Половинкин Анатолий Евгеньевич
Иноземец

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    События, описанные в книге, происходят во время Сербского конфликта 1999-го года. Пилот НАТО отказывается стрелять по мирным жителям, и сдается в плен к ополченцам. В книге рассказывается о душевных мытарствах пилота, о его попытке разобраться в том, кто прав и кто виноват в этом конфликте, а также о попытке дать оценку своему собственному поступку.

АНАТОЛИЙ ПОЛОВИНКИН

ИНОЗЕМЕЦ

ПОВЕСТЬ

ГЛАВА I

ПАТРИОТЫ

Албания, база ВВС НАТО, 22 марта 1999-го года.

  
   Самолет ВВС США пересёк линию границы и приближался к аэродрому. Молодой человек в форме пилота сидел в пассажирском кресле, возле иллюминатора, и дремал. Имя молодого человека было Джимми Брент. Он приоткрыл глаза и, глянув в окно, увидел, что самолет приближается к месту назначения.
   Брент потянулся и толкнул локтем спящего рядом с ним такого же молодого пилота, только полуазиатского происхождения.
   - Проснись, Хейли, мы прибыли.
   Рэй Хейли, пилот военно-воздушных сил НАТО, вздрогнул от толчка и открыл глаза.
   - Что? - произнес он, недоуменно озираясь по сторонам.
   - Прибыли, говорю, - повторил Брент. - Кажется, скоро будет посадка. Кончился наш отдых.
   Рэй, моргая, смотрел на проносящиеся внизу дома и дороги.
   Они были в Албании.
  
   Майор Эммет Мак-Грегор поднял голову, услышав стук в дверь.
   - Войдите!
   Дверь открылась, и на пороге появился солдат в форме войск НАТО.
   - Разрешите доложить, сэр! - выпалил солдат, отдавая честь.
   - Докладывайте! - разрешил майор.
   - Только что на базу прибыл самолет с двадцатью пилотами на борту.
   - Прекрасно! - Лицо майора как будто озарилось радостью. - Где они сейчас?
   - Они на аэродроме, сэр, ждут ваших распоряжений!
   - Хорошо, - сказал майор, вставая из-за стола, за которым сидел. - Сейчас я буду у них. Вы можете быть свободны, рядовой.
   - Есть, сэр! - солдат отдал честь, и скрылся за дверью.
   Мак-Грегор поправил на себе форму и отправился на аэродром.
  
   Двадцать пилотов НАТО стояли по стойке смирно, выстроившись в одну шеренгу.
   Майор Эммет Мак-Грегор несколько раз прошелся вдоль строя туда и обратно, рассматривая новоприбывших. То, что он увидел, ему понравилось. Остановившись перед строем, он произнес:
   - Итак, я рад вашему прибытию. Меня зовут полковник Мак-Грегор, и вы все, отныне, будете находиться под моим распоряжением. Вам ясно?
   - Да, сэр! - хором ответили двадцать голосов.
   - Хорошо. Вы все, без сомнения, знаете, что происходит сейчас в Сербии. Преступный режим Слободана Милошевича привел к тому, что в стране начался геноцид хорватского населения. Милошевич, прозванный в своей стране, югославским Лениным, попирая всяческие права гражданского населения, пытается ввести в государстве режим диктатуры. Правительства свободных демократических стран не может без сострадания смотреть на произвол режима Милошевича. Вы знаете, что такое коммунизм, вы видели, что происходит со странами, в которых к власти приходят коммунисты. Поэтому страны большой семёрки приняли решение послать сюда в Косово, нас, миротворцев. Режим агрессора, естественно преподносит нас как злодеев, вторгающихся на их территорию. Но это не так. Мы не можем просто стоять в стороне и смотреть, как гибнут ни в чем не повинные люди, как безжалостно истребляются представители албанского населения. Режим Милошевича уничтожил уже более ста тысяч человек, граждан, лиц албанской национальности. Мы, миротворческая армия НАТО, должны покарать экстремистов, уничтожить агрессора, и показать всему миру, что демократия несет людям свободу, ту, истинную свободу, о которой человечество мечтало на протяжении всей своей истории. Но на пути этой свободы стоят коммунисты. Милошевич активно осуждает Гитлеровский режим, но совершенно не желает видеть того, что сам поступает подобным образом по отношению к албанцам. Он поступает с ними так, как поступал когда-то Гитлер с евреями. Но Гитлеру не удались его безумные замыслы, не удадутся они и Милошевичу. Справедливость настигнет агрессора, как настигла она и Гитлера. Эту справедливость олицетворяем мы, миротворцы. Я взываю к вашему чувству патриотизма, и хочу, чтобы вы душой и телом были преданы демократическим ценностям. Берегись, тиран! Сводное человечество идет на тебя!
   Последние слова майор произнес громко и торжественно. Словно ожидая реакции пилотов, он взглянул на их лица. Они хранили холодное каменное выражение. Да иначе и быть не могло, ведь перед ним стояли наёмники. Они были профессионалами, и, по большему счёту, их совершенно не волновала речь майора. Им платили за работу деньги, и пилотам было все равно с кем воевать, и за какую провинность.
   - Есть ли среди вас те, кому доводилось водить самолёты-невидимки системы "стелс"? - спросил майор.
   - Да, сэр, - раздалось в строю.
   - Выйти из строя!
   Вперед вышли Брент и Хейли. Оба застыли по стойке смирно перед майором. Майор оглядел их с высокомерием, но одновременно, по-отечески. Оба пилота были примерно одинакового роста, не выше одного метра семидесяти сантиметров. На этом всё их сходство кончалось. Брент был голубоглазый блондин, а Хейли азиат-полукровка.
   - Вам приходилось, когда-нибудь, работать вместе? - спросил майор.
   - Да, сэр, - ответил Хейли. - Мы напарники.
   Майор перевел взгляд на погоны стоящих перед ним пилотов. Хейли имел погоны лейтенанта, а Брент капитана. Майор обратился к Бренту.
   - Так как вы старший по званию, то и ответственность будет ложиться больше на вас. Вы понимаете это?
   - Так точно, сэр, - отрапортовал Брент.
   - Хорошо, я хочу, чтобы вы поняли, какая вам удостоена честь, управлять самолетом-невидимкой. К тому же, на нашей базе, имеется всего один такой самолет. Армия доверяет его в ваши руки, вы должны гордиться таким доверием. Гордитесь ли вы?
   - Так точно, сэр, мы гордимся этим!
   - Встать в строй, - приказал майор.
   Брент и Хейли выполнили приказ.
   - Сейчас вы можете быть свободны, а вечером получите инструкции боевых задач. Сегодня отдыхайте, а завтра утром состоится ваш первый боевой вылет. Желаю вам всем удачи в бою!
  
   Казарма была средних размеров. Она не была рассчитана на роту солдат, а лишь на пилотов ВВС США. Окна казармы выходили на аэродром, и из них можно было свободно любоваться самолетами, стоящими на взлетной полосе. Временами слышался гул взлетающих и садящихся самолетов. Пустовавшая до сих пор казарма, теперь впустила в себя целых двадцать жильцов, которые, не спеша, располагались на своих новых местах.
   Рэй Хейли бросил на верхнюю койку сумку со своими вещами, но Джимми Брент остановил его.
   - Извини, но верхняя кровать полагается старшему по званию, то есть мне.
   Эти слова Брент произнес дружелюбно, без всякого намёка на высокомерие, чем вызвал у Хейли лишь улыбку.
   - Как скажешь, босс, - сказал он, забирая свою сумку.
   Брент, который был старше Хейли на два года, сбросил с ног ботинки, и забрался на кровать.
   - Эх, как хорошо-то! - воскликнул он, вытягиваясь во весь рост.
   - Отдыхай, командир, - подхватил Хейли. - Завтра у нас будет тяжелый день.
   - Ну, нам это не впервой.
   Рэй сел на свою кровать и, открыв сумку, принялся перебирать вещи.
   - Что, завтра состоится наш первый вылет? - Произнес пилот, фамилия которого была Уорд. Было видно, что у него не было такого боевого опыта, как у Хейли с Брентом.
   - Слышали, какую величественную речь произнес нам майор? - сказал Брент.
   Это замечание вызвало смех в казарме.
   - Интересно, на сколько это в действительности соответствует истине? - спросил Хейли.
   Уорд презрительно пожал плечами.
   - А какая нам, собственно, разница? Нам платят не для того, чтобы мы забивали себе голову подобными вопросами. У нас есть приказ, и мы должны его выполнять. Что касается того, чтобы думать, пусть думает руководство.
   - И тебе все равно с кем вести военные действия? - с интересом спросил Хейли. - Даже если прикажут бомбить мирные города с населением?
   - А что в этом такого? Война есть война. На войне не задумываются над такими вопросами. Майор назвал нас патриотами, а патриоты должны быть преданы своему руководству. Патриот не должен сомневаться в справедливости приказа. А без жертв на войне нельзя обойтись, и мы всего лишь простые солдаты. Главная вина все равно ляжет не на нас, а на тех, кто отдает приказы.
   - Совершенно верно, - подхватил пилот, которого звали Уилсон. - Мы лишь исполнители, и вопросы совести не должны волновать нас.
   Брент покосился на него со своей койки.
   - О какой совести вы вообще разговор ведёте? Мы наёмники, этим всё сказано. Мы пришли сюда добровольно, а тот, кого мучает совесть, должен сидеть дома, и в армию не соваться.
   На этот аргумент никто не нашелся чем возразить, и разговор повернул в другую тему.
   Хейли убрал свою сумку под кровать, улегся поудобней, и заложил руки за голову.
   - Надо поспать, завтра у нас будет тяжелый день.
  
   Майор Эммет Мак-Грегор постучал в дверь кабинета генерала Курта Малковича.
   - Войдите, - раздалось за дверью.
   Майор вошел внутрь.
   - А, это ты! - улыбнулся генерал, увидев входящего.
   - Разрешите доложить?
   - Перестань, Эммет, нас всё равно никто не видит. Оставь эти формальности.
   Генерал придвинул к майору стул и предложил сесть.
   - Пилоты отдыхают в казарме. Завтра у них первый вылет, - сообщил майор, садясь на стул.
   Генерал задумчиво кивнул.
   - Да, пусть отдохнут, как следует. Красивые речи говоришь, ты прирожденный оратор. И вот ещё что, необходимо проверить родословную каждого из них. Нельзя, чтобы среди пилотов оказались славяне.
   - Почему?
   Генерал поморщился.
   - Ну, видишь ли, им предстоит бомбить славян, вдруг среди пилотов заиграет национальная гордость или что-то в этом роде. Они могут отказаться выполнять приказы. Этого нельзя допустить.
   - Гм, - хмыкнул майор.
   - Да, вы правы. Я прослежу за этим. Хотя все пилоты наёмники, но всё равно, лучше не рисковать. Мы не можем допустить, чтобы в наших рядах были ненадёжные люди.

ГЛАВА II

БОЕВОЙ ВЫЛЕТ

   Майор оглядел присутствующих пилотов.
   - Все присутствуют? Хорошо, тогда можно начинать.
   Майор повернулся к стене, на которой висела большая подробная карта.
   - Перед вами карта города Приштина. По нашим данным здесь расположено около двух тысяч сепаратистов. У них на вооружении имеются танки, зенитные установки, и некоторые другие установки ПВО.
   Майор взял со стола указку и обвёл ею квадрат на карте.
   - По данным разведки здесь расположено около двухсот сепаратистов. В их распоряжении имеется одна зенитная установка. В этот район должен отправиться самолёт-невидимка.
   Майор посмотрел на Брента.
   - Это задание поручается вам, - вкрадчиво произнёс он.
   Брент молча кивнул.
   - Вот в этом районе расположено ещё четыреста боевиков и две зенитных установки. Сюда будут направлены три самолёта "Ф-16".
   - А если там окажутся мирные жители? - спросил Уилсон.
   - Мирные жители покинули город уже давным-давно, и сейчас в нём господствуют боевики. В центре города расположено несколько небольших группировок, общей численностью около трёхсот человек. Сюда будут направлены два самолёта. Восточная окраина города охраняется группировкой численностью около двухсот человек. Западная группировка самая многочисленная. Там расположено более пятисот человек. На карте вы видите подробное их размещение. Они занимают жилые дома, детские сады, храмы, школы и даже больницу. Разведка предоставила нам точные сведения, и поэтому вам следует максимально придерживаться инструкций.
   Майор оглядел сосредоточенные лица пилотов.
   - Всем ясны задачи?
   - Да, сэр.
   - В таком случае все свободны. Советую вам хорошенько отдохнуть, завтра у вас будет тяжёлый день.
  
   Двадцать третьего марта в семь часов утра раздался сигнал боевой тревоги. Казарма пришла в движение и наполнилась шумом и гамом.
   - Внимание, внимание! - загремело в динамиках. - Боевая тревога! Боевая тревога! Всем занять свои места!
   - Началось! - воскликнул Брент, застёгивая на себе куртку. - Не забудь карту!
   Брент выскочил за дверь.
   Последние слова относились к Хейли, который слегка замешкался и отстал от командира. Схватив карту, он нагнал Брента в тот момент, когда Джимми надевал на голову шлем.
   - Поторапливайся, не отставай! - скомандовал Брент, цепляя к поясу кобуру. Мимо него пробегали другие пилоты, направляясь к своим самолётам.
   Самолёт Брента и Хейли находился в полной боевой готовности, и ожидал, когда его поднимут в воздух. В отличие от остальных самолётов, носивших серебристую окраску, самолёт-невидимка был совершенно чёрного цвета и резко отличался от своих собратьев.
   Брент первым забрался в кабину самолёта.
   - Садись, мы взлетаем! - сказал он, застёгивая пряжку ремня безопасности.
   Хейли уселся в своё кресло, и Брент закрыл люк.
   Взревели двигатели и самолёт начал разгон.
   Хейли раскрыл карту и занялся её изучением.
   - Цель от нас на расстоянии в сто пятьдесят километров, - произнёс он.
   - Хорошо, полёт не продлится слишком долго.
   Самолёт увеличивал скорость, готовясь оторваться от поверхности взлётной полосы.
   - Взлетаю! - сообщил Брент.
   Самолёт сделал рывок и поднялся в небо. Хейли оглянулся назад, глядя на то, как взлетают остальные машины.
   - Мы сумеем их обогнать и придти к цели первыми?
   Брент усмехнулся.
   - Надо постараться. Мы должны доказать остальным, что самолёты-невидимки самые лучшие самолёты в мире.
   Ожило радио, и в наушниках послышался голос диспетчера:
   - Внимание "первому"! Ваша цель находится к северо-западу от вас. Держитесь строго заданного курса.
   - Вас понял!
   Брент, желая проверить маневренность машины, перевернул её вверх ногами и полетел вниз головой.
   - Послушная машина! - удовлетворённо произнес он, возвращая самолёт в нормальное положение.
   На горизонте показались очертания города.
   - Где наша цель? - спросил Брент.
   - Хейли сверился с картой.
   - Ближе к западной окраине города. Диспетчер, что конкретно мы должны увидеть?
   - Вы должны уничтожить установку ПВО. Более конкретные детали узнаете, когда будете на месте.
   - Вот не люблю я эти недоговорки, - сказал Брент. - Неужели нельзя заранее разъяснить, что представляет собой цель.
   Они были над городом. Хейли увидел внизу сновавшие автомобили, и спешащих прохожих. Странно, а им сказали, что жители покинули город. Но город продолжал жить своею жизнью, и, похоже, совершенно не ожидал воздушного нападения. Прохожие задирали головы и смотрели на летящих в небе металлических птиц.
   Где-то в стороне прогремел взрыв. Это взорвалась первая ракета, выпущенная американским самолётом.
   Хейли посмотрел в сторону взрыва. Было уничтожено жилое здание.
   - Нам, вроде бы сказали, что жители покинули город.
   Брент равнодушно пожал плечами.
   - Если кто остался, пусть пеняет на себя. Сами разожгли эту войну, так чего же теперь искать виновных.
   Хейли крутил головой, но, сколько ни всматривался, нигде не мог увидеть ни военной техники, ни вооружённых людей.
   Раздалось ещё два взрыва, и среди местных жителей началась паника. Они бросались в рассыпную при приближении самолётов. Похоже, что они до самого последнего момента не ожидали нападения. Это привело Хейли в замешательство.
   - Я не вижу здесь никаких сепаратистов, - воскликнул он, чувствуя, как в его душе зарождается подозрение.
   - Я тоже не вижу, - согласился Брент. - Где наша цель?
   Ему ответил диспетчер в наушниках:
   - Противовоздушная установка находится на крыше одного из зданий, прямо по курсу. Повторяю, ваша цель - пятиэтажное кирпичное здание, расположенное на перекрёстке улицы.
   Цель появилась на экране монитора.
   - Ага, теперь вижу! - Брент повёл самолёт к цели. - Вот это здание!
   Но Хейли, сколько ни всматривался, не смог увидеть на крыше здания никакой установки. Дом выглядел абсолютно мирным и, похоже, был заселён жильцами. Уж не ошиблось ли командование? Похоже, что никто в городе вообще не готовился к боевым действиям.
   - Огонь! - скомандовал Брент.
   - Но ведь это же жилой дом! - воскликнул Хейли. - Там же люди находятся!
   - У нас нет времени, чтобы рассуждать! У нас приказ! Огонь!
   Но Хейли так и не нажал на спусковой курок. Он неотрывно смотрел на здание, вокруг которого суетились мирные жители. Что же происходит? Почему им дали такой приказ? Здесь же не в кого стрелять!
   - Мы сейчас пролетим над целью! - кричал Брент. - Это наш последний шанс. Немедленно стреляй!
   Самолёт пролетел над целью, но Хейли так и не выстрелил.
   Брент, с искажённым лицом повернулся к Хейли.
   - Ты что делаешь, почему не стрелял?
   - Там же жилой дом! Там нет никакой установки, там нет никаких сепаратистов, там просто мирные жильцы. - Хейли был возмущён.
   - У нас же приказ! Ты забыл об этом?
   - Но мы же миротворцы, мы не можем уничтожать мирных граждан! Они что-то напутали, это не может быть нашей целью.
   - Да какое нам дело, кто там? - взорвался Брент. - Мы выполняем свою работу! Нам за это платят деньги! Или ты забыл? Выкинь ты из головы все эти предрассудки, и выполняй приказ! Слышишь меня?
   Брент принялся разворачивать самолёт. Со всех сторон взрывались ракеты, выпускаемые с других самолётов.
   - "Первый", что у вас происходит на борту?
   - Мой стрелок отказывается стрелять по цели, - доложил Брент.
   - Почему, в чём дело?
   - Вы не перепутали координаты? - воскликнул Хейли. - Здесь же нет ничего, кроме мирных жителей.
   - Координаты абсолютно точные, - холодно сообщили в наушниках. - Выполняйте приказ без обсуждения.
   - Слышал? - обратился к Хейли Брент. - Так что делай то, что тебе велят. Я захожу на второй круг.
   Внизу, на дороге, показалось четыре человека, одетых в камуфлированную форму. В руках они держали автоматы.
   - А вот тебе и экстремисты, - сказал Брент. - Видишь?
   Автоматчики открыли огонь по "стелсу".
   Хейли нажал на гашетку.
   Восьмиствольный пулемёт, укреплённый в крыле самолёта, дал залп. Двое из солдат упали, остальные бросились в стороны.
   Самолёт сделал круг и вновь пошёл на цель.
   - На этот раз не оплошай! - сказал Брент.
   Хейли судорожно ухватился за гашетку пуска ракет. Его палец лёг на пусковую кнопку, но какая-то сила словно приказывала ему остановиться.
   - Огонь! - скомандовал Брент.
   Хейли почувствовал, как по его лицу течёт холодный пот. Один залп, одно нажатие кнопки, и десятки ни в чём не повинных людей погибнут, перестанут существовать. Но ради чего? Для чего понадобилось давать такой приказ, приказ уничтожать мирных жителей? Хейли смутно осознавал, что истинная цель их атаки, совсем не та, о которой им говорил майор. Здесь было что-то совершенно другое, а что, Хейли не мог понять.
   - Огонь! - вновь приказал Брент.
   Самолёт пролетел над зданием, но выстрела так и не последовало.

ГЛАВА III

ПРЕДАТЕЛЬСТВО ИЛИ ПОДВИГ?

   Брент повернулся и ударил Хейли рукой в плечо.
   - Ты что делаешь, а? Почему опять не стрелял?
   - Я же тебе сказал, там мирные жители! В кого я должен был стрелять, в них?
   - Ты должен был стрелять в тех, в кого тебе велят!
   - А ты бы, ты бы на моём месте выстрелил?
   - Да, я бы выстрелил.
   - А вот я не смог! Я не могу стрелять в безоружных людей. Там же просто мирные жители!
   - В тебе что же, жалость заиграла? Если тебя одолевают такие сентиментальности, зачем же ты тогда в армию пошёл?
   - Чтобы защищать справедливость!
   - Ой, перестань! Оставь ты эти громкие речи для журналистов. Мы все пошли в армию ради денег. Мы наёмники, а не моралисты.
   Хейли захлестнуло возмущение.
   - Да, я наёмник, но это вовсе не значит, что я киллер. Я пошёл в армию не для того, чтобы стрелять в беззащитных граждан.
   - Ты пошёл в армию для того, чтобы выполнять приказы. А твоё неподчинение нельзя расценивать иначе, как предательство. Это же прямое неподчинение приказу! Ты понимаешь, что тебя могут за это отдать под трибунал?
   - Они не могут заставить меня убивать ни в чём не повинных людей! Я отказываюсь это делать!
   Брент схватил Хейли одной рукой за ворот и встряхнул его.
   - Это подсудное дело, Рэй! Я старший по званию, и ты обязан подчиняться моим приказам. Так вот, я приказываю тебе уничтожить цель!
   - А я повторяю, что я отказываюсь стрелять в мирных жителей! Мы не киллеры!
   - Солдат, это тот же киллер, только узаконенный.
   Самолёт сделал мёртвую петлю, и вновь сделал заход на цель.
   - Я даю тебе последний шанс! - холодно произнёс Брент.
   - Я уже всё сказал. - Хейли смотрел на Брента, и в его глазах были укор и ещё что-то, чего нельзя описать словами.
   Брент вытащил из кобуры пистолет и приставил его к голове Хейли.
   - Рэй, я не могу позволить, чтобы ты поставил под угрозу нас обоих. Ты понимаешь, что будет ждать нас на базе?
   - Можешь переложить ответственность на меня. Я берусь отвечать за свои действия.
   Брент покачал головой.
   - Нет, ты не понимаешь!
   Он на мгновение отвёл глаза, чтобы посмотреть вперёд. Хейли воспользовался моментом, чтобы попытаться выбить пистолет. Он резко ударил по нему левой рукой. Рука Брент дёрнулась, и прогремел выстрел. Пуля, по несчастью, попала в панель управления. Самолёт завибрировал и потерял управление. Брент выругался, и обеими руками вцепился в штурвал.
   - Смотри, что ты сделал?! Ты же убил нас!
   Он попытался выровнять самолёт, но это ему никак не удавалось. Самолёт повело в сторону. Краем глаза Брент увидел внизу людей в военной форме. У одного из них в руках была ракетная установка.
   Сверкнуло пламя, и Брент понял, что по ним произвели выстрел. Увидев приближающийся шлейф, он рванул штурвал в сторону. Самолёт накренился, но избежать попадания ракеты не сумел. Она угодила прямо в правое крыло "стелса". Самолёт сильно тряхнуло взрывом, и крыло перестало существовать.
   Возле Брента что-то щёлкнуло, и кресло, вместе с Хейли взметнулось вверх. Брент понял, что это сработала катапульта.
   Самолёт стал совершать вращательные движения, и падать вниз. Улучив момент, Брент нажал кнопку своей катапульты. Страшная сила вышвырнула его из кабины. Взлетев вверх на несколько десятков метров, Брент увидел, как "стелс" врезался в землю. Яркая вспышка взрыва осветила место катастрофы. Самый совершенный в мире самолёт превратился в груду обломков.
   В нескольких сотнях метрах от Брент парил на своём парашюте Рэй Хейли. Он тоже видел падение "стелса", и понял, что подписал себе смертный приговор.
   Ветер сносил Хейли к окраине города, возле которой виднелись леса. В голове Хейли мелькнула мысль о том, что он представляет сейчас отличную мишень для стрелков. Каждую секунду он ожидал выстрелов, но их не было.
   Ветер отнёс Хейли за черту города, и он грузно приземлился на траву. Кресло перевернулось и придавило Хейли к земле. Чертыхаясь, копошась в снегу, он кое-как перевернулся на спину и, сумел отстегнуть ремни безопасности.
   Освободившись от пут, Хейли на четвереньках отполз в сторону и, шатаясь, встал на ноги. Что теперь делать, куда бежать? Хейли огляделся по сторонам. Недалеко от него находился лес, но он был гол, и в нём невозможно было спрятаться. К тому же в лесу могли находиться ополченцы.
   "Ну, вот и всё, Рэй, тебе конец!" - сказал сам себе Хейли. - "Теперь можешь смело пустить себе пулю в лоб".
   А, в самом деле, что ему теперь делать? По его вине был уничтожен самый дорогой в мире самолёт - это раз. Он отказался выполнять приказ - это два. Даже если он сумеет добраться до военной базы НАТО, то его будет ждать трибунал. Его поступок будет расценен как предательство, не иначе. Выходило, что назад дороги не было. А оставаться тут, в Югославии, для него было равносильно смерти. Он не сможет здесь долго скрываться, а едва попадёт в плен, так его сразу же и казнят. Он знал, что пилоты особенно ненавистны сепаратистам. А, впрочем, были ли они вообще здесь? Может быть, это всего лишь сказочка для солдат. Но нет, должны быть, не может быть иначе. Неужели же они должны были лишь сражаться с безоружными мирными жителями.
   Хейли посмотрел вверх, там над городом кружились самолёты "Ф-16". Счастливые, пилоты этих самолётов наверняка не ломали себе голову вопросами о том, кого они бомбят. Они выполнят свою задачу, и вернуться на базу. Они не попадут в такое положение, на какое обрёк себя Рэй.
   Хейли схватился руками за голову, и вновь затравленно огляделся. Ну не смог он стрелять в мирных жителей, не смог! Что теперь делать, сдаться в плен? Рассказать им, что вот он такой благородный натовец отказался выполнять приказ главнокомандующего. Оцените его подвиг, и отпустите на все четыре стороны.
   Хейли испустил стон, который был похож на вой раненого зверя. А, может быть, действительно застрелиться? Пистолет у него под рукой, рассчитывать всё равно не на что.
   Из раздумий Хейли вывел крик, раздавшийся у него за спиной:
   - Стой! Не двигаться!
   Всё, поздно! А, может быть, и нет? Пускай стреляют, лучше уж быть убитым при сопротивлении, чем попасть в плен.
   - Подними руки!
   Хейли медленно поднял руки.
   - Повернись, но медленно! - приказал всё тот же голос, который, как показался Рэю, принадлежал женщине. Сейчас он повернётся и выхватит пистолет. Если его убьют раньше, чем он сможет выстрелить, тем лучше для него.
   Хейли повернулся, и увидел, что на него, направив автомат, смотрела потрясающе красивая женщина лет тридцати. Очевидно, она вышла из леса, спиной к которому стоял Рэй. Её зелёные глаза горели лютой ненавистью. Одета женщина была в камуфляжную форму.
   Поражённый таким сочетанием красоты и ненависти Хейли замер. Его изумило так же и то, что женщина говорила по-английски.
   - Медленно достань пистолет и брось его к моим ногам! - приказала женщина.
   Хейли вытащил из кобуры пистолет. Сейчас он направит его на женщину, а там уж, кто выстрелит первым.
   Вместо этого, Рэй, к своему собственному удивлению, бросил пистолет на снег.
   "Что я сделал?" - запоздало ужаснулся он. Но случай был упущен.
   - Послушайте..., - попытался заговорить он.
   - Молчать! - оборвала его женщина. - Замолчи, американская свинья!
   Она шагнула к пистолету.
   - Всё, отбомбился!
   - Но я вас не бомбил, - попытался возразить Хейли. - Что здесь происходит? Что у вас тут происходит?
   - Что? - поразилась такому наглому вопросу женщина. - Ты бомбил наш город, и спрашиваешь, что здесь происходит?
   Со стороны города послышался всё возрастающий гул. К месту, где стояли Хейли и женщина, приближался самолёт "Ф-16". Очевидно, пилот заметил место приземления Хейли.
   Женщина нагнулась за пистолетом Хейли, но, услышав гул, повернула голову в сторону самолёта. Она была рядом с Рэем, и тот, воспользовавшись случаем, ударил левой рукой по автомату, и выбил его из рук женщины. Женщина резко выпрямилась, но получила удар ногой в грудь, который опрокинул её на спину.
   Хейли мгновенно подобрал автомат и пистолет. Вернув пистолет обратно в кобуру, Рэй направил автомат на женщину. "Ф-16" пролетел над головой Хейли и направился в сторону военной базы. Не было никакого сомнения, что пилот видел его.
   Женщина села в снегу, и смотрела на Хейли. Её глаза наполнились слезами ненависти и бессилья.
   - Ну же, стреляй! - дрожащим голосом произнесла она. - Убей меня, как ты уже убил многих моих соотечественников!
   В глазах женщины не было страха, было лишь сожаление о том, что она не убила Хейли тогда, когда была такая возможность.
   - Я не собираюсь тебя убивать, - произнёс Хейли. - Я не хочу вообще никого из вас убивать, и я не понимаю, что вообще здесь происходит. Может, ты мне объяснишь?
   - О чём ты говоришь? Ты - убийца! Ты бомбил наш город!
   - Я не бомбил ваш город! Если бы я это делал, я бы не был в таком положении, в каком теперь нахожусь.
   - Я видела, как сбили твой самолёт. Ты был в этом "стелсе".
   - Да, был. Но я не бомбил ваш город. Я отказался это делать. Ох, ну кому я это говорю! Ты же всё равно не поверишь!
   Хейли снова затравлено огляделся. Что ему теперь делать, что?
   - Я не понимаю, что происходит у вас в стране. Нам сказали, что город захвачен боевиками, и что мирных жителей в нём вообще нет. А когда мы оказались над городом, я увидел совсем другую картину. Почему в городе оказались мирные жители? И что вообще творится в мире?
   - О каких боевиках ты говоришь? Город жил своею жизнью, до тех пор, пока вы, натовцы, не начали бомбить его. Никаких боевиков в городе никогда не было.
   - Как это? - опешил Хейли. - Как не было?
   - А так, только не говори мне, что вас обманули. Вы, дескать, миротворческие силы, и прибыли сюда, чтобы бороться за свободу человечества.
   Хейли вздрогнул, женщина говорила так, словно слышала речь майора.
   - Ну, стреляй же, наёмник! Делай своё дело, ведь ты же для этого сюда летел.
   Хейли отступил на шаг.
   - Я же пытаюсь объяснить, что произошло, - каким-то виноватым тоном произнёс Рэй.
   - Ты всегда убеждаешь других в своей невиновности, когда у тебя в руках автомат? - с издёвкой спросила женщина.
   - Забери его!
   Хейли швырнул автомат к ногам женщины. Та покосилась на автомат, затем насторожено взглянула на Хейли. Тот стоял не двигаясь.
   - Бери!
   Женщина протянула руку и придвинула автомат к себе. Видя, что Хейли ничего не предпринимает, она встала на ноги, держа автомат в руках, но не направляя его на пилота.
   - Что дальше?
   Вместо ответа, Хейли медленно вынул из кобуры пистолет, и бросил его к ногам женщины.
   - Забери его тоже.
   Женщина подобрала пистолет и засунула его в карман. Ненависть на её лице сменилась недоумением и нерешительностью.
   - Зачем ты отдал мне оружие?
   - Я тебе сказал, я не хочу воевать с населением.
   - Но я то не население, я была вооружена.
   Хейли ничего не ответил.
   - Ты понимаешь, что будет с тобой, если я приведу тебя к своим?
   - Да, понимаю, - просто ответил Хейли.
   Женщина огляделась по сторонам. Убедившись, что вокруг никого нет, она сказала:
   - Уходи! Иди, будем считать, что я тебя не нашла. Я не знаю, сумеешь ли ты выбраться к своим, но это не моя проблема.
   Хейли покачал головой.
   - Мне некуда идти.
   - Что?
   - Неужели ты не поняла, что я отказался выполнять приказ? Самолёт потерял управление потому, что я подрался с первым пилотом. Я был стрелком. Пистолет моего командира случайно выстрелил, пуля попала в панель управления. В общем, мне некуда идти. Меня ждёт смерть и там и здесь.

ГЛАВА IV

ЧЕРЕЗ ЛЕС

   - Ты сумасшедший! - ахнула женщина.
   - Нет, просто я солдат, а не безжалостный убийца.
   - Да как же ты с такими-то понятиями пошёл в войска НАТО? Неужели же ты не знал, с кем связываешься?
   - Нам говорили, что здесь истребляют албанское население, истребляют хорватов. Мы должны были остановить режим Милошевича, а не сражаться с мирными гражданами.
   - Режим Милошевича? - выкрикнула женщина. - О чём ты вообще говоришь? Вы покрываете албанцев, которые, буквально, вырезают сербов. Если у нас и происходит геноцид, то в отношении к славянскому населению! Албанцы уничтожают наши святыни, храмы, убивают священников, женщин и детей. Ты когда-нибудь видел, как албанцы режут людей? Тебе доводилось видеть, как беременным женщинам вспарывают животы? Ты видел, как албанцы издеваются над православными священниками? Видел когда-нибудь, как людей загоняют храм и поджигают его? Нет? А мне доводилось видеть такое! У меня до сих пор стоит это зрелище перед глазами. Всё это делают те самые албанцы, которых вы называете угнетёнными. Вы считаете нас угнетателями, но совершенно не желаете видеть того, как угнетают нас. И вы ещё называете себя миротворцами! Вы покрываете настоящих террористов, а сами бомбите мирные города!
   Хейли был ошеломлён словами женщины. Всё, что она говорила, разительно отличалось от того, что рассказывали им на базе. Впрочем, никто из его боевых товарищей никогда не задумывался всерьёз над тем, что здесь происходит. Они были простыми солдатами, они были наёмниками. Все они, конечно, считали себя патриотами, а патриот никогда не задаётся вопросом о том, правы ли те, кто посылают тебя на задание.
   - Я ничего об этом не знал, - подавленно произнёс Хейли.
   - Ты не знал, - презрительно рассмеялась женщина. - А что ты вообще знал? Или тебе на высоте и знать это ни к чему? Как же, ты птица высокого полёта, а людишки внизу - это полное ничтожество. Что о них говорить, ты же миротворец, борешься за правое дело.
   - Если бы я так рассуждал, я бы не оказался бы сейчас в таком положении.
   - Да, а где бы ты сейчас оказался? И откуда я знаю, что ты говоришь правду? Может быть, тебя действительно сбили наши военные, и ты всю эту историю придумал исключительно для того, чтобы спасти свою жизнь. Откуда я знаю, где правда, а где ложь? Я не очень-то верю в историю о сердобольном натовце.
   В глазах женщины засветился вызов.
   - Во-первых, если бы это было не так, как я говорю, я бы застрелил тебя сразу же, как только у меня в руках очутился автомат. Это - во-первых.
   Хейли сделал ударение на этой фразе, желая её выделить. В глазах женщины мелькнуло раздумье.
   - А во-вторых, я видел план боевых действий. Я могу рассказать вашему руководству о том, какие именно места подвергнуться налёту.
   - Я это уже вижу. - Женщина кивнула в сторону города. - Ты сказал, что готов рассказать нашему правительству о планах НАТО. Что ты хочешь этим сказать? Ты что же хочешь сдаться в плен? Или перейти на нашу сторону?
   - Я не знаю, - растерянно произнёс Хейли. - А что мне остаётся делать?
   - Ты можешь попытаться выбраться к своим. У тебя это может получиться.
   - А что будет дальше? Меня отдадут под трибунал.
   - Ты можешь перебраться за границу.
   - Меня будут разыскивать как предателя. За мою голову будет назначена награда.
   - Глупости! Все будут считать, что ты попал в плен, и был там расстрелян.
   Хейли посмотрел по сторонам. Авиа-налёт закончился, и Рэй с тоской поглядел на пустое небо.
   - А что будет с вами? - спросил он.
   - А тебе-то какая забота? Ты будешь жить спокойно, где-нибудь далеко отсюда, и не вспоминать о нашей стране.
   - Нет, я не смогу. Я буду чувствовать свою вину за то, что здесь произойдёт.
   На лице женщины мелькнуло что-то похожее на восхищение, и одновременно появилось выражение, с которым смотрят на слабоумного идиота, сморозившего очевидную глупость.
   - Ты что же, хочешь, чтобы я отвела тебя к своим? Ты понимаешь, что с тобой там могут сделать?
   - Я надеюсь, ты расскажешь им, что произошло.
   Женщина хмыкнула и ненадолго задумалась.
   - Ладно, если ты настаиваешь, я сделаю, как ты просишь. Но я не отвечаю за последствия.
   Повесив автомат на плечо, женщина повернулась к лесу.
   - Идём, но смотри, я тебя предупреждала.
   Они двинулись по лесу. Женщина всю дорогу искоса посматривала на Хейли. В ней боролись смешанные чувства, она не знала, верить ли ему или нет. Было что-то невероятное и неправдоподобное в поступке Хейли. Что же творилось в душе Рэя, описать было вообще невозможно. Он шёл в неизвестность, шёл на то, на что сам себя обрёк. Наверное, такое же чувство испытывает приговорённый к смерти, когда идёт на казнь. Хейли сам не понимал, почему он поступил таким образом, почему сказал такие слова. Что-то словно двигало им изнутри, какой-то внутренний голос подсказывал ему, голос, который он пытался заставить замолчать, но не смог. Он хотел покончить с собой, но не сделал этого. Задумывался ли Хейли над тем, что будет потом, есть ли что-нибудь после смерти? Вряд ли, Хейли никогда не задавался таким вопросом. Да и ему ли ломать над этим голову? Он солдат, он привык играть со смертью. Смерть всегда была рядом с ним. Её все равно нельзя избежать, так что стоит ли о ней беспокоиться.
   Но теперь Хейли было страшно. Он был в чужом тылу, в чужом краю, среди чуждого ему народа. Что ждало его впереди, он не знал.
   Пройдя метров сто, женщина остановилась, и вновь задумчиво посмотрела на Хейли. Рэй тоже остановился, он ждал, что скажет женщина.
   - И все-таки я не понимаю, зачем ты хочешь встретиться с нашим правительством, Может, ты действительно шпион, подосланный НАТО. Может, ты хочешь внедриться к нам, чтобы изнутри разрушать нашу страну, всячески вредить нам. Кто может поручиться, что падение твоего самолёта не инсценировка?
   В глазах женщины вновь загорелась враждебность.
   - Ведь ваша Америка никому ещё не желала ничего хорошего! Кто может гарантировать, что ты не выполняешь их задание?
   Хейли покачал головой.
   - Я видел карту, и знаю план боевых действий. Я могу предостеречь вас о грозящем.
   - Ха! Твои друзья уже совершили налёт на наш город! Они уже разрушили всё, что им было нужно. О чём ты хочешь предупредить, о том, что уже произошло?
   - Ещё может произойти много ужасного! Я должен предостеречь об опасности.
   Женщина фыркнула, но ничего не ответила. Она размышляла над словами Хейли. Всё это казалось ей слишком неправдоподобным. Падение самолёта, сдача в плен, неожиданное проявление совести и чести в наёмнике-пилоте НАТО, которому вообще должно быть чуждым само понятие о совести и чести. Всё это было нелепым и реальным. Сама собой напрашивалась мысль о том, что этот натовец просто пытается внедриться как шпион в их среду.
   Но и в тоже время он действовал и вёл себя совсем ни как шпион. Ни один шпион не станет в открытую просить, чтобы его сдали местным властям. Он должен понимать, что его может ждать в плену. Женщина не знала, что и думать. В конце концов, это не её проблема. Она приведёт его к своим, а уж там потом пусть сами решают, как с ним поступить. Она выполнит свой долг, а дальше забота властей.
   Они вновь двинулись по талому снегу, Хейли чуть впереди, а женщина следом за ним. Воздушный налёт прекратился, и в воздухе застыла тишина. Минут через десять женщина вновь остановилась.
   - Погоди, давай передохнём.
   - Передохнём? - удивился Хейли. - Но мы же ведь только начали идти.
   - А тебе что, так не терпеться? Может, ты идёшь на казнь, не думаешь об этом? Откуда у тебя уверенность, что тебя вообще станут слушать? Тебя могут, как врага сразу же расстрелять, по закону военного времени.
   - Но ведь у вашего правительства тоже должен иметься здравый смысл. Впрочем, если судить по тому, что мне о вашей стране рассказывали, то это вряд ли.
   - Что же тебе о нас рассказывали? - женщина сузила глаза.
   Хейли промолчал.
   - А впрочем, и так могу догадаться. Что может цивилизованный запад рассказать о диком востоке. Мы представляем угрозу демократическому развитию мира, ввели тиранию на территории нашего государства. А вы настоящие миротворцы, вы несёте миру освобождение. Вы несёте освобождению нашему народу, насаждая свободу военными средствами. А как же иначе, те, кто не желают принять демократию должны быть истреблены, как враги общества, враги свободного мира. Ведь так?
   Женщина пристально посмотрела на Хейли. Тот отвёл глаза. Женщина ухмыльнулась.
   - Вот только вы не учитываете одного момента; свободу нельзя насадить силою. Свобода, насаждаемая силою, уже становится насилием. Просто вы хотите одно рабство сменить другим, хотите заменить одних рабовладельцев другими. Не замечая даже того, что вы сами становитесь рабовладельцами и тиранами. Вот только понять этого вы не можете. Вы считаете, что истинная свобода возможна только тогда, когда весь мир будет подчиняться вам, когда вы будете повелевать всем человечеством, наивно считая, что вы это и есть спасители. Глобализация, вот ваша истинная цель, и разговоры о свободе здесь совершенно не уместны.
   Женщина опустилась на корточки, прислонившись спиной к дереву. Хейли последовал её примеру.
   - Видишь этот автомат? - сказала женщина. - Ведь я могу убить тебя в любой момент. Тебе не страшно?
   - Страшно, - признался Хейли. - Но вы не учитываете того, что я сам сдал себя в ваши руки. Ваш автомат был в моих руках, и я мог убить вас тогда. Но я этого не сделал.
   - Верно, - согласилась женщина. - Но я не могу понять, зачем ты это сделал. То, что ты мне рассказал - это история подростка, который разбил стекло соседки, а теперь пытается наивно оправдаться. Твои слова не внушают мне ни малейшего доверия. Что-то мне подсказывает, что тобой двигают совсем другие интересы. А вот какую ты преследуешь цель, я не могу понять. Не могу.

