане "Bonnies" в банковском холле.
  
  Тот же день, Стокгольм, ресторан "Bonnies"
  
  Ресторан "Bonnies" был шикарен. Под его огромным золоченым потолком висели люстры из богемского хрусталя, заливая зал искрящимся светом. В зале стояло около пятнадцати круглых столиков. За одним из них, под невысокой пальмой с одной стороны и широколистным фикусом с другой, сидел Шефтель с белоснежной, широкой салфеткой на груди. Он с аппетитом разделывал плоским ножом большую красную рыбину, а напротив него...
  Удивился ли Верховцев? Скорее нет, чем да. Напротив Шефтеля потягивал из высокого фужера красное вино профессор Визнер.
  -Не очень вежливо с вашей стороны, Аркадий Николаевич, не позвать меня на столь изысканный обед в приятной компании, - сказал Верховцев с усмешкой.- Чем же я вам так не угодил?
  Казалось, философ ничуть не удивился. Он повернулся к капитану, кивнул, предложил занять свободное место. А вот Михаил Исаакович дал волю чувствам: он откинул салфетку, подскочил из-за стола, полез обниматься и лобызать жирными губами щеки и лоб Александра. Его объятия были тяжелы и, как показалось Верховцеву, искренни.
  -Рад, очень рад! - издавал громкие, высокие звуки Шефтель. - Ты даже, мой друг, не представляешь как я тебе рад. Ничего что на "ты"? Конечно, ничего, после того, что мы... впрочем, оставим. Садись, кушай. Ах, да...
  - Servit;r f; alla de b;sta f;r min v;n! - крикнул он метрдотелю. - Сейчас тебе принесут самое лучшее, что есть на кухне этого ресторана. Фирменную семгу в чесночном и грибном соусе. Выпьем пока за встречу.
  Михаил Исаакович наполнил три рюмки шведской водкой Кейп-Норт, поднял свою, с душой звякнул ее о рюмку Верховцева, стремительно влил в себя. Профессор лишь слегка пригубил свою, вернул на стол.
  -Вы, вероятно, ждете объяснений, - обратился он к капитану не вопросительно, утвердительно.
  -Да, нет, - пожал плечами Александр. - Мне многое уже и так ясно.
  -Вероятно, впервые у вас что-то проблеснуло в сознании, когда тот финн Юнас сказал, что где-то меня видел.
  -И упомянул ВЧК в Петрограде, - подтвердил Верховцев, хотя точно не представлял, что дальше скажет профессор. - И вы его поэтому пристрелили. Чтобы не развивал историю с ВЧК.
  Визнер кивнул:
  -А куда было деваться? Этот болван раскрыл бы меня перед вами. Он действительно мог меня видеть на Гороховой , в тот день, когда я получал инструкции от Дзержинского. Тогда отряд красных финнов охранял здание Чрезвычайной комиссии.
  Верховцев закашлялся от папиросы:
  -Вы получали инструкции от самого Дзержинского? Ничего себе. Неужели по поводу меня?
  -Да. Я действительно профессор философии, но не московского университета, а Питерского. Я, в самом деле, Аркадий Николаевич Визнер. В январе на Сенной меня задержал большевистский патруль и хотел отобрать золотой хронометр, который всегда ношу при себе. Он достался моему прапрадеду, поручику Преображенского полка Степану Евграфовичу еще от Екатерины Великой за разоблачение заговора Мировича. Вообще-то, темная история с попыткой освобождения Ивана VI... Но я отвлекся. Я пытался сопротивляться патрулю. Меня избили, отволокли в застенок на Гороховой. Думал, расстреляют, как многих моих знакомых "буржуев". Со мной беседовал молодой, горячий чекист по фамилии Гутнис, латыш. Два раза он саданул меня по уху железным пресс-папье. Он уже собирался подписать постановление о "революционном наказании" для меня. И тут в допросную вошел человек с клинообразной бородкой, с мешками под глазами. Схватил мой золотой хронометр, долго вертел его перед подслеповатыми глазами.
  Визнер налил себе вина, залпом выпил, видно было, что он не на шутку разволновался. Он рассказал, что это был Феликс Эдмундович Дзержинский, председатель Комиссии ВЧК. Спросил у Визнера его ли это хронометр? Услышав краткий рассказ о его предке и заговоре Мировича, воскликнул: "Так ваши пращуры боролись с царской деспотией? Замечательно. Плохо то, что в случае удачи заговора, на трон бы тогда сел другой деспот. И все равно прекрасно, прекрасно". Профессор не понимал, шутит ли человек с клинообразной бородкой или говорит серьезно. Однако, он велел перевести Визнера в свой кабинет, напоил чаем с сахаром и баранками, лично перебинтовал ему распухшее ухо и... предложил работать в ВЧК.
  -Так сходу и предложил? - усомнился Верховцев. - Зачем же вы ему понадобились? Вы что-то упустили, философ.
  -Да, разумеется, упустил, - согласился Визнер. - Видите ли...
  Аркадий Николаевич снова наполнил свой бокал. В этот момент официант под присмотром метрдотеля поставил на стол перед капитаном длинное фарфоровое блюдо с распластанной на нем семгой, плошки с соусами, заменил всем приборы. Когда рестораторы ушли, Визнер продолжил:
  -Дзержинский расспросил меня о моих коллегах по Императорскому Петроградскому университету. Сказал, что знал нашего ректора Эрвина Давидовича Гримма. Когда я упомянул Михаила Исааковича Шефтеля, бывшего заведующего кафедрой филологии, Дзержинский аж подскочил, закричал: "Вы его хорошо знаете Михаила Исааковича?" Я сказал, что это мой старинный приятель.
  Шефтель ухмыльнулся:
  -Другом меня, конечно, назвать ты не мог, я не заслужил.
  -Полно, Михаил, ерничать, я говорю по сути дела.
  -По сути, он говорит, ха-ха. Дружба важнее всякой сути. Хорошо сказал, а? Да, я заведовал кафедрой филологии несколько лет, пока не началась смута. Решил, что наука больше никому не нужна и ушел в политику. Конечно, лестно, что обо мне вспомнил сам председатель ВЧК, чтоб он пропал. Мы познакомились с Дзержинским в седьмом году на 5-ом съезде РСДРП в Лондоне, я тогда вместе с ним вошел в ЦК, правда, не надолго. Потом мы с ним пересекались на Капри, в Варшаве, Кракове.
  Шефтель махнул рюмку, занюхал хлебом, поморщился:
  -Без чернушки никакого удовольствия. Ну и что же было дальше? Ты вкратце уже рассказывал, но я еще раз хочу послушать.
  -А что дальше? - Визнер пожал плечами. - Я дал согласие на него работать. Именно на него лично. А куда было деваться? На следующий день со мной беседовали другие чекисты, ввели в курс предстоящего мне задания.
  В феврале ВЧК стало известно, что в Германию направляется некий бывший капитан Французского легиона по фамилии Верховцев. Он должен получить у немцев документальное подтверждение того, что Ленин и большевики весной 1917 года переправились в Россию из Швейцарии через воюющую Германию не на средства Комитета по возвращению на родину беженцев, как они заявляют, а на деньги немецкого Генерального штаба и МИДа, а по сути, на деньги кайзера Вильгельма. Немцы скрывают, что разработали и оплатили операцию, названную ими "Огненный поезд. Кайзер якобы узнал о предстоящей переправе русских революционеров из газет и лишь морально поддержал эту идею.
  -Кто же мог сообщить об этом ВЧК? - спросил капитан и сам ответил: - В контрразведке добровольцев сидит крыса. А то, что у меня был мандат Петросовета и что по паспорту я барон Будберг в ВЧК знали?
  -Про Будберга нет, а про мандат от Зиновьева знали. Вас бы не вычислили, где вы находитесь, если бы не история с гибелью взвода латышских стрелков под Петроградом. Как мне рассказали, на Гороховую явился латыш, этот, как его...
  -Эйхманс, - подсказал капитан. - Командир латышей. Ему удалось от нас сбежать.
  -Вот. Словом, все сошлось - донесение от "крота" из штаба Алексеева и расстрел прибалтов. Вас чекисты встретили уже в Питере и вели до Лахти. А там я подсел в ваше купе. Так мы с вами познакомились.
  -И какая же была ваша задача? Взять меня или пристрелить могли уже в Питере.
  -Я должен был войти к вам в доверие, сопровождать вас всюду и отправлять донесения в ВЧК, через телеграф на имя Макарова Даниила Матвеевича. Это мифическая фамилия. На самом деле это отдел контрразведки на Гороховой, где всегда сидит оперативный дежурный для связи с агентами.
  -А если бы я не захотел таскать вас всюду за собой?
  -Маловероятно. В поезде или на пароме я должен был вам рассказать, что хорошо знаком с Шефтелем и Парвусом. Знаете кто это? Социал-демократ, через фирмы которого проходили финансовые потоки из Германии большевикам и другим левым партиям. В том числе и кадетам (Визнер с прищуром улыбнулся Шефтелю). Предложил бы вам себя в качестве компаньона, помощника. А что, почему вам было отказываться? Собирался уже рассказать вам о Михаиле Исааковиче и Парвусе, но тут на поезд напали красногвардейцы.
  -И вы пристрелили бедного Юнаса.
  -Не будем повторяться.
  -Ладно. Но что с вашим исчезновением с парома?
  -Думаю, вы сами уже догадались. Я давно понял, что с большевиками мне не по пути, хотел уехать заграницу - у меня действительно в Ментоне сестра - а на сотрудничество с Дзержинским согласился лишь для того, чтобы меня не забили до смерти пресс-папье. Знаете, очень неприятные ощущения от этой чугунной болванки. А вы оказались приятным и, как я понял, порядочным человеком.
  -Спасибо.
  -Ко мне в качестве сторонних соглядатаев пристегнули тех двух болванов, которых вы видели в ресторане. Амбала Ковалева и сухорукого Смирнитского. У него руки, как плети заборные. У первого кличка Коваль, у второго Штиль. Оба бывшие филеры. Ну, я и решил разрубить весь узел разом. Сказал помощнику капитана "Королевы Виктории", что хочу отделаться от надоевшей любовницы, разыграть самоубийство. Дал ему 200 крон, он поделился с капитаном, и все вышло как по нотам. Оставил записку в пальто, издал предсуицидный крик и... просидел до самого порта в каюте помощника капитана Олссона. Я знал, что скоро с вами увижусь в "Банке". А те двое...
  -Одного я оставил отдыхать в склепе кладбища. Вероятно, Ковалева. Действительно амбал. Я прозвал его Чугуном.
  Верховцев рассказал о поездке на автобусе, что произошло в склепе на погосте у парка.
  -Опрометчиво вы оставили в живых этого олуха, - осуждающе покачал головой Визнер.
  -Профессор, вы кровожадны как африканский крокодил. Вас бы следовало сделать наемным убийцей ВЧК, а не подсовывать в мои компаньоны. Его дружок Штиль, как вы его назвали, скорее всего, где-то рядом.
  -С чего вы взяли?
  -Эти братья - акробаты в одинаковых костюмах, знали ведь к кому вы направляетесь?
  -Нет, что вы! О моих предстоящих контактах знал только Дзержинский и еще несколько человек в ВЧК. Эти двое, повторяю, что-то типа соглядатаев за мной. Должны были сообщать на Гороховую о моих передвижениях и встречах. В любом случае, нам задерживаться в Швеции не стоит.
  -Верно. Михаил Исаакович, когда вы сможете отправить нас в Данию? Нужны ведь какие-то разрешения?
  -Здесь при посольстве Дании работает мой приятель Ларс Уллсон, он сделает вам документы на въезд в Данию и Голландию, теперь это нужно, несмотря на то что эти страны нейтральны, как и Швеция. Не раньше чем через неделю. Из Копенгагена доберетесь на пароме до Амстердама, потом на поезде до Брюсселя - он теперь открыт, а там и до Лилля рукой подать. В Лилле сядете на поезд и спокойно доедите через Париж до Лиона. Боевые действия на Западном фронте почти стихли. В Лионе, в ресторанчике при h;tel de l'Abbaye, найдете некоего Этьена Леграна. Он вас сведет со швейцарцем Давидом Хубером, банкиром. В Берне получите от его друзей австрийские паспорта, с которыми вас переправят в Германию.
  -Да уж,- покачал головой Верховцев. - Для бешеной собаки сто верст не крюк. А попроще пути в Германию нет?
  -Прямая не всегда кратчайший путь от точки до точки,- заметил профессор и Шефтель поднял вверх большой палец в поддержку слов философа:
  -Лучше не скажешь. В вашем непростом деле поспешность может иметь катастрофические последствия. Так вот, Уллсон, по возможности, уточнит, где вам искать нашего общего друга полковника Николаи. Возможно, он иногда наведывается в свое родовое гнездо в Брауншвейге, что в Нижней Саксонии. Вообще, предлагаю впредь, чтобы не упоминать полковника всуе, именовать его Zugbegleiter или проще - Leiter - проводник.
  -А деньги на разрешения? - спросил Верховцев.
  -Какие деньги? - искренне удивился Шефтель.
  -Мне сказали, что средства на продолжение операции выделите мне вы. Дали лишь на дорогу.
  Шефтель развел руками:
  -Не знаю, кто вам чего обещал, уважаемый Александр Данилович. Я сам еле свожу концы с концами. Живу в этом роскошном отеле в долг, в надежде на одну крупную торговую сделку.
  -Деньги у меня пока есть, Дзержинский не поскупился, на первое время хватит, - сказал Визнер. - А потом... Я вдруг воскресну - наверняка Штиль уже сообщил на Гороховую о моей неожиданном суициде - свяжусь с Дзержинским, вернее товарищем Макаровым, объясню, что вынуждено инсценировал свою смерть, чтобы воскреснув, окончательно войти в доверие к Верховцеву, сказав ему, что решил порвать с коммунистами и ЧК.
  -Так оно и есть,- ухмыльнулся Александр.
  -Именно. Когда есть возможность, всегда говори правду и будешь на коне. ВЧК пришлет деньги куда угодно... И все же напрасно вы Коваля не добили. От Штиля тоже нужно как можно скорее избавиться. Очень опытный и умный филер. Это я в сердцах назвал его болваном. Он вовсе не болван.
  Шефтель замахал руками:
  -Погодите избавляться от Штиля. Он еще кое-что должен полезное для нас сделать. Есть одна мысль. И воскресать тебе, Аркадий, не надо. Дзержинский не такой простак как вы оба думаете, сразу поймет, что дело не чисто. Что касается денег. Живет тут в Стокгольме один человечек - Тихон Евграфович Мыльников, унтер-офицер, тоже бывший агент Охранного отделения. Однажды помог скрыться от полиции одному очень влиятельному в своей среде эсеру-террористу и нескольким фартовым уголовникам. Не безвозмездно. А черносотенцу по прозвищу Люцифер, обещал организовать побег из Крестов. Содрал с его подельников кучу червонцев. А как случился Февраль, взял и смылся из России. Осел тут на Халлонберген, в рабочем районе. Тюленгартен, 21, что у озера Лётшён. Живет себе тихо, скромно, а кубышку в банке держит. Говорят, Люцифер, которого из тюрьмы выпустила революция, ищет Тихона с факелами, обещает с живого шкуру содрать. Сведения о Мыльникове от Ларса Уллсона, у которого есть связи в СЭПО - службе госбезопасности Швеции. Можно Мыльникова слегка потрясти.
  -Почему же шведы Мыльникова сами не трясут, раз знают его темное прошлое? -спросил Визнер.
  -А зачем? Он средства держит в шведском банке, что экономике и казне прибыль, законов не нарушает. В Питере осталась его любимая дочь Азалия и не менее любимая собака Ирма дворовой породы, которых он мечтает перевести в Швецию. Сам ехать за ними в Россию боится. Вы, Визнер, как агент ВЧК, пообещайте ему в этом помочь. Впрочем, не мне вас учить.
  -Интересные подробности, будто вы сами, Михаил Исаакович, служите в разведке, - заметил Верховцев. К рыбе он так еще и не притронулся. - Так что за мысль насчет Штиля?
  -Ах, да! - Кадет вытер руки в рыбьем жире о нагрудную салфетку, откинул ее на столик, постучал себя по лбу двумя пальцами. - Слаб на память стал, возраст. Надо на воды ехать.
  Шефтель подозвал метрдотеля, что-то сказал ему на ухо. Тот кивнул и через минуту принес в зал белый телефонный аппарат на длинном проводе. Михаил Исаакович пересел за свободный столик у окна. Стал с кем-то сосредоточенно разговаривать.
  
  Стокгольм, Халлонберген, отель "Волна"
  
  Вечерний номер таблоида "Aftonbladet" с заголовком: "Смерть русского шпиона" за подписью корреспондента экстренных новостей Хедвига Хирта, сообщал на первой полосе следующее:
  "Сегодня около полудня, на пересечении улиц Торсгатан и Уденгатан, что у площади Святого Эрика, автомобиль Рено, с неопознанными номерами, наехал на высокого господина средних лет в кремовом пальто, отчего тот сразу же скончался. Прибывшие на место трагедии полицейские установили, что погибшим является русский эмигрант барон Андрей Будберг, прибывший накануне в Стокгольм на пароме из Турку. Происшествие не вызвало бы особого резонанса - к сожалению наезды моторов на горожан участились - если бы при бароне не обнаружился, зашитый в подкладку пальто, мандат Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов за подписью председателя Петросовета Зиновьева, на то же имя - Будберг. Нет никаких сомнений, что русские большевики засылают к нам своих агентов с целью подрыва политической стабильности королевства и привнесения в него красной революционной заразы. Пока неизвестно, будет ли Министерство иностранных дел Швеции выражать протест по этому поводу, так как наша страна не признает и не может признавать самозваное большевистское правительство РСФСР в Петрограде, пришедшее к власти путем незаконного государственного переворота и развязавшего тем самым гражданскую войну на всех бывших своих территориях. Тело красного шпиона сейчас находится в морге больницы Серафимер и, вероятно, будет захоронено в общей могиле".
  Верховцев откинул таблоид на поцарапанный стол гостиничного номера. Похлопал в ладоши:
  - Браво господину Шефтелю. Неплохо придумано, а главное, оперативно. Теперь и меня, как и вас, дорогой господин философ, на свете не существует.
  -Лучший способ потеряться в пространстве, - ответил профессор, помешивая жидкий кофе в стакане, - уверить всех, что ты мертвый. Меня этому научил сам Феликс Эдмундович, не подозревая, что я воспользуюсь его советом в своих целях. Сегодня же в ВЧК узнают, что вы погибли и игра окончена.
  После обеда в ресторане "Банка", Верховцев и Визнер, по настоянию Шефтеля, порознь доехали на автобусе до окраинного отеля "Волна", где им уже был заказан двухместный номер. В отеле жили в основном матросы и проезжающие коммерсанты средней руки. Номер на последнем этаже трехэтажного отеля, пропах трухлявой мебелью, перегаром и морскими водорослями. Однако, по словам Шефтеля, это был лучший вариант, чтобы незаметно отсидеться здесь несколько дней до изготовления пропусков в Данию. Он постарается поторопить Уллсона.
  - Как же я выберусь из Швеции, когда вы меня ославили на весь белый свет, как русского шпиона? - Капитан бросил пальто на продавленное кресло и рухнул на диван с драной, ярко-желтой обивкой.
  - Мертвого русского шпиона, - уточнил, улыбаясь Шефтель. Верховцев отметил, что улыбка почти не сходит с лица кадета. Вероятно, шведский воздух на него благоприятно действует, решил он и сам себе тут же пояснил: - И не только шведский. Все наши соотечественники начинают чаще улыбаться заграницей. А дома ходят, как в ожидании очередного нашествия Батыя. Что ж, ожидания оправдались. Орда нагрянула в виде красных комиссаров.
  - Шведы забудут об этом происшествии уже на следующий день, - попытался в очередной раз успокоить капитана Шефтель. - К тому же на пароме в Копенгаген документы не проверяют, если билет в каюту первого класса. Нужно только дополнительное разрешение на въезд в датское королевство, которое вы вскоре получите.
  Вечером Верховцев и Визнер сидели у окна затхлого отеля, из которого открывался невеселый вид на доки, ржавые ангары, выброшенные на берег баркасы.
  -Мне ваши цели до сих пор непонятны, - заговорил Верховцев. - Я все еще не уверен, что вы действительно Визнер. И не пойму толком для чего вы за мной увязались.
  -Хочу внести вклад в дело борьбы с большевизмом,- спокойно ответил философ. - Уже говорил вам об этом неоднократно. Учение Маркса "о рождении нового общества через революционный террор" не должно стать идеологией православной России.
  -Вы воцерквленный фанатик?
  Профессор рассмеялся:
  -Скорее, наоборот. Среди серьезных ученых воцерквленных найти трудно. Логика и вера в древние мифы несовместимы. Но при этом считаю себя причастным к православной культуре. Это разные вещи - традиции и слепая вера в догмы.
  Визнер вернулся к главной теме:
  -Думаю, мой бывший коллега Смирнитский - Штиль уже отбил телеграмму о вашей кончине под колесами авто товарищу Макарову. Штиля и Коваля, если он все же жив отзовут. А, может, и нет, что в голове у Дзержинского, один черт знает.
  -Отбил, если, конечно, Штилю попалась на глаза газета.
  -Непременно попалась, - заверил профессор. - Мальчишки, как вы успели заметить, распространяют "Aftonbladet" повсюду, выкрикивая названия главных новостей. А русские шпионы гибнут под колесами машин в Стокгольме не каждый день.
  -Что-то мы засиделись, дорогой профессор. Вечером нас ждет культурный поход в морг больницы Серафимер для встречи со Штилем. Он непременно туда заявится, чтобы лично взглянуть на мой хладный труп. Вообще-то, неплохо было бы навестить господина Мыльникова, у которого полно украденных денег. Лишние не помешают. Вы не находите?
  -Шефтель запретил выходить из отеля и он совершенно прав. "Покойнику" расхаживать по Стокгольму не стоит. Покушать бы.
  -Что?! Мы же недавно из ресторана.
  -Шефтель только вам и себе семгу заказал, а мне какой-то суп на пиве, до сих пор, извините рвотные позывы, и салат с селедкой. Кушать хочется.
  -Вот что, уважаемый Аркадий Николаевич, так на вас никаких припасов не напасешься. Идемте к Мыльникову, адрес нам известен - Тюленгартен, 21, что у озера Лётшён. Моего фото в газете не было. На всякий случай надену темные очки, внизу в лавке вместе газетами продаются, надвину шляпу на лоб. Расскажите Тихону Евграфовичу о методах дознания в ВЧК, о запрудивших Стокгольм агентов Дзержинского, которые его ищут с факелами и он вас и накормит, и напоит. До отвала.
  В дверь робко постучали. Не дожидаясь разрешения, в номер вошел человек. В полутьме Верховцев с Визнером не сразу поняли кто это, а когда разглядели вошедшего, оба раскрыли рты. Смирнитский - Штиль. На нем был прежний серый плащ, с которого струйками стекала дождевая вода - вечером небеса обрушились сильными ливнями, шляпу он прижимал к груди, нервно перебирая ее пальцами.
  Капитан бросил взгляд свой костюм, висевший в другом конце номера на вешалке у умывальника, в кармане которого находился "конфискованный" у Чугуна браунинг. Философ нервно сдавил ручку скрипучего кресла, словно проверял можно ли ее отодрать для защиты.
  Штиль поклонился, что-то пробормотал, потом отчетливо произнес, глядя в глаза Верховцеву:
  -Марк Анатольевич Смирнитский, - представился он. Товарищ, так сказать, по ВЧК господина Визнера. Здравствуйте, Аркадий Николаевич!
  -Привет, Марк, - ответил тот, придя в себя. - Ты как нас нашел, что ты вообще тут делаешь?
  -Господа, - Смирнитский сделал шаг вперед, но капитан грозно сдвинул брови и он вернулся назад. - Я вам не враг. Это и пришел сказать. В свое время я был неплохим сотрудником Охранного отделения, по отзывам начальства, даже имел награды и поощрения от самого... впрочем, неважно. Поэтому мне не составило труда выследить вас, господин Верховцев. Вы же капитан Александр Данилович Верховцев, герой Вердена, а никакой не барон Будберг. С Артёмкой Ковалевым мы работали по принципу концов веревки - один тянется за другим. С начала я проследовал за вами, капитан, на кладбище, потом в отель Банк, где прошла ваша встреча с господином Шефтелем.
  -Как ты догадался, что я не сгинул в море?! - с интересом спросил профессор.
  -Ну, это совсем просто. Ваша записка была написана ровным почерком. А перед смертью даже самые железные самоубийцы волнуются. Кроме того, крик ваш донесся с правого борта парохода, а одежда ваша лежала у левого.
  -Профессионал. Я подметил те же огрехи господина Визнера. - Верховцев встал, подошел к костюму, вынул браунинг. - Повторю вопрос профессора: для чего же вы к нам так просто и неожиданно заявились?
  Смирнитский затоптался, заломил край шляпы:
  -Не хочу возвращаться к Дзержинскому и вообще в Россию, пока там...сами понимаете. Никакой перспективы, только смерть.
  -Та-ак, - протяну капитан. - Еще один перевертыш. Может, и дружок ваш Артёмка Ковалёв, как вы его назвали, за дверью своей очереди на прием дожидается?
  -Нет, не дожидается. Он на кладбище так и остался.
  -Не понял. Зачем остался? Я же его не убил. Не успел признаться, местные скауты помешали.
  -По причине невозможности больше передвигаться. Когда вы склеп покинули, благородно оставив Коваля в живых, я ему голову-то и свернул.
  Бывший филер протянул красные ладони, покрутил ими, демонстрируя, как он это сделал.
  -Артёмка был упертый, - продолжил он. - Начитался Манифеста Маркса, наслушался Троцкого с Лениным, совсем у него крыша съехала. Говорил, детей своих за пролетарскую революцию, если надо, лично расстреляет. Он предлагал кончить здесь вас, что б без проволочки, а Дзержинскому сообщить, что мол вы ввязались в пьяную драку с матросами в порту и вас пырнули ножом.
  -Забавный, видать, был этот ваш товарищ Артёмка, - сказал Верховцев, подходя к Штилю. Оглядел его сверху донизу, словно выбирал коня на ярмарке. Тот застыл по стойке смирно. - А вы сообщили в ВЧК, что Визнер сиганул за борт "Королевы Виктории"? Коваль тоже понял, что это трюк?
  Штиль откашлялся в кулак.
  -На палубе тогда был я один, Коваля в клозет приспичило. Только я слышал крик Визиря.
  -Кого?
  -Это оперативный псевдоним Визнера.
  -Вот как. А вы мне об этом не говорили, профессор.
  Философ пожал плечами:
  -Не думал, что это важно. Мелочи.
  -В нашем деле мелочей нет. Ладно, продолжайте Штиль.
  -Ага, - охотно согласился тот. - Когда Артёмка пришел на палубу, он не придал значения положению одежды профессора. А я ему ничего не сказал. Как только причалили, сразу сообщили по телеграфу Дзержинскому, вернее Макарову - ну вы, вероятно, уже знаете кто это - о суициде Визиря.
  -Почему же вы не поверили сообщению газеты о моей гибели? Понятно, что вы за нами проследили и все же? Ведь не поверили?
  -Слишком много подробностей в заметке. Например, у русского шпиона нашли мандат Петросовета за подписью Зиновьева под подкладкой пальто. Как-то быстро мандат нашли. А если бы и нашли, надо было бы об этом писать? Явный перебор. И потом: "тело красного шпиона сейчас находится в морге больницы Серафимер и, вероятно, будет захоронено в общей могиле",- процитировал Штиль таблоид. Это ж явная заманиха для меня, чтобы я пришел туда удостовериться в вашей смерти, а вы бы там меня подловили и грохнули. Словом, заметку мог надиктовать только тот, кто заинтересован в такой публикации.
  -Профессионал, - повторил Александр, с нотками изумления в голосе.
  Филер сделал шаг в сторону Верховцева и капитан на этот раз не остановил его взглядом. Штиль, почувствовав себя свободнее, положил шляпу на валик продавленного дивана.
  -Макарову по поводу вашей гибели пока не телеграфировал. Решил с вами прежде обсудить текст.
  -Правильно сделали, - кивнул капитан. - Текст должен быть таким: вы вместе с Ковалем продолжаете следовать за мной по пятам. Нужны дополнительные средства.
  -Средства всегда нужны. - Штиль покосился на Визнера. - Профессор все деньги забрал после... самоубийства, а они были предназначены для всех.
  -Капитан расхохотался:
  - Ах, Аркадий Николаевич, как вам не стыдно, бросили на произвол судьбы своих товарищей.
  -В Петроград сообщили Сказали, что деньги канули в пучину вместе с Визнером. Пришлют. Только когда, а главное, куда, если я следую якобы за вами?
  -Вероятно, оголодали.
  -Нет, ну на поесть кое-что есть...
  -Рифмой уже заговорили,- продолжал веселиться Александр. Ладно, сейчас закажу ужин.
  Верховцев взялся за трубку телефона, но Штиль его остановил:
  -Не нужно. Я не голоден. Нашелся человек, который меня от души накормил. Эй, Тихон Евграфович, заходите!
  В номер вошел, вернее, вкатился круглый как мячик, совершенно лысый человек средних лет, но с пышными, седыми бакенбардами. На нем было серое, тоже мокрое от дождя пальто в крапинку, с каракулевым отложным воротником. С его трости с костяной белой ручкой, на синие штиблеты капала грязь. Маленькие усики на широком желтом лице, делали его похожим на кота. Человек моргал коричневыми глазками, водил маленьким, остреньким носиком, словно принюхивался к незнакомому месту.
  Остановил взгляд на Визнере, потом на Верховцеве и вдруг повалился перед ним на колени:
  -Рубите мою окаянную голову, каюсь перед вами, как перед святым отцом. Виновен, грешен. Умоляю о снисхождении. Простите Христа ради.
  Капитан отстранился, пряча пистолет в задний карман брюк.
  -Так рубить или простить? - Верховцев несколько секунд моргал глазами, потом догадался. - Вы Мыльников?
  -Я. Он самый. Тот, кто поступил с вами, Люцифер, бесчестно. Я бы даже сказал по-скотски.
  -Ах, вот оно что. - Александр взглянул на Штиля. Тот кивнул. Капитан принял игру. - Да уж, обошлись вы со мной, батенька, как последняя свинья. Деньги получили, а я так и остался в Крестах. Нехорошо. И нет вам прощенья.
  -Каюсь. Умоляю о снисхождении,- повторил Мыльников. - Только вздохнул здесь в Швеции живительным воздухом, только жить, можно сказать, начал по-человечески. Не хочется в вечную тьму.
  На глазах бывшего унтера появились слезу, а через секунду потекли обильными ручьями.
  -Э-э, здесь тряпок половых нет, уборщиц, как я понимаю тоже не густо. - Александр ухватил Мыльникова за плечи, рывком поставил на ноги.
  -Вина ваша...просто ужасна. Но я как человек великодушный, хоть и зовусь Люцифером, готов взять с вас лишь материальную компенсацию. Душа мне ваша ни к чему. Живите, дышите шведским воздухом. 50 тысяч золотых рублей или 250 тысяч шведских крон.
  -Да, но..., - начал было возражать Мыльников.
  Его перебил Штиль:
  -Не юлите, Тихон Евграфович, мы с вами одного поля ягода - оба из Охранки, я вас насквозь вижу. Денег у вас полно. Наверняка еще и в акции вложились, а?
  -Вложился, - подтвердил со вздохом Мыльников. - Потому и нет много. Почти все в ценных бумагах.
  В разговор вступил, молчавший до этого, профессор Визнер:
  -Знаете кто я?
  -Нет, - испуганно ответил Мыльников.
  -Старший уполномоченный ВЧК, личный друг Дзержинского.
  -Это правда, - подтвердил Штиль.
  -Ваша дочь Азалия находится под нашим пристальным наблюдением. Очень не хотелось бы, чтобы с ней что-то случилось.
  Мыльников обреченно опустил голову на грудь.
  -Равно, как и с вашей собачкой Ирмой, - добавил философ.
  На этот раз он попал точно в цель. Бывший унтер умоляюще сложил руки:
  -Только Ирму не трогайте.
  -Вот как. Собака вам дороже дочери. Что ж, подобный психоменталитет характерен для негодяев.
  -Я вас умоляю... Готов выделить требуемую сумму.
  -Это другое дело, - обрадовался Верховцев и по-свойски похлопал Мыльникова по плечу. - Подождите, пожалуйста, за дверью, Тихон Евграфович.
  Мыльников тут же выкатился в коридор.
  -Как вы его нашли, откуда вообще про него узнали? - Верховцев сверлил Штиля взглядом.
  -Я хотел бы, Александр Данилович, чтобы это осталось моей небольшой профессиональной тайной. Главное, вы поняли, что я способен действовать на опережение и в нужном направлении.
  Верховцев задумался, потом спросил:
  -С Шефтелем всё в порядке?
  -Не волнуйтесь. Михаил Исаакович жив, здоров, чего и вам желает.
  - Что ж, берите Мыльникова и возвращайтесь с деньгами.
  -Вы берете меня в свою компанию?
  -Пока беру. Но предупреждаю, если пойму, что ведете нечестную игру, просто пристрелю вас.
  Штиль расплылся в широкой улыбке.
  -Спасибо! Не пожалеете. Мы вставим Дзержинскому спичку с большой серной головкой.
  Когда Штиль ушел, Верховцев с Визнером закурили папиросы.
  -С вами, агентами ВЧК, с ума не соскучишься, - сказал капитан, выпуская крутящееся дымное колечко в прокопченный потолок. - Не знаешь чего от вас ждать. Можно доверять этому Штилю?
  -Думаю, да, - ответил Визирь, тоже пытаясь выпустить колечко, но у него не получилось. - Многие разочаровались в большевиках. Находясь заграницей, отчетливо понимаешь насколько все ужасно теперь в России. Вероятно, это прочувствовал Марк. Раньше мы с ним не сталкивались, но судя по хватке, он не промах.
  -Вы тоже не промах, Аркадий Николаевич. Сдается мне, что это не первое ваше задание от Дзержинского.
  Профессор ничего не ответил, через некоторое время сказал:
  -Мне до уровня профессионала еще далеко. И вы, и Штиль сразу обратили внимание на мои ошибки при инсценировке суицида. Недопустимые промахи.
  -Впредь вам нужно быть внимательнее и собраннее, - Капитан достал из столика чистый лист бумаги с эмблемой отеля, протянул профессору. Записывайте текст телеграммы Макарову.
  -Я запомню, - Визнер положил на столик лист. - У меня уникальная память.
  Депеша в Петроград была такой: сообщение в шведских газетах о гибели Верховцева - утка, состряпанная им самим, чтобы от него отстали агенты ВЧК. Штиль и Коваль неотступно следуют за Верховцевым, который на днях отплывает в Данию. Деньги для продолжения операции следует прислать в Центральный банк Копенгагена: 50 тысяч датских крон или 100 тысяч голландских гульденов.
  - И все же мне непонятно для чего Штилю и Ковалю следовать за мной? Почему бы им не прикончить меня в Стокгольме?
  -Чтобы получить с помощью вас, а вы знакомы с полковником Николаи, необходимые сведения по операции "Feuer Zug". Дзержинский не в курсе всего того, что было на самом деле. А Феликс Эдмундович теперь ведет свою игру. Скоро большевистские вожди начнут пожирать друг друга- это последствия любой революции - и ему нужен компромат на них, чтобы обезопасить себя. В первую очередь, конечно, компромат на Ленина. Он должен быть вот где у него.
  Профессор продемонстрировал сжатый кулак.
  -Вы, господин капитан, получите от полковника Николаи компрометирующие большевиков документы, Штиль и Коваль, вас ликвидируют и заберут их.
  -Вероятно, эта роль отводилась вам, Аркадий Николаевич.
  Визирь лишь развел руками.
  Через час с небольшим вернулся Штиль. В руках держал пухлый портфель из свиной кожи светлой выделки. Положил его у ног покуривающего Верховцева.
  -Ровно 100 тысяч шведских крон, - отрапортовал Марк.
  -Что ж, Штиль, ваш вклад в общее дело засчитан. Вы, приняты в коллектив. Условно.
  -Почему же условно? - удивился Штиль. Его голос окреп, он ощущал себя теперь уверенно.
  -Потому что перевертышам нет полного доверия. - Верховцев взглянул на философа. Тот не поднял на него глаз. - Ладно. Нужно озадачить Шефтеля еще и разрешением на въезд в Данию для вас, Марк.
  -Уже.
  -Что уже?
  -Михаил Исаакович проинформирован по поводу моей персоны. Я ему телефонировал из банка, где Мыльников держит свою кубышку.
  -С вами страшно иметь дело, Штиль. Хорошо, закажите что-нибудь поесть и выпить в номер.
  Не успел капитан это произнести, как в дверь постучали, а потом мальчик в белоснежном костюме и смешной, словно цирковой шляпке, вкатил большую телегу с кастрюльками, тарелками, бутылками, фужерами, покрытыми холщовой салфеткой.
  -Не беспокойтесь, господа. Это из приличного соседнего ресторанчика, - пояснил Штиль, - а не из отельного вонючего буфета.
  После третьей рюмки шведской водки, закусив гравлаксом с семгой, Штиль не сдержался, рыгнул, пробормотал извинения, откинулся на драную спинку кресла:
  -Вообще, мне кажется дурацкой затея белой контрразведки с Ляйтером, как предложил величать нашего объекта Шефтель.
  Верховцев хотел что-то сказать, но передумал, решив послушать Марка. Тот оценил молчание, как возможность говорить, продолжил:
  - Со дня на день большевики подпишут с Германией мир, немцы войдут в Украину. Вальтер... простите, Ляйтер не исключено, сразу же переберется в Киев. То, что немцы или австро-венгры займут его, нет никаких сомнений, им поможет националист Петлюра, мечтающий скинуть ненавистного ему гетмана Скоропадского. Не немцы и не большевики главная опасность для Добровольческой армии Алексеева - Корнилова, а хохлы. Ударят, откуда не ждали и всему Белому делу конец. Помяните мое слово.
  -А можно ближе к делу? - попросил Визнер, тщательно соскребая с тарелки остатки кропкакора - свинины с картофельными биточками.
  -Отчего же, - возразил Верховцев. - Очень интересно послушать осведомленного человека.
  -Я действительно отвлекся, - согласился Штиль. - Так вот. Мне совершенно непонятно, как вас Александр Данилович, контрразведка Алексеева направила туда, незнамо куда искать того, незнамо где.
  -Да, но вы сознательно переиначили пословицу - не знамо, где - верно, но ведь знамо кого. - Верховцев поковырял вилкой свою рыбу, но так к ней не притронулся, не было аппетита. - Ладно, пусть будет Ляйтер, только он может дать нам те сведения о Ленине и большевиках, которые нас интересуют. Он же в курсе какие транзакции проводил МИД на фирмы Парвуса.
  -Так надо потрясти самого Парвуса.
  -У него...как бы это сказать, подмоченная репутация, ему никто не поверит.
  - Вы что, собираетесь голос начальника контрразведки Германии на пластинку записать?
  -Хорошая идея с пластинкой, - улыбнулся Александр.
  -Хоть три пластинки и тысячи его письменных свидетельств, - сказал Штиль, окончательно вообразив себя полноценным членом компании. - Красные скажут, что это подделка.
  -Занятно слышать от агента ВЧК о "красных" в пренебрежительном тоне.
  -Я открестился от большевиков, теперь ваш искренний соратник и помощник.
  -Ладно, проехали. У вас конкретные предложения или так, застольные мысли?
  -Предлагаю надежный вариант - доставить Ляйтера в Россию, в штаб Добровольческой армии. Живым, разумеется. То есть, выкрасть. Тем более, что немцы скоро войдут в Киев. Николаи, как я говорил, наверняка приедет туда. Нет необходимости проникать в Германию.
  - Ну, Германия не пустой вариант, - возразил Визнер. Шефтель верно заметил, Ляйтер может наведываться в свое гнездо в Брауншвейге. Выкрадывание полковника Николаи - нереальное предложение, если не сказать дурацкое. Как ты себе это представляешь, Штиль? Мешок на голову, кляп в рот, завернуть в ковер и на паровоз? Так он тебе и дастся. У него, поди, охраны целый полк. А вот вежливо и убедительно с ним поговорить в Брауншвейге, другое дело. Может пойти нам на встречу. Теперь дискредитация Ленина и его банды не менее выгодна Германии, чем белым. В Германии, насколько знаю, марксисты проявляют большую активность, не исключено устроят красный переворот, и дискредитируя Ленина, как шпиона и врага своей родины, контрразведка кайзера дискредитирует своих марксистов, мол такие же предатели и негодяи.
  -Именно на это и расчет штаба Алексеева, - подтвердил Верховцев. - Об этом говорил штабс-капитан Клейст, подбивший меня на эту авантюру в ростовском кабаке "Шмат".
  -Клейст? - Штиль вскинул на капитана полупрозрачные, как рыбный студень, глаза. Павел Павлович?
  -Вы его знаете? - удивился капитан, хотя давно уже привык к неожиданным поворотам в круговерти "горячих" событий.
  -Рука об руку, так сказать, несколько лет в Уголовно-сыскной части при управлении полиции Москвы служили, - сказал Марк с мечтательной улыбкой, явно тепло вспоминая прошлое. - Сначала в Летучем отряде - дежурили на вокзалах, ресторанах, театрах рынках. Потом в Столе розыска бандитов ловили. Клейст высокий профессионал и хороший товарищ. Несколько раз спасал меня от бандитских руль... Эх, было времечко. Его на повышение в Питер, в Главное управление отправили, а я в Самаре оказался. Понизили. При задержании банды на малине много урок пострелял. Надзорный инспектор выдал заключение - превышение служебных полномочий, мол, перестарался. Вот меня и сослали в Самару-городок, в Ломбардный отряд, барахло похищенное искать. Но это неважно. Значит, Клейст теперь контрразведкой добровольцев командует.
  -Вроде как заместитель начальника, но я не уточнял. Добровольцы в поход, под командованием Корнилова и Деникина на Екатеринодар отправились.
  -Слышал, главное, чтобы зубы при первом выходе не обломали, - ухмыльнулся Штиль. - Хотя там генералы опытные, герои войны. Я ведь родом из Саратовской губернии. Мой отец дружил с отцом генерала Деникина. Тот ведь из крепостных крестьян. Был рекрутом, дослужился до майора. Я и сам с Антошкой иногда в лапту играл, но его отправили, кажется, во Вроцлав, в реальное училище и наше приятельство закончилось. Его мама, Елизавета Федоровна, нас мальчишек, часто пирожками с капустой угощала. Она, полячка, плохо говорила по-русски. Доброй души женщина. Но возвращаясь к Клейсту. Узнаю руку Павла, вернее, его авантюрный дух. Наверняка, его идея - отправить кого-то в Германию. Странно, что сам не поехал. Но почему он вас, Александр Данилович, выбрал?
  Пришлось Верховцеву рассказать новому соратнику в подробностях о его ранении во Франции, лечении в Швейцарии и предложении Шефтеля вернуться на родину на "Огненном поезде" вместе с Лениным и прочими левыми революционерами.
  Часть "истории" капитана была известна Штилю, из чего Александр сделал вывод, что "крот" глубоко сидит в штабе Алексеева, раз ВЧК известны детали его биографии. Закончив рассказ, Верховцев в лоб задал Марку вопрос:
  -Вы знаете имя "крота" в контрразведке или ставке добровольцев?
  -Скорее всего, сидит в контрразведке, - ответил Штиль. В такие дела штабных не посвящают, разве что самое высокое начальство. Добровольцами командуют опытные боевые генералы, они просто так рта не открывают, а уж секреты... Да вы и сами знаете. Нет, имя "крота" мне не известно. Выясним. Для нас нет ничего невозможного.
  -Так же как и доставка живого Ляйтера в Россию?
  -Напрасно Визнер забраковал мою идею. Согласен, полковника Николаи лучше подловить в его родовом гнезде, в Брауншвейге. Вряд ли его дом охраняет полк солдат. Я узнавал, под Брауншвейгом есть небольшой аэродром с новыми аппаратами.
  - Предлагаете вывезти Вальтера аэропланом?
  Марк кивнул:
  - От Брауншвейга до французского Тьонвиля около 420 верст. Там есть аэродром. Если прихватить пару канистр керосина, на Фоккере или Альбатросе долетим за пару часов. На востоке Франции, в районе Тьонвиля теперь тихо, хотя немцы еще оккупируют находящийся поблизости Люксембург. Я прошел курс авиатора в 1916 году. Начальство посчитало, что наш брат сыскарь должен уметь все: и летать, и под водой плавать. Правда, вот под воду не опускался, не успел. А на аэроплане пару раз летал, не один, конечно.
  Водка быстро закончилась, пришлось отельного мальчика послать в ресторан.
  
  8 марта, 1917, РСФСР, Петроград, ВЧК
  
  -Яков Христофорович, прикройте, пожалуйста, форточку, сквозит.
  К окну скорым шагом подошел помощник, а фактически заместитель председателя ВЧК Петерс, втянул ноздрями свежий мартовский воздух, плотно закрыл на шпингалет форточку. Он понимал, что Дзержинского раздражает не сквозняк, а очередной митинг левых эсеров на Гороховой со стороны Адмиралтейства. Ему и самому надоело несколько дней к ряду, с 3-го числа как только в Брест-Литовске подписали мирный договор с немцами, слышать обидные выкрики в адрес Ленина и большевиков о их продажности, "предательстве интересов родины и народа". "Большевики могут торжествовать, - доносилось с улицы даже сквозь закрытые тяжелые окна. - Немецкие деньги взяты ими недаром. Но история не простит большевикам этого похабного мира. Они будут прокляты в веках за отторжение огромных русских территорий, отлучение от России миллионов своих граждан!"
  -А ведь в Октябре левые эсеры были нашими союзниками, - покачал головой Петерс, кивнув на силуэты митингующих за толстыми мутными стеклами кабинета. - О немецких деньгах заговорили. А ведь эсеры сами благодаря кайзеру в прошлом году вместе с другими революционерами вернулись из эмиграции в Россию. Фрейфельд, Лункевич, Гавронский... а теперь ишь, раскричались.
  Феликс Эдмундович на это ничего не сказал. Он наклонился над столом, с разложенными на нем газетами, стал читать подслеповатыми глазами статьи оппозиции о "похабном мире" и VII экстренном съезде РСДРП, открывшемся пару дней назад. Съезд утвердил, подписанный 3-го марта Советской властью "тягчайший, унизительнейший мирный договор с Германией". 12 делегатов взыскались против ратификации договора, 4 воздержались, но это не повлияло на позицию "ленинцев".
  Сам Дзержинский в съезде участия не принимал, сказался нездоровым - все знали о его проблемах с легкими, да и не настаивали. Знали и то, что он категорически против этого "мирного" договора, так же как Троцкий, Бухарин, Урицкий, Ломов. Однажды Феликс Эдмундович прилюдно бросил в сердцах Ленину: " ЦК тем самым, сошла с рельс пролетарской революции. Он повторил слова Бухарина. Поэтому в ЦК "болезнь" Дзержинского только приветствовали - раскол в партии и без того произошел немалый, мог стать еще глубже, вмешайся в конфликт ВЧК. С каждым днем получавшее все больше полномочий. Кроме того, многие понимали моральное состояние поляка Феликса Эдмундовича, когда по договору с кайзером Польша, наряду с Украиной, Эстляндией, Курляндией, Лифляндией, получала полную независимость и больше не имела отношения к России. Он оказывался иностранцем на столь высоком посту. Чувствуя опасения Дзержинского, его успокаивал латыш Петерс, который смехом говорил, что мы "сделаем из ВЧК новую польско-латышскую Речь Посполитая". Смех смехом, а Чрезвычайная комиссия на Гороховой из 120 сотрудников, уже на треть состояла из латышей и поляков.
  Петерс поправил на стене лозунг "Социалистическое отечество в опасности!", который начертил собственной рукой, как только немцы в середине февраля, вопреки перемирию, 47 дивизиями перешли в наступление по всему фронту - от Прибалтики до Карпат. "Мы не сдадим им Петрограда", - воинственно говорил Петерс своему шефу, тщательно выводя красной тушью буквы лозунга, озвученного на днях Лениным. "Не нужно было этому идиоту Луначарскому сочинять дурацкое обращение к немецким солдатам с призывом "бить императора, брататься с советскими войсками и передавать это в эфир, - ответил Дзержинский. - Естественно, Вильгельм возмутился. А раз мы, большевики, разрушили фронт, почему бы и не перейти в наступление?"
  Петерс тогда внимательно посмотрел на Феликса Эдмундовича, потом осторожно сказал:
  -Думаю, к этому обращению приложил руку Ленин. Теперь они сочиняют эти лозунги, а мы вынуждены их рисовать на плакатах.
  Петерс с замиранием сердца ждал реакции Феликса Эдмундовича - как он отреагирует на выпад в адрес вождя - и она через минуту последовала:
  -Я уверен, что идея обращения принадлежит именно Ленину. Он вообще, делает в последнее время много грубых ошибок. Ну что ж, мы не можем закрывать на это глаза. А главное, должны быть готовы ко всему.
  
  В конце февраля, на совещании руководителей отделов ВЧК, Дзержинскому доложили об операции контрразведки белых, по поиску компромата на Ленина и других большевиков, которые воспользовались услугой кайзера весной 1917 и вернулись в Россию в немецком "опломбированном посольском" вагоне.
  Секретное совещание продолжилось в кабинете Дзержинского уже поздно вечером, в тесном кругу приближенных. В нем участвовали пять человек: кроме Петерса, были приглашены секретарь отдела по борьбе со спекуляцией Мороз, второй помощник председателя ВЧК Реденс, его секретарь, ранее возглавлявший бюро комиссаров Временного революционного комитета, Ян Судрабс - Лацис.
  Петерс рассказал то, что не было озвучено на общем собрании: агент Махаон в Ставке Добровольческой армии в Таганроге, сообщил точные приметы капитана Александра Верховцева, которому и поручили раздобыть компромат на Ленина и большевиков в Германии. Он должен получить его от начальника военной разведки рейха полковника Вальтера Николаи. Выбор пал на Верховцева потому, что он возвращался в Россию тем же поездом, что и Ленин по протекции некого кадета Шефтеля, заседавшего в последней царской Госдуме. Верховцев знаком с Вальтером Николаи, потому что тот сопровождал поезд до шведского порта. Генеральный штаб рейха назвал операцию по переброске Ленина и еще 120 представителей разных "экстремистских" по выражению генерала Людендорфа партий, через воюющую Германию "Огненный поезд". Каким образом собирается действовать Верховцев, воевавший во Французском легионе, агенту Махаону выяснить не удалось. Он опасный и отчаянный тип, перебил целый охранный взвод латышей под Петроградом.
  О том, что латышей перебили местные мужики - бывшие солдаты, вернувшиеся с фронта, Махаону было неизвестно.
  Дзержинский не стал интересоваться настоящей фамилией Махаона. Он не раз сталкивался с Охранкой и знал, что имена "стукачей" и "подсадных" всегда держатся в строгом секрете. Они известны лишь непосредственному руководителю "мероприятия".
  Следователь ВЧК Мартын Лацис привел в кабинет Улдиса Эйхманса, командира латышских стрелков, который рассказал подробно как было дело.
  -У Верховцева был м-мандат, п-подписанный председателем Петроградского Совета товарищем Зиновьевым, - сказал Эйхманс. Латыш был всклочен и возбужден, словно за ним гнались по пятам собаки.
  -Вы проявили преступную недальновидность, как командир. - Петерс взглянул на Улдиса чугунным взглядом, который перенял у шефа. - Вы заслуживаете серьезного наказания.
  -Эт-то моряки кронштадтские б-бузу в поезде устроили, потом они и крестьяне моих людей поубивали.
  -Станислав Францевич, - обратился Дзержинский к Реденсу. - Отправьте, будьте так любезны, в Кронштадт людей с Эйхмансом. Пусть с помощью него установят причастных. Бухарин укоряет меня, что я мало расстреливаю, вот сделаю ему приятное.
  -С моряками опасно связываться, - осторожно заметил Мороз. - Могут смуту или даже мятеж устроить.
  -Рано или поздно морячки все равно мятеж устроят. - Дзержинский встал во весь свой исполинский рост, потряс бородкой клинышком. - Нам нужен порядок, им анархия. У нас разные пути. Чем раньше они поднимут мятеж, тем лучше, одним махом с ними и разделаемся. Но, согласен, пока не стоит наобум тревожить кронштадтский муравейник. Придумайте морячкам какое-нибудь непростое задание, а там втихую с ними и разберемся.
  -Очень разумно, товарищ Дзержинский. - Лацис часто закивал, выказывая горячую поддержку начальнику. Тот немного подумав, сказал:
  -Эйхманса, конечно, следовало бы расстрелять, но ради торжества революционного закона...
  -С-спасибо, Ф-Феликс Эд..., - латыш от страха никак не мог выговорить отчество главного чекиста. Дзержинский махнул рукой, мол, уберите его отсюда, пока не передумал.
  Когда незадачливого командира латышских стрелков увели, Дзержинский поинтересовался, какими опытными агентами, знающими языки, ВЧК располагает, и кого можно было бы подключить к операции "Огненный поезд".
  -Пусть и у нас операция так называется, - сказал Дзержинский,- чтобы не было путаницы.
  -Ликвидировать Верховцева не составит труда, - начал Петерс. - Но нам этого не надо. Он сейчас ожидает поезда в Лахти, который будет завтра. Там мы к нему и пристегнем нашего человека. Нас, главным образом, интересует каким образом он выйдет на контакт с полковником Вальтером Николаи. Возможно, их связывает нечто большее, нежели совместная поездка на поезде. Думаю, иначе контрразведка белых не сделала бы на него ставку. Как вы считаете, товарищ Лацис?
  -Я с вами согласен, Яков Христофорович,- ответил Мартын Иванович, - не исключено Верховцев и Николаи были знакомы еще до поездки через Германию. Агентов у нас пока немного. Из левых эсеров интересен некто Маркелов, но я его отбрасываю. Пьет, нюхает кокаин. Могу порекомендовать двух бывших филеров Охранного отделения - Ковалева и Смирнитского. Псевдонимы - Коваль и Штиль. Оба преданы делу партии, высокие профессиональны. Способны на неожиданные, авантюрные, но точные поступки и комбинации.
  -Мы, в целом, обдумали план операции, - заговорил Мороз, заискивающе глядя в глаза к Дзержинскому. - Эти двое будут страховать нашего агента, который войдет в доверие к Верховцеву. Предлагаю некого профессора философии Питерского университета Визнера. Он в свое время был завербован Охранным отделением для слежки за вольнодумными сотрудниками университета. Оперативный псевдоним - Визирь. Десятки предотвращенных с его помощью запрещенных студенческих сходок, тайных мероприятий, даже терактов против высших чинов полиции. Имел императорские награды. Твердых политических принципов не имеет. Работал за деньги, крайне жаден до них. Как только образовалось ВЧК, сам пришел к нам, предложил свои услуги. Неприятный, но тоже очень профессиональный агент, изворотлив как змий, знает множество языков, даже древнюю латынь.
  -Хорошо, - согласно кивнул Дзержинский. - Пусть будет Визирь. Вопрос в том, захочет ли Верховцев взять его к себе в компаньоны.
  -Захочет, - без сомнения ответил Мороз. - Визирь признается Верховцеву, что он агент ВЧК, мол, разочаровался в большевиках, хочет начать жизнь с белого листа. Но сначала покончит жизнь самоубийством. Якобы покончит.
  -Каким образом покончит? - удивился председатель.
  - Инсценировка самоубийства на пароме Турку - Стокгольм будет лучшим вариантом. Просто якобы прыгнет за борт и исчезнет. Сам подкупит кого-нибудь из членов экипажа парома и отсидится в его каюте. Потом вдруг воскреснет, объяснит Верховцеву, что поступил так вынуждено, чтобы отделаться от наблюдающих за ним сотрудников ВЧК.
  -А эти двое, ну Коваль и Штиль тоже попросятся к Верховцеву в команду?
  -Не сразу и не оба. Одним придется пожертвовать для достоверности. Думаю, оставим Штиля, он более хитрый и умный. Но посмотрим по обстоятельствам. Для доверия у Верховцева он вытрясет деньги у некого Тихона Мыльникова, русского эмигранта, проживающего в Стокгольме. Мыльников тоже бывший филер, унтер-офицер. Сбежал сразу после Февраля с нахапанными деньгами. Обвел вокруг пальца солидного уголовника по кличке Люцифер - обещал ему устроить побег из Крестов, взял у его подельников приличную сумму и был таков. Он у нас на крючке, здесь осталась его дочь Азалия. Мы его специально держим в Швеции, не трогаем, на всякий случай. Ситуация неопределенная, в любой момент может пригодиться со своими деньгами. Вы понимаете, товарищи?
  Мороз обвел присутствующих пронзительным взглядом. Все, разумеется, всё поняли. Советская власть еще висит на волоске, не завтра, так послезавтра, а то и сегодня, возможно, придется, не оглядываясь драпать. Такие "гвоздики" в нейтральных странах, за которые можно хотя бы на время зацепиться, ой как нужны.
  -О Мыльникове расскажет Верховцеву Шефтель, - продолжил Мороз. - А вот приведет к нему беглого унтера Штиль.
  -То есть, Штиль якобы вытрясет из Мыльникова деньги и тоже получит расположение Верховцева,- продолжил за Мороза председатель
  -Да.
  Дзержинский пожевал губами, помял бородку, прикидывая насколько реален план, излагаемый Морозом. После длительной паузы спросил:
  -Кадет Шефтель наш человек?
  -Не совсем, - ответил Петерс. - Этакий флюгер по ветру. Мы его держим тем, что в свое время он, будучи членом Госдумы, финансировал анархистов - марксистов. В архиве есть документы. А с такой черной меткой на Западе теперь иметь авторитет среди эмигрантов - антибольшевиков сложно. Тоже любит деньги, но Верховцева не предаст. Испытывает к нему дружеские чувства. К тому же убежденный конституционный демократ, считает мораль, по крайней мере на словах, выше государственных законов. У белых на Шефтеля свой крючок.
  -Ну что ж, - заключил Дзержинский. - Нужно провести операцию так аккуратно, чтобы, как говорится, и волки были сыты, и... Словом, нам очень важно в ближайшее время иметь подробнейшую информацию о подготовке и финансировании поездки Ленина в "Огненном поезде" через Германию, какой бы она ни была. Особенно это важно теперь, когда германцы наступают по всему фронту. Мы не против Ленина. Но ситуация в ЦК сложная, мы должны иметь максимальное количество козырей на руках, даже против собственных товарищей. Вы же понимаете о чём я? Никто, повторяю, никто, кроме нас с вами и нескольких агентов не должны знать об этой операции. Мы рискуем жизнями. Если Ленин что-то пронюхает, объявит нас предателями и контрреволюционерами. Со всеми вытекающими последствиями. И стены ВЧК нам не помогут. Бухарин уже предлагал нас разогнать, мало, мол, репрессий против врагов революции проводим. Словом, дай им только повод. Но подчеркиваю еще раз - мы не против Советской власти, мы самые честные, самые убежденные, самые чистые марксисты-большевики. У чекиста вообще должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки.
  -Великолепно сказано! - Петерс несколько раз хлопнул в ладоши. Его поддержал Реденс.
  Остальные сидели молча с красными лицами, видимо, обдумывая очередное предупреждение Дзержинского. Во что вляпались? Хоть начальник и говорит, что это не заговор против Ленина, по сути, так оно и есть. Однако обратной дороги уже нет.
  Утром Петерс посоветовал Дзержинскому заручиться поддержкой Троцкого, но Феликс Эдмундович отверг это предложение - "Бронштейн не предсказуем, пытается усидеть на двух стульях, как с договором с немцами - ни мира, ни войны. Ни рыба, ни мясо, в любой момент, если увидит выгоду, сдаст", - ответил он.
  
  Теперь, 8 марта, через четыре дня после подписания мира с немцами, в ВЧК ждали свежую информацию от агентов Визиря и Штиля. Однако к удивлению Дзержинского, около 4 часов дня, Петерс ввел к нему в кабинет агента Коваля.
  -Как, вы живы?! - изумился председатель ВЧК.
  Бывший филер моргал глазами, жевал губами, мял в руке клетчатую заграничную кепку. Он и сам был одет во все клетчатое, словно собирался на спортивное соревнование - так обычно до войны одевались велогонщики. Дзержинский не знал, что "клетчатость" теперь модна в нейтральных странах Европы.
  -Жив, - выдавил Коваль и рассказал в подробностях о том, что происходило на пароме, в Стокгольме, как треснул его по голове Верховцев, подловив в склепе на кладбище.
  -Почему же он вас не убил?
  -Не знаю, - Коваль пожал плечами. - Видно, пожалел.
  -Вас пожалел Штиль. Не сделал то, что должен был сделать.
  -Что?
  -Не важно. Штиль вошел в доверие к капитану Верховцеву?
  -Все по плану, товарищ Дзержинский. Как мне сообщил на вокзале Штиль, он привел к нему Тихона Мыльникова, а потом принес Верховцеву деньги, которые Мыльников якобы прятал в одном из банков. Верховцев ему поверил, во всяком случае, не прогнал.
  -А Визирю он доверяет?
  -Без сомнения. Иначе бы давно пристрелил.
  -У вас всё без сомнения,- проворчал Дзержинский. - А почему тогда вы здесь?
  -Меня Штиль якобы подстерег у морга, где вроде бы должен находиться труп Верховцева, и убил. Так он ему доложил. Оставаться после этого в Стокгольме не имело смысла.
  - Это мы здесь решаем, где и насколько вам оставаться! - вспылил председатель ВЧК.
  -Не на что существовать было. Мыльников отдал 50 тысяч Верховцеву и больше с него ничего не вытрясешь, хоть зарежь. И так Визирь уж снизошел, дал на билеты до Питера.
  - Не пойму, причем здесь труп Верховцева в морге?! - вдруг дошли до Феликса Эдмундовича слова Коваля. - Вы, что его ликвидировали?
  -Нет, что вы, - с Коваля струями стекал пот, капал на его клетчатую кепку, которую он мял в руках. - Это он сам себя убил.
  -То есть?
  -Они с Шефтелем с помощью одного прикормленного журналиста, состряпали заметку в газету, что барон Будберг, то есть Верховцев, попал под авто и погиб на месте, а труп его лежит в морге больницы.
  -Хитро. Верховцев решил провести нас за нос, чтобы мы от него отстали. Мой метод, я его посоветовал Визирю. Ладно, - примирительно сказал Дзержинский. - Вы нам скоро понадобитесь. Что теперь эта дружная троица делает в Стокгольме?
  -Ожидают разрешения на въезд в Данию. А Верховцев, по словам Штиля, пьет.
  -Что делает?
  -Запил по черному. Днем и ночью не просыхает уже какой день.
  -Только этого не хватало. Спьяну разболтает чего в кабаке или драку устроит, в тюрьму попадет, сорвет всё дело.
  -Они его в кабак не отпускают. Пьет в номере. Ему после контузии под Верденом много употреблять нельзя. Это он Визирю говорил.
  -Для чего же они ему наливают?
  -Надеются, что спьяну еще чего им откроет, что пока скрывал.
  После некоторой паузы Дзержинский сказал:
  -Ну что ж, запой это, по крайней мере, естественно и понятно. Где они собираются искать Вальтера Николаи?
  -Говорили о его родовом поместье в Брауншвейге. Но теперь, возможно, немецкое военное командование находится в Брест-Литовске. Начальник контрразведки Германии может быть тоже там.
  -Где там ему находиться? После отступления русские спалили город дотла. Удивляюсь, что нашли еще место для переговоров в уцелевшем Белом дворце Брестской крепости. Швеция не собирается вступать в войну на стороне Центральных держав или Антанты? Что пишут в их газетах?
  Штиль пожал плечами:
  -В Стокгольме тихо. Газеты вообще о войне не пишут, только о местных происшествиях.
  Агент Коваль положил на стол председателя шведский таблоид. В нем на первой странице сообщалось о гибели под колесами авто русского барона Будберга. Под подкладкой его пальто был обнаружен мандат, подписанный председателем Петросовета Зиновьевым.
  -Откуда у Верховцева этот мандат? - обратился председатель к Петерсу.
  Тот ответил не раздумывая:
  -Вероятно, в Петроградском Совете завелась белая крыса.
  
  8 марта 1918, Стокгольм, отель "Волна"
  
  "Требую завтрака как на Самаро-Уфимской железной дороге в день ее открытия: суп с кореньями и пирожками с грибами, стерлядь по-русски с лимоном, филе говяжье соус-мадеру, жаркое из перепелок, мороженое крем-брюле! Фрукты, фрукты не забудьте и чай с кофе! Поняли, гады?! И поживее!"
  -Совсем у капитана голова поехала, - вздохнул Штиль. - Надо что-то делать, скоро Шефтель бумаги принесет, а он в пьяном бреду. Куда он такой? Ужас. Дело провалим, с меня шкуру спустят.
  -Слишком много на себя берешь, Штиль, - отозвался Визнер. - Я командую операцией. С меня и спросят.
  -Ты, Визирь, не зарывайся. Тебе тут не кафедра в твоем вонючем университете, чтобы щеки раздувать. Феликс Эдмундович перед отъездом мне сказал, чтобы я глаз с тебя не спускал и если что не так...
  - А что не так? Всё как по нотам сыграли. Этот олух Верховцев даже ухом не повел, всё скушал, что предложили.
  -Тихо. Вдруг услышит.
  -Кого он услышит? Разве что чертей с рогами. Какой день не просыхает, вон бред уже начался. А что, может плюнуть на всё, денег у нас достаточно, уедем куда подальше, где нет войны, и заживем спокойно.
  -Ты что, Визирь, с ума сошел, пролетарскую революцию хочешь предать?
  -Какую революцию? Думаешь, зачем нас Дзержинский за Верховцевым послал, а не сразу его угрохал? Железному Феликсу нужен компрометирующий материал на Ленина. Они теперь как пауки в банке друг друга жрать будут.
  -Я тебя еще раз предупреждаю, Визирь, ты не туда лыжи навострил.
  -Не торопись, подумай. Верховцеву по башке бутылкой дадим, да с лестницы скинем. Скажем, спьяну на ступеньках оступился. А то и говорить никому ничего будем. Залив рядом. Вынесем труп ночью и концы в воду.
  -А Шефтель?
  -Нужен капитан ему. И спрашивать о нем не будет. Шефтель сюда не сунется, наверняка курьер от него бумаги принесет. Осторожный. И жадный. Сам семгу жрал, а мне кильку подсунул. А полезет, рядом с Верховцевым рыб кормить будет.
  -Кровожаден ты, Визирь.
  -Не кровожаден, объективен. Ладно, подумай пока.
  "Ботвинью с осетриной и балыком, спаржу с горошком, московик ананасный!"- продолжал требовать капитан Верховцев, пьяно свесившись головой с дивана за ширмой.
  Быстро темнело. В третьеразрядном "матросском" отеле электричества не было. Штиль подкрутил перед еще светло-синим окном фитиль в керосиновом фонаре с плетеной ручкой, чиркнул фосфорной спичкой. Облезлый номер осветил желтый, моргающий свет. На стене Штиль увидел не две тени - от него и Визиря, а три.
  Резко обернулся. Перед ним с кольтом в одной руке и браунингом в другой, стоял ухмыляющийся, совершенно трезвый на вид капитан Верховцев.
  -Привет, друзья, - злым шепотом произнес капитан. - Несмотря на звонкие прозвища - Штиль, Визирь, вы просто дилетанты. Я давно раскусил вас, Визнер, только ждал, когда вы сами раскроетесь. Вы, кажется, хотели меня на дно морское опустить? Предоставлю вам возможность самому для начала проверить местные глубины.
  Верховцев взвел курок кольта, перевел дуло на лоб профессора. Думал, сейчас Визирь бухнется ему в ноги и начнет просить о пощаде. Но философ не изменился в лице, у него не дернулся ни один мускул.
  -Успокойтесь, капитан. Это я проверял Штиля, - сказал он спокойно. - Если бы он клюнул на мое предложение уехать с деньгами в дальние страны, я сам бы выпустил ему в голову всю обойму.
  Визирь медленно вытянул из-под газеты на столе карманный итальянский Галези, 6,35- аналог Браунинга, поднял руки вверх, демонстрируя, что не собирается им воспользоваться. Для капитана это было неожиданно, он не замечал, чтобы у профессора-чекиста имелось еще какое-то оружие. Он качнул стволом кольта, а Визирь как ни в чём ни бывало, продолжил:
  -Если честно, моя давняя мечта и впрямь смыться с хорошими деньгами куда подальше. Надоело всё. Но профессиональный долг обязывает стиснуть зубы и...
  -Долг чекиста.
  -А-а, что ВЧК, что белая контрразведка. Вы не лучше и не хуже нас, Александр Данилович, а мы не хуже вас. Тем не менее, миссия, которую вы собираетесь выполнить, имеет огромное значение для... истории, как бы это пафосно ни звучало, поэтому я с вами. А Штиля нужно прикончить, от него никакого проку.
  -Что?! - Марк аж подскочил. - Я деньги из Мыльникова вытряс.
  -Не рассказывайте капитану сказки, - скривился философ, - так ведь и было задумано в ВЧК, чтобы вы тоже вошли в доверие к капитану. Видите, господин, Верховцев, я с вами на полную чистоту. Штиль для нас обуза, корми его, пои, а он даже немецкого не знает. К тому же я думаю, Дзержинский поставил ему и "тихую" задачу.
  -Это что еще за "тихая задача"? - удивился Верховцев.
  - Тихо прикончить нас с вами, капитан, после того как мы получим нужные сведения от полковника Николаи. Зачем Дзержинскому лишние свидетели ленинского предательства? Нет, он должен только лично обладать ими. Не исключаю, получив компромат, он расправится и со своими соратниками, которые в курсе этой операции. Ну, а Штиля просто скормит крысам в тюремном подвале на Гороховой.
  То, что произошло в следующую секунду, Александра повергло в изумление.
  Штиль схватил со стола недопитый стакан с вином, выплеснул его в лицо Визирю. Тот подскочил, схватился за глаза, видно, ненароком нажал на спусковой крючок пистолета. Выстрел прозвучал как хлопок, но он потерялся в топоте ног и женском визге в соседнем номере - видно моряки по случаю возвращения на берег, устроили пляски с девицами. Марк бросился на профессора и они, сцепившись, повалились на пол. Пистолет отлетел в сторону Верховцева и он с облегчением в сердце его поднял - только трупов в номере не хватало.
  Агенты ВЧК, визжа и кусаясь, клубком откатились сначала в угол у облезлого комода, где стояло железное мусорное ведро. Оно упало, в него головой попал Визирь. Затем драчуны откатились к входной двери, в которую постучали.
  Капитан не успел спрятать оружие, как в номер вошли двое мужчин. Один из них был Михаил Исаакович Шефтель. Другой - с выпученными еврейскими глазами и обвисшими пышными усами, напоминал моржа. В руках он держал черную кожаную папку. "Морж" стряхнул с белого каракулевого воротника капли растаявшего дождя, снял высокий котелок, обнажив обширную, блестящую лысину. Взглянул на копошащихся в углу агентов, повел шеей, будто ему жал воротник белоснежной рубашки с коричневой бабочкой.
  -Кажется, мы не вовремя, - сказал он. - Но поверьте, мой визит вам будет очень полезен.
  Капитан почему-то сразу понял кто это - несомненно, социал-демократ Парвус, он же Гельфанд. Заявился, хотя Шефтель и не собирался его ему представлять. Видно, что-то изменилось. И он не ошибся.
  -Александр Львович Парвус, - представился лысый, - публицист.
  Штиль с Визирем перестали копошиться, отползли в сторону и за ширмой, наконец, поднялись на ноги.
  - Семейные разборки, не поделили конфеты, - с иронией объяснил капитан потасовку, кивнув на ширму. - Прошу вас, господа.
  Агенты, как ни в чем не бывало, вышли из-за перегородки, учтиво поклонились.
  Штиль отодвинул на край стола грязную посуду, которую тут же ловко собрал и унес профессор. Марк протер столик полотенцем, поставил бутылку английского портвейна, бокалы. Уселся у балкона на подоконник. К нему присоединился Визирь. Оба боясь произнести хоть слово.
  Парвус достал сигару, уселся в промятое кресло напротив Верховцева. Шефтель поднес ему спичку, пододвинул пепельницу, устроился на скрипучем стуле рядом.
  -Вероятно, вы слышали, что я был организатором Первой русской революции, - начал Парвус. - Не скрою, тогда мои старания по свержению царской тирании частично финансировала Япония. Но ради благой цели иногда не грех снюхаться и с сатаной.
  Парвус повел носом, будто пытался определить, нет ли рядом сатаны.
  -Ради благой цели вы устроили в Петрограде Кровавое воскресенье, - вставил язвительно философ Визнер, сползая подоконника. Он знал эту историю не понаслышке, так как составлял для охранки списки студентов, участвовавших в шествии. - Имеем сведения.
  Парвус сощурил круглые как монеты глаза:
  -Я бы не хотел, чтобы наша встреча начиналась с взаимных обвинений и колкостей. - Парвус на Визиря даже не взглянул, говорил капитану: - Гришке Гапону было строго настрого велено сделать наставление рабочим, чтобы они не брали с собой на шествие оружие. Никакого экстремизма, только мирное движение к Зимнему дворцу с вручением петиции царю. Стрелять первыми из наганов начали рабочие-провокаторы, агенты охранки, а солдаты открыли ответный огонь.
  Визирь хмыкнул, вернулся на подоконник.
  -Это кто? - Парвус кивнул на Визнера.
  -Агент ВЧК, решивший переметнутся на мою сторону, - незатейливо ответил Верховцев.
  -Однако, у вас семейка. Другой ваш приятель, вероятно, агент британского Разведуправления.
  -Нет, тоже чекист.
  -Понятно. Продолжим? Так вот. Я, по большому счету, отец двух русских революций. Без меня, без моей финансовой... э... поддержки у большевиков ничего бы не вышло. Сразу после Октябрьского переворота я приехал из Копенгагена в Стокгольм и предложил от имени ЦК немецкой социал-демократии сотрудничество заграничному представительству большевиков. Сказал, что если немцы откажутся от заключения мира с Советской Россией, я организую в Германии всеобщую забастовку. Поверьте, мне не составило бы это труда. Просил я одного - в случае заключения мира, разрешить мне приехать в Петроград и если не возглавить, то хотя бы войти в руководство Петросовета. И что вы думаете? Ленин с Троцким мне отказали. Троцкий, которому я оплачивал его паршивую желтую пацифистскую газетенку "Наше слово", где он беспардонно клеветал на меня. Но я терпел ради общей великой цели. Ленин обзывает меня агентом германского Генштаба, когда сам...
  - Вы что же, уважаемый Александр Львович, - перебил социал-демократа Верховцев, - жаловаться ко мне пришли?
  Парвус умоляюще сложил руки:
  -Что вы! Я бы и не пришел вовсе, если бы не рекомендация уважаемого Михаила Исааковича. Он очень высокого о вас мнения, господин капитан.
  -Спасибо. Так что вас привело ко мне? Если можно, по существу. У нас еще много семейных дел.
  -Конечно. Вы знаете кто такой Яков Ганецкий, урожденный Фюрстенберг? Верно, заместитель наркома финансов, управляющий банком Совроссии. После начала войны я назначил его исполняющим обязанности директора, созданной мною экспортно-импортной фирмы "Фабиан Клингслянд". Совладельцем фирмы был брат Якова - Генрих. Тот еще типчик. А представителем нашей фирмы в Петрограде была двоюродная сестра братьев Евгения Суменсон. Не слышали?
  Не дождавшись ответа, Парвус продолжил:
  -Потом я открыл в Копенгагене Торговую и Экспортную компанию, которая занималась поставками в Россию остро необходимых товаров из Дании. Говорят, я наживался на спекуляции. Чушь, не верьте. Мною двигали исключительно благие намерения. Теперь Ганецкого я назначил уже директором компании. Скажу сразу - прибыль была баснословная и львиную часть денег я отправлял на содержании революционных организаций в России. Через Евгению Суменсон. Так вот... Да... Нужно сразу оговориться, что Яков Ганецкий - близкий друг Ленина. Они подружились в 1914 году, когда Ленина и Зиновьева арестовала австрийская полиция, заподозрившая их в шпионаже, как подданных России. Тогда Яков их вызволил из тюрьмы, уверив австрийского премьера Штюргка в том, что они лютые враги царского режима. Их не только освободили, но и позволили издавать в Вене журнал "Социал-демократ", который распространял идеи необходимости поражения России в войне. Так вот, издание оплачивалось... Правильно, моей фирмой "Фабиан Клингслянд". Однако, не только красноречие Якова способствовало освобождению Ленина и Зиновьева из австрийской тюрьмы. Мои деньги. Через помощника Штюргка - гомосексуалиста и кокаиниста Томаса Горка, удалось дать взятку премьеру. Но вожди большевиков теперь об этом не вспоминают. Это только, так сказать прелюдия...
  Парвус достал очередную сигару, хотя прежняя не догорев, так и потухла в его больших, жилистых, какие бывают у рабочих-молотобойцев, руках. Он ослабил бабочку, поелозил в кресле, словно проверяя, развалится оно под ним или все же выдержит его массивное тело. В последнее время Александр Львович сильно располнел. Как он считал, от нервов. Да и почки пошаливали, под глазами появились желтые мешки. Врачи советовали ехать ему на источники, но он все откладывал, пытаясь вернуть прежнее влияние в российской социал-демократии. После некоторой паузы, он по его словам, перешел к главному.
  Как рассказал Парвус, если бы не поддержка немецкого посланника в Дании Ульриха фон Брокдорф-Ранцау, переброска в Россию Ленина и других революционеров - экстремистов, как называл их Людендорф, весной 1917 года не состоялась бы. С Парвусом, после провала его первого плана организации революции в России, отказывались общаться и барон Мальцан, и руководитель военной пропаганды Генштаба Эрцбергер, убедившие в свое время канцлера Бетван-Гольвега в том, что "революционная" идея Парвуса - "гениальный маневр", заслуживающий внимания. Канцлер, имеющий влияние в Ставке, сделал соответствующий доклад. Он понравился кайзеру и деньги Парвусу на революцию в России были выделены. Но она случилась раньше, чем предполагалось, в феврале. Хлебные бунты, предательство Государственной думы, революционная пропаганда в войсках и как следствие почти полный развал фронта. Генералы убедили Николая отречься от престола. Парвус даже не успел развернуть нужную агитацию в войсках. Немецкий Генштаб потребовал обратно 2 миллиона марок. Но Временное правительство Керенского не собиралось выводить Россию из войны. И тогда Парвус заявил канцлеру, что теперь-то как раз настал тот момент, когда можно не только вывести Россию из войны, но и уничтожить ее как империю. Идея простая - перебросить в Россию из Европы, осевших там наиболее радикальных революционеров, поддерживающих идею Парвуса о переводе Империалистической войны в гражданскую. Этими радикалами были большевики во главе с Лениным, который эту формулировку присвоил себе.
  -Игра была тонкая, но с другой стороны блефовая, - говорил Парвус, выпуская дым в сторону, который клубился в ногах некурящего Шефтеля. - Канцлер Бетван-Гольвег, с которым мы хорошо сошлись, уполномочил посла в Берне фон Ромберга связаться с Лениным и предложить ему переезд в Россию. Тот для приличия поломался, но согласился, категорически заявив, что никаких денег от Германии принимать не будет и даже потребовал по этому поводу расписку.
  Парвус замолчал, промокнул лоб носовым платком из тонкой китайской ткани.
  - Ну а дальше? - задал вопрос, опустившийся рядом на четвереньки Визнер. Профессора неподдельно заинтересовал рассказ Парвуса.
  -Ленин не взял денег, но принял услугу, оплаченную немецким Генштабом. Деньги же пошли на счета моей фирмы в Швеции "Ниа Банкен" и в датский Ревизионсбанк.
  -Наверняка средства поступали не напрямую из Генштаба. - Капитан налил себе виски, предложил Парвусу, но тот отказался. Шефтель кивнул и получил свою порцию Баллантайнс.
  -Конечно, нет, - кивнул Александр Львович. - Деньги поступали из Министерства иностранных дел рейха на одну торговую фирму в Германии на закупку, кажется, рыбы и фруктов, потом переводились в Deutsche bank и Disconto-Gesellschaft, а уже затем в Копенгаген и Швецию. Ну а, я через представительство "Фабиан Клингслянд" в Швейцарии, в Берн. Там деньгами распоряжался Ганецкий. Он же фактически и организовал саму поездку через Германию до шведского парома, в которой принимали участие и вы, Александр Данилович. Немцы назвали эту операцию "Огненный поезд". Мол, подожжет и спалит Россию дотла.
  -Да, имел счастье ехать в том составе, - кивнул Верховцев. - То есть, Ленин немецких денег не брал и агентом их Генштаба или разведки, в том числе австрийкой, не являлся.
  -Прямых доказательств тому нет. Но вот любопытный факт: По данным моих людей в Департаменте полиции Германии, 27 декабря 1916 года Ленин заявился в немецкое посольство в Берне, а вышел оттуда только через два дня - 29 декабря. Скажите на милость, что можно было делать столько времени в посольстве?
  -В карты играть, - с усмешкой предположил профессор. Верховцев оглянулся на профессора и поморщился, давая понять, что реплика философа неуместна. Тот извинительно приложил пальцы ко рту.
  -Смешно, - вздохнул Парвус.
  -А как вы финансировали большевиков потом, после переброски их в Россию? - спросил тоже подошедший ближе Штиль. Он присел на валик дивана, но неловко соскользнув с него, чуть не упал, удивительным образом не расплескав из бокала вино.
  -Схема была почти такой же.
  Парвус, по его словам, передавал деньги главе Заграничного бюро РСДРП(б), коим стал Яков Ганецкий, получивший полное доверие Ленина. Тот перечислял их своей двоюродной сестре Евгении в Петроград. Она снимала их со своих счетов и передавала присяжному поверенному Мечиславу Козловскому. Раньше он был юрисконсультом "Фабиан Клингслянд".
  -Иногда средства шли и напрямую в Петроград, - продолжал Парвус. - Но это уже в сентябре, когда недовольство Временным правительством достигло пика. Тогда деньги переводились из Берлина через посредничество акционерного общества "Дисконто-Гезельшафт в мой стокгольмский "Ниа Банкен". Оттуда прямиком в Петроградский "Сибирский банк" на счет Козловского.
  -Много переводили?
  -Летом 1917 его счет составлял около 2 миллионов рублей золотом. О финансировании большевиков мы договорились с Радеком еще в апреле в Стокгольме, как только вы прибыли туда на пароходе "Королева Виктория". Ленин, хитрый лис, категорически отказался со мной встречаться, боялся запятнать себя связью якобы с германским агентом, коим он меня считал. А сам...Сам получил тоже несмываемое клеймо. Балтийские матросы узнавшие, что он ехал на немецком поезде, сначала приветливо его встречавшие в Петрограде, потом чуть не убили. Ленина назвали изменником, против него было возбужденно уголовное дело Временным правительством, но доказать по этой части ничего не смогли. В этом и моя заслуга. Я наладил такие схемы, что комар носа не подточит.
  -Наладили на свою голову, - сказал Верховцев. - Как я понимаю, счетов, подтверждающих переводы денег большевикам, не осталось. Ни вы в них теперь не заинтересованы, ни большевики.
  -В немецком МИДе и Генштабе наверняка остались трансакции на мои фирмы. Но я повторяю, всё было устроено так, что ничего доказать невозможно. А словам... словам никто не верит.
  -Для чего же вы..., - начал Верховцев, но Парвус предупреждающе поднял руку.
  - Не торопитесь. Кое-что у меня все же есть. Вот.
  Он вынул из кожаной папки несколько сложенных листков, один протянул капитану. Тот развернул, прочитал на немецком:
  "Stockholm-Berlin, das deutsche Au;enministerium von Hans Schulz: "Lenins Ankunft in Russland ist erfolgreich. Es funktioniert genau so, wie wir es gerne h;tten."
  -Это телеграмма от 21 апреля 1917 года в немецкий МИД от некоего коммерсанта Шульца. Статус и фамилия, конечно, вымышленные. Это представитель немецкой разведки в Стокгольме. "Приезд Ленина в Россию успешен. Он работает совершенно так, как мы этого хотели бы".
  -Доказать, что Шульц германский агент теперь наверняка невозможно, - заметил Штиль.
  -Конечно, - согласился Парвус. - Если не получить копию этого документа в канцелярии Большого немецкого Генерального штаба с подтверждением его большой значимости для разведки. Получить от начальника отдела "III B", то есть полковника Вальтера Николаи. К нему же вы направляетесь.
  -Если Николаи подтвердит, что Шульц его агент, а депеша была адресована ему, это меняет дело, - сказал профессор Визнер. - Это будет серьезным аргументом против Ленина и большевиков.
  На этот раз Верховцев одобрительно взглянул на Визиря. Тот самодовольно засопел, хотел еще что-то сказать, но вновь заговорил Парвус:
  -Да, такого документика очень не хватало следователю Александрову, который вел дело о предательстве большевиков, о их агентурной принадлежности рейху. Он опирался на показания хохлацкого прапорщика Ермоленко, якобы немецкого агента. Тот рассказал, что Ленин не раз бывал в Берлине у руководителя Союза освобождения Украины Александра Филаретовича Скоропись-Иолтуховского и обсуждал с ним создание на фронте украинских частей, что должно было привести к развалу всего русского фронта. Но Александров не принял это во внимание и не включил в протокол следствия.
  -Возможно, господин Александров был подкуплен анархистами или левыми эсерами, которые теперь заодно с большевиками, - сделал предположение Штиль.
  -Пока заодно,- уточнил Парвус. - Я, во всяком случае, и не предполагал давать взятку следователю. Тогда у меня были другие цели. Думаю, здесь вообще сыграли роль не деньги, а твердолобая бестолковость Охранки, помноженная на русский авось. Мне, например, крайне непонятно почему Керенский не заменил неуклюжего Александрова другим следователем. Тоже был заинтересован спустить дело большевиков на тормозах? Не исключено, ведь Керенский не позволил генералу Корнилову летом 1917 вырубить большевиков под корень, а упрятал его вместе с другими генералами в Быхов. Вроде как, князь Львов напел ему, что у Корнилова главная цель не большевики - а он, Керенский и он мечтает вздернуть Александра Федоровича на Сенатской площади. - Парвус почти в точности повторил слова Шефтеля. - Ладно, вернемся к документам. Вот этот стоил мне немало стараний и денег.
  Парвус положил на столик и аккуратно разгладил ладонью желто-зеленый лист, пододвинул к капитану. Тот не стал его брать в руки, наклонился.
  Сверху надпись крупным шрифтом:
  "Народный Комиссар по Иностранным Делам". Далее: "Совершенно секретно. Петроград, 16 ноября 1917 г. Председателю Совета Народных Комиссаров.
  Согласно резолюции, принятой на совещании народных комиссаров, тт. Лениным, Троцким, Подвойским, Дыбенко и Володарским, мы произвели следующее:
  1. В архиве министерства юстиции из дела об "измене" тт. Ленина, Зиновьева, Козловского, Коллонтай и др. изъят приказ германского императорского банка за No 7433 от 2 го марта 1917 года об отпуске денег тт. Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и др. за пропаганду мира в России.
  2. Проверены все книги банка "Ниа" в Стокгольме, заключающие счета тт. Ленина, Троцкого, Зиновьева и др., открытые по ордеру Германского Императорского банка за No 2754. Книги эти переданы тов. Мюллеру, командированному из Берлина.
  Уполномоченные Народного Комиссара по Иностранным Делам
  Е. Поливанов, Ф. Залкинд.
  -Да, это бомба, - медленно произнес Верховцев. - Если, конечно, не липа. Значит, следователь Александров точно был подкуплен, раз в министерстве юстиции были все доказательства о подкупе Ленина и компании немцами, а он не приобщил их к делу. Догадываюсь, кто продал вам этот документик. Ваш бывший дружок Яков Ганецкий.
  -Не совсем. Но... не обошлось без его участия. - Парвус расплылся в широкой улыбке, которая совершенно изменила его лицо. Теперь он был похож на игривого моржа из зоопарка, которому бросают мороженую рыбу.
  -Вы что же, отдали банковские книги какому-то Мюллеру? - спросил Штиль.
  -А что вас это так беспокоит? - парировал Александр Львович. Его лицо вновь стало серьезным. - Жизнь мне дороже бухгалтерских книжек. Большевики ни перед чем не остановятся. Вам ли не знать, господин, э...
  -Штиль, - подсказал Верховцев.
  -Вот именно. В книгах что - передвижения средств, в которых мало чего несведущему человеку удастся разобрать. А вот этот документик, пожалуй, дороже золота будет.
  -Несомненно, - снова кивнул Верховцев. - Так вы...
  -Нет, Александр Данилович, теперь вы его не получите. Возьмёте в банковской ячейке моего банка "Ниа", когда вернетесь из Германии. Если, конечно, вернетесь. Код я теперь же сообщу вам лично. И только вам.
  Он наклонился к капитану и что-то ему прошептал.
  -Запомнили?
  -Странный вопрос для фронтового офицера, - сказал Штиль. - Что касается Мюллера, я, кажется, знаю кто это. Левый социалист из партии НСДПГ. Мне Петерс перед...отправкой давал некоторые разъяснения по поводу некоторых персон в Германии. Но о докладной Предсовнаркому ничего не говорил. А Мюллер, по его словам, теперь вместе с Георгом Ледебуром делят недоеденную господином Парвусом немецкую социал-демократическую тушу СДПГ.
  -Браво! - хлопнул в ладоши Парвус. - Очень образно. - Пепел от его сигары упал на пальто Шефтеля. Тот подскочил, отряхнулся, снова сел. Александр Львович пробурчал что-то извинительное.
  Штиль немного подумал, добавил:
  -Не сомневаюсь, бумеранг, запущенный в Россию Александром Львовичем и оплаченный кайзером, скоро вернется к немцам обратно.
  -Про бумеранг я тоже самое говорил полковнику Николаи, - сказал Верховцев. -Но не думал, что главным метателем сего орудия, по сути, был Александр Львович.
  Парвус подтвердил:
  -Да, Мюллер действительно один членов НСДПГ. Встречался как-то с ним, неприятный человек, когда разговаривает, приближает лицо к вашему, дышит на вас несвежим ртом.
  Верховцев не стал пытать Парвуса на предмет, готовит ли уже тот переворот в Германии. Капитану было и так это очевидно: Александр Львович игрок и не закончит блефовать, пока его не остановят. Парвус же после долгой паузы - тщательно разминал, с чувством и толком раскуривал новую сигару - ответил:
  - События в Германии действительно развиваются бурно, поэтому вам, господа, нужно спешить. Революционная волна разметает нужных вам людей, как щепки в море. Будьте любезны, Михаил Исаакович, выдайте господам разрешительные документы.
  Шефтель открыл свой саквояж, выложил на столик шесть плотных листов с печатями и размашистыми подписями. Уточнил: на каждого по два проездных документа в Данию и Голландию.
  -С этими документами из Голландии свободно въедете во Францию, - начал объяснять Парвус. - В Лилле сядете на поезд и спокойно доедите через Париж до Лиона... Остальное Михаил Исаакович вам уже подробно объяснил. Вы представители моей торговой фирмы "Фабиан Клингслянд" - закупка продовольствия и тканей. Немцам теперь не до западных границ, они будут рвать на части Украину, которую сделали с согласия большевиков независимой. Так, что проблем у вас не будет. Во всяком случае, не должно быть. В Берлине вам поможет обосноваться Филипп Шейдеман, мой старый приятель. Я уже отправил ему телеграмму по поводу вас. Он один из правых лидеров социал-демократов. Не любит русских большевиков, которые, по его мнению, предали марксистские идеи. Через него узнаете о герре Мюллере, раз господин Штиль утверждает, что он член НСДПГ.
  -Я не утверждаю, - ответил Штиль. - Мне о нем говорил Петерс. Мюллер распространенная фамилия в Германии, может и в НСДПГ их не один, но если этот тот, то его полное имя - Отто фон Блюмен-Мюллер, родом из Мюнхена.
  -Теперь о Николаи. - Парвус закашлялся, жестом показал, что ему нужно воды. Стаканы ему поднесли одновременно Штиль и Визнер. Принял от профессора. В нем оказалось вино. Но Александр Львович даже не поморщился, продемонстрировав лояльность к этому напитку. - По моим данным, личные деньги Вальтер Николаи хранит в "Deutsche Bank", в том самом, через которые шли средства в мои фирмы. Что-то наверняка оседало и на его счету. Но это не важно. В "Berliner Zeitung" будет опубликована заметка, что этот банк на гране банкротства и средства вкладчиков могут сгореть. Через людей в штабе Людендорфа полковнику Николаи будет конфиденциально сообщено, что в берлинском предместье Фриденау особо влиятельным персонам тайно возвращают вклады. День для Вальтера будет оговорен отдельно. Николаи никуда не денется, приедет за своими кровными, там вы его и найдете. Приедет наверняка один, такие дела не проворачиваются при свидетелях.
  -Щупальца у вас, Александр Львович, как у спрута, - заметил ехидно Штиль. - Почему бы вам самому не купить у Николаи интересующие нас материалы. Ставка генерала Алексеева компенсирует вам расходы.
  Парвус покачал головой, отхлебнул вина. Он не обиделся на "спрута", кажется, ему даже это польстило. Так подумал Верховцев.
  -Во-первых, у ваших генералов теперь не хватит на это денег. Непонятно как они вообще набирают свою белую армию и отправляются в походы. Голодные и в дырявых штанах. Во-вторых, Николаи, насколько я знаю, руководствуется по жизни идеей, а не личной выгодой. Возвращение своего банковского вклада - это другое дело. Деньги всем нужны. Ему важно теперь дискредитировать нас, немецких социал-демократов, чтобы мы не устроили в Германии революцию наподобие русской. Она всё равно случится, как правильно заметил господин Штиль, в октябре - ноябре. Но вовсе не из-за пущенного мною или полковником Николаи бумеранга, а по объективным причинам - Германия подпишет капитуляцию. Вот тогда и наступит час социал-демократии, только держись. А как нас кайзеру теперь дискредитировать? Правильно, показать всю подлую, продажную сущность левых экстремистов - марксистов, которые привели Россию к гражданской войне. Мол, смотрите, и у нас такое может случиться.
  - Мы и сами пришли к такому выводу, - заметил Верховцев. - Еще вина?
  -Нет, благодарю... Так вот, начальник немецкой военной разведки приедет в Фриденау... Прекрасное местечко. Однажды там я познакомил Троцкого с Каутским... Впрочем, это другая история.
  Парвус записал на вырванном из блокнота листке адрес Филиппа Шейдемана в Берлине, сложил в четверо, протянул Верховцеву.
  За стеной снова начали плясать, а вскоре и драться. Звон битой посуды сочетался с криками, руганью и сотрясением стен.
  -Беспокойные у вас соседи, однако. - Парвус грузно поднялся из кресла. Вслед за ним встали остальные. Александр Львович надел котелок, уже у двери остановился:
  -С памятью совсем плохо. Точно нужно ехать на воды.
  Он вернулся, вынул из кармана три синие карточки.
  -Билеты на мой пароход "Dessa" до Копенгагена, - пояснил он. - Отплытие завтра в 7 утра. Счастливого пути, господа. Жду вас назад с победой. Это будет не слепая месть, а справедливое возмездие за неблагодарность самым неблагодарным из неблагодарных.
  Он по-военному приложил два пальца к шляпе, вышел в коридор. Шефтель горячо пожал руки Визирю и Штилю, сказал Верховцеву:
  -Всегда можете рассчитывать на меня, друг мой. Скоро увидимся.
  Михаил Исаакович приобнял капитана, хлопнул по плечу, вышел вслед за Парвусом.
  