ГЛАВА V

В ЧУЖОМ ТЫЛУ

   Женщина вывела Хейли к лагерю, расположенному в лесу. В нём находилось около сотни ополченцев, которые были набраны из жителей города. Руководил ими полковник в отставке Велемир Кустурица. Пристально наблюдая за действиями НАТО, Кустурица предчувствовал, что военный конфликт неизбежен, и его начало лишь вопрос времени. Будучи официально отстранён от дел, он не имел полномочий для военных действий. Но, будучи человеком, которому далеко не безразлична судьба своей родины, он принял решение, которое считал единственным правильным в сложившейся обстановке. Он обратился с призывом к населению, с целью создать армию добровольцев, которая могла бы, в случае вооружённого конфликта, с оружием в руках стать на защиту страны. Его призыв был услышан, и около сотни добровольцев присоединилось к полковнику. В лесу, неподалёку от Приштина, был основан лагерь, в котором ополченцы с тревогой ожидали силовых действий со стороны НАТО, всем сердцем надеясь, что этого всё же не произойдёт.
   Их надеждам не суждено было оправдаться.
   Когда женщина и Хейли вышли к лагерю, тот жил своей жизнью. Двое ополченцев увидели приближающегося к ним пилота в форме НАТО, и схватились за оружие но, увидев идущую рядом с ним сопровождающую, у которой, к тому же, автомат висел на плече, и даже не был направлен на пилота, они остановились.
   Женщина выбросила вперёд руку.
   - Не стреляйте, всё в порядке! - крикнула она на сербском языке.
   - Кто это? - крикнул один из солдат.
   - Он хочет говорить с Велемиром.
   Солдаты в недоумении переглянулись друг с другом. Тем временем Хейли и женщина подошли к ним вплотную.
   - Нужно отвести его к нему.
   - Но что происходит? Как он сюда попал?
   - Долго объяснять. - Женщина поправила автомат. - Пускай Велемир сам с этим разбирается.
   Хейли подвели к одному из деревянных домов, явно сколоченных наспех. Один из солдат постучал в дверь и что-то крикнул. Через некоторое время дверь открылась, и на пороге появилось двое мужчин. Один из них были высоким и худым, лет, примерно, шестидесяти, а второй моложе, и пониже ростом. На его носу красовались очки в тёмной роговой оправе.
   Седой посмотрел на Хейли. В его глазах появилось любопытство, смешанное с удивлением.
   - Что здесь происходит? - обратился он к женщине. - Как он сюда попал?
   - Он катапультировался со "стелса", который разбился неподалёку отсюда, во время налёта. Он пилот.
   - Вижу что не пехотинец, - Велемир Кустурица, это был он, нахмурился. - Ты что, взяла его в плен?
   - Не совсем так. - Женщина покосилась на Хейли. - Он сдался сам.
   - То есть как это, сдался сам?
   - Он говорит, что хочет передать важные сведения о готовящихся против нас действий.
   Велемир потёр пальцами висок.
   - Ничего не понимаю. Ну-ка, давай расскажи всё подробно.
   Женщина рассказала, опуская лишь некоторые детали, о которых ей не хотелось бы говорить. Велемир выслушал её и задумался. Было видно, что он совершенно не доверяет словам Хейли.
   - Ты обыскала его?
   - Я? Нет... - растерянно произнесла женщина.
   - На нём может быть жучок. Вдруг он специально подослан, что бы вывести на нас своих.
   - Ну, я так не думаю, - произнёс мужчина в очках. - Он же не самоубийца, чтобы пойти на такой шаг.
   - Почему ты так в этом уверен? - спросил Кустурица.
   - Но ведь он же не арабский террорист, и не японец.
   Мужчина осёкся, глядя на азиатское лицо Хейли. Кустурица заметил это, и, едва заметно улыбнулся.
   - Кто знает, может, он как раз и есть японец.
   Солдаты обыскали Хейли, но, кроме рации и планшетки с картой, ничего не нашли.
   - Рация! - воскликнул Кустурица. - В ней как раз и может быть жучок.
   Солдат потряс рацию, внутри неё что-то болталось. Очевидно, Хейли сломал её при падении.
   - Уничтожьте её! - приказал Велемир. Солдат бросился выполнять приказ.
   Кустурица вынул карту и внимательно осмотрел её.
   - Ну что ж, допустим, я тебе поверю. Что ты можешь мне рассказать?
   Хейли огляделся по сторонам.
   - Мы могли бы поговорить внутри?
   Кустурица удивлённо поднял брови.
   - А в чём дело? Кого ты боишься?
   В его голосе послышалась ледяная подозрительность.
   - Я не боюсь, просто я подумал, что вы не захотите, чтобы наш разговор слышали посторонние.
   - А здесь нет посторонних. - Кустурица пристально смотрел в глаза Хейли. - Впрочем, ладно, зайдём внутрь.
   Хейли поднялся на крыльцо. Кустурица вошёл внутрь, ведя его за собой. Последним зашёл мужчина в очках.
   Они оказались в небольшой комнате, в которой не было ничего, кроме грубого стола и нескольких стульев.
   - Садись. - Кустурица указал на один из стульев.
   Хейли сел. Велемир, не сводя с него подозрительного взгляда, расположился напротив.
   - Как твоё имя?
   - Рэй Хейли.
   - Почему ты решил сдаться в плен? И что в действительности произошло у вас на самолёте?
   Хейли рассказал всё, как было.
   - Гм, ты хочешь сказать, что ты отказался пускать ракету в жилой дом, только потому, что не увидел там установки ПВО?
   - Я не хотел стрелять в мирных граждан. Этого не должно было быть. Нам на базе говорили совсем иное.
   - Извини, но я тебе совершенно не верю, Хейли. Слишком уж это наивно звучит. В пилоты НАТО подбирают таких людей, которые никогда не задумываются в кого им стрелять и зачем. К тому же, зачем тебе понадобилось из-за этого сдаваться в плен? Ты мог бы вполне спокойно перейти границу и отправиться в любую сторону. Ты боялся своих, что тебя отдадут под трибунал, это понятно. Но и здесь тебя ждёт верная смерть. Чего ты этим хотел достичь, я не могу понять.
   - Я хотел предупредить вас о готовящемся против вашей страны акте.
   - Ах, вот как, ты просто перебежчик? Но мы не уважаем перебежчиков. Тем более, мы ненавидим наёмников.
   Хейли молчал. Кустурица задумчиво смотрел на него.
   - Что помечено на твоей карте? - словно неожиданно вспомнив, спросил Велемир.
   - Цель, которую мы должны были уничтожить. Нам сказали, что там расположена противовоздушная установка, но там оказался просто жилой дом.
   - Это я слышал.
   Кустурица подозвал к себе мужчину в очках.
   - Взгляни.
   Тот рассмотрел карту, затем поднял удивлённые глаза на Велемира.
   - Угу, - словно отвечая на немой вопрос, произнёс Кустурица. Мужчина в очках бросил взгляд на Хейли, но ничего не сказал. Кустурица снова обратился к Рэю:
   - Ты знаешь о том, что ваш налёт был направлен просто лишь против мирных граждан?
   - Теперь знаю.
   - Каждый убитый житель будет на вашей совести, в том числе и на твоей. Ты такой же наёмник, как и все остальные. Когда мои люди узнают, что вы натворили с городом, они захотят разорвать тебя на куски. Ты это понимаешь?
   Хейли вжал голову в плечи.
   - Да.
   - На что ты надеялся, когда шёл сюда?
   - Не знаю.
   - Не знаешь. - Кустурица переглянулся с мужчиной в очках. - Но чего ты хотел этим добиться? Что у тебя было на уме?
   - Я просто не мог стоять в стороне, и смотреть, как гибнут мирные люди! Мы должны были нести свободу вашему народу, а не смерть.
   Кустурица злобно рассмеялся.
   - Неужели американцы так одурели от собственной пропаганды, что действительно верят, будто бы они несут людям благо. Всё, что вы несли кому-нибудь, когда-нибудь, это было зло. Так всегда было, так всегда будет. Ваша страна никогда не изменится!
   Хейли молчал, опустив глаза. Кустурица никак не мог понять, с кем же он в действительности имеет дело. С актёром, который играет свою роль, просто издеваясь над ними, или же с идиотом, который верит сам тому, что говорит. Неужели же пилот НАТО может всерьёз думать, что он несёт людям благо?
   - Ты хочешь сказать, что тебе никогда не приходилось убивать мирных граждан?
   - Нет, до сих пор я уничтожал лишь исключительно военные объекты. Никогда я не стрелял в безоружных, а тем более не бомбил города.
   Кустурица не знал, что и думать. Получалось, что перед ним сидел человек, сознательно отрезавший себе все пути к отступлению. Он обрёк себя на неизвестность из-за нежелания стрелять в жилой дом. Это могло быть правдой, если бы речь шла о простом пилоте, едва только окончившим лётную школу. Но перед Кустурицей сидел не юнец, впервые севший за штурвал боевого самолёта, перед ним сидел наёмник, натовец, а значит профессионал. Нет, Велемир никак не мог ему поверить. Никак не мог поверить в эту неправдоподобную историю.
   Но, с другой стороны, он стоял перед фактом. Пилот сдался в плен, и был полностью в его руках. Он мог смело приказать его расстрелять, и этот Хейли ничего бы не смог предпринять. Да судя по его виду, он и не собирался ничего предпринимать. Он сидел неподвижно, спокойно ожидая решения своей участи.
   - Хорошо, что ты можешь ещё рассказать и показать, кроме той цели, которая помечена на твоей карте?
   - Когда нас готовили к вылету, перед нами была карта, на которой были помечены все объекты, подлежащие к уничтожению. Я запомнил их и могу показать.
   - Хорошо, тогда покажи.
   Кустурица подвёл Хейли к карте. Взяв в руку карандаш, Хейли принялся помечать цели на карте.
   - Вот, это те цели, которые были обозначены на нашей карте. Было сказано, что в этих местах массовое скопление сепаратистов но, как я понимаю, ничего подобного там нет.
   Кустурица и мужчина в очках внимательно наблюдали за тем, как Хейли отмечает цели. По мере продвижения работы, их лица становились всё мрачнее и мрачнее. Они переглянулись между собой.
   - Позвони в министерство внутренних дел, - сказал Кустурица мужчине в очках. - Может быть, ещё не поздно что-либо предпринять. А тебя, - Велемир повернулся к Хейли, - придётся запереть под охрану. Я пока не знаю, что с тобой делать.
   Вошли двое солдат, которые увели Хейли.
   Мужчину в очках звали Манойлович. Пока он связывался с министерством, Кустурица рассматривал карту.
   - Я сообщил им, - доложил Манойлович. - Не знаю только, успеют ли они что-либо предпринять. Боюсь, этот налёт уже сделал своё дело. Ты веришь ему?
   Кустурица кивнул на карту.
   - Взгляни лучше на карту.
   - Я видел её.
   - Целью этого Хейли был дом, в котором проживает генерал внутренних дел Косово.
   - Ты уверен в этом?
   - Если бы этот пилот нажал на гашетку, его бы уже не было в живых.
   - А остальные цели? - воскликнул Манойлович. - Это же всё жилые дома! Зачем они их уничтожают?
   - Неужели ты до сих пор не понимаешь? Им нужно посеять у нас в стране хаос. Тогда они смогут без особых трудностей ввести к нам войска. И тогда мы тоже станем лишь колонией Америки, как и многие другие страны, и будет нами распоряжаться НАТО. Вот такие вот дела.
   Манойлович сжал кулаки.
   - Мы должны что-то предпринять! Мы не можем сидеть, сложа руки!
   - Я знаю. Мы и не будем сидеть, мы будем действовать. Хотя мы и незаконные формирования, по сути, мы являемся преступниками. Но, если начнётся война, это не будет иметь никакого значения.
   - А что делать с этим пилотом? Ты ему доверяешь?
   - Нет, но я не знаю, что с ним делать. Пускай пока посидит под замком. Потом мы решим, как быть.
   - Но, может быть, по законам военного времени, мы его... - Манойлович сделал выразительный жест.
   - Это мы всегда успеем, - возразил Кустурица. - Сейчас нам нужно подумать о судьбе нашей страны.

ГЛАВА VI

ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ

   Джимми Брент приземлился в двух километрах от того места, где опустился Хейли. Проклиная всеми словами своего напарника, Брент рванул застёжки ремней безопасности. Освободившись от них, он встал на ноги и отпихнул от себя кресло. Подумать только, из-за дури своего штурмана, он теперь находится здесь, за сто километров от границы, да ещё лишившись такого дорогого самолёта.
   Брент огляделся по сторонам. Что ему теперь делать? Как выбираться отсюда? Если бы он мог добраться до консульства, тогда бы ему не нужно было бы ни о чём беспокоиться. Но консульства здесь нет, тогда что же остаётся? Единственный способ дать о себе знать, это сообщить по рации, но, тогда его смогут засечь вражеские пеленгаторы и вызвать перехват.
   Брент решил рискнуть.
   - База, база, это "первый"! Я подбит, нуждаюсь в эвакуации.
   В динамике послышался ответ:
   - Я слышу вас, "первый". Где вы находитесь, сообщите координаты.
   Брент снова огляделся. А, в самом деле, где же он находится?
   - Я нахожусь у восточной окраины города, - сказал он, взглянув на компас.
   - Вы оба рядом?
   Брент помедлил с ответом.
   - Нет, я не знаю, где находится мой штурман. Он явился причиной того, что наш самолёт был сбит.
   - Двигайтесь по направлению к границе. К вам будет выслана поисковая группа.
   - Вы с ума сошли? Я же в ста километрах от границы!
   - Всё равно, двигайтесь в сторону города Призрена. Поисковая группа вас там подберёт. И постарайтесь обнаружить вашего штурмана.
   Брент пробормотал что-то нелёстное в адрес Хейли.
   - Прекращаем с вами связь, иначе вас могут обнаружить, если этого уже не произошло.
   Связь прервалась. Да, действительно, его могли обнаружить. К тому же, кто-нибудь мог видеть, как он спускался на парашюте. Надо уничтожить следы своего приземления.
   Брент бросился к парашюту и принялся лихорадочно запихивать его обратно в гнездо. Закончив работу, он схватил кресло и поволок его в сторону леса, который находился неподалёку, надеясь спрятать его там. Бросив кресло за широкий ствол одного из деревьев, Брент принялся забрасывать его снегом. От этой работы у него замёрзли руки, и вспотел лоб. Закончив работу, он вытер со лба пот и перевёл дыхание. Теперь и кресло, и парашют были надёжно спрятаны. Но где укрыться ему самому? Лес для этого не годился. Стояла ранняя весна, на деревьях не было ни листочка, и всё вокруг было белым-бело от снега.
   Брент принялся уничтожать свои следы на снегу. Едва он успел это сделать, как вдали послышались голоса. Брент бросился на землю, и принялся закапываться в снег, который был единственным, что могло послужить ему укрытием.
   Из леса, в котором хотел укрыться Брент, вышло трое автоматчиков, одетых в камуфляжную форму. Они, не спеша, оглядели местность, но не заметили ничего подозрительного.
   - Я уверен, что он должен быть здесь! - воскликнул один из автоматчиков.
   - Ты точно не ошибся местом? - спросил другой.
   - Говорю же тебе, я своими глазами видел, как он опускался неподалёку от леса.
   Все трое находились от Брента не далее, чем в тридцати метрах. Они внимательно осматривались по сторонам.
   - Но здесь его нет, - подал голос третий автоматчик. - Если бы он тут приземлился, то должны были остаться следы или, в конце концов, парашют. А здесь ничего этого нет.
   - Надо искать, - продолжал настаивать первый. Он вскинул автомат на изготовку, и двинулся вперёд. Все трое долго крутились вокруг и около, но обнаружить Брента так и не смогли. Брент, лёжа под снегом, благодарил судьбу за то, что догадался уничтожить все следы. Автоматчики, судя по всему, были не опытными, поэтому, вместо того, чтобы всё тщательно осмотреть, они истоптали весь снег в округе и, так и не найдя следов Брента, скрылись обратно в лесу.
   Подождав, пока автоматчики не скрылись из виду, Брент выбрался из своего холодного убежища. Стараясь оставлять как можно меньше следов, он, пригибаясь, направился в сторону границы.
   Опасения Брента и диспетчера на базе оказались не напрасными. Их разговор действительно засекли перехватчики. Вычислив местонахождение Брента, они выслали спецотряд для захвата пилота.
   Брент ничего этого не знал, но вполне допускал такой поворот событий. И ещё его беспокоил вопрос о том, куда подевался Хейли. Добирается ли он до границы, наподобие Бренту, или же попал в плен? Брент знал, что военных пилотов ненавидят больше всего, за то, что они с высоты обстреливают свои цели, почти не рискуя быть сбитыми. В случае попадания в плен, пилота ждала страшная участь.
   Уже в течение часа Брент двигался к границе. Он старался не покидать пределов леса, поскольку деревья могли послужить ему хотя бы каким-нибудь укрытием. Автоматчики ушли в другую сторону, и больше людей ему не встретилось.
   Лес, однако, скоро кончился, и перед Брентом открылось широкое поле. Убедившись, что в округе никого нет, он двинулся по полю, оставляя за собой цепочку следов. Эта цепочка могла чётко и ясно указать противнику на его направление. Поэтому Брент шёл, постоянно оглядываясь назад, ожидая погони.
   Внезапно впереди послышался гул. Брент замер, напряжённо всматриваясь вдаль. Он почувствовал, как у него пересохло во рту. Гул усиливался и скоро превратился в шум двигателя. Далеко впереди, в небе, показался вертолёт.
   Брент заметался, тщетно ища убежище. Но он был в поле, и вокруг не было ни куста, ни ямы, которые могли бы послужить ему укрытием.
   Вертолёт приближался, и Брент взялся за рукоятку пистолета, рассчитывая продать свою жизнь как можно дороже. Когда же он сумел разглядеть на борту вертолёта опознавательные знаки НАТО, он почувствовал такое облегчение, такую радость, какую способен только испытать смертник, получивший долгожданное помилование.
   Брент ринулся навстречу вертолёту и замахал руками. На вертолёте его тоже заметили, и начали снижение.
   Из-за шума мотора Брент не сразу заметил, как за его спиной, в поле выехал грузовик. В его кузове сидели солдаты. Это был спецотряд, высланный на поиск пилота.
   Послышались автоматные очереди, но солдаты стреляли не в Брента, а в вертолёт.
   Брент бросился на землю, выхватывая из кобуры пистолет. Грузовик неумолимо приближался.
   Вертолёт выпустил ответную очередь из многоствольного пулемёта. Грузовик остановился, и из него стали выпрыгивать солдаты. Одни укрылись за машиной, другие рассыпались по полю, ложась на землю.
   Вертолёт продолжал снижаться и вскоре завис в нескольких метрах над Брентом. Пули щёлкали по его броне, но пробить её были не в состоянии.
   Дверь вертолёта открылась, и из неё высунулся человек в форме НАТО.
   - Давай скорее! - крикнул он, протягивая Бренту руку.
   Рискуя попасть под пули, Брент ухватился за руку, и влез внутрь вертолёта.
   - Спасибо! - выдохнул он, падая на пол кабины. Теперь он был в безопасности.
   Солдат закрыл дверь, и вертолёт начал подниматься, выпустив ещё одну очередь по грузовику.
   Второй солдат, сидевший рядом с Брентом, помог ему подняться, и усадил в кресло. Брент облегчённо откинулся на спинку.
   - А я уже думал, что мне конец!
   - А где второй пилот? - прокричал, обернувшись назад, пилот. - Вас же вроде должно быть двое?
   - Я не знаю, где он, - уставшим голосом сказал Брент.
   - Как это, не знаете? Мы должны подобрать и его тоже.
   - Мы приземлились далеко друг от друга.
   - Но мы должны найти и его тоже!
   Брент пожал плечами.
   - Тогда ищите. Он приземлился примерно на два километра западнее от меня.
   Странное дело, но Брент говорил всё это равнодушным тоном. Неужели же его не интересовала судьба своего штурмана? Этот вопрос, удивлённый Брент, задал сам себе. Почему он, собственно, пылает ненавистью к Хейли? Что такого он совершил, и почему Брент считает его виновником случившегося? Рей Хейли отказался стрелять, когда узнал, что мишенью является жилой дом. Ну и что? Является ли его поступок преступлением? Да, является. Он должен был выполнять приказ, а не рассуждать о том, чего можно, а чего нельзя. Так бы поступил на месте Хейли сам Брент. Но Хейли отказался. В результате этого не подчинения самолёт был сбит.
   Но, разве это не Брент приставил к голове Хейли пистолет, пытаясь заставить его выполнить приказ? Разве не случайный выстрел, из этого пистолета, повредил систему управления самолётом? Выходило, что не столько Хейли виноват в падении самолёта, сколько сам Брент. И вина ложиться на него, а не на штурмана, который сейчас находится в беде. А он, Брент, его командир, с таким равнодушием относиться к его судьбе, не желая даже его спасти. Разве это достойно солдата, бросать на поле боя, в тылу противника, своего товарища. Нет, если он не спасёт Хейли, Бренту не будет прощения.
   Вертолёт, тем временем, приближался к тому месту, где по расчётам Брента, должен был приземлиться Хейли.
   - Смотрите! - вдруг закричал стрелок. - Это его парашют!
   Брент прижался к стеклу, и увидел лежащее на снегу кресло, вместе с которым катапультировался Хейли. Следы вели к деревьям, но возле леса снег был так истоптан, словно там шла борьба.
   Брент весь обратился в зрение, и заметил, что две пары следов углублялись в лес, как будто Хейли кто-то конвоировал. Очевидно, то же самое заметил и стрелок, потому что он воскликнул:
   - Смотрите, здесь шла борьба! Твоего штурмана, похоже, взяли в плен.
   Брент сжал кулаки и стиснул зубы. Если Хейли действительно попал в плен, то ему конец.
   Вертолёт кружил над лесом.
   - Мы не сможем его найти! - сказал пилот. - Придётся возвращаться. Становится слишком опасно!
   Брент ничего не ответил, и продолжал вглядываться в даль. Судьба Хейли была для него решена.
  
   Вытянувшись по стойке смирно, Джимми Брент стоял перед майором Мак-Грегором, который только что закончил читать его рапорт. Положив рапорт на стол, майор хмуро посмотрел на Брента.
   - Вы отдаёте себе отчёт в том, что произошло?
   - Так точно, сэр.
   - А я думаю, что нет. Из-за ваших действий авиация лишилась самого дорогого в мире самолёта. Штурман отказался уничтожать цель, это саботаж, всё верно. Но вы-то, вы командир и старший по званию. Вы не должны были допустить, чтобы дело дошло до стрельбы. И выстрел был произведён вами, из вашего пистолета. Всё это делает вас не менее виновным, чем Хейли. Вы понимаете это, капитан?
   - Да, сэр, - нехотя произнёс Брент.
   - Вы потеряли своего штурмана, который теперь наверняка попал в плен. Вы знаете, что повстанцы делают с пленными пилотами?
   Брент опустил глаза.
   - Вот то-то и оно. Вас могут отдать под трибунал. Хотя, без протокола, вы проявили мужество, и верность присяге. Действия Хейли я расцениваю как саботаж. Прямое неподчинение приказу равносильно предательству, что и было совершенно Хейли.
   Взгляд майора немного смягчился.
   - Можете пока быть свободным, и ждите дальнейших решений.
   - Есть, сэр. - Брент отдал честь, и вышел из кабинета.

ГЛАВА VII

В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ

   Генерал был в ещё более дурном расположении духа, чем майор, когда узнал о происшествии. Потирая рукой подбородок, он выслушал рассказ майора.
   - Потерять в первый же день самый лучший самолёт во всём нашем флоте, этого я не ожидал.
   - Этого никто не ожидал.
   - Почему этот Хейли отказался стрелять?
   - Он не увидел установки ПВО, о которой ему говорили, а выпускать ракету по жилому дому, не посмел.
   - Он не должен был рассуждать. Не имел права. Это был приказ! Если каждый солдат начнёт обсуждать приказы руководства, то это что же будет.
   - Тем не менее, он именно так и поступил. - Майор выжидающе смотрел на генерала.
   - Это беспрецедентный случай. А я был уверен, что в нашей армии одни профессионалы. Отказавшись уничтожать цель, Хейли совершил настоящий саботаж. Да и этот Брент ничуть не лучше. Он не должен был хвататься за оружие. Мыслимое ли это дело, стрельба в кабине самолёта! Он что же, маленький ребёнок? Не знал, к чему это может привести?
   Генерал пробарабанил пальцами по столу.
   - Принеси мне досье на них обоих. Я не потерплю, чтобы у меня в армии были такие подчинённые.
   Майор встал и подошёл к сейфу, где у него хранились документы.
   - Ага, вот, нашёл! - Майор вынул из сейфа папку. - Итак, Рэй Хейли, двадцать восемь лет. Отец американец, а мать китаянка. Семья была среднего достатка. В возрасте восемнадцати лет Хейли поступил в лётную школу, которую окончил с отличием. Имеет опыт полёта на самолётах типа "стелс", "Ф-16", "Харриер". Участвовал в боевых вылетах в Ираке и Камбоджи. Работал по контракту, не проявлял никаких слабостей, неподчинений. Зарекомендовал себя как хороший стрелок.
   - До сегодняшнего дня, - мрачно заметил генерал. - Сегодняшний проступок дорого обошёлся и нам, и ему самому.
   - Теперь досье на Брента, - продолжал майор. - Джимми Брент, тридцать лет. Из обеспеченной семьи, родители американцы. Так же, как и Хейли, окончил лётную школу. Работает по контракту, участвовал в операциях в Ираке, где и познакомился с Хейли. Между ними завязалась дружба, с тех пор они постоянно вместе.
   - А сегодня они чуть не поубивали друг друга. Но почему Хейли проявил неподчинение? Ведь у обоих безупречное прошлое.
   - Может, сработал чисто человеческий факт, - осторожно предположил майор. - Увидел жилой дом, и сработали тормоза.
   Генерал нахмурил лоб.
   - Ладно, теперь нужно думать о его судьбе. Если он попал в плен, то одно из двух: он может быть еще жив или уже мёртв. Если он жив, мы можем предпринять следующее: затребовать выдать его нам обратно. В случае неподчинения, мы пригрозим сербам дополнительными санкциями. Я думаю, они пойдут нам на уступки, побоятся нам перечить.
   - А если он уже мёртв? - спросил майор.
   - Тогда, увы, одним пилотом у нас станет меньше. Жаль, пилот он был хороший.
   - А что делать с Брентом? Отдадим его под трибунал?
   Генерал поморщился.
   - Пусть пока ждёт распоряжений. А Хейли надо попытаться вернуть.
  
   Велемир Кустурица был встревожен и крайне раздражён. Только что поступили сведения о результатах налёта. Треть города была почти полностью обесточена. Воздушный налёт уничтожил несколько электростанций, а количество человеческих жертв уже перевалило за сотню. Рано или поздно это должно было начаться. Многие жители Косово об этом догадывались. Поскольку НАТО положило глаз на их республику, мирного исхода быть не могло. Это был лишь вопрос времени.
   Город гудит как улей. Да и не только город. Такое творилось сегодня по всей стране.
   - Мы не можем сидеть, сложа руки! - кричал Манойлович. - Мы должны принимать меры!
   - Какие меры? - Кустурица посмотрел на Манойловича.
   - Если налёты повторятся, мы должны пытаться сбить их самолёты!
   - Чем? Чем мы можем их сбивать? - Кустурица указал на автомат. - Вот этим разве? У нас нет никакого средства противовоздушной обороны.
   - А как же "стелс"? Ведь его сумели сбить. А он считается самым неуязвимым самолётом в мире.
   - Его сбили регулярные войска. Мы же не имеем подобных средств.
   - Значит, нужно обратиться к ним за помощью, пускай они снабдят нас оружием.
   - Они не смогут этого сделать. Ты же знаешь, что творится в нашей стране. Наша регулярная армия слишком слаба, чтобы противостоять коалиции. Да и в стране у нас творится беспредел, одни албанцы чего стоят. У нас межнациональная и межрелигиозная вражда, да ещё в придачу коммунистический режим, который так ненавидит запад. Да и у нас найдётся множество его противников. Страна расколота, этим и пытается воспользоваться НАТО. И знаешь что, я боюсь, у них всё получится.
   - Ты что, пал духом, командир, - отшатнулся Манойлович.
   - Дело не в этом. Просто я реально смотрю на вещи. Нам не выстоять. Я тоже, в душе, противник режима Милошевича. Слишком много жертв он принёс нашему народу, да и вообще, коммунизм и социализм обречены на исчезновение, поскольку уже всему миру стало ясно, что он из себя представляем. Это тиранствующий режим, и больше ничего. Да-да, я не боюсь говорить этого тебе прямо, потому что предвижу крах системы. Но, только вот беда в том, что и пресловутые миротворцы не несут нам никакой свободы. Их цель сделать нас такими же рабами, какими мы были при режиме Милошевича. Мы просто нужны западу как придаток, как рабская сила, не имеющая ни силы, ни права голоса. И то, что я противник режима Милошевича, вовсе не значит, что мне безразлична судьба своей страны. Я буду стоять за неё до конца, потому что знаю, что освободители, несущую нам демократию на бомбардировщиках, будут такими же тиранами, какими были коммунисты. Разница лишь в том, что они прикрываются свободой, либерализмом и прочим. А вот нам приходится расплачиваться за те жертвы, которые наша страны приносила делу Ленина. От судьбы не уйдёшь, за все проступки надо платить, и платить высокую цену.
   Манойлович качал головой, пытаясь осмыслить сказанное Кустурицей.
   - А что делать нам с этим пилотом? Какой нам от него прок?
   - Я и сам не знаю, - пожал плечами Кустурица. - Пусть пока будет у нас заложником. Я так и не могу понять, чего он пытался добиться, придя к нам. Те сведения, которые он нам сообщил, не имеют никакой ценности. Все цели, помеченные на карте, были уничтожены первым же налётом. Чего он надеялся получить, сдавшим к нам в плен, я не понимаю.
   - Но чего-то он хотел, - возразил Манойлович. - Я не верю в то, что он пришёл к нам, лишь потому, что не захотел взрывать жилой дом.
   - Может быть, он действительно боялся трибунала, - предположил Кустурица.
   - Да ерунда это всё! Даже если и боялся трибунала, то он бы просто дезертировал, и нашёл бы множество способов покинуть нашу страну, сумев избежать, при этом, попадания в руки своих.
   - Ладно, что думать и гадать. Будущее покажет, что к чему.
   - Вот только не оказалось бы слишком поздно, - сердито произнёс Манойлович.
  
   Сидя в холодном сарае, где царил полумрак, Рэй Хейли отрешённо смотрел в маленькое оконце, в котором виднелся клочок неба. Он сидел в углу, на ворохе соломы, прислонившись спиной к стене. Снова и снова он задавал себе вопрос: почему он сдался в плен. Теперь, когда уже ничего нельзя было изменить, он чувствовал, что совершил огромную глупость. Он ведь мог попытаться выбраться из республики, но он даже не сделал этого. Его обнаружила эта женщина, ну и что? Он мог бы с ней легко справиться, мог убить её без зазрения совести, она ведь была вооружена. Но он так не сделал. Почему? Что-то, внутри него, словно толкало его на действия, словно им управлял кто-то другой. И вот он здесь, ожидает решения своей участи. Он здесь один, у него нет друзей, и нет сторонников. Он стал врагом для всех. Никто не любит перебежчиков и предателей, а именно таковым теперь все считают его.
   Но разве он предатель? Без сомнения. Он отказался выполнять приказ руководства. Но ведь это же ещё не предательство! Это саботаж, может быть, неподчинение приказу, но не предательство. Из-за его неподчинения был сбит самолёт, он нанёс армии невосполнимый ущерб. Но разве он хотел этого? Брент приставил ему к виску пистолет. Он лишь пытался выбить оружие, он не хотел, чтобы оно выстрелило. Но, опять же, это отказ Хейли спровоцировал его командира на использование оружия.
   Но ведь Хейли отказался стрелять не во врага, а в жилой дом! Это большая разница. Хейли вспомнил, как он участвовал в войне в Ираке, и в Камбоджи. Там он никогда не срывал заданий. Но там был вооружённый враг. Он стрелял в Хейли, и тот рисковал жизнью. А здесь были мирные люди, это совсем другое. Но разве враг всегда действует открыто? Бывает тайный враг, к нему тоже необходимо применять силу. Разве режим Милошевича не является злом? Разве не его прозвали югославским Лениным? Он олицетворяет собой зло, то самое зло, которое зовётся коммунизмом. История показала, там, где воцаряется коммунизм, всегда господствуют тираны, а тираны заливают свою страну кровью миллионов людей. Он, Хейли, был послан для того, чтобы освободить страну от этого преступного режима, и должен был принести людям свободу, ту, единственную возможную свободу, которая зовётся демократией. Ведь это единственная настоящая свобода, которая освобождает человека, которая дарит людям радость и чувство собственного достоинства.
   Но опять встаёт тот же вопрос: при чём здесь мирные жители? Разве можно нести людям добро и свободу, уничтожая их, сея вокруг смерть? Существует пословица "Нельзя приготовить яичницу, не разбив яйца". Но разве она применима к подобной ситуации? Как можно принести людям благо, заливая их родину кровью. Можно ли сказать ребёнку, потерявшему своих родителей во время бомбёжки, что те, кто убил его родителей, нёс ему свободу? Не безумие ли это? И не был ли Хейли соучастником в этом безумии?
   Что есть добро, и что есть зло? Как разобраться в этом вопросе? Уставший, от умственного напряжения, мозг Хейли, не мог решить поставленной перед ним задачи. Кто даст ему ответ на этот вопрос? Что же означает всё-таки его поступок? Измену и предательство, или, всё-таки, проявление здравого смысла? Но, если он поступил правильно в данной ситуации, тогда европейский союз вовсе не является миротворцем. Тогда и НАТО, и он сам являются настоящими агрессорами. Между тем, как НАТО громогласно называло агрессорами сербов. Можно сойти с ума, решая все эти вопросы.
   Хейли пытался успокоить себя тем, что поступок не является предательством. Это лишь отказ стрелять в мирных жителей. Просто лишь проявление слабости, не свойственное солдату, а тем более профессионалу. Но это не предательство.
   Но тогда как же назвать то, что он добровольно сдался в плен врагу? Вручил ему своё оружие и выдал план действий армии. Как называется этот поступок, если не предательством. Ведь он мог бы попытаться перебраться через границу, и вернуться к своим. Он боялся трибунала? Хорошо, тогда он мог бы просто дезертировать из армии. Это было бы трусостью, столь не свойственной ветерану боевых действий, и имевшего награды, но не было бы предательством.
   Но Хейли не сделал этого. Он просто сдался в плен, и добровольно выложил всё, что знал о предстоящей операции. Почему он так поступил? Что заставило его действовать подобным образом? Ведь он собирался поступить совсем иным образом, он даже думал о том, чтобы покончить жизнь самоубийством. Что заставило его поступить иначе. Страх? Но Хейли не был трусом. Он знал, на что идёт, и что в любой момент его может ждать смерть. Нет, он не боялся смерти, тут было что-то другое. Если бы он был верующим человеком, то Хейли решил бы, что его повёл господь, ведь он сам до конца не осознавал, что делает. Но Хейли не верил в Бога, и поэтому отвергал такую возможность. Но и другого объяснения он не находил.
   Может быть, он проникся сочувствием к сербам, и решил помочь им? Но, тогда это означало бы, что он стал считать тех, кто его послал агрессорами и притеснителями, а это и было бы самым настоящим предательством. Выходит, он, всё-таки предатель?
   Хейли сжал виски руками, стараясь загнать все эти мысли в тёмный угол мозга. В то же время ему пришла в голову мысль о Джимми Бренте. Что стало с ним? А вдруг он попал в плен, так же как и сам Хейли. Ведь он не смирится с поражением, и уж, тем более, не выдаст планов руководства. Тогда становилось ясным, какая ждёт его судьба.
   Хейли содрогнулся от ужаса при мысли о том, к каким последствиям привёл его поступок. Но, собственно, почему его? Разве это не пистолет Брента сделал этот несчастный выстрел, который привёл к поломке системы управления самолётом? Слишком много "но", и нет ни одного утешительного ответа на него.
   Устав от бесплодных размышлений, Хейли продолжил отрешённо смотреть в окно, за которым по небу пробегали редкие облака, и вдруг почувствовал, как прекрасна жизнь.

ГЛАВА VIII

ВОЗДУШНАЯ АТАКА

   Около пяти часов вечера с Кустурицей связалось министерство внутренних дел, и приказало эвакуировать лагерь.
   - Куда же я его эвакуирую? И с какой стати?
   - Ваш лагерь обнаружили, и в любой момент может произойти налёт.
   Кустурице было приказано отправить весь отряд в одну из деревень под городом.
   - Началась война! Всё, от простых угроз Клинтон перешёл к действиям. Воздушные налёты будут продолжаться снова и снова. Здесь вы слишком на виду, а в деревнях вы сможете раствориться.
   Кустурица хотел было сообщить о взятом в плен пилоте, но передумал. В конце концов, никто об этом не спрашивал.
   - Почему ты не рассказал им про пилота? - спросил Манойлович.
   - А зачем? Они не спрашивали, я промолчал. Пускай он будет нашей страховкой.
   - Какой страховкой, если о нём никто не знает! Нужно передать его властям, и пусть они решают, что с ним делать.
   - Они его просто вернут американцам, по первому требованию. Ты хочешь этого?
   - Ну и что с того? Ты же всё равно убивать его не хочешь, тогда на что он нам нужен?
   - Убивать! - передразнил его Кустурица. - неужели тебе так хочется пролить его кровь? Это же бессмысленное убийство! Или ты хочешь стать такими же, как они? Не в наших понятиях убивать пленных, мы не звери! Недостойно звания человека убивать себе подобного. Война - это вынужденное зло, и если есть хоть малейшая возможность избежать кровопролития, то её нужно использовать.
   Манойлович внешне сохранял спокойствие, но внутри он весь клокотал от негодования.
   - Но зачем он нам нужен? Мы что же, будем таскать его с собой повсюду? А что, если он сбежит?
   - Да никуда он не сбежит! - раздражённо сказал Кустурица. - Если бы он хотел сбежать, он не сдавался бы в плен. Да и к тому же, ничего страшного не произойдёт, если он и сбежит. Скатертью ему и дорога!
   - Ну, знаешь! Похоже, что он пользуется у тебя симпатией.
   Кустурица отвернулся, но ничего не ответил.
   - Начинай лучше эвакуацию.
   Манойлович сверкнул глазами, и пошёл прочь.
  