  Март 1918, Стокгольм - Копенгаген
  
  Гремя швартовными цепями, издав оглушительный, душераздирающий гудок, паром "Dessa" отвалил от второго причала порта Stadsg;rdskajen. Паром больше походил на торговое судно. На его палубе горами возвышались темные, перевязанные жгутами тюки, по бортам лежали штабели досок, упакованные в полупрозрачный материал. Из тюков кое-где высыпались опилки, торчала стружка. Можно было предположить, что это строительный материал для одной из датских фирм. В Дании, как известно, с деревом проблемы.
  Стояло прекрасное, безветренное утро. Обогнув гряду валунов и скал, под крик неугомонных чаек, паром взял курс в открытое море. Чайки долго преследовали судно. Одна из них низко кружила над палубой, едва не задевая крыльями трубы и мачты. В какой-то момент она пропала. А потом сбросила под ноги Штилю, любовавшемуся вместе с Визирем и Верховцевым у борта прекрасными пейзажами, дохлую рыбу. Слизь от нее забрызгала его брюки. Он выругался, поднял носовым платком треску, с брезгливостью выбросил ее за борт. Платок полетел следом.
  -К чему бы это? - спросил Марк, отирая пальцы о поручень палубы.
  -Оставь свои суеверия, - посоветовал Визирь. - Именно из-за своих предрассудков люди нещадно истребляют друг друга. Ну что тебе эта рыба? Подумаешь, чайка сбросила её под ноги. Так рассматривай это как добрый знак, подарок судьбы. Но нет же, ты норовишь увидеть в этом черное. И так во всем. И это черное передаете другим. Так по цепочке, как цунами, по человечеству прокатывается разрушительная ненависть.
  -Послушай, профессор..., - в голосе Штиля прозвучала угроза.
  Того и гляди опять сцепятся, подумал Верховцев и дружелюбно взял обоих за руки:
  -Полно, господа, ссориться. Поглядите, какая красота. Я, грешным делом, уж подумал, а не прав ли Аркадий Николаевич - махнуть куда-нибудь в отдаленные земные края, чтобы ни одна скотина тебя не сыскала. И жить тихо в свое удовольствие. С деньгами, конечно, махнуть.
  -Я так понимаю, это камень в мой огород, - сделал обиженный вид Визнер, однако у него это не очень получилось. - Даже не хочу к этому возвращаться.
  -И не возвращайся. - Штиль ухмыльнулся, отряхнул еще одну липкую каплю с брючины. Все трое приоделись по-европейски в магазинчике, что удобно располагался рядом с отелем: короткие пальто, клетчатые штаны, заправленные в высокие ботинки со шнурками, широкие, тоже клетчатые кепи с меховыми наушниками. Как ни странно, магазин, в отличие от замызганного отеля, оказался вполне приличным. Теперь троица походила на праздных туристов, увлекающихся гольфом. Визнер даже приобрел биты и мячи. С пустым кожаным чехлом от них на плече, он теперь стоял на палубе и по виду чувствовал себя свободным, дышащим полной грудью человеком.
  -Зачем тебе клюшки? - пытался подначивать профессора Штиль. - Ты же все равно не умеешь играть. И вообще, тебе не идет сей аристократический вид спорта.
  Визнер задыхался от злости, краснел, но сдерживал себя. Наконец, однажды не выдержал:
  -Чтобы тебе голову при удобном случае проломить!
  Как всегда вмешался Верховцев:
  -Ну что за стычки, господа? Придется на вас пожаловаться вашим шефам в ВЧК, рассказать о плохом поведении. Или на Гороховой именно так принято общаться?
  После некоторой паузы, осмотрев себя сзади - нет там еще рыбьей слизи, Штиль сказал:
  -Я не суеверный человек, Визнер. Более того, даже, можно сказать, неверующий. Но в приметы верю. Вот не задастся с самого начала путь - споткнешься на пороге, забудешь что-нибудь, или птица на плечо нагадит - и хоть ты тресни, дрога окажется ухабистой, а то и вовсе заблудишься.
  -Ерунда, - парировал с надменным видом Визирь. - Это не более чем самовнушение. Мы сами настраиваем себя на удачи или неудачи. Сами творим себе неприятности своим мыслями, а потом уповаем на приметы. Улыбнитесь солнцу, когда собираетесь в путь, скажите себе, что вы самый удачливый и умный из всех удачливых и умных и путь ваш будет ровным и приятным.
  -Вы не только философ, Аркадий Николаевич, а еще и психолог, - сказал Верховцев. - Я тоже считаю, что многое зависит от самонастроя, самоощущения. Но, признаться... Тоже к приметам отношусь с уважением...
  -Что вы оба хотите сказать, - вспылил профессор, - что эта чертова треска, упавшая с неба, перекроет нам путь и теперь нас ждут сплошные неудачи?
  Верховцев пожал плечами. Штиль больше ничего сказал.
  Постояли еще минут десять, потом разбрелись по своим каютам. Аркадий Николаевич с Марком получили места спереди, почти у капитанской рубки и медицинского пункта, Верховцеву достался отдельный номер в кормовой части, недалеко от ресторана. Правда, ресторан был обшарпанный с покосившейся барной стойкой и высокими ободранными стульями с круглыми сиденьями. Каюты были хоть и чистыми, но без особых изысков. Судно явно выполняло функции парома попутно, следуя, главным образом, по торгово-коммерческим делам. "Парвус мог бы и поприличнее нам корабль подыскать, - проворчал Верховцев, ложась на койку. - Жмот. - Определил на свою грузовую "Dessa", чтобы лишний раз не тратиться. Только на революционные забавы, ему денег не жалко. Но обходятся они для других очень дорого".
  
  15 марта 1918. Москва, Лубянка
  
  В здании бывшей страховой компании "Якорь" на Большой Лубянке царили суета и беспорядок. В новые пенаты Всероссийской чрезвычайной комиссии, в срочном порядке переехавшей вместе с правительством в Москву, люди с красными повязками и солдаты с ружьями заносили оружие, какие-то ящики, стопки бумаг, перевязанных пеньковыми веревками. Уже какой день архив и другие "ценные" предметы ВЧК доставлялись из Петрограда в Первопрестольную железной дорогой и все не было этому потоку конца.
  Кабинет Феликса Эдмундовича находился на втором этаже дома No11. Он никак не мог привыкнуть к ному месту, хотя сама Москва ему импонировала своей патриархальностью. Внешней, конечно. Эсеры и анархисты чувствовали себя здесь как рыбы в воде. То забросают окна его кабинета, который он почти никогда не покидал, камнями, то напишут на стенах неприличное слово под изображением человека с усами и бородкой. Не трудно было догадаться кто этот человек. А на второй день приезда Дзержинского в Москву и вообще бросили в его кабинет гранату Миллса. Шарахнуло так, что на втором и третьем этажах повылетали стекла, а обомлевший латыш Петерс, находившийся в комнате, выделенной под канцелярию, пробормотал "Иже еси на небесах..." Каково же было удивление чекистов, ворвавшихся после взрыва в кабинет начальника, когда увидели, как он спокойно вылезает из массивного железного сейфа, оставленного прежними хозяевами дома. Феликс Эдмундович отряхнулся и попросил чаю. Но никто не тронулся с места. А Петерс сказал: "Ну, ты и железный, Феликс".
  Петерс был глазами и ушами Дзержинского. Он каждое утро делал доклад начальнику о ситуации на фронтах и "дворцовых интригах" в ЦК:
  -Зиновьев, через Петроградского бюро РСДРП(б) подал на вас жалобу, Феликс Эдмундович.
  -Что Григорию Евсеевичу снова от меня надо?
  -Пишет, что Дзержинский из Питера... Петрограда бумаги вывез, сотрудников вывез, а подсудимых оставил. Мол, махнул рукой на контрреволюцию, пусть теперь Урицкий во всем разбирается. А Урицкий, мол, мягкотелый, ни на что решительное не способен, как новый руководитель Петроградского ВЧК.
  Феликс Эдмундович сделал глоток Тифлисского чая, потом в сердцах хлопнул ладонью по столу:
  -Ну что это за человек такой, этот Овсей Герш-Аронович! Сам выступал против Красного террора, за что попал в немилость к Ленину. Теперь подавай ему решительную борьбу с контрреволюцией, мало де расстреливаем. Какой раз в этом укоряет.
  Все знали, что Дзержинский недолюбливает евреев. Петерсу он негласно приказал не брать в их ведомство людей этой национальности. И Яков Христофорович развернулся, как мог - устроил из ВЧК латышско-польский анклав. Когда Моисей Соломонович Урицкий занял кабинет Дзержинского на Гороховой, Феликс Эдмундович даже не подал ему руки на прощание. Однако Троцкого уважал. Хотя бы за то, что тот был решительно против подписания Брестского мира на немецких условиях.
  - Зиновьев сам же был категорически против переезда правительства в Москву, а потом опубликовал в "Известиях" статейку, что, мол, переезд жизненно необходим, но провести его нужно тайно. Как, к дьяволу, тайно, когда сам об этом раструбил на весь белый свет! Еще выясним, каким образом мандат с его подписью и печатью Петросовета попал к белым.
  Феликс Эдмундович сильно закашлялся. Помощник мигом бросился к ящику третьего, пока еще бесхозного стола, в котором хранились лекарства для шефа. Накапал несколько капель в стакан, протянул Дзержинскому. Тот стакан взял, но пить не стал. Он словно чувствовал, что у Петерса есть еще важная для него информация.
  -Кстати, по поводу дела об "Огненном поезде"..., - начал Петерс.
  -Не тяните, Яков Христофорович.
  -Вот что пишут сегодняшние "Известия": "12 числа этого месяца в проливе Эрессун, напротив датского поселка Сёванг, в 10 милях от Копенгагена подорвался на немецкой мине шведский паром "Dessa". О количестве погибших не сообщается, но судя потому, что паром вмещал около 250 человек, жертв может оказаться немало. Судно, обычно перевозившее, кроме пассажиров, различные товары, ушло на дно всего за три минуты. Шведское посольство в Берлине пока не заявляло протеста, так как принадлежность мины точно не может быть установлена, а Стокгольм не хочет потерять статус нейтральной державы в самой кровопролитной войне за всю историю человечества".
  -Прискорбно, конечно, и что? - Феликс Эдмундович удивленно взглянул на Якова Христофоровича. - Война не щадит никого. И никому невозможно оставаться от нее полностью в стороне, даже совершенно нейтральным государствам.
  -Это конечно, все бы ничего, Феликс Эдмундович, если б на пароме не плыли в Копенгаген капитан Верховцев и наши агенты Визирь и Штиль. Операция "Огненный поезд" сорвана.
  -Что?! - Дзержинский поднялся. К его лицу прилила кровь. - Как же так... Откуда это стало известно "Известиям"? Простите за тавтологию...
  -Я связался с редакцией. Они получают сведения от различных информационных агентств по телеграфу. Это перепечатка из шведской газеты "Svenska Dagbladet". Эту же новость перепечатали эсеровская " Дело народа" и анархо-синдикалистская "Труд и воля".
  -А им-то что за дело до этого парома? - мрачно спросил шеф ВЧК.
  Петерс пожал плечами:
  -Думаю, просто хотят казаться солиднее, публикуют международную информацию. Кроме того, раскрывая больше преступлений Германии, тем самым подчеркивают преступный сговор нас, большевиков, с кайзером.
  -Я всегда был против этого чертового мира. Подождите, а откуда вообще известно, что эта троица была на шведском пароме?
  -Шефтель сообщил по телеграфу товарищу... Макарову.
  -Ясно. Что же конкретно он сообщил?
  - Паром принадлежал банкиру Парвусу. Он сделал им разрешения на въезд в Данию и устроил троицу на свое судно. В Копенгагене они должны были пересесть на корабль до Голландии, потом поездом до Брюсселя, а затем...Впрочем, теперь это неважно...
  Дзержинский подошел к тяжелому сейфу, который недавно спас ему жизнь. Приоткрыл его дверцу, тяжело вздохнул, видно вспомнив, как сжимался внутри, ожидая взрыва. Он и сам не мог понять, как умудрился за несколько секунд оказаться в его чреве, увидев влетающую в окно гранату.
  -Парвус. Вездесущий Парвус. Как-то его мы не учли. А точно они погибли? - спросил Дзержинский.
  Петерс снова пожал плечами. Эта манера Якова Христофоровича раздражала Дзержинского.
  -Сядьте, пожалуйста, за стол, - попросил он нервно. - И вот что... Вызовете ком не этого, как его...Ну тот, что был вместе со Штилем в Стокгольме.
  -Коваля, - подсказал Петерс.
  -Да. И еще того незадачливого командира латышских стрелков, что как щенят перебил Верховцев.
  Петерс открыл было рот, чтобы напомнить его фамилию, но шеф его опередил:
  -Не трудитесь. Того балбеса зовут Улдис Эйхманс. Он теперь носом землю будет рыть, чтобы спасти свою шкуру. Да, передайте Шефтелю через... Даниила Матвеевича, чтобы ждал наших людей. А вы, Яков Христофорович, дайте распоряжение Морозу, чтобы подготовил на этих двух необходимые выездные документы.
  -Вы хотите, чтобы они...продублировали Верховцева?
  -Вот еще! Какой дубль? Ведь Шефтель сообщил, что у Парвуса есть важные компрометирующие документы, которые он не отдал Верховцеву. Ну вот... И полковник Николаи нам не понадобится. Как-то я упустил Парвуса... Словом, возьмут у него то, что нужно, а потом...Потом он больше нам не понадобится. Слишком сильно напылил кругом. Ленин нам только спасибо скажет.
  -А Ганецкий?
  -С ним мы позже разберемся. Раз Парвус отправил троицу в Данию на своем пароходе, значит, у него точно что-то очень важное есть на Ленина.
  Какая здесь взаимосвязь, Петерс не понял. Тем не менее, согласился:
  -Без сомнения.
  
  17 марта 1918. Берлин. Министерство иностранных дел.
  
  Статс-секретарь иностранных дел Рихард фон Кюльман читал утренние газеты и мысленно потирал руки. Его враги в Генеральном штабе, в частности Эрих Людендорф, наконец-то приумолкли. Да и император тоже, кажется, смирился с идеей Кюльмана прекратить наступление на большевистский Петроград с целью ликвидации Совроссии. "Большевистская Россия перестала быть угрозой для Германии", - говорил он. А подписанный на днях Брестский мир стал как бы кульминацией профессионального таланта Кюльмана. Ленин принял практически все требования рейха. А ведь раньше, когда через Министерство иностранных дел шло финансирование большевиков, в том числе их газеты "Правда", многие обвиняли его в бессмысленных тратах средств. Мол, ничего из этого не выйдет. Но ведь вышло. В пику надутому индюку Людендорфу, который с одной стороны поддерживал "идею русской революции", но при случае выказывал всякое недовольство расточительностью Кюльмана. Как будто генерал выкладывал деньги из своего кармана, и на то не было воли императора Вильгельма. Хорошо хоть начальник военной разведки Генштаба полковник Вальтер Николаи оказался толковым человеком, с которым Кульману приятно иметь дело. - Об этом не раз говорил своему помощнику Рихард.
  Сегодня крайне исполнительный и пунктуальный помощник Отто Дитц запаздывал с утренним докладом. В кабинет, с большой красной папкой, он вошел лишь в две минуты девятого.
  -Что случилось? - удивился Кюльман, хмуро глядя на помощника сквозь золотое пенсне. В утренних лучах солнца, казалось, оно раскалилось от возмущения хозяина.
  -Простите, герр Кюльман, меня задержало дело чрезвычайно важности.
  -Да? Любопытно. Большевики сорвали перемирие, перешли в наступление по всему фронту?
  -Откуда им... Хм... Нет. Поступили два протеста от правительств Швеции и Дании. Наши послы будут сегодня вызваны в МИДы Стокгольма и Копенгагена.
  -По поводу? Они объявляют войну Германии?
  -Откуда им... Шутите. Вчера наша подводная лодка потопила в проливе Эресунн шведское грузопассажирское судно "Dessa" в десяти милях от Копенгагена. По статусу нейтральных стран...
  -К черту их статус. Откуда известно, что это была наша подлодка, может, английская?
  -Лодка всплыла и была опознана датской береговой охраной как U-38 типа U-31. Потом она экстренно ушла в сторону Бергена. Вероятно, немцы приняли шведский корабль за английский.
  -Нам теперь только с датчанами столкнуться не мешало, - проворчал Кюльман. - Свяжитесь с Генеральным штабом, пусть официально принесут извинения. Все по этому вопросу?
  Помощник затоптался, словно прикидывая говорить дальше "по этому вопросу" или нет. На самом деле он просто не хотел, чтобы его начальник завелся на целый день. А то, что он мог сказать, к этому должно было непременно привести.
  -Судно принадлежало Израилю Гельфанду, Парвусу, - наконец решился помощник.
  -Что?! - У статс-секретаря упало на стол золотое пенсне. При этой фамилии у него всегда поднималось давление. Хитрый Парвус плел такие интриги, что Кюльман часто не успевал за ходом его мысли и тем самым ощущал некую свою ущербность. Кроме того, он был уверен, что Парвус проходимец каких свет не видывал, хотя в "операции с русскими большевиками" он сыграл важнейшую, если не главную роль. Коль в деле каким-то образом фигурирует Парвус, значит, оно будет иметь невероятное продолжение. И на этот раз Кюльман не ошибся.
  -На борту парома, - продолжил помощник, облизав сухие губы, - находились русские шпионы. В их задачу входило встретиться с начальником нашей военной разведки Вальтером Николаи и добиться от него документального подтверждения финансирования нами Ленина и его соратников при переброске из Швейцарии в Россию весной 1917 года.
  -Вот как. Откуда же это стало известно?
  -Догадаться не сложно.
  -Я не спрашиваю вас, Отто, сложно или не сложно догадаться! - вспылил статс-секретарь. - Отвечайте на мои вопросы.
  Помощник не испугался гнева начальника. В последнее время к этому ему было не привыкать. Нервы у шефа начинали явно сдавать. Дитц поправил пальцем свои черные напомаженные усики, провел ладонью по гладким антрацитовым волосам. После паузы ответил:
  -От Парвуса.
  -Хм. Для чего же ему...? Сам наверняка и отправил шпионов к Вальтеру. Хитрец.
  - Думаю, Парвус решил насолить большевистской власти, которая воспользовавшись его услугами, теперь не хочет его признавать, приближать к себе, не говоря уж о том, чтобы делиться с ним властью. Ленину Парвус больше не нужен, он компрометирует его.
  Кюльману понравились рассуждения помощника. Он и сам почти сразу пришел к такому выводу и закончил мысли Дитца:
  -А теперь, когда шпионы на дне, ему незачем скрывать от нас информацию о них. Более того, он пытается получить от этого выгоду. Но какую?
  -Это может знать только Парвус. Возможно, надеется на вознаграждение...
  - Нет, это вряд ли. Скорее, просто хочет добиться нашего расположения. Вернее, расположения полковника Николаи. В его двойственном, а то и тройственном положении, это очень важно.
  -А сам мутит с нашими социал-демократами, которые готовят в Германии революцию.
  - Кстати, а чьи шпионы, красные или белые? Так, кажется, большевики и их противники в России теперь называются.
  - Каждой твари по паре. Так понял секретарь канцлера Бетман-Голвега , через которого Парвус передал информацию.
  -Что ж, это отвечает истине. Бывшие соратники Ленина, по закону пауков в банке, ищут на него компромат, а белым он нужен для того, чтобы доказать, что Ленин немецкий шпион и тем самым скомпрометировать всю красную власть.
  -Временное правительство пыталось доказать агентурную связь Ленина с нами, но у него ничего не получилось.
  -Обратилось бы ко мне, ха-ха, тогда бы получилось. Где сейчас начальник военной разведки?
  -Вы же были с ним в Брест-Литовске...
  -Я не страдаю расстройством памяти, Отто! Разыщите как можно скорее полковника Николаи, мне срочно нужно с ним переговорить.
  -Слушаюсь, герр Кюльман, - по-военному ответил помощник статс-секретаря. Поправив в очередной раз холеную прическу, хлопнув каблуками начищенных до блеска ботинок, он с достоинством удалился из кабинета.
  
  Несколькими днями ранее, 1918, Балтийское море
  
  -Sie sind ein Deutscher?
  Над Верховцевым навис офицер в морской немецкой военной форме. Только теперь он понял, что некоторое время лежал с открытыми глазами, но ничего не видел и не слышал. А теперь это обветренное, улыбающееся лицо с аккуратной бородкой в большой, синей фуражке с белым верхом. Капитану приходилось сталкиваться с пленными немецкими офицерами Императорского флота Германии, поэтому он сразу определил кто перед ним - корветенкапитан. Несмотря на полную до этого прострацию, мозги Александра сейчас работали вполне нормально. Судя по низкому сводчатому железному потолку с многочисленными клапанами и вентилями, он на подводной лодке. А по рядам двухъярусных коек - в спальном отсеке.
  Его спрашивают немец ли он. Но почему, как он вообще попал на подлодку? Если это, конечно, подлодка. Да еще, судя по всему, немецкая.
  Голову вдруг пронзило, словно шилом. Утром, после завтрака и прогулки по палубе "Dessa", он пошел к себе в каюту на корме, а Штиль с Визирем отправились к себе. По дороге он встретил помощника капитана и поинтересовался у него на немецком - долго ли плыть до Копенгагена. Тот, кажется, ответил, что около 400 морских миль, а время не уточнил. Или сказал, но капитан забыл. В каюте он лег на койку, укрылся пледом, чтобы вздремнуть, а потом толчок и темнота... Темнота перемежающаяся то с шумом волн, то отблесками солнца на горизонте и снова темнота.
  Значит... Значит, "Dessa" была торпедирована немецкой подводной лодкой... То есть...
  -Генрих Шмидт, - назвал Верховцев первые пришедшие в голову немецкие имя и фамилию.
  Но почему именно эти? Скорее всего, их легко было произнести, - ответил себе капитан и тут же возразил: нет, так звали германского унтера, которого он взял в плен под Верденом. Он очень просил его не убивать. Верховцев никак не мог забыть его полные ужаса и слез глаза, молящие о пощаде. Он и не собирался его расстреливать, хотел отправить утром вместе с другими пленными во французский лагерь. Но ночью унтер зачем-то вскрыл себе вены заточенной пуговицей. Вероятно, от страха, решил капитан. Страх - страшнее смерти и сильнее жизни, пришел он к выводу.
  Теперь Александр не испытывал страха, его наполняло любопытство.
  -Вам очень повезло, герр Шмидт, - сказал офицер и представился: -Корветенкапитан Густав фон Гертлинг.
  Гертлинг? Уж не родственник ли этот Густав самого рейхсканцлера Германии? И попал мыслями в точку.
  -Племянник рейхсканцлера, министра иностранных дел Пруссии Георга фон Гертлинга, - не без самодовольства продолжил морской офицер. - Вы на моей подводной лодке по имени "Марта". Вам крайне повезло, - повторил он, - что вас обнаружил на плавающих досках мой помощник Карл Бюлов. Тоже из знатной фамилии. Ваше судно от одной торпеды пошло ко дну всего за восемь минут. Когда мы всплыли, нас обнаружила королевская береговая охрана. Кажется, она подбирала людей. Когда датчане убрались, мы увидели всплывшие с корабля бочки с дизельным топливом. Я отправил за ними Карла с командой. На досках он заметил вас и наверняка проплыл бы мимо, но вы подали признаки жизни, подняв руку и более того, произнесли имя: Вальтер Николаи... Сначала Карл подумал, что это вас так зовут, но вдруг вспомнил, что это начальник военной разведки Генерального штаба рейха. А вы, решил он, возможно, выполняли какое-то секретное задание в нейтральных странах. Вот Карл и подобрал вас, герр Шмидт. Так какое отношение вы имеете к полковнику Николаи?
  -Зачем вы потопили мирное, нейтральное судно? - задал вопрос Верховцев, не ответив Гертлингу.
  -Поверьте, вышла чудовищная ошибка. Я был в полной уверенности, что это английское судно "Принц Георг". Англичанам тут делать нечего, они тоже топят наши корабли, где только можно. "Принц Георг" и "Dessa" очень похожи. Мы даже сверились с Marine Katalog. Вероятно, корабли когда-то сошли с одной верфи. Хорошо, что датский патруль не открыл по нам огонь, пришлось бы ответить. А портить теперь отношения с нейтралами не в наших интересах.
  -Разве атакой на шведский паром вы не испортили с ними отношения?
  -Конечно, выразят протест. А что они еще могут? Главное, не было прямого военного столкновения. Война, всякое бывает, никто не застрахован он ошибок.
  Фон Гертлинг развел руками, будто показывал огромную пойманную рыбу.
  - В интересах шведов замять дело и представить его прессе, как будто "Dessa" подорвалась на мине. У вас баварский акцент. Вы из Мюнхена?
  Еще в военном училище Верховцев проявлял недюжинные способности к языкам и немка - преподавательница фрау Тюльшанц лишь качала головой: "Откуда у вас чистый берлинский акцент, АликсандЭр? Это просто удивительно". Верховцев и сам не знал откуда. И теперь, когда Густав сказал про его баварский акцент, он понял, что это бесхитростная ловушка.
  -Я из Потсдама, - ответил Александр, собрав волю в кулак, чтобы не покраснеть. Эта была очень нехорошая его особенность - краснеть, когда он говорил неправду.
  -О-о, замок Сан-Суси Фридриха Великого. А я из Дармштадта. Окончил морское училище в Килле. И вот... Так что вас связывает с начальником военной разведки полковником Николаи, раз его имя вы произносили, можно сказать, на смертном одре?
  Блефовать так до конца, - решил Александр.
  - В Стокгольме я выполнял особую миссию. Вам как родственнику самого герра Георга фон Гертлинга, я могу раскрыть некоторые детали. Лишь некоторые.
  -Понимаю.
  -Разведка русских большевиков охотится за Вальтером Николаи. Их комиссар Дзержинский хочет получить от него компрометирующий материал на Ленина, которого немецкая разведка в прошлом году перевезла в закрытом вагоне через Германию.
  -Я слышал об этом, - кивнул Густав.
  -Теперь большевики начали делить власть и стараются утопить друг друга.
  -Как же жидам - коммунистам без этого?
  -Вот именно. Для этого они заслали в Германию двух своих агентов. Мне, якобы как представителю русской социал-демократии в эмиграции, удалось войти к ним в доверие. Моя задача - попутно выведать у них явки большевистского ВЧК за границей, их резидентов, источники финансирования немецкой социал-демократии. Ее кормит некий Парвус, но и большевики, получившие доступ к царской казней, начали подпитывать немецких революционеров-экстремистов.
  -Вот ведь собаки! - воскликнул капитан подлодки. - Свою страну подожгли и теперь хотят подпалить Германскую империю.
  - По-другому и не скажешь....А вы, дорогой герр фон Гертлинг, отправили большевистских агентов на дно... вместе с нашими планами выйти через них на красную резидентуру в рейхе.
  -О, майн гот. - Густав снял фуражку, вытер взмокший лоб носовым платком. Этого ему показалось мало и он довершил дело промасленным рукавом капитанского кителя.
  -Генеральный штаб в лице генерала Людендорфа, не говоря уж о Гинденбурге, будет крайне недоволен этим обстоятельством, - продолжал Верховцев.
  - Tausend Teufel. Что же теперь делать?
  -Куда держит курс...ваш крейсер?
  -На Рюген. Нужно пополнить запас продовольствия и торпед. Оттуда я отправлю вас в Кёнигсберг.
  -Почему именно в Кёнигсберг?
  -Вам ведь нужно к вашему шефу? Он наверняка там. Вся делегация в сопровождении военных и службы разведки Генштаба, после подписания мира с большевиками в Брест-Литовске, вернулась в Пруссию.
  -Вообще-то, мы держали путь в Берлин, чтобы для начала установить связи с руководителями вашей социал-демократии... А теперь уж и не знаю. Вы поломали мне все планы.
  -Мне очень неприятно... Я крайне сожалею.
  -Что уж теперь. Позвольте мне отдохнуть, привести мысли в порядок.
  -О-о, конечно. Курт! - крикнул Густав так громко, что у капитана заложило уши.
  Сзади вырос матрос. Фон Гертлинг приказал принести "гостю" шнапса, фруктов и телятины, а сам удалился, предварительно дружески похлопав Верховцева по плечу.
  
  Моторы "Марты" гудели и натужно тарахтели на полную мощь. Казалось, они находятся рядом, прямо за перегородкой, которая тряслась и струилась каплями масляной воды, будто работала гигантская молотилка.
  Внезапно все смолкло, свет начал мигать и меркнуть, будто кто-то выключил общий рубильник на субмарине. Теперь был слышен топот ног команды и отдельные, мало различимые реплики: " Kurs 075 Grad", "Rechter Nasen-Torpedo-Apparat..."
  Правый носовой торпедный аппарат, разобрал Верховцев. Они что, опять к атаке какого-то судно готовятся? Совсем спятили, и так уже сколько жертв на одной "Dessa"...
  Лодку тряхнуло так, что капитан чуть не свалился с койки. С маленького пристегнутого столика рядом упала кружка с водой. Александр ее поднял и ударился головой о металлические держатели койки.
  "In ;berh;hter Tiefe bleiben", - раздалось из отсека, в котором явно находилась капитанская рубка и в которую не был задраен люк.
  Еще толчок, потом еще один... "Tiefe 15, Kurs S;den, S;dwesten..."
  Глубина 15, курс юг, юго-восток...Значит, не попали торпедой и срочно сматывают удочки, понял Верховцев.
  Моторы рядом затарахтели и почти сразу их ровный гул стал прерывистым, чихающим. Из криков рубке - ругался Густав - Александру стало ясно, что с моторами что-то не так.
  "Verdammt, ich habe immer gesagt, dass dieses Boot f;r mich das eiserne Grab sein wird".
  В спальный отсек вошел заросший пегой бородой, с яркими голубыми глазами офицер. Его лицо было невозмутимо.
  -Все в порядке? - спросил он Верховцева.
  -Да, - ответил тот, - потирая ушибленную голову.
  - Кажется, у нас неприятности.
  Офицер ухмыльнулся, вероятно, его резануло словосочетание "вei uns" - "у нас".
  -Небольшие, - ответил он. - Карл Бюлов, помощник капитана. Это я вас подобрал в море.
  -Спасибо.
  -Не стоит. Нас преследует английский крейсер, а моторы отказали, придется лечь на дно.
  -Почему отказали?
  Офицер пожал плечами:
  - С этими двухтактными двигателями изначально были большие проблемы, еще на судоверфи "Германия". Потом за их производство взялась фирма в Аугсбурге, но ситуация мало улучшилась. Они частенько отказывали после запуска торпеды, при сильной встряске. Как вот сейчас. Электрические двигатели тоже разряжены.
  -Досадно.
  -Еще как досадно. До дна 60 метров. Корпус должен выдержать, хотя предельная глубина для этого железного головастика 50 метров. Главное, чтобы нас не обнаружили и не стали глушить глубинными бомбами.
  В бок лодки словно ударили железным молотом. Верховцева оглушило, на этот раз он свалился с койки. Увидел, как к корпусу, смешно катится, задрав ноги, помощник капитана. Его фуражка отлетела к Верховцеву. Карл схватился за голову, застонал. Александр бросился к нему, приподнял голову, которая была в крови. "Сейчас". Бросился к койке, но ничего подходящего для бинта на ней не обнаружил, она была застелена лишь темным, плотным шерстяным одеялом. Тогда он снял с себя батистовую рубашку, разодрал на полосы, стал обвязывать ими голову помощника.
  В отсек, пригибаясь в узком люке, вошел капитан фон Гертлинг.
  -Все живы? Что тут у вас?
  -Ваш помощник ранен.
  Густав бросил взгляд на Карла.
  -Пустяки. Да, Карл? То ли еще будет. Держитесь, Генрих, крепче за все, что только можно и дышите полной грудью, пока есть чем. Ха-ха.
  Нервный смех капитана корабля, выдает в нем внутреннюю панику, - подумал Верховцев.
  Снова удар, уже справа и сразу же где-то спереди. Звон разбитого стекла, будто лодка была сделана из него, скрежет, гул скручивающегося в узел металла. Свет погас совсем, но через некоторое время, вспыхнула лампочка где-то сбоку, видимо, от запасного аккумулятора.
  Фон Гертлинг сел на койку, ухватился руками за железные стойки.
  -Жаль, дядя не узнает о героической кончине своего любимого племянника, - сказал он то ли в шутку, то ли всерьез.
  -Не такой уж героической, - проворчал помощник. - Потопил гражданское судно, а потом тремя торпедами промазал по английскому крейсеру.
  Капитан субмарины не обиделся на помощника, видимо, Курт был его близким другом и мог говорить ему все, что считает нужным, в глаза.
  -Ну, трудно повторить подвиг капитана Веддигена, который потопил два крейсера: "Абукир", "Хог" и броненосец "Кресси". Причем, почти на первобытной U-9. Выдающийся был мастер своего дела, капитан Веддиген. После того как "Абукир" и "Хог" затонули, он решил атаковать еще и броненосец "Кресси" с двух кормовых труб. Одна торпеда, выпущенная с 500 ярдов, слегка задела Кресси, повредив ему правый борт. Следовало уходить, но Веддиген велел перезарядить заднюю торпеду в переднюю трубу, обошел броненосец на глубине 15 метров и ударил в левый борт. Тут "Кресси" и пришел конец. Интересно, что после атаки на "Абукир" и "Хог", лодка Веддигена, освободившись от груза, выскочила на поверхность. С задранным носом так и держалась наплаву. "Хог" тонул, но открыл огонь из пушек по лодке, перебил ей рули, кингстоны. Тогда Веддиген приказал команде бегать по подлодке, в качестве подвижного балласта. Лодка выровнялась и начала погружаться. На гибнущем "Хоге" подумали, что и субмарине конец, но не тут-то было. Веддиген выровнял лодку на перископной глубине и умудрился потопить броненосец.
  -Любопытная история, - сказал Верховцев. - Особенно интересно ее слушать на подводной лодке да еще в критической ситуации.
  -Ничего страшного, - ответил капитан субмарины. - Нам не привыкать. Вот, оденьтесь. - Он кивнул матросу, стоявшему у переборки и тот положил на койку Верховцева аккуратно сложенную стопку одежды.
  Это была форма немецкого моряка. Хоть предстану перед Создателем в приличном виде, подумал с ухмылкой неверующий Александр. Быстро облачился в морскую форму, которая оказалась ему в самый раз. Куда делась его верхняя одежда вместе с ботиками "для гольфа", он спрашивать не стал.
  Капитан субмарины поднял большой палец вверх:
  -Гут, вы настоящий криегсмарине матрос, герр Шмидт.
  -Можно просто Генрих.
  -Можно просто Густав.
  Родственник рейхсканцлера собирался по-дружески хлопнуть Александра по плечу, но лодку опять тряхнуло. Снова взрыв и снова. Откуда-то хлынула вода. Лодка, задрав нос, стала стремительно подниматься.
  История повторяется, со вздохом подумал Александр. Мы сейчас вылетим на поверхность, как U-9 и нас окончательно потопят из пушек. Черт принес этого Густава фон Гертлинга, племянника рейхсканцлера и министра иностранных дел Пруссии.
  
  19 марта 1918, Берлин, Вильгельмштрассе, 77
  
  Во дворце Шуленбургов, где располагалась рейхсканцелярия, царила суета. Ждали начальника разведки полковника Вальтера Николаи, о котором ходили легенды: мол, его боится не только генерал Людендорф, но и сам кайзер Вильгельм. На переговорах в Бресте полковник держался в тени, так что никто из сотрудников аппарата иностранных дел его практически не видел. Однако каждые утро и вечер с ним встречался рейхсканцлер Германии, министр-президент Пруссии, он же министр иностранных дел Георг Фридрих Карл фон Гертлинг. Они проводили подробные консультации. Без одобрения Николаи, рейхсканцлер не предпринимал никаких шагов. Поэтому удачный для Германии Брестский мир оказался, в основном, заслугой Георга фон Гертлинга, а полковник Николаи - "властитель тьмы", остался, как всегда, "тенью за ширмой".
  Без десяти 10 утра в холл рейхсканцелярии вошел офицер в простой полевой шинели с поднятым воротником. Его маленькие черные усики, намокшие от моросящего дождя, блестели, словно усыпанные алмазами.
  -Что вам? - невежливо осведомился у него служащий канцелярии, выполнявший в тот день роль дежурного.
  -Меня ожидают, - просто ответил полковник.
  Служащий надменно оглядел офицера с ног до головы, хмыкнул:
  -Кто же вас ожидает? Вы не перепутали адрес? Мы ждем очень важную персону, так что вам лучше уйти.
  -Важную? А можно поинтересоваться какую?
  -Послушайте, герр офицер, я вынужден буду позвать полицию.
  Словно услышав его слова, в холл вошли двое жандармов в металлических, начищенных шлемах.
  Служащий махнул им рукой, предлагая подойти. Когда жандармы приблизились, он указал на офицера рукой:
  -Этот человек, видимо, не понимает куда попал. Вероятно, получил контузию. Будьте добры, покажите ему где выход.
  Один из жандармов собирался схватить офицера за рукав, но другой вдруг воскликнул:
  -Господин полковник, вы меня не узнаете?
  Человек окинул жандарма взглядом. Тут же сказал:
  -Вы служили со мной в 1906 году в Кёнигсберге в отделе "III B". Кажется... Вилли Лаубе...
  Жандарм обомлел, а служащий МИДа недоуменно наблюдал за сценой, не зная, что предпринять.
  -Невероятно... А я думал вы меня давно забыли, столько лет прошло. Хотя... помню вашу уникальную память. Что случилось?
  -Да вот. - Вальтер достал сигарету, размял в мозолистых, "рабочих" пальцах. - Пришел по приглашению рейхсканцлера фон Гертлинга, а меня не пускают.
  -Кто, как, герр Николаи?
  Служащий, сообразив в какую лужу сел, втянул голову, пролепетал:
  -Я думал... свита, охрана...
  Лаубе сунул ему кулак под нос:
  -Окопались тут, мыши канцелярские, когда рейх кровью истекает. Ну ничего, я тебе лично предписание на передовую оформлю.
  -Я...Я...Проходите, герр Николаи, министр вас ожидает.
  Услышав фамилию руководителя разведки, остальные, суетившиеся поодаль клерки, примолкли, застыли в испуганной торжественности. Никто не ожидал, что легендарный полковник Николаи заявится в министерство в потрепанной, мятой шинели, измазанных грязью сапогах, будто только что с фронта.
  Николаи приобнял жандарма Лаубе и в сопровождении прибежавшего помощника рейхсканцлера, поднялся в его кабинет.
  Георг Фон Гертлинг играл сам с собой в шахматы на миниатюрной доске из слоновой кости. Все знали, что так он не коротает время, а размышляет над важными делами. Увидев Николаи, он поднялся, вышел ему на встречу, помог снять мокрую шинель, хотя это порывался сделать его новый помощник Ганс Рюттель.
  -Кофе, мятный ликер, баварских булочек, - приказал он ему и юный помощник, поклонившись, удалился.
  Рейхсканцлер пригласил Вальтера сесть в широкое, уютное кресло у камина. Опустился в такое же напротив. Предложил сигару из ящичка, обитого красной шелковой материей. Николаи поблагодарил, сигару взял, но положил ее рядом на журнальный столик. Сам же достал сигареты "Schwarzbrand". Фон Гертлинг поднес ему спичку, тот сделал глубокую затяжку, откинулся в кресле. Прикурил рейхсканцлер и сам, спросил:
  -Вам известен, герр полковник, некий Генрих Шмидт?
  Вальтер внимательно посмотрел на сизый дым своей сигареты, будто он мог помочь ему вспомнить названное имя.
  -Как только что убедились ваши сотрудники, герр Гертлинг, у меня отменная память на людей, - ответил Вальтер. - Шмидт распространенная фамилия, но именно Генриха Шмидта я не припомню. С чего у вас интерес к этому человеку?
  -Видите ли... Мой племянник Густав теперь служит в подводном флоте...
  Гертлинг рассказал, что на днях подводная лодка Густава торпедировала по ошибке шведское судно, приняв его за английское. МИД Швеции выразил протест. Но не это главное. В обломках затонувшего корабля они обнаружили выжившего человека, который произносил имя начальника военной разведки рейха...
  -Мое имя? - удивился Николаи.
  -Именно. Человека взяли на борт. Он представился Генрихом Шмидтом, сотрудником вашего ведомства и сказал, что выполнял ваше личное задание по внедрению в шведскую и немецкую социал-демократию.
  -Хм. - Вальтер помял двойной подбородок. Естественно, среди социал-демократов было немало его агентов, платных и бесплатных, на энтузиазме. - Чем же вас так заинтересовал этот Шмидт, тем, что произносил мое имя? Мало ли... Сочинить байку про моего агента он мог из соображений личной безопасности, так сказать, чтобы его не вышвырнули с лодки, когда б узнали, что он никто, обычный пассажир.
  -Да. Конечно. Но не все так просто. По его словам, разведка большевиков во главе с Дзержинским, охотится за вами, герр полковник. Хочет получить от вас компрометирующий материал на Ленина. Вы же организовывали его доставку в шведский порт через Германию в опломбированном вагоне. Ха-ха. Так теперь называют вагон, в котором везли большевиков и прочих экстремистов.
  -Вагон не был опломбирован, просто был закрыт.
  - Не важно. Да. Мол, Ленин был вашим агентом и получал от вас деньги. Так же их интересуют пути финансовых потоков из рейха русским революционерам. Так вот... Странно, почему они не меня выбрали своей мишенью, я бы им тоже мог немало рассказать. Ведь через МИД, главным образом, шли средства большевикам на их счета в Вене, Стокгольме, Петрограде.
  Фон Гертлинг сделал обиженное лицо, будто и в самом деле ему было неприятно, что большевики выбрали целью не его, а Вальтера Николаи.
  Помощник принес кофе в высоком фарфоровом кофейнике, ликер и булочки. Наполнил кофе чашки, ликером две крохотные рюмочки из почти незаметного стекла. Вальтер пригубил горячий, ароматный напиток, удовлетворенно кивнул, сказал, что давно такого не пробовал, вернулся в русло разговора:
  -Вполне логично, что Дзержинскому понадобился компромат. У них началась внутрипартийная свара. Председатель ВЧК был категорически против Брестского мира, но его Ленин и слушать не захотел. Поляк, несомненно, затаил обиду.
  -Верно! - подхватил рейхсканцлер. - И нам теперь крайне выгодно предоставить им такой материал. Мы помогли большевикам прийти к власти, они подписали под нашу диктовку мирный договор, предоставив на разграбление Украину, обескровив себя потерей тысяч промышленных предприятий в Польше, Эстляндии, Финляндии, Курляндии... мы им за это очень благодарны. Но Мавр сделал свое дело... Теперь большевики нам больше не нужны. Мы должны бороться с ними. Во-первых, чтобы они не перебросили свою красную заразу к нам... хотя...уже частично успели. А во-вторых, как только они вцепятся друг другу в глотки, их русская империя рухнет окончательно. Раз и навсегда.
  -В этом я сомневаюсь, - Вальтер отрицательно покачал головой, чем озадачил рейхсканцлера. - Русские - крайне живучий народ, потому как в их крови и варяги, и славяне, и татары, и мы, немцы. Они будут еще не раз сами рушить свою империю и снова его создавать заново. Возрождать из пепла, как птицу Феникс. В этом уникальность их гипернации. Поверьте, я хорошо изучил за 15 лет русских.
  Рейхсканцлер помолчал, пристально глядя на Вальтера, потом сказал:
  -Пусть так. Но теперь они несут опасность не только нам, но и всему цивилизованному миру. Мы разожгли в России этот адский красный пожар и нам же его нужно потушить. Или, по крайней мере, сделать его для нас неопасным. С этим вы согласны?
  -Несомненно.
  -Замечательно.
  -Я бы хотел поговорить с этим... Генрихом Шмидтом. - Полковник пододвинул к себе хрустальную пепельницу, затушил сигарету. Поднял рюмочку с ликером. - Прозит. Он не мой сотрудник. Не исключаю что, этот Шмидт шпион Белой гвардии, так теперь у них называется антибольшевистская армия, которой командуют прежние генералы. Они не хотят с нами мира. Но тоже крайне заинтересованы дискредитации коммунистов. А моим агентов назвался, как я уже говорил, чтобы его не выкинули с подлодки.
  Георг фон Гертлинг широко развел руками, уронив пепел на шикарный персидский ковер.
  -К сожалению, встреча с этим Шмидтом, будь он красным или белым агентом, невозможна. Мой болван - племянник Густав потопил гражданское шведское судно, потом обстрелял торпедами британский крейсер, но промазал. Зато в него попали и потопили. Вот.
  Гертлинг кивнул на лежащий на его столе ворох свежих телетайпных лент европейских информационных агентств.
  -Вы так спокойно говорите о гибели своего племянника.
  -Война, увы. Прозит. - Рейхсканцлер с удовольствием сделал глоток мятного ликера. - Он хоть и болван, но честно выполнял свой долг. Предвижу вопрос - откуда же тогда я узнал об этом Генрихе Шмидте? Во время всплытия, после атаки на шведа, Густав успел мне передать по радио сообщение. Причем открытым текстом. С просьбой узнать у вас есть ли такой в разведке агент или это шпион Англии.
  -Открытым текстом в рейхсканцелярию?
  -Я же говорю, болван. Но речь о другом. Как я считаю, и вы меня поддержали в этом, нам выгодно теперь дать заинтересованным сторонам в России компромат на Ленина и его приспешников. Наверняка этот Шмидт был не один, но его соратники, как и многие другие пассажиры, погибли от рук моего племянника. Дзержинский или генерал Алексеев, несомненно, снова пришлют сюда своих агентов. Так что нужно тщательно подготовиться к их встрече.
  -Что вы имеете в виду?
  -Необходимо подготовить компрометирующие большевиков материалы, я назвал это "Красной папкой": номера счетов в фирмах и банках, на которые поступали деньги из нашего МИДа большевикам, донесения, расписки в получении средств, за подписью лично Ленина и его соратников.
  -Но Ленин не давал никаких расписок и денег наличных от нас никогда не брал. Хотя мы и собирались ему их всучить.
  -Не имеет значения. Русские агенты приедут к нам с конкретной целью и мы не должны их разочаровать.
  -Предлагаете состряпать фальшивки?
  -Частично. А что, разве Ленин и компания не пользовались нашими услугами? Услуга те же деньги.
  Вальтер про себя ухмыльнулся. Об этом он много раз и сам говорил Людендорфу.
  - Разве мы не переводили им средства на оружие, забастовки, их дурацкие газеты? - горячо продолжал фон Гертлинг. - Разве не мы оплатили "Хлебный бунт" в феврале 1916, когда остановили составы с зерном под Бологое, которым можно было засыпать весь Петроград? Так что пусть теперь расплачиваются, большевички, за бескорыстное сделанное им добро, ха-ха. Наша совесть будет чиста перед историей.
  -Хорошо, убедили, - остановил бурный монолог рейхсканцлера руководитель "III B". - Чего вы хотите от меня?
  -Что бы разведка, которая курировала все эти финансовые операции, со своей стороны тоже подготовила соответствующие материалы. Ну и... когда в Берлине появятся очередные агенты русских, вы бы лично приняли их с распростертыми объятиями и вручили им "Красную папку".
  -Когда она будет готова по МИДу?
  -Уже почти готова, остались детали.
  -Договорились. - Полковник поднялся, протянул рейхсканцлеру руку. Это было против чиновничьего этикета, но рейхсканцлер ее охотно принял, крепко пожал. - За разведкой дело не станет. Я лично займусь подбором документов.
  Вальтер Николаи надел свою мокрую шинель и, козырнув, вышел, оставив на натертом до блеска паркете мокрые следы от непомерно больших сапог. Фон Гертлинг проводил его прищуренным взглядом, он был уверен, что полковник от него что-то скрывает.
  
  Несколькими днями ранее, 1918, Балтийское море
  
  Бронепалубный крейсер Королевского флота "Бристоль" дымил всеми своими четырьмя трубами, подавал пронзительные звуковые сигналы, словно на параде.. На его 450 фунтовой в длину и 47 в ширину палубе собрался чуть ли не весь личный состав - более 350 человек. Моряки хмуро глядели на взятых в плен немецких подводников, среди которых, обтекая ледяной морской водой, стоял и Верховцев. Он поддерживал под локоть раненного фон Гертлинга, которого фактически спас несколько минут назад.
  Когда подлодка пробкой выскочила из воды, она выровнялась на поверхности. Её ходовая часть была повреждена глубинной бомбой и она не могла двигаться. Густав приказал подготовить к стрельбе передний аппарат, но торпедный отсек также оказался деформирован.
  - Teufel, - выругался Густав, сжимая в руке парабеллум Люггера. - Я не дамся живым этим чахоточникам.
  Он первым выбрался из рубки на палубу, бросился к 75 миллиметровой пушке, быстро зарядил, начал вращать ствол в сторону приближающихся на двух шлюпках англичан. До них было еще метров 250. На крейсере, заметив, что пушка лодки пришла в движение, произвели артиллерийский выстрел. Фонтан воды взметнулся рядом с рубкой, сбросив в воду нескольких моряков вместе с Карлом Бюловым и самими фон Гертлингом.
  Верховцев стоял у рубки, держась за искореженные взрывом металлические поручни, и как только увидел, что Густав оказался за бортом, бросился за ним. Вода обожгла ледяным холодом. Первая мысль - зачем он это сделал, Густав, вероятно, погиб, а он теперь не сможет вернуться обратно на подлодку. Руки и ноги Александра действительно, будто связали веревками, они были словно не своими. Но через несколько секунд вдруг отпустило.
  Он увидел, как тело капитана кригсмарине, в красном от крови облаке, с поднятыми руками, будто он сдается на власть Нептуна, медленно опускается на дно. Нет, он мне еще пригодится и даже очень, - сказал себе Верховцев. Сделал мощный рывок, еще один и ухватил Густава за погон. Однако тот, словно плохо был пришит, оторвался.
  Воздух в легких заканчивался, еще немного и сам Александр наглотался бы воды. Последний, отчаянный рывок оказался удачным: он смог ухватить Густава за кисть той руки, из плеча которой, как из гейзера, вырывалось красное облако. Из последних сил, стал перебирать ногами. Обуви он надеть не успел, что облегчало движения в воде.
  На поверхность всплыл, когда сознание уже начинало меркнуть. Сделал несколько глубоких вдохов, потянул фон Гертлинга к подводной лодке, на борту которой уже хозяйничали англичане. Команда стояла с поднятыми руками.
  Без посторонней помощи на палубу субмарины было не забраться, а никто на ней не проявлял готовности помочь. Тогда Александр направился к английской шлюпке, качавшейся рядом на волнах. "Помогут или веслом по голове съездят?"
  Однако двое английских моряков не проявили агрессивности, помогли взобраться в шлюпку Верховцеву, вытянули вслед за ним и Густава. Тот вдруг пришел в чувство, стал изрыгать воду. Александр перевесил его через борт, держа за шиворот, похлопал по спине. Когда вода из Гертлинга вышла, Густав тяжело вздохнул, обвел тяжелым взглядом англичан, тихо сказал:
  -Спасибо, Генрих.
  Александр ждал, что тот добавит что-то вроде: теперь я обязан тебе жизнью, ради этого ведь и спасал. Но больше ничего из уст фон Гертлинга не последовало. И этого вполне достаточно, решил Верховцев. Он оторвал рукав на своем кителе, перетянул раненое плечо, Густава.
  Допрашивали немецких моряков по одному, в кубрике помощника капитана крейсера. Присутствовали несколько морских офицеров, один из которых кое-как говорил по-немецки, но понимал крайне затруднительно. Когда очередь дошла до Верховцева, "переводчик" спросил:
  -Sie sind ein Seemann?
  А что было отвечать, что он русский агент Белой армии, которая послала его найти компромат на Ленина? А как он попал на субмарину и почему на нем немецкая форма? Можно, конечно, было объяснить, что паром, на котором он плыл в Копенгаген, торпедировала эта немецкая подлодка, что он чудом остался жив и его из жалости взяли на борт, дали одежду, морскую, другой, разумеется, не было. Но от такой удачи - знакомства с племянником самого рейхсканцлера, отворачиваться было нельзя. Нужно стать его близким другом и первый шаг уже сделан, когда вытащил Густава фактически с того света.
  Он и на допрос собирался идти вместе с ним, но его грубо оторвали от Густава. Командир субмарины после допроса на палубе так и не появился. Вероятно, подумал Александр, его как капитана подлодки, решили поместить в отдельный отсек.
  - Ja, ich bin ein einfacher Seemann, Heinrich Schmidt, - ответил Верховцев. Да, простой матрос криегсмарине, главное, чтобы другие члены экипажа его не выдали.
  Больше, кажется, англичан ничего не интересовало. Основной допрос они, видимо, решили отложить до прибытия в свой порт.
  Через некоторое время принесли еду: вполне приличную фасолевую кашу и сладкий чай. Команда подлодки - около 25 человек, которую заперли в одном из отсеков возле машинного отделения, находилась в подавленном состоянии, молчала. Да и говорить под грохот машин было почти невозможно. И о чем говорить? Главное, сразу не расстреляли, значит, отправят в концентрационный лагерь во Франции или в Британии.
  Только через несколько дней пытка грохотом машинного отделения закончилась: крейсер куда-то причалил.
  Это оказался Хейшам-порт в графстве Ланкшир на западном побережье Англии. Там моряков погрузили в крытый автомобиль и почти полтора часа трясли по раскисшей дороге.
  