   Двое солдат вывели из сарая Хейли, и подвели к фургону, стоявшему рядом.
   - Залезай, мы эвакуируемся, - сказал, стоящий неподалёку Кустурица.
   Хейли решил не задавать вопросов. Один из солдат открыл заднюю дверь фургона, и грубо втолкнул туда Хейли.
   Эвакуация происходила быстро. Сидя в фургоне, Хейли, через окошко, видел, как по лагерю передвигалась колонна грузовиков. Куда они эвакуируются, он не знал, да, впрочем, для него, это не имело значения. Куда бы его не перевезли, он везде будет врагом, везде и для всех. Он понимал, что жить ему оставалось считанные дни, а может быть часы.
   Кустурица и Манойлович ехали во главе колонны в открытом джипе.
   - Что теперь будет с нашей страной, - произнёс Манойлович. - Начнётся хаос. Представляю, как обрадуются албанские экстремисты. Это для них прямо подарок.
   - Да уж, теперь они станут гораздо активнее и смелее, - поддержал Кустурица. - Проклятое НАТО! Сколько зла они принесли людям. Неужели же они никогда не остановятся?
   - Они хотят всем миром править. Потому то и лезут во все страны. Они хотят весь мир под своим контролем держать.
   - Гитлер тоже этого хотел, да ничего у него не вышло.
   - У этих выйдет, - возразил Манойлович.
   - Нет, ни у кого это не выйдет. Сколько полководцев, за всю историю человечества, пытались захватить мир, ни у кого это не получилось, никто не сможет удержать такую власть в своих руках.
   - Когда-нибудь это может произойти. Воцарится единый царь на земле, который превратит всё население в своих рабов.
   - Тогда произойдёт конец и света, и будет второе пришествие Христа.
   Манойлович повернулся к Кустурице.
   - Ты что же, в самом деле, в это веришь? В самом деле, веришь, что где-то есть Бог, который в трудную минуту спустится к нам на землю, и возьмёт нас под своё крылышко?
   Слова Манойловича прозвучали язвительно, и в них явно сквозило презрение.
   Кустурица пожал плечами.
   - Кто его знает, всё может быть. Может быть, именно за наше отступление от Бога на нас обрушились все эти беды.
   Манойлович фыркнул.
   - Я скажу, что происходит. Происходит то, что всегда происходило в мире; побеждает сильнейший. В мире правит сила, и дело вовсе не в том, Бог ли так захотел, с Богом ты, или против Бога. Кто сильный, тот и прав, вот каков девиз жизни. Так всегда было, и так всегда будет.
   Кустурица пожал плечами, но спорить не стал.
  
   Ровно в восемнадцать часов, с аэродрома воздушных сил НАТО, поднялась стайка самолётов. Они вновь взяли курс на город Приштина. Целью очередной атаки были электростанции города. Стоило обесточить город, и в нём бы наступил хаос. Именно этого и добивалось НАТО.
   Противовоздушная оборона Сербии оказалась слишком слабой, чтобы противостоять массированному авиа-налёту. Самолёты без труда преодолели защиту города, попутно уничтожив пару зенитных установок.
   Кустурица оказался прав, когда приказал эвакуировать свой лагерь. Противник знал о его месторасположении, и два самолёта получили чёткое задание уничтожить лагерь.
   В городе уже действовали регулярные войска, но они почти ничего не могли сделать против истребителей. Лишь по счастливой случайности, одной зенитной установке удалось сбить самолёт "Ф-16". Остальные самолёты добрались до электростанций и, когда на их радарах показались купола, они дали залп. Таким образом, было уничтожено две крупных электростанции и, чуть ли не полгорода, оказалось лишённым электричества.
   Покинутый лагерь тоже подвергся ракетному обстрелу. Сарай, в котором, до недавнего времени, был заперт Рэй Хейли, был уничтожен начисто. Однако пилоты заметили, что лагерь покинут, и послали запрос на базу. По счастью для колонны, самолётам было приказано возвращаться, а не преследовать беглецов.
   Во время атаки была также уничтожена казарма, в которой располагались внутренние войска Сербии. Но большая часть войск была поднята по тревоге и, к тому времени, покинула казарму. Таким образом, план НАТО удался не полностью.
   Нет, этими самолётами управляли настоящие профессионалы. Они не задумывались над приказами, в отличие от Хейли. Они лишь видели перед собой врага, которого необходимо уничтожить. Никто из них не задумывался над тем, что они несут этой стране, свободу или порабощение. Зачем? Они всего лишь выполняют свою работу, им же тоже надо на что-то жить. А вопросы о том, миротворцы ли они, или же нет, просто не приходили им в голову. Выполнив своё задание, самолёты вернулись на базу.
  
   Кустурица стоял у развилки дорог, возле одной из деревень, и смотрел в полевой бинокль на город, над которым поднимался дым. Губы его были плотно сжаты, и лицо хранило печать крайнего напряжения внутренних сил. Рядом с ним стоял Манойлович, с точно таким же биноклем.
   - Да что же это творят эти нехристи! - с чувством воскликнул он. - Ну, скажи, Велемир, вот ты всё говоришь о Боге. - Манойлович повернулся к Кустурице, - Разве то, что они творят, это по-христиански?!
   - При чём здесь христианство?
   - Ну, как же, они же всё время твердят, что они борются за веру христианскую. Несут людям христианскую свободу, наказывая отступников от Христа! Разве это и есть христианство?!
   - НАТО не имеет никакого отношения ко Христу. Всё, что им нужно, это власть над миром, и уж, если они кому-то и служат, то скорее антихристу, чем Христу. Гады, сколько же людей они там сгубили!
   Последние слова вырвались у Кустурицы невольно, чувства и эмоции стали переполнять и его тоже, хотя он слыл человеком очень сдержанным. Глядя на город, над которым всё ещё висели зловещие клубы дыма, Кустурица с трудом сдерживал слёзы. Он понимал, что ещё немного, и его родина перестанет быть такой, какой была раньше. Режим Милошевича принёс мало чего хорошего стране, но те, кто несёт свободу и освобождение на бомбардировщиках, не может быть лучше.
   А с другой стороны, может быть, это действительно божья кара? Ведь какие гонения были на церковь за всё то время, что в Югославии царил коммунистический режим. Кустурица не считал себя верующим человеком, но идти против того, чего не понимаешь, уничтожать веру только потому, что ты сам не верующий, не есть ли это то самое безумие, которое сгубило уже множество государств?
   Кустурице вспомнилась Россия. Ведь основатели революции и сторонники коммунистической идеи, в этой стране приложили все усилия, чтобы уничтожить в России христианство. И что же? Теперь в России вновь процветает христианство, по крайней мере, видимо, а от коммунистического режима остались лишь воспоминания, которое, у огромной массы людей вызывают слёзы жалости по невинным жертвам этого режима.
   Не происходит ли это же самое и в Сербии. Может быть, именно за отступление от Бога, страна подверглась этой агрессии и, может быть, именно покаяние может спасти их от этой напасти.
   Но, будучи атеистом, Кустурица не мог найти для себя окончательного ответа.
  
   Рэй Хейли вновь находился в сарае, только теперь уже не в лесном лагере, а в деревне, где все местные жители смотрели на него с откровенной враждебностью, а некоторые даже с ненавистью. Хейли не винил их и понимал. Достаточно было посмотреть на дымящийся город, вновь подвергшийся атаке, чтобы понять какое негодование он должен вызывать. И, хотя он не сделал ни одного выстрела, он чувствовал свою вину в происходящем. Ведь он должен был быть одним из тех, кто сейчас разрушал город, и пошёл он в армию отнюдь не по принуждению, а добровольно. С того солдата, который действует не по своей воле, снимается часть вины, но с добровольца, тем более с наёмника спрос будет по полной программе.
   Спрос? Но перед кем? Ведь если НАТО победит, то победителя не судят. Виноват, всегда бывает лишь тот, кто проигрывает. Так всегда происходит в жизни. Так перед кем же будет отвечать победитель, даже если он и совершил преступления против человечности? Перед своей совестью. Но что такое совесть? Говорят, что совесть - это голос Бога в человеке. Но Хейли не верил в Бога, значит, он не должен верить и в совесть. Получался парадокс, ведь Хейли явно ощущал в себе голос совести, она гложет его, не даёт ему покоя. А в то же время, согласно здравому смыслу, получалось, что её нет, просто не может существовать.
   Небольшое зарешёченное окошко выходило прямо на город, и дым, клубившийся над ним, распалял внутренние мучения Хейли ещё больше, сколько бы тот не пытался оправдать себя.
   Между тем время шло, и за окном постепенно смеркалось. Температура воздуха стала понижаться, и вскоре Хейли стал мёрзнуть.
   В восемь часов вечера загремел дверной замок, и на пороге показалась та самая женщина, которая привела его в лагерь. В руках у неё был поднос с едой, а под мышкой зажато одеяло.
   - Вот, - сказала она, ставя на пол поднос. - Это твой ужин.
   - Спасибо, - невесело сказал Хейли.
   - И вот, держи. - Она швырнула Хейли одеяло. - Это твоё одеяло.
   Женщина вышла из сарая, и солдаты, злобно поглядывая на Хейли, заперли сарай.
   Хейли принялся за ужин. На подносе были тарелка с овсяной кашей и кружка со слабым чаем. Хейли ел, совершенно не ощущая вкуса.
   Через двадцать минут снова пришла женщина, и забрала пустой поднос.

ГЛАВА IX

ПОКУШЕНИЕ

   Глядя в след женщины, Хейли вспоминал, с какой ненавистью она смотрела на него тогда в лесу. Отвратительное это чувство - знать, что ты кому-то ненавистен до судорог. А какие ещё чувства он должен вызывать у неё? Она видела в Хейли своего лютого врага, врага всей её страны. Он был одним из тех, кто предательски разрушал её родину с воздуха. И хотя лично Хейли ничего не успел разрушить, это не имело никакого значения. Он был натовцем, то есть состоял в ряду врагов. Нет, не думал Хейли, что он попадёт в подобную ситуацию, не думал. Он всегда считал, что Америка борется за правое дело, защищая мир от агрессоров, и принося народам свободу. Так, впрочем, и было, до сегодняшнего дня. Ирак, Камбоджа, там были действительно агрессоры. Но здесь он спасовал, увидев перед собой жилой дом. Он не ожидал такого поворота событий, и потому растерялся. Может быть, если бы он знал заранее, он бы был внутренне готов к этому, и тогда ничего бы не произошло из того, что случилось. В конце концов, враг есть враг. Но неожиданность испортила всё.
   А, впрочем, имеет ли право солдат задаваться вопросом, что хорошо, и что плохо? Имеет ли он право обсуждать приказы? Не его это дело, думать о том, что есть добро, а что есть зло. Хейли нёс американский флаг, а он всегда был символом свободы. Но свободы от чего? Перед Хейли стояли полные ненависти глаза женщины. Она была очень красивой, но в её душе горела ненависть. Почему это произошло? Что вызвало в её душе такую ненависть? Может быть, она лишилась мужа, брата или отца? А их убийцей явился такой же пилот, как и Хейли.
   Нет, чего-чего, а Хейли не хотел являться предметом ненависти мирных жителей какой-либо страны. Он считал себя борцом за свободу, за справедливость. А это значит, что он действовал на благо мирных жителей, на благо народа. А тут впервые он узнал, что может вызывать ненависть у простых людей.
   Но кто сказал, что он вызывает ненависть у народа? Эта женщина была одета в камуфляжную форму, а это значит, что она была одной из сепаратистов. То есть, эта женщина была террористкой. Следовательно, его долг, как патриота, обязывал Хейли уничтожить эту женщину, но, вместо этого, он добровольно сдался к ней в плен. Выходит, он совершил настоящее предательство?
   Хейли снова вызвал в памяти образ этой женщины. Нет, она совсем не казалась террористкой. Она, скорее, была похожа на человека, которого отчаяние толкнуло на то, чтобы взять в руки оружие. Отчаяние, и Хейли был тем существом, которое довело её до этого отчаяния, вернее одним из тех.
   Извечный вопрос о добре и зле привёл Хейли к тому положению, в котором он оказался сейчас. И выхода из этого положения Хейли не видел. В любой момент могла открыться дверь, и за ним войти конвой, который отвёл бы его на расстрел. Или ещё хуже, его могли подвергнуть пыткам.
   При этой мысли Хейли пробрала дрожь. Он не был трусливым человеком, но пыток боялся. Тем более что проку пытающим не будет никакого. Всё, что он знал, он уже рассказал, а добиться от него того, чего он не знает, было невозможно. Хейли пытался себя успокоить тем, что если он пострадает, то пострадает за добро, но эта мысль мало его успокаивала.
   Наконец Хейли прилёг на ворох соломы, служившей ему постелью, и задремал.
  
   Примерно в то время, когда Хейли размышлял над своей судьбой, Кустурица узнал о требовании НАТО вернуть захваченного пилота. Манойлович враждебно посмотрел на полковника, который сидел, задумавшись за столом.
   - И что ты собираешь делать по этому поводу? - грозно спросил он.
   Кустурица пожал плечами.
   - Наверное, надо вернуть его им.
   - Я так и думал, что ты это скажешь! - в негодовании воскликнул Манойлович. - Но зачем? Ты что же, хочешь выслужиться перед НАТО? Думаешь, что они похвалят тебя за сотрудничество и погладят по головке. А может быть, ты уже готовишься к нашему поражению, и собираешься переходить на сторону НАТО?
   Кустурица вскочил со стула, и в гневе повернулся к Манойловичу.
   - Я не позволю разговаривать со мной в таком тоне! Ты не забывайся, мы теперь на войне, и ты находишься в моём подчинении!
   - Ах, вот как! - выйдя из себя, закричал Манойлович. - Ты готов отдать приказ расстрелять меня, а этого поганого американца, который бомбил наши города, хочешь отпустить на все четыре стороны! Да ещё униженно раскланявшись перед НАТО, извините, мол, произошло недоразумение, мы так больше не будем!
   - Да не в этом дело, как ты не понимаешь.
   - Чего я не понимаю? Что я должен понять?
   - Того, что нельзя превращаться из человека в зверя! Этот пилот сдался к нам сам, пришёл сам, а ты предлагаешь взять его и убить. Что мы выгадаем от его смерти? Если бы ты убил его в бою, это было бы одно, а расстреливать пленного, совсем другое!
   - Но и не отпускать же его, по первому требованию! Эти американцы сразу же пустят пропаганду о том, как мы их боимся, как мы перед ними трясёмся, что выполняем все их требования, даже не попытавшись ставить условия! Зачем это нужно?
   Кустурица ничего не ответил, а лишь перевёл дыхание.
   - И потом, ты не знаешь, что твориться в лагере. Наши люди возмущены! Они все требуют казни американца, ни на какие уступки они идти не хотят.
   - Вот и плохо! - воскликнул Кустурица. - Я думал, что командую бойцами, а оказалось, что стервятниками. Они могут лишь нападать на безоружного и пленного, а как только завидят самолёт в небе, так сразу же ищут нору, в которой можно было бы спрятаться.
   - Ну, Велемир, ты не прав! - качал головой Манойлович. - Наши люди не трусы, и не стервятники, но ты сам сказал, что этот пилот заложник, и мы должны его держать для страховки. А что же теперь?
   - А что если мне его просто жалко? - метнул взгляд Кустурица. - Что если он действительно говорит правду?
   - И ты ему поверил?
   - Не знаю, но ты представь себе, что он говорит правду. Поставь себя на его место. Ты представляешь, что сейчас творится у него в душе? Ты представляешь, что он чувствует? Да если он сказал правду, то он уже наказан так, как сильнее его просто невозможно наказать. Он уже никогда не сможет быть прежним. Он сломал сам себя! Война калечит людей. Калечит и ломает.
   - Это если он сказал правду, - возразил Манойлович. - А если он всё врёт? Если его самолёт просто сбили случайно?
   - Тогда бы он попытался перебраться к своим. И, если бы его попыталась задержать женщина, то он бы её просто убил. А вышло всё совсем наоборот.
   - Не знаю, - произнёс Манойлович. - Но я ему просто не верю. И как бы не оказалось, что нас в очередной раз поставили на колени, а после этого не заставили бы плясать под свою дудку.
  
   Над Сербией опустилась ночь, и деревня отходила ко сну. Не спали лишь двое солдат, охранявших сарай, в котором находился Рэй Хейли. Их звали Рестовский и Йкович. Оба стояли в нескольких метрах от двери, и с неприязнью смотрели на сарай, скрывающий американцы.
   - Представляешь, НАТО требует вернуть им этого летуна, - возмущённо произнёс Рестовский, кивая на сарай.
   - Угу, и хуже всего, что Кустурица собирается выполнить их требование! - Йкович с презрением плюнул. - И это после того, что они натворили с нашим городом, да и не только с ним, по всей стране такое!
   - И вместо того, чтобы расстрелять этого янки, мы должны охранять его, да ещё и кормить.
   Йкович поправил висевший на плече автомат.
   - Не волнуйся на этот счёт, долго нам кормить его не придётся. Завтра полковник поклонится ему в ножки, принесёт ему извинения за неудобство, и отвезёт в посольство.
   Рестовский не смог сдержать своего возмущения.
   - Но неужели же он совсем потерял чувство чести? Мы не должны допустить совершиться этой гнусности. Чтобы НАТО в открытую вытерла о нас ноги, да я всю жизнь буду гореть от стыда, после этого!
   - Но что мы можем сделать? - Йкович беспомощно посмотрел на дом, в котором спал Кустурица.
   - Мы сами должны совершить справедливость. - Рестовский достал нож.
   - Ты с ума сошёл! - воскликнул Йкович при виде ножа. - Ты знаешь, что с нами за это сделают?
   - Зато мы не будем гореть от стыда всю жизнь, от такого позора. По-моему это лучше.
   Рестовский огляделся по сторонам, желая убедиться, что по близости никого нет.
   - К тому же, мы можем сказать, что он первый на нас напал, и мы были вынуждены защищаться. Он будет убит при попытке к бегству, в этом нет ничего предосудительного.
   Йкович задумался.
   - Что ж, это может сработать.
   - Конечно, сработает. - Рестовский осторожно заглянул в окно сарая. Хейли спал на ворохе соломы, укрывшись одеялом, которое ему принесла женщина. - Ты стой на страже, а я пойду действовать.
   - А если он проснётся? - тревожно спросил Йкович.
   - Не проснётся, эти американцы всегда спят без задних ног.
   Рестовский осторожно взялся за замок, и тихо открыл его.
   Но он ошибался. Хейли не спал. Несмотря на безумный день, и крайнюю нервную утомлённость, он не смог уснуть. Тревожные мысли не давали ему уснуть.
   Услышав щелчок замка, он насторожился. Ещё больше его встревожило то, что никто не входил в сарай. Он слегка приоткрыл веки, и скосил глаза в сторону двери.
   Через несколько секунд дверь медленно стала отворяться. Хейли почувствовал неладное. Когда в проёме показалась фигура Рестовского, Хейли заметил, что в его правой руке что-то блеснуло. Догадавшись, что это нож, Хейли напрягся. Он сразу же понял, что охранники задумали его убить. Действовали ли они по чьему-нибудь приказу или нет, не имело значения. Инстинкт самосохранения подсказывал Хейли, что нужно бороться за свою жизнь.
   Рестовский медленно двинулся к Хейли. Тот ждал, стараясь ничем не выдать того, что он не спит. Рестовский подошёл вплотную к Хейли и стал вглядываться ему в лицо. Неожиданно он взмахнул рукой, намериваясь всадить нож в пилота.
   Левая рука Хейли метнулась вперёд, блокируя удар. Почти одновременно его правая нога ударила в грудь Рестовского.
   Рестовский не ожидал этого удара, и тот отбросил его на два шага назад. К тому же, он запутался в одеяле Хейли, которое тот набросил на него. Когда он смог из него выбраться, Хейли уже стоял на ногах, и был готов к защите.
   Решив, что отступать поздно, Рестовский вновь взмахнул ножом, целясь в бок Хейли. Хейли перехватил руку и, повернувшись всем корпусом, резко рванул руку Рестовского вниз.
   Рестовский сделал в воздухе сальто, и рухнул на спину. Нож вылетел из его руки, и упал между ним и Хейли.
   В дверях показался Йкович. Судя по выражению его лица, он не ожидал такого поворота событий, и теперь растерянно стоял, не зная, что предпринять.
   Рестовский закашлялся, и протянул руку за ножом. Хейли ударил его ногой в подбородок, и Рестовский отлетел в сторону на метр. Хейли отшвырнул нож в противоположный угол, чтобы Рестовский не смог до него дотянуться.
   Всё ещё не решаясь использовать автомат, Йкович бросился на Хейли. Тот, не оборачиваясь, резко ударил ребром левой руки Йковича в переносицу. Йкович, оглушённый, упал на колени.
   Рестовский, держась за стену, пытался встать на ноги. Левой рукой, он держался за челюсть. Хейли сделал шаг навстречу ему.
   Рестовскому удалось подняться, и он стал нащупывать за спиной автомат, который всё ещё висел на нём. Продолжая держаться за челюсть, он поднял правой рукой автомат, и направил его на Хейли.
   Хейли быстро сделал шаг в сторону и, схватившись за ствол, успел направить его вверх. Автомат выстрелил, и с потолка на голову Хейли посыпались опилки.
   Йкович продолжал стоять на коленях, ошалело тряся головой. Однако рукой он тоже пытался нащупать автомат.
   Снаружи послышался лай деревенских собак, потревоженных выстрелами. Вскоре сюда должны будут сбежаться люди.
   Хейли и Рестовский продолжали вдвоём держаться за автомат, пытаясь вырвать его друг у друга из рук. Хейли сделал движение и ткнул стволом автомата в нос Рестовского. От удара Рестовский ударился спиной о стену, и выпустил из рук автомат.
   Хейли выбросил автомат в открытую дверь, и ударил ногой в плечо Йковича, чтобы помешать ему прицелиться. Йкович упал на спину, и выронил автомат.
   Снаружи послышались голоса, и в дверях появились трое солдат. Позади них стоял сам Кустурица.

ГЛАВА X

СУДЬБА ХЕЙЛИ

   - Эй, что здесь происходит?
   Кустурица направил свет фонаря в лицо Хейли. Затем он обвёл лучом сарай, и увидел корчившихся от боли Рестовского и Йковича. Рестовский сел на пол.
   - Он напал на нас, пытаясь сбежать!
   Кустурица пристально посмотрел на Хейли.
   - Он говорит, что ты пытался сбежать, и убить их. Это правда?
   - Да врёт он всё! - воскликнул Хейли. - Это они хотели убить меня, пытаясь воспользоваться моим сном, а не я их. Вот у этого был нож. - Хейли указал на Рестовского.
   Кустурица посветил фонарём в угол сарая, где действительно увидел нож. Некоторое время он молча смотрел на фонарь, затем в ярости повернулся к Рестовскому.
   - Кто посмел?! - крикнул он. - Я спрашиваю, кто посмел?
   Рестовский опустил глаза.
   - Вы ответите за самоуправство! Кто вам приказал? По чьему приказу вы действовали?
   - Никто не приказывал, - нехотя ответил Рестовский.
   - Врёшь! И я догадываюсь, кто за этим стоит. Уйдите прочь, я с вами позже поговорю! Что же это такое, что вы за мясники такие! Пытаться убить человека во сне, разве так должны поступать защитники родины?
   Глаза Кустурицы гневно сверкали, когда он переводил взгляд с Рестовского на Йковича.
   - Эх, что же вы за люди! Мы должны сражаться с теми, у кого в руках оружие, а не резать спящих пленных. Вы поступаете, как эти албанцы, как мусульманские фанатики! Вы возмущаетесь тем, что те убивают наших мирных жителей, возмущаетесь их изуверствами, а сами поступаете также как и они. Ну, что вы хотите, чтобы после этого было с нами?
   - Да эти натовцы защищают этих фанатиков! - выкрикнул Рестовский. - Они потворствуют им!
   - Да речь идёт не об этом! Если бы вы убили его в бою, это было бы другое дело, но убить безоружного спящего пленного, разве это героизм? За зверства мы и в ответ получим зверства! Как поступаем мы, так и будут поступать с нами.
   - Но албанцев-то мы не трогали, однако они вона что вытворяют! - возразил Рестовский.
   Кустурица, видя, что объяснения тут бесполезны, махнул рукой, и повернулся к Хейли. Несколько мгновений он молча смотрел на него, потом сказал:
   - Отведите его в мой дом, а этих двоих держите под присмотром. Я с ними сам поговорю. Позже.
   Кустурица сделал знак Хейли.
   - Пошли, иноземец.
   Хейли не знал сербского языка, и не понял, о чём Кустурица говорил с солдатами, но он покорно поплёлся за полковником.
   - Проведёшь остаток ночи в доме, вместе со мной.
   Хейли вскинул взгляд на Кустурицу, но ничего не сказал. Они вошли в дом. Кустурица что-то сказал солдатам, и двое из них поднялись следом.
   Манойлович, спавший в одном доме с Кустурицей, вышел из своей комнаты и, увидев Хейли, замер. В его глазах мелькнула враждебность. За спиной Манойловича выглядывал хозяин дома.
   - Зачем ты привёл его сюда? - гневно спросил Манойлович.
   Кустурица оставил вопрос без ответа, и с вызовом посмотрел на Манойловича.
   - Это твоя работа? - спросил он на сербском, так, чтобы не понял Хейли.
   - Какая работа? - выразил недоумение Манойлович.
   - Не притворяйся, ты знаешь, о чём речь.
   Манойлович перевёл взгляд с Кустурицы на Хейли, и обратно.
   - Клянусь тебе, что не понимаю о чём речь.
   - На него только что было совершено покушение. - Кустурица указал глазами на Хейли. - Это ты отдал такой приказ?
   Манойлович презрительно фыркнул.
   - Ещё чего! Стану я отдавать такие приказы. Кто пытался его убить?
   - Рестовский и Йкович.
   Манойлович кивнул. Однако Кустурица продолжал неотрывно смотреть ему в глаза.
   - Уверяю тебя, что я ничего не приказывал. А то, что его пытались убить, говорит лишь о том, что не только мне одному он ненавистен. Есть у нас ещё порядочные бойцы, которым не безразлична судьба нашей родины, и которые не собираются стелиться под ногами у американцев.
   Кустурица вспыхнул, но ничего не сказал. Он понял, кого имел в виду Манойлович.
   - Раз такое дело, эту ночь он проведёт вместе с нами.
   Велемир повернулся к Хейли.
   - Иди, ложись на кушетку. Эту ночь проведёшь здесь. Тут тебя никто не тронет.
   Хейли прошёл в комнату. Лицо Манойловича перекосилось от злобы.
   - Велемир, отойдём на минутку.
   Кустурица пожал плечами, и отошёл в сторону, вместе с Манойловичем. У того от негодования затряслись руки.
   - Что же ты делаешь, командир? - с обидой и укором произнёс Манойлович. - Неужели же ты не понимаешь, что ты позоришь и унижаешь всю нашу нацию. Да ведь наши люди не простят тебе этого, они от стыда сгорят! Мало того, что ты собираешься вернуть его американцам, ты ещё и укладываешь его спать рядом с собою! Неужели ты не понимаешь, что весь югославский народ будет, всю свою жизнь, стыдится твоего поступка? Ты растаптываешь его, втаптываешь в грязь чувство чести, присущее любому человеку. Может, ты ещё ему почистишь ботинки, и накормишь с ложечки? Зачем же ты так поступаешь?
   В глазах Манойловича появились слёзы обиды, слёзы растоптанной национальной гордости и национального самосознания.
   - Это ты не понимаешь, - мягко сказал Кустурица. - Ты не понимаешь того, что этот человек пришёл к нам сюда сам. Он сдался по собственной воле, его никто не пленял. А что если он действительно из числа тех обманутых, которым задурили головы байками о том, что Америка - это страна справедливости, несущая благо всему миру? Что если он действительно понял, что сражается не на той стороне? Тебе знакомо такое понятие, как совесть? Вдруг она действительно заиграла в нём. Ведь натовцы - это такие же люди, как и мы с тобой. Ты только представь себе, предположим, тебя посылает родина за рубеж, где, тебе говорят, зарождается мировое зло. Ты садишься за штурвал самолёта и летишь уничтожать базу террористов, а вместо неё видишь жилой район. Разве тебя не начнут мучить сомнения насчёт того, сказало правительство тебе правду или нет? Разве внутренний голос не будет приказывать тебе остановиться? Как ты поступишь в этом случае? Уничтожишь жилой район или нарушишь приказ?
   - Да ведь врёт он всё! - не выдержал Манойлович. - Он тебе это говорит только для того, чтобы спасти свою шкуру! А отпусти ты его, он завтра же сядет за штурвал нового самолёта, и полетит бомбить наши города, подстёгивая себя мыслью о том, что позволил себе так глупо попасться к нам в плен!
   - А вот я не уверен в этом, - в размышлении произнёс Кустурица. - А что, если он говорит правду? Моя совесть говорит, что мы просто обязаны дать парню шанс на спасение. Не могу я губить пленного, да ещё такого, который сдался сам.
   - А ты подумай лучше вот о чём. Выпустишь ты его на свободу, а он завтра же разбомбит твой дом, в котором будут находиться твои жена и дети. Будешь ты тогда локти кусать, да поздно будет! Идёт война, Велемир, пойми ты это, война! А на войне не место состраданию и жалости. На войне существует лишь враг, которого необходимо уничтожить любой ценой, иначе он уничтожит тебя. Никакая философия насчёт того, что необходимо соблюдать человечность, просто неуместна.
   - Человеком необходимо оставаться всегда, - возразил Кустурица. - А на войне тем более. Если мы превратимся в зверей, то, что же мы построим после того, как победим, и если победим? Что мы оставим после себя потомкам? Война, может быть, и является самым сильным испытанием того, можем мы быть людьми или нет. Являемся мы людьми на самом деле, или же просто носим маску, под которой скрывается наша звериная сущность, которая только и ждёт того, чтобы вырваться наружу. Вот в чём опасность. Если вырвется из нас зверь, то сможем ли мы загнать его обратно? Что, если он станет нашей сущностью и в мирное время? Что будет тогда? Страшно даже подумать об этом, страшно.
   Лицо Манойловича исказила гримаса. Он раздражённо махнул рукой.
   - Делай, как знаешь, но знай, что я всё равно остаюсь при своём мнении. Чтобы выиграть в войне, необходимо заставлять играть врага по твоим правилам, и не в коем случае не играть по его. Сила в войне проявляется в неуступчивости к врагу, в непримиримости. Только так можно победить, только так.
   - А я и не играю по правилам врага, - тихо сказал Кустурица. - Я просто пытаюсь избежать невинных жертв, и не хочу ломать людей, если можно этого избежать.
   Манойлович пожал плечами и вышел за дверь.
  
   В эту ночь Хейли так и не смог уснуть, да и какой может быть сон, когда тебя во сне пытались зарезать. Несколько раз он начинал дремать, но, заслышав малейший шорох, мгновенно просыпался. В одной комнате с ним спали Кустурица и хозяин дома, который тоже не мог уснуть. Он точно также боялся Хейли, как и Хейли боялся всех. Лишь один Кустурица спал спокойно, словно ничего не случилось этой ночью.
   В соседней комнате спали Манойлович и двое солдат, видимо личная охрана Кустурицы.
   С первыми лучами солнца Кустурица поднялся. Потянувшись обеими руками, он увидел, что Хейли не спит, и обратился к нему:
   - Не спишь?
   - Нет.
   - Ну, тогда вставай. Не охота мне злоупотреблять гостеприимством людей, приютивших нас, но, всё же, думаю, придётся попросить их накормить тебя.
   Хейли ничего не ответил. Кустурица серьёзно посмотрел на него.
   - Ты хоть понимаешь, почему тебя пытались убить сегодня ночью?
   Хейли рассеянно кивнул.
   - Думаю, потому, что я натовец, естественный враг вашего народа.
   - Правильно думаешь. Ты иноземец, а тем более пилот, бомбивший наши города с воздуха. Никто не любит пилотов, которые бомбят твой дом. А держать такого пилота в своих руках, и ничего ему не делать, это может вынести далеко не каждый. Люди здесь нервные, злые на вас. Ты учти, ведь здесь у нас не регулярная армия, а добровольцы, набранные из простых граждан. Ты только представь себе, что среди них могут оказаться такие, чьи семьи погибли под вчерашней бомбёжкой, какие они будут испытывать чувства к тебе?
   Хейли невольно поёжился.
   - А они будут ждать любого подходящего момента, чтобы разорвать тебя. - Неумолимо продолжал Кустурица. - Ты знаешь, никто не верит, что ты добровольно сдался к нам. Все считают, что твой самолёт был просто-напросто сбит ракетой, и весь твой рассказ является выдумкой. Что ты на это скажешь?
   Кустурица выжидающе смотрел на Хейли.
   - Но ведь та женщина, которая привела меня к вам, может подтвердить мои слова.
   - Это ничего не доказывает, - возразил Кустурица. - Ты мог схитрить, когда увидел, что плен неизбежен.
   - Зачем мне нужно было это делать? Ведь я отнял у неё автомат. Я мог бы просто застрелить её, и выбираться к своим.
   - Гм, вот этого я не знаю, - признался Кустурица. - Может быть, тебя заслали как шпиона.
   - Но с какой целью?! Кто станет подвергать такому риску жизнь пилота, зная, как его будут ненавидеть в плену? Это же не разумно! Никто не стал бы этого делать.
   - Гм, и это тоже верно.
   - Ну, а как вы сами считаете? - с надеждой спросил Хейли. - Какого мнения придерживаетесь вы?
   - А я вот даже не знаю, какого мнения держаться мне самому. Не знаю, парень, не знаю. Всё это слишком необычно и нелепо. Расскажи мне самому кто-нибудь такой случай, я бы не поверил.
   Вскоре хозяин приготовил на столе завтрак. Хейли ел вместе со всеми, стараясь не замечать направленных на него враждебных взглядов.

ГЛАВА XI

ОТВЕРЖЕННЫЙ

   После завтрака Кустурица сказал:
   - Твоё правительство выдвинуло требование о том, чтобы мы вернули захваченного пилота.
   Хейли вскинул голову, и встретился глазами со взглядом Кустурицы.
   - Я решил выполнить их требование.
   Кустурица ожидал реакции Хейли на его слова. К его удивлению, он сказал:
   - Мне нельзя возвращаться.
   Кустурица сделал гримасу.
   - Не сходи с ума, парень. Ты что, не понимаешь, что ждёт тебя здесь? Почему ты не хочешь возвращаться, чего ты боишься?
   - Трибунала, - коротко ответил Хейли.
   - Трибунала? И чем же он для тебя страшен? Неужели же он страшнее смерти, которой тебе не избежать, если ты останешься у нас? Ты же не проживёшь здесь долго. Таких, как Рестовский и Йкович, очень много, они не оставят тебя в покое. Рано или поздно они всадят тебе нож в спину. Ты что же, предпочитаешь смерть возвращению домой?
   Хейли опустил голову. В словах Кустурицы он почувствовал правоту.
   - Ты пришёл к нам только для того, чтобы тебя здесь зарезали? - продолжал Велемир. - Стоило ли ради этого сдаваться в плен? Ты мог бы погибнуть при сопротивлении, это было бы куда менее мучительно, чем тот способ, что выбрал ты.
   Хейли продолжал молчать.
   - Ты соображаешь, что у тебя просто нет иного выхода, чем вернуться обратно. Кстати, большинство моих людей против того, чтобы я тебя возвращал посольству штатов. Они хотят, чтобы я тебя расстрелял, по закону военного времени. Видя, что я не собираюсь этого делать, они уже пытались убить тебя сами. Ты понимаешь, что как только ты окажешься за дверью, и меня не будет рядом, они тотчас расправятся с тобой?
   Хейли вжал голову в плечи.
   - Так что бросай дурить, и поехали, пока не стало слишком поздно.
  
   Они сели в открытый джип; Кустурица и Хейли на заднее сиденье, а впереди разместились водитель и охранник, вооружённый автоматом. Вокруг джипа столпилось немало людей. Среди них были, как и ополченцы, так и местные жители.
   Хейли огляделся по сторонам, но увидел лишь враждебность и ненависть в их глазах. С каким бы удовольствием они вытащили бы его из машины и разорвали в клочья. Кустурица был прав, стоит ему лишь отвернуться, как в него тут же могут всадить нож. Очевидно, Кустурица тоже заметил враждебность в глазах людей, так как, без лишних промедлений, велел водителю трогаться с места.
   Джип покатил по дороге, подпрыгивая на ухабах. Манойлович посмотрел ему вслед, и плюнул на дорогу. Но Хейли этого не видел. Он трясся на сиденье, в то время как автомобиль набирал скорость. Вскоре деревня скрылась из глаз.
   Ехали молча, ни Велемир, ни Хейли не хотели разговаривать, а что касается водителя и охранника, они были настроены не многим лучше, чем все остальные, оставшиеся в деревни. Было солнечно, и снег, лежащий на дороге, таял и превращался в лужи, делая тем самым и без того плохую грунтовую дорогу, совершенно не пригодной для езды. Джип с трудом продирался по грязи, то и дело, попадая колёсами в выбоины, и при каждом таком попадании, водитель проклинал всех и вся на родном сербском языке. Дорога пролегала между заснеженным полем и лесом, голые деревья которого уныло выделялись на белом фоне.
   Послышался гул, который с каждым мгновением становился всё сильнее и громче. Хейли вскинул голову, и увидел на горизонте чёрные точки самолётов. Его боевые товарищи вновь совершали авиа-налёт. Они направлялись в сторону города.
   Лицо Кустурицы помрачнело, когда он увидел самолёты. Его кулаки сжались сами собой. Охранник что-то прокричал, указывая на истребителей.
   - Опять полетели город бомбить, - процедил Кустурица.
   Внезапно один из самолётов изменил курс и полетел навстречу джипу.
   - Уж не собирается ли он напасть на нас, - встревожился Кустурица.
   У пилота, похоже, действительно были подобные намерения. Он летел точно над дорогой и быстро приближался. Водитель обернулся и что-то крикнул Кустурице.
   - Сворачивай! - приказал Кустурица.
   Но водитель не успел этого сделать. С самолёта открыли пулемётный огонь. Очередь, взрывая дорогу, устремилась навстречу джипу, и пробарабанила по нему, задев водителя.
   Водитель вскрикнул и стал клониться на бок. Джип потерял управление и, вильнув, стал съезжать с дороги. Истребитель с рёвом пронесся над машиной.
   Кустурица распахнул дверцу и подбежал к водителю. Охранник выпустил очередь вслед самолёту.
   Хейли перегнулся через переднее сиденье, и увидел, что водитель ранен в плечо и в правую часть груди. Кустурица подхватил раненого под мышки и вытащил его из машины. Водитель не шевелился, похоже, он был без сознания.
   - У нас есть аптечка? - крикнул Кустурица, обращаясь к водителю.
   Тот принялся одной рукой шарить в машине, и протянул Кустурице пакет первой помощи. Хейли посмотрел назад, и увидел, что самолёт делает круг. Он собирался возвращаться.
   Кустурица, тем временем, разорвал гимнастёрку на теле водителя, и принялся делать перевязку, пытаясь остановить кровотечение.
   - Он серьёзно ранен? - спросил охранник, не спуская глаз с самолёта.
   - В грудь, - с отчаянием произнёс Кустурица.
   Хейли тоже выбрался из машины, и склонился над раненым. Он попытался помочь делать перевязку, но Кустурица с раздражением отмахнулся от него.
   - Он опять приближается! - крикнул охранник.
   Хейли огляделся по сторонам.
   - Надо бежать в лес, там больше укрытий!
   Кустурица посмотрел в указанную сторону, осознавая, что американец прав. Но бросать раненого водителя он не мог. Хейли угадал его мысли, и подхватил водителя под руку.
   - Беритесь с другой стороны, мы донесём его!
   Вдвоём с Кустурицей, они потащили водителя в сторону леса.
   - Я буду прикрывать вас! - воскликнул охранник, открывая из автомата стрельбу по самолёту, но это не возымело толку.
   Самолёт выпустил ответную очередь, которая прошла, на этот раз, по задней части джипа и поразила охранника. Испустив сдавленный крик, он рухнул на землю, выронив из рук автомат.
   Кустурица обернулся на крик, но Хейли потянул его за собой.
   - Не останавливайтесь, скорее!
   Очередь миновала их, и самолёт вновь принялся делать разворот. Убедившись, что опасность на время миновала, Кустурица осторожно выпустил из рук раненого.
   - Я должен посмотреть, что с ним! - крикнул он, бросаясь к охраннику. Но его помощь уже не требовалась, охранник был мёртв. Кустурица сорвал с головы шапку и вытер ею лицо, по которому потекли слёзы.
   Хейли, державший один раненого водителя, крикнул:
   - Быстрее, мы должны унести его с дороги!
   Кустурица поднял голову, посмотрел в сторону самолёта, который заходил на новый круг и, подобрав автомат, вернулся к Хейли и подхватил раненого.
   - Идём!
   Они успели добежать до деревьев, когда истребитель вновь открыл огонь. Но на этот раз все трое были надёжно укрыты деревьями, и пули миновали их. Кустурица ослабился, посмотрел в сторону пролетевшего самолёта, и ехидно спросил:
   - Что, каково себя чувствовать под обстрелом своих? Ведь на этом самолёте твой боевой товарищ, и ты сам должен был бы быть на одном из этих самолётов, если бы не попал к нам.
   Хейли ничего не ответил, но почувствовал себя отверженным. Он стал врагом для своих, и был врагом для тех, с кем находился рядом. В этот момент он почувствовал такое отчаяние, какого не испытывал никогда в жизни. Действительно, кем он стал? Он стал предателем для своей армии, для своей страны, да и для сербов, среди которых находился, он был по-прежнему врагом, да и всегда таковым останется. Даже Кустурица в этот момент, Хейли мог поклясться, желал бы пристрелить его на месте, считая его виновным за всё происходящее, за все те смерти, какие происходили по вине его родного воздушного флота.
   А может быть, действительно вернуться к своим, пока Кустурица его отпускает? Что может быть хуже мучительной смерти в плену врага? Пусть даже его ждёт трибунал, всё же это лучше, чем быть отверженным. Отверженный! Это слово вертелось в его голове, как проклятье. Оно означает, что он стал вне закона. Его теперь может убить любой встречный человек, и никто не поставит этого убийства ему в вину. Он, Хейли, теперь не является гражданином ни одного государства, его никто не будет считать вообще за человека. Он - отверженный! Этим всё сказано.
   Хейли посмотрел в глаза Кустурице. Он единственный, кто был на его стороне, но теперь и в его глазах горела ненависть, несмотря на то, что он пытался отогнать от себя это чувство. Теперь, когда из-за Хейли погиб ещё один человек, а второй был тяжело ранен, Кустурица мог возжелать ему смерти не менее чем Манойлович, чем Рестовский и Йкович. Да, оставаться в Югославии для Хейли было смертным приговором.
   Хейли перевёл взгляд на истребитель, который вновь приближался к ним. Кто находится в нём, за штурвалом этого самолёта? Один из друзей Хейли? Уилсон? Уорд? А может быть, сам Брент, его командир и партнёр? Хотя нет, вряд ли ему так быстро бы дали новый самолёт. Что делать? Может быть, бросить раненого водителя, выбежать из леса и замахать руками? Кустурица, конечно же, убьёт его за это. Значит, надо убить его первым. Что дальше? Его узнают, передадут своим, он вернётся на базу, и всё это забудется как страшный сон.
   Кустурица словно читал его мысли.
   - Ну же, беги навстречу своим, кричи, может быть, они тебя услышат! Небось, неохота погибать от своих пуль.
   Вместо ответа, Хейли подхватил раненого, и обежал вокруг дерева. Снова загрохотала очередь, но и на этот раз они не принесла никакого вреда спрятавшимся.
   - Ну же, что же ты не бежишь к нему, и не машешь руками?
   Кустурица был прав в том, что погибать под своими пулями было вдвойне обидно. Но и бросить здесь этого человека, который рисковал своей жизнью ради того, чтобы доставить его, Хейли в американское консульство, он тоже не мог. "Что-то" внутри него не позволяло ему этого сделать, "что-то", что уже привело его в этот плен, и руководило теперь его действиями.
   Пилот, похоже, решил, что ему так и не удастся поразить цель, поэтому он прекратил атаки, и направился на город, на который он и летел с самого начала. Хейли устало опустил раненого на землю, и прислонил его к стволу дерева. После этого, он опустился на землю и сам. Кустурица задумчиво посмотрел на Хейли.
   - Что ты теперь собираешься делать?
   Хейли перевёл взгляд с Кустурицы на раненого.
   - Мы должны доставить его к врачу. Если мы этого не сделаем, он умрёт.
   В это время водитель застонал, и открыл глаза. Взгляд его был мутным. Он, похоже, не осознавал ни то, где он находится, ни кто рядом с ним.
   Кустурица склонился над водителем.
   - Держись, парень, держись! Мы доставим тебя к врачу!
   - Может быть, джип ещё можно завести, - сказал Хейли.
   Кустурица бросился осматривать машину. К сожалению, двигатель был повреждён, и сколько Велемир не пытался его завести, у него ничего не получалось.
   Наспех сделанная повязка пропиталась кровью и сползла с раны, и Хейли пришлось перебинтовывать всё заново. На этот раз в них никто не стрелял, и повязка получилась такой, какой надо.
   За всё это время, водитель не проронил ни слова, но взгляд его перестал быть бессмысленным, в нём загорелась немая благодарность.