  22 марта 1918, Ланкастер, Англия
  
  Концентрационный лагерь на окраине Ланкастера располагался на какой-то бывшей, полуразваленной фабрике. Народу за колючей проволокой было много, в основном, пленные немцы, среди которых находились и гражданские. Охрана была усиленная. В декабре 1914 года, здесь произошли беспорядки - немцы устроили бунт из-за "ненадлежащего обращения". Проще говоря, их почти не кормили, крыши над головой в бараках - цехах хватало не всем, многие пленные находились и ночью на улице, отчего каждое утро трупы вывозились десятками. Бунт подавили самым жестоким образом. Штыками восстановили порядок, как написала "Manchester Guardian". Но власти все же улучшили продовольственное снабжение пленных, а часть немцев перевели во вновь открывшийся концентрационный лагерь под Уэльсом. Туда же отправляли ирландских политических "экстремистов", с которыми у немцев постоянно возникали конфликты. Но теперь люди хотя бы не мерзли на улице и более- менее нормально питались. Англичане стали придерживаться конвенции 1907 года о соблюдении прав военнопленных. Недавно эта конвенция была дополнена еще и Бернским соглашением. Воюющие стороны обязаны были обеспечивать "достойное существование военнопленных в местах их вынужденного пребывания".
  Густава фон Гертлинга, с тех пор как капитана "Марты" куда-то увели, Верховцев так и не видел. Кто-то из команды говорил, что его держат в городской санитарной части и собираются обменять на какого-то захваченного в плен немцами важного английского генерала. Другие утверждали, что собственными глазами видели, как их капитана расстреляли еще в порту, за верфью. Зачем было тащить Густава в Англию, чтобы прикончить прямо на берегу? - задавал себе вопрос Александр, - это можно было спокойно сделать и на крейсере. И сам же себе отвечал: Густав мог устроить какой-нибудь скандал, пустив в ход кулаки. Однако, англичане, без сомнения, узнали кто он и какую ценность представляет, поэтому вряд ли так бездумно расправились с ним.
  Какая судьба ждала пленных, никто не знал. Было понятно, что рейх на последнем издыхании, но сколько он еще продержится? Моряки говорили, хорошо, что русские вышли из войны, предали союзников, иначе бы Германия давно капитулировала. Александра бесило слово Verrat - предательство, применительно к его родине, но он понимал, что так оно и есть - как козлики пошли на поводу у немцев, выполнив их план фактического раздрая России. И виноваты в этом не только большевики, которые воспользовались услугами кайзера, а все: и генералы, которые теперь в спешном порядке пытаются создать боеспособную белую армию, чтобы разбить коммунистов, и "временщики" и обычные люди. Никто не думал о последствиях русского бунта: сейчас сломаем старое, а потом все само собой срастется. Срослось, да не так. Кровью теперь умывается Россия за свою бесшабашность. Большевикам, конечно, рано или поздно придет конец. Но когда? Когда народ, одурманенный их сладким марксистским зельем, поймет что его обманули, - отвечал себе Александр. - Когда он сам сбросит коммунистов с Олимпа, на который они забрались обманным путем, пользуясь поддержкой тех же немцев и безграмотной черни. Без этого не победить Белой армии, как бы она не старалась.
  Александр решил отогнать грустные мысли и вздремнуть, прислонившись сидя к стойке то ли сломанной водокачки, то ли еще какого насосного агрегата. Вдруг в дверях цеха-барака он увидел улыбающегося Густава. На его плечи была накинута английская шинель, правая рука висела на скрученном бинте, перекинутым через шею. К нему бросились моряки. Фон Гертлинг что-то им говорил, но слов его Александр не слышал.
  Как ни странно, он тоже почувствовал в душе радость и поймал себя на мысли, что вовсе не из-за того, что Густав необходим ему для дела. Он явно ему импонировал. Чем? Возможно тем, что Верховцев спас его и теперь подсознательно чувствовал ответственность за него. И вообще, ему нравились некоторые черты характера Густава. Какие именно Александр пока не понял.
  Заметив Верховцева, фон Гертлинг заулыбался еще шире. Отстранив команду, подошел к нему, опустился рядом, крепко обнял, как старого друга.
  -Рад тебя видеть, Генрих.- В его глазах блеснули слезы.
  -Я тоже рад, Густав. Где ты был? - После спасения Густава оба незаметно для себя перешли на "ты".
  -А-а, - фон Гертлинг махнул здоровой рукой. - Бессмысленные допросы в английском штабе. И самые идиотские предложения: мол, телеграфируй своему дяде рейхсканцлеру, чтобы немецкая армия и флот немедленно сложили оружие. И, чтобы отменили соглашение по Брестскому миру с Россией.
  -По Брестскому миру?
  -Да. Они тут считают, что тогда большевики в России моментально потеряют влияние у себя в стране и их скинет обманутый ими народ. Глупость неимоверная. Вот такие тут военные аналитики.
  -Действительно, полная глупость, - поддержал Александр. - Большевики в России понимают, что мир для них единственная возможность сохранить свою власть. Они бы и Петроград отдали, если б Вильгельм поставил такие условия.
  -Правда? - Густав внимательно взглянул на Александр. - Точно, нужно было требовать у вас... у них все земли до Урала. Ха-ха. С дядей я, конечно, не связывался, послал англичан к черту. Думал, расстреляют. Ан, нет. Пригрозили, что выдадут шведам, за то, что я утопил их судно. А я им сказал, что никого не топил"Dessa", а на дно она пошла, напоровшись на мину.
  -Ну и как, сработало?
  -Нет. Ха-ха. Они же обыскали мою субмарину и обнаружили отсутствие четырех торпед. Три я выпустил по "Бристолю", промазал, а где еще одна? В этом их разведка сильна - знают, сколько должно быть зарядов в трубах U-38 типа U-31 и вообще всё ее характеристики. Но, главное, датчане спасли еще нескольких пассажиров с "Dessa" и те рассказали, что видели приближающуюся к судну торпеду.
  Вдруг Густав взял Александра за плечо:
  -Ты правда Генрих Шмидт, сотрудник ведомства Николаи?
  -Почему тебя теперь это так заинтересовало?
  -Я успел сообщить о тебе дяде, ну когда мы всплыли, чтобы подобрать дизельное топливо со шведского парома. Он наверняка рассказал об этом начальнику военной разведки Генштаба и теперь...
  -А что теперь? Я в британском плену. И когда отсюда выберусь...
  -В том то и дело. Моя лодка здесь, они притащили ее на буксире. Насколько я успел понять, повреждена ходовая часть и еще система вспомогательного балласта, поэтому мы и выскочили из воды, как черти из преисподней. Если б были повреждены цистерны главного балласта, мы бы вообще не всплыли.
  -Выскочили как черти? - Александр рассмеялся этому нехитрому сравнению. Он был крайне рад тому, что Густав рядом. Его подавленное настроение сменилось преувеличенным весельем.
  -Не имеет значения. Как летающая треска, тебя устроит? Ну что ты гогочешь? Чахоточники хотят, чтобы я починил "Марту", поэтому и команду ещё не разбросали по разным лагерям. Было бы с лодкой что-то серьезное, не предложили бы. Хотят U-38 в свой флот включить. А что, "Марту" починить несложно, если, конечно, гребной вал у нее в порядке, иначе его замена будет очень долгой, на местной верфи, насколько я заметил, исправить его не получится.
  -Что ты задумал?
  -Ловишь на лету, сразу видно разведчик. Пока я валялся в госпитале, познакомился с великолепной медсестрой - фрау Сарэйд О, Бирн. Нет, не еврейка, ирландка. Я её звал просто Сарой, она не обижалась. У ирландцев напряженные отношения с англичанами, но теперь во время войны они вроде как на время забыли свои распри. Но все равно - лояльность друг к другу внешняя. Пришлось ее э... приласкать, у меня ведь кроме руки, остальное всё в порядке. Ха-ха. Она может помочь нам бежать.
  -Это каким же образом?
  -Ее брат Джед работает на верфи, где стоит сейчас наша лодка. Он с товарищами пронесет туда оружие, спрячет где я скажу. Сейчас "Марта", как рассказала Сара, почти не охраняется да и от кого ее охранять? Словом, как только мы отремонтируем U-Boot, достанем оружие, перебьем охрану, и пока береговая охрана раскачается, уйдем на глубину, а там ищи нас в океане.
  -тебе не кажется, Густав, что твой план голая авантюра, которая имеет ничтожный шанс на успех?
  -И все же ты оставил "ничтожный шанс", а? К тому же я племянник рейхсканцлера и...
  -Понятно, можешь не продолжать.
  -Так ты со мной или...?
  Положительный ответ последовал сразу, что очень обрадовало фон Гертлинга.
  План Густава оказался не таким уж и нелепым, тем более что после первого осмотра подводного судна, разумеется под усиленной охраной, он пришел к выводу, что у "Марты" действительно повреждения несерьезные. Ходовая часть не работала, потому что был выведен из строя электродвигатель гребного винта. На его замену много усилий прикладывать не придется. Кроме того, как и предполагал капитан субмарины, была деформирована и потеряла герметичность цистерна вспомогательного балласта. Густав заявил англичанам - ему повезло, что на верфи в тот момент не было серьезного морского инженера - что требует ремонта торпедо-ракетозаместительная цистерна, без чего стрельба торпедами невозможна. На самом деле, она была исправна. Были повреждены лишь две передние "трубы", а в третьей "застряла" целая, взведенная торпеда. Британских же военных больше волновал вопрос, какими своими торпедами можно заменить немецкие.
  Через несколько дней ремонт на верфи No3 Хейшам-Порта начался. Фон Гертлинг отобрал 10 самых надежных на его взгляд матросов и только троих посвятил в суть дела. Верховцева он представил как опытного торпедиста субмарины. Пока матросы ковырялись в цистернах и ходовой части, Александр сидел в торпедном отсеке и делал вид, что пытается в чем-то разобраться. По периметру верфи британцы выставили серьезную охрану. Работы проводились почти круглосуточно и теперь команда "Марты" во главе с ее капитаном, почти все время проводила в порту. Только поздним вечером их вновь отводили под конвоем на фабрику.
  Так продолжалось около полутора недель. Наконец, Густав сообщил Верховцеву, что лодка готова к отплытию и он дал команду ирландцам в ближайшую ночь доставить на "Марту" оружие, спрятать его в камбузе в куче промасленного тряпья.
  -Уходим в ночь на 8-ое апреля, - сказал он. - Ворота верфи будут открыты. Торпеду из деформированной передней трубы - ее здесь никак не починишь - зарядили в кормовую. Хорошо, что чахоточники её не заметили. Как только выйдем в залив, выпустим "сигару" по порту.
  Вечер 7-го апреля выдался теплым и туманным, какие нередко бывают на Британских островах в это время года. Море лежало в штиле иногда разрываемое тревожными гудками, пробирающихся через туман судов. Работа на верфи заканчивалась обычно около 11 часов вечера. За 15 минут до этого на грузовике приезжал конвой из Ланкастера и забирал немецких моряков. По периметру субмарины дежурили пять или шесть британских стрелков. К вечеру они, как правило, сбивались в стайку и курили возле подъемного крана, с помощью которого на корабли загружалось оборудование и грузы.
  Накануне брат Сары Джед сообщил через нее - Густав все еще ходил на перевязку - что оружие: несколько магазинных винтовок "Ли-Энфилд", три револьвера "Веблей", пяток ручных гранат MK-1 и ручной пулемет "Льюис" с тремя патронными дисками, уже на борту "Марты". Оружие спрятано в продуктовом ящике камбуза под хламом и тряпьем.
  Утром 7-го, как только фон Гертлинг в сопровождении британского офицера поднялся на борт субмарины, сразу же отправился на корму, смотреть как рабочие ирландцы и немецкие матросы проверяют работу винтового вала. Гул стоял страшный и офицер не стал испытывать свои нервы, быстро удалился на берег. Густав тут же проверил камбуз - да, оружие было на месте. С Верховцевым они приняли решение - напасть и разоружить охрану из пяти-шести человек в половине одиннадцатого, до приезда конвоя из Ланкастера. В это время солдаты уже находятся в казармах, офицеры расходятся и разъезжаются по квартирам, пока очухаются, прибегут, они уже будут в море.
  Итак, в 22.20 все собрались в кают-компании механиков. Ирландцы тут же заявили, что они уйдут на субмарине вместе с немцами. Вообще-то, это их желание фон Гертлинг предвидел и все же вопросительно взглянул на Верховцева - теперь он считал его своим другом и помощником. Александр пожал плечами - мол, другого выхода нет, не пропадать же отчаянным парням в английской тюрьме или болтаться на виселице по законам военного времени. Решено было действовать. И тут Джед, вытирая огромные кулаки о кусок шинели, спросил:
  -А как же моя сестра Сарэйд?
  -Фрау О, Бирн? - зачем-то переспросил Густав, будто сразу не понял о ком речь.
  -Да. Контрразведка ее сразу вычислит как вашу... нашу пособницу.
  О Саре Густав как-то не подумал. И теперь, представив ее огромные и глубокие, как ирландские озера глаза, он почувствовал острую потребность в ней и даже крайне удивился, как мог забыть про нее. Фон Гертлинг смутился:
  -Мне очень жаль, но сейчас уже поздно...
  -Почему же поздно? - спросил Верховцев, широко улыбаясь.
  Сквозь тесные люки отсеков, в кают-компанию пробиралась Сара. Она тоже улыбалась.
  Все замолчали, удивленно глядя на медсестру. Первым опомнился Густав:
  -Фрау О, Бирн, как вам удалось?..
  Она положила руки на плечо Верховцева:
  -Если бы не мистер Шмидт, я бы так и не ведала, что вы собираетесь уходить сегодня. Даже мой брат Джед мне ничего не рассказал. Заявил, что побег приблизительно через неделю, хотя я знала, что оружие на борт должно быть доставлено накануне отплытия. Это логично, меньше шансов, что его обнаружат. Конспиратор мой братец.
  Джед покраснел широким лицом, словно помидор:
  -Прости, сестра, но я думал... Я и сам не знал, когда герр Гертлинг даст отмашку. Как тебя сюда пропустили?
  Верховцев ответил за нее:
  -Полчаса назад я сказал охранникам, что одного из немецких матросов сильно поранило при внутренней балансировке гребного винта, он разрешил вызвать по телефону медицинскую сестру.
  -И ты молчал! - воскликнул Густав.
  -Ждал, когда ты сам вспомнишь о Саре, - ухмыльнулся Александр.
  -Молодец! - Капитан субмарины хлопнул Верховцева по плечу и тут же схватился за больную руку, изобразил кислую гримасу, от которой все грохнули со смеху.
  -Все для лучшего друга, - ответил Александр.
  - Ну, к делу, - лицо Густава вмиг сделалось серьезным. - Хоть я и не верующий, но да поможет нам Создатель и матерь Божья. Господи, сжалься над нами, помоги в тяжелую минуту.
  Джед и еще несколько его товарищей, якобы пошли покурить. Они должны были тихо обезвредить охрану из пяти человек.
  Звонким, поставленным командирским голосом фон Гертлинг начал отдавать приказы, от которого зазвенело не только в ушах Верховцева, но и, казалось, завибрировали переборки субмарины:
  - Всем по местам стоять! Задраить по команде входной люк, запустить дизель на полную! Хвостовой торпедный аппарат к бою!
  Верховцев остался один в кают-компании. Он слышал крики военных снаружи, которые быстро стихли- ирландцы сделали свое дело. Лязгнул и с грохотом закрылся входной люк. Взревел дизельный мотор, лодка затряслась, словно в бешеном припадке, готовясь к отчаянному броску. По обшивке "посыпался горох", вероятно, раньше времени приехавшие из Ланкастера солдаты, стреляли по сбегающей из верфи субмарине.
  Машины "Марты" работали исправно и ритмично, как сердце юной девушки. Через некоторое время Густав вошел в кают-компанию с каменным лицом.
  -Я все же круглый идиот, - сказал он, садясь напротив Александра.
  -Что случилось, нас обнаружили?
  Когда вышли в море, торпеду по порту, как собирался сделать фон Гертлинг, не выпустили. Он предпочел сразу наполнить цистерны и погрузиться на перископную глубину, не поднимая самого перископа. По совету ирландцев, он приказал держать курс на остров Мэн, обойти его с севера и двинуться к Белфасту, где в многочисленных бухтах легко найти временное укрытие. В местных деревушках можно было запастись продовольствием и водой, которых на лодке не было - англичане "вычистили" её до дна, "забыв" лишь про торпеду. Но как выяснилось, забрали они не только продовольствие и оружие, но и самое ценное, о чем не подумал фон Гертлинг - дизельное топливо.
  -Как я, умудренный опытом, капитан криегсмарине, мог забыть проверить баки "Марты", - сокрушался он.
  Верховцев с сочувствием поглядел на Густава. На вид почти мальчишка и капитаном его наверняка сделали благодаря связям дяди с командованием флота. Но дерзок и смел, ничего не скажешь.
  -Почему же тебе матросы не доложили, что баки почти пустые, у них что тоже глаз нет? - спросил Александр.
  -Тоже?
  -Не придирайся к словам, Густав. Я не хотел тебя обидеть, хотя ты сам по этому поводу казнишься.
  -Основные баки проверили, но вероятно, посчитали, что топливо есть в дополнительных, а на его уровень не обратили внимания.
  Эти слова звучали как оправдание не только самого себя, но и всей команды, за которую он отвечал как командир. Густав с ней неразрывное целое.
  Однако с легкостью расстался с остальной частью команды, оставшейся в концентрационном лагере, - подумал Верховцев. - Взял с собой ведь только десять человек. С другой стороны, забрать всех было невозможно, что было делать, всем пропадать?
  Теперь на лодке вместе с ирландцами находилось 19 человек. Сарэйд О, Бирн после отплытия находилась в капитанской каюте и с умилением следила за работой Густава, склонившегося с циркулем над картой. Его это не раздражало, хотя дама на простом-то корабле к беде, а уж на подводной лодке...
  Сара опустилась рядом с фон Гертлингом, положила руки на его плечо. Но он вдруг нервно их сбросил:
  -Не время, Сара. У нас топливо на исходе, еще пару миль и...
  Медсестра изменилась в лице, ее голубые ирландские глаза сделались серыми.
  -Мы должны всплыть, - продолжил Густав.
  -А дальше? - спросила Сара. - Плыть по воле волн? Нас тут же обнаружат. Я не хочу попадать в руки англичан после того, что я сделала.
  -Не волнуйся, не попадешь. Я лично тебя застрелю, а потом и сам пущу себе пулю в лоб.
  Он стукнул по лбу ладонью:
  -Idiot, was f;r ein Idiot bin ich!
  Вошел Верховцев. Он слышал последние слова Густава. Попытался его оправдать:
  -Ты не идиот. Даже если бы ты знал, что топлива в лодке почти нет, все равно невозможно было бы его на нее доставить.
  На это капитан субмарины ничего не ответил. Его обняла за шею Сара. На этот раз он не стал ее отстранять.
  -Ну, в самом деле, - зашептала она ему на ухо, - Не нужно себя грызть. Мы в море, а это главное. Я верю, ты что-нибудь придумаешь.
  Подводная лодка дрейфовала в 50 милях от Кейрнгаана и в 20 от острова Мэн. Густав предпринял отчаянный шаг: он передал в эфир зашифрованный сигнал бедствия: "CN" - ко всем, кто меня слышит: прошу помощи. Этот экстренный сигнал Генеральный штаб германского флота разрешал подавать исключительно в крайних случаях. Секретный код менялся раз в несколько недель и его не могли понять противники. Но поймав незнакомый сигнал, они все же могли сообразить, что это призыв о помощи терпящего бедствие судна. Все "союзные" коды англичане, разумеется, знали, так что вывод было сделать несложно.
  Теперь почти вся команда находился на палубе подводной лодки, которая мирно покачивалась на волнах почти спокойного моря, волны которого окрашивали в ультрамарин мягкие лучи апрельского солнца. Все молчали, большинство глядело в небо, словно спрашивая у Спасителя, сколько им еще осталось. Джед затянул заунывную ирландскую песню. Ее подхватили его земляки.
  Верховцев поморщился - и так нерадостно, да эти еще тоску наводят. Он достал сигарету, закурил.
  -Вы действительно Генрих Шмидт? - Густав вернулся к старой теме, перейдя опять на "вы". Этому же последовал и Верховцев.
  -Всё не можете успокоиться? - вопросом на вопрос ответил совершенно спокойно Александр.
  -У вас не чисто берлинский акцент, хотя вы говорили, что родом с земли Бранденбург, в Потсдаме. Вы не шипите согласными в окончаниях слов, что свойственно потстамцам.
  -Надо же, - ухмыльнулся Верховцев, - насколько вы тонко знаете германскую лингвистику.
  -Перед военно-морским училищем в Килле, я некоторое время обучался в берлинской "German Language School". Пока не выгнали. Ха-ха. Приударил за одной девочкой, обещал жениться, потом передумал. А она оказалась дочерью директора той самой языковой школы. Так что кое-чего в этом смыслю. Да и вообще, с кем только на флоте не приходится общаться. Кстати, у вас и не баварский акцент.
  -Понятно. Вы решили, что я русский. Русский шпион. Именно поэтому вы употребили оборот речи "выскочили как черти из преисподней", характерный для русского эпоса. Для лингвиста, хоть и не доучившегося, это понять нетрудно.
  Густав пожал плечами:
  -Это выражение употребляется не только русскими. Но вы очень внимательны, Генрих. Не знаю вашего настоящего имени, поэтому уж буду применять к вам это.
  -Ну, предположим, я Иоганн Вебер, Вольфганг Кох или Людвиг Майер. Ах, да я же русский. Ну, например, Аркадий Визнер. Что это сейчас меняет?
  -В целом, ничего. Вы спасли мне жизнь и вправе быть кем угодно, хоть Мефистофелем. Но Кох - повар, очень к месту. Очень любопытно было бы узнать, какое блюдо вы собирались нам приготовить.
  Верховцев сделал глубокую затяжку, выбросил окурок в море.
  -Поверьте, Густав, ничего скверного ни для вас лично, ни для Германии в целом, я не замышлял и не замышляю. Но вас послало мне само провидение. Повторяю, моя задача: выведать явки большевиков за границей, их резидентов, установить источники финансирования немецкой социал-демократии. Теперь я вам могу признаться честно: мне необходимо было получить неопровержимые доказательства причастности большевиков к немецкой разведке.
  -То есть, вы все же русский шпион.
  -Хм. Мне не нужны секреты вашей армии, флота, министерств и ведомств относительно ведения нынешней войны. Мне они необходимы исключительно в связи с финансированием коммунистов во главе с Лениным. До Октябрьского переворота. Оплата МИДом и военной разведкой переезда Ленина и его соратников весной 1917 года в "опломбированном вагоне", как теперь многие утверждают, из Цюриха в Швецию, оттуда они уж добрались до России.
  -Вот как. Значит, вы не коммунист, а...
  -Ладно, чего уж там. Да, я русский. Агент, шпион, как хотите. Выполняю поручение штаба Белой армии генерала Алексеева. Мое настоящее имя - Александр Верховцев. Были документы, выписанные на барона Будберга, но они пропали на затонувшем корабле, ведь в воде я оказался почти голым. Медальон, который свидетельствовал о моей принадлежности к знатному роду, тоже пропал.
  -Серебряный с изображением Карла ХI?
  -Откуда вы знаете?
  -Видел. Эй, Бюлов, - позвал Гертлинг помощника.
  Тот тут же к нему тут же подскочил.
  -Не думал, что ты опустишься до мародерства, - Густав укоризненно глядел на помощника. - Верни... Генриху его медальон.
  -Но я...
  -Там изображен твой тезка Карл, шведский король. Это семейная реликвия герра Шмидта. Ну как тебе не стыдно.
  Бюлов залился краской, словно школьник, уличенный в неприличном поступке. Молча протянул "реликвию" Александру.
  -Спасибо, - ответил Верховцев. Медальон принял, но надевать не стал, положил в карман матросской куртки.
  Когда помощник отошел в сторону, Густав сказал:
  -Ну вот, справедливость восторжествовала, хотя к Будбергам вы и не имеете отношения. Теперь понятно, почему имя полковника Николаи не сходило с ваших уст даже перед смертью. Что ж, Ленин может и не наш агент, но абсолютный негодяй, раз принял помощь от врага. Поэтому я вас не осуждаю... Александр, хотя ваша Добровольческая армия, в отличие от большевиков, не собирается с нами мириться.
  Верховцев пристально взглянул в глаза командира подлодки:
  -Благодарен вам за понимание. Поэтому мне крайне необходимо познакомиться с вашим дядюшкой, Густав.
  Фон Гертлинг ответить не успел. Кто-то из матросов крикнул: "Корабль!"
  Сквозь дымок вновь прикуренной сигареты, Верховцев тоже разглядел сизое облачно на горизонте.
  -По наши души, - вздохнул Густав. - У нас есть одна торпеда, но в случае промаха... Лучше умереть героями, чем ползать на коленях перед чахоточниками и просить пощады. Карл, Альфред, Рудольф за мной! Подготовлю торпеду к взрыву. Прости, Александр, - он опять перешел на "ты", - что и тебя вынуждаю разделить мою судьбу. Но честь морского офицера дороже жизни. Команде занять свои места!
  Матросы молниеносно бросилась внутрь лодки. На палубе остались лишь ирландцы-рабочие, Джед и Сара. Александра удивило, что Густав побежал готовить торпеду к взрыву, ничего не сказав об этом медсестре, к которой он несомненно питал чувства. Что ж, может и правильно, пусть встретит смерть без ее ужасного ожидания.
  -Капитан собирается атаковать корабль? - спросил Джед Верховцева.
  -Вероятно, - ответил Александр уклончиво, - в задней трубе ведь осталась торпеда.
  -Но топливо закончилось, аккумуляторы разрядились даже для небольшого поворота лодки.
  Ответить Верховцеву было нечего. Как ни странно, он не боялся приближения смерти, совершенно не думал о ней.
  Корабль на горизонте увеличивался в размерах. Вскоре обрисовались его черты: это был средний крейсер, типа "Удар". Такие Верховцев видел в английском порту. На палубе крейсера несколько раз сверкнуло. Снаряды со свистом пролетели над "Мартой", разорвались метрах в ста пятидесяти от нее. Били явно не на поражение, собирались взять лодку на абордаж. Видимо, топить субмарину англичане не хотели.
  Перископ "Марты" медленно вращался. Верховцев, оставался на палубе. Он понял, что Густав выверяет расстояние до крейсера, чтобы взорвать торпеду, когда тот максимально подойдет к U-Boot. Снова вспышки на крейсере и вновь снаряды легли в стороне, но уже ближе: всех находившихся на палубе обдало ледяной водой. Ирландцы загалдели на своей языке. Кто-то из них бросился внутрь лодки. Другие, поняв, что это конец, оставались с каменными лицами на палубе.
  Когда до крейсера оставалось не больше 250 саженей, он вдруг начал резко разворачиваться, с него доносились возгласы и крики. Верховцев привстал, приложил руку к глазам, чтобы солнечный свет не застилал глаза. Он увидел, что с противоположной стороны от солнца к крейсеру стремительно приближается нечто похожее на гигантскую рыбину, оставляя пенный след. Она изредка выбивалась из волн, обнажая свой черный хребет. Дельфин, акула?
  Верховцев не успел осознать, что это торпеда, как возле борта крейсера поднялся огромный водяной столб и тут же опал. Вскоре донесся жуткий грохот, а позже до лодки докатилась ударная волна, качнув и приподняв ее, словно во время сильного шторма.
  Крейсер стал заваливаться на бок и тут от его палубы, в пламени огня и дыма, в сторону полетели мачты, рубки, орудия. Сдетонировали боеприпасы крейсера. Сильнейшая ударная волна сбросила нескольких ирландцев за борт. Верховцев еле удержался за погнутые поручни. Буквально через минуту разорванный в клочья крейсер, вернее то, что от него осталось, скрылся под водой.
  Из субмарины высыпали моряки и рабочие. Джед, Сара и Александр заворожено глядели на место гибели крейсера, от которого на воде осталось лишь обширное, быстро увеличивающееся мазутное пятно. В нем плавали трупы моряков, живых заметно не было.
  -В десятку, - широко улыбаясь, сказал фон Гертлинг, всматриваясь через мощный бинокль в горизонт. - Кто же это к нам пришел на помощь, неужели мой тревожный сигнал "CN" сработал?
  Словно в ответ на его вопрос, на востоке, в ста саженях стал всплывать "черный кит". Подлодка. Она выпустила несколько фонтанов воды с обеих своих бортов. С ее рубки, с шумом стекла вода. Стало видно, что на ней изображена желтая лилия. Под ней номер: "16".
  - "Gelbe Lilie", - сказал Густав. - Неужели Карл Циммерманн на выручку примчался? Единственный еврей, который с гордостью может называть себя немцем.
  Рейнхард Циммерманн - пожилой, лысый и круглый как головка сыра корветенкапитан подводной лодки U-35 D, обнимал Густава, словно родного сына. Он не дотягивался до его плеч, "застревал" где-то в районе пояса и поэтому сцена радостной встречи выглядела смехотворно. А Верховцев гадал, как Рейнхард при своих формах умудряется пролезать в довольно тесный входной люк субмарины. Однако, подвижный и легкий в своих движениях Циммерманн, продемонстрировал удивительную ловкость - он закатывался в люк и пробирался внутри субмарины, будто мячик. Оказалось, что никакого секретного сигнала "СN" он не получал, а на выручку пришел случайно. Его "Желтая лилия" охотилась за торговыми судами Антанты в Северном море, а потом на свой страх и риск Циммерманн решил устроить британцам "фейерверк" в одном из портов на западе острова, где немцев ожидали меньше всего. Рейнхард бы женат на кузине троюродного брата рейхсканцлера Гертлинга. Этой "кисельной" связью он очень гордился и считал Густава чуть ли не своим сыном.
  Радостная встреча продолжалась недолго. Находиться наплаву в районе потопленного крейсера было смерти подобно - наверняка сюда уже устремилась целая английская флотилия из Хейшама, Ливерпуля и Дугласа.
  -Времени на перекачку топлива нет, - сказал, как отрезал Циммерманн, - дорога каждая минута.
  Густав похолодел, поняв куда клонит его дальний родственник.
  -Но я не смогу... Это выше моих сил.
  -Сможешь, мальчик мой, сможешь. Это война и ты должен действовать в интересах рейха. А его интересы теперь в том, чтобы сохранить в целости и сохранности героического капитана и его экипаж для продолжения борьбы. А железка - она и есть железка...
  -Я сроднился с "Мартой".
  -Что ж, - вздохнул Рейнхард. - Ты можешь устроить красивый, но глупый спектакль - гордо пойти ко дну со своей "Мартой" в обнимку. Ну я расскажу твоему дяде какие славные, патриотические слова ты сказал перед... погружением. Думаю, он искренне прослезится. Впрочем, он, скорее всего, уже уверен, что ты погиб - датские и шведские информационные агентства уже сообщили об уничтожении англичанами твоей подлодки после "варварской" атаки на судно нейтрального государства. Кстати, какого черта ты на него позарился?
  И не дожидаясь ответа, продолжил язвить:
  -В Дармштадте, на центральной площади тебе, как герою, возможно, даже поставят памятник...
  -Прекрати, Рейнхард. Мне и так тошно.
  И тут же отдал команду:
  -Всем наверх, оставить U-Bot! Мы уходим... Прощай, "Марта".
  -Не грусти, - подбодрил Густава Верховцев. Он тоже перешел на "ты", раз это снова сделал Гертлинг. - У тебя остается прекрасная Сара.
  Густав взглянул на Александра печальными глазами, потом натужно улыбнулся:
  -У меня, надеюсь, есть еще настоящий друг. Хоть и русский шпион. На людях я по-прежнему буду называть тебя Генрихом.
  -Можешь не сомневаться, Густав.
  Верховцев мысленно себя ущипнул: он и в самом деле испытывал теплые чувства к этому немцу, который ничтоже сумняшеся потопил шведское гражданское судно, да еще с Визирем и Штилем. Неизвестно чего успел натворить фон Гертлинг до этого. Что ж, это война, беспощадная и величественная в своей глупости, которая перевернула весь мир, особенно Россию, - пытался оправдать не столько Густава, сколько себя Александр.
  Когда команда высыпала на палубу и стала перебираться по выкидному трапу на "Желтую лилию", Циммерманн приобнял Густава:
  -Понимаю, ты как капитан должен сам сделать это - открыть кингстоны.
  -Нет, - резко возразил фон Гертлинг. - "Марта" была воином и должна героически погибнуть в бою.
  Рейнхард удивленно взглянул на дальнего родственника:
  -Что ты хочешь этим сказать?
  Густав вынул из кармана американскую ручную гранату MK-2, продел большой палец в ее широкое кольцо. Кликнул одного из матросов, еще не перешедших на "Лилию".
  Вдвоем они скрылись в рубке. Их не было всего пару минут. Густав сказал, что привязал конец веревки к крышке полузакрытого люка, так чтобы при его открытии веревка натянулась.
  -У "Марты" еще остался хороший подарок для чахоточников, - усмехнулся Гертлинг. - Как только поднимут люк, у гранаты выскочит чека, я ее приладил к 1000 фунтовой "толстушке" в задней трубе.
  -Что ж, - кивнул Рейнхард, пусть свершится справедливое возмездие. Уходим, на горизонте британские охотники.
  Все взглянули на восток. Там действительно появились еле различимые дымки.
  Через минуту "Желтая лилия" отвалила от "Марты" и сразу же начала занимать перископную глубину. Атаковать англичан Циммерманн не решился - как он сказал, на его борту теперь очень ценный груз, который необходимо в целости и сохранности доставить в рейх. U-35 D взяла курс на север к острову Айлей, затем мимо острова Барра вышла в пролив Литл-Минч, прошмыгнула ночью мимо Сейнленда и устремилась строго на восток к норвежскому Бергену. В Дривенесе, хотя это и было запрещено международной конвенцией "о нейтральных государствах", лодка залила полные баки дизельного топлива, пополнила запасы воды, продовольствия и взяла курс на ближайший немецкий порт Дагебюль. Циммерманн к восхищению Верховцева и зависти Густава продемонстрировал прекрасные возможности новейшей немецкой субмарины U-35 D, способной находиться в автономном плавании аж 130 суток.
  
  22 апреля 1918, Германия, Берлин
  
  Рейхсканцлера и министр-президента Пруссии Георга фон Гертлинга раздирали противоречивые чувства. Утром пришло сообщение, что его родной племянник Густав жив - здоров и находится в Дагебюле. В скором времени он прибудет в Куксхафен. Но как его встречать? Одно дело, погибший герой, чего бы он там не натворил, с него и взятки гладки. Герой и всё. Рейхсканцлер уже подумывал об установке в Дармштадте - родине героя памятного обелиска. Пусть рейх знает и помнит тех, кто не щадил жизней ради его славы и процветания. А теперь что, какой Густав герой? Потопил мирное шведское судно и вообще непонятно как он остался в живых, раз было сообщение, что его субмарину потопили англичане. Сдался им в плен, бросив команду? Нет, это ужасно и, главное, несмываемое пятно на нем, на рейхсканцлере и министре иностранных дел... Что же делать, как себя вести в этой щекотливой ситуации?
  Георг фон Гертлинг прогнал помощника, который сбив его с мыслей, принес чай и баварский яблочный штрудель со сливками, и, разумеется, мятный ликер - любимое утреннее кушанье министра. Да и вечернее кушанье тоже, отчего в последнее время он сильно раздался в боках и лице. Ничего не придумав лучше, фон Гертлинг с замиранием сердца приказал соединить его с генералом Людендорфом.
  Главнокомандующий не дал сказать ему и двух слов, сам изрек витиеватую, помпезную фразу:
  -Мне приятно засвидетельствовать вам в очередной раз мое почтение, дорогой герр фон Гертлинг, как человеку, взрастившему гордость нации и выдающегося героя рейха.
  Рейхсканцлер закашлялся, хотел было спросить о ком это Людендорф, но осмотрительно промолчал. Он хорошо знал генерала и понимал, что просто так тот ничего не говорит.
  -Ваш Густав герой! - продолжал Людендорф. - Больше бы нам таких орлов, вернее, применительно к нему, китов и мы давно бы сломили шеи этим мокрицам, лягушатникам и диким медведям...
  Чего это генерала потянуло на животный мир? - подумал рейхсканцлер. Мокрицами Эрих Людендорф называл британцев, лягушатниками французов, ну а русские в его глазах далее чем от медведей в таежной берлоге не ушли. Густав герой? Надо же...
  -Я никогда не сомневался в своем племяннике, - гордо заявил он. - Хотел бы уточнить...
  -Понимаю. Дяде не терпится узнать как его любимому племяннику удалось выбраться из такой передряги. У меня в кабинете как раз начальник военной разведки герр Николаи, он вам все объяснит.
  Полковник Николаи сообщил рейхсканцлеру, что Густав действительно геройски повел себя в английском плену, куда попал в бессознательном состоянии. Он, находясь в концентрационном лагере, умудрился угнать из порта захваченную британцами его субмарину. Лодка была повреждена глубинными бомбами и находилась в доке на ремонте - англичане хотели ее использовать в своих целях. Выйдя в море, Густав столкнулся с целой эскадрой противника, героически ее атаковал и наверняка бы погиб в неравном бою, но ему на помощь пришел капитан Циммерманн на своей субмарине. Вместе они потопили несколько вражеских кораблей и скрылись. Причем, ушли на U-Boot Циммерманна, а субмарину фон Гертлинга использовали как "живую торпеду", направив ее с одной взведенной торпедой на один из крейсеров англичан. Обо всем этом доложил Рейнхард Циммерманн.
  -Да-а, - только и произнес Георг фон Гертлинг. Он был очень рад, что так всё обернулось. А он то... как он мог подумать плохо о своем героическом племяннике, гордости нации? Шведский паром потопил? Ну, с кем не бывает, война это вам не... баварский штрудель.
  Рейхсканцлер вспомнил о штруделе, от которого отказался, сглотнул густую слюну. От хороших вестей у него сразу проснулся зверский аппетит.
  -Но я прошу вас на торжественной встрече Густава в порту не присутствовать,- попросил полковник.
  Рейхсканцлер даже обронил пенсне:
  -Это почему же?
  -Мы с вами недавно говорили о Генрихе Шмидте, помните?
  -Разумеется.
  -Так вот, то что, он русский шпион, мне теперь доподлинно известно. Это доложили мои люди в Стокгольме - что некто барон Будберг из России, он же бывший царский Sp;her Добровольческой армии капитан Верховцев, в сопровождении агентов Визнера и Штиля направлялись в Германию, чтобы установить связь с верхушкой немецкой социал-демократии, это правда, с целью выйти на меня и получить компромат на Ленина. Интересно, что Визнер и Штиль сотрудники ВЧК Дзержинского, но переметнулись на сторону "белого" Верховцева. Они утонули на корабле, который потопил ваш племянник. Во всяком случае, среди спасенных пассажиров парома, их не обнаружили. Я задумал любопытную игру с этим Шмидтом - Будбергом - Верховцевым и не хочу, чтобы раньше времени он познакомился с вами. А он этого, несомненно, желает. Иначе и не может быть, так как по сообщению Циммерманна, они с вашим племянником не разлей вода. Русский вытащил его из моря, когда после побега раненный Густав шел ко дну кормить рыб. Да... Мы подготовили пакет документов, компрометирующих большевиков. Особенно и сочинять ничего не пришлось. Они почти все у нас были на коротком поводке, в той или иной степени. Там требуются некоторые уточнения со стороны МИДа.
   -Я дам указание своему помощнику, чтобы он немедленно связался с вами и проработал все необходимые для вас детали. Мы тоже не сидели сложа руки. Как я уже вам докладывал, - фон Гертлинг подчеркнул слово "докладывал", выказывая уважение военной разведке и лично полковнику, - наш пакет, как помните, мы назвали его "Красная папка", пополнился подробными материалами и тоже реальными... ну, почти... Что ж, передавайте моему племяннику привет. Надеюсь, позже во встрече с ним вы мне не откажете.
  -Разумеется, герр рейхсканцлер. Благодарю за понимание. Gott ist mit uns!
  -Gott ist mit uns!
  
  25 апреля 1918, Германия, Куксхафен
  
  -Здесь находятся все необходимые вам документы. - Вальтер Николаи постучал ладонью по пухлой папке в красной кожаной обложке. - В ней собраны материалы, подготовленные МИД Германии и моей разведкой.
  Николаи приоткрыл папку, достал свежий, отпечатанный на машинке лист.
  -Переводы денежных средств из МИДа в немецкие, австрийские банки. Транши из банков на подставные фирмы Парвуса, Ганецкого в Стокгольме, Копенгагене. И напрямую на счета левых социал-демократических и большевистских изданий, частных лиц, на организацию забастовок, антивоенных, антиправительственных акций и митингов в России, в частности, Санкт- Петербурге... Есть здесь и копия телеграммы моего агента Шульца, о которой вам говорил Парвус. Это расписка финансового директора военной разведки отдела "III В" в получении марок через фирму Парвуса на организацию операции "Огненный поезд". Переводы средств в Швейцарию на подготовку и обслуживание железнодорожного состава из Цюриха до границы с рейхом...Подробный отчет дипломата Ульриха фон Брокдорф-Ранцау о встрече с Парвусом, где тот обосновал необходимость приведения России в состояние хаоса путем поддержки самых отъявленных революционеров-экстремистов, в частности большевиков.
  Начальник разведки вынул еще один лист из папки:
  -Вот цитата из докладной записки Ульриха Людендорфу: "... Aller Wahrscheinlichkeit nach k;nnen wir in drei Monaten damit rechnen, dass der Desintegration eine Phase erreicht, in der wir Russland mit milit;rischer Gewalt brechen k;nnen".
  -Через три месяца можно будет сломать Россию, - повторил Верховцев, откинувшись затылком на бетонную стену тесной камеры жандармского участка, где он беседовал с Николаи. - У большевиков ушло на это чуть больше времени, но, тем не менее, вы, немецкая разведка, сделали правильный расчет, продемонстрировав свой высокий профессионализм.
  -Спасибо, Александр, за комплимент. Я понимаю, что за этот самый мой профессионализм вы готовы разорвать меня на части голыми руками... А ведь я знал, тогда в поезде, что мы с вами еще встретимся и продолжим дискуссию.
  Верховцев пожал плечами:
  -Особой дискуссии и не было. Прошлой весной я еще не представлял к чему приведет победа большевиков. Но тоже почему-то думал, что судьба нас с вами еще сведет.
  Правда, Верховцев не ожидал, что сведет так скоро, когда увидел Вальтера Николаи в порту Куксхафен, в толпе встречающих. Героев - подводников пришло приветствовать огромное число народу: фрайкоры - молодые и крайне активные немецкие националисты, импульсивные девицы из каких-то общественных организаций, ветераны прошлых войн, обычные пожилые и юные домохозяйки.
  На шею Рейнхарда Циммерманна надели большой "римский" венок с лавровыми листьями, а Густава сгребли с причала и принялись качать на руках с громкими воплями: "Es lebe Deutschland!"
  В этот момент к Александру и подошли жандармы, окружив его. Он вдруг поймал взгляд начальника военной разведки, стоявшего чуть поодаль от толпы. Удивился? Скорее, нет, но все равно было неожиданно. Полковник Николаи спокойно кивнул ему, мол, он в курсе происходящего. Верховцев проследовал за жандармами, которые усадили его в автомобиль и отвезли в местный участок. Там, в тесной, сырой камере, за расцарапанным, вероятно, арестантскими ногтями столом, его уже ждал Николаи.
  -Рад вас видеть, Александр, - сказал начальник разведки.
  -А я-то как рад, - ответил Верховцев и в его голосе, скорее, слышалась правда, чем ухмылка.
  -Вероятно, думали искать меня через Шейдемана, а я тут, как по заказу.
  -Вы хорошо осведомлены, герр Николаи.
  -Чего бы я стоил, если б было иначе. Кофе, чай?
  Александр демонстративно огляделся по сторонам.
  -Как-то не вяжется чаепитие с этим местом.
  -Уж извините. Дело конфиденциальное, не должно быть лишних ушей и глаз. Только вы и я. Самое удобное место. Согласны?
  -Я не разведчик, вам видней.
  -Как же так? Взяли на себя такой огромный тайный груз и не разведчик Нет, герр Александр, вы самый настоящий разведчик или шпион, как вам будет угодно. Знаю, для чего я вам понадобился.
  -Не сомневаюсь. Даже не буду гадать откуда. Парвус?
  -Он самый. И Шефтель. Как Александр Львович узнал, что его "Dessa" затонула, тут же решил сообщить мне подробности вашей неудавшейся миссии. Для чего? Нет, его деньги не интересуют. Почти не интересуют. Он уверен, что вскоре большевики или ваши хозяева пришлют очередных агентов. На этот раз они скорее всего минуют его и Шефтеля, но где их ловить...?
  -Шефтель тоже ваш агент?
  -Да как вам сказать. С одной стороны агент, с другой... Так же как и Парвус, и многие другие. Серединка на половинку, но иногда бывают чертовски полезны, как вы видите. Шефтель, думаю, работает и на Дзержинского. Он ему нужен не только как доносчик, но как денежный мешок заграницей. Может, скоро драпать придется. Ваши добровольцы их здорово припекают.
  Чай всё же принесли, причем со свежими сдобными булочками с изюмом и курагой. Верховцев соображал быстро и четко, как на передовой перед атакой. Если полковник Николаи практически все знает, скрывать от него подробности его задания не имело смысла. Он рассказал шефу немецкой разведки все: и про встречу с Клейстом в ростовском трактире и про "битву" с латышами, и про Визнера с со Штилем, которые погибли на пароме. Не рассказал только о том, что Парвус оставил для него в совсем банке докладную председателю Совнаркома и оригинал телеграммы "коммерсанта" Шульца. Откровение должно быть дозированным, решил Александр.
  -Думаю, самым опасным для вас был Визирь,- сказал полковник, выслушав капитана. - Штиль так, мелкая сошка, судя по его поведению. Они якобы порвали с красными, но на самом деле по-прежнему служили ВЧК. Парочка не оставила бы вас в живых, если б вы раздобыли от меня или еще кого, компрометирующие материалы. Итак, вы должны были встретиться в Берлине с Филиппом Шейдеманом. Услуга за услугу. Вы получите эту великолепную красную папочку, но перед этим поможете мне его нивелировать.
  -Как, простите, ликвидировать?
  -Не физически, в этом нет необходимости, если б было нужно, давно бы разобрались с этим социал-демократом. Сейчас этой "левой" гадостью заражена почти вся Германия, того и гляди устроят революцию.
  -Закон бумеранга никто не отменял.
  -Опять. У вас бы в России всё равно, рано или поздно, власть взяли большевики, слишком падок ваш народ на сладкие обещания. Коммунизм - сиди, ковыряй в носу и ничего не делай, а тебе бесплатно пирожные в рот запихивают. Как в русских сказках.
  -А в ваших сказках лишь одна грусть и печаль, - парировал Александр. - Сердечные верторовские страдания, хоть в петлю лезь после таких сказок. Ни уму, ни сердцу.
  Полковник ухмыльнулся:
  -Оставим народный эпос. Так вы согласны?
  -С чем согласен? Вы ничего еще не предложили.
  -Как вы пытались на меня выйти? Объявление в газете о возможном банкротстве "Deutsche Bank", где у меня якобы лежат деньги. И сообщение мне через моих же сотрудников, разделяющих социал-демократические взгляды - да, да и в наших рядах такие есть - о тайном возвращении вкладов особым клиентам в Фриденау. Как Парвус вам и предложил.
  -Хм. Что это вам даст?
  -Мне нужно, чтобы на эту удочку клюнул и Шейдеман. Он не знает, по словам Парвуса, всех деталей его задумки, в частности, про секретные выплаты "особым клиентам". Вы ему тоже не раскрывайте всех карт.
  -Шейдеман, вроде как, должен лишь познакомить меня с руководством банка.
  -Замечательно. Фридрих Зюсс - председатель Совета директоров банка, тоже у нас на крючке. Его родной брат Клаус добровольно сдался в плен под Мюлузом и выдал французам важные военные секреты. К тому же Зюсс еврей, хотя и скрывает свое происхождение. А сегодня к евреям у нас... Словом, эту зацепку я держу на всякий случай, теперь он настал. После сообщения в газете о возможном банкротстве банка, что Зюсс в интервью журналистам подтвердит, вы ненароком сообщите Шейдеману где и когда будут возвращаться средства "особым клиентам". В "Deutsche Bank" деньги держит не только Шейдеман, но и большинство его соратников, например Гаазе. Все они побегут на "тайную вечерю" в Фриденау, а мы организуем засаду на них газетчиков, фрайкоров, представителей национальных партий. Пусть все узнают истинное лицо лидеров социал-демократии, которые ради своих шкурных интересов, фактически, пошли на преступление. Ведь других вкладчиков, а в банке держат деньги многие бюргеры, просто оставили с носом. Маски будут сброшены, левые дискредитированы.
  В камере повисла тишина. Верховцев так и не притронулся к чаю. Вальтер ломал в руках булочку с изюмом, ожидая ответа Александра.
  -То есть, я должен выступить в роли провокатора, - сказала угрюмо Верховцев.
  -Ну, зачем так пафосно? Вы делаете свое дело, как можете, а мы свое. И потом, социалисты же побегут забирать свои деньги, не сообщив ничего обывателям, а значит, уже заслужат наказания. Разве не так? Понимаю, вы скажете, что не хотите ввязываться в наши немецкие политические игры. Но вы уже в них ввязались, разве не так?
  На это у Александра ответа не было. Его и в самом деле в Германию никто не приглашал, а уж раз оказался здесь, следует играть по правилам тех, кто ему полезен. Вздохнув, произнес:
  -Я сообщу Шейдеману... то, что вам нужно и вы отдадите мне красную папку?
  -Думаю, вам бы не помешала и моя голова. Но что толку от нее, мертвой? Добровольно, живым я с вами в Россию, как понимаете, не отправлюсь.
  -Хм. Признаться, был план, переброски вас во Францию на самолете, а потом пароходом в Россию.
  -Полная глупость. На аэродроме Темпельхоф, что под Берлином, нет ни одного целого самолета, а на другом, Штакене сильная охрана. И кому в голову пришла эта идея, не верю что вам, вы не похожи на Dummkopf.
  Александр не ответил, потом задумчиво сказал:
  -Верно, каждый делает свое дело. У Парвуса есть один важный для меня документик. Обещал его отдать, если вернусь в Швецию. Но он на это уже, уже не рассчитывает, думает я погиб на его корабле.
  -Что за документик, позвольте узнать.
  - Докладная наркома иностранных дел председателю Совнаркома об изъятии из архива Минюста приказа германского императорского банк об отпуске денег Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и прочим за пропаганду мира в России.
  -Хороший документик, действительно полезный для вас. Хотя... возможно и поддельный. Парвус мастер на все руки. Почему же он вам его сразу не отдал?
  Александр пожал плечами:
  -Не знаю. Лишь сообщил код ячейки в его банке "Ниа", мол, если вернусь, то и заберу.
  -А если нет, он будет шантажировать этой, возможно, липовой бумажкой большевиков. Да, Парвус уверен, что вы погибли. Но сегодня же вечером все немецкие газеты раструбят о вашем счастливом и героическом возвращении из плавания.
  -Обо мне можно не упоминать...
  -Как вы себе это представляете, когда ваш друг Густав фон Гертлинг уже раздает интервью налево и направо. И наверняка рассказал уже о том, что вы, Генрих Шмидт, его спасли. Ну и фоторепортеры уже успели сделать свое дело.
  -Могли бы предупредить, я бы не вылезал из лодки.
  Полковник развел руками:
  - Газеты с вашим лицом увидят в Петрограде, в ВЧК, а это важно. Дзержинский пошлет своих людей убрать вас и мы, схватив их, узнаем о красной агентурной сети в Германии и Швеции. Вы дилетант, а убирать вас пришлют настоящих профессионалов.
  -Зачем же меня убивать?
  -Вы Дзержинскому теперь не нужно, более того, опасны для него. После общения с Визирем и Штилем вы можете многое рассказать германской разведке. В частности о том, что Дзержинский сам заинтересован в получении компромата на Ленина. Разве вождю большевиков это понравится, узнай он об этом?
  -Как же вы их поймаете?
  -А-а,- махнул рукой Николаи. - Не проблема. Очередные агенты наверняка также попытаются подобраться ко мне или к МИДу через нашу социал-демократию. Хотя... Так как, вы готовы, герр Верховцев, заключить со мной временный союз? Со мной, Вальтером Николаи, а не военной разведкой Германии. Ваша совесть будет чиста - мы оба боремся против распространения красной заразы.
  Александр ждать себя не заставил, без промедления дал положительный ответ. Он не рассказал полковнику про книги банка "Ниа", которые были переданы социал-демократу Мюллеру.
  -Wundersch;n! - воскликнул полковник. - Я знал, что вы разумный человек. - Потом добавил: - Кстати, своих денег я никогда не держал в "Deutsche Bank".
  