ГЛАВА XII

СНОВА В ДЕРЕВНЕ

   - Бесполезно, двигатель повреждён, - хмуро сказал Кустурица, возвращаясь к Хейли и водителю.
   - А что с охранником?
   - Он мёртв.
   Кустурица посмотрел в сторону деревни, а затем перевёл взгляд туда, где был город, до которого было ещё дальше, чем до деревни. В любом случае, и город и деревня были слишком далеки, чтобы Кустурица смог дотащить в одиночку раненого водителя. Очевидно, то же самое подумал и Хейли, потому что он сказал:
   - Ему нужна медицинская помощь. Без врача он долго не протянет.
   - Я знаю, - озабоченно ответил Кустурица. Он посмотрел на Хейли, и махнул рукой в сторону города.
   - Дальше пойдёшь один. Если судьбе будет так угодно, то ты доберёшься до консульства. Удачи тебе!
   - А что будете делать вы?
   - Мой долг донести его до врача. - Кустурица кивнул на водителя.
   Хейли покачал головой.
   - Нет, вы один его не донесёте. - Он шагнул к водителю. - Понесём вместе.
   Кустурица взглянул на Хейли.
   - Ты что же, хочешь сказать, что собираешься возвращаться обратно в наш лагерь?
   - А что же делать? Ему нужна медицинская помощь, а как я уже сказал, один вы его не донесёте.
   В глазах Кустурицы мелькнуло восхищение, но он сказал:
   - Тебе нельзя возвращаться. У тебя выбор следующий; либо идти в консульство, либо смерть. А смерть будет неминуема, если ты вернёшься обратно. Что ты выбираешь?
   - Я выбираю спасение раненого, - твёрдо сказал Хейли.
   - Но какое тебе до него дело?
   - Он ранен из-за меня. На борту этого самолёта был один из моих друзей. Более того, если бы я не попал к вам, на этом самолёте мог бы быть я сам. Вы можете мне, конечно, не верить. Но я чувствую свою вину, за смерть всех тех людей, кто безвинно погиб, за это время. Я не знал, что это будет так, и не хотел этого. Этот человек, - Хейли указал на водителя, - вёз меня домой. Он ненавидел меня, но всё-таки делал это. Теперь моя очередь, сделать всё, чтобы спасти ему жизнь.
   На губах Кустурицы мелькнула улыбка одобрения. Слова Хейли пришлись ему по душе.
   - До деревни несколько километров.
   - Нам нельзя терять времени, - перебил Хейли. - Он в очень тяжёлом состоянии.
   Вдвоём они подхватили водителя под руки, и потащили обратно по шоссе к деревне. Путь был тяжёлым. Водитель был очень плох, и то и дело терял сознание. Приходилось часто останавливаться, чтобы привести его в чувства, и дать отдохнуть самим себе.
   Со стороны города неслись звуки взрывов. Самолёты продолжали вести массированный обстрел. У Хейли сердце сжималось при мысли о том, что большинство этих ракет поражает жилые дома, а не военные объекты. Но почему в войне должны быть обязательно такие бессмысленные жертвы?! Одно дело, когда он воевал в Ираке, там были реальные враги. Они нападали на лагеря, пытались ракетами сбить самолёты. Но здесь то ведь совсем другое дело! Идёт бессмысленное разрушение городов. Налётам, практически, никто не оказывает сопротивление! Зачем всё это, зачем?
   Они добирались практически четыре часа. Наконец вдали показалось селение.
   - Ну, - сказал Кустурица, - ещё немного, поднажмём!
   Оставалось, действительно немного. Скоро их заметили некоторые местные жители, и через некоторое время, на дороге показался джип с ополченцами. Бойцы, узнав Кустурицу, поспешили на помощь раненому.
   - Что случилось? - спросил кто-то.
   Кустурица рассказал о происшедшем. Один из бойцов с ненавистью посмотрел на Хейли.
   - Это всё из-за него! Если бы вы не повезли эту крысу в консульство, ничего бы не произошло! Не было бы лишних жертв!
   Ополченец попытался выхватить из кобуры пистолет, с явным намерением застрелить Хейли, но Кустурица встал у него на пути.
   - Эй! - грозно выкрикнул он. - Я не допущу, чтобы была пролита его кровь!
   - Но почему, ведь это натовская собака?!
   - Этот человек тащил нашего товарища на себе чуть ли не полпути от города! Вы понимаете, что это значит? Его обстреливали вместе с нами, и он, вместо того, чтобы расправиться со мной и добраться до консульства, добровольно вызвался нести раненого сюда. Он нёс его вместе со мной, а такой поступок что-нибудь да значит!
   Ополченец нерешительно переминался с ноги на ногу, в глазах его появилась растерянность.
   - Лучше займитесь раненым, - устало сказал Кустурица.
   Водителя погрузили в джип, и отправили в местную больницу.
   - Надеюсь, его смогут спасти.
   Кустурица и Хейли вернулись обратно в тот дом, который покинули сегодня утром.
   - Ну, что с тобой делать? - Кустурица взъерошил волосы на голове. - Ты словно по заколдованному кругу возвращаешься обратно. И отправлять тебя больше не на чем. Слишком большое расточительство, тратить на тебя наши джипы.
   Кустурица налил себе стакан воды, и залпом выпил его.
   - Нужно сообщить о тебе твоему командованию. Пусть сами тебя забирают.
   Хейли пожал плечами.
   - Поступайте, как знаете.
   Кустурица сокрушённо покачал головой.
   - Каким же глупцом я был, когда повёз тебя без предупреждения! Я ведь просто обязан был предупредить консульство о тебе! Вот что, я ценю то, что ты помог нести нашего человека. Ты проявил поистине настоящий героизм, и я этого никогда не забуду. Пока ты здесь, я приложу все усилия, чтобы тебе не было причинено ни малейшего вреда.
   - Спасибо, - Хейли невольно почувствовал благодарность за слова произнесённые Кустурицей.
  
   Выйдя на крыльцо, Хейли увидел, что неподалёку от дома, какой-то ополченец возился с машиной. Он тщетно пытался завести его, мотор фыркал, чихал, но не заводился. Ополченец открыл капот, и теперь возился с двигателем. Было видно, что он практически не разбирается в моторах.
   Хейли, не спеша, направился к машине.
   - Может быть, я могу чем-нибудь помочь?
   Он довольно неплохо разбирался в двигателях.
   Боец повернул голову к Хейли, и что-то произнёс по-сербски. Хейли понял, что тот не понимает английского языка. Он попытался объяснить жестами.
   Боец отошёл в сторону, уступая место Хейли. Тот заглянул под капот. Провозившись с двигателем какое-то время, он отступил назад, и указал ополченцу на кабину.
   - Попробуй теперь завести!
   Боец забрался внутрь машины, и повернул стартёр.
   К его удивлению, мотор послушно завёлся. Хейли улыбнулся и вернулся в дом.
   - Тебе нельзя разгуливать в таком виде по улице, - хмуро сказал Кустурица.
   Хейли оглядел свою форму натовца.
   - Твоя форма действует на наших людей, как красная тряпка на быка.
   - И что же мне делать? - спросил Хейли.
   - Что делать? - проворчал Кустурица. - Какой у тебя размер?
   Хейли назвал.
   - А что?
   - Ничего, жди здесь, тебе принесут какую-нибудь другую одежду, в которой ты не будешь так бросаться в глаза.
   Одежду принесла та самая женщина, которая захватила его в плен. Она настороженно посматривала на Хейли, но в её глазах уже не было прежней ненависти.
   Хейли вновь поразился красотой этой женщины. Она была без головного убора, и её волосы рассыпались по плечам чёрными волнами. Такими же чёрными и густыми были и её брови.
   Женщина положила одежду перед Хейли, но продолжала стоять, словно хотела о чём-то спросить его, но не решалась. Хейли ждал вопроса, терпеливо глядя на женщину. Наконец она спросила:
   - Это правда, что ты нёс нашего бойца вместе с Велемиром?
   - Правда.
   Взгляд женщины потеплел.
   - Сколько же это километров вам пришлось идти?
   - Не знаю. Мы шли несколько часов.
   Женщина нерешительно помялась, затем указала на принесённую одежду.
   - Вот, Велемир велел принести тебе нашу камуфляжную форму. Он боится, что в своей ты подвергаешься слишком большой опасности.
   - Спасибо.
   Женщина хотела уйти, но снова остановилась и посмотрела на Хейли.
   - Как тебя зовут? - спросил Хейли.
   - Марьяна Кармайкл, - ответила женщина.
   - Кармайкл? - удивился Хейли. - Но ведь это же не славянская фамилия. Это американская фамилия.
   Женщина пожала плечами.
   - Мой отец был американцем.
   - Был? - спросил Хейли. - А что с ним стало?
   - Какая разница? Он ушёл от нас, когда мне было десять лет.
   - Извини. Вот почему ты так ненавидишь американцев.
   Марьяна хмыкнула.
   - Я вовсе не ненавижу американцев. Я ненавижу тех, кто бомбит наши города, мою родину. Ты сказал, что тебя зовут Хейли?
   - Рэй Хейли, если быть точным. Но можешь звать меня просто Рэй.
   - Не хочу тебя обидеть, но ведь ты тоже, судя по форме твоих глаз, не совсем американец?
   Хейли улыбнулся и кивнул.
   - Да, моя мать родом из Китая.
   - И где она сейчас?
   - У себя дома, в Америке, вместе с отцом.
   - В таком случае тебе повезло, - тихо сказала Марьяна.
   - В каком смысле?
   - В таком, что у тебя оба родителя живут вместе, в том, что у тебя полноценная семья, и твой дом не бомбят с воздуха иноземные самолёты.
   В голосе Марьяны вновь послышалась враждебность. Хейли почувствовал укор совести, и понял, что Марьяна имеет все права на это. Он опустил глаза.
   - Ладно, я пойду, - сказала Марьяна. - У меня ещё много дел. Переодевайся.
   Марьяна вышла за дверь, оставив Хейли наедине с самим собой. Он долгое время смотрел на одежду, затем принялся переодеваться. Ему было жаль, что к нему относятся, с такой враждебностью, местные жители. А ведь он был уверен, и так уверяло его руководство, что местные жители будут рады приветствовать его у себя на родине. Ведь Хейли должен был нести жителям страны свободу, свободу от деспотизма Милошевича. А что же получалось на самом деле? Людям вовсе не нужна такая свобода, которая оставляет их без жилья, убивает их ближних. Свобода, которая уничтожает всё, что ей противиться не есть свобода, а и есть самая настоящая деспотия. Жаль только, что Хейли не понял этого раньше.

ГЛАВА XIII

ДУШЕВНЫЕ ТЕРЗАНИЯ

   Две недели спустя, Хейли был всё ещё среди ополченцев. За это время боевые действия не только не прекратились, а напротив, стали только ещё интенсивней, ещё яростнее. Авиационные налёты не прекращались ни ночью, ни днём. Помимо их, города Сербии обстреливались уже и ракетами дальнего действия. Более того, линкоры ВМС НАТО обрушивали свои удары на прибрежные города Югославии, что, по мнению Хейли, было совершенно бессмысленным и бесчеловечным. Количество жертв уже исчислялось тысячами, и трудно было представить, до каких пределов это число будет расти. Обстреливались мирные поселения, да и фактически сама регулярная армия была лишена средств обороны. Что она могла противопоставить против ракет дальнего действия, да и против воздушных атак она была бессильна.
   А атаки доходили до абсурда. Атаковались колонны с беженцами, жилые дома, больницы. Во время одной из воздушных атак был даже взорван православный храм. Зачем это нужно было делать, Хейли не понимал. Даже он, будучи нерелигиозным человеком, понимал, что нельзя замахиваться на религию, на чужие верования. В противном случае, это будет иметь необратимые последствия. Всё это было доказано неоднократно самой историей, и НАТО вновь повторяло эту историческую ошибку.
   Практически вся Сербия была лишена электричества. Воздушные атаки уничтожили множество электростанций, а электрические провода, протянутые над городами, посыпались с воздуха "серебрянкой", что приводило к замыканию цепей, и обесточивало целые жилые районы.
   Центральные клиники Приштина тоже лишились электричества. Врачи лишились возможности лечить людей, которых поступало всё больше и больше. Было множество раненых, а хирурги, из-за отсутствия энергоснабжения, не имели возможности проводить операции, несмотря на то, что многие раненые и больные нуждались в экстренной помощи. Было множество смертельных случаев, которые невозможно было предотвратить.
   Хейли видел всё это своими собственными глазами, либо получал сведения от Кустурицы, и остальных ополченцев. Он был глубоко потрясён всем тем, что творилось в стране. Каждый новый такой случай, словно прижимал Хейли к земле, ложась ему на плечи тяжёлым грузом. Он чувствовал себя виновным. Ведь, несмотря на то, что он находился среди сербов, все эти ужасы творились его бывшими боевыми товарищами, среди которых должен был быть он сам, он был выходцем из них, и никогда не забывал об этом.
   После того, как он окончательно понял, какую свободу несёт НАТО Югославии, он не хотел возвращаться обратно. Его пугал уже не трибунал, который казался ему теперь всего лишь неприятностью. Он не хотел быть снова среди тех, кто творит подобное. Более того, ему хотелось бежать навстречу самолётам и кричать, чтобы они прекратили бессмысленные жертвы. Ему хотелось ворваться в здание пентагона, схватить руководство за грудки, и привести на те места, где оно устроило из чужой страны свой полигон, на которой проливалась невинная кровь тех людей, которые в своей жизни не причинили ни малейшего вреда Америке.
   Хейли не хотел больше возвращаться домой. Его не пугала уже смерть, которая может настигнуть его здесь, в чужом тылу. Он предпочитал смерть, чем возвращение, ибо считал преступлением находиться в среде НАТО. Да и саму Америку он уже считал преступной страной, несмотря на то, что родился и вырос там, несмотря на то, что у него остались на родине мать с отцом. Он не смог бы жить больше там, постоянные мысли о том, что творит его страна с другими странами, с другими народами, не дали бы ему покоя.
   Он слушал внутренний голос, а голос говорил ему, что и его прошлые участия в войнах тоже есть преступления. Ведь и в том же Ираке, где он служил раньше, да и в других странах, наверняка повторялась та же самая ситуация, что и здесь. Просто во всех остальных случаях, он смотрел на события с высоты полёта своего самолёта, а это не давало ему заглянуть вглубь событий. Нельзя нести свободу и счастье силою оружия, это была старая прописная истина, к которой Хейли почему-то никогда не прислушивался раньше.
   Однако, с другой стороны, Хейли простой солдат, выполняющий приказы. Вновь и вновь он терзался этими противоречиями. Отвечать за невинные жертвы должно руководство, а не он. Так должно быть по всем понятиям. Если, конечно, жертвы не были умышленными действиями самого солдата.
   Но перед кем отвечать? Перед каким судом будет отвечать пославший солдат? Ведь ни для кого не секрет, что власть никогда ни перед кем не отвечает. Она потому и власть, что имеет силу и право поступать так, как считает нужным. Всем известно, что когда приходит время отвечать за содеянное, власть всегда перекладывает вину на исполнителей, в данном случае на солдат. Выходило, что в любом случае ответственным всё равно бы был назначен Хейли. Он был бы виновным в том, что выполнял приказы, а тот, кто отдавал их, всё равно был бы оправдан.
   Так перед кем же будет отвечать тот, кто отдал приказ? Тот, кто стоит выше всех, никогда не бывает виновен. Кого ему бояться? Бога? Но Хейли не верил в Бога. Не верит в него и земная власть. Это - вне всякого сомнения, иначе, она бы боялась совершать подобное. Так кого же бояться власти, совести? А разве не учит религия, что совесть - это голос Божий. Следовательно, если нет Бога, нет и совести. Но совесть есть! Как разобраться с подобными парадоксами?
   В глубине души Хейли понимал, что если каждый солдат будет обсуждать приказы, выбирая какие из них выполнять, а какие нет, то не будет армии. Будет анархия!
   Но что-то сломалось внутри Хейли. Он не мог выполнять подобные приказы. Выходило, что он выбрал себе неправильную профессию. Он не может быть солдатом. Поступление в военную авиационную школу было ошибкой с его стороны. Но это было делом прошлым, а как он должен поступить сейчас?
   Здравый смысл подсказывал Хейли, что он должен вернуться на военную базу НАТО. Он может это сделать, его не держат в плену, и он свободен как птица. Пусть будет что будет, пускай будет трибунал. Он должен стоически принять наказание, и получить то, что он заслужил. Конечно, двухнедельное добровольное пребывание в лагере противника, не может быть расценено иначе, чем как предательство. Ну что ж, пусть! За свои поступки надо отвечать.
   Но всё дело было в том, что Хейли не хотел больше возвращаться на базу. После всего, что он видел, он не хотел называться одним из них. Быть в НАТО - преступление!
   Хейли с ужасом понял, что он сам пришёл к такому страшному выводу. Что это, как не измена европейскому союзу? Если раскроется правда, что будет сообщено его родителям? Что они будут думать о своём сыне?
   Хейли понимал, что загнал себя в тупик, из которого не было выхода, но ничего не мог предпринять. Зачем, зачем он послушал какой-то внутренний голос? Он не принёс Хейли ничего, кроме душевных мучений. Нельзя туда, нельзя сюда. Хейли не видел выхода. А может быть, просто наложить на себя руки? Говорят, смерть избавление от всего. А вдруг это не так? Будучи атеистом, не веря ни в Бога, ни в душу, ни в загробную жизнь, Хейли не должен был беспокоиться о последствиях смерти. Но, едва он представлял себе, что подносит к виску пистолет, как у него сразу же возникала мысль: "а вдруг это ещё не конец?" Становилось ещё страшнее, ещё мучительнее.
   Не в силах больше мучиться решением неразрешимых вопросов, Хейли пытался отвлечь себя чем-нибудь. Показав себя неплохим автомехаником, он проводил много времени, ремонтируя сломанные джипы и другие машины. Это успокаивало и его, и отвлекало ненадолго от мыслей.
   Ополченцы относились к нему уже заметно терпимей. К тому же на нём больше не было этой, провоцирующей негативные эмоции, формы натовца. Его азиатская внешность делала его непохожим на американца, но, в то же время, совершенно лишала его возможности быть принятым за серба.
   Число ополченцев, к тому времени, перевалило за две сотни, и они уже не были в загородном поселении. Это становилось слишком опасным для местных жителей, поэтому им пришлось перебраться обратно в город, где они ожидали того времени, когда деревья в лесу покроются листвой. Тогда они вновь смогут разбить лагерь в лесу, под защитой зелени. Зима была позади, снег растаял, и почки уже начинали распускаться. Ждать полного озеленения оставалось уже недолго. Но даже и этого короткого времени могло не быть у сербской республики.
   НАТО готовилось вводить в страну сухопутные войска. Что могли противопоставить войска Сербии против такого могущественного альянса? Конечно, совершались набеги на военно-воздушные базы НАТО, но они были похожи на пчелиные укусы, которые не могли привести к существенным результатам. Югославия была слишком слаба, для оказания сопротивления НАТО. И правительство Соединённых Штатов это знало, иначе бы он никогда не решилось вести военные действия на территории этой страны.
  
   В то время, когда в сербском тылу терзался душевными страданиями Рэй Хейли, на базе военно-воздушных сил НАТО, терзался не меньшими мучениями Джимми Брент. Ведь он был уверен, что Хейли попал в плен, и либо уже убит, либо испытывает издевательства сербских солдат.
   Несмотря на то, что Брента оправдали, и дали ему новый самолёт, он никак не мог простить себя за то, что схватился, в тот роковой день, за пистолет. Он старший по званию, он командир! Разве позволительно ему наставлять пистолет на своего подчинённого, на своего подчиненного, более того, на своего друга? Нет, тысячу раз нет! Он совершил непростительную ошибку, роковую ошибку. В результате этой ошибке произошло пленение, а возможно, уже и смерть Хейли. Брент не мог себе этого простить. Не схватись он за пистолет, Хейли не попытался бы его вырвать, и не произошло бы того выстрела, который привёл к отказу управление, последствие чего явилось то, что их самолёт оказался сбитым.
   Он-то спасся, всё произошло благополучно. А что случилось с его напарником? Прошло уже две недели с того самого дня, правительство выдвинуло требование о том, чтобы сербские войска выдали пленного пилота. Но в ответ не поступило никаких заявлений.
   Некоторые из его боевых товарищей поддерживают поступок Брента, но сам он себя осуждал. Что совершил Хейли, какое преступление? Отказался взрывать жилой дом, не увидев там сепаратистов? Ну и что! Любой нормальный человек бы усомнился на его месте. Усомнился в правильности выбранных координат. И за это он приставил к виску Хейли пистолет? Это не простительный шаг. Он не должен был руководствоваться своими эмоциями. Последствия этого поступка ужасны. Уничтожен самолёт-невидимка, и что ещё, самое главное, погиб его лучший друг. Теперь можно не сомневаться, что он погиб. Если даже Хейли и был пленён в тот день, то к сегодняшнему дню, его наверняка убили, иначе бы о нём были какие-нибудь известия, требования о выкупе или нечто подобное. А тут тишина. Нет, Брент не мог себя простить. Не мог, и всё тут.
   Боевые товарищи Брента замечали его угнетённое состояние. Да и как его можно было не заметить, если прежде жизнерадостный и весёлый человек, словно бы навсегда лишился своей весёлости, и стал мрачным и молчаливым. Напрасно его пытались развеселить, напрасны были и дружеские похлопывания по плечу и попытки втянуть его в весёлые разговоры. Брент оставался наедине со своими душевными терзаниями.
   Но он не ушёл в себя, как это случается с людьми, испытавшими сильный шок и нервное потрясения. Нет, он оставался по-прежнему исполнительным солдатом, и не пытался оспорить ни один приказ, отдаваемый ему свыше. Короче говоря, Джимми Брент оставался профессионалом, несмотря ни на что.

ГЛАВА XIV

БЕЖЕНЦЫ

   Озлобленные местные жители тоже не теряли времени. Они всячески старались ввести вражескую авиацию в заблуждение. В полях, недалеко от городов, они втыкали в стога сена оглобли и металлические трубы, имитируя, таким образом, замаскированные танки. Самое странное, что такая хитрость удавалась. Самолёты-разведчики, да и спутники-шпионы докладывали, что в стогах действительно были спрятаны танки. Таким образом, авиация противника отвлекалась на время ложными целями, что давало какую-то передышку сербам.
   Впрочем, больше пользы республике это не приносило. Противостоять по-прежнему не ослабляющимся ракетно-бомбовым ударам, она всё равно не могла.
   Жители городов, подвергавшихся обстрелу, спешно эвакуировались в более тихие города, до которых, пока ещё не добрались самолёты НАТО. Ежедневно из них выходило по нескольку колонн, содержащих в себе сотни, а то и тысячи человек, со слезами покидавших свои родные дома, и отправлявшихся в неизвестность.
   В одной из таких колонн шло четыре автобуса, гружённых людьми, два крытых грузовика и два трактора, непонятно каким образом затесавшихся в колонну. Когда колонна отдалилась от города на расстояние пяти километров, в небе появилось шесть самолётов. Четыре из них направились к городу, а два самолёта, отделившись от общей стаи, погнались следом за колонной.
   Одним из этих самолётов управлял Брент. Ему был дан приказ уничтожить колонну сепаратистов, покидающих город в целях передислокации. Координаты полностью соответствовали передвижению колонны беженцев. Брент очень быстро понял, что перед ним совсем иная цель, и что никаких сепаратистов здесь нет. Но он не слишком об этом беспокоился. В конце концов, у него приказ, и он не должен его обсуждать.
   Но во втором самолёте пилотом был Уилсон, и он усомнился в том, что им дали правильные координаты, и что разведка ничего не напутала.
   - Послушай, Брент, ведь это же просто беженцы!
   - Похоже на то, - нехотя ответил Джимми.
   - Но нам же сказали, что это будет колонна сепаратистов. - В голосе Уилсона послышалось недоумение.
   - Ну и что? Координаты правильные? Правильные. Так что зачем нам голову ломать?
   Уилсон слегка опешил.
   - А что если разведка что-либо напутала? Мы должны связаться со штабом, и выяснить это. Мы не можем просто так начать обстрел.
   Брент равнодушно пожал плечами.
   - Если хочешь, связывайся. Только быстрей, не тяни время.
   Честно говоря, Брента больше волновало то, что по его вине погиб Хейли. Его мучила мысль об этом, и практически было безразлично, кого именно им придётся уничтожать; солдат, беженцев, мирных жителей или кого-либо ещё. Он был человеком совсем другого склада, чем Рэй Хейли.
   А тем временем Уилсон связывался с базой. Их ответ был обескураживающим; координаты верные, цель правильная, выполнять задание.
   - Ну что, убедился? - ехидно спросил Брент. Он-то давно понял, что война ведётся не только с сепаратистами.
   К этому времени оба самолёта пролетели над колонной, чем вызвали панику среди беженцев. В одном из грузовиков сидело несколько военных, которые, завидев "истребители", схватились за оружие, но не открывали огонь, ожидая, чтобы противник начал действия первым.
   - Вот видишь, из-за тебя мы только потеряли время, - сказал Брент. - Теперь нам придётся заходить на новый круг.
   Уилсон не ответил, он был подавлен приказом. Но и выказывать неподчинение он тоже не собирался.
   - Ты готов? - спросил Брент, когда они вновь приближались к колонне.
   - Готов, - хмуро ответил Уилсон.
   - Огонь!
   Самолёты дали залп. Первый снаряд Уилсона взорвался перед одним из автобусов. Автобус не успел свернуть, и влетел носом прямо в воронку.
   Второй снаряд угодил прямо в автобус, ехавший следом. Всё перемешалось, и люди и куски автобуса.
   Снаряды Брента угодили в кабину грузовика, где сидели вооружённые солдаты, и в один из тракторов, бывших в колонне.
   - Цель накрыта, - воскликнул Брент. - Но поражено не всё!
   Уилсон молчал. Перед его глазами стоял автобус, который он только что уничтожил собственноручно.
   Остаток колонны остановился. Из автобусов и грузовика стали выпрыгивать люди, и разбегаться в разные стороны, пытаясь спастись. Брент зашёл на новый круг, и открыл пулемётный огонь по бегущим.
   - Что ты делаешь? - не выдержал Уилсон. - Это же простые беженцы! Здесь нет войск!
   - Я выполняю приказ! У меня нет права его обсуждать.
   Поняв вскоре, что без снарядов, одним пулемётом, большого эффекта не добиться, Брент повернул на базу. Он испытывал непонятное чувство удовлетворённости, словно бы, таким образом, смог отомстить за Хейли.
   Уилсон, так и не поддержавший огнём своего напарника, сделав ещё один круг над местом происшествия, полетел следом. Он испытывал чувство вины, хотя понимал, что всего лишь выполнял приказ.
  
   Кустурица, узнавший о случившейся трагедии, тут же снарядил небольшой отряд для оказания помощи пострадавшим.
   - Что произошло? - тревожно спросил Хейли, наблюдавший за сборами.
   - Твои боевые товарищи только что уничтожили колонну беженцев, - сверкнул глазами Кустурица.
   - Что?! - ужаснулся Хейли.
   - Я хочу, чтобы ты поехал с нами к месту происшествия. Я уверен, тебе будет полезно увидеть то, что вытворяете вы, миротворцы!
   Хейли поджал губы, но промолчал.
   Они выехали на двух машинах; джипе и грузовике, с открытым кузовом. В джипе разместились Кустурица, Манойлович, Хейли, а также водитель. В грузовике находилось десятка два ополченцев. Ехали молча, за всю дорогу никто даже словом не перекинулся.
   - Я вижу их! - наконец крикнул водитель.
   Впереди показался дым, исходивший от взорванного грузовика. Вскоре стало видно всё остальное. Вокруг места происшествия сновали люди и стояли кареты "скорой помощи".
   Грузовик ещё не успел даже остановиться, как из него стали выпрыгивать бойцы. Среди них Хейли увидел Марьяну.
   - Скорее, здесь раненные!
   Хейли побежал вместе с остальными. Он увидел полностью уничтоженный автобус, тот самый, в который угодило прямое попадание. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что здесь некого спасать. Много раненых было в другом автобусе, который въехал в воронку от снаряда. Там уже копошились врачи.
   Шум стоял ужасный. Отовсюду слышались крики и стоны, слышались проклятия в адрес Америки. Грузовик, в кабину которого попала ракета, был разорван пополам. Кабины, фактически не было, а кузов валялся колёсами вверх, и из-под него слышались голоса. Несколько бойцов, возились около кузова, пытаясь извлечь раненых.
   - Мы не можем до них добраться!
   Кто-то принёс лопаты, и солдаты принялись делать подкоп. Хейли принялся помогать им. Вскоре под кузовом появился просвет, достаточный для того, чтобы в него мог протиснуться человек.
   Хейли отбросил лопату, и полез в нору. Там было темно, и Хейли пришлось действовать на ощупь. Ухватив кого-то из раненых, он попытался протащить его через нору. Солдаты что-то кричали ему, и протягивали руки. Хейли передал им раненого.
   Поскольку просвет был слишком узким, чтобы пролезть сразу двоим, бойцы принялись расширять его. Когда отверстие стало шире, дела пошли гораздо быстрее. Хейли вытаскивал раненых, а солдаты передавали их врачам.
   Когда был вытащен последний, женщина-врач, оказывающая первую помощь раненым, со слезами воскликнула:
   - Господи, ну что же мы будем со всеми ими делать?! Где разместим? Ведь ни в одной больнице нет электричества, как мы их будем оперировать? О, будь прокляты эти проклятые натовцы! За что они это творят с нами? Чем простые люди виноваты?! Больницы переполнены, электричества нет, они же погибнут без хирургического вмешательства!
   Хейли, за те две недели, что находился здесь, немного начал осваивать сербский язык. Немного, но этого вполне хватило, чтобы понять, о чём говорила врач. Он побледнел, и беспомощно смотрел на раненых.
   А зрелище это было страшное. У одного раненого была по колено оторвана нога. Он был в сознании, и стонал. Врачи делали ему укол обезболивающего, чтобы хоть как-то унять нестерпимую боль.
   В карету "скорой помощи" погрузили девочку, лет восьми. У неё практически отсутствовала левая часть лица, вместе с глазом. Девочка была без сознания, но что с ней будет, когда она очнётся и узнает, какой она стала. Хейли содрогнулся от ужаса, ведь он собственноручно выносил эту девочку на руках, но тогда он даже не обратил внимания на то, что с ней случилось.
   Всё произошедшее было настолько кошмарным, что даже у Кустурице на глазах появились слёзы.
   Большинство людей, бывших под перевёрнутым кузовом, были мертвы. У одного молодого парня, лет восемнадцати были оторваны обе ноги и правая рука по самый локоть. Глубоко в живот ему вошёл металлический штырь. Сперва все подумали, что парень мёртв, но потом кто-то уловил у него сердцебиение. Врачи принялись оказывать ему помощь, но Хейли понимал, что шансы на его спасение практически равны нулю.
   Множество раненых оказалось и в поле, где их хладнокровно расстреливал Брент, когда они пытались убежать из автобусов.
   Глядя на всё это, Хейли почувствовал дурноту, и прислонился к карете "скорой помощи". К нему подлетела разъярённая Марьяна.
   - Скажи мне, зачем это всё вы делаете?! Почему беженцев?! Это же мирные жители! Что они сделали вашей треклятой Америке?! Почему?! Почему, я спрашиваю?!
   - Я не знаю! - в отчаянии произнёс Хейли.
   - За что беженцев?! - продолжала кричать Марьяна. - Ведь среди них женщины и дети! Чем они вам помешали? Посмотри на это! Посмотри хорошенько! Вот кому ты служил, вот кому подчинялся! Это вы называете миротворчеством?! Посмотри на этих людей, тебе говорят! Они в жизни своей не сделали вам ни малейшего вреда, а вы сбрасываете на них бомбы! Что вы за люди такие! Скольких детей вы сделали сиротами! Скольких из них вы изувечили! Чем они перед вами провинились? За какое зло, вы с ними так поступили?! Посмотри на эту девочку! Как ей теперь жить? Что за жизнь у неё теперь будет?! Вы на её глазах убили её родителей, а саму сделали калекой и уродом на всю жизнь! Как она будет жить? Какое зло она причинила вашей Америке?
   Голос Марьяны срывался, она давилась слезами. Она обращалась к Хейли так, словно он сам сидел в кабине этого самолёта и расстреливал собственноручно беженцев. Да и не могла Марьяна вести себя иначе, Хейли так и оставался для неё натовским пилотом, так же как и для большинства остальных.
   Марьяна схватила Хейли за грудки, и трясла его словно тряпку. Он не сопротивлялся. Он чувствовал глубокий стыд за свою родную авиацию, которая показала себя совсем не с миротворческой стороны. Понимая всю справедливость обвинений Марьяны, он молчал. Любые его слова показались бы жестокими и несправедливыми.
   Марьяна смотрела на Хейли полубезумным взглядом, полным негодования. Можно сказать, что в этот момент она была невменяема.
   К ним подскочил один из солдат, сжимая кулаки.
   - Так это и есть та самая косоглазая натовская собака?! - закричал он, хватая Хейли. - Так ты один из них! Это твоих рук дело!
   Солдат размахнулся и ударил Хейли кулаком в лицо. Тот пошатнулся и стал валиться на спину. Солдат опрокинул его и, усевшись сверху, принялся наносить удары кулаком в лицо.
   - Убийца! Убийца! Трусливый подлый убийца, убивающий беззащитных! Убийца детей!
   Солдат сопровождал каждое своё слово ударом.
   - Прекратить! - крикнул Кустурица, бросаясь к месту драки. Он оттащил бойца от Хейли, но помочь тому встать не пытался.
   Хейли поднялся на ноги, и вытер кровь с разбитого лица.
   - Как ты? - без особого сочувствия спросил Кустурица.
   - Нормально.
   Солдат неохотно отошёл прочь, бросая злобные взгляды на Хейли. Марьяна, вытирая слёзы, пошла помогать раненым.
   Хейли отошёл подальше в сторону, и сел на землю, не сводя глаз с мёртвых тел, которые всё ещё не были убраны. То, что творилось у него на душе, невозможно было передать никакими словами.

ГЛАВА XV

НА СТРАСТНОЙ СЕДМИЦЕ

   Приближалась православная пасха. Кустурица, глядя на хмурящееся небо, невольно произнёс:
   - Сегодня страстной четверг. Нехороший день для всего человечества.
   Стоявший рядом Манойлович, состроил гримасу и, с пренебрежением ответил:
   - Мне от этого не жарко и не холодно!
   - Отчего от этого?
   - От этого самого дня.
   - Почему так? Ведь в этот день предали Иисуса Христа на распятие.
   - А что для человечества от этого изменилось? - неожиданно разозлился Манойлович. - Ну, вот скажи мне, какой прок оттого, что на землю приходил Иисус Христос? Кому сейчас до этого дело? Что изменилось для людей с его приходом?
   Кустурица покачал головой, но ничего не ответил.
   - Нет, ты не увиливай, - не отставал Манойлович. - Ты, я вижу, такой вот религиозный человек, так ответь мне на мой вопрос. Что изменилось с того, что он пришёл? Христианство проповедано по всей земле, как он этого и хотел, а люди что, стали от этого лучше? Какой смысл был во всём этом?
   - Христос приходил на землю для того, чтобы грехи людские искупить, грехи всех нас.
   - Ну, искупил, дальше-то что? Мы теперь стали безгрешными? Нас всех рай ждёт? Почему же тогда жизнь на земле сплошной ад?
   - Да потому что, не живём мы так, как учил нас Христос, - не выдержал Кустурица. - Поэтому и жизнь такая. Жизнь такая, какое общество, такая, какие мы сами! И ты напрасно думаешь, что миссия Иисуса Христа была в том, чтобы построить рай на земле.
   - Ну а в чём же тогда?
   - Если бы Иисус Христос не пошёл бы на крест, то в царство небесное не было бы ходу ни одному человеку! Он пришёл для того, чтобы спасти тех, кто желает спастись, тех, кто будет пытаться соблюдать его заповеди, его учение. Вот таким людям он и руку помощи протянет. Пусть спасётся немного, пусть спасётся несколько человек, ради этого уже и стоило ему приходить. Ради этого он и пришёл, чтобы спасти хоть кого-нибудь. А иначе бы не спасся бы никто, людям не было бы доступа в рай.
   - Твои речи, Велемир, это речи изменника! Давно ли ты стал разглагольствовать о Боге? Это ты сейчас стал такой смелый. Едва лишь только пошатнулся режим, вторглось к нам НАТО, ты сразу же стал выступать с обвинительными речами. Ещё бы, раньше ты боялся. Ты же ведь сам был коммунистом, сам служил верой и правдой делу Милошевича, и что же теперь? Конечно, ты почувствовал, что запахло жаренным, решил, что скоро новая власть придёт, вот и туда же.
   - Но почему, едва я заговорю о Боге, ты сразу же называешь меня изменником? Почему такая ненависть к Богу? - спросил Кустурица.
   - Я повторяю, твои речи, это речи изменника!
   - Нет, не изменника, это голос здравомыслия.
   - Здравомыслия? Ну, послушай, Велемир, ведь ты же разумный человек, сам много лет был в партии! Ну почему же ты теперь вонзаешь нож в спину всему делу Милошевича, всему делу коммунизма. Что же это такое, как только авторитет власти начинает пошатываться, все норовят её подтолкнуть. И что самое обидное, это делают те, кто ещё вчера был преданным сторонником.
   - Я не совершаю никакого предательства, - возразил Велемир. - Но и не о том я мечтал, вступая в партию. Я мечтал о том, чтобы всем людям жилось хорошо, а вовсе не о том, чтобы истребить всех неугодных. И ты не ответил на мой вопрос. Почему, как я только завожу речь о Боге, ты называешь меня предателем?
   - Потому что Бог естественный враг каждого коммуниста! Он враг всего дела коммунизма. Бог - это олицетворение жестокости и несправедливости. И тот, кто поклоняется ему, предаёт дело, начатое Лениным.
   - Какую же глупость ты говоришь! - поразился Кустурица. - Бог пошёл ради нас на крест, чтобы спасти нас от греха, взяв на себя все наши преступления, а ты называешь его олицетворением зла.
   В голосе Кустурицы прозвучала горечь.
   - Всё это наша чёрная неблагодарность по отношению к Богу. И надо быть безумцем, чтобы вести с Богом войну, вести войну с тем, кто тебя создал, с тем, кто обладает неограниченной властью, с тем, на чей суд ты сам пойдёшь в своё время. И этого суда не удастся избежать ни одному человеку.
   - Раньше ты по-другому говорил, - холодно произнёс Манойлович.
   - Раньше я сам был безумцем.
   - А может быть, ты сейчас стал безумцем?
   С этими словами Манойлович повернулся и пошёл прочь. Кустурица с горечью посмотрел ему вслед, и покачал головой. Как можно что-либо объяснить человеку, который не желает тебя понимать?
  
   Рэй Хейли все последние дни, после того трагического происшествия с колонной беженцев, старался не попадаться никому на глаза. Он замкнулся и старался сидеть где-нибудь в тёмном углу, где на него не обращают внимания. Он был страшно подавлен. Ему впервые пришлось увидеть последствия воздушной атаки так близко, и это зрелище его потрясло. Он чувствовал себя так, словно это он сам лично сбросил бомбы на колонну. Слишком ужасны были последствия этой трагедии. Его нимало не успокаивал тот факт, что он не участвовал в этом налёте. Пусть даже в этот раз его не было за штурвалом, а что было раньше? Задумывался ли он когда-нибудь, какое горе несёт людям? Война есть война, на ней невинные жертвы неизбежны.
   Но разве эта мысль может быть оправданием для человека, у которого в груди сердце, а не камень? Для человека, у которого есть хоть капля совести? Опять это слово - совесть. Чтобы это понятие не означало, откуда бы оно не исходило, от Бога ли, либо от кого-то иного, это уже не столь важно. Важно, что совесть есть, и она гложет человека, если он поступает неправильно, если он творит зло. Сколько Хейли не пытался себя оправдать, сколько он не убеждал себя в невиновности, голос внутри него говорил, что он виновен не меньше, чем те, кто сбрасывал бомбы и ракеты.
   Нет, Хейли ни сколько не винил, ни Марьяну, ни того солдата, набросившегося на него. Для них он был одним из "них", из тех, кто это сделал. Разве, будь он сам на их месте, в его душе не зародилась бы подобная мысль? Разве бы он сам не считал вражеского пилота, перешедшего на его сторону, по-прежнему врагом? Трусом, предателем, изменником, Иудой, и всем прочим? Разве бы он доверял такому человеку, считал бы его своим? Да никогда в жизни! Так стоит ли ждать чего-либо иного от сербов, среди которых он живёт? Нет, не их вина, что такое бедствие пришло на их землю. Его принёс с собой Хейли, и нет ему оправдания.
   И здесь, находясь среди тех, кого ему преподносили врагами свободного человечества, врагами демократии, он понял, что никогда и нигде нельзя с помощью силы, оружия и армии, принести кому-либо что-то доброе. Каждое государство, каждый народ, это свой мир, свои понятия, свои традиции. Живи в своей стране, своими законами, но никогда не пытайся принести свои понятия в чужой мир. Есть такая пословица; "в чужой монастырь со своими обычаями не ходят". Мудрость её можно осознать, лишь столкнувшись с тем, с чем столкнулся Хейли. Он словно бы сгибался под этой тяжестью, которую добровольно взвалил на свои плечи.
   Хейли закрывал глаза, но перед ним всё равно стояла сцена разгромленной колонны беженцев. Изувеченные тела, искажённые болью и ужасом лица, они, словно видения, преследовали Хейли, не давая ему покоя ни днём, ни ночью. В ушах у него стояли проклятия посылаемые женщиной-врачом в адрес Америки, его родины. Её надрывный голос сверлил мозг Хейли. Эта женщина имела все основания проклинать его страну, проклинать НАТО, проклинать миротворцев.
   Хейли когда-то считал себя патриотом. Но что такое патриотизм, в сущности? Желание сделать свою страну Великой, улучшить жизнь людей, живущих в ней? Или же фанатичное истребление всего и всех, кто не согласен жить по понятиям его государства? Слепое служение интересам власти, даже если для этого приходится уничтожать целые народы? Судя по тому, что ему пришлось увидеть, последнее было вернее. Так что же тогда есть зло, и что есть добро? Кому нужно служить, и против чего бороться? Где правда, а где ложь?
   Ни на один из этих вопросов, Хейли не имел ответа. Также как и не имел ответа на вопрос, что нужно делать ему самому. Брать оружие и стрелять? Но если стрелять, тогда в какую сторону? Или же покончить с собой? Но против этого трусливого выхода из положения, боролась вся его сущность. Кто подскажет ему решение? Кто?
  
   Однажды, закончив ремонт одной из машин, Хейли заметил Марьяну, которая появилась откуда-то со стороны казарм. Хейли съёжился, и, опустив глаза, попытался укрыться за машиной, совершенно не желая попадаться Марьяне на глаза. Он поймал себя на мысли о том, что последнее время избегает смотреть людям в глаза, словно чувствуя свою вину перед ними. Впрочем, так оно и было.
   Но, к его неудовольствию, Марьяна сама стала приближаться к нему. Хейли затрепетал, ему совершенно не хотелось лишний раз вступать с ней в контакт. Пряча глаза, он продолжал делать вид, что не замечает её. Лишь когда Марьяна подошла совсем близко, он притворился, будто только что заметил её. Поздоровавшись, он с тревогой ожидал продолжения. К своему удивлению, он увидел на лице Марьяны виноватое выражение. Да и она сама вела себя так, словно бы не знала с чего начать.
   - Я, в общем, я хотела извиниться за тот инцидент на дороге, - нерешительно начала Марьяна. - Я была не справедлива к тебе, мы все тогда были не правы на твой счёт. Просто была такая ситуация, мы все были до предела взвинчены, поддались эмоциям.
   - Да нечего извиняться, - возразил Хейли. - Твоей вины здесь нет. Здесь нет вины никого из вас, из вашего народа. Вина полностью ложиться на нас, в том числе и на меня. Я получил то, что заслужил.
   - Но ведь ты же ни в чём не виноват!
   - Не виноват? - криво усмехнулся Хейли. - Как же, будь я не виноват, я не служил бы в НАТО, не участвовал бы в том самом первом налёте, окончившимся для меня такой трагедией. Видно, это кара для меня, за свои дела придётся мне всё-таки ответить.
   Хейли уже давно знал, что его командир и напарник Джимми Брент, добрался до базы живым и невредимым. Несмотря на то, что он был атеистом, где-то в глубине души, Хейли верил, что существует какой-то рок или судьба, согласно которому, он назначался ответственным за то, что делала его родина Америка, несмотря на то, что сам он был наполовину китайцем. Кому-то нужно было за всё отвечать и, по роковой случайности, этим ответчиком был назначен он. Почему? Он этого не знал, просто так случилось и всё. Такова воля случая.
   - А может оно и к лучшему, что с тобой такое случилось, - произнесла Марьяна.
   - Что ты имеешь в виду? - удивился Хейли.
   - Если бы твой самолёт не потерпел катастрофу, то, возможно, ты бы сейчас находился на одном из этих "истребителей", то есть собственноручно уничтожал наши города и жителей.
   Хейли невольно поёжился. Этот довод показался ему убедительным.
   - Может быть, Бог тебя специально удержал, таким образом, от ещё большей беды, от пролития лишней крови.
   - Бог? Ты веришь в Бога?
   Марьяна пожала плечами.
   - А почему же нет?
   - В Бога люди начинают верить, только под страхом смертельной опасности. Когда человек глядит в лицо смерти, он становится верующим, но как только опасность минует, он вновь забывает Бога, и превращается обратно в атеиста. Я бы не стал закрывать все прорехи Богом. На него ссылаются люди только тогда, когда им некуда деваться, или же для того, чтобы оправдать свои поступки. Я не верю в Бога, но верю в то, что существует провидение, которое иногда вступает в силу, и предотвращает человека от совершения пагубных для него действий.
   Марьяна слегка призадумалась.
   - Ну, как бы оно там ни было, но я хотела перед тобой извиниться, и я извинилась.
   С этими словами Марьяна повернулась, и пошла прочь.

ГЛАВА XVI

СУББОТА

   С этого момента, как ни странно, Марьяна стала относиться к Хейли гораздо дружелюбней. Рэй это заметил, но, всё равно старался избегать контактов и с ней, и с кем-либо ещё. Чувство собственной вины, по-прежнему, не покидало его. Да он уже, честно говоря, больше и не пытался отогнать его. После того, как он собственными глазами увидел, что произошло с колонной беженцев, Хейли решил, что просто-напросто не имеет права себя оправдывать. Его собственная вина казалась ему очевидной. А то, что Марьяна стала относиться к нему более дружественно, он приписал это тому, что она сама наполовину американка.
   Субботним днём выдалось относительное затишье. День стоял тёплый, но было мрачно. Завтра должна была наступить православная пасха, но не было заметно, чтобы страна готовилась к этому празднику. Частично это объяснялось тем, что в республике шла война, и людям было не до этого, а частично тем, что Югославия была, как и все коммунистические страны, атеистической страной. То, что Марьяна вдруг заговорила о Боге, он принял за страх перед смертью. Что ж, он не мог её винить.
   Выйдя на улицу, Хейли рассматривал полуразрушенный город. Вот что принесли сербам они, миротворцы. С теми понятиями о демократической свободе, о которых его учила армия, это никак не совпадало.
   Бродившие по улицам жители и солдаты не обращали на Хейли ни малейшего внимания, что значительно успокаивало ему нервы. Постепенно он так расслабился, что даже не заметил, как сзади к нему подошла Марьяна.
   - Добрый день, - сказала она.
   - Если его можно назвать таким, - сухо ответил Хейли.
   Взгляд Марьяны слегка потускнел, но она ничего не сказала.
   - А как ты попала к ополченцам? - вдруг спросил Хейли.
   - Я пошла добровольцем.
   - Почему?
   - Ведь нужно кому-то защищать собственную страну.
   - Для этого есть мужчины.
   - По-твоему что же, женщина не должна защищать свой дом? - вспыхнула Марьяна. - К тому же в нашей семье нет больше мужчин, после того, как нас бросил отец.
   Хейли нахмурился.
   - А не было ли это стремление продиктовано тем, что ты ненавидишь американцев с тех самых пор?
   Марьяна отрицательно покачала головой.
   - Нет, я не испытываю к американцам ненависти. Я имею в виду американцев как нацию. Но я ненавижу НАТО. И я ненавижу американское правительство, и американскую политику, везде навязывающую свою волю.
   Хейли был вынужден с этим согласиться. А ведь раньше он полностью поддерживал такую политику, считая Америку самой справедливой страной, которая желает всему миру лишь благополучия. Ах, как же он жестоко ошибался!
   - И к тому же, - продолжала Марьяна. - Женщина на войне поднимает боевой дух солдат, делает их мужественнее и храбрее.
   Хейли невольно улыбнулся.
   - Это точно. Нелегко видеть женщину, рвущуюся в бой, а самому сидеть в укрытии.
   Марьяна помолчала.
   - Знаешь, когда я увидела тебя около леса, у меня возникло безумное желание убить тебя, - созналась она. - А ведь война тогда ещё только начиналась. Я и помыслить не могла, к каким ужасным жертвам она приведёт. И, тем не менее, понятие "НАТО" вызывало у меня жгучую ненависть. Ох, как я желала тогда, чтобы ты сделал какое-нибудь угрожающее движение. Это позволило бы мне без зазрения совести убить тебя.
   Марьяна осеклась, и осторожно посмотрела на Хейли.
   - Представляю, как ты ненавидишь меня сейчас. После того, что моя авиация сделала с вашей страной, ты просто не сможешь не ненавидеть меня.
   Марьяна отрицательно покачала головой.
   - Как ни странно, но, чем дольше ты находишься среди нас, тем меньше я испытываю к тебе враждебности.
   - Почему? Ведь я же ваш естественный враг.
   - Дело не в этом. В тот момент, когда я оказалась с тобой наедине лицом к лицу, мне было страшно. Ведь я была совсем одна, а передо мной был вооружённый противник. Чувство страха усиливало чувство ненависти. Эмоции, в такой момент, затмевают разум. Когда ты выбил у меня оружие, я почувствовала бессильную злобу. Я поняла, что нахожусь у тебя в руках, и ничего не могу тебе сделать. А ведь ещё несколько секунд назад твоя жизнь была у меня в руках, а теперь всё резко переменилось. Представляешь, что я чувствовала в этот момент? Я была уверена, что ты застрелишь меня немедленно, а я боялась смерти. Очень боялась.
   - Каждый человек боится смерти, - сказал Хейли. - Ведь это же абсолютно естественно. У любого живого существа существует инстинкт самосохранения, заложенный самой природой. Тот, кто говорит, что нисколько не боится смерти, просто-напросто хвастливо врёт, и всё.
   Марьяна снова помолчала, затем нехотя произнесла.
   - Когда ты бросил автомат к моим ногам, я была ошеломлена. Я ожидала чего угодно, но только не этого. Твои слова, которыми ты пытался меня убедить, не убеждали меня ни на грош. Представляешь, какой у меня был шок от твоего действия? Когда, вместо того, чтобы убить меня, ты вернул мне оружие?
   - И что ты подумала тогда?
   - Я не знала, что мне и думать. В голове моей стоял такой сумбур, что я ничего не могла понять. Потом, когда я вела тебя через лес, всё происходящее казалось мне таким нереальным, что мне даже казалось, что я просто сплю. Сама мысль о том, что вражеский пилот добровольно сдался мне в руки, а теперь идёт на верную смерть, была настолько неправдоподобной, настолько всё казалось нелепым, что прошло довольно много времени, прежде чем я стала осознавать, что всё это всерьёз. И тогда я решила отпустить тебя, сделать вид, что ничего не произошло.
   - Тебя, наверное, немало удивило, что я не хочу уходить, а наоборот, настаиваю, чтобы ты привела меня в лагерь?
   - Удивило? Это слишком слабо сказано. Сказать, что я удивилась, это не сказать ничего.
   - Но, у тебя возникли какие-нибудь идеи, насчёт того, зачем мне это надо?
   - Уверяю тебя, у меня не было никаких идей, ничего. Я просто решила довести тебя до лагеря, а там, пусть бы твою судьбу решали другие.
   - Так оно и случилось, - задумчиво произнёс Хейли.
   - Мне после этого устроили хорошую взбучку. Я не должна была идти одна. Многие, в лагере, вообще не верили, что я смогла пленить тебя одна. А мои слова о том, что ты сдался сам, никто и не думал принимать всерьёз. Все считали их шуткой.
   Хейли пожал плечами.
   - Возможно, что я и сам бы в такое не поверил.
   - Все эти дни, что ты здесь, я ломала голову, над твоим поступком. Когда в лагере узнали, что Велемир хочет вернуть тебя в американское консульство, всех охватило возмущение. Такой шаг был равносилен проявлению трусости. А все мы были настроены на беспощадную войну с угнетателями. Очевидно, некоторые не смогли этого перенести, поэтому на тебя было совершено покушение. К счастью, оно было неудачным.
   - Да, к моему счастью, - согласился Хейли.
   - После этого Велемир решил держать тебя отдельно от всех. Ведь ты же не живёшь в одной казарме со всеми?
   - Конечно, нет. Иначе бы меня давно бы уже убили.
   - Когда Велемир повёз тебя в консульство, авторитет его резко упал. Многие считали его поступок предательством. Этим настроениям немало способствовал Манойлович. Он сильно возненавидел тебя.
   - Я знаю. Всякий, на его месте ненавидел бы меня.
   - А когда мы узнали, что ты тащил на себе раненого водителя в течение нескольких часов подряд, в лагере было настоящее потрясение. Никто не думал, что такое возможно. С тех пор отношения к тебе изменились. Не скажу, что люди стали испытывать к тебе симпатию, но всё же враждебность, по отношению к тебе, значительно снизилось.
   - А меня больше всего потрясло, что первый же человек, который встретился мне в Югославии, говорил по-английски, - сознался Хейли.
   Он на мгновение задумался.
   - Как-то всё это странно, и нереально. В чужой стране, среди чужого народа, первый человек, которого я встречаю, оказывается наполовину моей же крови. Словно это какая-то судьба или рок. Даже не знаю.
   - Ты веришь в судьбу?
   - Я не знаю, во что я верю, - хмуро ответил Хейли. - И я не понимаю, что вообще творится в мире! Что происходит с людьми? И что происходит со мной? Я ощущаю себя словно в каком-то кошмарном сне, и не знаю, когда он закончится.
   - О, если бы это было сном, - вздохнула Марьяна. Она в упор посмотрела на Хейли.
   - А что ты собираешься делать дальше? - спросила она.
   - Что ты имеешь в виду? - не понял Хейли.
   - Как ты собираешься дальше жить? Ведь ты же не можешь жить среди нас долго. Всегда найдётся кто-нибудь, кто захочет твоей смерти. Ты иноземец, и всегда останешься иноземцем для сербского народа.
   - Но ведь и ты же сама иноземка, - возразил Хейли. - Ты же тоже наполовину американской крови!
   - Я другое дело, Рэй. Я родилась здесь, я выросла здесь, я всю жизнь провела здесь. Здесь мой дом. Я выросла среди культуры сербской, и считаю сама себя сербкой. Ведь моя мать была сербкой. Я даже веру имею православную, хотя на веру здесь никто не обращает внимание. Но ты, Рэй, ты совсем другое дело. Ты пришелец, чужак, ты иноземец, и всегда останешься иноземцем. Тебе чужда наша культура, наша вера. И ты никогда не сможешь понять наш народ.
   Хейли молчал, справедливо полагая, что Марьяна права.
   - Почему ты не захотел возвращаться к своим? Ведь Велемир хотел отвезти тебя в консульство. Почему ты не вернулся?
   Хейли отвёл взгляд в сторону.
   - Сначала я боялся трибунала, - сказал он. - Я не хотел, что меня судили как изменника и предателя. Потом я увидел, что творит моя родная авиация с вашей страной, увидел всю бессмысленную жестокость, все эти невинные жертвы. Я не захотел возвращаться, после этого. Не хочу быть среди них, не хочу быть одним из них. Я порвал с ними, когда попал к вам, и нет мне дороги назад.
   - Но, какая же жизнь будет у тебя этого? Разве ты не будешь чувствовать себя трусом, после этого? Ты будешь предателем для своих, и чужим для нас. Ты не сможешь жить такой жизнью. Ты никогда не станешь сербом, даже если проживёшь у нас несколько лет.
   - А что мне остаётся делать?
   - Лично я считаю, что тебе необходимо возвратиться. Даже если ты попадёшь под трибунал, это, всё же будет лучшим, чем твоё вечное скитание, на которое ты будешь обречён, оставаясь у нас. У тебя же на душе сразу станет легче, когда ты понесёшь наказание за свой поступок.
   - Наказание? - саркастически спросил Хейли. - Мне станет легче оттого, что меня покарают? Ну и ну! Да я вообще не хочу больше быть среди своей армии! Страна, которая творит такие беззакония, не имеет права называться родиной!
   - Ты не прав! - воскликнула Марьяна. - Родина всегда останется родиной, независимо оттого творит она зло или нет. Родина - это твой дом, это дом твоих родителей, это место где ты родился! А ты говоришь такие слова. В нашей стране тоже творилось много зла, много несправедливости, но от этого она не перестала быть моей родиной. Не перестанет быть твоей родиной и твоя страна.
   Хейли неожиданно взорвался.
   - И всё равно я ничего не понимаю! Ведь вы же сражаетесь за Милошевича, разве он не является воплощением зла? Разве не его называют югославским Лениным? Разве не он подавлял и притеснял албанское население Сербии, пользуясь тем, что оно малочисленно? Разве Милошевич не является сербским националистом?! Ведь всему миру он известен под таким прозвищем! Он буквально вырезал албанское население вашей республики! Как всё это объяснить? Должны же были цивилизованные страны его как-то остановить!
   Марьяна ахнула.
   - Да что ты такое говоришь? Твои речи - это наивные речи стороннего наблюдателя! Ты хотя бы представляешь себе, какие изуверства вытворяли албанцы с сербами? То, что они сами являются националистами, вы, почему-то, в расчёт не принимаете. Албанцы хотели автономии, они хотели отделиться от нашей страны, другими словами расколоть наш край. Что будет, если государство начнёт раскалываться на отдельные республики? Не будет государства. И то, что будто бы мы защищаем режим Милошевича, это чушь! Мы защищаем, в первую очередь свою родину, свою страну. И Милошевич здесь вовсе не причём, он оказался в данной ситуации лишь стрелочником, которым его сделало ваше правительство! Неужели ты не понимаешь, что албанский кризис, это лишь повод для того, чтобы ввести сюда свои войска, для того, чтобы расколоть нашу страну. Ведь Америка давно мечтает уничтожить все державы, и стать главенствующей в мире. Тоталитаризм, вот главная причина того, что НАТО бомбит нашу землю. Дальнейшей целью вашего правительства будет превращение нашей страны в свой придаток, для добывания ресурсов в нашей земле, и превращения нашего населения в рабов. Вот и всё, Рэй! Вот истинная цель, ради которой Америка бомбит наши города. Взгляни здраво на всё происходящее, и ты сам всё поймёшь.
   Потрясённый, Хейли молчал. Он видел всю правоту слов Марьяны, но не хотел признаваться в этом.

ГЛАВА XVII

ВСЁ ВЗАИМОСВЯЗАНО

   - Ты веришь в Бога?
   - Что? - вопрос Марьяны оказался для Хейли неожиданностью.
   - Я спросила, ты веришь в Бога?
   - При чём здесь это? - почему-то рассердился Хейли. Он не любил разговоров на религиозную тему.
   - Может быть, это имеет прямое отношение к происходящему, - произнесла Марьяна.
   - Каким образом?
   - Вот ты, например, к какой принадлежишь вере?
   Хейли пожал плечами.
   - Моя мать была буддисткой, а отец католиком.
   - Были?
   - Ну, не знаю, возможно, они и сейчас ими остаются.
   - А какой веры придерживаешься ты?
   - Да никакой. А почему я должен обязательно придерживаться какой-то веры?
   - Я тоже раньше так думала. Но теперь, я думаю, может быть, всё происходящее послано нам как наказание за богоотступничество.
   Хейли скривился.
   - Ох, ну перестань хоть ты! Как только начинают происходить какие-то бедствия, люди сразу же начинают ссылаться на Бога, искать в случившемся Божий промысел.
   - А ты думаешь по-другому?
   - Конечно. Всё происходящее всегда является виной человека, и не надо перекладывать вину на многострадального Бога. Человек сам творит и зло и добро, и не надо искать этому оправданий или каких-то скрытых причин. Человек сам должен отвечать за свои дела, устраивать свою судьбу, и судьбу остальных, и не ждать, когда за него это сделает кто-либо другой, Бог или ещё кто иной.
   Марьяна задумалась.
   - Не знаю, мне кажется, что не всё так просто, как думают люди.
   - К тому же, если Бог добр и милосерд, то почему же он позволяет твориться злу на земле? Если он является олицетворением добра и справедливости, он бы никогда не позволил твориться такому вот беззаконию. А если Бог несправедливый и злой, то тогда какой же он Бог.
   - Как ты всё упрощаешь, - возразила Марьяна.
   - А зачем же всё усложнять, когда можно всё делать просто?
   - Ты читал когда-нибудь Библию?
   - Не читал, и не вижу в этом никакой нужды. А ты читала?
   В голосе Хейли, несмотря на кажущее равнодушие, мелькнуло любопытство.
   - Да, я читала, - просто ответила Марьяна.
   - Ну и что же в ней написано? Что говорится о причинах зла на земле? И как всё написанное в ней отнести ко дню сегодняшнему?
   - Ты не ехидничай, там можно найти ответ на многие вопросы.
   - Тогда ответь на мой вопрос.
   - Страна, отрёкшаяся от Бога, не может остаться безнаказанной. Нас наказывают за то, что после второй мировой войны, мы позволили в нашей стране развиваться идеологии коммунизма.
   - Вот это да! - ухмыльнулся Хейли. - Ленин, можно сказать до сих пор был вашим Богом, а ты теперь так отзываешься о его великом учении. Кстати, а какой ты сама веры?
   - Я православная.
   - Православная. А почему ты решила, что православие истинная вера? Ведь религий великое множество.
   - Всё взаимосвязано. Все религии тесно переплетаются друг с другом. А идеология коммунизма - это атеизм, то есть, по сути, борьба с Богом.
   - Что-то не совсем ясно. Атеизм - это неверие ни во что сверхъестественное, а борьба с Богом - это совсем другое. У нас в Америке тоже много атеистов, но они же не уничтожают храмы, не убивают священников.
   - В нашем мире было всё иначе. Коммунизм к нам пришёл из России, и принёс свои пагубные плоды. В то время мы не понимали этого, и считали, что строим светлое будущее, а оказалось, что мы идём в тупик. Ленин заменил нам Бога, правда, у нас не было такого рвения как в России, но всё равно, мы сотворили множество зла на своей земле.
   - Отчасти ты права, - согласился Хейли. - Не стань вы строить коммунизм, ничего бы из того, что происходит сейчас, не произошло. По-крайней мере, я так думаю. Ведь весь цивилизованный мир выступает против тирании, а коммунизм - это и есть проявление терроризма, против него-то НАТО и борется.
   - Вот только какими методами. Неужели же никто из вас не понимает того, что нельзя насильно сделать людей свободными. А впрочем, как я уже и сказала, о свободе речи и не идёт. Все слова о свободе всего-навсего маска, которой прикрывается истинная цель - глобализм.
   Хейли ничего не ответил на это, ему нечем было возразить.
   - А насчёт того, что не пойди мы путём коммунизма, всё у нас было бы хорошо, здесь ты прав. В библии сказано, что если народ отрекается от Бога, то и Бог отрекается от такого народа. Народ становится, как бы предоставлен сам себе, а человек без Бога, это как ребёнок без родителей. Он не сможет выжить, а если и выживет, то попадёт в такую дурную компанию, что потеряет и человеческий облик и всё остальное. Ребёнок выросший на улице почти всегда плохо заканчивает, также происходит и с народом, отрёкшимся от Бога. Если он не покается, то его ждёт гибель. Без Бога не сможете творить ничего, так сказано в писании.
   - А, по-моему, все эти книги просто домыслы людей, - возразил Хейли. - И никакого отношения к Богу, если он, конечно и правда существует, не имеют. Откуда человек может знать волю Бога, если тот всемогущ. Человек не способен даже предсказать собственных поступков, которые он совершит через минуту, а что уж говорить о Боге. Нет, я знаю одно, человек страдает от поступков людей, причём чаще всего от своих собственных поступков, ибо человек сам есть источник всего плохого и всего хорошего на земле, потому что всё творимое, творится руками человека, и больше ничего.
   - В том, что ты говоришь, есть, без сомнения, доля истины, - согласилась Марьяна.
   - Говорят, будто многие люди, которые жили при советской власти, были довольны такой жизнью, и даже хотят вернуть те времена.
   - Да, есть и такие, но большинство из них просто великие слепцы, не желающие видеть причины своих бед. Они настолько одурманены пропагандой Ленина, что не желают ничего понимать. Они не осознают, что в безбожном мире может быть хорошо, только тогда, когда дьявол раздаёт свои подарки. А дьявол, он потому и есть дьявол, что не желает людям ничего хорошего. Все его поступки, все благодеяния, они лишь временны. Это как яд, добавленный в варенье. Когда его ешь, оно вкусно, но потом яд начинает действовать, вот тогда-то и происходит самое страшное, тогда и происходит гибель. Единственный способ спастись, это сделать промывание, для того, чтобы удалить из организма яд. А удаляется он только вместе со съеденным вареньем. Точно также и с нашей идеей коммунизма, чтобы вылечиться, необходимо избавиться от старого образа жизни, от того яда, который вошёл в нас. Для этого необходимо изменение всего мышления. Но многие люди не желают меняться. Они уподобляются тем детям, которые не желают делать промывание желудка на том основании, что не хотят избавляться от вкусного варенья, которое только что проглотили. Глупые, они не понимают, что варенье-то и содержало тот яд, который их губит.
   - Логично, - признал Хейли. - И красиво сказано. Но, в аналогии к сказанному можно добавить и то, что отравившемуся ребёнку нужна помощь врача, то есть помощь со стороны. Другими словами, и в мир коммунизма должен прийти лекарь со стороны, чтобы спасти его от гибели.
   - Нет, - сказала Марьяна. - В данном случае вторжение со стороны может лишь усугубить ситуацию. У каждого народа есть свои корни, свои традиции, своя культура. Спасти страну может только возвращение к ним. Насилием здесь нельзя ничего добиться. Бог есть проявление добра, и нет в нём зла. А поэтому нормальную человеческую жизнь возможно лишь создать на взаимопонимании и терпеливости. Потому что всё в мире взаимосвязано, и каждый человек имеет право на жизнь и на свободу, не зависимо от его убеждений или взглядов. Другое дело, если человек начинает применять агрессию по отношению к другим людям, к тем, которые не понимают его или имеют иное мнение. Таких людей необходимо изолировать от общества. Но роль судьи может на себя брать лишь государство, и ни в коем случае недопустимо вмешательство извне, из других стран.
   Марьяна помолчала.
   - А ведь страшно даже и представить то, что творилось во время революции в России, да и в нашей стране, с приходом идеи коммунизма. Были страшные гонения на церковь, безжалостно истреблялось духовенство, уничтожались храмы, сжигались священные книги.
   - Вот именно это я и считаю злом! - воскликнул Хейли. - Этого я и не могу как раз понять! Для чего надо всё разрушать? Для чего нужно уничтожать храмы, убивать священников? Ну, хорошо, не веришь ты в Бога, и не надо, никто тебя не заставляет. Но зачем же уничтожать тех, кто верит? Для чего это нужно? Я, например, сам не верю в Бога, но я же не убиваю тех, кто верит. Это же чистой воды безумие!
   - Конечно, безумие, - согласилась Марьяна. - Но такова идеология коммунизма. Она допускает существование только одного Бога, и этот Бог - Ленин. Ведь вся сущность коммунистической идеи, это борьба с Богом. А соответственно коммунизм есть религия сатаны. Сколько не замазывай зло белой краской, всё равно оно рано или поздно выйдет на поверхность. Но, выйдя на поверхность, оно всё равно будет обречено на гибель, потому что Бог всесилен, и поругаем не бывает. И то, что противилось ему, рухнет само собой, потому что зло не может ничего построить, зло способно только разрушать.
   - Но ведь и сидеть, сложа руки нельзя, видя, как процветает зло, - сказал Хейли. - Нужно вмешательство, иначе зараза распространиться по всему миру.
   - В такой ситуации крайне опасно вмешательство извне. Исцеление возможно, только в том случае, если народ осознает свою ошибку, своё заблуждение. Только покаянием и исправлением своей жизни возможно выбраться из этой ситуации, из ситуации, в которую нас загнал дьявол и собственное безумие. Потому как всё в мире взаимосвязано.

ГЛАВА XVIII

РЕЛИГИЯ ИЛИ БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ?

   Долгое время Марьяна и Хейли стояли молча. Хейли обдумывал сказанное Марьяной, и пытался осмыслить услышанное, а Марьяна подыскивала слова для продолжения развитой темы.
   - Я одного только не понимаю, - наконец произнесла Марьяна. - Почему же ваше правительство не выносит из истории урока?
   - В каком смысле? - поднял брови Хейли.
   - В том самом, почему же оно само перенимает методику коммунизма и фашизма? Достаточно вспомнить вековую историю, чтобы понять, что ещё никому и никогда в мире не удавалось господство над миром. Сколько тиранов пытался установить власть над миром? Александр Македонский, Адольф Гитлер, Ленин, Сталин, никому из них не удалось это. А вспомнить монголо-татарское нашествие на средневековую Русь. Где сейчас они? И следов не осталось от их цивилизации. Так отчего же НАТО то грезит несбыточными мечтаниями о мировом господстве? О, я понимаю, оно считает себя миротворцами, но ты сам видишь, что творится на нашей земле, что творит это НАТО. Ты считаешь, что будто бы ваше правительство защищает притеснённое албанское меньшинство, но это же не так! Албанский кризис это лишь повод. Задайся себе вопросом, если бы албанцы притесняли сербов, разве НАТО бы вступилось за нас? Нет, и ещё тысячу раз нет! Идёт война против славянского населения. Всё, чего хочет ваше правительство, это стереть с лица земли славянство, заодно с православием. Мировое господство и вырождение славянства и православия, вот истинная цель НАТО, за которым стоит римская католическая церковь во главе с папой. Ведь именно по этой причине русский патриарх не желает встречаться с понтификом. Невозможно вести переговоры с тем, кто всеми силами желает тебя истребить. Пойми, если Америка не остановится во время, если она не откажется от своей мечты покорить мир, то она закончит также, как закончил Гитлер, как закончил свою печальную историю коммунизм в России. И тогда Америка сама станет чьим-либо придатком, или же просто выродиться, став одной из самых отстающих стран. Пойми, ведь это не моя фантазия, сама история говорит об этом. Вспомни её, и сделай выводы.
   - Ну, а если отойти от религиозной темы, - сказал Хейли. - Может быть, удастся найти более прозаичное объяснение происходящему. Лично я не вижу большой разницы между Богом и дьяволом. Они оба действуют одними и теми же методами, если, конечно, вообще существуют. Ну, скажи по совести, зачем вплетать в земные дела нечто сверхъестественное, если всё вокруг есть дела человеческих рук? Да и какая разница, кому поклоняются люди, Богу или дьяволу, лишь бы вели они нормальную человеческую жизнь, и зла не творили.
   - Но ведь, в том-то и дело, что не может человек, посвятивший себя служению дьяволу творить добро! - воскликнула Марьяна. - Сколько я тебе уже пытаюсь это объяснить. Тот, кто отрекается от Бога, служит дьяволу, а тот, кто служит дьяволу, неизменно творит зло, хотя очень часто и сам этого не понимает.
   Хейли затряс головой, как всегда в те моменты, когда был не в силах понять и осмыслить услышанное.
   - Нет, извини, я не могу этого понять. Это слишком сложно для меня.
   - А это, поначалу для всех сложно, - признала Марьяна. - Ну ладно, не буду я тебя больше утомлять разговорами на эту тему. Мы стоим на разных позициях, и нам трудно понять друг друга.
   - Может быть, оно и так, - пожал плечами Хейли, - но мне кажется, ты напрасно видишь здесь религиозную подоплёку. Религия здесь вовсе не причём.
   - Разве? А как вот ты думаешь, если Сербия была католической республикой, НАТО решилось бы её бомбардировать?
   Этот вопрос застал Хейли врасплох.
   - Не знаю, - ответил он, после короткого замешательства. - Наверное, нет.
   - Вот тебе и ответ на вопрос: уместна здесь религиозная подоплёка или нет.
   - Даже если ты и права, насчёт желания Америки господствовать над всем миром, это лишь говорит о том, что нашим правительством двигает древнее и вечное желание мирового господства. И религия, на мой взгляд, здесь совсем не причём. Просто-напросто человек находится под властью заложенных в нём природой инстинктов порабощения слабых сильными, и больше ничего. Не нужно искать виновных вовне, а вину надо искать в человеке. Я ведь тоже был уверен в том, что воюю на стороне справедливости. Я был уверен, что сербское правительство, под руководством Слободана Милошевича проводит геноцид над албанским меньшинством и, естественно, как и всякий порядочный человек, считал, что необходимо вмешательство вооружённых сил, чтобы восстановить справедливость. Я ошибался. Когда я понял, что мне предстоит разрушать жилые кварталы с ни в чём не повинными жителями, я понял, что творю зло. Я отказался стрелять и, таким образом, оказался у вас. Здесь я воочию убедился в том, что наши миротворческие действия несут одно лишь зло, а правительство преследует совсем иные цели. Я попадал под обстрел своей собственной авиации, а это ужасно. И вдвойне ужасно то, что в тебя стреляют твои бывшие боевые товарищи. Я понял, что служил злу, что служил совсем иному, чем то, о чём нам говорило правительство. Я виноват, и я не ищу себе оправданий. За то время, что я нахожусь у вас, я убедился в одном - я не хочу возвращаться домой, я не хочу возвращаться в Америку. После всего, что я видел, я не смогу жить в ней.
   Теперь настало время размышления Марьяны. Раскаяние Хейли выглядело искренне, и она это понимала.
   - Но как вообще может считаться миротворцем человек с оружием в руках? - произнесла Марьяна. - Вдумайся сам. Ведь миротворец, это человек несущий людям мир, он должен быть настроен крайне мирно. А вместо этого, миротворцем называется армия, которая относится крайне агрессивно ко всем, кто не желает ей подчиняться. И взять хотя бы вашу страну. Ведь люди в Америке с каждым годом, с каждым десятилетием становятся всё злее и порочнее. Ведь преступность и беззаконность множится в ней, и доросла уже до ужасных высот. Подростки убивают друг друга прямо в школах, нравственность и целомудрие считается едва ли не пороком. Как можно, с такими понятиями, указывать всему миру, как нужно жить? Как можно считать себя образчиком цивилизованного государства, если люди превращаются в дикарей? И что самое нелепое и невероятное, это то, что ваш президент считает Америку христианской страной. Разве же подобный образ жизни имеет что-либо с христианским учением?
   - Ты говоришь об Америке: "Ваша страна", - произнёс Хейли. - А тебя не смущает тот факт, что твой отец тоже был из этой страны. Или из-за того, что он бросил тебя с матерью, ты и стала так ненавидеть Америку?
   Марьяна смутилась.
   - Нет, я не думаю, что этот факт имеет какое-либо значение.
   - А вела ли ты такие разговоры ранее, до того, как НАТО вторглась к вам? Я имею в виду разговоры о религии и о том, что коммунизм преступление?
   Марьяна опустила глаза.
   - Нет, раньше такие разговоры строго преследовались.
   - Вот и выходит, что наше вторжение и принесло вам долгожданную свободу. Я понимаю, что мои слова звучат жестоко, но подобный вывод напрашивается сам собой. Не так ли?
   - Нет, я уже говорила, НАТО несёт нам замену одного рабства другим. Если бы оно хотело, чтобы мы развивались в сторону добра и справедливости, то должно было позволить нам исправлять ошибки самим, не вмешиваясь извне. Только осознание своих ошибок и их исправление, может привести государство к его развитию в сторону человечности и справедливости.
   Хейли вытер масляные руки и бросил тряпку в угол гаража. Работа была закончена и, как он полагал, закончен и разговор с Марьяной. Но она, почему-то, по-прежнему не уходила и, с каким-то сожалением смотрела на Хейли.
   - Ты когда-нибудь был в храме? - спросила она.
   - Нет, - ответил Хейли, как само собой разумеющееся. - Ни в храме, ни церкви, ни в католическом, ни в православном, ни в буддистском.
   Марьяна кивнула.
   - А я знаю почему.
   - Почему же?
   - Из-за смешения вер твоих родителей. Когда сходятся в семейную пару представители различных религий, их дети часто становятся атеистами. Они вырастают в путанице, и у них нет доверия ни одной вере.
   - Пусть так, - согласился Хейли. - А что в этом плохого? Разве не спокойней на душе оттого, что не забиваешь себе голову вопросами о смысле бытия? Зачем ломать себе жизнь, пытаясь ответить на вопросы, на которые никто не знает ответа.
   - Отчасти ты прав, - согласилась Марьяна. - Но это всё до поры, до времени. В жизни каждого человека рано или поздно наступает момент, когда он задумывается, для чего живёт на свете.
   - Может быть, но лучше задаваться этим вопросом как можно реже. Иначе просто сойдёшь с ума, решая непосильные задачи.
   - Завтра пасха, - задумчиво произнесла Марьяна. - Ты не хотел бы пойти завтра со мной в храм? Нет, я вовсе не пытаюсь переманить тебя в свою веру. Просто я хотела бы, чтобы ты посмотрел на всё это собственными глазами, и имел бы своё мнение, а не опирался бы на чужие слова, которые часто оказываются совершенно неверными.
   Хейли равнодушно пожал плечами.
   - Ну, если ты этого хочешь, что ж, могу и сходить. Посмотрю на ваши обряды.