  27 апреля 1918, Москва, ВЧК
  
  Квартиру председателю ВЧК в Москве предоставили недалеко от бывшей страховой компании "Якорь". Однако Феликс Эдмундович предпочитал ночевать в кабинете, чему были крайне недовольны его помощники, ведь им приходилось являться на роботу спозаранку. Лацис, Манцев, Петерс по очереди ночевали в ВЧК, чтобы "хозяин" всегда мог к ним обратиться по любому вопросу.
  В последнее время Дзержинского больше всего волновал вопрос его семьи. Он очень скучал по жене и сыну. Они жили в швейцарском Берне. Ленин уже несколько раз уговаривал его съездить к ним, навестить. Даже паспорт уже был готов на имя Феликса Доманского, который находился у секретаря президиума ВЦИК Варлаама Аванесова. Варлаам тоже регулярно напоминал Феликсу Эдмундовичу про "необходимую поездку в сказочную страну", но начальник ВЧК её постоянно откладывал. Во-первых, попасть в Швейцарию можно было теперь только через Германию, а уподобляться Ленину - воспользоваться услугами немцев, он не хотел. Во-вторых, Дзержинского не покидало чувство "неустойчивого пола под ногами". Только исчезни на время, тут же "доброжелатели" пропихнут на его место другого. Бухарин, Ольминский, Каменев, Зиновьев не преминут нажужжать в уши вождю, что он де нерешительный и не жесткий. Как это они уже не раз делали. А кто концентрационные лагеря для буржуев, кадетов и прочей контрреволюционной сволочи начал первым создавать, кто многократно предлагал ВЦИК объявить против белых и их приспешников красный террор? Маркс же писал, что "революционный терроризм - единственный способ прекратить кровавые муки родов нового общества..." Всё тянут, а потом, когда, наконец, осознают его необходимость, припишут инициативу себе. Змеи. Бухарин вон пронюхал про паспорт на имя Доманского и так при случае сказал Феликсу Эдмундовичу: "А вы знаете, что генерал Деникин пробирался на Дон под фамилией Домбровский?" "И что?"- не понял Дзержинский. "Да так, Доманский - Домбровский, есть что-то схожее". "Что вы хотите этим сказать, Николай Иванович?" "Ровным счетом ничего. Вам бы лучше поехать в Италию, на Капри, к пролетарскому писатель Максиму Горькому". "Я сам разберусь, куда мне лучше поехать. Но за совет спасибо, Николай Иванович". "Не за что, Феликс Эдмундович".
  Этот разговор вспоминал Дзержинский, размешивая в стакане жидкого чая большой кусок желтого сахара. Он любил сладкое. Не было еще и семи, как на столе зазвенел телефон. Это был Бухарин. Легок на помине, - пробормотал председатель.
  -Как ваше самочувствие? - поинтересовался первым делом главред "Правды" и левокоммунистческого издания "Коммунист". Ленин считал его главным идеологом Совроссии.
  Дзержинский поблагодарил за интерес к его здоровью, но сам спрашивать о самочувствии Бухарина не стал - он крайне не любил этого, как он говорил, сына сборщика податей. Было в Николае Ивановиче, по его мнению, что-то "склизкое, вертлявое и нечестное". Сам себе боялся признаться, но порой мечтал, чтобы Бухарин однажды оказался в его застенках.
  И чего ему не спится в такую рань?
  Бухарин начал издалека: рассказал о серии готовившихся статей о продразверстке, электрификации деревень, образовании фонда культуры пролетарских художников, чем крайне утомил Феликса Эдмундовича. А когда руководитель ВЧК тяжелым вздохом в трубку дал понять, что ему стрекотня идеолога надоела, тот резко заявил:
  -Ленин всё знает.
  Дзержинский аж поперхнулся чаем. Что знает, о чем? Однако догадка накатила на мозг девяти бальной волной.
  -Я в этом не сомневался, - ответил он неопределенно.
  -Вот как? Тогда вы должны были понимать, чем для вас это может закончиться. Я вам уже отправил с курьером немецкую газетку "Nationale Zeitung". Интересное, признаюсь, издание.
  -И что же в этой газете? - как можно спокойнее спросил Феликс Эдмундович.
  -Очень интересная статейка на первой странице, да еще с фотографией. О возвращении в немецкий порт героического экипажа подводной лодки криегсмарине U-38, сбежавшего из английского плена. Так вот, среди тех, кто фигурирует на фото: ваш агент, посланный вами в Германию добыть компромат на Владимира Ильича. Он представлен в газете, как Генрих Шмидт. На самом деле, это капитан Верховцев, завербованный вашим ВЧК.
  Дзержинский помял горло, чтобы снять спазмы. Информация у Бухарина половинчатая, Верховцев агент белых, а не ВЧК, но откуда вообще Бухарину о нем известно? Кто-то слил информацию о специальной операции "Огненный поезд", но кто? Явно утечка из ближайшего круга. Петерс, Мороз, Лацис?.. Узнаю, лично из нагана пристрелю, пообещал себе Феликс Эдмундович.
  -Верховцев не мой агент, - сказал он как можно тверже, но на последнем слове его голос сорвался, выдав крайнее возбуждение.
  -Мне неизвестны тонкости вашей...э...затеи, Феликс Эдмундович, но это и неважно. Разве вам не интересно, откуда я вообще знаю об этом деле?
  -Нет.
  -Что ж, правильно, ЦК - маленькая деревня, ничего в ней не утаишь. Хотя Ленину об этом стало известно недавно, такое ощущение, что ему рассказали последнему.
  -Вы донесли?
  -Ну что за выражение, Феликс Эдмундович? Я не мог не рассказать Владимиру Ильичу, раз появилась эта публикация. После гибели шведской "Dessa" все считали, что ваши агенты, как один, пошли ко дну.
  -Кто это "все"? Парвус и компания? Не сомневаюсь, что именно он сообщил вам подробности нашей операции. Равно как Парвус же увидел фото в газете и сразу с вами связался. У вас ведь с ним давние отношения. Так же не сомневаюсь, что Александр Львович сообщил все подробности об "Огненном поезде" и немецкой разведке.
  -Возможно. Двуликий Янус, это в его стиле. Но как же вы так оплошали, Феликс Эдмундович?
  Начальник ВЧК в свою очередь пытался понять для чего Бухарину нужен этот звонок. И довольно быстро пришел к выводу, что Николай Иванович дает понять, что каждый шаг Дзержинского ему известен, мол, если будет какой "подкоп" под него, то тайным он не станет и Бухарин предпримет опережающее действие. А какое именно? Попросит защиты у Ленина. Потому сразу и начал разговор с него - Ленину де все известно. Ну да, а кто еще вступится за Николая Ивановича в Совнаркоме? Джугашвили его ненавидит, Троцкий, Рыков. Луначарский тоже не очень жалуют. Дыбенко с Крыленко вообще не в счет, дрожат, как бы им не припомнили прошлое. У обоих оно мутное. В 1916 году за антивоенную агитацию Дыбенко посадили в исправительную тюрьму в Гельсингфорсе, но уж больно быстро он "исправился", вышел и получил чин баталера на военно-транспортном судне "Ща". Странно, надо бы поднять архив царской охранки. Крыленко тот еще вояка - валялся в военном лазарете не с боевой раной, а экземой лобка... Завалил Петроградский фронт и в марте добровольно ушел с поста Верховного главнокомандующего и комиссара по военным делам. Сбежал от ответственности, одним словом. Теперь просто член коллегии комиссариата юстиции.
  -От ошибок никто не застрахован, - ответил Феликс Эдмундович, - однако я не иду вразрез с генеральной линией партии и не проповедую сомнительные постулаты.
  -Вы имеете в виду мою неизменную позицию по организации мировой пролетарской революции? На ближайшей партийной дискуссии я докажу Льву Давидовичу и Владимиру Ильичу...
  -Вы собираетесь открыть партийную дискуссию прямо сейчас?
  Бухарин рассмеялся. Идеолог ценил незатейливый юмор чекиста.
  -Думаю, дискуссию вам предстоит провести уже сегодня с товарищем Лениным и объяснить ему правомерность своих действий с... капитаном Верховцевым. Скажите, а остальные ваши агенты... как их, Визнер и Смирнитский, точно погибли или они также всплывут, извините за каламбур, как и Генрих Шмидт?
  Вот как, Бухарин даже знает настоящие фамилии Визиря и Штиля, демонстрирует длину и крепость своих щупалец. Эта информация уж явно из источника в ВЧК.
  -Успокойтесь, Николай Иванович, - ответил Дзержинский. - Вам мои... мероприятия ничем не грозят, против вас они не направлены. Я, так же как и вы, до сих пор категорически против подписанного с немцами мира. Или вы уже поменяли позицию?
  Бухарин вновь рассмеялся, но по поводу "позиции" не ответил.
  -Я уверен в вашей порядочности, Феликс Эдмундович, - сказал он.
  -Очень рад, Николай Иванович. Надеюсь, у вас не будет повода усомниться в моей порядочности и в дальнейшем. А с Владимиром Ильичом сегодня же объяснюсь.
  Положив трубку, Дзержинский вызвал дежурившего в тот день в приемной Петерса. Подозрительно и недобро глядя на него сквозь прищуренные веки, велел подать через час машину. В половине девятого утра, как никогда рано, Феликс Иванович сел на переднее сиденье Рено рядом с шофером в авиационном шлеме и очках синего цвета, велел ехать в Кремль.
  
  30 апреля 1918, Германия, Берлин, "Веселый Томас"
  
  Ресторанчик "Веселый Томас" на Шпрее был не совсем обычным: здесь имелся хороший бильярдный стол, вокруг которого собирались многие влиятельные люди. Это и штабные военные, и лидеры многих партий, что выросли в Германии, как грибы после дождя.
  В воздухе рейха витала революция, это чувствовали все и даже успехи армии в России, оккупация Украины и Брестский мир, подписанный исключительно на условиях кайзера, не выветривали этого бунтарского духа. Несмотря на острые стычки партий, их конфликты с военными, которые откровенно называли революционеров, в первую очередь левых социалистов, предателями, в "Веселом Томасе" были все равны, никаких политических конфликтов здесь не наблюдалось. Лидеры социал-демократов Фридрих Эберт и Филипп Шейдеман частенько катали шары с офицерами Большого и Малого Генеральных штабов, с заместителями самого главкома Эриха Людендорфа.
  Однажды пятничным вечером в "Веселый Томас" пришел помощник начальника военной разведки капитан Гюнтер Бенц в сопровождении двух человек. Те,кто внимательно читали газеты, сразу узнали в одном из них героя-подводника, племянника рейхсканцлера Густава фон Гертлинга. Второго же человека никто не узнал, хотя его фото тоже было опубликовано в газете. Капитан Верховцев, он же по новым документам, выданных "взамен утраченных", Генрих Шмидт, отпустил небольшие усики и аккуратную бородку. Теперь он стал походить на молодого "марксиста".
  Гюнтер Бенц отвел в сторону одного из офицеров, внимательно наблюдающего за игрой своего приятеля с помощником Шейдемана Гуго Гаазе, что-то шепнул ему на ухо, указал незаметно на Александра. Тот, тоже капитан, кивнул, слегка поклонился Верховцеву. Когда закончилась партия - выиграл сотню марок Гуго - подошел к нему, крепко пожал руку, поздравил с победой.
   Через некоторое время Гуго приблизился к Верховцеву, отирая тряпочкой меловую пыль с кия.
  -Герра Шейдемана в ближайшее время в Берлине не будет, - сказал Гаазе, - он по делам партии в Мюнхене. Но я готов вам заменить его, тем более, что по словам герра Бенца вам всего-то и нужно познакомиться с руководством немецкого банка, чтобы сделать... удачный вклад.
  -Да, скопилась некоторая сумма и я хотел бы её вложить в рост, - ответил Верховцев,- но мои познания в финансах...
  -Не беспокойтесь, герр Шмидт. Ваше дельце будет улажено. После того, как умер неизменный директор банка Георг фон Сименс, его совладельцы герры Валлих и Платениус, передали бразды правления банка Совету директоров. Один из них герр Зюсс, очень влиятельный и уважаемый в Совете человек, наш добрый приятель. Да, мы социал-демократы, против крупного капитала и империализма в целом, но... без денег, как понимаете, любое дело обречено на провал. Пока обречено. Вот когда мы победим, а на земле воцарится бесклассовое общество...
  Гаазе кашлем перебил капитан Бенц, давая понять, что политическая пропаганда теперь совершенно неуместна.
  -Да, я увлекся, - извинился Гуго. - Сегодня же вечером я свяжусь с герром Зюссом и передам вашу просьбу о встрече.
  -Когда я могу вам телефонировать, чтобы узнать место и время аудиенции? - спросил Бенц.
  -О, герр Бенц, вы всегда предпочитаете конкретику, это прекрасное качество наших военных, и если бы оно было направленно...
  -В девять, в десять?
  Гуго ухмыльнулся:
  -В десять я уже вижу первый сон, берегу, знаете ли здоровье для будущих сражений. Телефонируйте мне в половине девятого, герр Бенц.
  -Непременно.
  Верховцев с Бенцом отошли к барной стойке, где стоял Густав, заказали шнапс.
  -Я бы с удовольствие повесил этого самодовольного кретина Гаазе, - сказал Гюнтер, - как и всю их социал-демократическую банду. Поверьте моему слову, не позже ноября они устроят в Германии революцию, кайзер уйдет в отставку, как русский Николай. Они даже название придумали будущей Германии - Веймарская республика.
  -Для чего же вы их терпите, хотите, чтобы повторилось как в России?
  Гюнтер досадливо махнул рукой:
  -Рейх понесся по наклонной. Его уже не остановишь, главная задача политической и военной разведки, что в принципе теперь одно и тоже, смягчить этот революционный удар, чтобы к власти не пришли такие же радикальные экстремисты, как у вас. Шейдеман и компания еще цветочки. Есть еще совсем, как теперь говорят, убитые на всю голову спартакисты некоего Карла Либкнехта. Вот те да, полные оторвы, проповедники революционного терроризма по Марксу. Они натворят такого, что рейх вновь расколется на десятки герцогств и королевств. В лучшем случае.
  Все это время Густав флиртовал с белокурой красоткой, откровенно смахивающей на даму легкого поведения. Из-под ее кремового, в синюю полоску платья выступали ярко красные чулки в крупную сетку, утопающие в стоптанных туфлях. Она курила сигарету в длинном мундштуке и беспрестанно смеялась, видимо, на остроты Густава. Заметив, что деловые переговоры закончились, он подошел к Бенцу с Верховцевым, заказал себе коньяку.
  -Все в порядке, - сказал ему Александр.
  Густав был в курсе того, о чем договаривались с Гаазе. Теперь он являлся соратником, как он говорил, своего друга Генриха Шмидта. Ощущал себя настоящим тайным агентом отдела "III B" Большого генерального штаба. Без колебаний согласился на эту роль. Все равно новой подводной лодки, чтобы взять ее под свое командование не было, да и дядя высказался категорически против очередных "морских приключений" своего племянника: "Тоже мне, капитан Немо, благородный мститель, - говорил он. - Потопишь еще одно мирное судно, мне тогда уж точно не отмыть ни тебя, ни тем более себя. Сиди уж в штабе".
  
  Однако судьба "героя-подводника" пошла не по штабному пути. Когда Вальтер Николаи беседовал с Верховцевым в околотке Куксхафена, в камеру ворвался разъяренный Густав фон Гертлинг, да еще с толпой военных и националистов - патриотов фрайкоров. У всех глаза горели диким блеском. Фрайкоры готовы были разорвать любого, на кого укажет Густав.
  -Что здесь происходит?! На каком основании полицейские ищейки арестовали моего лучшего друга, героя, такого же, как и я, Генриха Шмидта?- кричал Густав.
  -Никто его не арестовывал, - спокойно ответил Николаи, но Гертлинга остановить было невозможно.
  - Я всё тут сейчас разнесу! - горячился он. - И завтра же весь рейх узнает, как полиция относится к национальным героям! Засели тут, жиды...
  Густав бросился к Александру, обнял его, крепко поцеловал в щеку. Погрозил кулаком Вальтеру. Гертлинг успел здорово хлебнуть шампанского и не сразу разглядел кто перед ним, а когда узнал в лицо начальника военной разведки, опустился на стул рядом с Верховцевым. Отер лицо руками, махнул толпе, мол, оставьте нас. Через минуту никого из посторонних в помещении не осталось.
  Вальтер Николаи с присущей ему быстротой и четкостью мысли, сделал прагматичный вывод - этот герой-подводник прилип к русскому, словно смола к телу, не оторвешь. Да и нужно ли отрывать? Именно его дядя рейхсканцлер Георг фон Гертлинг, по большому счету, закрутил в МИДе все это "антиленинское" дело. Теперь операцию нельзя остановить да и незачем ее тормозить?
  В красной папке действительно лежали интересующие русских документы, компрометирующие Ленина и его компанию, но они были лишь частично подлинными. Людендорф, с подачи рейхсканцлера Георга фон Гертлинга, настоял на том, чтобы к делу были приложены расписки Ленина в получении денег. В фиктивных расписках были использованы настоящие подписи Ульянова, которые он оставил в Вене, когда получал разрешение на проживание в Австрии. Николаи возражал против такой "липы", мол, она может только испортить дело, ведь подлинных документов - переводов денежных средств на счета большевиков в Стокгольме и Петрограде, на издание их "Правды" вполне достаточно. Однако Людендорф, по-военному упрямый и непрошибаемый генерал, напомнил "прекрасную русскую поговорку" - кашу маслом не испортишь, а раз каша заварена для русских, то они ее с радостью и проглотят.
  Словом, Николаи пришел к выводу, что подводник, лишенный возможности вновь командовать субмариной, будет полезен в связке с Верховцевым, а поэтому, как только тот поостыл, сделал ему прямое предложение.
  -Предлагаете мне стать шпионом? - возмутился племянник рейхсканцлера.
  -Да, - прямо ответил начальник военной разведки. - Будете работать вместе со своим другом... Генрихом Шмидтом.
  Сам Верховцев почему-то не удивился такому повороту, он понимал, что без Густава, вернее без его дяди уже не обойтись. Да и зачем обходиться, раз рейхсканцлер сам заинтересован, что "Красная папка" попала в Россию. Но полковник Николаи затеял свою игру - скомпрометировать немецких социал-демократов и он вынужден пойти на эту сделку. К тому же, ничего хорошего не будет и для России, если в Германии победят единомышленники коммунистов. И там евреи марксисты и здесь. Только в России к ним примкнули "униженные и оскорбленные царизмом" слои общества, злые на всех русских поляки, латыши и прочие "малые народы". Даже те, кто вроде бы лояльны к Белому делу, могут нанести неожиданный удар в спину. Особенно новоиспеченные "свободные" украинцы, эстонцы, курляндцы.
  -А Генрих согласен? - Густав обернулся на Верховцева. В его взгляде был даже не вопрос, а просьба ответить положительно.
  -Генрих не возражает, - ответил за Верховцева полковник.
  Фон Гертлинг в улыбке развел руками:
  -Тогда нет вопросов. Я, разумеется, "за". С чего начнем, кого нужно... э... ликвидировать?
  Вальтер Николаи по-доброму рассмеялся:
  -Начитались детективных романов. Ну да, что еще делать в долгом подводном плавании.
  -Пускать ко дну врагов.
  -Ага, и заодно нейтралов.
  Гертлинг поморщился, будто у него выдрали зуб.
  -Никто не застрахован от ошибок, - ответил он.
  -Теперь вы не имеете права на ошибки, - сказал, сдвинув брови, полковник. - На кону не только ваша жизнь, но и судьба Германии. Ни много не мало. Для начала встретитесь в Берлине, в "Веселом Томасе" с помощником Шейдемана Гуго Гаазе. Мой человек проводит вас в это веселое заведение и познакомит с ним. Подробности сообщу позже.
  
  Итак, встреча в "Веселом Томасе" состоялась и Гаазе попросил перезвонить ему по поводу аудиенции с Зюссом в половине девятого вечера. Верховцев и Гертлинг остановились в шикарном отеле "Кайзерхоф" на Фридрих-Вильгельм-Плац. Капитан Бенц предлагал "соратникам" выбрать отель попроще, но Густав сказал, что племяннику рейхсканцлера следует жить рядом с верховной канцелярией, а не в каком-нибудь сарае с клопами. Бенц возражать не стал, тем более что трехкомнатный номер оплачивал дядя U-Boot-Mann. Такой псевдоним - Подводник, получил в разведке Густав, от U-Bot- подводная лодка. Верховцев по ведомству полковника Николаи проходил как Wanderer- Странник. Для всех - средней руки коммерсант, торгующий в Скандинавии карибскими товарами: табаком, копрой, пальмовым маслом и сахарным тростником. Жена фрау Анна Шмидт, в девичестве Браун, живет в полуколонии США на Кубе, в небольшом особняке на севере острова, помогает мужу с коммерцией, заключая некоторые сделки.
  
  5 мая 1918, Берлин, Унтер-ден-Линден
  
  Фешенебельный отель "Адлон" на Унтер-ден-Линден, рядом с Бранденбургскими воротами был украшен флагами Германии и её союзников: Австро-Венгрии и Италии. Зеленая крыша здания в классическом стиле с элементами модерна, была свежевыкрашенна и блестела на майском солнце после небольшого дождя, словно покрытая тропической листвой. Балы в отеле, как и задумывалось изначально при его строительстве коммерсантом Лоренцом Адлоном и кайзером Вильгельмом, не проводились с начала войны. Но в роскошных залах-ресторанах гостиницы часто собирались всякого рода предприниматели для обсуждения своих коммерческих дел: война войной, а тягу к прибыли никто не отменял.
  Словом, отель на Парижской площади был центром деловой активности не только Берлина, но и всей Германии. Правда, дела в этом отношении у рейха шли все хуже и хуже, активность предпринимателей неизменно падала. Все чаще немецкие коммерсанты переводили свои капиталы в Америку и даже далекую Австралию.
  Именно в "Адлоне" председатель совета директоров Зюсс назначил встречу Александру Верховцеву на 5 мая ко второму завтраку в 11 утра. Полторы недели Гертлинг с Верховцевым вели "светский образ жизни", то есть практически ничего не делали: ездили на охоту в окрестности Потсдама, развлекались в карточных клубах. Последние несколько дней такой праздности Верховцеву дались наиболее тяжело: было уже невыносимо пить и натужно улыбаться приятелям и знакомым Густава.
  В предпоследний день с "соратниками" вновь встретился начальник военной разведки Вальтер Николаи.
  -Как мне представляться Зюссу? - первым делом спросил Александр. - Так откровенно и сказать, что я русский шпион, приехал по наводке Парвуса подставить лидеров левых?
  -Смешно, - ответил полковник. - Вам не нужно будет ничего о себе говорить. Просто изложите свою просьбу: в ближайшем интервью газете "Берлинер Тагеблад" Зюсс должен сделать официальное заявление о том, что "Deutsche Bank" на грани банкротства. Потом через Гаазе, "узкому кругу людей" станет известно, что во Фриденау...
  -Это я уже усвоил, - невежливо перебил полковника Верховцев. - Мне непонятна моя роль. Вы могли прекрасно обойтись и без меня.
  -Могли бы, если б не... Гаазе должен быть уверен, что имеет дело с серьезными людьми из разведки Антанты. Он сам метит в лидеры социал-демократов . После их победы и установления Веймарской республики, Гаазе надеется получить от союзников финансовые дивиденды. Вы в его глазах сейчас являетесь таким представителем союзной разведки.
  -Он знает, что я русский?
  -Разумеется. Россия хоть и вышла из войны, но на Белое движение в России немецкие социал-демократы возлагают большие надежды. Мол, в России скоро прогонят коммунистов, генералы возьмут власть и добьют вместе с Англией и Америкой прежнюю Германию.
  -Странная, нелепая логика.
  -И не говорите... герр Странник. У левых вообще всё перевернуто с ног на голову. Что вам объяснять, вы сами прекрасно это знаете, поэтому находитесь здесь. Ну а Зюсс...Впрочем, о крючке, на котором он у нас висит, мы уже с вами говорили...Есть и еще некоторые обстоятельства, что заставляют его с нами сотрудничать. Зюсс тоже должен быть уверен, что имеет дело с представителем союзников.
  -Получается, все вокруг знают или еще узнают, что я русский шпион, - ухмыльнулся Верховцев.
  -А разве не так, герр Странник?
  -Мне не нравится это... прозвище.
  -Извините, но в целях конспирации, я не могу называть вас иначе. Псевдоним официально утвержден разведкой.
  На это у Александра ответа не нашлось. Теперь главное , самому не попасться в сети полковника Николаи, подумал он. А то, что Вальтер их расставил, у Верховцева не было сомнений.
  
  После завтрака в отеле "Кайзерхоф", капитан Верховцев отправился на такси в "Адлон". Расстояние было небольшое и он мог бы спокойно дойти пешком, но накануне Николаи дал четкое указание - только на машине, все должно быть солидно и представительно. Густав остался в "Кайзерхоф", переговоры с представителем банка, как считал Николаи, должны пройти с глазу на глаз.
  Возле входа в отель, дверь авто открыл швейцар в ливрее, поклонился. Другой предупредительно распахнул двери. Александр поправил белоснежный шарф, накинутый поверх идеального темно-синего в серую полоску костюма, придержал рукой в лайковой перчатке шляпу-котелок с лихо загнутыми краями. Драгоценный камень в бордовом, завязанным на мексиканский узел шейном платке под клетчатой жилеткой, отбрасывал солнечные искры. Образ преуспевающего бизнесмена дополняла элегантная тонкая трость.
  Все это чудо маскарада взяли напрокат у портного Баруха Койфмана. Хоть и не жаловали теперь в рейхе евреев, но его не трогали даже военизированные экстремисты - фрайкоры. Барух обшивал чуть ли не весь Берлин. Не он лично, конечно, а организованные им артели, где трудились десятки рабочих. Особых персон он принимал сам, на Курфюрстендамм. Племяннику рейхсканцлера Койфман готов был оказать услугу и бесплатно - пошить для него несколько костюмов "на деловой выход", для охоты и верховой езды. Но Густав кивнул на Верховцева и сказал, что это все потом, а сейчас нужно сделать настоящего аристократа из герра Генриха Шмидта. На время. Если, конечно, у Баруха имеются надлежащие готовые костюмы.
  -О, герр Гертлинг, - Койфман сложил молитвенно на груди руки, - через пару минут вы увидите перед собой настоящего джентльмена.
  -Джентльмена не надо, - ответил с кислой улыбкой Густав. - С джентльменами мы воюем.
  -О, я не хотел...вернее, хотел...
  -Меньше слов, уважаемый герр Койфман, больше дела.
  Вскоре перед многочисленными зеркалами ателье "Schneider Koifman" действительно предстал настоящий аристократ. Александр сам удивился своему чудесному преображению и даже прищелкнул пальцами:
  -А что, неплохо быть немецким денди.
  -Айн момент, - Барух скрылся в одной из комнат, вернулся с изящной сиреневой тросточкой с костяным набалдашником.
  -Вундершон! - воскликнул Густав, оглядывая приятеля со всех сторон. - Вы, Александр, действительно, словно настоящий сановник.
  Верховцев застыл - Гертлинг ни разу на людях не произнес его настоящее имя. Капитан укоризненно покачал головой, а Густав шутливо прихлопнул ладонью рот, потом движениями показал, что его якобы зашивает. Но Барух, казалось, не обратил на "несоответствие" никакого внимания.
  Густав по-дружески хлопнул Верховцева по плечу:
  -Расслабься, - зашептал он ему на ухо. - Нам, разведчикам, приходится скрывать правду даже от матерей. Увы, моя мать... Впрочем, это не важно.
  Верховцев в мысленно улыбнулся. "Нам разведчикам"... По сути, Густав еще совсем мальчишка, игра в шпиона ему явно понравилась.
  Вдруг Гертлинг задал неожиданный вопрос:
  -Вагон, в котором ты ехал с Лениным, правда был опломбирован?
  Вздохнув, Александр нехотя ответил:
  -Почему то этот вопрос всех так интересует. Нет. Просто двери вагона не открывались даже на станциях.
  -Ясно. Ладно, мы об этом еще поговорим. Потом, на досуге, после твоей встречи с герром Зюссом. Я, если честно, не совсем понимаю, почему мне нельзя пойти на встречу вместе с тобой.
  -Полковник Николаи что-то задумал.
  -И я так думаю, мой либер фройнд, и я так думаю... Но что именно он задумал? Главное, не попасть впросак. Нам обоим.
  Все это время Барух Койфман стоял почтительно полусогнувшись.
  -Я осмелюсь спросить, мои герры, вы будете... брать костюм?
  Густав словно вынырнув из глубины, схватил портного за потную руку, в которой был зажат измерительный сантиметр.
  -Вы просто кудесник, герр Койфман. На днях зайду к вам и закажу с десяток самых дорогих костюмов на все случае жизни и даже на свои похороны.
  -О, - Портной расплылся в масляной улыбке. - Герр Гертлинг изволит шутить. Герр Гертлинг еще очень молод и ему нужно жить тысячу лет и один день...
  -Для чего же еще один?
  -Чтобы успеть сделать завещание.
  -Ха-ха, чисто еврейская шутка. - Подводник расплылся в улыбке.
  -Да, старый еврей Койфман всегда думает, кому передать свое дело. Все теперь хотят воевать и делить несчастную Германию, а работать никто не хочет.
  -Верно, Барух, в этом наша большая проблема. Завтра костюм вернем. В целости и сохранности. Во всяком случае, я на это надеюсь. Сколько мы вам должны?
  -О, герр Гертлинг! Что вы! Не обижайте старика Койфмана. Для меня честь услужить вам и вообще сделать что-то приятное. Если не сочтете за труд, передайте привет от старого Койфмана своему глубокоуважаемому дядюшке.
  -Непременно передам, Барух. Ну что, мой друг, аристократ? На вашем фоне я выгляжу привокзальным попрошайкой. Вперед?
  
  Швейцар доставил Верховцева на лифте на пятый этаж, проводил до двери номера "517" и, поклонившись, ушел. Александр дернул за шнурок, привязанного к звонку в виде головы сокола.
  На тихий, мелодичный звонок, не соответствующий агрессивному виду птицы никто не ответил. Только после третьего звонка дверь отворилась и на пороге Александр увидел странного человека. У него были большие лягушачьи губы, на низкий лоб спадала редкая челка почти белых, с отдаленным кремовым оттенком, словно театральный парик, волос. Нос длинный, крючковатый, раздвоенный на кончике, уши круглые, оттопыренные. Глаза водянистые, неподвижные, проваленные в желтые глазницы. Лицо бледное, блестит, словно смазанное маслом. На человеке был коричневый в крапинку пиджак, серые панталоны. В руках он держал докторский саквояж.
  Неужели это и есть председатель Совета директоров крупнейшего немецкого банка Фридрих Зюсс? - подумал с изумлением Верховцев. - Это же форменная образина. Может, его секретарь?
  Не дождавшись ни приветствия, ни предложения войти, Александр представился:
  - Генрих Шмидт. Коммерсант. К герру Фридриху Зюссу, по рекомендации герра Гуго Гаазе. Назначено на 11 часов.
  Человек улыбнулся, отчего еще больше стал похож на амазонскую лягушку. Взглянул на часы, потом ни слова не сказав, прошел мимо Верховцева, задев его плечом и обдав чесночным запахом, двинулся по красной ворсистой дорожке коридора к лифту. Однако вызывать его не стал, скрылся в двери запасного выхода.
  Александр проводил его удивленным взглядом, немного подумав, вошел внутрь номера. Он был более просторным и светлым, нежели тот, что снимали они с Густавом в "Кайзерхоф". Стены украшены объемными гобеленами, изображающими сцены охоты какого-то курфюрста или герцога, по стенам расставлены фарфоровые китайские вазы, мебель сплошь из красного и черного дерева. На столике у окна - огромный букет алых роз вперемешку с желтыми лилиями. Александр с детства не выносил аромат лилий, напоминающий трупный запах. Поморщился. Где же этот Зюсс?
  Дверь во вторую, не менее просторную комнату была приоткрыта. На пороге, украшенном тонкими ажурными занавесками, он заметил разбросанные листки.
  В комнате, не менее просторной, чем первая, в дальнем углу стояла широкая кровать под декоративным, в арабском стиле балдахином. У окна, в широком кресле, спиной к входу сидел человек - была видна лишь часть его головы, вернее, черного, набриолиненного затылка.
  Александр вежливо кашлянул, сказал:
  -Я Генрих Шмидт, по приглашению герра Зюсса.
  Не получив ответа, он сделал несколько шагов вперед, затем приблизился вплотную к креслу. Спит что ли?
  -Герр Зюсс, - обратился громко Александр, - вы мне назначили на 11.
  Когда и на этот раз не дождался ответа, с досады - ну что, в самом деле, приглашает, а сам дрыхнет беспробудным сном - развернул вращающееся кресло к себе.
  На фронте он видел всякое, но теперь вздрогнул. Лицо мертвого человека, а то, что он мертв не было никаких сомнений, так как из груди торчал серебристый, похожий на кухонный, нож, было обезображено глубокими порезами вдоль и поперек. Крыло носа отрезано, из приоткрытого рта на белую рубашку стекала густая алая пена. Карие глаза застыли в изумлении.
  Ничего не трогать и срочно вызвать служащих отеля, телефон, кажется, в первой комнате.
  Верховцев приподнял мысок правого ботинка, который пропитался кровью. Только теперь он заметил, что глубокая рана на убитом была и сбоку шеи, откуда кровь стекла на пол.
  Александр невольно попятился назад, затем, взяв себя в руки, решительно подошел к телефонному аппарату, взял трубку, но так и застыл с ней в руках.
  В номер вошли двое служащих отеля в форменной одежде, швейцар, тот, что проводил его до "517" номера. Следом появились трое полицейских в фуражках с большими, похожими на железные солнца, кокардами. У одного на плече висел карабин. Тот, что был ниже всех ростом, с погонами унтера, даже не взглянув на Александра, прошел в комнату, где находился убитый. Другой, с лошадиным лицом, с маленьким, как у гнома носом, приблизился к Верховцеву. Взглянул на него с прищуром, спросил:
  -Вы кто, как сюда попали?
  Александр представился, ответил, что пришел на назначенную господином Зюссом встречу, а застал его... в неготовом к встрече виде.
  Из соседней комнаты выглянул унтер:
  -У вас хорошее чувство юмора, герр Шмидт. Прошу служащих подойти к телу и засвидетельствовать убийство... вот этим предметом.
  Унтер указал на кухонный нож, торчавший из груди жертвы.
  -Ганс, записывайте.
  Тот, кого назвали Гансом, сел за круглый стол, отодвинул вазу, открыл планшет, достал тетрадь. Высморкался в "кнопочный" нос. Работник отеля услужливо принес ему из бюро, что стояло в третье комнате, где Александр не был, чернильницу и железное перо.
  -Итак, Ганс, пишите,- начал диктовать коротышка. - Убийство совершенно предметом, идентифицированного мной, унтер-офицером Центрального полицейского управления Отто Альбрехтом, как столовый нож для вторых блюд. На ноже имеется клеймо с буквами "КН" и отчетливо выбитой на нем короной. Это, несомненно, столовый прибор из отеля "Кайзерхоф" на Унтер-ден-Линден. Вы ведь проживаете в данном отеле, герр Шмидт?
  -Что вы хотите этим сказать? - спросил в свою очередь с негодованием Верховцев. Его рот стал сухим, язык деревянным. - Да, я проживаю в Кайзерхоф... Передо мной из номера вышел господин с большим лягушачьим ртом и...
  -Каким ртом? Впрочем, неважно. Вас застали на месте преступления, герр Шмидт. Тело еще теплое, кровь не застыла. Вы видели сегодня, кого-нибудь постороннего в отеле? - обратился унтер Альбрехт к служащим.
  Те отрицательно замотали головами, а швейцар сказал, что мимо него и муха незаметно не проскочит. Он, мол, довел герра Шмидта до дверей этого номера, потом задержался у кастелянши в конце коридора и никого выходящим из "517"-го не видел - ни с лягушачьим лицом, ни с каким другим.
  Унтер развел руками:
  -Мне очень жаль, герр Шмидт, но все улики против вас.
  -Какие улики?
  -В первую очередь нож. Полицейское дело продвинулось в последнее время далеко вперед. Слышали о таком разделе криминалистики как дактилоскопия? Ну вот, не сомневаюсь, что на этом ноже окажутся ваши отпечатки пальцев.
  -Не окажутся, - уверенно ответил Верховцев, - я к нему не прикасался.
  -Проверим.
  -Проверяйте.
  -А пока вы арестованы.
  