ГЛАВА XIX

ПАСХА

   Пасхальное утро выглядело празднично. Несмотря на страшное положение страны, а может быть, именно благодаря нему, множество людей направлялось в храм. Он был единственным в городе. Как объяснила Марьяна, православие жестоко преследовалось в коммунистической Югославии, что привело к практически полному упадку родной культуры. Однако среди ополченцев мало нашлось желающих посетить храм. Одним из них оказался сам Велемир Кустурица, который был немало удивлён тем, что Хейли решил к ним присоединиться. Кустурица, Хейли и Марьяна, вместе с несколькими ополченцами, покидали часть под неприязненным взглядом Манойловича. Заметив этот взгляд, Кустурица сказал остальным:
   - Вы идите, а я задержусь на минутку.
   Он подошёл к Манойловичу.
   - Ты всё ещё по-прежнему ненавидишь этого Хейли? - мягко спросил он.
   - Дело не в Хейли, дело в тебе, - ответил Манойлович.
   - Во мне? - удивился Кустурица.
   - Да, в тебе! Ты столько лет был членом коммунистической партии, столько лет ей служил, а теперь, когда настали трудные времена, бежишь за помощью к её злейшему врагу!
   - О чём ты?
   - Я говорю о религии. Столько лет строилось коммунистическое общество, столько лет оно воспитывалось в уверенности в том, что единственная справедливость возможна только в партии, а теперь ты всех предаёшь. Ты разрушаешь стереотип государства! Ты, в душе, только рад, что пришли американцы! Ещё бы, свобода! Теперь можно и Бога вспомнить, и начать прикрываться им, как это было в средневековье. И этот проклятый натовец теперь стал твоим лучшим другом. Трусливый перебежчик, а может быть и откровенный шпион, которого ты в упор не желаешь замечать. Что ж, вперёд, Иуда! Надеюсь, ты получишь то, что заслужил!
   Кустурица покачал головой.
   - Нет, ты не понимаешь меня. И не хочешь понять.
   - Да, ты прав, я не хочу понимать предателя! Иначе я сам стану предателем.
   - Ты называешь меня Иудой, только за то, что я пытаюсь повернуться к Христу, а настоящий Иуда, как раз предал его, отрёкся от него, как это сделали все мы, как это сделала вся страна. Да неужели ты не понимаешь, какими безумцами мы были, когда объявили войну тому, от кого все наши жизни зависят? Истинное безумие - это воевать с Богом, а не идти по его пути, по пути, который он предложил людям.
   - Ну и отлично! Иди, призывай Бога! Неужели ты не понимаешь, что он не поможет тебе, не поможет никому из нас!
   Манойлович отошёл в сторону, затем обернулся и сделал широкий глумливый жест.
   - Давай, кричи громче! Призывай Бога! Где же он? Что-то он не слышит твоих молитв! Не отзывается! Где же он прячется, а, Велемир? Не вижу я его! Э - эх!
   Манойлович махнул рукой, как человек, отчаявшийся что-либо доказать своему собеседнику, и пошёл прочь.
   Кустурица тяжело вздохнул и отправился догонять остальных.
   Когда они прибыли на место, несколько сотен жителей уже толпилось в дверях храма, пытаясь проникнуть внутрь. Празднично звонили колокола, от которых Хейли невольно вздрагивал. Впрочем, дрожь эта была вызвана отнюдь не неприязнью, а скорее наоборот. От этого звона на душе Хейли становилось как бы легче. Он создавал какое-то мистическое восприятие. Этого чувства Хейли не мог понять и объяснить.
   Кустурица же с интересом наблюдал за иноземцем, прекрасно видя смену его чувств, которая отражалась у Хейли на лице.
   - Почему здесь так много народу? - спросил Хейли. - Разве большинство жителей не покинули эти края?
   - Покинуть-то покинуло, - ответила Марьяна. - Но ведь сегодня такой великий день. Люди хотят посетить храм, тем более что он единственный на ближайшую округу.
   - Да, - подтвердил Кустурица. - И я думаю, что мы все не уместимся в храме. Ты только посмотри, сколько народа набралось.
   Когда они были метрах в пятидесяти от здания, с левой стороны сверкнула яркая вспышка, и огненная струя быстро понеслась по направлению к храму. Раздался оглушительный взрыв, и со стен храма во все стороны полетели обломки.
   Хейли и ополченцы, несмотря на то, что были ещё довольно далеко от храма, отшатнулись назад и пригнулись.
   Толпа закричала и бросилась врассыпную. Хейли сразу же понял, что кто-то выстрелил из ракетной установки. Храм затрясся, но, каким-то чудом устоял.
   С той стороны, откуда был произведён выстрел, показались люди, вооружённые автоматическим оружием. Послышался крик:
   - Аллах Акбар!
   Вслед за ним автоматчики открыли огонь по толпе.
   - Ложись, быстро! - заорал Кустурица, хватая за плечи Марьяну, и укладывая её на землю. Хейли и остальные бойцы тоже мгновенно оказались на земле.
   Террористы, в каком-то экстазе, яростно поливали пулями людей, совершенно не разбирая, кто перед ними: женщины ли, дети, старики или молодые.
   Ни у Кустурицы, ни у остальных не было с собой оружия. В храм нельзя заходить с ним. Поэтому они были вынуждены в полном бессилии смотреть, как террористы убивают беззащитных.
   Послышался вой сирен. К месту происшествия приближались войска. Террористы не стали ждать их прибытия, и быстро ретировались, скрываясь в подворотнях.
   - Кто это были? - спросил Хейли, поднимаясь на колени, и глядя в след террористам.
   - Кто? Наверняка албанцы, - скрипнул зубами Кустурица. - Те самые, о которых ваше правительство говорит, что они угнетённые! Так вот, посмотри сам, какие это мирные люди! Видишь? Что им сделали все они?
   Кустурица обвёл рукой раненых и убитых, лежащих около храма.
   Уцелевшие с криками и воплями, в дикой панике, давя друг друга, покидали притвор храма. Сам храм, сильно потрескавшись, продолжал стоять. Очевидно, планом террористов было обрушить здание на головы прихожан, но, по счастливой случайности, им этого сделать не удалось. Из храма выбирались люди, и бегом бежали прочь. Появились также и священники, которые сразу же бросились на помощь раненым.
   Послышался шум двигателей, и на территорию храма выехало два грузовика с солдатами.
   - Надо помочь раненым! - воскликнула Марьяна, бросаясь на помощь приехавшим.
   Солдаты рассыпались по округе, но стрелять уже было не в кого.
   - Сюда! Сюда! - закричала Марьяна. - Здесь раненные!
   Она бросилась к какой-то женщине, лежащей на земле, и пытавшейся подняться. Хейли поспешил на помощь к ней.
   Командир прибывшего отряда оглядывался по сторонам, не понимая, что же здесь произошло. Кустурица подошёл к нему, и принялся объяснять, что случилось.
   Хейли был в ужасе и в шоке от увиденного, но это не помешало ему быстро и чётко оказывать помощь тем, кто в ней ещё нуждался. Он знал, что исламские террористы способны на любые изуверства и жестокости, но теперь он не понимал, как НАТО, само борющееся с международным терроризмом, может защищать подобное преступление. Как всё это не вязалось с миротворческой деятельностью, которую приписывало себе правительство соединённых штатов. Как же так? Как можно бороться с одними террористами, но защищать других, причём за те же самые деяния? Или может быть, преступления против определённых народов не являются преступлением? Есть народы нужные, а есть лишние, против которых любое зло допустимо? В таком случае, не является ли сама Америка националистической страной? И НАТО? И сам Хейли был среди них, среди националистов. Тех самых националистов, которыми называют они сербов. Последние стереотипы Хейли рушились при виде этого злодеяния.
   Офицер прибывших войск вызывал по рации "скорую помощь". Кустурица продолжал что-то разъяснять и показывать руками.
   Хейли, продолжая помогать Марьяне перевязывать раненую, случайно поймал взгляд одного из ополченцев, пришедших вместе с ним. Взгляд выражал предельную враждебность и что-то ещё. Словно солдат винил во всём случившемся Хейли. В этот момент Рэй вспомнил слова Марьяны и понял, чтобы он не делал, как бы не пытался искупить свою вину, для сербов он навсегда останется перебежчиком. А значит, всегда его будут считать врагом или, в крайнем случае, трусом и предателем. Права Марьяна, нет у него будущего здесь, да и не может быть. Трусов и перебежчиков нигде не уважают, и не надо обманывать, на сей счёт, себя. Пока будет сохраняться мир и покой, к нему могут относиться спокойно, но стоит лишь случиться какой-либо трагедии, произошедшей по вине НАТО, он сразу же будет объектом всеобщей ненависти. Разве он не был натовцем? И то, что он сдался в плен, ровно ничего не меняет. В глазах сербов он навсегда останется натовцем.
   На территорию храма въехало пять машин "скорой помощи". Врачи принялись оказывать помощь тем, кто в ней ещё нуждался.
   Марьяна, шатаясь, встала на ноги, и посмотрела куда-то в небо.
   - Господи, да что же это происходит?! Почему такая несправедливость? - На глазах у Марьяны заблестели слёзы. - Почему такие жертвы? Чем виноваты храмы? Почему снова это началось? Разве мало рушили их мы сами? Грех на нас! Когда же это остановится? Сначала НАТО, теперь исламские фанатики! Что же это! Ну ладно бы нас, солдат, но чем виноваты простые жители, ведь они шли к Господу, к тебе?
   Марьяна осеклась.
   - А, может быть, мы и недостойны твоей милости? Может, нет в нас покаяния, и за это ты нас караешь? И не заслуживаем мы ничего иного, кроме как смерти. Если так, то нет нам надежды, нет нам спасения.
   Слушая эти слова, Хейли чувствовал себя последним мерзавцем и убийцей. Он чувствовал себя так, словно сам убил этих людей, словно сам пытался взорвать храм. А, впрочем, разве он и не был убийцей. Ведь он защищал тех, кто только что сотворил это злодеяние. Разве пособничество убийству не является убийством? НАТО - вот причина зла для этих людей. А он и есть натовец, и всегда таковым останется для них.
   Большая часть раненых уже были отправлены по больницам, когда в небе вновь послышалось знакомое гудение.
   Хейли поднял голову. Сомнений не оставалось, это вновь начинался налёт.
   - Тревога, самолёты НАТО! - закричал Кустурица.
   В небе показались силуэты самолётов.
   "Как же так, - подумал Хейли. - Ведь сегодня религиозный праздник! Самый главный праздник для православных! Православная пасха! Религий нельзя касаться! Это же вызовет мировую волну протеста, страшно даже подумать, к чему это может привести".
   Самолёты приближались, и солдаты взяли на вскидку автоматы, хотя те были, практически, бесполезны против авиации.
   Хейли выпрямился, и не сводил глаз с самолётов. Один из них открыл огонь из пулемёта, и очередь быстро приближалась к Хейли.
   - Берегись! - закричала Марьяна. - Уйди в сторону!
   Но Хейли продолжал не двигаться. Он не хотел жить. Если они совершают налёты даже на пасху, если они уничтожают храмы, женщин и детей, а также потворствуют террористам, то незачем и жить в этом мире. Пусть ад, если он существует, пусть что угодно. Такой мир хуже ада. Хейли не хотел жить, он хотел умереть. Всё, абсолютно всё, в этом мире, ему показалось бессмысленным. Смерть лучше, смерть избавление от кошмара, который зовётся жизнью.
   Все эти мысли пронеслись в голове Хейли за доли секунды, пока пулемётная очередь неслась к нему.
   - В сторону! В сторону! - продолжала надрываться Марьяна.
   Хейли закрыл глаза.
   По какому-то невероятному чуду, пулемётная очередь прошла мимо него, даже не задев Хейли. Открыв глаза, он убедился, что ещё жив, но продолжал неподвижно стоять.
   Стреляли автоматы солдат, но они не могли причинить вреда самолётам. Один из них выпустил ракету, которая поразила один из грузовиков, на котором приехали солдаты. Обломки разлетелись в разные стороны, и часть из них упала возле Хейли, что вывело его из паралича.
   Он обернулся и увидел, что стая самолётов, улетала дальше, но два из них делали круг, с явным намерением вернуться обратно и довершить начатое дело.
   - Надо уходить отсюда! - закричал Хейли. - Вы не сможете их остановить. Уходите отсюда!
   Хотя солдат и удивило то, что Хейли кричал на чуждом для них английском языке, но они прекрасно поняли, что он хотел им сказать. Да они и без него знали, что не смогут устоять перед авиацией, и стали покидать поле боя.
   Один из самолётов выпустил ракету, намериваясь поразить храм, но промахнулся.
   Заработали пулемёты, кося сербских солдат. Ещё одна ракета взорвалась неподалёку от кареты "скорой помощи". Взрывной волной её перевернуло на бок.
   - Там же раненые! - закричала Марьяна. Первым её побуждением было броситься им на помощь. Но Хейли схватил её за руку, и оттащил прочь.
   - Надо искать убежище, иначе всех перебьют!
   Хейли затолкал Марьяну в какой-то проулок, а сам вернулся обратно. Он был удивлён, увидев, что к месту преступления приближаются репортёры.
   Самолёты удалялись и, похоже, больше не собирались возвращаться. Хейли огляделся по сторонам. Убитых и раненых стало ещё больше.
   Что же это! Что происходит здесь?! Почему бомбят храмы, почему взрывают медиков? Что это, конец света или нечто иное? Кто же агрессоры, кто же оккупанты? И вообще, против кого сражается НАТО? Кто спасёт Сербию от миротворцев? Как вообще такое возможно?
   Хейли не находил ответы на свои вопросы. Ни на один.

ГЛАВА XX

ГИБЕЛЬ БАЗЫ ОПОЛЧЕНЦЕВ

   На окраине города прогремели взрывы. Остальные самолёты продолжали вести боевые действия.
   - Велемир! - вдруг раздался истошный голос Марьяны.
   Хейли только сейчас заметил, что Кустурица лежал на земле. Он бросился к нему, но раньше него подоспела Марьяна.
   - Велемир! - снова закричала она, бросаясь на колени перед своим командиром.
   Кустурица приподнялся на локте. Его левый бок был весь в крови, и левая рука, похоже, не действовала.
   Хейли беспомощно огляделся по сторонам, ища, чем бы можно было бы перевязать раны. Возле опрокинутой кареты "скорой помощи" сновали несколько уцелевших солдат.
   - Иди посмотри, может быть там остались ещё бинты! - крикнул Хейли Марьяне, указывая на карету скорой помощи.
   Марьяна бросилась выполнять приказ. Первое, что она увидела в карете, это стонущих раненых, которые лежали друг на друге, и беспомощно шевелились. Два врача пытались вытащить их наружу из, уже бесполезного теперь, фургона.
   - У вас остались ещё бинты? - спросила Марьяна.
   Один из врачей ткнул пальцем куда-то за спину.
   - Возьми в чемоданчике.
   Марьяна нашла бинты, и побежала назад. Вдвоём с Хейли они кое-как перебинтовали Кустурицу. Тот ослабел от полученных ран и, когда перевязка была закончена, обессилено опустился на асфальт.
   - Только не засыпай, только не засыпай! - твердила Марьяна.
   К месту происшествия спешила ещё техника, и кареты "скорой помощи". Когда Кустурицей занялись врачи, Марьяна облегчённо перевела дыхание. Только теперь она обратила внимание на то, что на окраине города идут бои.
   - Там же наша база! - вдруг осенило её. - Рэй, там наша база!
   Но Хейли и сам уже это понял.
   - Мы должны им помочь!
   - Да ничем ты не сможешь им помочь! - в сердцах выкрикнул Хейли. - Ничем!
   В отчаяние от собственных слов, и от полного бессилья, Хейли опустился на асфальт, и обхватил голову руками. Это был ад, настоящий ад. Хейли не видел ни малейшего смысла в этом. Господи, каким же безумием было это вторжение НАТО! Страна практически уничтожалась, уничтожалась со всеми её жителями. Теперь он понял истинный девиз НАТО. Уничтожай всё, что противиться. Цель окупит средства. Вот только окупит ли? Нельзя остаться нормальным человеком, пройдя через всё это.
   Кустурица скрипел зубами, глядя на кружащие в небе самолёты. Ах, как он хотел быть там, среди своих! Пусть даже принять смерть, это всё же лучше, чем видеть, как погибает всё твоё воинство. Того же мнения была и Марьяна.
   Самолёты, закончив своё дело, полетели прочь, оставляя после себя ужасы и смерть.
   Кустурицу погрузили в карету "скорой помощи". Марьяна и Хейли хотели забраться следом, но Велемир остановил их.
   - Нет, - сказал он, обращаясь к Марьяне. - Вернись на базу, узнай, что с нашими.
   - А как же ты?
   - Обо мне не беспокойся, обо мне позаботятся.
   Врачи закрыли двери фургона, и машина тронулась. Марьяна растерянно смотрела ей вслед, не зная, что предпринять.
  
   Когда Марьяна и Хейли вернулись на базу ополченцев, их глазам предстало страшное зрелище. Базы не было. На её месте остались лишь дымящиеся руины. То, что недавно было казармой, теперь стало кучей обломков.
   И повсюду были трупы. Они лежали окровавленные и изуродованные в самых разнообразных позах.
   Несмотря на то, что Марьяна должна уже была привыкнуть к подобному зрелищу, у неё подкосились ноги.
   Хейли заметил среди руин бродящие фигуры солдат. Это свидетельствовало о том, что не все погибли, кое-кто всё же остался в живых.
   Марьяна тоже увидела выживших и, шатаясь, направилась к ним. Она хотела заговорить, но не смогла произнести ни слова. Что-то словно сдавило ей горло. Солдаты тоже заметили Марьяну, но не обратили на неё внимания. Они пытались вытащить из-под обломков тела погибших. В одном из них Марьяна узнала Манойловича.
   - Манойлович, - хрипло, с трудом, произнесла она.
   Один из солдат отрешённо кивнул.
   - Да, Манойлович.
   Ополченцы, уходившие вместе с Марьяной и Кустурицей, бросились помогать выжившим. Не помогал один лишь Хейли. Он молча смотрел на всё это, и в глазах его была какая-то пустота, словно он весь ушёл в себя. Марьяна заметила это, и увиденное встревожило её.
   - Рэй, - окликнула она Хейли, - Рэй!
   Но тот ничего не ответил, продолжая неотрывно смотреть в одну точку.
   - А где Кустурица? - спросил солдат, с которым заговорила Марьяна.
   - Он ранен, и его отправили в больницу. Господи, наша база!
   - Нет больше базы, - тихо сказал боец. - Не существует больше отряда добровольцев. Это конец, конец.
   Это действительно, можно было сказать, конец. Из нескольких сотен ополченцев, в живых осталось не больше двух десятков. Большая часть бойцов, в момент нападения находилась в казармах, и не успела их покинуть. Погибли все офицеры, за исключением Кустурицы, который теперь находился в больнице.
   - Никто не ожидал налёта, - объяснил один из выживших. - Только не сегодня. Ведь сегодня пасха! Светлое воскресенье христово! Если они называют себя войском Иисуса Христа, то, как же они осмелились сделать это в такой день? И храм, они пытались уничтожить храм! Какие же они христиане после этого?! Ну, мы то ладно, после того, что мы творили, мы не смеем называть себя христианами. Да мы и не претендуем на такое звание. Но они-то, они! Ведь они считают, что распространяют по земле веру Христову! Какое же сложится мнение у всего мира о христианстве? У всех тех, кто не являются христианами? Это же... у меня нет слов, как это охарактеризовать.
   А Марьяна подумала, да какое же уж тут может быть христианство. Если уж и называть НАТО чьим-либо войском, то войском дьявола. Да только вот вся беда была в том, что большинство людей просто не понимают в чём различие между Богом и дьяволом. И разъяснить им это некому. Весь мир лежит во лжи, и во зле. И нет в нём правды и справедливости.
   А может быть, как раз по этому-то и уничтожаются храмы? Как раз потому, что не нужны они нам вовсе? Потому как не живём мы по учению Иисуса Христа, попираем его заповеди и законы. Не хотим мы по нему жить, потому то и отбираются у нас храмы, что не нужны они нам. Не достойны мы иметь их, потому как не хотим мы быть христианами. Противно нам это учение, да и чуждо оно для наших извращённых и погрязших во грехе душ. Потому и лишаемся мы их, как нежелающие каяться в собственном зле.
   Солдаты бросали на Хейли враждебные взгляды, словно бы это он был виновен во всём случившимся. Среди выживших оказался, как ни странно Рестовский, один из тех, кто пытался убить его в первую ночь пребывания в плену.
   Марьяна видела эти взгляды, и неожиданно почувствовала себя виноватой перед Хейли. Ведь он же ни в чём не виноват! Он и оказался среди них исключительно потому, что отказался стрелять по безоружным. Он отказался уничтожать города с воздуха, и сам сдался в плен. А ведь в таких ситуациях, как сейчас, все забывают об этом. Все! Все видят в Хейли своего и врага, и совершенно не понимают, не имеют ни малейшего понятия, что творится на душе Хейли. А ведь он страдает даже больше любого из них, любого из потерпевших и пострадавших в этой безумной войне, потому что и сам считает себя виновным в этих напрасных смертях невинных людей.
   Но сам Хейли не замечал этих враждебных взглядов. Он был полностью отрешён от действительности. Не отвечал на вопросы, не ел, не пил, а лишь молча сидел где-нибудь в тёмном углу, стараясь избегать людей.
   До самого вечера трудились спасатели, медики и строители, разгребая обломки, увозя трупы, и пытаясь спасти того, кого ещё можно спасти. Всё это время Хейли не проявлял ни малейшей реакции, и Марьяна всерьёз стала беспокоиться о его рассудке. Лишь поздно вечером Рэй стал проявлять признаки оживления, и на вопросы Марьяны стал отвечать односложными ответами.
   Всю эту ночь он провёл без сна но, к утру, как ни странно стал выглядеть лучше, чем накануне. Марьяна принесла ему еду, и он поел, правда, без аппетита. Но теперь, он явно пришёл в себя, хотя всё равно выглядел подавленным.
   Марьяна предложила ему посетить клинику, в которую был помещён Кустурица. Хейли согласился, и они отправились в больницу.
   Первое, что поразило Хейли в больнице, это то, что в ней не было электричества. Сброшенные, в своё время, графитовые бомбы сделали своё разрушительное действие. Вторым, что удивило Хейли, было переполнение больницы ранеными. Все палаты были переполнены, раненые лежали в коридорах, причём так плотно, что медперсонал с трудом передвигался между ними.
   - Как же здесь оперируют, без электричества? - спросила Марьяна у пожилой медсестры.
   - При свечах! - огрызнулась медсестра. - Как оперируют, так и оперируют.
   - Но ведь в больнице должно быть автономное электроснабжение.
   - Ну и что с того? - всё также грубо воскликнула медсестра. - Оно тоже повреждено, теперь вот ждём, когда его починят.
   Медсестра ещё некоторое время посылала проклятья в адрес НАТО, но Марьяна повела Хейли дальше за собой. Тот так и не проронил ни слова, и было неизвестно, понял он что-либо из сказанного медсестрой или нет.
   Кустурицу они нашли в одном из коридоров. Тот лежал на диване и беседовал с одним из раненых, лежащим рядом с ним. Завидев Марьяну и Хейли, он приподнялся на локте, и махнул здоровой рукой, показывая, где он находится.
   - Как вы себя чувствуете? - робко спросил Хейли, подходя к дивану.
   Кустурица пожал плечами.
   - А как можно себя чувствовать, когда тебе в бок всадили несколько осколков?
   Хейли отвёл глаза. Его лицо перекосилось.
   Кустурица заметил это, но ничего не сказал.
   - Я и не предполагал, что такое даже возможно, - неловко произнёс Хейли. - Я не понимаю цели всего этого. Не понимаю, зачем им это надо.
   - А цель проста и элементарна. Америка хочет расколоть нашу страну на республики, которые затем можно будет взять под свой контроль. Ведь они же не будут иметь никакой силы, чтобы сопротивляться. Да и воли у них не будет. Что случилось с нашей базой? - неожиданно, без всякого перехода, спросил Кустурица.
   - Базы больше нет, - сказала Марьяна.
   - Что?
   - Они уничтожили весь отряд ополченцев, осталось не больше двух десятков людей.
   Кустурица откинулся на подушку. Его лоб покрылся холодным потом.
   Хейли опустил голову. Марьяна заметила, что у него в глазах мелькнули слёзы.
   Кустурица закрыл глаза.

ГЛАВА XXI

КЛИНИКА

   Из оцепенения Кустурицу вывел голос Марьяны:
   - Они даже пытались взорвать храм. Почему? Но почему храм? Что сделала им церковь, что сделали им священники?
   Кустурица открыл глаза.
   - А Манойлович? Он жив?
   - Нет, он тоже погиб.
   - А ведь мы с ним так плохо расстались, - задумчиво произнёс Кустурица.
   Лишь только сейчас он заметил, что раненые внимательно прислушиваются к разговору, и насторожено присматриваются к Хейли. Почему этот незнакомец говорит по-английски? У некоторых на лицах была подозрительность, и даже враждебность.
   Поймав немой вопрос одного из раненых, Кустурица ответил:
   - Это иностранный корреспондент. Он ведёт репортаж о событиях в нашей стране.
   Кустурица не хотел раскрывать правду. Он знал, как воспримут её люди. И оказался прав. Настороженность у больных спала, и они заметно расслабились, чего не могло бы быть, скажи он правду.
   Марьяна и Хейли пробыли у Кустурицы около часа, после чего он сказал:
   - Ладно, идите. А то у медсестёр итак полно работы, они не справляются со всеми нами. Идите.
   Хейли отрицательно покачал головой.
   - Нет, я остаюсь.
   Кустурица недоумённо вскинул брови.
   - Вы сами сказали, что медсёстры не справляются с работой. Я останусь им помогать.
   Хейли был принят в медперсонал охотно. Никто не пытался отказать ему в желании предоставить свою помощь. Даже, несмотря на то, что он иностранец, плохо говорящий по-сербски. Разумеется, Хейли не раскрыл своего настоящего прошлого, и придерживался легенды, рассказанной Кустурицей. Ему выдали белый халат, и специальную больничную обувь, а работы здесь было невпроворот.
   Кустурица, наблюдавший, время от времени, за Хейли, размышлял. Как странно же всё-таки играет с людьми жизнь. Как может она перевернуть человеку душу. Кто мог бы подумать, что натовец может не только добровольно сдаться в плен, но и полностью перейти на сторону врага. Это что же должно случиться с его душой, чтобы произошла такая перемена? И Хейли не мог притворяться, не мог быть шпионом, потому как не пытался проникнуть ни в одну тайну, не пытался ничего выведать, а вёл себя совершенно противоположным образом. Что-то сломало этого человека, сломало изнутри.
   И вообще всё в этой истории странно и непонятно. Слишком много совпадений, слишком много случайностей. Почему, например, первым человеком, которого повстречал Хейли, была Марьяна, сама наполовину американка? Ведь она наверняка заговорила с ним по-английски, на его родном языке. Не был ли Хейли изумлён этим? Наверняка был, просто не могло быть иначе. Что, интересно, он подумал по этому поводу? Что пришло ему в голову? И ведь неоднократно Кустурица видел их вместе уже после этого. Выходило, что им было о чём говорить. Они нашли общий язык. Это было бы гораздо более затруднительным, окажись Марьяна чистокровной сербкой, не имей она американских корней. О чём они говорили? Ведь и Марьяну тоже тянуло к Хейли, иначе бы она не вела бы с ним беседы. Что же ею двигало? Это, наверняка, было что-то связанное с душёй. В их душах было что-то общее и близкое. Конечно, ни о какой любви тут и речи быть не может, любовь тут совершенно не при чём, но есть же что-то, что сближает людей больше, чем любовь, какое-то чувство, которое невозможно объяснить или описать. Души человеческие созданы по одному образцу и подобию, может быть, поэтому они стремятся друг к другу. Ведь это именно Марьяна уговорила Хейли пойти на пасху в храм. Зачем ему это было надо? Ведь он принадлежит другой религии, другой церкви, если вообще, конечно, принадлежит.
   Однако он пошёл в храм. Он словно бы хотел узнать что-либо о нашей вере, о которой мы и сами ничего не знаем. Да и не можем понять. Мог ли её понять сам Кустурица? Нет. Надо признаться, честно, Кустурица и сам не понимал пути Господнего. Ведь в мире так много несправедливости. Можно сказать, что её и вовсе нет, справедливости. Достаточно поглядеть вокруг себя, и узреть всё то, что твориться в мире, увидеть то зло, которое господствует на земле. Почему всегда страдают невинные? Почему за всё расплачиваются те, кто невиновен? Как объяснить это? Почему страдают самые беззащитные, ведь они же ничем не виноваты, они не могут постоять за себя. Но они всегда оказываются крайними. Как же это так? Например, дети, которые становятся сиротами. У которых родители погибают на их глазах. Причём такие родители, которые всю свою жизнь, стремились к добру, делать добро, и старались приложить все усилия, чтобы облегчить участь своих детей. Почему такая несправедливость? Каково детям, которые становятся сиротами? Как они смогут жить? Разве они смогут перенести такой шок без последствий? Нет, и ещё раз нет! Они сломаются. Если до этой трагедии они и были добрыми и мягкими детьми, то после этого, у них в душе не останется ничего, кроме скорби, обиды, и возмущения. Возмущения оттого, что мир так несправедлив.
   Кем же станут такие дети, если они будут обречены на одиночество? Если они будут лишены родительской ласки и любви? Как они смогут жить, предоставленные самим себе? В этом ужасном и несправедливом мире, где их единственной заботой будет выживание в этом кошмаре. Поможет ли им кто-нибудь сохранить чистоту души и человеческий облик? Нет. Они не будут нужны никому, до них, просто, не будет никому дела. Дети станут зверёнышами, а из зверёнышей вырастут волки, которые будут ненавидеть всех и вся за то, что другие будут иметь то, чего у них отняли, чего лишили их в детстве. Будут ненавидеть мир за украденное у них детство. Они не смогут понять того, что окружающие не виноваты в их беде и горе, они просто будут гореть желанием отомстить. И это желание будет продиктовано одним чувством - ненавистью.
   И вот ребёнок становится взрослым. Но какой из него вырастет человек, если он рос в таких условиях? Обозлённый человек, для которого смерть будет лишь желанным избавлением от земных страданий.
   Но будет ли смерть избавлением? Как будет судить их Бог? В писании сказано, что по делам вашим будет и награда. Но разве можно наказывать человека, если он был обречён на страдания ни за свою вину, а за свою беспомощность? Если человек просто не мог стать иным, если он жил и рос в других условиях, в условиях, в которых в нём разжигалось лишь чувство ненависти и обиды ко всему? Можно ли карать человека за это? Если да, то это будет верхом несправедливости. И если это верно, то легко можно понять людей, ненавидящих Бога. Как можно любить того, кто лишил тебя всего? Или же Бог просто мучитель?
   Но таков ли в действительности промысел Божий, какой мы приписываем ему? Нас учили, что он несправедлив, и благосклонен лишь к сильным мира сего. Но ведь Иисус Христос пошёл на крест ради всех нас, для того, чтобы открыть для нас двери рая. Как это не вяжется с нашим мнением, да и с тем, что твориться в мире. Не может человек быть добрым, видя сплошную несправедливость! Просто не в состоянии. Неужели же Бог накажет человека за это? Почему он не протянет ему руку помощи, не избавит от отчаяния, в которое впадают многие? Ведь пьянство и самоубийство этот результат крайнего отчаяния, крайнего разочарования в жизни, да и в самом Боге.
   А может быть, Бог и протягивает руку помощи? Может он незримо пытается нам помочь? Просто мы не всегда способны слышать его голос, потому как в нас два голоса. Один из них принадлежит Богу, а второй дьяволу. Ведь именно он вводит нас в отчаяние, толкает на самоубийство и в пьянство. Пьяное состояние тем и хорошо, что человек полностью отключается от мира. Он ничего не видит, и ничего не слышит. Это как сон, из которого не хочешь выходить, потому что реальная жизнь куда страшнее любого ночного кошмара.
   Но как человеку распознать эти голоса в себе? Узнать, который от Бога, а который от дьявола? Ведь это так сложно, так непонятно. Я не знаю, сумеет ли когда-нибудь человек в этом разобраться или нет.
   Так думал Кустурица, погружённый в свои раздумья. Он, как и всякий нормальный человек, предавался сомнениям. Но больше всего его тяготило чувство собственной вины. Ведь он же сам был коммунистом. Мало того, он и им оставался до сих пор. А это значит, что он состоял в рядах тех, кто боролся с Богом, и борется до сих пор. Ведь он не приносил своего покаяния в этом преступлении, не каялся перед Богом. Не является ли кощунством то, что он пытается учить вере других людей, не выходя из рядов богоборцев? Не является ли это высшей степенью лицемерия, за которое он не заслуживает ничего, кроме кары?
   Да, жизнь слишком сложна, и слишком запутана, чтобы в ней разобраться. Но разве то, что он пытается сделать хотя бы первый шаг в сторону Бога и веры его предков, не есть уже само по себе большим трудом и проявлением раскаяния? Если Бог всевидящий, то он должен заметить и это, и оценить стремление Кустурицы.
   Манойлович. Он так и не смог понять его, считал предательством то, Велемир поворачивался в сторону Бога. Манойлович по-прежнему считал Бога истинным врагом рода человеческого. А ведь он даже не держал в своей руке библию, не знал толком, что в ней говорится, не читал Евангелия. И смерть настигла его в такой неудачный момент. Он умер во злобе, во злобе на Бога и на весь род человеческий, а ведь страшная участь ждёт тех, кто умирает во злобе. Не сможет человек попасть в рай, горя злобой в своём сердце. Собственные чувства и эмоции не позволят ему этого.
   А впрочем, ни в какой рай Манойлович и не хотел попадать, ибо не верил в него. Да и кто в него верит. Разве знает он сам, что такое рай на самом деле. Ведь райские сады - это же просто образ, символизирующий духовное наслаждение. Может ли кто-нибудь знать, что представляет собой рай или ад, да и просто загробная жизнь, на самом деле?
   Вот только не является ли сам Кустурица причиной озлобления Манойловича? Эта мысль тоже терзала Велемира. Ведь если он виновен, то и ответственность ложится на него. Не был ли он в глазах Манойловича олицетворением лицемерия? Кустурице становилось страшно от таких мыслей. Вот куда может завести собственная гордость, когда, находясь в рядах богоборцев, ты берёшь на себя роль учителя.
   Кустурица наблюдал за Хейли, который, фактически, работал в клинике медбратом. Зачем он это делал? Было совершенно очевидно, что он пытается этим искупить хотя бы часть вины за то, сколько несчастий принесло НАТО сербской республике. Он по-прежнему считал себя натовцем, а значит виновным, и не мог себе этого простить.
   Хейли был молчалив. Он работал молча, частично потому, что плохо говорил по-сербски. Но за то время, что он пробыл в тылу, он научился понимать основные выражения, поэтому у медперсонала не было никаких проблем в общении с ним. И никто из них так никогда и не узнал, кем Хейли был на самом деле.
  
   Прошло несколько дней, и Кустурица получил шокирующую, для себя, новость. Министерство обороны издало приказ о расформировании добровольческого отряда ополченцев. Это означало, что отныне всё вооружённое формирование Кустурицы является противозаконным, а сам Кустурица отправляется в запас, где он и был до начала конфликта.
   Эта новость была настоящим потрясением для Кустурицы. Он никак не мог понять причины подобного поворота дел. Неужели же в Югославии назревает переворот, и Слободан Милошевич будет выдан трибуналу НАТО? Нет, не сказать, чтобы Кустурица был уж очень предан Милошевичу, нет. Но он прекрасно понимал, что Милошевич единственное препятствие на пути НАТО, и конец Милошевича будет означать конец Югославии, как государства.

ГЛАВА XXII

РАСФОРМИРОВАННЫЕ

   Расформирование отряда означало для Хейли только одно; он теперь был полностью предоставлен сам себе. У него не было ни жилья, ни родственников, никого. Проблема добычи еды для него стояла теперь как никогда остро. Единственным человеком, который хоть как-то интересовался его судьбой, была Марьяна. Она поняла всю безвыходность его положения, и повела его в свою пустующую квартиру, которая была заброшена с тех пор, как её мать эвакуировалась из города.
   - Я ценю твою заботу, - сказал Хейли Марьяне. - но я не могу воспользоваться твоим предложением.
   - Глупости, - отмахнулась Марьяна. - Ты хочешь ночевать в канаве или что-то в этом роде?
   - Но я просто не могу! Это же совершенно нелепо!
   - Всё происходящее нелепо. И твои поступки тоже нелепы, так что делай, что я тебе говорю.
   И Марьяна повела Хейли в свою квартиру.
   Они шли по почти полностью заброшенному городу. Многие дома были разрушены, и их вид напоминал Хейли старые фотографии времён второй мировой войны. Но сейчас не было войны, в том понимании, какое слово война носила в учебниках. Все эти разрушения нанёс не Гитлер, это сделали они, миротворцы. Вот что было самым ужасным. Каким же лицемерно-издевательским должно было быть теперь само понятие "миротворец"?
   Фотографии и кадры из хроники блокады Ленинграда, вот что напоминал сербский город. И это сербов-то называли агрессорами, и оккупантами?!
   Но нет, город был не совсем заброшен. Кое-где в окнах виднелись люди, да и на улице попадались прохожие. Очевидно, не все жители захотели покинуть родной город.
   - Почему не все жители покинули город? - спросил Хейли. - Почему они остались?
   - Не все хотят покидать насиженные места. К тому же многим из них просто некуда идти. Здесь их дом, родная земля.
   Дом, в котором жила Марьяна, избежал печальной участи многих. Он стоял целым и невредимым, хотя и выглядел заброшенным.
   Оба они, и Марьяна и Хейли были одеты в гражданскую одежду, и поэтому не привлекали к себе никакого внимания.
   - Входи, - сказал Марьяна, поднявшись на свой этаж, и открывая дверь своей квартиры.
   Хейли вошёл внутрь.
   Это была небольшая однокомнатная квартира, большая часть мебели из которой была вывезена. На окнах же, по-прежнему, красовались шторы и тюль, что придавало квартире ухоженный вид.
   Хейли прошёл в комнату. В ней из мебели оставались лишь старенький диван, и пара стульев, которые были покрыты слоем пыли.
   - Здесь никто не был уже больше месяца, - объяснила Марьяна. - Поэтому так и неухожено.
   Но Хейли подобные удобства мало волновали. Марьяна прошлась по квартире. Да, всё было так, как и в тот день, когда они с матерью покидали свой дом.
   Марьяна пощёлкала электрическим выключателем. Разумеется, электричества не было.
   - Ты есть хочешь? - спросила Марьяна.
   Хейли что-то неопределённо хмыкнул.
   - Думаю, хочешь, - произнесла Марьяна. - Вот только еды здесь нет.
   Марьяна огляделась по сторонам.
   - Ладно, посиди здесь, а я попробую раздобыть что-нибудь съестного.
   - Я пойду с тобой, - воскликнул Хейли.
   - Сиди уж, справлюсь как-нибудь сама. Только не выходи из квартиры. Мало ли какие могут быть неприятности.
   Марьяна вернулась примерно через час, когда уже на улице стало смеркаться. В руках она держала свёртки с продуктами.
   - Ужин прибыл.
   Марьяна разложила продукты на столе и придвинула к нему пару стульев.
   - Садись.
   Но Хейли колебался.
   - Послушай, это как-то неудобно с моей стороны. Не хватало еще, чтобы я кормился за твой счёт, сидел на твоей шее.
   - Не глупи, - сказала Марьяна, усаживаясь за стол. - И садись есть.
   Хейли не оставалось ничего иного, как сесть за стол. После ужина Марьяна налила в чайник воды, и приготовила чай. По счастью газовые трубы не были повреждены.
   Вскоре на улице стало совсем темно, и Марьяна разыскала в шкафу свечку. При её слабом свете, они долгое время сидели за столом.
   - Скажи, - медленно произнесла Марьяна. - В тот день, на пасху, помнишь, на тебя шёл самолёт? Ты ведь даже не двигался с места, сколько мы тебе не кричали. На тебя напал паралич, или это было что-либо иное?
   Хейли отвёл глаза в сторону.
   - Я не видел в этом смысла. Пусть бы меня тогда убило, да я хотел смерти. Я потерял смысл жизни, в тот момент, когда увидел, что пытаются взорвать храм, и албанцы стреляют по мирным жителям. Всё, понимаешь, всё для меня потеряло смысл. Я видел лишь бойню, бессмысленную бойню, в которой не было ни малейшей надобности. Я не хочу больше жить, жить в таком мире, где все друг друга убивают, все друг друга ненавидят. Убиваю просто так! За то, что у тебя другая национальность, другой цвет кожи, другая вера, другое мышление, другие цели. Жизнь не имеет ни малейшего смысла. Если и есть где-нибудь ад, так он здесь, на земле. Смерть - это избавление, это конец всему.
   - Не знаю, конец ли это, - покачала головой Марьяна. - Но твои размышления страшны. В чём-то ты, конечно, прав. Жизнь ужасна и жестока, но она должна продолжаться. Понимаешь, должна! Если так рассуждать, то человечество должно просто вымереть и всё.
   - Ну и что? - воскликнул Хейли. - Может быть, так оно было бы и лучше. Прекратит своё существование человек, прекратится и зло на земле. Пускай уж лучше остаются одни животные, они, по крайней мере, не испытывают ненависти друг к другу, а если и убивают кого-то, то лишь для того, чтобы прокормить себя. Совсем не так человек, совсем не так! Лишь только он способен на сознательное зло, потому как он наделён разумом. А разум делает его куда более подлым и коварным, чем любой из хищников. А все эти истории о Боге и дьяволе придуманы самим человеком лишь для того, чтобы оправдать свои поступки. Ещё бы, куда проще заявить, что человек делает зло не потому, что он такой жестокий, а потому, что его уговорил на это дьявол. Прекрасно придумано, человек тем самым создаёт себе полную реабилитацию. Конечно, ведь он ни в чём не виноват, какой может быть с него спрос. Спрашивайте с дьявола, а человек чист и невинен, как младенец. Слушать это и то тошно.
   Марьяна покачала головой.
   - Ты искажаешь смысл писания. Хотя, ты прав, большинство людей именно так и рассуждают. Но всё равно, человек не имеет никакого права уничтожать себе подобных.
   - Однако же уничтожает.
   - Я имею в виду, что нельзя рассуждать подобным образом, что надо уничтожить всё человечество, чтобы исчезло зло. Подумай сам, до какого абсурда можно дойти, вернее ты уже дошёл. Ради установления мира на земле, надо уничтожить человечество. Это напоминает лозунг революционеров начала века: "Мы будем так бороться за мир, что камня на камне не останется". Это безумие, Рэй. Кстати, именно так и поступает ваше правительство, бомбя наши города. Ведь и они рассуждают так, что надо уничтожить всех, кто непокорен им, и неугоден. Именно из-за такой логики и творится зло на земле во все времена, и на всех концах планеты.
   Хейли ничего не ответил. Он молча смотрел на пламя свечи, теплившейся на столе.
   Марьяна поглядела в окно, за которым на чистом небе вспыхивали звёзды.
   "Надо же, - горько усмехнулась она, - Сидим как во время гитлеровской оккупации. О таком времени моя бабушка рассказывала. Она жила в такое время. Нет электричества, заброшенные дома, и сидишь и ждёшь, когда начнётся очередной авиационный налёт. Как же всё это страшно".
   - Что ты собираешься делать дальше? - спросил Хейли.
   - Не знаю. Наш отряд расформирован, мы теперь не нужны. Может быть, попробую записаться в регулярные войска. А может, пойду искать работу.
   - Работу?
   - Да. Ведь не всё же ещё разрушено, должны же сохраниться предприятия, которым требуются работники. Ну, да я то ладно. А вот что ты будешь теперь делать? Куда направишься?
   - Не знаю, - отрешённо произнёс Хейли. - Пока буду помогать в больницы. Там хоть как-то кормят. А потом, может быть, уйду в леса.
   - В леса?
   - Да, там начинает появляться зелень, будут ягоды. Как-нибудь выживу.
   - Ты безумец, Рэй! Неужели ты полагаешь, что сумеешь выжить в лесу? Ты не приспособлен к этому. И в нашей стране тебе не выжить. У тебя нет ни документов, ничего. Ты не сможешь ни найти у нас работу, ни жильё. А если, вдобавок, ещё кто-нибудь узнает, что ты бывший натовский пилот, тебя просто-напросто убьют.
   - Ну и хорошо. Так будет лучше для всех. Я слишком устал от жизни. Ты не представляешь даже, как я устал. Мне незачем жить, для меня всё кончено.
   - Это отчаяние. Нельзя в него впадать. Не впадай в него, Рэй.
   - Не могу. - Покачал головой Хейли. - Слишком всё тяжело.
   - Для нас тоже тяжело, но мы продолжаем жить.
   - Вы - это совсем другое. Вы не бомбите мирных жителей, вы защищаете свои жизни, свои дома. Это совсем другое дело. А я... Я ведь совсем иное. Я был с ними, с теми, кто разрушает ваши города. Я приветствовал их действия, поощрял! И кто я теперь? Предатель для них, и трусливый перебежчик для вас. Человек без прав, жизнь которого не стоит ни цента. Моей смерти все только будут радоваться. Никто не вспомнит добрым словом, потому что нечем будет вспоминать. Я для всех буду презренной тварью вне закона, паразитом! Не хочу так, не хочу!
   - Тогда, может быть, ты всё-таки вернёшься? Ведь и душевные терзания тебя перестанут тогда преследовать.
   - Это почему же?
   - Да потому, что ты перестанешь чувствовать себя трусом. Если ты найдёшь в себе силы вернуться, даже трибунал будет для тебя не столь мучительным, как жизнь у нас. Ведь если ты чувствуешь себя виновным, то справедливая кара снимет эту душевную боль. Ты почувствуешь облегчение, уверяю тебя, Рэй.
   - Не знаю, не знаю, - медленно произнёс Хейли. - Я так и не могу решить, что лучше. И ещё эти албанцы.
   - При чём здесь албанцы?
   - Я видел, что они творят на вашей земле. Видел, как они пытались взорвать храм, расстреляли прихожан. Никто из НАТО не осудил этого! На это даже не было обращено внимания, словно ничего и не было. А я видел это! И нас специально послали, чтобы защищать их, якобы вы их угнетаете. Но никто не защищает вас от них. Никто! Но даже, если это и правда, если ваше правительство и устраивало геноцид по отношению к албанскому меньшинству, в чём я, лично, сомневаюсь, зачем уничтожать города? В чём вина простого народа? Каким наивным дураком я был.
   Хейли помолчал.
   - А совсем недавно, по радио, я слышал, как один из лидеров албанских группировок, не помню, как уж его там звали, в открытую заявил, что они будут резать всё славянское население, будь то женщины или дети! Им, видите ли, аллах так велел! Безумные фанатики! Они готовы ради своей веры перерезать всё человечество, при чём даже неизвестно вера ли им велит это делать, или же они сами для себя это выдумали, чтобы оправдать свою любовь к душегубству. Вся эта религиозная нетерпимость, это самое страшное, что существует в мире. Да и вообще, э - эх!
   Хейли махнул рукой, не в силах продолжать и обхватил руками голову, стараясь успокоить нервное волнение. Они ещё долго сидели напротив друг друга, сидели и молчали, и лишь пламя свечи играло между ними, отбрасывая на стену причудливые тени.

ГЛАВА XXIII

В БОЛЬНИЦЕ

   Хейли продолжал работать в клинике, ухаживая за ранеными и убирая палаты. Кустурица всё ещё находился в больнице, хотя и шёл на поправку.
   За время своих дежурств, Хейли повидал столько всего, что удивлялся тому, как здесь может работать медперсонал, сохраняя при этом рассудок. Он был поражён мужеством тех людей, которые вынуждены постоянно ухаживать за ранеными. Видеть все эти муки, все эти страдания, слушать стоны и крики боли. Нет, это способен вынести далеко не каждый. У многих медсестёр тяжело раненые умирали прямо на руках, ещё живые, но тоже обречённые просили умертвить их.
   Один безногий человек, обливаясь слезами, и принимая Хейли за корреспондента, исповедовался ему. Хейли, чувствуя непереносимое жжение совести, неоднократно порывался уйти, но калека вцепился ему в руку, и решительно не хотел отпускать от себя Хейли. Он просил оповестить мир об этих ужасах, выпавших на долю сербского народа, и видел в Хейли чуть ли не волшебника, который мог принести ему спасение.
   Что мог ответить на это Хейли? Как можно обнадёживающе, он успокоил старика, и отошёл от него, чувствуя себя последним негодяем. В этот момент им вновь овладело непреодолимое желание совершить самоубийство.
   Так продолжалось изо дня в день. Во время одного из таких дежурств на клинику был совершён авиационный налёт. Стая самолётов направлялась в сторону больнице, но никто в ней не встревожился. Люди уже привыкли к налётам и не впадали в панику, лишь молча бросали полные ненависти взгляды на самолёты, пролетавшие мимо окон. Никто и помыслить не мог, что в этот раз целью налёта окажется клиника.
   Когда самолёты были уже в нескольких сотнях метрах от больницы, один из них выпустил ракету, которая угодила прямо в центр правого крыла клиники.
   Хейли, находившийся в середине корпуса, метнулся к окну. Он не мог поверить своим глазам; дым и пламя вырывались прямо из окон клиники. На несколько секунд Хейли словно парализовало.
   Больница! При чём здесь больница! Они стреляют по красному кресту!
   Отовсюду послышались крики. Больные и медперсонал спешили к окнам, чтобы увидеть происходящее.
   Раздался второй выстрел, и снаряд поразил левое крыло корпуса. Больницу сильно тряхнуло.
   "Что же вы, ироды делаете!" - Хейли заметался по коридору. Из его глаз струились слёзы бессильного гнева. В больнице началась паника. Те, кто мог передвигаться, кинулись к лестнице, пытаясь спастись.
   Неожиданно пол под ногами заходил ходунам и перекосился. Здание не выдерживало и готовилось развалиться.
   Хейли сразу же понял, что паника в такой момент может привести к тому, что здание рухнет раньше времени. Он поднял вверх руки и закричал:
   - Спокойно! Прекратите панику, иначе здание может рухнуть.
   Однако Хейли никто не слушал. Все бежали к лестнице. Когда на площадке оказалось несколько десятков человек, произошёл новый толчок. Больные и медики, бежавшие по лестнице, попадали на ступеньки и, с криками ужаса, катились вниз.
   Лестница рушилась.
   Схватив за плечо ближайшего к нему врача, Хейли на ломанном сербском языке крикнул ему:
   - Что вы делаете? Сперва нужно эвакуировать раненых и больных, потом уже эвакуироваться самим! Прекратите панику, иначе вы нас всех здесь похороните!
   Как ни странно, но грубый окрик Хейли образумил врача. Паника исчезла из его глаз, и он поспешил на помощь раненым, в ужасе цеплявшихся за лестничные перила. Некоторые ступеньки полностью разрушились, и на лестнице образовались сквозные дыры.
   Врачи и медсёстры поднимали раненых, и помогали им спускаться по ступенькам.
   - Осторожней на лестнице, осторожней!
   Хейли тревожно осматривался по сторонам. Где же Кустурица? Ведь он был где-то здесь, его палата рядом. Он не должен был погибнуть.
   Кустурица наконец-то появился в коридоре. Он выходил из своей палаты, буквально неся на себе человека с оторванной ногой. Увидев Хейли, он крикнул:
   - Ты здесь?
   - Я здесь, - крикнул Хейли, бросаясь к Велемиру на помощь.
   - Помоги ему! - Кустурица указал на безногого.
   Хейли подхватил раненого, и повёл его к лестнице.
   Внезапно раздался треск, словно здание лопалось пополам, и Хейли, с ужасом, увидел, что наружная стена отходит от корпуса. В образовавшуюся щель можно было просунуть палец.
   - Не подходите к стене! - закричал Хейли спешащим людям. - Не прикасайтесь!
   Одна из медсёстер не поняла, что ей крикнул Хейли, и шагнула к стене.
   - Нет, нет! Назад! Не прикасайтесь!
   Медсестра испуганно отпрянула.
   Хейли посмотрел на потолок. Если стена рухнет, то крыша обрушится им прямо на головы. Нужно было торопиться. Они находились на последнем третьем этаже клиники, и спускаться было делом нелёгким. Кустурица пытался поддержать раненого с другого бока, но ему это не удавалось. Втроём нельзя было уместиться на лестнице.
   Спускаться было страшно. Из-за того, что некоторых ступенек просто не было, Хейли приходилось, буквально, перепрыгивать через них, перенося раненого на руках.
   - Давай я помогу! - кричал сзади Кустурица, но Хейли не отвечал. Ему было не до разговоров.
   Они добрались только до второго этажа, когда Хейли услышал крик:
   - Пожар! Пожар!
   Пожар возник сразу в обоих крылах, подвергшихся воздушной атаки, и пламя быстро приближалось к центру больницы. Хейли находился на площадке второго этажа, когда из коридора вырвалось пламя. Раздалось несколько женских криков, и мимо Хейли кто-то попытался пробежать, оттолкнув его в сторону.
   Хейли потерял равновесие и упал на стену, всеми своими силами стараясь удержать раненого.
   - Что вы делаете? - закричал откуда-то сзади Кустурица. - Вы же людей затопчете!
   Хейли даже не сумел разглядеть, кто сбил его с ног. В тот момент, когда он почувствовал, что раненый выскальзывает у него из рук, на помощь подоспел Кустурица.
   - Держу, держу!
   Хейли передал ему раненого, а сам шагнул в сторону коридора.
   - Спускайтесь вниз!
   - А ты? - Кустурица посмотрел на Хейли.
   - Спускайтесь, говорю вам! А я проверю, не остался ли здесь ещё кто-нибудь.
   Хейли приноровился и проскочил сквозь пламя. Навстречу ему торопились несколько больных, а позади них суетились трое врачей.
   - Скорее вниз! - закричал Хейли на ломанном сербском языке. - Сейчас огонь перекроет коридор.
   За окном послышался вой пожарных машин.
   "Эх, не успеют!" - с горечью подумал Хейли.
   Недалеко от себя, он увидел на стене огнетушитель. Схватив его, Хейли бросился обратно к лестнице, пытаясь задержать пламя. Пена в огнетушителе быстро кончилась, но огонь продолжал бушевать.
   Пациенты и доктора успели выскочить на лестничную площадку, но когда Хейли попытался выбежать следом, горящая балка рухнула в коридор, и перекрыла выход. Следом за ним взметнулось гигантским языком пламя, и выбраться на площадку стало совершенно невозможно.
   Хейли попятился назад. Весь второй этаж был эвакуирован, и теперь оставался лишь один Хейли. Что ж, теперь он может умереть со спокойной совестью. Но инстинкт самосохранения кричал об обратном. Он требовал, чтобы Хейли пытался выжить. К тому же смерть от огня была очень мучительной, и задохнуться в дыму было не лучше.
   Послышался треск и скрежет. Наружная стена отходила ещё больше.
   Хейли глянул в окно. К месту происшествия спешили спасатели, и уже развёртывались шланги пожарных машин.
   Ударила струя из брандспойта, заливая пламя в коридоре. Через минуту Хейли, к своему удивлению, увидел, что пламя отступило. Надолго ли или нет, но проход на лестницу был открыт.
   Хейли хотел умереть, но инстинкт самосохранения толкал его вперёд, и он, сам того не осознавая, помчался вперёд.
   Лестница оказалось пуста. Было похоже, что все успели эвакуироваться.
   Дым густыми хлопьями повалил на лестницу, и Хейли закашлялся. Держась за перила, он принялся быстро спускаться вниз.
   До первого этажа пламя ещё не успело добраться, и Хейли двинулся по коридору. Слышались человеческие голоса, но людей не было видно.
   Внезапно со стороны выхода в коридор ворвалась группа людей в противогазах. Это была спасательная команда. Двое из них буквально подхватили Хейли под руки и понесли к выходу. Лишь только сейчас Хейли вспомнил, что на нём надет белый халат.
   - Кто-нибудь ещё остался в здании? - крикнул один из спасателей.
   - Я не знаю, может быть. - Хейли действительно не знал.
   Спасатели вывели его наружу, где уже столпилось большое количество людей.
   - Назад, все назад! - кричал командир спасательной команды. Он держал около рта громкоговоритель, и поэтому его голос эхом разносился по округе. - Не подходите к зданию! Оно может вот-вот рухнуть! Отойдите прочь!
   Хейли, вместе со всеми отошёл подальше. Обернувшись, он увидел, что оба крыла больницы были практически полностью охвачены огнём. Пожарные машины пытались потушить пламя, чтобы в здание смогли проникнуть спасатели. Но Хейли сомневался, что там вообще остался кто-нибудь в живых.
   Вдруг раздался дикий крик командира спасательной команды:
   - Берегись!!!
   Наружная стена, которая до этого момента, едва держалась на своём месте, пришла в движение. Она отошла от корпуса и с грохотом рухнула вниз, похоронив под собою часть спасательной команды, которая не успела отбежать в сторону.
   Крыша здания наклонилась на бок, но каким-то чудом удержалась.
   Толпа людей, стоявших неподалёку, с криком отшатнулась в сторону. Один лишь Хейли неподвижно стоял на месте. Его охватил запоздалый шок и, будучи в сильном потрясении, он не сводил глаз с того, что совсем недавно ещё было больницей.
   Хейли не заметил, как из толпы выбрался Кустурица, и осторожно взял его за локоть.
   - Пойдём, Рэй, пойдём, - тихо сказал он, отводя Хейли в сторону. - Тебе здесь больше делать нечего.
   Подавленный Хейли, поддерживаемый под руку Кустурицей, отошёл прочь. Его усадили на скамейку, среди эвакуированных больных и медперсонала.
   - Скажите, почему такая несправедливость? - со слезами на глазах, обратился к Хейли один из выживших пациентов. - Почему такое творится в мире? Что мы сделали, чем виноваты?
   Хейли медленно повернул голову в сторону говорившего, и пустыми глазами посмотрел на него.
   - Вы ведь корреспондент, вы ведь журналист. Сообщите миру о том, что здесь творится! Вы ведь сделаете это, правда? Вы сами видели всё своими глазами. Мир должен об этом знать. Их надо остановить! Ведь НАТО - это второй фашизм! Общественное мнение должно знать об этом. Я уверен, что до остального мира не доходит настоящая правда о том, что здесь у нас происходит. Если мир узнает об этом, то НАТО будет остановлено, ведь так? Вы же всё сделаете для того, чтобы рассказать правду? Ведь верно, ведь сделаете?
   Бедняга, он с такой надеждой смотрел на Хейли, словно бы от него зависело всё. Он верил, что Хейли и в самом деле был журналистом, и считал, что от публикации статьи обо всех этих ужасов, что-либо измениться, бомбардировки прекратятся. Несчастный, что сказал бы он, если бы узнал о том, что Хейли и сам был из числа тех, кто только что уничтожил больницу, вместе с ни в чём не повинными людьми?
   - Да, мир узнает об этом. - Хейли с трудом выдавил из себя эти слова.
   Наивный, он думал, что публикация правды способна остановить это. Но Хейли был глубоко убеждён, что НАТО и правительству соединённых штатов глубоко безразлично общественное мнение. Они и есть общественное мнение. Лишь только здесь, в Косово, Хейли понял, что такое НАТО и Америка на самом деле. Они слишком привыкли полагаться на собственные силы, и уверены в своей правоте.
   Ах, как было Хейли жаль этого человека. Как он жалел всех тех, кто погиб под бомбами, кто стали калеками, кто лишился близких и друзей. Уже ничто не способно вернуть им потерянное, ничто. Сколько изломанных душ, сколько искалеченных судеб, и сколько ещё предстоит вынести этой многострадальной стране.

ГЛАВА XXIV

В ОЖИДАДАНИ ПОМОЩИ

   - Вы слыхали, к нам русские летят, - сказала одна женщина другой.
   Такой слух быстро распространялся по республике. Из каких-то источников стало известно, что Россия, глубоко возмущённая событиями в Косово, высылает в Сербию российский спецназ в составе нескольких сотен человек. Эта новость всколыхнула павших духом сербов. Они потеряли надежду в собственные силы, и весть о том, что к ним на помощь прибудут русские войска, была для них словно бальзам на раны. Люди были уверены, что уж русская армия сумеет остановить вторжение НАТО.
   - Братцы, теперь мы покажем этим натовцам! - восклицали радостные люди. - Русская армия сильна, она остановит агрессора!
   Сербы верили, что прибытие российских войск внесёт коренной перелом в ход событий. И лишь один Хейли не разделял этого оптимизма. Более того, он был уверен в обратном. Семь крупнейших стран мира объединились против Сербии, а это слишком большая сила, чтобы её могли остановить несколько сотен спецназовцев.
   Да и честно говоря, случись чудо, и отступись НАТО от Югославии, на душе у Хейли ничего бы не изменилось. В нём всё сломалось. Он сломался сам. Слишком тяжело было увиденное им. Да и случившееся нельзя вернуть назад. Даже если и уйдёт НАТО из страны, тысячи жертв не пройдут для Сербии бесследно. Слишком поздно уже.
   А сам Хейли чувствовал себя двуличным подлецом, который предательски дезертировал из рядов войск НАТО, и теперь скрывался среди сербов под личиной журналиста, из трусости боясь раскрыть свою личность.
   А что случится, если его остановят для проверки? У него нет никаких документов, он человек без прав. Как с ним поступят, если он попадётся в руки правосудия? Расстреляют, как военного преступника, или же отправят обратно в НАТО, под его суд и трибунал?
   Господи, сколько же ещё выдержит Хейли подобной жизни! Постоянно находясь на грани умственного помешательства, так не в силах и решить, как же ему поступить, как быть. Сдаться, признаться? Но кому? Сдаться правительству Сербии, или явится в американское консульство? Что хуже, и что лучше?
   Хейли пытался умереть, но смерть бежала от него. Он бросался под пули и ракеты своей собственной авиации, но они миновали его. Жизнь тяготила его, была невыносима, внутренние терзания не давали ему покоя, но покончить самоубийством он не мог. "Что-то" не пускало его, не давало ему сделать такой отчаянный шаг. Был ли это инстинкт самосохранения, или же это чьё-то вмешательство извне, вмешательство высшего разума, в которого Хейли не верил? Он не знал. Не знал также, как он поступит в следующую секунду, но "что-то", временами, словно двигало им, заставляло его делать то, что он не хочет, говорить то, что он не собирался говорить. Хейли боялся этого, он не хотел быть марионеткой, не хотел, чтобы его волей управлял кто-либо иной. Но поделать с этим ничего не мог.
   Ему становилось страшно. Он боялся и жить, и боялся умереть. В нём зародилась одна безумная мысль. А вдруг за этой границей что-то есть! Он пытался отогнать подобную мысль, но она не уходила. Не так-то просто бороться с самим собой.
   Говорят, необходимо держать свои чувства под контролем, но их нельзя побороть. Часто можно слышать от людей, что нужно гнать опасные мысли прочь. Но это невозможно. Мысли нельзя отогнать, также, как нельзя отогнать и помыслы. Можно лишь не подаваться им, не поступать по велению своих помыслов, но отогнать их невозможно. Если это дурные помыслы, они уйдут сами, через какое-то время. Будут постепенно ослабевать, пока не исчезнут совсем.
   Но с Хейли творилось что-то нечто иное. У него не было определённых помыслов. Его не разжигали мысли о каком-то конкретном поступке, как например, его желание работать санитаром в госпитале. Всё происходило само собой, слова вылетали сами собой. Ещё за несколько секунд до того, как он вызвался помогать медперсоналу, он и помыслить не мог об этом.
   Было ли это каким-то видом зомбированния, Хейли не знал. Не знал он также, куда приведёт его следующий шаг, к хорошему или плохому. Впрочем, на хорошее Хейли и надеялся. Он понимал, что в его положении ничего хорошего его ждать не может.
   На месте Хейли, кто-нибудь иной попытался бы успокоить себя мыслью о том, что его вины за гибель людей нет. Ведь он отказался воевать в первом же бою, не выпустил ни одной ракеты. Но Хейли даже и не пытался себя оправдать. Он вспоминал свои боевые вылеты в Ираке, и в прочих местах. Не погибали ли и в то время от его рук невинные люди? Этот вопрос всплывал в голове Хейли довольно часто. Что мог Хейли ответить на него? Он не знал. Глядя на всё это сверху, с высоты полёта своего "истребителя", Хейли всё казалось иным. Он не мог сказать с уверенностью, пострадали ли от его действий мирные люди или нет.
   Конечно, пострадали! Только здесь, в Сербии, Хейли понял, что не бывает войны, без человеческих жертв, и что самое страшное без жертв невиновных, без жертв из числа простого народа. Иного быть не может. А, следовательно, Хейли такой же убийца, как и его бывшие боевые товарищи. Там, в Ираке, он этого не понял, и лишь здесь в Югославии, во время своего первого вылета, понял, что стрелять придётся по жилому дому.
   А что было бы, если бы он этого не понял? Или попросту не задумался? Ответ ясен, он точно также бы пускал ракеты в этот город, твёрдо уверенный, что выступает на стороне справедливости.
   Вот что мучило Хейли, его прошлые "подвиги". Здесь он остановился, вернее, какой-то внутренний голос его остановил, но что было раньше? Кровь невинных на его руках, да и вообще всех остальных. Нет, Хейли решительно не годится для того, чтобы быть солдатом. Солдат не должен задаваться подобными вопросами, а Хейли задавался.
   И что теперь ему делать, как заглушить голос совести внутри себя? Многие, на месте Хейли, просто ударились бы в запой, или стали бы употреблять наркотики, чтобы заглушить этот внутренний голос, который задаёт вопросы, на которые у Хейли нет ответов.
   Но Хейли был человек иного склада. Он предпочитал сохранять трезвую голову, ибо знал, что алкогольное или наркотическое опьянение, оно временно, и рано или поздно прекратится. От реальной жизни и от самого себя не уйдёшь.
   Вот что ужасно! От себя не уйдёшь. Когда человек выходит из запоя, он видит, что ничего не изменилось вокруг, всё осталось прежним, и даже более того, ему стало ещё хуже. И тогда человек отправляется в новый запой.
   Но это тупик. И Хейли это прекрасно понимал. Поэтому, он даже и помышлял о том, чтобы напиться или начать употреблять наркотики.
   Но и что делать дальше, Хейли не знал.
   Его угнетало, к тому же и то, что благодаря поддержке НАТО, албанские сепаратисты почувствовали полную безнаказанность для себя, и их неутолимая агрессия вылилась в то, что они стали совершать набеги на мирных жителей Косова. Были засвидетельствованы многочисленные случаи осквернения храмов, убийства священников и прихожан. Изуверства фанатиков не знали границ, и никто из представителей НАТО не осудил их действия, а даже наоборот, НАТО всячески их оправдывало.
   А разрушенная клиника? Боже ты мой, НАТО осмелилось заявить, что это было ошибкой разведданных! Какая наивность, какая наглость, заявлять подобное. Уж Хейли то знал цену таким словам. Пилотам и знать не положено, что именно они уничтожают. Так было и в его случае. Ведь ему тоже сказали, что на крыше здания расположены установки ПВО. Никто же не думал, что Хейли окажется таким дотошным, и сумеет разглядеть в базе противника лишь простой жилой дом, с ничего не подозревающими жителями.
   А попытка уничтожить православный храм, это тоже была ошибка? Разве можно затрагивать религиозные святыни чужого народа! Ведь это уже не борьба за свободу и независимость, это уже покушение на национальные достоинства народа.
   Во всём этом Хейли видел лишь преступления, не подающиеся никакому оправданию.
  
   После разгрома клиники, выживших больных развезли по уцелевшим больницам. Кустурица тоже был помещён в одну из них. Правда его дела быстро шли на поправку, и уже через несколько дней он был выписан из больницы.
   Какие чувства он испытывал к Хейли? Трудно сказать. Одно можно было сказать с уверенностью, ему было жалко иноземца. И честно говоря, Кустурица хотел, чтобы Хейли уехал бы куда-нибудь подальше из их страны, где бы смог зажить нормальной спокойной жизнью. По мнению Велемира, если Хейли и был виновен в том, что служил в НАТО, то он уже сам себя наказал. Видит Бог, никто не сможет наказать Хейли больше, чем он наказал себя сам.
   Самый страшный суд - это суд совести, и Хейли сам себя осудил. Он не оправдывал себя, не считал невиновным, а значит, и наказал себя сам. Но была грань, за которую нельзя было заступать, а Кустурица боялся, что Хейли её переступит. Этой гранью было самоубийство.
   Душевные мучения Хейли были настолько сильны, что он находился на грани нервной депрессии, которая граничила рядом с полной апатией. В такой ситуации человек способен на самые непредсказуемые поступки.
   Кустурица, также как и Марьяна считал, что лучшим выходом для Хейли была бы добровольная сдача американскому консульству. Но сам Хейли так не считал. Может быть, лишь пока.
  
   Рокоча гусеницами, по улицам двигалась бронетехника российской армии. Радостные крики приветствовали союзников. По улицам бежали многочисленные толпы жителей Косова, встречающих русских. Некоторые женщины, с плачем, готовы были на ходу забраться прямо на танки.
   - Спасители вы наши! Спасители! - кричали они, утирая с лиц слёзы.
   Солдаты чувствовали себя польщенными. Они тоже всячески старались выказать своё расположение к сербским жителям, которые забрасывали их цветами и наперебой подносили венки.
   Техника двигалась очень медленно, иначе было и невозможно, без того, чтобы не передавить людей. Некоторые сербы всё же сумели забраться на бронетехнику, и братались с солдатами. Они объяснялись на сербском языке но, учитывая схожесть произношения некоторых слов, русские солдаты прекрасно их понимали.
   Наконец спецназ добрался таки до места своего назначения, и тогда толпа буквально окружила его со всех сторон. Некоторых солдат жители стали даже подбрасывать в воздух.
   - Хватит, братцы, хватит! - кричал, смеясь, командир отряда.
   - Спасители вы наши! Спасители! Покажите вы этим поганым оккупантам! Защитите нас! Посмотрите, что эти ироды натворили на нашей земле!
   К отряду пробивались люди с ящиками водки в руках. Какой русский солдат не пьёт.
   Солдаты заметно оживились, завидев водку.
   Командир, в чине полковника, пытался установить порядок и дисциплину. Сербы раскупоривали бутылки и наперебой подносили их солдатам. Те, вопросительно, но с надеждой, смотрели на полковника.
   - Не более ста грамм на человека!
   Солдаты обрадовано принялись расхватывать бутылки.
   - Слышали, что я сказал? Не более ста грамм! Спецназу нельзя напиваться.
   Наряду с водкой, жители преподносили и множество закуски. Несли мясо, хлеб, колбасу.
   - Да мы же лопнем! - кричали солдаты. - Вы нас перекормите!
   К месту прибытия русской колонны, спешили бойцы сербской регулярной армии. Ведь им предстояло воевать вместе.
   Снова началось братание, на этот раз уже чисто солдатское. Шум и веселье были такими, что можно было подумать, будто у сербов был большой праздник. Да, впрочем, это и был для них праздник. Прибытие русских войск означало для сербов новую надежду, надежду на то, что наконец-то удастся выбить агрессора с родной земли.

ГЛАВА XXV

РУССКИЙ СПЕЦНАЗ

   Полковник российского спецназа прислонился к гусенице бронетранспортёра и позвал к себе переводчика, присланного специально для этого сербским руководством. Впрочем, переводчик этот, сам был из числа офицеров Косовской армии.
   - Ну, рассказывайте, что у вас тут творится, - сказал он, задумчиво оглядывая толпу. - Вводите в курс событий.
   - Да что тут говорить, - с горечью произнёс переводчик. - Вы сами видели всё, когда проезжали через город.
   Полковник согласно кивнул.
   - Совсем житья от них не стало, - продолжил переводчик. - Они такое вытворяют, просто слов нет. Э - эх!
   Переводчик с досадой махнул рукой.
   - И что самое страшное, это то, что мы ничем им сопротивляться не можем. В их руках аэродромы, вся наша авиация, как боевая, так и гражданская.
   Переводчик помолчал.
   - Нет, конечно, у нас есть сухопутная регулярная армия. Даже, до недавнего времени, существовал добровольческих отряд ополченцев. Но что толку то от этого! Наше противоздушное оружие неэффективно против их авиации. Конечно, были единичные случаи сбивания их самолётов, даже был сбит самолёт-невидимка. Но опять же, это было проделано с помощью ваших ракет, изготовленных в России.
   Переводчик хлебнул водки из кружки, которую держал в руке.
   - А что до нашего собственного оружия, наши зенитки не способны их остановить.
   - Плохи дела. - Нахмурился полковник. - Вот, если бы удалось отвоевать аэродромы, тогда у вас был бы шанс. Хотя, по-моему, здесь ведётся политическая игра. Я слышал, что у вас много недовольных режимом Слободана Милошевича.
   Переводчик сделал неопределённый жест.
   - Недовольные всегда найдутся.
   - Это может сыграть на руку противнику. Даже более того, я боюсь, они не упустят шанс использовать такую возможность.
   - Что вы имеете в виду?
   - НАТО будет вести активную агитацию среди вашего народа. Оно будет убеждать население, что все его беды от режима Слободана Милошевича, и что это его режим привёл к тому, что происходят воздушные бомбардировки Сербии.
   - Они уже ведут такую агитацию, - согласился переводчик.
   - Ну вот, тем более. НАТО будет подбивать население на протест против Милошевича, призывать требовать его отставки. А если отставка произойдёт, то они приведут к власти лояльного к НАТО человека. И тогда уже ничто уже не помешает НАТО подчинить себе Югославию. А дальше Югославию будут всеми силами дробить на отдельные республики, до тех пор, пока от страны ничего не останется.
   Переводчик скрипнул зубами.
   - Но, неужели же ничего нельзя сделать?
   Полковник покачал головой.
   - Я не знаю. Всё это грязная политика. Поймите, здесь можно проиграть только изнутри. Когда политики сдадут страну, тогда уже ничего нельзя будет предпринять. Какой бы сильной и могучей не была армия, если главнокомандующий прикажет ей сложить оружие, она ничего не сможет сделать.
   - А ведь к этому идёт, - согласился переводчик. - Ведь уже расформированы отряды добровольцев, а это уже первые симптомы игры на руку НАТО.
   - Ну, вот видите.
   - И всё же мы надеемся на ваши противоздушные ракеты. С их помощью можно сбить их самолёты.
   - Возможно.
   Переводчик поднял кружку с водкой.
   - Ну, давайте, как принято у вас в России!
   Они чокнулись и осушили кружки.
   - Какие ещё у вас проблемы? - спросил полковник, после короткого молчания.
   - С моря флот нас донимает. А он вообще неуязвим для нас. У нас нет таких ракет, чтобы поразить их на таком расстоянии.
   Переводчик помедлил.
   - Да ещё и в спину нам стреляют.
   - Кто?
   - Албанцы, кто же ещё. Они теперь совсем осмелели. Ещё бы, их само НАТО поддерживает. Они по нашим жителям стреляют, грабят, издеваются, насилуют.
   - Да, с беззащитными воевать они герои, - процедил сквозь зубы полковник. - У нас у самих такая проблема. Чечня. Такие вот фанатики всё русское население в республики вырезали! Как же я их ненавижу! Нет ничего хуже и страшнее фанатиков. Эти религиозные безумцы не перед чем не остановятся! Ведь они же уверены, что за их изуверства их ждёт рай. Да вот только какой же это может быть рай, если в нём всё зло скопится. Это уже будет не рай, а самый настоящий ад.
   - Это точно! Они и у нас убивают и священников и монахов! Что они с ними вытворяют, это же просто страх! Все храмы осквернили. Нет, где не заведутся мусульмане, там везде горе и зло. Ни на что, кроме зла они не способны.
   Толпа, между тем, продолжала теснить спецотряд. Все хотели обнять русских солдат. Полковник, неожиданно, почувствовал угрызения совести. Что будет, если они не оправдают их надежд.
   Переводчик толкнул полковника в бок.
   - Смотрите-ка, они ждут, когда вы произнесёте им речь. Они так надеются на то, что вы принесёте им долгожданный мир и покой.
   Полковник ничего не говорил, а лишь молча обводил взглядом толпу.
   - Может быть, всё-таки выступите перед ними?
   Полковник взобрался на броневик, переводчик влез следом. Повернувшись к толпе, и уже подняв руку, полковник, вдруг, ощутил себя лицемером. Он вспомнил одного известного российского политика, который, вот таким же образом, выступал с танка. Однако отступать уже было поздно.
   - Граждане Югославии, сербы и прочие! Россия глубоко возмущена всем тем, что вытворяет у вас запад. Уверяю вас, что не только Россия, но и весь цивилизованный мир, который ещё не покорился фашиствующему режиму запада, искренне поддерживает вас и сочувствует.
   Переводчик переводил слова половника.
   - Мы посланы к вам, чтобы оказать вам военную поддержку, и не допустить расчленения вашей страны, как этого хочет НАТО! Знайте люди, мы с вами братья, мы все славяне, мы все православные! Поэтому мы должны держаться друг друга, и оказывать друг другу помощь. Потому что иначе, никто нам не поможет. Никто не поможет славянам, кроме самих славян. И знайте, что сегодняшняя война идёт отнюдь не с режима Милошевича, не в защиту албанцев, а это идёт сознательная война против славянства, против православия. Потому как не нужны мы западному миру, так как представляем силу, опасную для них, силу с которой надо считаться. И именно этого боится запад, который под маской миротворчества бомбит ваши города. Единственная возможность для них состоит в том, чтобы разделить славян, а потом погубить нас по отдельности. Мы не должны попасть в ловушку, расставленную нам продажными политиками. Мы должны держаться вместе, должны объединиться. Ибо только в единстве сила, ибо только все вместе мы можем бороться с фашиствующим режимом НАТО. Держитесь, товарищи! Держитесь, братья! Ура!
   Многоголосое "ура" было ответом словам полковника. Сербский народ воспрянул духом ещё больше. Он верил, что российская армия спасёт его.
   Но сам полковник отнюдь не был так уверен в своих словах. Он слезал с танка с чувством гадливости на душе. О, если бы всё зависело только от воинской подготовки армии! Тогда бы дела пошли бы совсем по-иному. Но здесь велась политическая игра, и полковник, наученный горьким опытом в чеченской войне, прекрасно понимал это. Он сильно подозревал, что любые военные достижения будут враз перечёркнуты пером политиков, для которых вся эта война является всего лишь игрой, где судьбы и человеческие жизни в расчёт вовсе не принимаются.
   Как хотелось полковнику ошибиться в этот раз, ведь он понимал, что победой над Югославией НАТО не удовлетворится, и что конечная цель всего этого Россия.
   Но сербский народ радовался. Российская армия была для него последней надеждой, и полковник вовсе не хотел лишать его этой надежды.
   Во всей этой толпе был лишь один человек, который не радовался приходу российской армии, как и не радовался он любой другой. Этим человеком был Рэй Хейли. Для него приход русского десанта означал лишь новую кровь, новые человеческие смерти.
   Да, Хейли хотел, чтобы война прекратилась. Возможно, он хотел этого больше чем кто-либо из всех остальных. Но он хотел именно прекращения войны, а ничего более. Приход же русских войск означал, что будет новая бойня, будет новая кровь. Он не хотел, чтобы погибали его бывшие сослуживцы, он не хотел, чтобы погибали русские, не хотел, чтобы погибали сербы.
   Он не хотел вообще ничьей смерти. Ничьей! Всё происшедшее с ним стало для него большим потрясением, и он как никто другой, как никогда раньше, понял, какое же это зло война. Как он не понимал этого до сих пор! Как же он проклинал себя теперь за то, что участвовал в войнах раньше. Да, нет ничего страшнее войны. Любая война бессмысленна. Нет, и не может быть такой цели, которая стоила бы человеческой жизни.
   Но как остановить эту войну?
   Хейли этого не знал. Просто прекратить военные действия НАТО никогда не пожелает. Не для этого оно развязывало эту войну. Остановить его может сила. А сила - это значит, будут новые жертвы, будет дальше течь кровь.
   Не в силах более выносить эти душевные терзания, Хейли выбрался из толпы, и пошёл прочь. Куда? Он и сам не знал, просто шёл и всё. Никто не пытался ему помешать, никто не пытался его остановить.
   Хейли опомнился лишь, когда оказался на краю города. Увидев впереди лес, он, не раздумывая, направился к нему. Нет, ему не место среди людей, ему не место в городе. Ему не было места нигде! Он сам обрубил себе все пути. Он был чужим для всех, он был врагом для всех.
   Хейли вошёл в лес. Стоял май месяц, и деревья покрылись небольшими листочками. Поглядывая по сторонам, Хейли подумал о том, что уже должны, где-нибудь, появится ягоды, которые можно было бы принимать в пищу. А там найдутся орехи, грибы, съедобные побеги. Ничего, как-нибудь выживет.