  12 мая 1918, Берлин, тюрьма Маобит
  
  Старший следователь Главного полицейского управления рейха Людвиг Берг был немногословен и велик телом, словно гора. Так Берг и переводится на русский - гора. Он тяжело пыхтел, вздымаясь своей огромной грудью как вулкан перед извержением. Голос его был высоким и тихим, что не соответствовало внешности. Однако это спокойствие и уравновешенность были обманчивы. Когда подследственный выводил Берга из себя, он сначала начинал тереть жирную, морщинистую шею большим, будто простыня носовым платком, а потом бил его в лицо пухлым кулаком. При огромном весе следователя энергия удара валила человека с первого раза. И тогда Людвиг пинал его коваными ботинками невероятного размера, пошитыми для него "на заказ" одним сидельцем - сапожником. Пару раз пнув подследственного, он возвращался на свое место и так же тихим, спокойным голосом продолжал допрос. За его взрывной, непредсказуемый характер, а также внушительные размеры коллеги прозвали его "Везувий".
  Берг пододвинул к Верховцеву лист бумаги.
  -Это заключение криминалистического отдела. Отпечатки пальцев на столовом ноже, извлеченным из тела убитого банкира Фридриха Зюсса, принадлежат вам. За что вы его зарезали, герр Шмидт, причем таким варварским способом?
  -Я вошел в номер "517", куда меня проводил швейцар, когда банкир был уже убит,- ответил Александр. - Дверь мне открыл какой-то неприятный тип с большим, лягушачьим ртом, и докторским саквояжем, о нем я уже говорил унтер-офицеру герру Альбрехту.
  -Предположим. Для чего вам понадобилась встреча с банкиром?
  -Собирался сделать выгодный вклад средств в его банк.
  -Вы богаты?
  -Отнюдь. Есть некоторые сбережения в Стокгольме. Теперь решил перевести их в рейх.
  -В тот момент, когда здесь финансовые дела почти катастрофические.
  -Я патриот Германии.
  Верховцев лихорадочно соображал. Если следователю неизвестно, что он русский, да еще шпион, значит, начальник военной разведки не поставил полицию в известность. То есть, на это есть какие-то причины. А какие? Убийство Зюсса явно организовал не Вальтер Николаи, иначе бы теперь он находился не в гражданской тюрьме Моабит, а в военной - Тегель. Или вообще в одной из тюрем военной разведки. Нет, Николаи не заинтересован в таком исходе, для чего тогда вообще ему было затевать с ним игру? Чтобы выставить напоказ кровожадность и дикость русской разведки? Теперь, после подписания мира с большевиками, немецкому руководству это явно не надо. Опорочить белых? Но тогда опять же им занимались бы не полицейские, а военные или контрразведчики. Что из этого следует? Нужно продолжать утверждать, что он обычный немецкий коммерсант, плыл из Стокгольма в Данию на пароме, который потопила немецкая подводная лодка под командованием Густава фон Гертлинга. Его заметили на обломках корабля и спасли, потому что он бредил по-немецки. Подружился с капитаном субмарины, попал вместе с ним в английский плен, бежал и вот теперь на родине, где его обвиняют в убийстве банкира. Все это он сначала изложил унтеру Альбрехту, а теперь и следователю Бергу.
  -У меня есть возможность передать ваше дело в суд, - продолжил толстяк- следователь, вытирая пот со лба, хотя в камере было довольно прохладно. - Приговор, насколько понимаете, будет быстрым и самым жестким. Но... у меня нет серьезных оснований заканчивать расследование.
  -А как же мои отпечатки пальцев на ноже из гостиницы "Кайзерхоф"?
  -Вот именно. На сумасшедшего вы не похожи, чтобы пойти резать банкира столовым прибором из собственного отеля. Это первое. Во-вторых, когда вас обнаружили, это подтвердили все - на вас не было крови, а ведь Зюсса зарезали и искромсали, словно поросенка.
  После этих слов Берг сделал пару глубоких вздохов. Верховцеву снова показалось, что он сейчас взорвется как вулкан. У человека явно астма и ему нужно ехать лечиться в горы.
  -Ну и главное - мотив. Какой у вас мотив убивать председателя Совета директоров "Deutsche Bank"? Вы с ним не знакомы, денег у него не держали, только собирались. Мотив, милейший герр Шмидт, определяет любое преступление. Ответь на вопрос кому и по какой причине оно выгодно и наполовину дело раскрыто.
  -Значит, по-вашему, я не виновен?
  -Я этого не говорил. Но я уверен, что за убийством Зюсса стоят какие-то политические силы. Германия закипает, как в свое время Россия и есть основания полагать, что скоро крышка кайзеровской политической системы будет сорвана накопившимся паром недовольства. Слишком популярны нынче социал-демократы. Влияние России, кстати. Мы завезли им Ленина, а они... Закон бумеранга.
  - Да, да бумеранг, все о нём... о чем только раньше думали.
  -Что? Ах, да правильно, раньше нужно было нам думать. Теперь русские ищут способ избавиться от большевиков.
  Верховцев похолодел. Так, неужели он ошибся и следователю все про него известно? Зачем же он играет с ним в кошки-мышки? Нет, далеко не прост этот Везувий. Ну, еще бы, кто бы назначил его старшим следователем, будь он прост как крестьянин.
  - Русские ищут возможность избавиться от большевиков, - повторил после некоторой паузы Берг. - Однако у них ничего не получится. Восточные славяне, в общей своей дикой массе, слишком доверчивы и инертны. Даже, когда коммунисты начнут резать толпу, что привела их к власти, жертвы будут свято верить в большевистские идеи и поддерживать своих палачей. Маркс, немецкий еврей Маркс заморочил им головы своим обещаниями про бесклассовое общество. Конечно, не безграмотной толпе, а их интеллигенции, которая в свою очередь заморочила головы толпе. В общем, русских ждет голгофа.
  -Немцев, которые подбросили русским Ленина тоже ждет голгофа?
  -За всё приходится расплачиваться. Голгофа, но не сразу. Нет. После поражения в войне, а она уже фактически проиграна, опять же по закону бумеранга, здесь к власти придут левые социалисты. Но они у нас долго не продержатся. Почему? А что они могут предложить немецкому народу кроме коммунистической обираловки, уравниловки и виселиц для капиталистов? Германия - это не Россия, хотя наш менталитет во многом схож. Мы, как и они, любим исключительность, железную силу власти. Не станет Вильгельма и немцы быстро поймут, что крепкая рука им необходима как воздух. Униженной и растоптанной немецкой нации понадобится очередной бог. Она выберет нового Вильгельма, который предложит ей то, что никто из правителей еще не предлагал - поверить в свою избранность, в превосходство над другими народами. Вот этот новоиспеченный Вильгельм и доведет немцев до голгофы. Игры в коммунизм и национальную диктатуру добром не заканчиваются. И в России появится новый царь Николай, еще более кровавый, каким они считали своего императора. Это будет не полужид Ленин, нет. Это будет новый Нерон. Вот увидите, они скоро избавятся от своего красного вождя. Или отравят, или пристрелят. На кой он им? Мавр сделал свое дело... Наверняка агенты русских контрразведок уже рыщут по странам, где этот большевистский Робеспьер в свое время скрывался от царя в эмиграции, пытаются раскопать его связи с вражескими спецслужбами.
  Это был уже прямой намек на то, что "герр Шмидт" русский шпион, но он сделал вид, что его эти слова не касаются.
  -С вами страшно разговаривать, герр Берг, - сказал он. - Вы словно провидец, читаете книгу жизни.
  Толстяк махнул рукой:
  -Бросьте, никаких чудес, это понимает каждый здравомыслящий человек. А тот, кто не понимает, законченный дурак. Но мы отвлеклись. Как я уже говорил, я не собираюсь закрывать ваше дело и передавать его в суд. У меня есть версия, которая... Я ее выскажу чуть позже. Вы будете переведены в другую тюрьму, в Баутцен в Саксонии. Ее именуют "Желтой бедой" из-за желтого цвета кирпичей, из которых она недавно построена. Только и всего, никакой особой беды. Почему Саксония? Подальше от Берлина. Поверьте, это в ваших же интересах.
  -В моих интересах сейчас же выйти на свободу. Вы же сами привели доводы в мою поддержку.
  -И тогда те, кто задумал это преступление, сразу поймут, что их авантюра провалилась. Они убьют и вас, теперь уже как ненужного свидетеля. Вы этого хотите?
  На это у Верховцева не нашлось что возразить.
  -Ну и о версии. Убить Зюсса, по моему мнению, могли именно русские агенты. Через "Deutsche Bank" проводились финансовые операции по поддержке большевиков и других левых революционеров в России. Возможно, агенты вышли на банкира и предложили ему раскрыть эти схемы, а он категорически отказался. В результате случилась эта варварская, уж извините за выражение, свинобойня. Вы очень хорошо разглядели человека, который выходил из номера? Что-нибудь, кроме лягушачьих губ вам бросилось в глаза?
  -Н-нет... Разве что лицо как-то странно блестело, словно смазанное маслом.
  -Так я и думал. Скорее всего, на неизвестном убийце была маска из тонкого, эластичного каучука. Такие маски до войны продавали на карнавалах... Ах, что это были за карнавалы.
  И вдруг следователь неожиданно перешел на другую тему:
  -Недавно бросил курить, но тяга к табаку иногда доводит до дрожи.
  Как бы в подтверждение своих слов, Берг дернул своим огромным телом и по нему пробежали волны.
  -Скажите, герр Шмидт, а где на Кубе выращивают лучший табак? Я слышал в провинции Матансас.
  Берг вбил в Верховцева свои разъедающие, словно капли серной кислоты глаза. Какой ответ даст "коммерсант средней руки"? Берга явно не устроил бы простой ответ, типа да, именно в этой провинции. Но "герра Шмидта" проверка не сбила с толку, накануне "инцидента в Адлоне" он, по совету полковника Николаи, заглянул в Берлинскую публичную библиотеку.
  -Нет, - возразил спокойно Александр, - табак Vuelta Abajo или Cuban Criollo для лучших сигар, скажем, "Por Larranaga" и "Romeo y Julieta" выращивается в Пинар- дель-Рио, это на западе острова и в провинции Вилья-Клара на севере, что на берегу Атлантического океана. А вот сахарный тростник лучше покупать...
  -Спасибо, герр Шмидт, - перебил следователь. - Мне вполне достаточно информации о табаке.
  Берг вытер платком взмокший лоб, тяжело вздохнул и вызвал конвоира.
  
  15 мая 1918, Берлин, отель "Кайзерхоф"
  
  Дядя навестил своего племянника, когда тот допивал очередную бутылку шнапса. Пил Подводник уже несколько суток и каждый день названивал Георгу фон Гертлингу с просьбой о встрече. Но после случившегося в "Адлоне" рейхсканцлер не торопился видеться с Густавом, у которого оказался "сумасшедший приятель" - убийца. Черт знает кто этот Шмидт на самом деле... Утверждал что агент военной контрразведки. Ага, и режет людей по чем зря кухонным ножом, не пытаясь даже соблюсти конспирацию... Племянник подобрал его в море на обломках корабля, который сам и потопил. Болван...
  Войдя в номер, рейхсканцлер застал племянника у раскрытого окна с видом на Парижскую площадь. Тот пил прямо из бутылки. Георг забрал у него бутылку, бросил в корзину для бумаг, сел напротив.
  -Мне не нравится твое поведение, Густав, - сказал он, строго глядя на родственника. - Ты опускаешься все глубже на дно.
  -Рад видеть тебя, дядя, спасибо что пришел. Ни на какое дно я не опускаюсь, ты мне запретил, ха-ха. Хороший каламбур. Просто мне смертельно скучно. Море для меня закрыто да еще арестовали моего друга Генриха.
  -Твой Генрих грязный убийца. Газеты опубликовали снимок его жертвы, это ужасно, так мог поступить только сумасшедший.
  Густав встряхнул головой и из его глаз вмиг улетучился хмель, он взглянул на рейхсканцлера совершенно трезвыми глазами:
  -Я не должен тебе был это говорить, но...ты единственный человек, которому я могу доверять. Генрих - не Генрих, он не агент Вальтера Николаи, а русский шпион. Как ты и предполагал. Его настоящее имя Александр Верховцев, капитан, воевал в Русском легионе во Франции. Был ранен, возвращался на родину в одном поезде с Лениным. Оказался с ним вместе случайно, по протекции кадета Шефтеля. Белая контрразведка завербовала его в Ростове. Добровольческой армии, начавший наступление на красных, нужны доказательства причастности Ленина к немецкой контрразведке, чтобы люди одумались, не шли к большевикам, а вступали в ряды Белой армии. Верховцев в поезде познакомился с полковником Николаи, который сопровождал состав до шведского порта. Поэтому Александру и предложили поехать в Германию, найти Николаи и получить от него неопровержимые доказательства предательства Ленина, что не удалось сделать следователям Временного правительства. Верховцев согласился. Теперь ты знаешь всё.
  Фон Гертлинг всплеснул руками:
  -О мой бог, час от часу не легче... Ты понимаешь, в какое дело вляпался?
  Взяв дядю за рукав костюма от "Койфмана", Густав пристально взглянул ему в глаза и рейхсканцлер сразу же остыл.
  -Ты сам, дядя, - сказал он, - предложил начальнику военной разведки игру с русскими на предмет предоставления им фальшивых сведений о Ленине.
  -Откуда ты это знаешь? Не только фальшивых, но и подлинных, в большинстве своем подлинных.
  -Я тоже теперь агент полковника Николаи, у меня даже есть оперативный псевдоним - Подводник.
  Рейхсканцлер слушал своего племянника и не верил своим ушам, а Густав тем временем продолжал:
  -Николаи хитрый лис, что-то задумал. Но Генрих, а вернее Странник, теперь у Верховцева такой псевдоним, не убивал Зюсса, мы вместе готовились к встрече с банкиром, но пошел он один, таково было условие. Возможно, это провокация Николаи. Но зачем она ему понадобилась? Не понимаю... Этот инцидент может стать ударом и по тебе.
  - Уже стал благодаря твоим неразборчивым связям. Кто ставил условие, чтобы Шмидт... ну, русский, пришел к банкиру один.
  -Гаазе, его помощник или кто он там... Через него договаривались, он и передал по телефону место и время встречи.
  - Та-ак, - протянул Георг и вдруг сдулся, словно каучуковый шарик, размяк в кресле. - Если всё, как ты говоришь, то почему тебя тоже еще не арестовали? Сладка парочка, verdammtes paar!
  Густав округлил глаза, он ни разу не слышал от дяди неприличных выражений.
  -Видимо, из-за влиятельного родственника, - ответил он, наконец.
  -Рейхсканцлера Германии и министра иностранных дел Восточной Пруссии! - крикнул фон Гертлинг.
  - Ты все сам понимаешь, поэтому и пришел ко мне в номер. Ваше министерство уже подготовило компромат на Ленина?
  -Красная папка у полковника Николаи.
  -Ах, да я ее видел. А эти... документы, вернее их содержимое могло просочиться к кому-нибудь еще, за пределы МИДа?
  Фон Гертлинг пожал плечами:
  -Над подбором материалов, сведению их в единое целое работало несколько человек.
  -Насколько сведения реальные?
  -Говорю же, большинство реальные: банковские переводы из МИДа, счета, получатели, коммерческие компании Парвуса, расписки в получении наличных..вот они частично липовые... но это не принципиально, главное, что переводы через эти фирмы предназначались большевикам, анархистам, трудовикам и еще некоторым партиям, готовившим в России бунт. И до Февраля и после, на подготовку свержения Временного правительства. С Февралем, правда, мы опоздали, русские генералы сами расстарались, а вот Октябрь полностью наш...И сейчас идет некоторая финансовая поддержка большевистского правительства. Мы заинтересованы в том, чтобы оно находились у власти. Брестский мир - наша победа.
  -И в то же время, готовы скомпрометировать Ленина.
  -Конечно. Чем больше в России свары, тем для рейха лучше. Что в красную папку добавила военная контрразведка, мне неизвестно.
  -То есть, теперь вместе с полковником Николаи вы ждете очередных русских гостей. А тебе не кажется, что они уже здесь, что убийство Зюсса совершили именно они, агенты большевиков, чтобы материалы не попали в руки " белого" Странника?
  - Белый Странник, красиво. Черт, я уже запутался в ваших кличках и именах. Возможно. Если Странник действительно представляет Белое движение, а сюда пожаловали агенты красных и тоже хотят получить этот компромат... Что ж, логично...Впрочем, я уже ни в чем не уверен. Что б провалились эти русские в преисподнюю, от них одни проблемы.
  -Меня волнует другое. Если Николаи все же решил передать красную папку большевикам, то Странник теперь ему не нужен.
  -Ерунда. Был бы не нужен, сразу бы его раздавил, а не передавал полицейским.
  -Здесь все же какая-то игра. Но так просто я своего друга на растерзание не отдам.
  -Ты что задумал, а? Выбрось всякую дурь из головы, племянник, не забывай кто твой дядя. Я лицо Германии, а ты это лицо...
  -Прекрати, дядюшка. Ничего с твоим лицом не случится, если ты... аккуратно узнаешь, как идет следствие и что они собираются сделать с Александром.
  -Дело ведет, насколько знаю, старший следователь Главного управления полиции Берг. Очень разумный и объективный по многим отзывам профессионал. Правда взбалмошный, может разделать подследственного как бог черепаху. Он так просто не закроет дело, если не будет уверен в виновности...Странника. При условии, что он не заодно с военной контрразведкой.
  -Вряд ли. Если он умный и профессиональный, как ты говоришь, то поймет, что Странник не убивал. Мы с Александром завтракали в "Кайзерхоф", никакого ножа, который потом нашли в теле Зюсса, он не брал. Да и в голову нормальному человеку не придет идти на преступление с ножом из отеля, где он живет. Верховцев вовсе не кретин, мы с ним были в английском плену, он в конце концов спас меня...
  -Не горячись. Все, что касается твоего... спасителя я сегодня же узнаю и телефонирую тебе. Нет. Пришлю записку.
  -Спасибо дядя!
  -Эх, Густав, болван ты и есть болван. Больше не пей.
  -Обещаю.
  Георг фон Гертлинг тяжело поднялся из мягкого кресла и, мелко перебирая тростью, бубня себе что-то под нос, направился к выходу, где рейхсканцлера ждали трое сопровождающих: секретарь канцелярии и два сотрудника личной охраны.
  
  20 мая 1918, Москва, ВЧК
  
  -Зачем эти двое кретинов убили банкира?! - Дзержинский с утра был зол как никогда.
  Ночью Феликса Эдмундовича мучили кошмары. Снилось, что его беременная мать Хелена падает в открытый люк погреба. Беременная им, Феликсом. Падает, а отец, в наряде ксендза, пытается ее поймать. Но мать пролетает мимо, подминая под собой братьев и сестер, в том числе и первенца Витольда, умершего еще в младенчестве. Мать истошно кричит и начинает рожать. И Феликс видит себя, появляющегося из-под ее платья. Отец торжественно заявляет: "Нарекаю новорожденного Феликсом Шченсны - счастливым". Но тут откуда-то вылез надсмотрщик Ковенской тюрьмы, куда Феликс угодил за пропаганду марксизма среди фабричных учеников, показал кукиш: "Хрена ему, а не счастья! Потому как два года учился в первом классе, восьмой так и не окончил, а в аттестате по русскому и греческим языкам получил "неудовлетворительно". Черт косноязычный, как же он будет агитировать за Советскую власть? Пусть в свою семинарию чешет, ему поповская юбка в самый раз..."
  Феликс Эдмундович проснулся с раскалывающейся головой и пустынной сухостью во рту, словно с глубокого похмелья. В висках колотило. Было страшно. То ли от этого бреда, сотканного частично из его жизни, то ли от того, что впервые увидел во сне своих родителей. Нет, конечно, они иногда снились, но теперь они предстали так, будто живые, в деталях, до мелочей. И ведь действительно мать Хелена провалилась в подвал, когда была им беременна. Ожидали рождения мертвого младенца. Ан, нет, он появился на свет хоть и раньше срока, но вполне здоровым. Это теперь... Кхе, кхе...
  Все же нужно поехать на воды или на Капри, как советует Петерс, - думал Дзержинский, садясь за рабочий стол. Чай ему принесли холодный, жидкий, хлеб черствый, что добавило ему раздражения. А тут еще Лацис положил перед ним очередную пачку зарубежных газет, поверх которой находился берлинский таблоид с огромной фотографией истерзанного трупа. Сначала Феликс Эдмундович не понял что это и к чему, но когда Лацис ему объяснил суть дела, начальник ВЧК взорвался, приказал немедленно вызвать слегшего с простудой Петерса и впервые кричал на него:
  -Вы можете мне ответить, Яков Христофорович, для чего эти два болвана - ваши протеже - изрезали как мясники банкира Зюсса? Им что было приказано делать?
  Петерс приблизился к начальнику осторожно, чуть ли не на цыпочках, как к медвежьей берлоге, вкрадчиво ответил:
  -Вы же сами, Феликс Эдмундович, кхе-кхе, приказали Ковалю и Эху - оперативный псевдонимы Эйхманса, если забыли, решить вопрос с Верховцевым, который нам теперь не только не нужен, но и опасен, кхе-кхе.
  Дзержинский потер пятерней лоб, ночные видения все еще мешались где-то в голове.
  -Но не так же...радикально, черт возьми. И перестаньте на меня кашлять, у меня легкие слабые.
  -Извините, врачи прописали аспирин и этот, как его...
  -Зачем они устранили банкира?
  -Ну-у... чтобы отправить Верховцева на виселицу, в крайнем случае, в тюрьму.
  -А нельзя было разобраться с Верховцевым по-другому, по-тихому, - спросил Лацис, - пропал человек и все, а потом обнаружили бы труп в канализационном колодце.
  -Это Визирь их надоумил, кхе-кхе.
  -Как?! - Феликс Эдмундович аж подскочил на стуле. - Он жив? Почему мне не доложили?
  -И Штиль жив! Только накануне он сообщил подробности их спасения через нашего человека Обухова в Брест-Литовске, заместителя Иоффе. Их подобрали в море разные суда, положили в разные больницы. А в Берлине Коваль и Визирь встретились у социал-демократов. Там еще прапорщик Зедин, псевдоним Зуда ...
  -Меня не интересуют псевдонимы всех наших агентов заграницей, - перебил Дзержинский и вдруг резко остыл, как это с ним бывало в последнее время часто. - Так что Визирь со Штилем? Как им ему удалось попасть в Германию?
  -Визирь через Копенгаген, как жертва немецкой агрессии, бесплатно добрался до Франции, оттуда проник в рейх. Там теперь граница, оказывается, как решето. Он знал с кем, по рекомендации Парвуса, должен был наладить контакт Верховцев - с одним из лидеров социал-демократии Филиппом Шейдеманом. Визирь выдал себя за помощника Верховцева, тот устроил его в одной из берлинских квартир, обещал содействие в знакомстве с Зюссом. В один из дней на эту квартиру заявился и Штиль от Шейдемана. Он пробрался в Германию через Красный крест, впрочем, это не так важно.
  Далее Петерс рассказал, что неожиданно для них в Берлине объявился сам Верховцев. Шейдеман в растерянности - это что происходит, кому верить? И тогда Визирь ему напел, что неожиданно воскресший Верховцев на самом деле агент большевиков, которые решили сделать ставку на конкурентов Шейдемана, в лице спартакиста Карла Либкнехта, а самого Шейдемана его и соратников устранить.
  -Бред какой-то, - произнес Феликс Дзержинский. - Ну, предположим. И что мы имеем? Зачем было убивать именно Зюсса, который должен был устроить спектакль с ложным банкротством банка и тем самым обеспечить контакт с полковником Николаи?
  -Нет никакой необходимости в этой банковской авантюре, задуманной Парвусом и Шефтелем, - ответил Лацис. - Нет надобности и в контакте с начальником военной разведки рейха Вальтером Николаи. В МИДе рейха подготовили так называемую красную папку, в которую собран подлинный и липовый компромат на Ленина и большевиков. Насколько нам известно, эта папка находится уже у полковника Николаи, который дополнил ее материалами из своего ведомства. Однако... полные копии документов МИДа, есть у одного из помощников рейхсканцлера Германии Георга фон Гертлинга. Этот помощник на крючке у агента Зуды, работающего в секретариате штаба Гинденбурга с прежних времен и согласившийся сотрудничать с нами. Помощника зовут Ганс Рюттель. Он гомосексуалист и страстный игрок в покер. А фон Гертлинг на дух не выносит извращенцев и игроков.
  -Так. Не совсем понимаю.
  -Визирь предложил Шейдеману устранить Верховцева, да так, чтобы вся Германия узнала о зверстве большевиков, которых Филипп крайне не любит. Он, кстати, недавно заявил, что в случае его прихода к власти, сразу разорвет дипломатические отношения с Советской Россией. Шейдеман согласился. К тому времени в Берлин подтянулись Коваль и латыш. Хорошо, что они сразу попали в поле зрения Визиря, а то получилась бы неразбериха.
  -Она и так получилась. - Дзержинский хлебнул чаю и сделал кислую гримасу, будто в нем было много лимона. - Эта парочка проникла в Германию через Брест-Литовск?
  -Да. Кхе-кхе. Там до сих пор почти открытые ворота в Германию, через теперь независимую Польшу. Ну и кое-кто помог. Что мы имеем? Визирь, после устранения Верховцева, втерся в доверие к Шейдеману, стал чуть ли не личным его советником. При нем Штиль, Коваль и Эхо. Что для нас крайне важно. Наши люди в руководстве будущей Германии. То, что кайзера скоро скинут, нет никаких сомнений. Шейдеман, по нашим прогнозам, может претендовать на кресло премьер-министра. Рейхсканцлером, скорее всего, станет правый ревизионист Фридрих Эберт. Как только будут получены компрометирующие на... словом, нужные нам материалы, Коваль и Эхо доставят их Москву. Очень важный документ имеется у Парвуса. Он лежит в банковской ячейке его банка "Ниа" в Стокгольме, код Парвус назвал Верховцеву, Визирь его не слышал. Мол, если вернется живым, его заберет.
  -Что за документ?
  -Это докладная Наркомата по иностранным делам Ленину об изъятии из архива Минюста царской России приказа германского императорского банка от марта 1917 года, об отпуске денег Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому за пропаганду мира в России. И о том, что книги по их счетам в Стокгольме переданы Мюллеру из Берлина.
  -Мюллеру?
  -Отто фон Блюмен-Мюллер, левый социалист, один из соратников Шейдемана и Эберта. Предвижу вопрос - зачем ему понадобился этот документ?
  -Нет. Меня больше интересует кто его слил немцам, - сказал устало Дзержинский. Осколки ночных образов вновь зашевелились в мозгу.
  -Одно вытекает из другого. Яков Станиславович Ганецкий, заместитель наркома финансов и начальник народного банка РСФСР.
  -Но ему-то зачем понадобилось передавать "жареную" книгу этому Мюллеру?
  -Думаю, чтобы на всякий случай обезопасить себя, - ответил Лацис. - Если, что - вот вам надежно спрятанный в Германии документик, изобличающий вас как предателей родины. Временщики не смогли доказать, а Ганецкий может. Скандал выйдет грандиозным.
  -Да, - сказал Дзержинский. - Одной этой книжки достаточно, чтобы взорвать всё ЦК. Ганецкого прижать мы не можем, он друг Ленина.
  - К тому же он был в Брест-Литовской делегации. Через его прежних немецких и польских знакомцев удалось пропихнуть незаметно Коваля и Эха через Польшу в Германию.
  -Был бы толк. Это они лично так жутко изувечили банкира Зюсса?
  -Нет. Визирь предоставил "мокрое" дело им, а они наняли какого-то бандита в пивной. Тот оказался парнем опытным и с фантазией, бывший циркач. Надел лопоухую маску, украл нож из отеля "Кайзерхоф", где жил Верховцев и которым тот пользовался - отпечатки пальцев на ноже, разумеется, остались. Визирь грандиозным шумом остался доволен. Коваль и латыш сами не ожидали такого эффекта. Бандит взял деньги наперед, но только часть, а когда пришел за второй, амбал Коваль его прижал к стене своим толстым брюхом и задушил той же маской, что была на бандите в день убийства Зюсса.
  -А что, Верховцева уже расстреляли?
  -Пока нет. Он в тюрьме. Дело ведет Главное полицейское управление. Следователь Берг, как удалось выяснить Визирю, слишком дотошен, чтобы принимать скоропалительные решения. Будет тщательно расследовать преступление в "Адлоне".
  -Хорошо. - Дзержинский поднялся. - Что-то голова гудит. Уж не вы ли, Яков Христофорович, награди меня какой гадостью. Немедленно езжайте, лечитесь.
  -Слушаюсь, Феликс Эдмундович.
  -Да, а что там с матросом, ну тем балтийцем, что помогал Верховцеву расстреливать латышей Эйхманса?
  -Артем Петров, - уточнил Лацис. - Арестован. Революционный трибунал на днях скажет свое слово.
  -Петрова пока не расстреливайте. И вообще, вы бы поосторожнее с балтийцами, вскипят, мало не покажется.
  -Хорошо, - кивнул Лацис. - Сейчас же телефонирую в Петроград. Есть на Петрова планы?
  Дзержинский не ответил. Снова сел за свой стол, углубился в газеты. Петерс и Лацис на цыпочках удалились.
  В приемной Лацис показал кулак новому секретарю Феликса Эдмундовича.
  -З-знаешь, за что генерал Корнилов собирался расстрелять своего адъютанта Хаджиева? - У Мартына Ивановича по выходе из кабинета начальника вновь прорезался латышский акцент.
  -Нет, ваше...Товарищ Лацис. - Помощник, молоденький чекист-татарчонок Ильназ Сайдашев поднялся, его лицо от страха и недоумения залила малиново-сиреневая краска.
  -За плохой чай. Понял?
  -Понял, товарищ Лацис.
  -Ну, так-то. Старайся, а то расстреляем.
  Сайдашев захлопал глазами, Лацис поспешил его успокоить:
  -Пошутил. Живи пока.
  В коридоре Петерс сказал Лацису:
  -Любите вы, Мартын Иванович, людей пугать.
  -Обожаю, Яков Христофорович. Сам не раз в жизни пугался: когда сидел в тюрьмах и здесь, и за границей, в ссылках. Особенно испугался, когда меня хотели расстрелять англичане за убийство полицейских при ограблении банка в Хаундсдитч. Смерть, знаете ли, очень неприятная штука и предвкушение её сильно травмирует нервы.
  -Наслышан про Хаундсдитч, - кивнул Лацис. - Вы, кажется, тогда избежали пули благодаря тому, что свалили всё на брата Фрица Сварса. Мол, он убил, а вы ни при чем.
  Петерс остановился. Навел на Лациса чугунный взгляд.
  -Именно так и было, Мартын Иванович. На двоюродного брата. Я давно хотел у вас спросить: зачем вы поменяли прекрасную фамилию Судрабс, на Лацис?
  -Так короче, - улыбнулся Лацис. - А если серьезно, пришлось поменять паспорт при бегстве от царской охранки из Лифляндской губернии.
  -А тот, у кого вы позаимствовали паспорт, был найден в пруду с отрубленной головой и обезображенным лицом. Таким же, как банкир Зюсс в Берлине. Так?
  -Клевета, Яков Христофорович. Бывший владелец паспорта жив и здоров.
  -Я так и думал, Ян Фридрихович, ах, извините, Мартын Иванович.
  -Ничего, бывает, Яков Христофорович.
  -Да, бывает, и петух кричит, а не рассветает.
  Оба рассмеялись любимой поговорке Петерса, хлопнули друг друга по плечу и разошлись в разные стороны.
  
  Часть II.Красная папка
  4 ноября 1918, Германия, Саксония, тюрьма Баутцен (Желтая беда)
  
  "Желтая" тюрьма гудела, словно улей. Через перестукивания да и через надзирателей, которые тоже находились на эмоциональной волне, уже ничего не скрывавших от заключенных, было известно что происходит на свободе. А там творилось, казалось, невероятное. Утром 4 ноября, восставшие ранее в порту Вильгельмсхафен моряки линейных кораблей, не желавшие по приказу командования, в частности, адмирала Рейнхарда Шеера идти на самоубийственную атаку против британского флота, захватили Киль, создали там матросский Совет. Их требование - не только освобождение из тюрем своих товарищей, но и совсем уж дерзкое - отречение кайзера от престола. Патруль открыл по матросам огонь, было много убитых и раненых. Часть солдат, посланных подавить бунт, перешли на сторону восставших. Мятежные отряды направились в тюрьмы, освобождать своих друзей. В том числе и в Баутцен, где содержалось несколько моряков. У политических и уголовников появилась надежда, Arbeiterrat - рабочие Советы, освободят и их.
  У политических - анархистов, левых социал-демократов, крайних патриотов - фрайкоров были все основания надеяться на изменения к лучшему в судьбе. Кайзеровский рейх еле держался на плаву. Оккупация богатой продовольствием и ресурсами новоиспеченной самими немцами Украины, атака Западного фронта на Париж чуда не принесли. Летнее наступление Антанты, несмотря на "дезертирство" России разбили все надежды немцев на победу. Солдаты были деморализованы, сильно раздражены кайзером, втянувшим их в эту "бессмысленную войну".
  В конце сентября генерал Людендорф открыто заявил Вильгельму, что положение на фронте безнадежно. Находившийся вместе с кайзером в бельгийской штаб-квартире Спа рейхсканцлер Георг фон Гертлинг, вне себя закричал, что недопустимо генералу произносить такие пораженческие слова. Однако Людендорф спокойно ответил, что он гарантирует целостность фронта лишь на 24 часа и заявил, что необходимо пойти на переговоры с Антантой. Кайзер внял совету генерала, а чтобы не мешал чересчур ретивый Гертлинг, отправил его в отставку. Правда, и сам Людендорф не усидел на своем "генеральском барабане", через месяц и он отправился вслед за Гертлингом, как "утративший доверие".
  Но Густава мало волновала судьба Людендорфа, а вот судьба его дяди...Как только граф фон Гертлинг лишился своего поста, почти сразу изменилось положение в тюрьме и его племянника. Из двухместной камеры, где он сидел с каким-то проворовавшимся ростовщиком из Дрездена, его перевели в общую камеру к уголовникам, где ему пришлось доказывать свое место под тюремным солнцем кулаками. Правда довольно успешно и быстро. Он просто набил морду со всей "подводной дури" главарю местной камерной шайки и в довершение ко всему сунул его головой в отхожее место, прихлопнув деревянной крышкой. Больше у уголовников к моряку вопросов не было.
  Густаву дали три года за нападение на тюремный конвой. Он пытался спьяну, как сказано в полицейском протоколе, "освободить своего друга Генриха Шмидта", осужденного за убийство банкира Зюсса. Александра не расстреляли, хотя следователь Берг по состоянию здоровья ушел в отставку и его место занял другой - вредный и упрямый Герман Вольф. Он не был похож на волка, как означала его фамилия, Франц скорее походил на енота с таким же маленьким, шустрым носиком и глазами - пуговками. Разбираться в деле Вольф особо не стал, выслушал доводы Верховцева, повторил слова Берга, что человека в маске, выходившего из номера Зюсса никто не видел и отослал материалы в суд. Александру грозила виселица или гильотина - на выбор, но ему повезло. Кайзер в начале лета отменил смертную казнь для гражданских. Оставил ее лишь для военных: за дезертирство, предательство, измену рейху. Ситуация в стране накалялась и, видимо, император Вильгельм посчитал, что лучше сделать широкий, гуманный жест в сторону народа.
  Верховцева должны были перевозить в Саксонию на поезде, а до вокзала Ванзе на окраине Берлина из Маобит его доставляли на обычной тюремной повозке, запряженной парой, чудом избежавших фронта и скотобойни лошадей. Голод накрыл Германию черным покрывалом. Бензина на автомобили не было, сено еще оставалось, поэтому тюремное начальство использовало тягловую силу.
  Густав устроил засаду у озера, за вокзальным павильоном, когда-то привезенным с Венской выставки. Здесь в свое время завтракали три великих императора: Вильгельм I, Франц Иосиф и Александр I. Подводник, узнавший через знакомства дяди когда, на чем и куда Александра повезут (приятели Густава отказались ему помогать), не придумал ничего лучшего, как спустить на лошадей двух немецких овчарок. Эту пастушью и охранную породу недавно вывел ротмистр Макс фон Штефанец и начал успешно продавать по всей Германии. Несколько рослых черно-рыжих особей имелось у местного фермера, чьи луга простирались вдоль озера Большое Ванзе. У него и взял в аренду двух рослых кобелей Густав.
  Лошади при виде черно-рыжих тварей понесли галопом, вспомнив те времена, когда их еще кормили овсом. Тюремная повозка охранялась одним солдатом, сидевшим сзади с ружьем, другой - калека без одной руки по локоть и без правого уха, сидел на козлах, управлял парой. По задумке Густава, надевшего черную, грабительскую, как в книжных романах маску, лошади помчатся галопом на луга, где на ямах повозка лишится колес, перевернется. Скорее всего, солдаты покалечатся и не смогут оказать сопротивления. Он вскроет "передвижную камеру", освободит друга, они запрыгнут на лодку с мотором, которая была спрятана недалеко и ищи их как ветра в поле.
  Однако все сразу пошло не так. Дурные собаки погнали лошадей не в луга, а на железнодорожные пути, где край повозки задел семафор и она тут же опрокинулась. Охранник с ружьем упал в канаву и никак не мог из нее выбраться, а вот однорукий возчик оказался опытным солдатом. Он тут же начал палить с одной руки по псам из парабеллума. Одного убил, другой убежал. Густав подкрался к нему с боку, саданул кастетом по голове, тот сразу обмяк. Припасенным заранее слесарным ломиком начал пытаться вскрыть повозку. Но замок на ней был не навесным, внутренним, а дверцы не имели нахлесток, за которые можно было бы зацепиться инструментом. Солдат наконец-то выбрался из ямы и выстрелил из ружья в Густава. Пуля прошла на сантиметр от головы, ударилась о металлический край повозки и осколки от нее брызнули по глазам. Густаву показалось, что в них бросили раскаленный песок, он моментально ослеп. Его скрутили подбежавшие с вокзала полицейские.
  Дядя вновь обозвал племянника идиотом, но освободить его от тюрьмы при всем желании не мог, так как кресло под ним тогда уже заметно качалось. Он потратил немало сил и средств, чтобы "пьяная выходка" Густава не попала в газеты. Следователь Лаубе так и представил дело в суд: бывший герой-подводник просто был пьян и ему показалось, что его друга арестовали англичане. Моряка, может, и вовсе бы освободили от наказания тюрьмой, заменив его штрафом, но Густав повел себя в суде громко и дерзко: обозвал обвинителя жирной, окопавшейся в тылу сухопутной свиньей. Прокурор оказался дальним родственником судьи и тот впаял ему целых три года заключения.
  Так фон Гертлинг тоже оказался в Баутцен. И теперь в общей камере Густав томился неопределенностью и смутными ожиданиями: Германия кипит, а в такие дни толпа обычно освобождает узников. Еще большей надежды придало сообщение о том, что моряки ездят по тюрьмам в поисках своих арестованных товарищей, он ведь тоже моряк, да еще какой. Стало известно, что бунтари выдвинули лозунг "Формируйте советы!" И Густаву пришла мысль. Он разбудил главаря местной шайки по кличке Пенёк и предложил ему создать тюремный Совет.
  -Я моряк, более того, герой-подводник, обо мне раньше все газеты писали, узнают взбунтовавшиеся моряки, что я создал в Баутцене Революционный совет, непременно сюда придут и освободят меня.
  -Ну а мне-то что за радость? - зевнул уголовник. - Тебя освободят, я дальше тут парься?
  -Сделаем тебя моим заместителем.
  -Это как?
  -Проведем собрание. И большинством голосов изберем тебя заместителем председателя Революционного совета морского братства.
  -Какого братства?
  -Морского. Да не парься, главное, чтобы об этом стало известно на воле.
  Пенёк, хоть и имел "деревянное" прозвище, начал что-то соображать. Наконец, расплылся в улыбке:
  - Ну об этом не беспокойся, моя почта работает быстрее телеграфа. А что, мне нравится. Ты, значит, председатель этой, как его...
  -RRMB, по первым буквам слов - Revolution;rer Rat der maritimen Bruderschaft. Аббревиатура.
  -А-а. Понял. Ладно, обдумаем.
  Густав сдернул Пенька с нар:
  -Некогда думать, время дорого. Нужно прямо сейчас провести собрание.
  -Где?
  -В камере. Мозги-то включи. Здесь 35 человек, вот и устроим мероприятие. Давай, поднимай народ, я речь скажу.
  Пеньку нравились инициативные, энергичные люди, хотя сам он был довольно неповоротлив и консервативен, за это и получил такое прозвище, хотя на него и не обижался.
  Через пять минут вся тюремная братия готова была слушать Густава. Кто-то из уголовников пытался похихикать, узнав цель "собрания", но быстро получил от Пенька затрещину. Густав, имевший в "приличной" камере газеты, был в целом в курсе происходящего в Германии.
  -Геноссе, - начал он свою речь, - тысячелетний рейх в опасности. Его раздирают на части политические авантюристы, преследуя исключительно свои, корыстные цели. Объединенная канцлером Бисмарком Германия, вновь может распасться на части и тогда ее уже окончательно склюют наши вечные враги французы и англичане. В такой ситуации мы не можем оставаться в стороне.
  Далее Густав сказал, что вновь создаваемый революционный совет будет придерживаться политической позиции исключительно в интересах немецкой нации.
  -Только нация, объединенная одной общей идеей, - говорил он и порой сам удивлялся складности своей речи, - способна достичь грандиозных успехов. Этой идеи нам не предлагают ни левые, ни правые социал-демократы, я уж не говорю о консерваторах в лице генералов, они устарели. Какую же идею предлагаем мы? Для нас нация и государство - одно целое. Мы поддерживаем социализм, как систему заботы о каждом человеке. Но мы против марксизма, который под свои знамена поставили русские коммунисты: марксизм против частной собственности, а, значит, стирает человеческую индивидуальность. Мы за всестороннюю свободу личности, но только если ее интересы не противоречат государственным. Мы за новую, свободную от монархии и марксизма Германию! Мы за величие германской нации!
  Густава распирало от собственных слов и мыслей. Он ждал, что в камеру ворвутся надзирателя и дубинками прекратят этот организованный им "революционный шабаш". Но никто в камеру не врывался, а заключенные, все как один страстно внимали Густаву и иногда даже хлопали.
  Закончив свою зажигательную речь, от которой у сокамерников долго не гасли глаза, он предложил себя в председатели Совета, своим заместителем предложил сделать Гельмута Штуммеля, то есть, Пенька. Все единогласно одобрили "кандидатов", кроме того, в секретари Совета выбрали старого австрийца - бухгалтера по прозвищу Крот. Тот карандашом нацарапал на клочке бумаги основные тезисы выступления председателя на революционном совете, дал прочитать Густаву. Все было изложено четко и кратко. Он одобрительно похлопал старика по плечу.
  -Резолюции не хватает, - сказал бухгалтер-секретарь.
  -Чего? - не понял председатель.
  -Решения собрания на основе обсуждения какого-либо вопроса.
  -Я - председатель Совета, Пенёк, то есть герр Штуммель - заместитель...
  -Нет, политической резолюции. Чего мы требуем?
  -Ах, вот что... Мы требуем немедленной...
  Густав задумался. Чего требуют восставшие моряки? Того же требовать должен и тюремный совет, ради этого все и затевалось.
  -Требуем немедленного отречения кайзера Вильгельма от двух престолов, передачи всей полноты власти рабочим и солдатским советам, а так же временному правительству Германии. Требуем свободы слова и печати, отмены почтовой цензуры. Что еще...
  -Временное правительство будет вроде бы называться Совет народных уполномоченных, - подсказал секретарь.
  -Так и пиши в резолюции.
  Вскоре сообщение о "тюремном совете", вернее, Революционном совете морского братства, ушло на свободу.
  Ночью Густава разбудил бухгалтер. Мощные линзы его очков сверкали в свете луны, пробивающейся сквозь решетку.
  -Некоторое уточнение, - прошептал он.
  -Что?
  -Корректировка названия совета. Лучше не морского братства, а национального. И потом, совет это мелко, нужно сразу заявлять партию: Социалистическая партия народного братства Германии. Die Sozialistische Partei der deutschen Volksbruderschaft - СПДФ.
  -Ну, ты, дед, далеко пойдешь. - Густав даже приподнялся на нарах. - Идея, конечно, хорошая, но сначала нужно выбраться из этой клетки. Надежда на бунтующих моряков, потому и морской совет. Понял?
  -Понял.
  Бухгалтер залез на свои нары, что находились рядом и Густав полночи слышал, как старик что-то бубнит себе под нос. Вероятно, обдумывает программу новой партии, решил Гертлинг. От этого деда будет толк, главное выбраться на свободу. Вместе с другом Александром, разумеется.
  