ГЛАВА XXVI

СБИТЫЙ САМОЛЁТ

   Углубившись подальше в лес, Хейли прислонился спиной к шершавому дереву, и сполз по нему на землю. В голове вновь появилась отрешённость. А стоит ли вообще ему жить? Кому прок от его жизни? Да и кому вообще есть прок от чьей-либо жизни? Глупый вопрос. Жить нужно для себя, жить для того, чтобы жить. Ведь чужая жизнь никого не волнует, почему кого-то должна волновать его жизнь. Чем он лучше других? Своя жизнь нужна только для себя самого.
   Но нужна ли была жизнь ему самому? Какая жизнь? Жизнь в вечном мучении, в вечной трусости? Что это за жизнь? Ощущать себя изгоем, жить в лесу, как он сам себе определил? Да он сойдёт с ума от такой жизни!
   А разве он уже не сходит? Так для чего же вообще жить? Жизнь без надежды, это, действительно, хуже смерти. Так не лучше ли выбрать смерть. Она разом решит все его проблемы, если, конечно, после смерти ничего нет. А вдруг есть? Что будет тогда? Да нет, это всё вымысел, выдумки людей обречённых на земные страдания. Это всё придумали они для собственного успокоения.
   Тогда тем более, чего же он боится. Душевные муки, вот самые сильные страдания. Хуже них не может быть ничего. Так вот и нужно оборвать их, прекратить раз и навсегда.
   Хейли огляделся по сторонам, ища то, что поможет ему прекратить земные муки. Недалеко от него росло дерево, у которого имелся сук, словно специально созданный для виселицы.
   Хейли поднялся на ноги и, не спеша, выдернул из брюк ремень. Перекинув его через ветку, он сделал в нём петлю, достаточную для того, чтобы просунуть в неё голову.
   Прежде чем совершить последний шаг, Хейли вновь заколебался. В нём боролись два противоположных чувства; страх смерти, продиктованный инстинктом самосохранения, и нежелание жить, помышление о том, чтобы как можно скорее покончить со всем тем, что приносило ему невыносимые страдания.
   Хейли сунул голову в петлю и, закрыв глаза, поджал ноги. Раздался сухой треск, и ветка обломилась. Хейли упал на колени, и остался стоять в таком положении. Кашель раздирал его горло. За то короткое мгновение, что он был в петле, перед ним промелькнула вся его жизнь. И не только жизнь, было многое другое, чего он не мог бы объяснить при всём желании.
   Подняв руку, он судорожным движением сорвал с себя петлю, и отбросил её далеко в сторону. Каким глупцом он был, оттого, что пытался наложить на себя руки. Именно это и было в его кратковременном видении.
   Когда кашель унялся, Хейли, шатаясь, поднялся на ноги, и обвёл глазами окружающий его лес. Всё теперь виделось ему в совершенно ином свете. Подобный шаг, был шагом труса, и он, что самое страшное, вовсе не был выходом из положения. Хейли не понимал, как, но это всё тоже было в его коротком видении.
   Постояв немного, Хейли почувствовал, что мысли в его голове начинают приходить в порядок, и рассудок постепенно возвращается к нему. Хейли вновь направился к городу, из которого недавно вышел.
  
   А события в стране продолжали идти своим ходом. Российский десант захватил аэропорт, который до этого был в руках НАТО, теперь авиация вновь была в руках сербов. Так, по крайней мере, думали многие.
   Но на Сербию посыпались тысячи листовок, в которых откровенно призывалось не подчиняться народу режимы Слободану Милошевичу. Его режим назывался фашиствующим, а НАТО выставлялось как освободительное движение. Вскоре должны были произойти выборы президента, и НАТО агитировало голосовать против Слободана Милошевича. Именно он, говорилось в листовках, являлся причиной всех сегодняшних бедствий югославского народа.
   Среди народа начался раскол, а когда в государстве происходит раскол, то государство уже не может противостоять внешнему врагу. Так было всегда и везде, во все времена и во всех странах. Именно поэтому Россия не могла, в средние века, противостоять монголо-татарскому игу. Раздробленность и разобщённость делает то, что не может сделать внешний враг.
  
   Воздушные налёты продолжались. Во время одного из таких налётов, Хейли был свидетелем того, как ракетой, выпущенной кем-то из русского спецназа, был сбит ещё один самолёт НАТО.
   Сердце Хейли вздрогнуло при виде этого зрелища. Ведь на борту этого самолёта был кто-то из однополчан Хейли. Ещё одна смерть.
   Но нет, в воздухе вспыхнул цветным пламенем парашют. Пилот остался жив.
   Но надолго ли? Как только он коснётся земли, его либо убьют, либо захватят в плен.
   Хейли проводил взглядом обломки самолёта, которые упали на одной из улиц города, и снова принялся следить за парашютом, гадая, кто бы это мог быть. А парашютиста сносило ветром к центру города, и он всё больше и больше приближался к Хейли.
   Зачарованный, Хейли покинул своё убежище и, сам того не замечая, двинулся в сторону парашютиста. Но не он один. Солдаты тоже следили за сбитым пилотом, и торопились на его перехват.
   Пилот опускался всё ниже и ниже, и приземлился, буквально, на глазах Хейли. Хейли всеми силами старался разглядеть лицо пилота но, поскольку, тот находился метрах в двухстах от него, так и не сумел этого сделать.
   Пилот, оказавшись на земле, стал лихорадочно избавляться от парашюта, который теперь только мешал ему. Наконец ему это удалось. Пилот заметался, ища спасения. Он слышал вдалеке крики преследователей, и эти крики становились всё громче. Преследователи приближались.
   Наконец пилот бросился к полуразрушенному высотному дому, и скрылся в дверях подъезда. Он сделал правильный выбор. Этот дом был уже давно покинут жильцами, и в нём всё равно невозможно было жить.
   Хейли осмотрелся по сторонам. Похоже, что никто, кроме него, не видел, куда скрылся пилот. Да и парашют он, предварительно, захватил с собой. Теперь ничто на улице не говорило о том, что здесь приземлялся парашютист.
   Хейли сорвался с места и бросился к дому, в котором скрылся пилот. С противоположной стороны слышались крики солдат. Они тоже спешили, и тоже приближались. Хейли должен был, во что бы то ни стало, быть первым. Хорошо ещё, что большинство жителей покинуло свои дома, да и вообще город. Следовательно, никто за ним не наблюдал.
   Запыхавшийся Хейли добежал до двери, и юркнул в подъезд.
   В подъезде было мрачно и тихо. Теперь надо было двигаться осторожно, иначе можно нарваться на пулю. Пилот, наверняка, находится в паническом состоянии, а нет ничего опасней человека, загнанного в угол.
   А собственно, для чего Хейли понадобилось бежать за пилотом? Что он хочет сделать, поймать, убить его, или его разбирает простое любопытство? Хейли сам не знал, что ему было нужно. Его снова двигала всё та же непостижимая сила, которая управляла им все последние месяцы.
   Хейли стал осторожно подниматься по лестнице. Действительно, как он мог действовать иначе, если в беду попал его бывший сослуживец. И хотя теперь между ним и НАТО пролегала бездонная пропасть, ему было далеко не безразлична судьба своих бывших однополчан. Он не желал их гибели, как не желал гибели никому вообще.
   Поднявшись на второй этаж, Хейли остановился. Дом был наполовину разрушен, а значит, пилот не мог затаиться на чердаке. Выходило, что он сидит где-то в подъезде, что означало, что Хейли опасно было двигаться дальше. Если только пилот не выломал дверь какой-нибудь квартиры, и не спрятался там. Но это было мало вероятно, он бы побоялся поднимать шум, к тому же не было гарантии, что никто не остался жить в квартире.
   С площадки третьего этажа послышался слабый шорох. Хейли замер. Нет, ему не послышалось, кто-то действительно там был. Послышался слабый щелчок снимаемого предохранителя. Как только Хейли высунет голову, он тут же получит пулю.
   У Хейли заколотилось сердце, и пересохло во рту, хотя ему совсем не было страшно. Это было волнение, оттого, что он мог встретиться с кем-нибудь из бывших товарищей.
   - Эй, - крикнул он. Голос его был хриплым.
   Хейли откашлялся и крикнул снова, на английском языке:
   - Не стреляй, я безоружен!
   Хейли поднял руки, чтобы пилот мог видеть, что в них ничего нет, и стал медленно подниматься на третий этаж.
   С улицы послышались голоса солдат, но, судя по всему, они прочёсывали соседнюю улицу.
   - Не стреляй! - повторил Хейли. - Я один.
   Хейли двигался спиной, для того, чтобы разглядеть, что делается на площадке третьего этажа. Когда он поднялся ещё на ступеньку, то в поле его зрения появилась рука, держащая пистолет.
   Хейли поднял свои руки выше, чтобы у пилота не было сомнений. Он поднялся ещё на две ступеньки, и теперь стало видно лицо пилота. Пилот тоже разглядел Хейли. Пистолет дрогнул в его руке. На лице Хейли отразилось изумление.
   - Брент?!
   - Хейли?!
   Пилот опустил пистолет. Хейли опустил руки.
   - Джим!
   - Не может этого быть! Рэй!
   Перед Хейли стоял его бывший командир Джимми Брент. Хейли поднялся на площадку.
   - Ты жив? - Брент был явно не в силах поверить в то, что видит. - Господи, боже мой! А ведь мы все считали тебя давно погибшим!
   - Может, так оно было бы и лучше, - произнёс Хейли.
   - Ты жив и здоров, - медленно сказал Брент. - Как ты здесь оказался?
   - Долгая история.
   Хейли кинул взгляд на парашют, валявшийся в углу площадки, возле самой двери одной из квартир.
   - Я видел, как сбили твой самолёт, но я не знал, что это ты.
   Брент недоумённо покачал головой.
   - А ведь я считал, что ты попал в плен, или погиб. И погиб из-за меня.
   Джим держал пистолет опущенным, но совсем его не убирал.
   - Вообще-то, я действительно попал в плен.
   - Ты здесь один? - словно не слыша, спросил Брент.
   - Да. Тебя ищут солдаты, не высовывайся, затаись. Я не думаю, что нас кто-нибудь видел, но всё равно надо быть осторожней.
   При этих словах, Брент стиснул пистолет ещё сильнее. И тут только Хейли увидел, что Джим напуган, и напуган сильно. Он, действительно, выглядел как зверь, загнанный в угол, и который не никак не мог поверить в то, что ему не хотят причинять вреда. Он затравленно посмотрел в окно, и прижался к стене ещё больше.
   - Расскажи про себя, - наконец попросил Брент.
   И Хейли рассказал. Он постарался сделать это как можно короче, и ясней. По окончании рассказа, Брент опустился на свой парашют и глубоко задумался.

ГЛАВА XXVII

ДВА ПИЛОТА

   - И что ты теперь собираешься делать? - наконец спросил Брент. Он поднял голову и выжидающе посмотрел в глаза Хейли.
   - Я не знаю, - растерянно произнёс Рэй.
   - Ты хотя бы понимаешь, что твои действия нельзя назвать иначе, кроме как изменой и предательством?
   - Да, я понимаю.
   Брент криво усмехнулся, и покачал головой.
   - А ведь я был уверен, что стал причиной твоей гибели, - сказал он.
   - Ты? - удивился Хейли.
   - Конечно. Ведь это же я приставил к твоей голове пистолет. Из-за этого произошёл тот роковой выстрел, который повлёк за собой гибель нашего самолёта. О, если бы ты знал, сколько бессонных ночей я провёл, будучи уверен в том, что погубил тебя. Поверь мне, я рад, что с тобой всё в порядке, и ты жив. У меня на душе наступило такое облегчение, что это нельзя передать словами. Но... Может быть, для тебя было бы лучше, если бы ты тогда умер.
   - Ты знаешь, я и сам так неоднократно думал, - признался Хейли.
   - Как же теперь тебе быть? - вопросил Брент. - Ведь теперь ты перебежчик, трусливый изменник. Так, по крайней мере, это всё выглядит со стороны. Причём, поверь мне, с любой стороны это так выглядит.
   Хейли опустился на пол напротив Брента.
   - Но ведь я не мог просто поступить иначе! Ты посмотри, на чьей стороне мы воюем. Неужели ты сам ещё не понял, какая это война? НАТО бомбит жилые районы, уничтожает мирных жителей. Неужели ты сам этого не понимаешь?
   - Да, я это понял, - согласился Брент. - И понял довольно быстро. Но какое это имеет отношение к нам, к простым пилотам?
   - В каком смысле?
   - В том смысле, что мы-то не отвечаем за это. Мы выполняем приказы, которые нельзя обсуждать. Да, пусть мы уничтожаем города, убиваем мирных жителей. Но мы не должны за это отвечать! У нас есть руководство, есть правительство, а мы лишь простые солдаты.
   - Но мы же исполнители!
   - Пусть так, но что с того?
   - Я тебя не понимаю, - искренне поразился Хейли. - Неужели же тебя нисколько не мучает совесть, за то, что ты делаешь?
   - Нет, нисколько. То есть, конечно, в глубине души есть какой-то осадок, но именно осадок, ничего более. Я смотрю на вещи так, я солдат, а не философ, моё дело воевать, а о том, прав я или не прав, я не должен думать. Я воюю на стороне своего государства, а на правой я стороне или нет, это уже меня не занимает. Я на стороне своей родины, и всё.
   Хейли покачал головой.
   - Нет, я так не могу. Я не могу, так, как ты. Ты сказал, что у тебя упала гора с плеч, когда ты увидел, что я жив. Тебя мучила мысль о том, что ты был причиной моей гибели. Но разве не лежит на твоей совести гибель всех этих неповинных сербов? Разве это не груз на душе?
   - Я тебе уже сказал. Я всего лишь исполнитель приказов. Между прочим, так же, как и ты. Ты тоже не должен задаваться таким вопросом. Рэй, я тебя не понимаю, ведь мы же не первый год вместе. Мы прошли вдвоём через множество войн, и вдруг ты говоришь такое. Как ты вообще мог быть боевым пилотом, если ты ломаешь голову над такими вопросами? Как ты мог действовать до сих пор?
   - Это потому, что до сих пор, я смотрел на всё это с высоты птичьего полёта! Да, куда как эффектно видеть, как под тобой снуют насекомые, называемые людьми. Жалкие букашки, трусливо прячущиеся от тени появившегося в небе орла. О, я знаю, как закипала кровь, когда я нажимал гашетку, для того чтобы выпустить очередную ракету. Ведь это как игра, всё не по-настоящему. Именно так кажется сверху. Ведь мы не видим последствий всего этого. Мы не видим изуродованных тел, не видим вдов и сирот. Но снизу, Джим, снизу всё совсем по-другому! Всё выглядит иначе. Я видел, как на моих глазах людям отрывало руки и ноги. Видел, как их кровь разбрызгивалась по земле. И это были не солдаты, которые заранее были готовы к смерти. Нет, это были простые граждане, которые не причинили никому ни малейшего вреда. Я видел, как погибали дети, видел изуродованных детей, у которых вся жизнь была искалечена. Их будущее было адом! Я слышал, как доведённые до отчаяния люди проклинали нас. До сих пор их проклятия стоят у меня в ушах. О, как это ужасно было видеть и слышать всё это. На моих глазах пытались разрушить храмы. Зачем это делалось? Нельзя задевать верований людей! Ты ничего из этого не видел. Ты смотрел сверху, а сверху, всё кажется не настоящим. Огромная разница между тем, что видно сверху, и что можно увидеть снизу. Огромная, Джим, огромная!
   Брент был явно потрясён словами Хейли, хотя старался выглядеть равнодушным. Он хотел что-то ответить, но не мог подобрать слова.
   Возле подъезда послышались голоса. Преследователи прочёсывали улицу.
   Брент сорвался с места и спрятался под окном, прижавшись к батарее теплового отопления. Его примеру последовал и Хейли. Если солдаты решат проверить подъезд, то у них не будет никаких шансов.
   Дверь подъезда действительно открылась, но солдаты лишь мельком осмотрели площадку первого этажа, и покинули дом. Вскоре голоса стали удаляться.
   Брент облегчённо вздохнул и, закрыв глаза, привалился спиной к стене. Некоторое время он сидел молча, потом сказал:
   - Могу представить себе, что ты повидал, и через что прошёл.
   - Можешь? А я думаю, нет. Через это надо пройти, а не представить.
   - Бедняга, - с искренним сочувствием произнёс Брент. - Что ты пережил!
   Они помолчали.
   - Ты сказал, что у тебя были бессонные ночи, - сказал Хейли. - Значит, ты тоже чувствовал душевные терзания. А ведь я был уверен в обратном. Я считал, что меня все считают предателем, и ты в первую очередь. Ведь это же из-за моего отказа стрелять был сбит наш самолёт. Я всё это время винил себя. И я также как и ты, был уверен, что ты погиб, или попал в плен. Игра судьбы, я считал виновным себя, а ты винил себя. Я даже и помыслить не мог, что ты тоже можешь страдать в той же степени, что и я. Ну, не эгоист ли я. И почему всё это произошло со мной?
   - Ты знаешь, - произнёс Брент. - Я вот пытаюсь понять; это всегда в тебе было, или проявилось только в тот проклятый вылет? Ведь когда ты учился на военного пилота, ты знал, с чем тебе придётся иметь дело.
   - Знал, - согласился Хейли, - но я не осознавал до конца всего этого. Это было для меня романтикой. Но когда я столь явно увидел, что мне придётся уничтожать мирных граждан, тут во мне всё взбунтовалось, всё перевернулось.
   - А мне кажется, что ты был изначально такой. Нет, ты выбрал не ту профессию. В тебе было заложено от рождения всё это. У тебя внутри существует, да и всегда существовал этот критерий, до каких пор можно убивать, а до каких нет. И когда тебе было приказано пересечь эту грань, всё в тебе взбунтовалось.
   - Я думаю, ты прав.
   Брент воззрился на Хейли.
   - Как ты жил всё это время?
   - То есть?
   - Как ты жил всё это время с такими мыслями? Быть постоянно раздираемым сомнениями в своём поступке, это ведь страшнее не бывает. Одно дело быть уверенным в своей правоте, и совсем другое, сомневаться. Считать преступлением расстрел мирных граждан, и одновременно считать преступлением отказ подчиняться приказу. Скажи, ты не сошёл с ума от всего этого? Ты не считал себя изменником и дезертиром? Разве ты не готов был лезть на стенку от собственной безысходности? Сколько раз ты пытался покончить с собой, за это время?
   Хейли вскинул голову.
   - Откуда ты знаешь, что я пытался покончить с собой?
   - Да любой, кто бы оказался на твоём месте, пытался бы совершить самоубийство. Потому что такие душевные муки невыносимы. Ни один человек не сможет их вынести без того, чтобы не сойти с ума. Это страшно, Рэй, страшно. Я не хотел бы оказаться на твоём месте. Искренне это говорю тебе.
   Они снова замолчали, лишь изредка прислушиваясь к тому, что творилось снаружи.
   - В этом доме живёт кто-нибудь?
   Хейли покачал головой.
   - Не думаю. Дом наполовину разрушен воздушным налётом. Мы здесь одни, скорее всего.
   - Но нас всё равно могут найти. Они же знают, что я приземлился где-то здесь.
   Хейли равнодушно пожал плечами. В его глазах появилась отрешённость, столь обычная для него всё последнее время.
   - Где же ты живёшь, и чем кормишься?
   - Живу в одной из таких вот заброшенных квартир, питаюсь тем, чем придётся. Какое-то время я работал в госпитале, где единственной моей платой была бесплатная еда.
   - Ты работал в госпитале? - изумился Брент.
   - Да, до того, как его разрушили.
   - И там знали, кто ты такой?
   - Нет, конечно. Там считали, что я журналист какой-то, не то газеты, не то журнала. Сколько я там всего наслушался, передать нельзя.
   - И никто не пытался выяснить, кто ты есть на самом деле?
   - Пока нет.
   Брент задумался.
   - Ты так долго не продержишься. Либо сойдёшь с ума, либо покончишь с собой. Ты не сможешь жить вечным изгоем.
   - А что мне делать? Какой у меня есть выбор?
   - Я вижу для тебя только один выход.
   - Какой? - в его безразличном голосе послышалась надежда.
   - Ты должен вернуться на базу. Всё честно рассказать правительству. А там что будет, то и будет. В любом случае тебе станет легче на душе от признания.
   Хейли усмехнулся.
   - Здесь мне говорили то же самое.
   - И правильно делали, что говорили.
   - Но я не хочу возвращаться в НАТО! - воскликнул Хейли. - Мне там больше не место! Понимаешь ты это, Джим. Я порвал с НАТО в тот момент, когда я оказался на земле. Всё, для меня всё кончилось! Я уже никогда не смогу выстрелить в человека. Я уже не смогу быть солдатом. Всё кончилось. Я не знаю, где мне будет хуже.
   - Но ведь речь идёт не об этом. Пойми, если ты сознаешься, и даже понесёшь наказание, то это будет наказание за поступок. Но ты снова будешь у своих. Понимаешь, ты будешь дома. Ты больше не будешь изгоем, не будешь человеком без прав, без будущего, без надежды. Ты будешь свободен. Твоя душа будет свободна. И когда ты окажешься на воле, ты снова почувствуешь себя человеком. Понимаешь ты это? Ты даже не представляешь, какой груз упадёт у тебя с совести, с твоей души.
   Хейли помолчал какое-то время.
   - Вероятно, я так и сделаю. Все мне советуют одно и тоже решение. И я боюсь, что вы правы. У меня просто нет другого выхода.
   - Вот и отлично. - Обрадовался Брент. - Давай выбираться вместе со мной. Ведь у тебя есть родители, они ждут тебя. Не заставляй их думать, что ты стал перебежчиком.
   Хейли покачал головой.
   - Не так быстро. Я должен всё обдумать. Но тебе я помогу выбраться. Это мой долг.

ГЛАВА XXVIII

ДЖИМ И РЭЙ

   Солнце клонилось к западу, наступал вечер. Глядя, как небо окрашивается в алый цвет, Брент произнёс:
   - А знаешь, ты прав. Снизу, действительно, всё кажется иным. Вот я сижу сейчас с тобой в этом заброшенном доме, и мне страшно. Меня, наверное, уже и искать перестали, но это не меняет дела. Я никогда не испытывал такого страха, находясь в небе. Нет, конечно, было страшно временами, но никогда ещё страх не прокрадывался так глубоко в душу, не хватал тебя своими ледяными руками за горло. А сейчас я испытываю именно такой страх. И я начинаю тебя понимать. Я представляю, как на твоих глазах происходят все эти вещи. Ты видишь изуродованные тела, искалеченных людей, слышишь их проклятия в свой адрес. Это ужасно, верно. И я уже давно понял, что война ведётся не столько против режима Милошевича, сколько просто ради политики, ради захвата территории.
   - Ты всё это понял, и продолжал участвовать в этом? - с укором произнёс Хейли.
   - Да, продолжал, - спокойно ответил Брент. - Я не оправдываю политику нашего государства, но я всего лишь винтик в этой системе. Я никогда не считал себя виновным в этом. Просто не думал об этом, а делал свою работу.
   - А я вот так не смог. Я тоже пытался заставить себя мыслить так, как мыслишь ты, но у меня ничего не вышло. Я по-прежнему считал виновным себя. Не знаю, я, наверное, другой человек, по-иному мыслю.
   - Каждый человек индивидуален, - подтвердил Брент. - Не бывает двух людей, которые бы мыслили абсолютно одинаково, как бы не совпадали их убеждения. Так уж устроен человек.
   - А что же будет с Сербией? Что станет вообще с этой страной, с этим народом?
   Брент пожал плечами.
   - НАТО всё равно добьётся своего. Ты это знаешь не хуже моего. Оно же не остановится ни перед чем.
   - И тебе не страшно за человечество?
   Брент вздохнул.
   - Если вдуматься, то, конечно, страшно. Но, ты знаешь, проигрывает всегда та страна, в которой народ недоволен своей властью. Коммунистический режим всегда был режимом тирании, а тирания рано или поздно рушится. Так и здесь. Многие из югославов жаждут избавления от режима Милошевича. И они надеются, что это избавление принесём им мы. Поэтому мы выиграем эту войну. Но, единственное, чего не понимают люди, это того, что избавление не может прийти извне, оно возможно только силами собственного народа. Приход силы извне всегда будет означать переход из одного рабства в другое. А страна, которая не способна благоустроить своё население всегда будет обречена. Её будет ждать гибель, либо от собственных рук, либо от нашествия извне.
   Хейли слушал эту печальную истину, и был согласен с ней. Он снова почувствовал отчаяние.
   - Есть ли вообще на земле место, где люди не убивают друг друга, не желают друг другу зла, да и вообще живут мирно и счастливо?!
   - Таких мест нет, - с мягкой твёрдостью произнёс Брент. - Человек так устроен, что он просто не может жить иначе. Утопия не может существовать на земле, да и нигде вообще в этом мире. Всё это лишь мечта, миф, о котором люди мечтают, но который не могут воплотить в реальную жизнь, да и не хотят вовсе.
   Они снова замолчали, и глядели в окно, за которым сгущались сумерки.
   - Я должен помочь тебе выбраться отсюда, - сказал Хейли.
   Брент криво улыбнулся.
   - Да не говори ты глупости. Как ты можешь мне помочь? Ты и сам здесь балансируешь на краю пропасти.
   - Я достану тебе гражданскую одежду. В ней ты не будешь заметен. В таком виде ты сможешь добраться до консульства.
   Брент взглянул на Хейли, в его глазах появилась надежда.
   - Спасибо, Рэй, ты всегда был мне настоящим другом, - тепло сказал он.
   - К тому же у тебя есть рация. Ты мог бы попробовать связаться с базой.
   - Нет, - покачал головой Брент. - Радиосигнал тут же перехватят, надо выбираться так.
   - Тогда я пойду добывать одежду.
   Хейли поднялся на ноги и выглянул в окно, осматривая пустую улицу.
   - Жди меня здесь.
   Хейли спустился вниз и вышел из подъезда. Брент остался один. Лишь только сейчас он заметил, что держит в руках пистолет. Он до сих пор не выпускал его из рук. Да, страх смерти был велик.
   Мог ли он в полной мере осознать, представить себе, что чувствовал Хейли, пройдя через весь этот ад? Навряд ли. Прав был Рэй, с высоты всё кажется каким-то игрушечным, ненастоящим. Совсем иное дело оказаться здесь внизу, когда за тобой ведётся охота.
   Верил ли он Хейли, верил, что тот пошёл искать для него гражданскую одежду? Может быть, он пошёл к солдатам, для того, чтобы выдать его местоположение? Да нет, бред всё это. Если бы Хейли хотел бы его сдать, он бы привёл солдат ещё тогда, когда увидел, как он скрывается в этом подъезде.
   А вдруг он хотел его завербовать? Что если Хейли стал агентом сербской разведки. Пытался привлечь Брента на сторону сербов, а когда увидел, что дело не вышло, решил его сдать?
   Стоп, это уже похоже на паранойю. Ещё немного Джим, и ты сойдёшь с ума, сказал сам себе Брент.
   Хейли вернулся часа через два. Он был один, и нёс с собой большой пакет.
   - Ты здесь? - спросил он Брента.
   Брент сглотнул, и лишь только сейчас заметил, что его лоб покрыт холодным потом.
   - Вот, - сказал Хейли, усаживаясь на пол и разворачивая пакет. - Я принёс тебе одежду.
   Хейли достал из пакета рубашку, куртку и брюки.
   - Держи. - Он протянул всё это Бренту. - Ты есть хочешь?
   - Было бы неплохо. - Даже в темноте Брент увидел, что Хейли улыбается. Вслед за одеждой тот достал завёрнутые в полиэтилен продукты; хлеб, колбасу и консервы. За продуктами последовала свеча. Хейли зажёг огонь.
   - А нас не увидят с улицы? - с опаской покосился на окно Брент.
   - Не волнуйся, здесь полно бродяг и бездомных. Знаешь, сколько людей лишилось жилья из-за этих бомбёжек?
   Брент принялся нарезать хлеб и колбасу, делая бутерброды.
   - А ты? - спросил он Хейли.
   Тот отрицательно качнул головой.
   - Нет, спасибо, я сыт.
   Брент принялся уплетать. Насытившись, он благодарно посмотрел на Хейли.
   - А ты снова летаешь? - спросил Хейли. - Как тебя встретили, после той трагедии?
   Брент равнодушно пожал плечами.
   - Я рассказал всё, как было, ничего не утаивая. Поначалу меня хотели отдать под трибунал. Ведь я старший по званию, и не имел права поступать подобным образом. Я не имел права угрожать тебе оружием.
   Брент помолчал.
   - Потом меня помиловали, а твой поступок объявили изменой.
   Брент взглянул на Хейли, наблюдая за его реакцией. Но лицо Хейли осталось бесстрастным.
   - Все считали, что ты попал в плен, и скоро сербская армия объявит о твоём пленении. Думали, что за тебя запросят выкуп. Но сколько не ждали, ничего подобного не дождались. Тогда решили, что ты убит, и про тебя забыли.
   - Выходит, я теперь числюсь мёртвым?
   - Пропавшим без вести, что, в конце концов, одно и тоже.
   Брент вздохнул.
   - Ну а мне снова дали самолёт, и пустили в небо. Правда, я очень сильно просил. Но я никак не мог себе простить, что ты погиб из-за меня. Каким же грузом это всё лежало на мне. Теперь, даже если я и погибну, то умру с лёгкой душой.
   - Нет, - возразил Хейли. - Никто из нас не умрёт с лёгкой совестью. Слишком много жизней мы сгубили, слишком много калек и сирот после себя оставили. Не будет у нас спокойной совести.
   - Ты что, стал верить в загробную жизнь? - спросил Брент.
   - Не знаю. Мне пытались внушить веру в Бога здесь, в Сербии. Они христиане, но не думаю, что им это удалось убедить меня.
   - Я тоже христианин, ну и что с того. Никто ведь на самом деле не верит в загробную жизнь, и в воздаяние за дела свои. Люди лишь пытаются убедить себя и окружающих в этом, но сами не верят.
   - Не знаю, - задумчиво произнёс Хейли. - По-моему это довольно сложный вопрос. На него нельзя ответить однозначно ни да, ни нет.
   - Возможно.
   Брент принялся перебирать одежду, принесённую ему Хейли.
   - А как ты выбрался на базу? - спросил Хейли.
   - Очень просто, за мной выслали поисковую группу. Она меня и подобрала. Больше ничего. Когда будем выбираться отсюда?
   - Подождём рассвета. Ночью мы можем вызвать подозрение, если нас заметят.
   Брент принялся переодеваться. Когда он сменил одежду, то Хейли показалось, что теперь он стал совершенно непохож на пилота НАТО. Впрочем, в тусклом свете свечи можно было и ошибиться.
   - Ну, так как, ты идёшь со мной? - Брент пристально посмотрел на Хейли. Тот втянул голову в плечи.
   - Я подожду. Ведь мне что оставаться здесь, что возвращаться на базу, всё одно - смерть.
   - Нет, Рэй, если ты добровольно вернёшься, тебя поймут. Скажи, кем тебя считают здесь?
   - Большинство считают меня дезертиром.
   - Вот видишь. Даже если тебя и оставят на свободе, если сербское правительство тебя помилует, то всё равно, ты для них навсегда останешься всего лишь дезертиром, человеком без родины, без надежды. Ты будешь презираем всеми. К тому же, всё равно НАТО введёт сюда войска. Скоро президентские выборы в Югославии, и Милошевича, наверняка сместят с поста. А если сместят, то это будет означать, что на его место придёт лояльный к нам человек. В любом случае, тебя, рано или поздно выловят, и тогда тебе придётся гораздо хуже, чем при добровольной сдаче. Ну, может быть, ты сумеешь убежать заграницу, но ты всё равно будешь скитальцем до конца своих дней. Так и будешь чувствовать себя дезертиром и предателем.
   - А кем меня будут считать на базе, если я вернусь? - спросил Хейли. - Разве не дезертиром? И какое может быть ко мне снисхождение? Разве мне будет пощада?
   - А почему бы и нет? Будучи здесь, разве ты поднимал оружие против войск содружества? Ты сбивал наши самолёты, совершал набеги на базу?
   - Нет.
   - Ну, вот видишь, значит, у тебя есть надежда.
   Хейли задумался.
   - Нам говорили, будто мы миротворцы, - медленно произнёс он. - Какое лицемерие, какая наглая ложь! Какие же мы миротворцы, если несём простым людям столько горя?
   - На войне по-другому и не бывает. Нельзя выйти из неё с чистыми руками. Многие солдаты сходили с ума, пройдя через войну. Но войны неизбежны, так устроено человечество. И победитель всегда будет прав. Он всегда будет прославляем, сколько бы он невинной крови не пролил.
   - Но ради чего всё это? Ради чего нужны все эти жертвы? - воскликнул Хейли.
   - Ради политики. Всё это политические игры. Люди, обладающие гигантской властью над миром, передвигают нас как марионеток, преследуя свои цели, почти всегда нам непонятные.
   Ночь тянулась бесконечно долго. И Хейли и Брент пытались уснуть, но лишь впадали в короткую дремоту. Слишком много всего произошло, и слишком много ожидалось от завтрашнего дня.

ГЛАВА XXIX

ВОЗВРАЩЕНИЕ

   С первыми лучами рассвета, Хейли и Брент вышли из подъезда. На улице было пустынно, и они шли никем не замеченными.
   - Ты знаешь, в какую сторону идти? - спросил Брент.
   - Знаю, идём.
   Вскоре им стали изредка попадаться патрули, но так как они оба были одеты в гражданскую одежду, на них не обращали внимания.
   - Всё, - сказал Хейли. - Мы почти пришли, дальше пойдёшь один.
   - А ты? - вскинул голову Брент. - Идём со мной!
   - Я приду позже. Мне нужно решиться.
   Брент пожал руку Хейли.
   - Я буду ждать тебя. Я расскажу им твою историю, буду ходатайствовать о снисхождении к тебе. Они поймут, я уверен. Не могут не понять.
   - Спасибо, Джим, я приду, когда наступит время.
   Хейли долго стоял и смотрел вслед Бренту. В нём боролись противоположные чувства. Ему хотелось броситься следом за другом, и в то же время, ему хотелось бежать прочь.
  
   Прошло некоторое время, Хейли продолжал жить тихой жизнью, ютясь в одной полуразрушенной квартире. Его никто не трогал. Это удивляло Хейли, но никто не интересовался о том, кто он и откуда.
   Но самым удивительным для него было то, что к нему время от времени наведывались Велемир Кустурица и Марьяна. Более того, они иногда снабжали его продуктами, которые он стыдился брать. Велемир вновь был офицером запаса, а Марьяна работала на одном из уцелевших заводе.
   А положение в стране ухудшалось. Правда авиационные обстрелы прекратились, и жители постепенно возвращались на свои места, но всё происходило так, как и предсказывал Брент. Русские войска, которые освободили один из аэродромов, были вновь выведены из страны, а аэродром вернулся под контроль НАТО. Милошевич подал в отставку, и его место занял человек лояльный к НАТО, и со дня на день его войска должны были войти в республику. Война, действительно, оказалась лишь политической игрой, все старания сербской армии, ополченцев и российского спецназа, были перечёркнуты одним росчерком пера. И все многочисленные жертвы были принесены впустую. НАТО становилось полноправным хозяином Югославии.
   И Хейли решил вернуться.
   Нет, он вовсе не надеялся на снисхождение, да и не хотел его. Просто он не мог больше выносить этого позора рода человеческого, этого позора, называемого войной. Втайне он даже надеялся на смертный приговор. Это было лучше, чем жить в этом безумном мире, где нет надежды, где есть только ненависть и желание пролития человеческой крови.
   Во время последней встречи с Кустурицей, он сказал ему об этом.
   - Да, это правильное решение, - поддержал его Кустурица. - Помнишь историю о Маугли? Ведь, рано или поздно, но он всё равно вернулся к людям, хотя всем было ясно, что он не сможет жить среди людей. Но, тем не менее, он не мог и оставаться в джунглях, среди зверей. Ты понимаешь, к чему я клоню? Каждый должен вернуться туда, откуда пришёл.
   - Я понимаю вас, - ответил Хейли. - Вы хотите сказать, что я как тот самый Маугли, не способен жить среди вас, поскольку я чужой для вас. Я - иноземец.
   - И не просто иноземец, - подтвердил Кустурица. - Ты пришёл сюда не по доброй воле, не для того, чтобы здесь остаться жить. Ты был загнан в угол, и принял единственное решение, которое было возможно в тот момент. Но теперь ты страдаешь, ты мучаешься. Ты чувствуешь, что у тебя большое пятно на твоей совести, и ты хочешь его смыть, ты хочешь успокоить голос совести, но не знаешь, как это сделать. А сделать это можно только одним путём; вернуться домой.
   - И я возвращаюсь, - твёрдо сказал Хейли. - Пусть будет, что будет. Это всё же лучше, чем быть изгоем, быть отверженным.
   - Мудрое решение.
   - В таком случае, прощайте, господин Кустурица.
   - Велемир. - Улыбнулся полковник запаса. - Зови меня Велемир.
   - Пусть будет так, Велемир. - Хейли пожал протянутую руку.
   - Тогда уж позволь мне отвезти тебя в консульство. Помнишь, как в тот самый первый раз, когда ты вынес на себе раненого.
   - В тот раз мы так и не доехали. - Опустил глаза Хейли.
   - Я надеюсь, что в этот раз всё обойдётся без происшествий.
  
   Они ехали в легковой машине, принадлежащей Велемиру. В этот раз всё было по-иному. Оба были одеты в гражданскую одежду, у них не было оружия, и на Хейли не смотрел со жгучей ненавистью охранник. Стоял тёплый летний день, и в небе больше не носились зловещие тени самолётов, готовые в любую минуту уничтожить тебя.
   Сидя рядом с Кустурицей, Хейли вспоминал всё то время, что он провёл в Югославии. Перед ним проходили лица, лица людей, его ненавидящих, тех, кто знал о том, кем он был на самом деле, и не мог простить Хейли этого. Среди них были Рестовский, Манойлович и многие другие. Хейли хорошо понимал их чувства, и ни в чём не винил их, да и не мог винить. Ведь многие из этих людей погибли, и, погибая, проклинали его и его боевых товарищей, от рук которых они приняли смерть.
   Вспоминал он и тех, кто понял его и сумел простить. А ведь это было сделать им очень нелегко, да и было таких всего два человека. Сам Велемир и Марьяна. Только два человека поверили ему, и оказывали помощь, за что Хейли был им премного благодарен.
   Сумел его понять и простить его бывший напарник Джимми Брент. А ведь в его глазах он должен был быть не менее ненавистным, чем он был в глазах сербов. Для него Хейли должен был быть просто предателем и дезертиром. Хейли вспоминал их разговор в тот вечер. Его поразило то, что Брент считал виновным в той катастрофе себя, и что у него словно свалилась гора с плеч, когда он узнал, что Хейли жив. Странно, всё-таки, судьба играет с человеком.
   Хейли вспоминал свою работу в госпитале. Ведь все в нём считали Хейли журналистом. О, с какой надеждой они смотрели на него, пересказывая свои горести, свои несчастья. Бедняги, они верили, что если об их участи узнает мир, то всё человечество встанет на их сторону. Верили, что все их беды после этого прекратятся.
   Хейли с болью в сердце вспоминал страдания в лицах этих людей, этих калек, которые были лишены навек полноценной жизни. Ему вспоминался один мужчина средних лет, который рыдал у него на плече. Под бомбёжкой погибла вся его семья; жена и сын. Как он проклинал НАТО, и жалел о том, что в момент удара его не было рядом с семьёй. Он хотел погибнуть вместе с ними, не хотел жить один. Ведь семья была единственным, что у него было в жизни, самым близким. Как он страдал бедняга, как мучился.
   Всё это проходило перед глазами Хейли, заставляя его испытывать сильные угрызения совести. Чтобы сделал этот человек, если бы узнал правду о том, кому он так доверчиво раскрывал душу.
   Но, несмотря на всё это, Хейли чувствовал непонятное облегчение оттого, что возвращался в НАТО. Брент был прав, каким бы суровым не был бы приговор трибунала, он бы снял всю эту тяжесть с души Хейли, тяжесть неопределённости и безвыходности положения. Эта тяжесть уже становилась легче оттого, что Хейли нашёл в себе мужество сдаться. Он это чувствовал, и понимал, что он на правильном пути, более того, он выбрал единственный правильный путь.
   Единственным человеком, который провожал Хейли в его путь, была Марьяна. По какому-то необъяснимому стечению обстоятельств, она оказалась первым человеком, который встретился Хейли, и была наполовину одной с ним крови. Не было ли это чем-то посланным свыше? Хейли не знал ответа на этот вопрос, и возможно никогда не узнает. Есть вещи, которые навсегда сокрыты от понимания людей.
   Велемир остановил машину напротив американского консульства. Хейли выбрался из автомобиля и, в нерешительности остановился, глядя на развевающиеся американские флаги, расположенные над входом в здание.
   Кустурица высунулся в окно.
   - Удачи тебе!
   Это были последние слова, которые Хейли услышал от полковника, слова, вновь наполнившие его решимостью. Сделав глубокий вдох, и набравшись храбрости, он твёрдым шагом поднялся по ступенькам, ведущим к консульству, и скрылся за стеклянными дверьми.

2000 - 2006-й гг.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"