  Декабрь 1918, Германия, Саксония, тюрьма Баутцен (Желтая беда)
  
  Восставшие моряки пришли освобождать своих товарищей из Совета морского братства уже через несколько дней после заседания этого самого совета. Заместитель председателя уголовник Пенёк точно сдержал свое слово. Информация о совете оперативно попала не просто на волю, а к кому надо - к левым социал-демократам. А коммунисты уже расстарались, чтобы она дошла до моряков.
  Моряки осадили "Желтую беду" утром, когда газета "Форвертс" опубликовала заявление, в котором говорилось, что берлинский гарнизон вместе со всем своим вооружением передает себя в распоряжение Рабоче-солдатского совета. Рейхсканцлер Максимилиан Баденский, занявший пост после Георга фон Гертлинга, понял, что удержать власть невозможно. По своей инициативе он объявил об отречении кайзера Вильгельма с Прусского и Имперского престолов. И тут же передал свои полномочия лидеру Фридриху Эберту. А его заместитель по СДПГ Филипп Шейдеман заявил о падении монархии и провозгласил Германию республикой. Лишившись поддержки армии, кайзер бежал в Нидерланды.
  "Морская осада" тюрьмы закончилась, когда после полудня стало обо всем этом известно. Из окон "Желтой беды" раздавались ликующие вопли. Надзиратели оказались в растерянности - монархия пала, но государство осталось. Не выпускать же на основании крушения кайзеровского режима всех подряд? Вот пришлет новое руководство в лице Эберта или кого-то там еще соответствующее распоряжение, тогда пожалуйста - пусть хоть все узники летят на свободу.
  И все же начальник тюрьмы был не так глуп, чтобы противиться морякам. Он распорядился выпустить на волю членов так наказываемого Совета морского братства. Многие моряки узнали вышедшего из ворот тюрьмы Густава фон Гертлинга, бросились обниматься. Сиял начищенным пфеннигом и Пенёк - Гельмута тоже освободили со всей его бандой. Он даже приобнял Густава и исчез в неизвестном направлении. События в стране открывали для таких, как он огромные перспективы.
  -Ну вот, дед, - сказал со вздохом Густав Кроту, - не понадобилась никакая Социалистическая партия народного единства Германии. - И без этого монархия пала, а страна свободна.
  Крот прищурился:
  -Эх, молодой человек. Это только начало. Германию ждут тяжелые времена. Империя в огне. И будет полыхать еще долго. Неизвестно сколько продержатся у власти люди Эберта. Так что очень полезно иметь свою партию под рукой.
  Густав хлопну Крота по плечу:
  -Ты мудрый старик.
  Освободить "геноссе Верховцева" из-за уголовной статьи, не представлялось возможным, но надзиратели согласились передать ему записку. "Держись, Александр, скоро я приду за тобой", написал Густав. В ответ Верховцев попросил Гертлинга разыскать соратника Шейдемана Отто Мюллера, у которого имеется "интересная книга" и что он не собирается бросать начатое дело.
  
  События в Германии развивались" так быстро и бурно, что вышедшему на свободу Густаву было трудно сориентироваться. Как и предсказывал "бухгалтер", находившийся постоянно рядом с Густавом, общее собрание рабочих 10 ноября, избрало временные органы власти, один из них Совет народных уполномоченных.
  Первым делом Густав нашел своего дядю, который теперь находился не удел и пребывал в своем родовом поместье в Дармштадте.
   Чтобы освободить Верховцева, нужно было разыскать следователя Франца Вольфа, ведшего последним его дело, и заставить, чтобы он пересмотрел его. Именно с этой просьбой Густав и обратился к дяде, чтобы тот использовался своими старыми связями.
  Но где кого найдешь в революционной круговерти? А новая власть уголовников освобождать не собиралась. И все же кое-кто Георгу фон Гертлингу помог. По некоторым данным, в конце следствия в деле всплыли некие большевистские агенты, но эту линию следователь Вольф почему-то развивать не стал. Почему? Возможно, ему пригрозили или подкупили. Словом, оболганный Генрих Шмидт, как Дантес оказался в застенках. Но кто эти агенты?
  Густав вспомнил о Мюллере, у которого есть "важная книга". Опять же через дядю, его познакомили с Шейдеманом.
  Как выяснилось, в партии СДПГ действительно состоял Отто фон Блюмен-Мюллер, левый социалист и даже входил в ее руководство. Но дорожки с левыми марксистами у Шейдемана и Эберта разошлись. Мюллер вошел в группу "Спартака", а потом марксисты стали самостоятельной организацией и следы Отто потерялись. Впрочем, никто его и не искал. По словам Шейдемана, этот Мюллер был довольно неприятным типам. Однажды оказалась пустой их общая со "Спартаком" касса. Воров так и не нашли, но подозрения падали на Мюллера и его приятелей. Как-то он предлагал Шейдеману купить у него очень важный документ, за который русские большевики выложат хорошие деньги.
  -Какой документ? - сразу же спросил Густав.
  Фридрих пожал плечами:
  -Не знаю, я сказал, что не спекулирую документами и вообще не хочу иметь дело с русскими, которые предали идеи социал-демократии. А вы... Вам он что, нужен?..
  -Я тоже не люблю большевиков и тоже не перекупщик. Но мой друг - антикоммунист попал из-за Мюллера в тюрьму, где сейчас и пребывает.
  -Понятно. Революция освободит всех...
  -Его обвинили в убийстве, которое он не совершал. Помните, изуродованное тело банкира в отеле "Адлон"?
  -Разумеется. Это какой-то кошмар. Так ваш друг тот... убийца?
  -Повторяю, он никого не убивал. Его подставили агенты Москвы, с которыми связан Мюллер.
  Шейдеман подумал, потом сказал:
  -Думаю, следует его поискать в "Спартаке", у Розы Люксембург. Она главарь марксистов. Они сейчас собираются создавать свою компартию. При этом Роза во многом не согласна с Лениным, считает, что нужно усиливать рабочую демократию, а не диктатуру революционной партии. Говорит, что революционное насилие приведет к гибели коммунистической идеи. Но в целом она и ее подруга Клара Цеткин убежденные сторонницы Маркса, который проповедовал революционный терроризм как идеальное средство при рождении нового общества.
  -Да, наслышан. И где искать этих двух подруг?
  -О, это не проблема. На днях открывается очередной конгресс "Спартака", так что найдете всю их компанию без труда. Они обычно собираются в Шаушпильхаусе.
  
  Однако дальнейшие "бури" в рейхе изменили планы Густава фон Гертлинга. 6-го декабря произошла попытка государственного переворота. Члены бывшего Министерства иностранных дел и лидеры юнкеров решили покончить в стране со всем "пролетарским" и с властью Исполнительного комитета. В результате уличных боев погибли десятки человек.
  Эта "смертельная" волна миновала Густава, а вот то, что произошло в рождество, не могло его не затронуть. 600 моряков из Куксхафена, которых правительство Эберта вызвало в Берлин для своей защиты, устроили бунт из-за не выплаченного жалования. Казалось бы бытовой конфликт перерос в политический. Моряки засели в имперской канцелярии, отключили связь и ко всему прочему захватили в заложники военного коменданта Берлина Отто Вельса, преданного Эберту. Терпение у нового рейхсканцлера лопнуло и он приказал верным ему солдатам атаковать канцелярию. Там находился и бывший подводник Густав фон Гертлинг. В результате перестрелки он был ранен в плечо и попал в госпиталь. Его навестил дядя.
  -Не перестаю повторять, Густав, что ты болван, - сетовал граф фон Гертлинг, сокрушенно качая головой. - И когда ты только образумишься? Залезаешь всё время в самую грязь и по самые уши.
  -В самый огонь, - уточнил Густав. - Империя в огне. Бумеранг вернулся.
  -Что?
  -Ничего.
  -По поводу следователя, что вел дело твоего приятеля.
  -Ну, ну, - Густав приподнялся на подушках и скривился - задел раненое плечо.
  -Вот тебе и "ну-ну". Он застрелился.
  -Как?
  -Из пистолета. Сейчас многие не выдерживают. Как и твой приятель Шмидт... прости, Верховцев. Вскрыл себе вены.
  Густав замер в ужасе, пробормотал:
  -Не может быть, не верю. Как это произошло?
  -Не знаю, может, заточил ручку от кружки или перегрыз себе вены, как волк. На самом деле, это неважно, его нет в живых.
  -Значит...
  -Не перебивай. Франц Блюммер из министерства юстиции - мой старый приятель - оказал мне услугу, поднял материалы дела, которое следователь Вольф не довел до конца. Словом, нити убийства в "Адлоне" тянутся в "Спартак". Еще до переворота...до революции был задержан один тип - студент экстремист, не помню конкретно за что, да это и неважно, который показал, что слышал краем уха на сборище марксистов о том, что готовится провокация против директора крупного банка. Его убийство будет использовано для подрыва банковской системы рейха, что вызовет финансовую панику и усугубит революционную ситуацию. И что готовят это убийство агенты большевиков, некие Визирь и Штиль.
  -Та-ак, - протянул Густав.
  -Тебе что-то говорят эти имена?
  -Это не имена, а оперативные псевдонимы агентов красного начальника разведки и контрразведки большевиков Дзержинского. Мне о них рассказывал Верховцев. Он вместе с ними был на пароме, который я потопил. Значит, точно живы, вот ведь ... не тонет... И что теперь делать?
  -А ничего.
  -Как так?
  -Дело изъято из архива и уничтожено, Генрих Шмидт официально покончил с собой. Скоро с ним встретишься.
  -Ничего не понимаю. Он, что?..
  -Вот ведь болван. Дело хоть и изъято из архива, но новым расследованием убийства Зюсса никто заниматься не будет. Шмидт якобы покончил с собой. Выведут его тайно ночью из тюрьмы и дадут пинка под зад - гуляй на все четыре стороны. Сегодня - завтра твой спаситель будет на свободе. Только я бы тебе не советовал...
  -Дядя, дорогой мой дядя, чтобы я без тебя делал!
  -Без головы бы давно ходил. Кстати, два этих типа Визирь и Штиль, а также их приятели, один из них латыш, другой здоровенный, как шкаф, часто крутятся в Спартаке. Осели в его аппарате. Думаю, через них большевики собираются влиять на спартаковцев.
  -Возможно. Но дело не только в этом. Если эти супчики крепко осели в Германии, значит, еще не добыли красной папки. Где, кстати, теперь полковник Николаи?
  Граф пожал плечами:
  -Не следил за его судьбой. Но как только генерал Людендорф подал в отставку, исчез и начальник военной разведки. "Красная папка" с собранным компроматом на Ленина и его банду у него.
  -А Отто Мюллер?
  -Что Мюллер?
  -Он где?
  -А ты не знаешь?
  -Дядя!
  -Извини. Иногда бываю рассеянным. Как только покинул рейхсканцелярию... Отто Мюллер, бывший соратник Шейдемана, спьяну попал под автомобиль на Унтер ден Линден.
  -Живой?
  -Стали бы об этом писать газеты. Мертвый, конечно.
  -Та-ак. Опять агенты большевиков.
  -Ты думаешь? Газеты утверждают, что он на ногах еле держался, выйдя из ресторана "Под липами", вот и угодил под грузовой автомобиль. Грузовик вез кладбищенские памятники, представляешь? Вот ведь роковое совпадение.
  -Не верю я в совпадения, дядя. У Мюллера была очень важная бухгалтерская книжица, полученная от Парвуса.
  Фон Гертлинг развел руками:
  -Кто по крупному играет, тот по крупному и проигрывает. Поправляйся. Жду у себя.
  Граф потрепал племянника по щеке и удалился.
  
  Январь 1919, Германия, Берлин
  
  В клинику Шарите, основанную еще королем Фридрихом Вильгельмом, Верховцев пришел в тот же день, как только его выпустили из "Желтой беды".
  Освобождение было для него неожиданным. Просто в камеру вошел надзиратель, велел следовать за ним, подвел к двери в полуподвале, открыл ее гигантским ключом. Затем провел к высокому забору, в котором имелась узкая железная калитка. Отпер и ее, кивнул в черную ночную пустоту и сказал, чтобы он катился на все четыре стороны. Сначала Александр не понял - шутит ли пожилой Ганс с картофельным носом. Но тот повторил фразу зло и громко, не боясь что его услышат, как когда-то будучи унтером во времена Франко-прусской войны, гнал в атаку солдат, в которой он еще участвовал. При этом сделал такие страшные глаза, будто у него разыгрался геморрой.
  Упрашивать Верховцева не надо было. Он накинул свой пиджак, в котором был в день ареста, сделал шаг вперед. Бывший унтер его остановил, сунул в руку газетный сверток, его паспорт на имя Генриха Шмидта и записку.
  Было холодно. Подняв воротник пиджака, Александр добежал до ближайшей березовой рощицы, присел. Выглянула яркая луна. Развернул сверток, в котором оказалась внушительная пачка денег. Марки в последнее время сильно обесценились и невозможно было понять много это или мало. В записке говорилось, что его друг Густав фон Гертлинг находится в госпитале Шарите, что в районе Лихтерфельд.
  Денег вполне хватило, чтобы утром купить в ближайшем магазине приличную одежду: шерстяное пальто темно-серого цвета, костюм, ботинки и шляпу. Во фрюштик-кафе Александр заказал себе свиную отбивную, большую кружку баварского пива, несколько кремовых пирожных, потом попросил все повторить.
  Хозяин толстый, лысый саксонец с обвислыми ушами и розовым в синеву лицом, с удивлением наблюдал как вполне прилично одетый, но скверно выбритый герр, уплетает свинину, заедая ее пирожными и запивая все пивом. Впрочем, довольно быстро хозяин заведения сообразил откуда появился такой клиент и предложил бесплатную кружку пива. "Es lebe die Freiheit, Genosse", - сказал он, ставя кружку перед Александром, решив, что тот выпущенный на свободу "политический". "Да здравствует свобода", - повторил Верховцев, не желая разочаровывать политически ангажированного трактирщика. Спросил где можно побриться и постричься. Хозяин кафе, представившись Паулем Кренкелем, сказал, что этим с прекрасно справляется его жена фрау Марта. Когда-то у нее была своя цирюльня, но после начала войны почти некого оказалось стричь и брить. Парикмахерскую пришлось закрыть, а существовать на жалкие доходы с харчевни, многих прежних посетителей которой, поубивало на фронте.
  Фрау Марта оказалась сухой, длинной, но очень приветливой, смешливой дамой с подвижными, сапфировыми глазами. Она беспрестанно хохотала над своими не смешными шутками, при этом ножницы и расческа в ее костлявых руках летали, словно волшебные палочки. Буквально через полчаса Александр принял свою привычную "до тюремную" внешность. А рейнский одеколон с табачно-пряными оттенками, добавил настроения и уверенности в себе.
  С поездом повезло. Как только Александр добрался до железнодорожного вокзала, объявили посадку на паровоз до Берлина.
  К вечеру он уже был в столице рейха и на трамвае доехал до клиники Шарите в Лихтерфельде. Однако в поезде произошло крайне важное событие, потрясшее Верховцева. В стопке берлинских таблоидов, лежащих в тамбуре для пассажиров, в одном из них, он увидел заглавие, сообщавшее о гибели под колесами грузовика левого социалиста Отто фон Блюмен-Мюллера. Но даже не это разочаровало и потрясло Александра. На фото с места события, среди зевак был запечатлен... Визирь. Агент большевиков прикрылся рукой от камеры, да не успел спрятать лица. Верховцев вертел газету и так и сяк - может, ошибся? Но нет, точно лицо профессора Визнера Аркадия Николаевича. Значит, жив. И тут снова молния - в той же толпе на заднем плане еще одна знакомая личность, совершенно уж не вписывающаяся в ряд нынешних событий - командир латышских стрелков Улдис Эйхманс. Не по своей же воле он притопал сюда, значит, Дзержинский заслал в Германию очередную партию агентов.
  
  Густав встретил друга с распростертыми объятиями. Александр признался себе, что тоже рад его видеть. Тут же рассказал о сообщении и снимке в газете.
  -О гибели Мюллера я знаю, мне рассказал дядя, - ответил Густав. - Знал и о Визире со Штилем и еще каких-то их приятелей. Дядюшка через своих людей в полиции выяснил, что это вроде как они организовали убийство банкира в "Адлоне" и подставили тебя. А тут еще латыш объявился, которого ты не дострелил. Ну и щупальца у Дзержинского.
  -И не говори. Видно, крепко латыша взяли за жабры. Значит, и Коваль тут объявится - он огромный как медведь. Видно в объектив не влез, - пошутил Верховцев.
  -Эта банда и убила Мюллера, подбросила под грузовик, - заключил Густав. - И у них теперь есть бухгалтерская книга, которая тебе необходима.
  -Возможно, книга у них, но не факт. А то, что они подтолкнули бедного Мюллера под авто, никаких сомнений. А что слышно про полковника Николаи?
  Гертлинг развел руками:
  -Вот про него вообще ничего не слышно. Словно в воду канул. Вместе с красной папкой. И думаю, вряд ли уже удастся тебе ее заполучить. Это его гарантия безопасности на случай окончательного прихода к власти немецких коммунистов. Ясно, что они будут управляться из Москвы.
  -Посмотрим. Нужно встретиться с Визирем и Штилем, поговорить с ними по душам.
  -Думаю, доброй беседы у тебя с ними не получится, а, значит, их нужно куда-то заманить, а уж там... Я это беру на себя. Завтра-послезавтра выхожу из клиники. А ты пока сними номер хотя бы в "Золотом гусе". Он здесь неподалеку. Дыра, конечно, но ничего, пару дней вытерпишь. И носа оттуда не высовывай.
  Густав полез в тумбочку, достал несколько сотенных купюр, протянул Александру:
  -Марки здорово обесценились, но этого вполне хватит на отель, еду и выпивку.
  -Спасибо, ты уже прислал мне целую пачку. Да и освобождение мое, наверняка стоило недешево. Достаточно.
  -Не спорь. Дядя мой теперь не удел, но денег у него навалом. Надо пользоваться его добротой. Зачем старику много злата? Ха-ха.
  Напоследок, Густав протянул Александр "семейный медальон" с изображением Карла XI. Реликвию Верховцев оставил Гертлингу, "на всякий случай", перед тем как пойти в "Адлон"
  В тот же вечер Верховцев снял небольшой номер в "Золотом гусе".
  
  Выйдя из больницы, Густав первым делом решил "организовать сборище", как он говорил, "недобитых левых социалистов". Ставку он сделал на Карла Радека - большевистского посланника, участвовавшего в учредительном съезде Коммунистической партии Германии. В рейх Радек, он же Кароль Собельсон, пробрался нелегально и его арестовали, как одного из организаторов спартаковского восстания в Берлине. В феврале он был посажен в Маобит.
  Радека содержали в камере с уголовниками, где Карлу приходилось несладко. Этим и воспользовался Густав фон Гертлинг. Вокруг его будущей партии, которую он непременно собирался создать, собралось немало сторонников. Причем националистического толка. Немало было фрайкоров - военизированных отрядов, желающих возродить великую Германию. Еще не было разорительного для рейха Версальского договора, а немцы уже чувствовали себя униженными и оскорбленными.
  Именно фрайкоровцев, в лице Отто Рунге, Густав послал в Маобит, где он "уговорил" Радека созвать срочный консультативный форум левых сил. Это было якобы продиктовано тем, что на днях по дороге в Маобит была убита арестованная полицией Роза Люксембург. Рунге принимал участие в этом убийстве, вместе с Германом Сушоном, который и сделал смертельные выстрелы в Розу. Разрешение на убийство было получено от рейхсминистра обороны, правого социал-демократа Густава Носке.
  Радек не знал этих подробностей, но рекомендацию в письменном виде о сборе срочного форума на волю передал, причем с указанием точного места его проведения - Хеннигсдорф, пивная "Белое озеро".
  Рунге не получил от Густава конкретных указаний по форуму в пивной. Гертлинг дал ему вырезку фото из газеты с изображением Визиря и латыша, сказал, что его интересуют эти люди. А также некто Штиль и Коваль. Визирь или латыш укажут на них, если на них надавить. Но Рунге и его боевики долго разбираться не стали. Просто забили до смерти почти всех, кто находился в пивной. Агенты большевиков Визирь, Штиль, Коваль и латыш были убиты.
  -Что вы наделали! - возмутился Верховцев, когда ему стало известно, что произошло в пригороде Берлина. - Мы теперь никогда не узнаем где нужная нам книга, которую они украли у Мюллера.
  -Успокойся, - Густав похлопал Александра по плечу. - Не все так плохо для тебя. Книга цела и невредима. Дурак Визирь таскал ее с собой. Вот.
  Густав достал из портфеля тонкую желтую книжицу, протянул Верховцеву.
  Цифры, цифры, номера счетов Троцкого, Зиновьева, Ульянова-Ленина, открытые по ордеру Германского Императорского банка за No2754.
  Верховцев просиял. Улыбался и Густав.
  -Ну как? -самодовольно спросил он. - Думаю, этого достаточно. Тем более... России уже ничем не поможешь, никакими компроматами. Толпа побежала за вожаком, пообещавшим ей райскую жизнь. И ее ничем сейчас не переубедишь. А вот Германии еще помочь можно. Мы создаем крепкую национальную партию - еще один заслон красной заразе. Ты почти уже немец, говоришь вон без акцента, давай вместе делать в рейхе политику.
  -Заманчиво, - ухмыльнулся Верховцев. - Но я должен выполнить долг офицера. Привести в Россию хотя бы эту книгу. К тому же в Стокгольме есть еще один важный документик. Подарок от Парвуса.
  -Какой долг? Белая контрразведка заслала тебя в Германию, как смертника. В рейхе ты можешь заняться более важным и серьезным делом, если встанешь в наши национальные ряды. В любом случае, дальнейшие поиски документов от МИДа и контрразведки Германии бессмысленны. Полковник Николаи с "Красной папкой" осел в глубокой норе и попробуй его найди.
  - Визирь со Штилем и латышом точно мертвы?
  -Рунге не дурак. Он сначала выяснил кто есть кто. Сверил их физиономии с фото в газете, а потом... Признаться, я сам его боюсь. Но он крайне деятельный и энергичный фрайкоровец, а такие очень нужны Германии.
  -Что ж, Густав, спасибо тебе за всё. На этом наши пути расходятся.
  Александр думал, что Густав начнет возмущаться этим словам, но тот просто приобнял Верховцева, хлопнул его по плечу и пошел к выходу из номера. В дверях обернулся:
  -Да, ты можешь жить в этом отеле сколько угодно, все твои счета будут регулярно оплачиваться.
  -Спасибо, Густав, - ответил Александр. - В этом нет необходимости. Мне нужно возвращаться. Удачи тебе на твоем политическом поприще.
  Густав как-то грустно улыбнулся и ушел. Александр только теперь увидел на столе пачку марок и маленький шестизарядный Браунинг М 1906.
  
  Март 1919, Стокгольм - Петроград - Москва-Ростов
  
  Вечером Верховцев сел на поезд до Гамбурга, потом до Киля. Паромное сообщение после окончания войны возобновилось моментально, будто и не было жестокой бойни между странами.
  Через несколько дней он уже был в Копенгагене, а вскоре и в Стокгольме. Сразу направился в банк "Ниа", назвал номер и код ячейки, который нашептал ему Парвус. Александр Львович не обманул: в ячейке действительно лежали бумаги. Сверху тот самый отчет Наркоминдела Предсовнаркому, который показывал Парвус.
  "Народный Комиссар по Иностранным Делам". Далее: "Совершенно секретно. Петроград, 16 ноября 1917 г. Председателю Совета Народных Комиссаров.
  Согласно резолюции, принятой на совещании народных комиссаров, тт. Лениным, Троцким, Подвойским, Дыбенко и Володарским, мы произвели следующее:
  1. В архиве министерства юстиции из дела об "измене" тт. Ленина, Зиновьева, Козловского, Коллонтай и др. изъят приказ германского императорского банка за No 7433 от 2 го марта 1917 года об отпуске денег тт. Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и др. за пропаганду мира в России.
  2. Проверены все книги банка "Ниа" в Стокгольме, заключающие счета тт. Ленина, Троцкого, Зиновьева и др., открытые по ордеру Германского Императорского банка за No 2754. Книги эти переданы тов. Мюллеру, командированному из Берлина.
  Уполномоченные Народного Комиссара по Иностранным Делам
  Е. Поливанов, Ф. Залкинд.
  Так же здесь была телеграмма немецкого коммерсанта и агента отдела "IIB" Шульца в Стокгольме. "Приезд Ленина в Россию успешен. Он работает совершенно так, как мы этого хотели бы".
  "Stockholm-Berlin, das deutsche Au;enministerium von Hans Schulz: "Lenins Ankunft in Russland ist erfolgreich. Es funktioniert genau so, wie wir es gerne h;tten."
  Материалы на Якова Ганецкого, урожденного Фюрстенберг, подробные отчеты о переводах средств из фирмы "Фабиан Клингслянд" в Петроград сестре Якова и Генриха Ганецких Евгении Суменсон. Еще целый ворох каких-то бумаг.
  Верховцев тяжело вздохнул. И стоило нестись в Германию искать полковника Николаи, сидеть в тюрьме, когда у Парвуса и так все было. Нет, все же иудейскую натуру не переделать. Отдал бы сразу все эти бумаги и дело с концом. Нет же, сначала спляшите вприсядку. С другой стороны, Александр Львович поступил мудро. Видимо, от Шефтеля он знал, что рядом с капитаном находятся агенты большевиков, хотя и переметнувшиеся вдруг на "белую" сторону. Он не хотел, чтобы эти материалы попали в их руки, точнее, в руки Дзержинского. Осторожен, хитер Парвус. А Шефтель? Тоже еще тот фрукт. Наверняка и вашим и нашим, - рассуждал Верховцев, идя к железнодорожному вокзалу с набитым под завязку бумагами портфелем.
  Несколько часов назад он встретился с Шефтелем. Михал Исаакович был, казалось, крайне удивлен, что Верховцев вернулся живым и здоровым.
  "Газеты писали, что паром, на котором вы плыли, потопили немцы", - говорил Шефтель, выпучив глаза то ли от страха, то ли от изумления. "Врут газеты", - коротко ответил Александр. "А-а, понятно".
  Капитан закурил, потом грустно вздохнув, сказал:
  "Не прикидывайтесь, Михаил Исаакович, наверняка вы читали о "героическом побеге немецких моряков-подводников из английского плена, где на фото я четко изображен вместе с капитаном субмарины Гертлингом. К тому же, о том, что я жив вам было известно или от немецкой разведки или от ВЧК". "Ну-у...", - только и произнес кадет и отвел глаза. "Я вас за это не осуждаю, каждый выживает, как может". "Спасибо, Александр Данилович, я всегда считал вас умным и порядочным человеком". "Только помните, за двумя зайцами..." "Можно ноги поломать, знаю..."
  К вечеру Шефтель раздобыл российский заграничный паспорт на имя какого-то Казимира Захаровича Гулькина. "Поприличнее фамилии не нашлось?" - ворчливо спросил Александр. Шефтель развел руками: "Свеженький покойничек, вчера преставился. Купец второй гильдии. Еще даже не отпели".
  С немецким паспортом на имя Генриха Шмидта, который Верховцев получил от надзирателя, в Советскую Россию соваться было нельзя. Хоть и подписан мир, власть толпы никто не отменял. Любой патруль возьмет и просто поставит немца к стенке, ведь воевали с "немчурой" почти все и многие потеряли родных, близких, друзей.
  Впрочем, паспорт Гулькина на границе не понадобился. Она оказалась дырявой как старая тряпка. Вдоль пограничного вокзала в Финляндии и по железнодорожным путям бродили какие-то вооруженные люди, иногда переругивались между собой. И, казалось, более ни на кого они не обращали внимания. А через вновь созданную с Финляндией границу - две жердины покрашенные в черно-белую полоску - валили солдаты, мешочники и еще бог знает кто. Все бежали из России и лишь единицы, как Верховцев, шли обратно.
  Как ни странно, на приграничном вокзале под парами стоял паровоз. Александр едва успел в него запрыгнуть и он тут же тронулся. В Вагоне-теплушке было всего несколько человек: две бабы, закутанные в шерстяные платки, с большими пустыми корзинами, безногий солдат на деревянной тележке и несколько хмурых мужиков, не выпускавших изо рта вонючих самокруток.
  Питер, казалось, вымер. Люди все еще опасались очередного наступления немцев и будто попрятались от страха. По городу гулял завихрастый ветер, носил по пустым улицам обрывки газет. К домам жались голодные бездомные псы. На перекрестках патрули жгли дымные костры. В Петрограде теперь не было ни царя и вождей большевиков, а без верховной власти город вмиг стерся, превратился в провинцию.
  На Московском вокзале Александру тоже повезло. Он влез в поезд, который отправлялся в Тверь. В Торжке состав из четырех вагонов остановился и стоял часа два. По вагонам, забитым людьми как селедками в бочках, прошел красный латышский патруль.
  Опять латыши, черт бы их побрал, - скрипнул зубами Верховцев. - Получили ведь независимость, сидели бы в своей Лифляндии... нет здесь им как медом намазано.
  У кого-то проверяли документы. Но Александра не тронули. В Петрограде свое хорошее пальто он продал на привокзальной барахолке, приобрел вместо него какой-то ямщицкий валенный армяк и ободранный кожаный картуз. "Семейный медальон" на простой цепочке оставил на шее, он стал ему почему-то дорог, грел сердце. Все бумаги из "Красной папки" плотно завернул в тряпку, сунул за спину, стянув брючным ремнем. Шерстяные немецкие брюки он менять не стал, посчитав, что под армяком их не видно. Это и сыграло с ним злую шутку.
  В поезде на Дон, на который он сел в Твери, судачили о том, что Добровольческая армия генерала Деникина заняла Северный Кавказ, разбив 90-тысячную 11-ую армию большевиков. Теперь идет переброска белых войск на Донбасс и скоро всем большевикам хана. Причем рассказывали об этом гражданские люди без боязни и с подробностями, чему Александр очень удивлялся: откуда им это известно?
  Здесь же, в "донском" поезде он узнал, что генерал Корнилов был убит шальным снарядом при штурме Екатеринодара, а генерал Алексеев "тихо преставился сам". Теперь Антон Иванович Деникин единый военачальник Добровольческой армии. Генерал Краснов так и не согласился объединиться с добровольцами. Три раза он штурмовал Царицын и все бесполезно. Казакам надоело воевать, многие от Краснова разбегаются по домам или переходят к красным. Немцы уже в Луцке и Ровно, австро-венгры перешли Збруч, заняли Каменец-Подольский. А петлюровцы гуляют по новоиспеченной Украине и порой по донской земле.
  И тут после этих кем-то сказанных слов, поезд остановился. Вдоль состава пронеслись всадники, а потом в вагон ввалились вооруженные, лихо, по-опереточному разодетые вооруженные люди. "Петлюровцы, - пронеслось по вагону. - Не поминай черта всуе. Накаркали беду"...
  Бандиты не церемонились, просто вываливали на пол содержимое корзин и мешков пассажиров. Никто не возмущался. Двое здоровенных, обросших, хмурых мужиков с обрезами прошли мимо Верховцева. Он опустил голову, надвинув на глаза облезлый картуз.
  Вдруг один из них, в шапке с вышитым серебряными нитями трезубом, вернулся, уставился на Александра:
  -Гляди, Гаврюха, какие у энтого голодранца знатные штанцы.
  Он саблей приподнял край армяка Верховцева, обнажив шикарные немецкие панталоны.
  -Да ты, парень, не такой и ободранец. Напялил драный армяк и, думаешь, никто внимания не обратит? А ну раздевайся.
  Верховцев похолодел:
  -Нет у меня ничего. Оставьте меня.
  -Щас оставим.
  Мужик с трезубом схватил его за плечи, рванул на себя, отчего армяк затрещал, порвался подмышками. А тот, кого он назвал Гаврюхой, потянул армяк на себя и он слетел с Верховцева, словно лист с дерева во время урагана. От рывка из-под его рубахи выпали завернутые в тряпку документы.
  -А это что? Золото прячешь?
  -Не тронь!
  -Ну, осади, а то сам осажу. Богдан, разверни тряпицу.
  Богдан, тот, что был в шапке с трезубом, брезгливо взялся за конец тряпки, потянул на себя.
  На пол полетели листы.
  -Что за... На кой тебе этот хлам? Фу, гадость какая. А где ж деньги? Гаврюха, глянь что там написано. А ну, не дергайся.
  Богдан направил на Александра ствол обреза.
  Гаврюха взял несколько листов, покрутил перед носом.
  -Кажись, это какие-то купеческие счета. И что-то по-иноземному. Словом, дрянь.
  -Ну, дрянь, так дрянь.
  Поезд тронулся, начал набирать ход.
  -Богдан, пора выскакивать, а то ноги переломаем.
  Богдан схватил бумаги, вышвырнул их в открытое окно вагона. Они полетели, подхваченные мартовским ветром, в темную даль. Петлюровец заржал и в довершение ко всему сорвал с шеи Александра "семейный медальон".
  -Ах, ты сволочь!- не удержался Верховцев.
  Он выхватил "дамский" Браунинг, сделал два выстрела кряду. Один в глаз Богдану, другой достался Гаврюхе. Пуля попала ему в рот и он словно ею подавился. Закашлялся, сплюнул кровью, доковылял до выхода и свалился со ступенек набирающего скорость поезда.
  Верховцев в сердцах пнул мертвого Богдана, взял у него обрез, вынул из коченеющей руки свой медальон, поспешил к выходу. Поезд уже прилично разогнался. Тем не менее, на повороте, там, где скорость его несколько снизилась, Александр спрыгнул в темноту. Сильно ударился спиной, на некоторое время даже потерял сознание. Когда очнулся, на лицо его падал и сразу таял крупный мокрый снег.
  Он с трудом поднялся, побрел назад вдоль железнодорожного полотна, прекрасно понимая, что найти улетевшие в окно бумаги практически невозможно.
  
  P.S.
  Сентябрь 1945, Нордхаузен - Москва
  В небольшой домик на окраине Нордхаузена врываются сотрудники НКВД. Бывший полковник военной разведки рейха Вальтер Николаи, которого называли "властителем тьмы", спокойно пьет кофе и не собирается оказывать сопротивления. После окончания войны его искали сразу две советские спецслужбы: НКГБ-МГБ Всеволода Меркулова и НКВД Ивана Серова. О "Красной папке" было известно Сталину. Вождь народов он очень хотел узнать, кто из старых большевиков был агентом кайзеровской разведки, какие средства и от кого они получали. Но главное что интересовало Сталина - был ли Ленин "содержантом" МИДа и контрразведки Германии.
  Бывшего полковника отдела "III B" Генерального штаба кайзеровского рейха вместе с тремя тюками документов грузят в самолет, отправляют в Москву. Несколько месяцев его допрашивают во внутренней тюрьме Лубянки, а затем переводят на спецдачу в Серебряном бору, где он с фельдмаршалом Паулюсом любит прохаживаться по кленовым аллеям.
  Каждый день Николаи, как и Сатрап - эта прозвище Паулюса, присвоенное фельдмаршалу НКВД, делает записи и отправляет их Сталину. Информации много, поэтому Вальтер пишет убористым, мелким почерком на десятках страниц.
  По его словам, та пресловутая "красная папка" с документами МИДа и отдела "III B" с компроматом на Ленина и его соратников, не сохранилась. Она погибла во время пожара после бомбежки Нордхаузена союзниками - Вальтер держал папку в подполе сарая рядом с домом. Но у него хорошая память и он все подробно копирует в своих записях.
  Сталин внимательно читает "послания" бывшего полковника, к себе не приглашает. Однажды присылает ему целую корзину грузинского вина. Какая-то запись ему особенно приходится по душе, возможно, он узнал кто из "ленинской гвардии" был агентом немецкой разведки.
  Через несколько лет следы Вальтера Николаи, после инфаркта, теряются на Донском кладбище в безымянной могиле. Сюда иногда приходит высокий пожилой мужчина с седой аккуратной бородкой и медленно бродит по дорожкам погоста, сжимая в руке серебряный медальон. Это бывший капитан Верховцев. После окончательного разгрома Белой армии, исхода Врангеля и миллионов россиян заграницу, ему удалось "стереть" свою прежнюю биографию. Просто повезло - в руки случайно попали документы на имя красноармейца, рабочего уральского завода Александра Верхоянцева, погибшего во время стычки с колчаковцами под Нижнеудинском. Особенно и привыкать не пришлось. Верховцев - Верхоянцев.
  После возвращения "с пустыми руками из Германии", Александр отправился не в ставку Деникина в Таганроге, а в Казань. Там присоединился к армии генерала Каппеля, сопровождал поезд с Золотым запасом России на восток, воевал с красными за Уралом. После гибели Каппеля и расстрела Колчака, развала Восточного фронта, осел во Владивостоке. После Гражданской вернулся в Москву, устроился в МГУ на кафедру русского языка администратором. С началом Отечественной войны Верховцев записался в ополчение и чудом выжил в страшной мясорубке под Яхромой. Был награжден медалью за уничтожение двух немецких танков. Под Курском получил тяжелое ранение и контузию, был демобилизован. После полного восстановления, его определили гражданским сотрудником в "Интендантский отряд снабжения спецобъектов". Занимался укомплектованием сухими пайками, водой, топливом "сталинских" бункеров в Измайлове, Кунцеве, на станции метро Кировской, в Куйбышеве. Однажды, от своего коллеги, обслуживающего "Озёры" - объект в Серебряном бору, он узнал, что вместе с фельдмаршалом Паулюсом там находится бывший начальник военной разведки Германии со странной для немца фамилией Николаи. Позже от того же "языкастого" коллеги ему стало известно о смерти Николаи и о том, что его "тихо похоронили" где-то на Донском кладбище.
  Бывший капитан Верховцев приходит на погост и словно ищет того, от кого в свое время он так и не смог ничего добиться. А может, просто вспоминает те дни, когда жизнь была полна приключений и неожиданных поворотов.
  И почему-то часто перед его глазами возникает не образ начальника военной разведки, а бывшего друга, капитана субмарины Густава фон Гертлинга. Недавно Александр узнал, что Густав участвовал в 1944 в заговоре против Гитлера и был казнен вместе с другими заговорщиками.
  Немцы сами загнали к себе "Огненный поезд" в виде нацизма, сами оказались в "пломбированном" вагоне, который их довез до краха.
  Густав сгорел в том адском пламени, который сам и разжег, начав проповедовать национальное величие и исключительность немецкой нации. Закон бумеранга еще никто не отменял.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"